Публикации: "Литературная газета", журнал "Москва", альманах "Русское эхо"( Самара), Антология современной поэзии "Отражение настоящего времени", газета «Васька», "Молодые ветра", "Молодежная волна", "Герценовский метроном", «Невский Альманах», «АВС-студия», «Балтийский парус», "Окно", " На Втором Белорусском"( Поэзия улиц), поэтический сборник «Звучащие строфы Петербурга», " Русские рифмы".

Материал подготовлен редактором отдела "Поэты и прозаики Санкт-Петербурга" Аркадием Ратнером

СТИХИ

Рыбный день

В тот год зима превысила лимит
Морозных дней, и сразу стало ясно,
Что, если и спасет, не сохранит
Безмерное, безудержное пьянство

Моих друзей, меня, тебя, и всех.
Гигантское малиновое солнце,
Рассвет похмельный и вчерашний грех,
В неравной схватке вздумали бороться

Со мной, с утра. Казалось, всё и вся
Готовит нам внезапную подлянку;
Спустясь в шалман, я взял сто пятьдесят -
Привычную, суровую приманку,

Глотнул и понял: двигаться мне лень.
В тепле кабацком сняв кроссовки Rееbок,
Я вспомнил вдруг аквариумных рыбок,
Которые погибли в рыбный день,

В четверг, примерно, десять лет назад,
В морозный день, приняв с утра полтинник,
В аквариум я сунул кипятильник
И, наплескав себе в стакан нарзан,

Подумал: "Подогреется вода,
И станет рыбкам жить куда теплее".
Тогда еще не думал о тебе я
И, не желая никому вреда,

Отправился к Морфею, в дивный край,
Со всех щелей сочилась холодрыга,
Храпели все, никто, не слышал крика,
Меня ты упрекай, не упрекай...

Я крепко спал под музыку Битлов,
И больше не шипел нарзан в стакане,
А рыбки всё стучались плавниками,
В горячее и прочное стекло.

Когда-нибудь в полнейшей темноте
Узнаю я, что мы не победили
Самих себя, и чей-то кипятильник
Приблизит наш, последний, рыбный день.

Такие разные - мечты

Искрилось утро каплями росы,
Зевая, два счастливых сорванца,
Жиринки из варёной колбасы
Под самовар припрятав от отца,
Подумывали: «Ловко провели,
Он даже не заметил: ну и ну»,
Ведь о войне и думать не могли,
Хотя играли каждый день в войну.
Про голод ничего не знали мы,
Был просто не по вкусу белый жир,
Но сорок первый год ворвался в быт,
И окружили город блиндажи,
Могильные окопы,
… злая смерть,
Расправив крылья, мечется вокруг
Людей, домов,
…попробуй-ка, ответь:
А твой ли – этот н-о-в-ы-й Петербург?
Твоим ли остаётся Ленинград?
Твои ли щёки впали на лице
В страшнейшей из известнейших блокад?
Где были все, в трагическом кольце?
А в нём своей, дрожащею рукой,
Под самовар, без всяческой надежды,
Я… за-би-рал-ся,
...мир теперь – другой,
И всё – ДРУГОЕ,
…Бог-то с ней, с одеждой,
Другие – Д-У-Ш-И,
...Та же всё – Нева,
Адмиралтейство, крепость, Эрмитаж,
Но приговором кажутся слова:
«Санкт-Петербург, блокадники – не ваш!»
У города-героя – где лицо?
В высотках, заслонивших прелесть неба,
Иль в старцах, что в ушедших девятьсот
Дней и ночей опилочного хлеба
Сосали корки?
Где ты, Ленинград?
Про героизм и веру – ни гу-гу,
А справился бы с тысячью блокад,
Когда б дельцам не сдался, как врагу.
…Морщинами изъедена рука,
Под самовар которую пихал,
…Сегодня отпихнули старика
От жизни,
а возможно, от греха.

В поисках динозавра

Без раздумий отложив на завтра
Пресную рутину бытия,
Отыскать пытаюсь динозавра
В мире, что когда-то потерял.

Не историк и не археолог,
Дилетант, любитель-оптимист,
До конца я не пойму, как долог
Будет путь мой, долог и тернист.

По колено или же по пояс,
Иногда по шею, нервный, злой,
Ежедневно продолжаю поиск
Бескультурно в свой культурный слой

Зарываюсь с головой; на завтрак,
На обед, на ужин так и сяк,
Отыскать пытаюсь динозавра.
Попрошайка, пилигрим, босяк,

Я брожу в похмелье и в потемках,
И, как будто каменный топор,
Я останусь где-нибудь в потомках.
Я не следопыт и не сапер

Под ногами ощущаю мины:
Злость, любовь, рождение и смерть,
Похороны, свадьбы, именины –
Это все и есть земная твердь.

Где-то в ней меня дождется ящер,
Где-нибудь в ущелье у реки,
И тогда – сыграю с жизнью в ящик
И оставлю главные стихи.

***

По Невскому бродят карманники,
Чертяги петляют в толпе,
А я беззаботно, как маленький,
По собственной узкой тропе,

Иду в направленье Восстания,
Хотя я совсем не бунтарь.
Изящные, стройные здания,
Аптека, Фонтанка, фонарь,

Фонтаны Петровского детища
В известном всем Летнем саду,
Скажите, скажите мне – где ещё
Я так навариться смогу?

Обшарив карманы и сумочки,
Туристов, беспечных зевак,
Нырну со знакомой мне улочки,
Во двор, в переулок, в кабак,

Залягу на тихое днище я,
И богу всех прежних богов
Взмолюсь, чтобы дряхлая нищая
Со мной разделила улов.

Я супа налью ей горячего
И тысячу суну в карман.
– "Силёнок немало потрачено,
Ну что ты, не кушаешь, мам?

***

Как будто черной ручкой гелевой,
Конкретно поперек двора
Нарисовало ветром дерево
И в нем мгновенно детвора

Нашла альтернативу лазилкам –
Межгалактический ковчег.
Своим стволом на крышу уазика
Оно упало, человек

С глазами, впрочем, безобидными
Звонил кому-то битый час,
А после люди с бензопилами
С ковчега прогоняли нас,

И пахло деревом растерзанным,
Гудел балтийский ураган,
А город мой скрипел протезами,
И солнце, словно курага,

Висело в небе неприкаянно,
Сжигая Божий керосин,
И с книжкой Даниила Гранина,
Домой бежал соседский сын,

Его заучкой называли мы.
Еще ревел Балтийский шторм,
Прощаясь с деревом заваленным,
Пустел волшебный космодром.

Молчали умницы и умники;
Теченьем Петербургских рек
Спокойно уносило в сумерки
Титаник наш и наш ковчег.

Гол

Она тащила всё с помойки в дом,
Какая-то неведомая муза
Ее вела, она сгребала мусор
В свою каморку; заметал хвостом

Последние осенние следы
Дождливо-снежный первый зимний месяц;
На глянцевой обложке Лео Месси
От снега стал угрюмым и седым.

В её тележке ехал футболист,
Иконой на потрёпанной обложке,
И может быть, сказал бы ей: "Борись",
Когда б не дождь в районе Техноложки.

А так молчал звезда-голеадор,
Скрипели и подошвы, и колеса,
И ночь уж было вздумала колоться,
Заполнив голосами коридор

Квартиры коммунальной; силуэт
Тележкой лязгал мимо чьих-то комнат,
Рубились дети громко в Мортал Комбат,
Пока у них не отрубили свет.

В потёмках пахло водкой и травой,
И кто-то пел про девушек-морячек,
Помоечница пнула чей-то мячик,
А Месси подыграл ей головой.

Тютчеву

Над землёй сгустились тучи,
Небо словно из камней,
Ты был прав, товарищ Тютчев,
Осознанием ко мне,

Те твои четыре строчки,
Зачастили, хоть кричи,
Разорвать бы на кусочки,
Разобрать на кирпичи.

Непонятки в непонятном,
Но таком родном краю,
Где удобно и приятно
Без одежды королю,

Где Раневскую и Плятта
Погружают в тишину,
Где гремит Олимпиада,
Работяга бьёт жену,

Где в безденежье и горе
Притаилось «дежавю»
И застряла комом в горле,
Фраза "Я не доживу

До времён других", непруха
Проливается в бокал,
И отсюда кверху брюхом
Уплывают облака...

***

Беззвучие на Невском пятачке
Соединяет землю с небесами.
В учебниках о том не написали:
В душе бескрайней, в крошечном зрачке,

В тех, чья судьба легка и тяжела
В потомках недовольных и довольных,
В шумящих и шипящих невских волнах
Грохочет не затишье, тишина...

Она повсюду: в ягодах, грибах,
Ракетным рёвом прямо из Плесецка
Она ныряет точно в область сердца,
Немного задержавшись на губах;

Она гремит с рассвета до темна.
В сырой земле, воронками изрытой,
Берет начало, и без чувства ритма
Врастает в небо черная стена.

Герои, замурованные в ней,
На нас глядят усталыми глазами,
Они сдавали главный свой экзамен
Не в институте - прямо на войне,

Они - герои и выпускники
Большой войны, когда-то отгремевшей,
Латали незалатанные бреши
На пятачке, на берегу реки.

На качество, на совесть, на века
И в тишине, как в тексте некролога,
Однажды встретят собственного Бога,
В лице героя-поисковика.

И солнце землю нежно припечёт,
И взгляды оторвутся от девайсов,
И кто-то скажет: "Ну-ка, одевайся!
Поехали на Невский пятачок".

***

Россия, к счастью, не Атлантида,
Не опустилась пока на дно,
Еще пучина не поглотила,
Страну, что ты назовешь родной.

Цветут не водоросли – деревья,
И в легком доступе кислород.
А где деревня? – Спилась деревня,
Все как обычно из года в год.

В стакане - водка, в кармане - взятка
В толпе - протянутая ладонь,
Здесь европейцы и азиаты
Живут, а значит не под водой

Пока Россия... Не наступила
Эпоха безкислородных дней,
И, слава богу, не из опилок
В стране, что нет для меня родней,

Сегодня хлеб, и без акваланга
Здесь можно выжить назло врагам.
И закружиться в безумном танго,
Схватив рогатого за рога.

Здесь правдорубы царем гонимы
Себя погубят – спасут других,
А на иконах святые нимбы
Для всех – спасательные круги.

Здесь крепко в землю вросли часовни,
Святых хватает в России мест,
В дыму табачном, в блатном шансоне
Из года в год проступает крест,

Тот, что хранит на себе распятье,
Какой бы ни был сегодня век,
Он вечно тянется к нам в объятья,
Как будто тонущий человек..

***

На диету садился мужик
и от злости качался на стуле,
и практически мунковский крик
зарождался в обрюзгшей фигуре.

Он пытался не помнить фастфуд
и забыть про холодное пиво,
но когда свежесорванный фрукт
принесла ему женщина, ива

за окном зарыдала навзрыд,
и фруктовая плоть захрустела.
То ли идиш, а то ли иврит
обладатель невкусного тела

услыхал и почуял нутром,
что ошибка страшна и нелепа.
И теперь каждый день у метро
телефоны паленые Aррlе

продаем мы: угрюмый толстяк
и помятая жизнью блудница.
Люди добрые, ради Христа,
ну не надо над нами глумиться!

ЗА» И «ПРОТИВ»

Как только человек открыл глаза,
Биение услышав сердца в плоти,
В нем родилось два слова: слово — «за»
И вместе с ним — решительное «против»

Он шел вперед и отступал назад
Он до сих пор, наверно, где-то бродит,
И до сих пор живет в нем слово — «за»
И вместе с тем — решительное «против».

— На мамонта!? — в ответ кричали «за!»
И взять осадой Трою мы не «против»!
Слова, в глазах рождавшие азарт,
Могли родить волнения в народе.

Вот, ведьму поднимают на костер,
Здесь, в городе, что вырос на болоте,
Уже сожгли двоих, ее сестер,
Ее сжигать? Вы — «за»?А может — «против»?

Она стоять осталась на костре,
Ничто ее обратно не воротит,
А если Вас проводят на расстрел?
Расстреливать!? Вы — «за»? А может — «против»?

Что выбрать, люди думают давно.
Добро и зло соседствуют в природе,
И компромиссом стало — все равно,
Что собственно не «за»,
да и не «против».

Удобнее сказать «Мне все равно!»
Не быть, чтоб камнем в чьем-то огороде,
Не мучиться, чтоб болью головной
Мне все равно! Ведь я совсем не против...

И равнодушье точкой отправной,
Легко стать может, можешь быть уверен,
Когда уже привычным «Все равно»
Забиты окна и забыты двери.

И безразличьем загудит базар,
Ведь фраза «Все равно» сегодня в моде,
Но, все же, остаются те, кто — «за»
И слава Богу, те, кто — твердо «против»!

БАЛЛАДА О ФАРФОРЕ

Пусть, скромен антиквариат:
Танцовщиц статуэтки,
Да пять заслуженных наград,
За подвиги в разведке.
Но можно всё-таки продать
Святые вещи эти,
Ведь опостылела нужда
В тысячелетье третьем.
Какой же мерзкий нынче март,
Тепло ещё не скоро
Вернётся в город Ленинград,
…А тот ли это город,
Где всё – продажно?
Но… цена –
Какая, ветеранам?
Ведь завершённая война
Гуляет по экранам,
Став сериальщиной сплошной,
В многосерийном мыле,
Но разве только для кино
Мы немцев победили?
Один расклад: фашистский клин
Мы вышибали клином,
Был враг тогда на всех один,
Душа окопом длинным,
Тянулась, зная: умирать,
Полегче с чувством долга.
Кто – враг сейчас? Россия – мать?
Чужою стала Волга,
Чужая – степь, чужой – Урал,
Чужие – мысли даже.
Неужто, орден, я украл?
Нет:
отменю продажу,
Да и фарфор верну в сервант,
С ним пережил блокаду,
Пусть и закончился парад,
Но не продам награды.
Война и впрямь уходит в быль,
Ликует мирный город,
А я стираю тихо пыль
С фигурок из фарфора.
Нужда, конечно же, беда,
Особенно под вечер,
Но и былого не продать,
С ним выжить как-то легче.

Ледокол

Мяуканьем, мурлыканьем котов,
Уже неделю как зима убита.
И я собрался, я вполне готов,
Пройтись пешком по набережной Шмидта.

Нева уже не дремлет подо льдом,
Уже весна вовсю дождями плачет,
Не став менять привычное пальто,
На курточку, жилетку, свитер, плащик.

Начну пожалуй с площади Труда,
Купив себе в киоске кока колу,
Неспешным шагом я пойду туда,
Где ветер начищает ледоколу,

Бока, борта, качая на волнах,
Ровесника октябрьских событий.
Былой любви развею пух и прах,
В большой любви, пока еще любитель...

Увижу в чайке белый самолет,
А на воде кораблик из картона,
И в сотый раз, продавливая лед,
Забуду, что к причалу пришвартован.

***

Стихи и песни учат школьники,
Закат прилег на гаражи,
Играют в крестики и нолики,
Старушка смерть, старушка жизнь.

Растут нули в ячейках банковских,
Растут на кладбищах кресты,
В одежде рэперской и панковской,
В моем дворе гуляешь ты.

Моя наивная история,
Но в тишине нездешних зорь,
Дымятся трубы крематория,
Ломая зыбкий горизонт.

Мы все немножко параноики,
Бог знает, чем удивлены,
Играем в крестики и нолики,
На грани мира и войны.

В костюмах стареньких и новеньких,
В пределах разных королевств,
Играют в крестики и нолики,
И жизнь, и смерть, Голгофный крест,

Фрагментом общей кинохроники,
Мелькнёт над взбалмошной страной,
Страной, которой правят нолики,
Своим делением на ноль.

И если черный поезд тронется,
Заполнив тамбуры бедой,
Сумеет ли святая троица,
Найти во мраке нас с тобой?

Спасут ли нас благие вестники?
Когда в ребенке, и в отце,
Соединится нолик с крестиком,
И смерть на жизнь, через прицел,

Посмотрит... покачнётся маятник,
Атланты небо сбросят с плеч,
И всхлипнет мать: "Детишек маленьких,
От смерти надо уберечь..."

***

Однажды мальчуган увидел новости,
А в новостях бомбят своих свои же,
Не важно где, в Славянске ли, в Париже,
Ведь Родины не может быть у подлости,

Там, за экраном, плачущие дети,
Такие же, как он – Андрюши, Пети,
Но облачка, лишенные суровости,
Зачем вы просочились в эти новости?

Нам в облаках сейчас не время нежиться,
Куда бы не отправились, мы – беженцы,
Бежим. Кто от войны, кто на войну,
Различной информации волну

Заглатываем мы из новостей,
Бежим к властям, а кто-то от властей,

Но никуда от совести не деться
В тот миг, когда под танками хрустят
Минуты недоигранного детства,
Которые увидел в новостях

Мальчишка, ощутив и злость, и жалость,
Не зная, что страна уничтожалась;

Он за нее не может быть в ответе,
Но в нем остались плачущие дети,
Осталась в нем всеобщая проказа,
Боязнь невыполнения приказа,

Остались в нем и стыд, и совесть наши,
А на бумаге - танки из гуаши...
А папа повторял: не провороньте!
Программу Вести.
Как дела на фронте?

Потом шептал: « Когда же это кончится?..»
Ведь фронтом перерезана песочница,
Какие деньги армиям обещаны?
За слезы старика, ребенка, женщины...

Не дьявол ли пульсацией набата
Стремится брата натравить на брата?

Вопросы остаются без ответа
Под шквалом пулеметного огня...
И в кулачке казенная конфета
Не символ ли сегодняшнего дня?

***

Последний пионер на Ленинском проспекте
пил пиво поутру и молча вдаль глядел,
катилось все к чертям в привычной круговерти,
Снаружи и внутри творился беспредел.

Игристое вино к полудню заиграло,
последний пионер с бутылкою в руке
пришел туда, где вождь размеров небывалых
Историю сжимал, как кепку, в кулаке.

И красное вино, и белый снег слепящий,
рекламы разных фирм - самсунг, сабвэй, гарньер -
не знали, хоть убей, его судьбы пропащей:
быть первым не хотел последний пионер.

К семнадцати ноль ноль он вышел из подземки
на площадь, где Ильич всё топчет броневик,
решив пойти в народ, с народом щелкал семки
и водку залпом пил, ну, что сказать - мужик!

"Полундра!" заорав, он двинулся к Авроре,
всего-то мост пройти, и Крейсер тут как тут.
Ведь жизнь так коротка, она - momento mori
чуток промедлишь и капец, каюк, капут...

Последний пионер лежал, а ветер невский
на Марсовом не мог задуть его огонь,
текла по шее кровь, как галстук пионерский,
И люди шли толпой к святому на поклон.