Поэты Петербурга № 23
Алексей Ахматов
Алексей Ахматов родился в 1966 году. Школьное детство прошло в г. Североморске. Учился в карельском педагогическом институте. Член Союза писателей России с 1984 года. Автор четырех поэтических книг. Помимо стихов занимается литературной критикой. 12 лет ведет секцию для начинающих литераторов «Молодой Петербург» при Союзе Писателей России.
Живет в тихом местечке между Ленинградом и Санкт-Петербургом.
Деревянные духовые
Они пусты, в них воздух не живет,
В них вакуум, когда на них играют.
Содержит в легких тоненький фагот
Лишь дух один, когда в него вдыхают.
Лишь дух один витает в духовых,
Он, как вода, их принимает формы,
Сквозь клапаны просачиваясь их,
В кларнетах застревая узкогорлых.
Пространство трубчатое тростниковых флейт,
Их колбы певчие, сосуды, капилляры
Как будто начертил и вывел Клейн —
Так точно все. Насколько же вульгарны
На этом фоне медные, их звон.
Закрученной валторны катакомбы.
Тромбоны образуют в зале тромбы
В подвижном воздухе. И несколько смешон
Протяжный монолог тяжелой тубы
И глас трубы, крикливый и нагой.
Они немного внешни, даже грубы,
Они стоят и слушают гурьбой,
Когда над всеми царствует гобой.
Асфальт
Под свежей корочкой асфальта
Земли пространства велики.
Там говорят на эсперанто
Подслеповатые жуки.
Там томно царствуют бациллы
И астеничные глисты.
Кривые черви, словно вилы,
Несут раздвоенно хвосты.
Набрав в трахеи кислорода,
Они — как жемчуга ловцы,
Но им не нужно дна и брода.
И в землю спрятаны концы.
И вот, покуда бурят норы.
Еще не чувствуют они
Беды. Но всех их очень скоро
Асфальт накроет со спины.
Удушье в их слепой отчизне
Из них наделает гробниц.
Последними уйдут из жизни
Шары мохеровых грибниц.
И лишь корней мускулатура
Еще лет пять, за годом год
Надсадно, безнадежно, хмуро
Проламывает черный лед.
* * *
Мне снилась музыка, я спал
И ощущал ее всей кожей
Кругом, как плотный матерьял
На полиэтилен похожий.
Хоть я и чувствовал подвох,
Так музыка владела слухом,
Что я, проснувшись рано утром,
Не сразу понял, что оглох.
* * *
Сойду с ума, как сходит капитан,
Поспешно покидающий корабль,
По трапу к шлюпке. SOS радистом дан,
Трюм затопило и замкнуло кабель.
Без паники оставлю я себя,
С достоинством, торжественно почти что.
Так капитан без верхнего белья
Сжимает судовой журнал под мышкой.
Последним он уходит с корабля,
Хоть в запертой каюте (он-то знает!)
В воде по пояс мечется дитя
И хомяка за пазухой спасает.
* * *
Букву «Ц» дробит цикада, звезды упадают в вереск,
И вода в камнях холодных ракушками шелестит.
Крабы, словно луноходы, выбираются на берег
И по гальке мягко едут на колесах на шести.
Это древние останки внеземных цивилизаций,
Кибернетика с клешнями, механический волчок.
Умер их собравший гений, стал звеном реинкарнаций,
А игрушки всё гуляют, срок завода не истек.
Ночью пляж совсем безлюден, только фантики и пробки.
Их сканирует без смысла пучеглазый аппарат.
Безнадежно раздаются позывные в круглой рубке,
Их никто принять не в силах...
космос пуст...
безбрежен мрак...
* * *
Просыпаюсь намеренно рано,
Выхожу на правах Тамерлана
Суд вершить над подвластной землей.
Все шесть соток лежат предо мной.
И лопата в руках, как расплата
Сорнякам. И рублюсь до заката,
Кровью трав обагрив рукава,
С диким дерном качая права.
Города муравьиные срою,
Грядки грозно в шеренгу построю.
И меняется облик земли,
И уже отступают полки
Лютых лютиков, сныти, пырея.
Чернозем за спиною жиреет
И бурлит, от жары разопрев.
И разрубленный надвое червь
Будет каждой из двух половинок
До конца своей жизни невинной
Помнить сталь той лопаты на вкус,
Что ему показала свой профиль,
И дрожать, огибая картофель
Или красной смородины куст.
* * *
Старик у ивовых кустов
Распутывает лесу.
Стада теней от облаков
Легко бредут по лесу.
Вот вдет в ушко крючка червяк
И вышивкой по глади
Озерной занялся рыбак
Одной минуты ради —
Когда, подобно кадыку,
Вниз поплавок рванется,
Вернется к первому глотку
И снова кувыркнется.
В ведре забьется окушок,
Не ведая в той пытке,
Что где-то кончился стишок
О рыбаке и рыбке.
10 мая
Начало мая.
Иней по ночам еще серебрит
Первые сорняки на грядках,
Но лягушки уже балдеют вовсю,
И можно подумать,
Что у объевшегося пруда бурчит набитое ряской брюхо.
Луна желтеет, словно глазунья,
Заплывшая по левому краю
Беконом облака.
Немногочисленные дачники
Затапливают печки,
И кажется, что домики,
Пыхтя трубами,
Как пароходы,
Отплывают против теченья тумана,
Покачиваясь на торфяных грядках.
Флотилия строений
Погружается постепенно в пучину леса.
У меня, воевавшего весь день с дерном,
Уже нет сил писать в рифму,
И я, как последний лентяй и любитель,
Сочиняю этот верлибр, тихо радуясь,
Что мне не придется работать
Даже над размером.
* * *
Слегка на дурака похожий,
А может лишь косивший под…
Он яблоком сорвал в прихожей
Незрелой кепки вялый плод
И вышел в ночь, где злые звезды
В пар изо рта вонзались, как
Опилки в бороду, и воздух
Свежо покалывал в висках.
И оказалось, как ни странно
Мучительней всего не бред
Раздора, не разрыва рана,
И не потеря дома, нет.
А самым трудным оказалось
Для жизни новый смысл найти,
Чего и близко не касалась
Душа на пройденном пути.
ЕЩЕ РАЗ О ЛЮБВИ
Он сидел на скамеечке в парке и беседовал оживленно
С собственным кулаком, и тот ему отвечал старательно.
Что конкретно — было не разобрать, но что-то злое определенно,
Как это свойственно всем кулакам, ведь на них бесполезно орать, но
Он кричал и всхлипывал в свои плотно сомкнутые пальцы
И грозил кулаку кулаком, и смахивал крупные слезы.
Я подошел поближе, хоть понимал, что не вежливо пялиться
На человека, адресующего к своим конечностям претензии и угрозы.
И до меня донеслось: «Ты, только ты мне нужна, вот в чем фокус,
А не стирка и глажка рубашек, и не твои макароны!»
И он стиснул кулак настолько, что хрустнул пластмассовый корпус
Не то «АлкатЕля», не то «Моторолы».
Материал подготовлен Зав. отделом Поэзии, Жанной Бурковской