Поэты и прозаики Санкт -Петербурга № 50
Аникеев Дмитрий
Лауреат третьей премии V Санкт-Петербургского конкурса рассказов имени В.Г. Короленко (2017 г)
Материал подготовлен редактором раздела "Поэты и прозаики Санкт-Петербурга" Аркадием Ратнером
Уход
«В книгах почему-то всегда пишут про потолок, белый потолок, и никогда не вспоминают сервант, а он гораздо ужаснее, именно потому, что имеет постоянную форму и цвет. Признаки. За стеклом - чайные сервизы: у одного на боку чашек по две вишни, у второго - красно-жёлтые цветы. Ужасные цветы. Просила Любу развернуть, чтобы не было этих пятен – цветов не видно, далеко, просто знаю, она сделала, но решила, будто придираюсь. Хрусталь – наизусть, какой и сколько. Фарфоровый Ленин ещё юный, что-то пишет. Свечка. Всё. Как переставить надо – сразу капризничаю, чего спокойно не лежится, смотри телевизор. А в телевизоре ревнуют, поют, объясняются, отдают приказы, с детишками возятся, танцуют и просто ходят. Уж лучше чашки с цветными разводами, чем со своими мыслями. Что лучше? Всяко, если долго, то становится страшно. Тревожно. Лучше сервант с его содержимым, а ещё лучше – потолок, на нём рисовать можно».
Четыре оборота ключа, двойной щелчок ручки, эхом шаги.
- Люба, я не сплю!
- Хорошо! - и тише: - Я знаю.
Замок закрутился в обратную сторону. Сбросила туфли, одна осталась лежать на боку. Сумки – на кухню, и к бабушке.
- Ну, как ты? – одновременно с поцелуем.
- Крутилась, как ты и велела, и всё одно, чешется. Вот здесь, справа.
- Сейчас, переоденусь.
- Чешется.
- Руки хоть помою.
Вера Ивановна изобразила обиду, и Люба обработала начинающееся раздражение на коже прямо так, до посещения ванной комнаты.
- Сегодня Миша придёт.
- Я буду молчать.
- Зачем ты так? Сетуешь ведь потом, что не предупредила.
- Ты помнишь про занавески?
- Каждый день говоришь. Конечно, помню, но пока денег нет.
- Их никогда не бывает.
«А башмаки-то новые! Врёт мне. Я что совсем глухая или дура? Помню, как стучали те синие с белой подошвой. Сейчас совсем другой звук. Попрошу показать – несёт старые, и не моет специально, словно только что пришла. Змея. Они же крепкие ещё, году не носила. А я тут лежи и мучайся со старыми занавесками, семь месяцев висят, мозолят. Тёмно-красные, как у гроба внутренность. Сколько просила ситцевые посветлее? И цена им ровно одной туфли».
- Люба!
- Что, Вера Ивановна? – девушка остановилась в дверях.
- Убери кудрявого, а голожопую принеси.
Люба привычно поменяла Ленина на балерину.
- Что-то ещё?
- И снотворного дай, а то, как ухажёр приходит, так один шум от вас. Слушаю, догадки строю, а наверняка понять не получается, что там у вас.
Минут через двадцать бабушка уснула. В этот раз девушка проконтролировала, чтобы все таблетки были выпиты, но так бывало не всегда.
- Не спишь? – контрольный.
Не увидев ответной реакции, Люба начала поиски. Обычно они не занимали много времени, трудно что-то надёжно спрятать, если всегда лежишь. Но, проверив известные тайники, где обыкновенно и обнаруживалась пригоршня различных таблеток, девушка ничего не нашла. Проще было решить, что таблетки приняты вовремя, однако прошлой ночью бабушка ворочалась и бубнила периодически, и до этого тоже. Повторная проверка не дала положительных результатов. Новое место придумала, значит, или выкинула. Люба обошла комнату по периметру, залезла под кровать, осторожно осмотрела пижаму на женщине – ничего. Просигналил домофон. Вера Ивановна никак не отреагировала – снотворное. Люба на цыпочках, комично, словно в мультфильмах, побежала к дверям впустить Мишу, больше, чем друга, но ещё не жениха, как получится.
Люба поднесла палец к губам. Миша бесшумно снял обувь. Руки хозяйки указали на кухню. Дверь прикрыли.
- Ужинать буду, - упредил мужчина.
- Котлета и вермишель.
- Чудесно. Ты вроде грустная?
- Само.
- Бабушка?
- Как всегда.
- Чудит?
- Да.
- Или таблетки?
- Да. Всё перерыла.
- И не искала бы, она сама жить не хочет.
- Зато я хочу.
- Ну, и?
- Нет. Надо сегодня найти обязательно. Завтра четвёртый день. Накопила. Может хватить.
- Я тогда пойду. Спасибо, очень вкусно, как всегда.
- Не обижайся.
- Всё хорошо.
- Не обижайся, пожалуйста.
Бабушка дышала ровно и глубоко. Девушка ещё раз внимательно осмотрела окрестности изголовья лежащей. Ничего странного: на прикроватном столике большая кружка с водой, тарелка с печеньями,пульт от телевизора, шариковая ручка, тетрадь. В тетради всего две записи, первым пунктом – занавески, вторым – туфли. Люба проверила отсек для батареек пульта – только батарейки. Взяла ручку. Бабушка, не просыпаясь, чуть приоткрыла глаза. Девушка открутила верхнюю часть, неловко направив вниз. На пол посыпались наломанные куски таблеток.
«Надо будет купить неразборную ручку или карандаш. Да, карандаш. Вполне достаточно, два слова написать» .
Люба вытряхнула на пол содержимое корпуса ручки, подмела. Отлегло. Теперь можно и ложиться. Уснётся.
- Алё, Миша, нашла. В ручке прятала.
Миша обрадовался, но только словами, интонация была нейтральной. Он не понимал обеих.
- Люба! Люба!
Девушка открыла глаза. Раньше пугалась, потом привыкла. Около пяти. Самое неудобное время – ещё рано, и ложиться бессмысленно.
Тарелка пуста, можно было предвидеть – от ужина бабушка отказалась и, естественно, проснулась голодная. И возможно этот внеурочный зов был своеобразной местью за украденное средство перемещения в лучший мир. Интересно, что об этом они никогда не говорили, даже словом не обмолвились, будто игра такая.
- Я кушать хочу, извини, - а лицо совсем не виноватое.
- Суп рыбный, спагетти с колбасой? Могу пельмени отварить?
«Только бы не пельмени».
- Пельмешки. И, лучше, пожарь. Шестнадцать штук.
- Хорошо.
- Подожди. Лошадь сними, видеть её не могу.
- Год же ещё не закончился?
- Смерти моей хочешь? И занавески открой.
За окном на ветке клёна висел пакет с мусором, очевидно, выброшенный недобросовестными жильцами, живущими выше.
- Закрыть? – уточнила девушка.
- Оставь. Пусть.
Люба собиралась на работу чуть медленнее обычного, сегодня времени было предостаточно. А украденный час сна меж тем уже сказывался, обещая тяжёлый день.
- Люба! Покажешься, как оденешься? Полюбуюсь на тебя красивую. И туфли надень!
- Они грязные, - из коридора испугалась девушка.
- Вымой. Обувь надо каждый день мыть. Это же лицо твоё второе.
- Вымою.
«У Куликовой день рождения. Придётся синие надеть. Жаль. А брюки тогда какие? И блузку полосатую надо гладить, а там пуговица болталась».
Времени ужу не хватало.
Оделась. Начались смотрины.
- Что за мода? Обтянулась, как Кусто. Всё наружу торчит. А туфли новые где?
- У меня других нет. Я опаздываю.
- Иди, ладно, - Вера Ивановна махнула рукой.
Любе очень не хотелось целовать бабушку, но ведь обидится, отомстит как-нибудь.
- Пока, - поцеловала.
Почти все удобные места в кафе были заняты. В наше время у многих вошло в привычку таким образом разгружаться после монотонного или, наоборот, излишне нервного рабочего дня. Молодой паре пришлось разместиться за столиком в середине зала. Заказали мороженое.
- Новые натирают? – кивнув под стол, спросил Михаил.
- Бабушка заставила.
- Она неродная ведь?
- Двоюродная.
- Думаешь, она серьёзно? Таблетки копит?
- Кто её знает?
- Проверим?
- Умрёт же. Нет, - твёрдо.
- Не умрёт. Она и не собирается, тобою манипулирует, плесень.
- Нет.
- Я всё понимаю. Её знаю, тебя. Совесть твоя не пострадает. Нужно в тайник подложить аскорбинку вместо настоящих, ну, или слабительное.
- Памперсы-то мне менять.
- Это не важно. Куча безопасных таблеток, даже если много съесть.
- Жестоко.
- Узнаем намерения.
- Надо подумать.
«Ещё немного, ещё…давай, давай. Вижу. Молоко, рисунки, что-то ещё. Чуть не докрутился. Эх. Куда?»
Пакет, раскачиваемый ветвями, а они - ветром, стал разворачиваться другим боком.
«Ладно, и так понятно, что это из 154ой. Сами мерзавцы и ребёнка таким же вырастят. Про мать нечего сказать, я уже лежала, а папаша – сволочь. И капитошками бросал, и в дверь звонил, правда, когда ещё штанишки короткие были. Потом, вроде, остепенился, здороваться стал. А внутри свинья свиньёй, теперь мусор полетел. Ну-ка, ну-ка?»
Вера Ивановна приподнялась на локте.
«Бананы жрут, гамадрилы».
Упала на спину, повернула голову в сторону серванта.
Четыре оборота ключа. Будничная возня в прихожей.
- Люба, я не сплю!
- Хорошо!
«Вот же совсем другой звук. Как утром. Надо её почаще проверять. Сама расколется, не выдержит. Чего прятать? Показалась бы, и делу конец».
После вечерних гигиенических процедур Люба поменяла занавески в комнате у бабушки.
- Просила же голубые?
- Я не помню.
- Да, где тебе помнить, что полоумная мумия говорит.
- Бросьте, Вера Ивановна. Какая мумия? В вас больше девяноста килограммов.
- Полоумная толстуха.
- Не начинайте. Так лучше?
- Пусть висят.
- Пойду, туфли вымою.
- Ну, слава богу, учишь вас, учишь. Не зря, значит.
Уже на чистой старой туфле Люба отделила канцелярским ножом часть носка от подошвы. Получилось, будто само. Понесла бабушке.
- Придётся всё-таки покупать новую обувь, - девушка попыталась изобразить сожаление.
- Штирлиц.
- Что?
- Покажи. Ничего страшного, заклеить можно.
- Я отнесу завтра сапожнику.
- Клей купи и хахаля своего безрукого попроси.
На некоторые бабушкины реплики Люба не знала, как отвечать. Смолчала и сейчас.
Подходил к концу четвёртый день без обыска. Таблетки уже не помещались в отсек для батареек пульта, с трудом закрывалась крышка.
«Надоела. А чего удивительного? От меня ни толку какого, ни радостей пустых – ничего. Она меня всегда спасала, да любому терпению приходит конец. Новый год что ли встретить, а потом уйти? Разве такая я была? Зачем Новый год? Для Любы каждый новый день со мной – мука. Ей-то когда жить? Ведь самое время».
Заскрипел ключ в замке, возня в прихожей.
- Привет, - поцелуй, но Вера Ивановна увернулась. – Крутилась?
Бабушка попыталась отвернуться к стене, но Люба силой удержала. Поменяла памперс, обтёрла.
- Есть хочешь? Что случилось-то?
- Убийца, - как выплюнула Вера Ивановна и закрыла глаза, показывая, что разговор окончен.
Люба поменяла воду в банке, добавила свежих пирожных и несколько конфет и решила сегодня больше не подходить к подопечной. Было очень обидно, хотя причину обвинения она поняла.
- Алло, Миша? Представляешь, она назвала меня убийцей. Вот где у человека совесть? Даже делать ничего для неё не хочется.
- Говорил же – это дешёвый шантаж. Тебя мучает, внимания требует, - отвечал Михаил по телефону.
- А если съест?
- Витамины полезны.
- Может убрать всё-таки, она нервничает.
- Подожди ещё денёк. Просто интересно, как себя поведёт.
- Наверное, ты прав. Я тоже человек – живой и нечужой. За что? Ворчит – я понимаю, пожилая и инвалид, конечно, тяжело. Нам обеим тяжело. Терпели же. Но какие-то вещи нельзя вот так просто взять и проглотить. В голове всё время: «Убийца!». Это я ещё не легла, дела отвлекают.
- Завтра подобреет, вот увидишь.
- Ладно, приму снотворное. Миша, приходи завтра. Чего она ещё учудит? Приходи.
- Конечно. Я тебя встречу с работы.
- Чудесно. Поужинаем вместе, захвати шампанского.
- Хорошо. Спокойной ночи! Целую!
Обычные четыре поворота, которые сегодня никто не считал. Казалось, будто бабушка спит. Отсек для батареек открыт и пуст, аскорбинка выпита. Люба дотронулась до лба – холодный. Села на край кровати, внутри замерло, тоже умерло что-то. Заглянул Миша.
- Спит?
- Нет.
- Всё?
- Да. Отравилась.
- Витаминами?
- Она же не знала.
- Ты не виновата.
- Я – убийца?
- Ты святая. Пойдём, выпьем.
- Шампанского?
- Ну и что?
- Тогда из стопок.
- Как скажешь.