29 марта 2024  01:28 Добро пожаловать к нам на сайт!
Сценарии № 23

Виктория Кейль

Хляби небесные


Драматический диптих:
Сцены из семейной хроники старого и нового Тбилиси


„Воды ласковой Леты смывают с души испытанное,
как следы на песчаном плесе.“
Тибетская Книга Мертвых.


Д Е Й С Т В У Ю Щ И Е Л И Ц А


Екатерина Павловна Джангирова (урожденная Милорадова) - старшая из сестёр, статная красивая женщина лет под 40, с черными как смоль. гладко зачесанными в узел на затылке волосами, в последних сценах абсолютно седая, окончила заведение для благородных девиц «Святой Нины» в Тифлисе.

Розалина Августовна Милорадова (урожденная Штейнбауэр) - её престарелая мать, прикованная параличом к постели на протяжени 15 лет, почти ничего не видит из-за катаракты (глаукомы), в здравом уме и памяти.

Константин Теймуразович Джангиров (Эдичка) - муж Екатерины Павловны, поджарый брюнет высокого роста под 50 лет, с копной вьющихся волос с проседью, порывист и изящен в движениях, ходит как бы пританцовывая, держится с сознанием внутреннего превосходства красивого мужчины при деньгах, работает на приёме оценщиком в «торгсине».

Валентина Павловна Горелова (урожденная Милорадова) - младшая из сестёр, блондинка невысокого роста, с короткой стрижкой и в красной косынке, курит папиросы, работает секретарем-машинисткой в СМЕРШе.

Макс Семёнович Горелов - муж Валентины, сотрудник ЧК, голубоглазый блондин, с обаятельной улыбкой, держится со всеми одинаково спокойно и уверенно.

Валерьян Викторович Зарынь (Виктор) - первый муж Екатерины Павловны, отец Шурочки, высокий латыш крепкого телосложения, молчун, в очках, военный переводчик, держится уверенно и очень спокойно, обаятельная улыбка.

Шурочка (Биби, Галчонок) - дочь Екатерины Павловны от первого брака, подросток, с длинными золотистыми косами до пят, через 30 лет косы заколоты вокруг головы, голос звонкий, открытое улыбчивое лицо, взгляд прямой.

Борис (Боба, «Муму») - сын Екатерины Павловны от второго брака, толстый крепыш в матроске, после войны бледнолицый, чахоточного вида мужчина с лихорадочно бегающим взглядом, в последнем действие с усами и бородой, похож на бомжа, работает в артели паркетчиков лакировальщиком (токсикоман), побывал в штрафниках, в плену и в лагерях, почти не разговаривает, заикается, когда нервничает.

Ирочка (Ирэн) - дочь Шурочки, 19 лет, похожа на Екатерину Павловну, стройная высокая (выше
матери) девушка, с очень живыми карими глазами и черными волосами, которые
обычно распущены и собраны ленточкой.

Малыш (найдёныш) Ванечка «Пушок» - усыновлен Шурочкой после войны, став взрослым, участник войны в Афганистане.

Галина Флоровна Циклаури (урожденная Глинская) - худущая и длинная как жердь, костистая, похожая на лошадь старуха, с очень длинной шеей, лысая и поэтому с кружевной салфеточкой на голове, на ногах огромные калоши с прорезями для изуродованных подагрой пальцев, носит длинный макинтош и фетровую колпакообразную шляпу с большими полями, вокруг шеи шерстяной шарф, свисающий почти до пола, в молодости первая петербургская красавица, танцевала с царем батюшкой, знает пять или семь иностранных языков, перебивается тем, что консультирует маклеров и музеи по вопросам антиквариата

Сёстры Тамарочка и Верочка Бабунидзе.

Подруги Екатерины Павловны по заведению «Святой Нины».

Ивановна - пожилая соседка Екатерины Павловны, бывшая детдомовка, вдова военного служивого, любит поболтать о том о сём, очень любопытная, голос нарочито грубовато громкий.

Михаил Никанорыч Квасько - жених Шурочки, положительный мужчина (без недостатков), средне преуспевающего и крайне неспортивного вида, неопределенного возраста (старше Шурочки лет на 15-20), с большими залысинами, с купеческой цепочкой на жилетке, страдает одышкой, (закоренелый холостяк).

Феодий Феодосевич Бочковин - друг жениха Шурочки Михаила Никанорыча, профессор (нарколог), владелец фирмы по продаже авто запчастей, вырос в детдоме (бастард), страдает булимией, разговаривает раскатистым басом.

Манана (Манон) - его жена, муж обращается к ней исключительно со словами «Ваше легкомыслие», громко похохатывает высоким фальцетом к месту и не к месту, любит поболтать по телефону и глупые (сальные) анекдоты, говорит с одесским акцентом, примечательная шляпка с пёрышком неопределенного вида птицы.

Бланка - подружка Ирочки, жизнерадостная, востренькая москвичка-филолог, чуть курносая, с торчащими рыжеватыми волосами, студентка института имени Гнесина (вокал).

Марго - соседка Галины Флоровны, нестарая, но очень толстая женщина, в зашмурканном ярком халате, с папильотками на голове, говорит с армянским акцентом.

Баба «Дуся» - приходящая помощь по дому.

Заказчицы:

I –ая заказчица - нервическая худосочная особа лет под 40, говорит визгливо, томно закатывая глаза, с пережёнными химией (завивкой) волосам.
II –ая заказчица - неповоротливая квадратная женщина, с ничего не выражающим, оплывшим от жира лицом.

1 - 2 Подружки Ирочки.

Инкассатор - Щуплый, губастый старичок, с воспалёнными слезящимися глазами под допотопными огромными очками с линзами, живое «полезное ископаемое» с большим потрёпанным портфелем под мышкой.

Дворник Самвэл - по прозвищу «Секир башка», курд с огромными усищами, в руках четки из янтаря (гишера).

Почтальон Ашот - улыбчивое, худое и подвижное лицо кавказской национальности, средних лет, говорит с ужасным акцентом.

Докторша (психиатр) - молодая худенькая женщина, словно чем-то испуганная, по-птичьи вздрагивает и поводит плечами.

Два дюжих санитара: «будочка» и «вертлявый».

КОТЫ Бусенька и Моисей (Моша).


ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

АКТ ПЕРВЫЙ «СКАНДАЛ»

Во всю сцену комната с очень высоким потолком, красивая старинная люстра. Огромное окно на балкон, с широким окрашенным белой масляной краской подоконником, на подоконнике цветы (алоэ, кактусы и др.). Справа застеклённая дверь на балкон (так что просматривается часть двора или виден чердак соседнего дома). Рядом с дверью на балкон стоит (роговая) вешалка. Справа в углу дверь и лестница, ведущая на антресоль к Валентине. Оттуда доносится стук печатающей машинки. У стены этажерка с книгами и статуэтками, большие «беккеровские» часы с боем («огни парижа»). Прямо в глубине камин, перед ним ковёр и два глубоких проваленных кресла с изрядно потёртой бархатной обивкой. Слева тяжёлые гардины занавешивают дверь в комнату Екатерины Павловны. У стены тахта с мутаками и вышитыми подушками, на тахте кулёчек с рассыпавшимися фисташками, над тахтой ковёр с оружием, На громоздком буфете возвышаются две стопки блинов, на подносе самовар с посудой и блюдо с пирожками. На авансцене стол, за которым Галина Флоровна занимается с Шурочкой. Девочка старается незаметно поддеть на голове у старушки кончиком карандаша кружевную салфеточку, прикрывающую лысину.

Галина Флоровна: (гнусавым голосом, но с нескрываемой патетикой читает «Марсельезу»)

Gloire a note France éternelle!
Gloire a ceux qui sont morts pour elle !
Aux martyrs, aux vaillants, aux forts !
A ceux qu’enflamme leur exemple,
Qui veulent place dans le temple,
Et qui mourront comme ils sont morts.

(записывает в тетрадь задание для Шурочки, в это время с балкона прокрадывается Боб и за спиной у Галины Флоровны быстро набивает себе за пазуху и в карманы пирожки, подмигнув Шуровки, исчезает тем же путём) ...Это будет ваше задание, mademoiselle. Но хочу предупредить вас, очень строго предупредить, что если вы опять не выучите урок, мне придётся рассказать обо всём вашей милейшей mama, да... придётся... и не надо гримасничать... Faux pas! (вздыхая). Ведь вы знаете, mademoiselle, как мне не хочется огорчать вашу mama, но это видимо неизбежно, увы!! (стук машинки замирает, из-за дверей своей комнаты появляется Валентина, она останавливается с папиросой у камина, прислушиваясь к голосам из комнаты Екатерины Павловны.) В ваши годы, mademoiselle Шурочка, у меня было нежное и любящее сердце. (распахивается дверь комнаты Екатерины Павловны, оттуда вылетают разорванные листы бумаги и книга, слышен звон разбиваемой посуды, женский вскрик и звук выстрела... затем воцаряется тишина, у Галины Флоровны вытягивается лицо, на пороге появляется Екатерина Павловна, руки её дрожат, но она пытается совладеть с собой, нервно оправляя рукава платья, с презреньем оборачиваясь вглубь комнаты)

Екатерина Павловна: И после этого Вы можете называть себя мужчиной?! (на пороге появляется в крайне возбуждённом состоянии Константин, вплотную подступая к ней, он размахивает револьвером)

Константин: Представьте, сударыня, – да, мужчина!! И чтобы Вы себе не придумывали на мой счёт, я не потерплю, чтобы меня выставляли полным идиотом!! (Екатерина Павловна брезгливо отстраняется)

Галина Флоровна: Mon Grand Dieu!

Валентина: Здесь всё-таки Ваш ребёнок, не могли бы вы оба поубавить пыл и избавить от своих шекспировских представлений.

Константин: Что здесь делает эта старая кляча? (Галина Флоровна, дрожа, собирает со стола книги и тетрадки, но роняет их на пол, Шурочка бросается подбирать)

Екатерина Павловна: Выбирайте выражения, Константин. Вы пока ещё находитесь в МОЁМ ДОМЕ. Не забывайте это и не забывайтесь!! (Галина Флоровна кашляет, держась руками за грудь, салфеточка соскальзывает у неё с головы, Константин изумлённо взирает на старуху и начинает безудержно хохотать, швыряет револьвер на ковёр к ногам Екатерины Павловны и уходит, манерно раскланявшись в дверях)

Константин: Adieu, madams!

Екатерина Павловна: О, простите, простите, ради бога, мой дорогой, мой бесценный дружочек!! (Галина Флоровна плачет, закрыв лицо руками, Екатерина Павловна поднимает салфеточку и, обняв за плечи, уводит к себе в комнату) Otez cela dе votre esprit. Но он такой человек, ужасный ревнивец, иногда он не помнит себя от своей безумной ревности и кажется готов убить ... что делать!.. что делать!..

Шурочка: (с любопытством подбирает клочки бумаги и раскладывает на ковре, пытаясь прочесть, Валентина продолжает невозмутимо курить, опустившись в кресло) «...Сударыня! Я должен объясниться с Вами – один раз, один единственный раз... Умоляю, не отказывайте мне в этой милости и выслушайте меня. Вот уже три года, как для меня в целом мире существуете только Вы одна – одна единственная женщина, – Вы мой сон наяву, моя богиня. Вы сочтёте меня сумасшедшим, но Вы ошибаетесь. Я умоляю Вас поверить моей искренности. И – может быть! Вы сжалитесь надо мной и моими страданиями. Вы даже не представляете себе, сколько добра и сколько зла могут причинить Ваши глаза, Ваша улыбка, Ваше движение руки... И если сегодня вечером я замечу на Вашем лице хоть каплю сострадания...» Дальше всё по-французски...Это письмо для мамы, да? Потому Костя бесится, да? Ты ведь знаешь, от кого, скажи мне, от кого это письмо, Валечка??

Валентина: (меланхолично) Много будешь знать – скоро состаришься.

Шурочка: (обиженно) А я и так знаю (показывает Валентине язык)

Валентина: (подозрительно) И что же ты знаешь? Опять подслушивала?

Шурочка: Ничего я не подслушивала, а видела, как ты с мамой шушукалась, а потом вы что-то писали вместе и смеялись. Думаешь, я маленькая и нечего не понимаю? Это вы для Кости нарочно всё насочиняли, ведь так? (ласкаясь к Валентине) Ну, скажи мне, ведь это так? правда??

Валентина: (с раздражением) Не суй свой нос в чужие дела, Галчонок, а то нос оторвёт.

Шурочка: Подумаешь! Ты только на каких-то двадцать лет старше меня. Скажи, Валечка (с глазами круглыми от ужаса), как ты думаешь – ОН и вправду может убить маму?!

Валентина: Не говори глупостей. Костя просто дурак, ревнивый дурак. Лучше выбрось весь этот мусор из головы в камин и сожги. (распахивается дверь и в страшном волнении, заламывая руки, появляется, Екатерина Павловна, она описывает круги по комнате)

Екатерина Павловна: Валентина, его нет нигде!! Ни в шкатулке, ни в ящике, ни на полке под бельём в шкафу, нигде... Я в полном отчаянье – ЧТО ДЕЛАТЬ?! Неужели это ОН?! Такая месть!! Ведь это просто подло! Как ты думаешь, Валентина – это может быть ОН?! (на пороге появляется фигура Галины Флоровны)

Валентина: Что произошло, Катя? У нас что-нибудь пропало?

Екатерина Павловна: Господи, как мне тяжело! Кто бы знал, как мне тяжело с ним! И почему это произошло именно сегодня? Как мне всё надоело. Понимаешь, Валюша, я хотела показать Галине Флоровне свою реликвию, мой золотой крест, но его нигде нет – ты понимаешь? НИГДЕ!!!

Галина Флоровна: (выкрикивает) Екатерина Павловна: не может найти свой крест, свой золотой крест об окончании «Святой Нины»!! (её бьёт нервная дрожь, она в состоянии крайнего возбуждения)

Екатерина Павловна: ОН ИЗВЕРГ!! Bette noire! Украсть у меня мою последнюю память о прошлом. О моей святой юности!! (падает без сил в кресло напротив Валентины)

Валентина: Конечно это ОН – больше некому!.. Но для чего Косте этот крест? Может, ты его сама перепрятала, а теперь не помнишь куда. Тебе лучше успокоиться. Хочешь, я принесу валерьянку.

Екатерина Павловна: (разражаясь слезами навзрыд) Как это жестоко! как низко! Кто бы мог подумать – так бессовестно красть из дома, в котором живёшь. (Валентина подсаживается к сестре, гладит её успокаивающе, Шурочка наблюдает за происходящим, устроившись между ними по-турецки на ковре перед камином)

Галина Флоровна: (тяжело дыша и хватаясь за сердце) Прошу меня извинить. Мне так горько осознавать вашу потерю... но я так ослабла – боюсь, такие бурные переживания не для моего возраста. Наверное, у меня поднялось давление: что-то сдавило в груди, и мне трудно дышать. Мне лучше вас покинуть...

Екатерина Павловна: О, простите меня, пожалуйста, мой старый добрый друг!!

Валентина: Всегда неловко бывает присутствовать при чужих семейных раздорах и неприятностях.

Галина Флоровна: Но это настоящая семейная драма – это не просто неприятность. Это трагедия. И мне так жаль Вашу сестру... Екатерина Павловна – самый близкий мне человек, и я не могу оставаться равнодушной.

Валентина: (энергично перебивая) В таком состоянии Вам нельзя никуда идти. Вам необходимо немедленно прилечь и отдышаться. Мне не нравится, как Вы дышите.

Галина Флоровна: Нет-нет, ничего, у меня с собой валидол. Я лучше пойду, мне недалеко... (Шурочка и Валентина помогают Галине Флоровне накинуть макинтош с вешалки и надеть шляпку)

Валентина: Галина Флоровная, наша Шурочка проводит Вас и понесёт портфель. Она поможет Вам и побудет с Вами, пока Вам не станет лучше. (Галина Флоровна уходит, горестно качая головой, Шурочка следом несёт порфель, обращаясь к Екатерине Павловне) Вот видишь, сестра, к чему приводят твои эксперименрты? – пора, наконец, понять, что твой Эдичка самый обыкновенный мужчина, но он кавказец, а значит дикарь и ничего, кроме слепой страсти и столь же слепой ревности, он к тебе испытывать просто не может. (наливает из графина воду и подаёт сестре) Ни на что другое он не способен.

Екатерина Павловна: Да, надо признаться, что на этот раз ты, кажется, действительно права, – неспособен... и это УЖАСНО!!

Валентина: Ужасно будет, если ты не остановишься и будешь и дальше его продолжать терзать. Так ты доведёшь его до полубезумного состояния, а в такие моменты он действительно становится опасен и бывает готов убить... Я боюсь за тебя!! Да, представь себе – боюсь!!

Екатерина Павловна: (махнув рукой и комкая кружевной платок) Господи, неужели ты не понимаешь, как унизительна для меня его ревность?!

Валентина: Я тебя не понимаю, сестра, – ведь тебе нравится дразнить его. Я действительно не могу этого понять. Кстати, за убийство на почве ревности, а значит в состоянии аффекта, он всегда может рассчитывать на оправдательный приговор. Так что его даже не осудят и не посадят.

Екатерина Павловна: Милая моя Валюшка, я сама себя иногда не понимаю, что творится в моей душе...

Валентина: Мне кажется, тебе было бы лучше всего пойти поработать, устроиться куда-нибудь временно на работу, а не сидеть дома. Это отвлекло бы тебя от твоего Эдички. Не понимаю, как вам не надоест скандалить? В итоге он действительно убьёт тебя и будет по-своему прав. И твои дети останутся сиротами. (со двора слышен шум, потом чей-то рёв, в дверях появляется Костантин, он держит за ухо Бобу, за ним дворник Самвэл с узелком в руках)

Константин: Валя, посмотрите, пожалуйста, всё ли на месте в буфете? (Валентина удивлённо смотрит на них, потом идёт к буфету, открывает дверцы, заглядывает в ящик)

Екатерина Павловна: Ради бога, Вы причиняете боль моему ребёнку – отпустите немедленно его ухо !! Не смейте его трогать.

Шурочка: (появляется раскрасневшаяся и запыхавшаяся Шурочка, дразнит Боба) Боба кричит «гамишви» – его тянут за уши....

Валентина: И что мы ищем?? Надеюсь, не пирожки?.. Очень странно: здесь нет вилок, ножи тоже исчезли, и ложки... только один половник остался. (достаёт половник из ящика буфета и удивлённо оборачивается)

Екатерина Павловна: Разве можно чему-либо удивляться в этом доме?!

Константин: Странно? И всего лишь – странно? Этот паршивец украл столовое серебро и спрятал его в подвале соседнего дома. Спасибо Самвэлу – он заметил Боба и заподозрил неладное.

Валентина: Интересно, Боб, для чего тебе понадобилось наше столовое серебро? (Боба молча трёт ухо) Ты что же, хотел его продать и опять удрать в прерии? Или куда-нибудь в другое место подальше от дома?

Екатерина Павловна: (осеянно) Боба! Мой крест!? Скажи – он у тебя?

Костантин: Что его спрашивать – это бесполезно. Смотри сама. (раскрывает узел и кладёт перед ней на стол крест)

Екатерина Павловна: (радостно вскрикивает) Валюша! Костя! Смотрите – какое счастье: он нашёлся, мой крест. (прижимает крест к груди, Боб утыкается в колени матери, размазывает слёзы по лицу)

Костантин: Я рад, что смсг, наконец, хоть чем-то обрадовать тебя сегодня.

Екатерина Павловна: Вы молодец, Самвэл – как Вам удалось застукать нашего сорванца? Мы должны Вас непременно отблагодарить. Не так ли, Константин? Давайте подарим нашему благородному Самвэлу и его семье что-нибудь на память. Вы не возражаете, Самвэл?

Самвэл: Я хоть и дворник, но честный человек. Это все знают. А за подарок, если что подарите, спасибо скажу. Я не возражаю.

Костантин: (снимает со стены рог) Но если никто не против – я принесу из подвала вино и предлагаю всем вместе выпить за здоровье Самвэла из этого рога. Ты не возражаешь, Катенька? Валентина? Вот и отлично!! (все облегчённо смеются)

ЗАНАВЕС


ПЕРВОЕ ДЕЙСТВИЕ

АКТ ВТОРОЙ «МАКС»

Поленья рядом с потухшим камином, буржуйка, на буфете примостился патефон, стол на авнсцене завален бумагами. Уронив голову на пишущую машинку, Валентина спит, шаль сползла на пол, на столе чуть светится керосиновая лампа, часы бьют два ночи. Входит Макс, отряхнув с себя снег, вешает шинель и шапку на вешалку, снимает сапоги, на край буфета кладёт свёрток и на цыпочках подходит к Валентине.

Макс: ....Опять печатала ночью, когда по ночам спать надо. (переносит на руках Валентину в кресло, накрывает шалью , разжигает буржуйку, ставит чайник)

Валентина: Как тепло... Макс, родной, это ты?

Макс: (целует Валентине глаза, руки) У тебя такие уставшие глаза, Валюша. Ты просто убиваешь себя работой.

Валентина: А у тебя такой уставший голос, любимый... (гладит по волосам) Я вовсе себя не убиваю: работа – это моя жизнь. Почему ты пришёл так поздно? Я ждала-ждала, а потом не заметила, как уснула.

Макс: Ты же знаешь – я не принадлежу себе, Валюша. А где все?

Валентина: Все спят давно, а я вот перебралась сюда – здесь теплее.

Макс: Всё спокойно? Никаких ЧП?

Валентина: Да, в общем-то, всё спокойно, только вот вчера вечером Зарынь объявился.

Макс: Виктор?!

Валентина: Он появился так неожиданно: вдруг смотрю – стоит на пороге. Он – Зарынь. Знаешь, Макс, он снова на коне. Его уже второй раз лишили званья и всех наград, ему только его наградное оружие оставили. А он опять поднялся.

Макс: Упрямый чёрт!!

Валентина: Ты и представить себе не можешь: опять расписал в анкете подробнейшим образом всю свою родословную, но им нужны кадры, и его пока временно восстановили.

Макс: Зарынь есть Зарынь. Он, по-своему, прав: кадровый царский офицер на службе у красных – этим гордиться можно. У него ведь именное оружие за храбрость, Валюша, а н за дворянские грешки. Но он не привык прятаться ни за чужие спины, ни за фальшивые слова. Значит, он вернулся...теперь мне многое стало ясно.

Валентина: (испуганно) Что ты имеешь в виду? Что-то плохое?!

Макс: Нет, просто мы должны его благодарить за то, что я сейчас здесь, с тобой, а не чёрт знает где ещё. Теперь я понимаю, что означает мой вызов в центр к начальству.

Валентина: Но он ничего не говорил о тебе.

Макс: Это и не обязательно. Ты же знаешь, Валюша, – Виктор не из разговорчивых. Я не на минуту не сомневаюсь, что он хочет забрать меня к себе на границу.

Валентина: Он сказал, что его перевели в ЧК. Разве такое возможно?

Макс: Вот и отлично! А почему ты думаешь, что такое невозможно? Не забывай – это не кто-нибудь, – а сам Зарынь. С ним считаются, и он многое может. (подхватывает Валентину и кружит по комнате) Ты стала лёгкой, как пёрышко.

Екатерина Павловна: (появляется на пороге своей комнаты в накинутом поверх пенюара шубе) Меня разбудили ваши голоса. Сначала я подумала, что мне послышалось, а теперь вижу, что это Вы и, Слава богу, тоже живой и невредимый.

Макс: (опускает Валентину обратно в кресло) Честь имею, Екатерина Павловна! Извиняюсь, что разбудили.

Екатерина Павловна: Здравствуйте, здравствуйте, дорогой Макс. Говорят, Вы второй день, как в городе?

Макс: Но только час назад, как освободился.

Екатерина Павловна: Я вам не помешала?

Макс: Ну что Вы!!

Валентина: Как ты можешь нам помешать? Как ты можешь такое говорить?

Екатерина Павловна: (подходит к буржуйке погреть руки) Хотите чаю?.. Всё равно уже не заснуть.

Валентина: Тогда будем пить чай.

Екатерина Павловна: Отчего-то так тревожно эти дни на сердце, неспокойно и – муторно, словно невиную душу губят.

Валентина: Вечно ты всё до безумия усложняешь, сестра. Пьёт твой Зарынь где-нибудь с друзьями. И – поверь мне! ничего другое тебя сейчас не беспокоит. Хорошо, что твой Эдичка ещё ничего не знает.

Екатерина Павловна: (испуганно оглядываяь на дверь своей комнаты) Тише, тише, Валюша! Только, ради бога! тише. Не приведи господь – что тогда начнётся.

Макс: Дамы, вы лучше посмотрите, что я вам принёс. Это Вам, Екатерина Павловна. Я знаю – это Ваши любимые. (разворачивает свёрток на буфете, извлекает и протягивает Екатерине Павловне бомбаньерку)

Екатерина Павловна: Мэрси, Макс, очень мило. Вы всегда внимательны ко мне.

Макс: Так давайте пировать, пока нам никто не мешает.

Валентина: Шампанское!! Макс, родной, откуда?

Екатерина Павловна: Нет-нет сначала будем пить чай. Шампанское будем пить потом – все вместе, когда все проснутся.

Макс:. (переносит машинку и бумаги на кресло, подвигает кресло с Валентиной к столу) Чай – так чай. Я не против. А можно, если милые дамы не возвражают, очень тихо...

Валентина: Музыку?! Тихонечко, да, Катя? Ты не против? Знаешь, Макс, Константин где-то неделю назад раздобыл пластинку Вертинского.

Макс: Вот это сюрптиз!!

Валентина: (подходит к патефону) Это новый романс «Аравийская песня». Танго. Кате ужасно нравится и мне тоже.

Екатерина Павловна: Друзья мои, а ведь сегодня исполняется ровно десять лет, как ... (запинается, смотрит на Валентину)

Валентина: (предостерегающе) О чём ты, сестра?!

Екатерина Павловна: (нервно рассмеявшись, садится в кресло) И чего ты так испугалась, моя девочка? Я не враг советской власти.

Макс: (настороженно) Простите, Екатерина Павловна, десять лет чему? или кому? Если это не семейная тайна, конечно.

Екатерина Павловна: Ну что Вы, Макс! Какие у нас могут быть от Вас семейные тайны?! Десять лет назад мы лишились всго, что имели, и в одночасье оказались на улице... в буквальном смысле этого слова, да... на улице. Вот так-то, дорогой Макс.

Макс: (отходит к камину, закуривает) На революцию обижаться не приходится. Революция на благо народа.

Екатерина Павловна: А на народ тем более. Я всё понимаю, и даже лучше понимаю, чем Вы можете себе это представить. Но наша семья никогда никого не эксплуатировала. И наш отец не был капиталистом.

Макс: Я это знаю.

Валентина: Он был юристом.

Екатерина Павловна: Да, славу богу, юристом. И очень успешным, но тем не менее он не отказывался от дел малоимущих мещан, он даже безвозмездно защищал этих несчастных попавших в беду людей. Он был потомственный дворянин, и он был демократ, русский интеллигент и христианин.

Валентина: Но это не мешало нашей семье занимать огромный особняк с зеркальными лепными потолками, дубовым паркетом, и иметь целый штат прислуги. Я была маленькой тогда, но всё помню.

Екатерина Павловна: Пусть так, но прислуга никогда не жаловась на нас. Мы никого не унижали и не истязали. Зато теперь... ты можешь сама в поте лица зарабатывать себе на жизнь.

Макс: Не вижу в этом ничего обидного для Валюши. Времена меняются, и скоро всем станет жить намного легче и лучше.

Валентина: Да, революция помогла мне обрести себя и...

Екатерина Павловна: Найти Макса!

Валентина: Да, именно так – найти Макса. Я стала личностью, полноценным членом нового общества.

Екатерина Павловна: Что же, по-твоему, наш отец не был личностью? Или, может быть, он не внушал уважение?

Макс: Но зачем Вы так, Екатерина Павловна? В Ваших словах звучит обида.

Екатерина Павловна: А Вы хотели, чтобы я была настолько сознательной, чтобы добровольно перейти жить со своими детьми в подвал к курдам и предоставить им свою квартиру??

Валентина: От тебя этого никто и не ждал !!.. Бастилию тоже сравняли с землей и ты всегда была в восторге от наших предков декабристов.

Екатерина Павловна: (обращаясь к Максу) Вам, наверное, не приходилось в один день терять всё – так нам казалось, по крайне мере, в ту самую ночь десять лет тому назад. И что было самое ужасное – так это то, что мы чувствовали себя злодеями, и всех наших любимых и дорогих сердцу людей – злодеями, которые не заслуживают ничего, кроме уничижения и уничтожения. (останавливает Макса жестом, который хочет что-то возразить) Наша семья никогда никому не причиняли зла. Отец оставил нашу маму одну с детьмя и уехал незадолго до революции за границу со своей любовницей, певичкой из кафешантана. Мужчины в известном возрасте иногда теряют голову – у него был жестокий роман. Мне тяжело об этом вспоминать и говорить, но что было – то было. Нам было очень непросто жить и выживать, поверьте....

Макс: Никто не сомневается в Ваших добрых чувствах, Екатерина Павловна, и тем более в добропорядочности Вашей семьи. Согласитесь, что не все дворянские семьи, были одинаковые. Не все в России матушке рождались декабристами, как Ваши предки. И не все отличались гражданской лояльностью, как Ваш отец. Ведь Вы верите, что существует высшая историческая справедливость? Революция отметает всё на своём пути – весь старый изживший себя хлам человеческих отношений. Это неизбежно.

Валентина: Во имя свободы личности!!

Макс: Во имя новой России.

Екатерина Павловна: Да, конечно, я понимаю. Но видите ли, Макс, – не всё бывает так просто и однозначно в 19 лет, когда ты умна и красива, когда тебя ждёт блестящее будущее. Грустно вспоминать об этом теперь, но то было прекрасное время.... Я ещё успела... (смеётся) Знаете, мы прятались перед каждым балом в шкаф, – не удивляйтесь! ведь от темноты начинают блестеть по особому глаза и зрачки становятся шире. Как давно это было – словно вовсе и не со мной. Мои сёстры не успели, но мне посчастливилось – я успела. Я танцевала с блестящими кавалергардами на балах, когда так кружится голова ... (Валентина разливает чай) После бегства отца Оленьку отдали в гимназию – достаток в семье был уже не тот. Только мне одной удалось получить вполне приличное, да достойное образование. Иногда меня охватывает ничем необъяснимая грусть, беспредметная тоска по чему-то навеки безвозратно утраченному в этой жизни...

Макс: (глухо) Извините меня, Екатерина Павловна, если я вмешиваюсь, но мне кажется Вам было бы лучше расстаться с Константином... Он совсем не тот человек, кто Вам нужен. Разве Вы не видете, как он действует на окружающих его на людей, и не только на Вас одну?

Екатерина Павловна: Он – моя сладкая отрава, дорогой Макс, от самой себя.

Валентина: Сдался он тебе, этот кавказский князь!! Макс прав: вся это твоя тоска, бесконечные выяснения отношений, безумные сцены ревности, скандалы, – он как инородное тело в нашем доме. Неужели отец твоих детей – смелый, добрый, умный Зарынь не лучше него?!

Екатерина Павловна: Лучше. Я даже не стану спорить с тобой. Только партия сыграна, и ничего изменить невозможно. Поздно, друг мой, поздно...

Валентина: А как же дети, так горячо любимые тобой дети?! Их тоже на кон?

Екатерина Павловна: Это – невыносимо, твои слова. Почему ты бываешь такой жестокой со мной?

Макс: А как Вы представляете будущее, Екатерина Павловна?

Екатерина Павловна: Будущее?... Я не знаю, есть у нас вообще будущее.

Валентина: Мою сестру постоянно куда-то уносит далеко от земли, от всех нас. Она живёт во власти воспоминаний в выдуманном мире грёз и фантазий.

Екатерина Павловна: Да, мне тяжело, но что я могу противопоставить сегодня реальному миру? Ваша власть проповедует насилие и атеизм, лишая народ его духовности, но нельзя так заземлять людей, – этому нет и никогда не будет оправданья. Вся эта риторика и политические символы окажутся однажды не нужными людям, и они освободятся от них, вздохнув легко и свободно... Они вернуться к Христу, но это будет нескоро. А ведь он тоже был революционер.

Макс: Нас распинают на крестах наши враги, но другого сходства я не нахожу.

Екатерина Павловна: Разве этого недостаточно?

Валентина: Ах, Катя-Катя, ты неисправима, сестра. (бьют часы)

Екатерина Павловна: (вставая) Я расстревожила вас, мои милые. Пожалуй, я пойду к себе. Вам наверняка хочется побыть вдвоём, а не вести со мной дискуссии.

Макс: Спокойной ночи, Екатерина Павловна. (подходит к патефону и ставит пластинку)

Екатерина Павловна: Доброе утро, Макс. Господь с вами, Валюша. (перекрестив, уходит)

ЗАНАВЕС


ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

АКТ ТРЕТИЙ «ГИБЕЛЬ ЗАРЫНЯ»

Обстановка первого акта. Стол накрыт по-праздничному. Боб уплетает за обе щеки в кресле большой кусок пирога. Шурочка вдохновенно декламирует. С балкона входит Валентина с кипой газет, останавливается, слушает Шурочку.

Шурочка: (читает, запрокидывая голову, с надрывом)

«И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль....
Летит, летит степная кобылица
И мнёт ковыль...

И нет конца! Мелькают вёрсты, кручи....
Останови!
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови!

Закат в крови! Из сердца кровь струится!
Плачь, сердце, плачь:
Покоя нет! Степная кобылица
Несётся вскачь!»

Валентина: Молодец, Шурок. Ты прирождённая актриса.

Боб: А я буду лётчиком.

Валентина: Ты, Боб, навсегда останешься обжорой. Марш умываться! Тебе не стыдно? Такой день, а ты опять чумазый. И скажи своей матери, чтобы она, наконец, тебя переодела и причесала.

Шурочка: (подпрыгивая и хлопая в ладоши, скачет вокрг стола) Мой папка, мой папка, мой папка приедет! (останавливается перед Валентиной) Ведь, правда, Валечка? Он обязательно приедет?

Валентина: Конечно правда.

Шурочка: Мой папка герой! Правда, Валечка? И дядя Макс тоже?

Боб: Зато у моего папы знаешь сколько денег? И его женщины любят, особенно красивые.

Шурочка: Много ты понимаешь.

Валентина: Кто тебе это сказал?

Боб: Никто не сказал – я сам знаю.

Шурочка: А ты обжора и дурак. (показывает Бобу язык) И я расскажу маме, что ты испортил
пирог.

Боб: Ябеда..

Шурочка: Сам ябеда..

Валентина: Боб! Немедленно иди умойся и не смей больше говорить такие глупости. (Боб запихивает в рот последний кусок, показывает Шурочке кулак и исчезает за дверью)

Шурочка: А они много бандитов убили? Сто или тысячу?

Валентина: Кто знает, Галчонок. Вот они приедут сегодня, и ты сама у них спросишь. Но почему ты всё время ссоришься с Бобой?

Шурочка: А мы не ссоримся вовсе – мы так с ним играем. Скажи, Валечка, это ведь правда, что папку все бойцы любят?

Валентина: Кончено любят. Любят и уважают. Иначе как он ими командовать сможет?

Шурочка: А он привезёт мне маленькую лошадку, как обещал?

Валентина: Не знаю, Галчонок. Наверное, привезёт, раз обещал ... если сможет, конечно, привезёт.
(на пороге появляется Зарынь, Шурочка кидается ему на шею)

Шурочка: Папка, мой папка приехал!!

Валентина: Здравствуй, Зарынь! А мы вас ждали после обеда. А где Макс? Остался в Джебраиле? Он разве не собирался?

Зарынь: (опустив Шурочку на пол, глухо) Нет, Валёк, я приехал один....

Валентина: (напряженно выпрямившись, но очень спокойно) А с ним всё в порядке? затянувшаяся пауза, Зарынь молчит, опустив голову; из своей комнаты появляется Екатерина Павловна)

Екатерина Павловна: Валерьян!! Живой и здоровый, слава Богу! И как загорел. Рада тебя видеть, а где Макс? Разве он не с тобой?

Валентина: Он ранен?

Зарынь: Банда перешла границу, взяли в плен несколько красноармейцев. Макс хотел их отбить, но ... он не вернулся. (Валентина вскрикнув, медленно опускается на пол, Зарынь успевает её подхватить и опустить в кресло)

Екатерина Павловна: Господи! Какое несчастье. Шурочка, детка, скорее нашатырь и стакан воды для Валюши. Ты знаешь, где искать. А тело, Валерьян? Тело? Ты похоронил его?

Зарынь: Тело не нашли.

Екатерина Павловна: Как не нашли? Ты мог его обменять на пленных или убитых?

Зарынь: Я сделал всё, что мог... Они перебросили на рассвете через границу чей-то изуродованный труп, но опознать его было совершенно невозможно: на лбу, на груди были вырезаны звёзды... и ... зачем тебе эти подробности? (Шурочка и Зарынь приводят Валентину в чувство, она в обмороке)

Екатерина Павловна: Не надо – не продолжай, достаточно. Какое зверство. (на пороге появляется всё такой же чумазый Боб, останавливается в дверях) Она не переживёт этого. Как Макс любил нашу Валюшку, каким он был всегда милым со всеми, и как они дружно жили. Отчего такая несправедливость? Почему смерть уносит самых молодых и красивых, а оставляет... (оборачивает на всхлипыванье – Боб, насупившись, убегает) Шурочка, дитя моё, побудь с ним, не оставляй, прошу тебя, Боба одного. А мы здесь с Валерьяном посидим с Валюшей. Видишь, какое несчастье с дядей Максом.

Шурочка: Хорошо, мама. (уходит вслед за Бобом через дверь на балкон)

Зарынь: Я не виноват, Катя.

Екатерина Павловна: Но может быть – он жив? Нет никакой надежды?

Зарынь: Скорее всего – нет. Думаю, что нет.

Валентина: Макс ... (протягивает руки к Зарыню)

Екатерина Павловна: Господи, Валюша!! Она бредит, Валерьян. Надо вызвать доктора.

Валентина: (очень тихо, с трудом) Я не брежу, Катя... Нет. Не надо никакого доктора. (пытается
подняться с кресла)

Зарынь: (осторожно) Валечка....

Валентина: Не надо меня обманывать – он жив! Вы не хотите сказать мне правду, я знаю. Это так, Зарынь? Ты не можешь сказать мне правду, да? Я всегда знала, что когда-нибудь это случится, и ему дадут особенно опасное задание.. (полушепотом) Т-с- т –с !! Это не должен никто знать.

Екатерина Павловна: (со слезами в голосе). Валюша, детка... Что ты такое говоришь? Только этого нам не хватало.

Валентина: Т-с- т –с !! Он сказал мне, чтобы я ждала его – всегда, потому что он будет там, за кордоном, но обязательно вернётся. И я буду его ждать, Зарынь!! Я смогу. Значит это так надо. (жмёт Зарыню руку, заглядывая в глаза) Спасибо.

Екатерина Павловна: (рыдает) О, боже милостивый, Валюша, дитя моё...Как же мы теперь?!

ЗАНАВЕС


ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ «ВОЗВРАЩЕНИЕ ШУРОЧКИ»

Обстановка первого акта – спустя 20 (25) лет. Вместо люстры лампочка, свисающая с потолка, которая изредка тускло загорается и снова гаснет. Слышно, как ветер наваливается на стены дома. Полумрак, неяркий свет керосинки освещает две старческие фигуры в креслах Екатерины Павловны и Тамарочки Бубунидзе (Тамары Григорьевны). На столе остатки скромного ужина, стопка книг, газеты разбросаны по полу, на тахте куски отрезов, платья в намётках, рядом с тахтой швейная машинка «Зингер».

Екатерина Павловна: ... И тут оказывается, что он собрался удрать из дома. И как Вы думаете – куда? (со смешком) В Америку, друг мой, в Америку, au bas mot,- к индейцам в прерии!! А для этого он утащил из буфета всё наше фамильное серебро, а заодно с ножами, вилками и ложками прихватил и мою драгоценнейшую реликвию из шкатулки .... оставил только старый тяжёлый половник.

Тамара Григорьевна: Ваш золотой крест?!

Екатерина Павловна: Увы!.. Теперь это кажется таким наивным ребячеством. Ах, Боба, Боба!! И даже по-своему милым. (тяжело вздыхают)

Тамара Григорьевна: Дети, дети – они переворачивают нашу душу. (часы бьют девять)

Екатерина Павловна: Второй месяц, как он не пишет. И никаких вестей. Сердце сжимается и ноет, так что не могу спать по ночам. Стоит хоть на минутку забыться, дружочек мой верный, Тамусенька, как видятся одни кошмары: пожары во всё небо, горящие кресты, изуродованные тела, кровь... и в ушах стон явственно – в который раз! – слышу крик ребёнка... Не знаю, чтобы это могло значить, –просыпаюсь в холодном поту, так что и сон не в радость.

Тамара Григорьевна: Но Боже правый, нельзя же так терзать себя. Конечно, как ни мне понять Вас, mon amie! – нет ничего хуже неизвестности. Но надо держаться, нам надо быть очень сильными. Надо найти в себе силы надеяться и – ждать....

Екатерина Павловна: (доверительно) Да-да, Вы правы. Можно назвать это чувство как угодно, но я чувствую – вот здесь (сжимает руки на груди) – что моя вера нужна не только мне. Только вера может помочь нам спасти детей в этой ужасной бойне. Если бы знать, где они сейчас? Что с ними?!

Тамара Григорьевна: (неожиданно горестно всхлипывая, надломившимся голосом) И я верила... Сколько раз, дав обещанье, я из последних сил поднималась под Давыд: и в проливной дождь, и в мороз по заледеневшим каменьям, падала, через силу поднималась и снова ползла с молитвой на устах вверх на гору, к Всевышнему, чтобы он услышал голос матери. Но Господь не захотел услышать мои молитвы. Всё тщетно – нет больше рядом со мной моего Юрочки – он канул в неизвестность, пропал мой мальчик...

Екатерина Павловна: Но ведь его не нашли после боя – значит он жив. Такое часто случается на войне.

Тамара Григорьевна: Но это такое слабое утешение для матери. Вы же читаете газеты, какие зверства чинят эти изверги над пленными. Про эту девочку, про Зою – несчастная её мать, что она должна испытать??

Екатерина Павловна: Мы не должны падать духом, Тусенька. Я буду молиться вместе с Вами за Вашего Юрочку. Будем верить в высшую справедливость, будем уповать на то, что никакая трагическая случайность не постигнет наших детей.

Тамара Григорьевна: Мой Юрочка – он такой смелый, такой ... бесшабашный, такая отчаянная головушка и такой добрый, бессребреник – совсем как Ваш Боба.

Екатерина Павловна: Они непременно вернуться, вот увидите, Тусенька, – живыми и невредимыми.

Тамара Григорьевна: (всхлипывает, кивая головой) Он – весь в своего отца. Помните, mon amie, как князь въехал в день Вашего ангела на своём скакуне на балкон??

Екатерина Павловна: Как не помнить?! Такое невозможно забыть. Все были в полном восторге. Я его хорошо помню: молодой красавец, князь Цицианов, офицерская выправка, ясный и трезвый ум, хвалёная выдержка и – такое немыслимое ухарство.

Тамара Григорьевна: (печально) И его idée fixe, из-за которой мы стали настоящим посмешищем, притчей во языцах среди соседей. Благо никто не принимал его чудачество всерьёз. Согласитесь, mon amie, что не всякий будет гордиться тем, что его предки произошли от австралийских аборигенов, неких «цициков», и что в этом, собственно говоря, можно найти особенного?? Одно дикарство!!

Екатерина Павловна: Но зато какое благородство души. Лично я не вижу ничего предосудительного в том, что человек гордится своими предками. Мы просто обязаны знать свою родословную, свои истоки. Разве не принесли славу грузинскому и русскому народам Пётр Багратиони или Дмитрий Цицианов? и разве можно их винить за их дворянское происхождение? – то, что один был генералом и тайным советником другой?! Не всем же рождаться Пугачевыми или Жанной Д”Арк. Народ, конечно, прекрасен, дружочек мой Тусенька, но не пьяный извозчик, je vous demande bien pardon, cherie.

Тамара Григорьевна: Я всегда преклонялась перед Вашим неженским умом, перед Вашей изумительной эрудицией. Но знаете, когда я вижу Ваши исколотые булавками пальцы, когда я вижу, как Вы, не поднимая головы, обшиваете этих, mille pardons, глупых и жирных индюшек... лишенных всякого понимания вкуса, когда Вы вымениваете у них за свой бессонный труд хлеб и сахар для своей семьи, то простите меня, mon amie, моё сердце обливается кровью и я закрываю глаза, чтобы отрешиться от этой жестокой реальности. Я ведь помню, да, я всё ещё помню Катеньку Милорадову, холодная неприступность которых сводила с ума кавалеров. А Ваши роскошные чёрные как смоль волосы? Какое будущее Вам пророчили? Все знали: это новая звезда в математике, это вторая Софья Ковалевская...

Екатерина Павловна: Вы преувеличиваете, Тусенька. Вторая Софья Ковалевская никому не нужна. И чтобы там ни было, но обижаться ни на кого не приходится, потому что вся моя жизнь – это одно сплошное недоразумение. И если бы не дети, не книги и не Вы, мой старый и верный друг... Ох, кто знает, сколько дано испытать человеку на своём веку?! Страдание – вот истинная жизнь нашей души, и скорби наши сродни печали.

Тамара Григорьевна: Как прекрасно сказано: страдания, обиды – всё вмещает наша душа, но есть раны, которые не заживают. Забыться в воспоминаниях – это единственное благо, которое нам ещё дано. А Вы знаете, mon amie, (неожиданно рассмеявшись) – ведь покойный князь, – царствие ему небесное! на целых 20 лет был старше меня.

Екатерина Павловна: Он был красавец мужчина, натура страстная и необузданная. О его амурных похождениях ходили легенды. И, конечно, он был ревнив?

Тамара Григорьевна: О, не то слово, mon amie,– он был до безумия ревнив. Ведь за мной ухаживал тогда один очень милый, белокурый юноша, студент, так нежно влюблённый в меня и одних лет со мной. Как-то раз за столом – это случилось на день моего рождения – я оказалась за столом между ним и князем, и князь предложить мне в шутку сломать душку. Мы сломали душку, и я проиграла, но не придала этому никакого значения. Но можете себе представить? ко всеобщему удивлению нашей семьи и полной нашей растерянности князь появился на утро вновь с требованием, да-да, с требованием моей руки и сердца. Это было даже не предложение. Семья была в ужасе.

Екатерина Павловна: Неслыханная дерзость!!

Тамара Григорьевна: Да, именно так – он дерзко потребовал моей руки и сердца. Я, конечно отказала, но он никак не мог успокоиться, он не отступал ни на шаг и в итоге повёз меня, похитив, венчаться, и как!! – вооружённый, с револьвером в руке, видимо, опасаясь Мити. Ведь я представила ему Митю как своего жениха.

Екатерина Павловна: Удивительная история. Вы никогда мне об этом раньше не рассказывали, ma cherie.

Тамара Григорьевна: Увы! Гордиться было нечем. Зато теперь у Вас не будет вызывать удивление экстравагантность некоторых поступков моего сына. (часы бьют десять, молчание)

Екатерина Павловна: (очень тихо) За всё на земле приходится расплачиваться – за всё рано или поздно, но наступает час расплаты... Помните, мой дружочек, его любимую песню? Он часто пел её нам под гитару ...

Тамара Григорьевна: ... когда наши дети только играли в войну. (плачет)

Екатерина Павловна: (очень приятного тембра, грудным голосом поёт)

«С времён давным-давно отжитых
преданьем иверский земли,
от наших предков именитых
одно мы слово сберегли.
В нём нашей удали начало,
предвестник счастья иль беды, -
оно у нас всегда звучало:
Алла верды! Алла верды!

Алла верды «Господь с тобою!»
Вот слова смысл, и с ним не раз
готовился отважно к бою
войной взволнованный Кавказ.

Ходили все мы к схваткам новым,
не дожидаясь череды.
Хвала погибшим... а здоровым
Алла верды! Алла верды!»
















(стук в дверь, старушки замирают, не в силах сдвинуться с места, стук повторяется, дверь открывается от резкого толчка, на пороге стоит запорошенная снегом Шурочка, в длинной шинели, в ушанке, с ребёнком на руках, который закутан в полушубок, она переступает порог комнаты и роняет на пол узел, не выпуская ребёнка из рук)

Шурочка: Мамочка!!

Екатерина Павловна: (кидается к дочери) Шурочка!! Дитя моё!! Слава Богу!! Тамара Григорьевна, помогите!!..

ЗАНАВЕС

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

АКТ ПЯТЫЙ « ТИКАЙ ПРИДЁТ…»

Освещение выхватывает из темноты угол комнаты Екатерины Павловны, где она укладывает спать Малыша Baнечку.

Ванечка: Это лай, бабушка?

Екатерина Павловна: Да, мой родной, этo собаки лают – им, наверное, холодно.

Ванечка: …а когда они лают, то согреваются?

Екатерина Павловна: Конечно, дорогой, – спи спокойно.

Ванечка: Тогда расскажи мне сказочку.

Екатерина Павловна: Хорошо, Ванечка. Хочешь про воробышков?

Ванечка: Про воробышков?

Екатерина Павловна: Да, дорогой. Знаешь, почему воробышки не летают, как все другие птицы?

Ванечка: Почему? – я не знаю… Но я их видел во дворе: они всегда прыгают.

Екатерина Павловна: Вот видишь, ты тоже заметил, что воробышки не летают, а только прыгать умеют: прыг – да – скок, прыг – да – скок.

Ванечка : А почему они не умеют летать, бабушка?

Екатерина Павловна: Ты прав, Ванечка, – воробышки летать не умеют … это боженька их наказал за то, что они гвоздики в клювиках своих к кресту приносили, когда сына человеческого на кресте распинали. Ласточки и голуби прилетали и уносили гвозди, а воробышки – они ведь глупые – снова их в клювиках своих к кресту приносили. Если бы не воробышки, то Исайю не смогли бы распять, так что глупости их нет прощения.

Ванечка: Это не сказка, бабушка. Я не хочу про Исайу!! Я знаю – это всё взаправду было, а я сказку хочу… расскажи мне про русалочку.

Екатерина Павловна: Нет, дорогой, – лучше усни. А Исайя ведь добрый был, дитя моё, – он за всех за нас муки мученические принял: и за меня и за тебя. За все наши грехи человеческие. За него помолиться надо. Завтра вербное воскресенье, Ванечка, и мы с тобой в церковь пойдём, вербу осветим, свечечки поставим. Там Николай – святой угодник на нас с тобой посмотрит и наши молитвы услышит. Он нас с тобой оберегает. Мы с тобой ему свечечки поставим, потом вербу освятим и со святой воды домой принесём, чтобы ты не болел и чтобы мне сил хватило за тобой смотреть. Верба в доме – это хорошо, Ванечка… спи, дорогой... спи спокойно – поздно уже, а не то не ровен час – Тикай придёт.

Ванечка: А Тикай злой, да? Он злой, бабушка?

Екатерина Павловна: Как сказать, дитя моё... Для кого-то он злой, а для кого-то, может, и не злой вовсе. Только ходит он без шума, так что никто не может его увидеть, и есть у него мешки большие и маленькие – много разных мешков.

Ванечка: Как у Деда Мороза?

Екатерина Павловна: Нет, дорогой, мешки у Тикая чёрные, так что их в темноте невидно. Так вот: ходит Тикай, ходит и всё высматривает, какие дела делаются среди нас, людей, на земле.

Ванечка: Он злой, он страшно злой, бабушка, – я его боюсь…

Екатерина Павловна: Подожди Ванечка, не торопись. Так вот ходит Тикай, ходит и всё высматривает. Но если мальчик или девочка старших слушаются и никого никогда не обманывают, он их не трогает, – Тикай справедливый.

Ванечка: А если не слушаются?

Екатерина Павловна: Ну, если они не слушаются, – тогда он может забрать их в свой мешок и отнести к себе домой.

Ванечка: А где его дом, бабушка?

Екатерина Павловна: Никто не знает, где его дом, потому что живёт он очень – очень далеко: за семью пустынями бескрайними, за семью горами высокими-превысокими и семью морями глубокими-преглубокими.

Ванечка: Это там, где гномы живут?

Екатерина Павловна: Нет, дорогой. Даже гномы не знают, где у Тикая дом, потому что это очень – очень далеко и потому, что никто из тех, кого он к себе унёс, – обратно не вернулся.

Ванечка: И никто – никто не знает, где его дом?

Екатерина Павловна: Может быть, один только самый старый и мудрый гном знает, но хранит это как самую страшную тайну и никому не открывает, чтобы Тикая не сердить и этим другим гномам не навредить. Когда этот самый гном был ещё совсем молодым и непослушным, а потому и глупым, заблудился он как-то раз … и – видел он, что дома у Тикая есть крюк, и вешает он на него свои мешки.

Ванечка: Это как у Буратино?

Екатерина Павловна: Да, вроде того.

Ванечка: …а зачем ему это, бабушка?

Екатерина Павловна: В тех мешках, Ванечка, у него человеческие души хранятся, и взвешивает их Тикай на огромных-преогромных небесных весах: у кого душа лёгкая – того душу отпускает он к ангелам в рай, а у кого душа тяжёлая – того душу запирает он в душный чулан, и должна эта душа человеческая на него работать столько лет, сколько он скажет, – пока не станет лёгкой, чтобы мог он её отпустить снова на волю вольную. И прислуживают ему две девушки: одно беляночка, а другая чернявочка…

Ванечка: ...а они ему кто? Он их тоже хочет в мешок покласть? Он их мучает, да, бабушка?

Екатерина Павловна: Да нет, Ванечка, – зачем ему их мучить? он их любит, дитя моё, – потому что они его родные дочери. Никто не может жить без любви, даже Тикай.

Ванечка: Всё равно он злой и мне... мне страшно, бабушка. Расскажи мне сказку про русалочку.

Екатерина Павловна: Полно, Ванечка!.. И запомни, родной: никогда не надо ничего бояться. Ты должен вырасти большим и сильным. Чему быть – тому не миновать. На всё воля Господня, дитя моё, а страх делает человека слабым и безвольным. Такому человеку трудно в жизни приходится, – он словно ворона пуганная куста боится. Теперь у тебя есть дом, и этот дом всегда защитит тебя, потому что здесь все тебя любят и всегда будут заботиться о тебе. И поднебесные ангелы тебя хранят. Спи – Ванечка, спи спокойно!! Нам с тобой завтра пораньше проснуться надо... Спи, дорогой... (свет медленно гаснет под звуки колыбельной, Екатерина Павловна убаюкивает Ванечку) Спи – глазок, спи – другой....

ЗАНАВЕС


ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

АКТ ШЕСТОЙ «СМЕРТЬ ГАЛИНЫ ФЛОРОВНЫ»

Через всю сцену провисает огромная паутина, большая полупустая комната с очень высокими потолками и многостворчатым окном, по середине комнаты огромный стол без скатерти, заваленный книгами и газетами, на столе керосиновая лампа, грязная посуда. Прямо в глубине у стены кровать, рядом тумбочка с множеством лекарственных пузырьков, на полу около кровати закопчённый чайник, на кровати лежит накрытая пальто и рваным пледом Галина Флоровна, японская ширма отгораживает буфет, этажерка с дорогими фарфоровыми безделушками, по стенам картины в запылённых позолоченных рамах. Слышно, как звякает колокольчик, на пороге появляется соседка Марго, за ней Шурочка в шинели.

Марго: Спит – не спит: разве её поймёшь (фыркает), княжна тараканья.

Шурочка: (проходя следом) Что Вы сказали? (оглядывается).

Марго: (с явным неудовольствием и презрением к происходящему) Храпит целыми днями твоя больная. Даже в туалет не ходит. А тебе кем приходится? А ну, тьфу её !! (срывается на истерический визг, на дожидаясь ответа) Чтобы глаза мои её больше не видели, – тля афристократическая..

Шурочка: Да что Вы себе позволяете? Как Вы смеете так о ней говорить?! Что Вы о ней знаете? Как Вас там? И вообще – как можно обижать такого старого, больного человека, которого и защитить некому.

Марго: Марго я. И ещё как смею, – нечего меня стыдить: сто лет эту притворщицу знаю и задарма терплю дармоедку. Вот понюхай – всё провоняло здесь, на весь балкон п...т тараканье отродье.

Шурочка: И откуда только в Вас столько злобы, столько ненависти в словах? Ведь эта старушка за всю свою жизнь мухи не обидела.

Марго: А ты меня не учи – я и так учёная. Попробуй кто меня тронуть – я чужого хамства ни от кого терпеть не стану. Не сковырнись эта м... старая в тот раз – ещё поглядели бы кто кого....

Шурочка: Что значит «сковырнись»? О чём это Вы, Марго? Что Вы с ней сделали? Вы что дрались с этой беспомощной старой женщиной?

Марго: О чём, о чём... А вот так это: грохнулась твоя больная на пол, ноги свои раскоряченные скрючила и не шевелится – сама взяла вот так сразу и грохнулась. Никто пальцем её не трогал. Я соседей на помощь позвала, насилу сюда вместе её доволокли. Худущая – кожа да кости одни, а пудовая.... (вновь срывается на визг) Вот разлеглась здесь теперь: ни ест, ни пьёт, – видно, наказать меня решила. А я плевать на неё хочу, – гниль лежачую!! Только потолок лампами да керосонками своими по ночам коптит, всё чего-то читает, мэвмруары пишет... Того гляди – пожар на моей жилплощади сделает и себя зараз спалит. Теперь больше не жгёт – силы нет самой, а я не дам!! И не заставите, афристократы недорезанные. Не дам – здесь всё равно всё моё!!

Шурочка: (сжимая кулаки, с угрозой в голосе) Уходите отсюда, Марго! Слышите – убирайтесь вон, немедленно. ВЫ!! ВЫ!!

Марго: (пятясь) А ты потише, потише, на меня не больно замахивайся.Ещё надо будет посмотреть – неизвестно откуда ты этакая выискались. Никак одного роду племени.

Шурочка: Вон тебе сказано, сволочь!!

Марго: (вылетает за дверь и, придерживая снаружи, истерически) Жульё голоштанное!! Раньше почему не приходила кормить да поить? – а теперь Марго виноватая. Всё равно никого сюда не пущу. Всё моё здесь. Не надейся!! Вот сейчас милицию позову. Марго тебе покажет, как руки распускать. Откуда ты такая выискалась – за деньги или так даёшь?! (голос удаляется)

Шурочка: (постанывая, трёт виски, медленно подходит к Галине Флоровне, поправляет сползшее одеало, наклоняется) Галина Флоровна, Галина Флоровна, Вы спите?... (внезапно отпрянув, с ужасом) Она не дышит. Что же это такое, Господи!! (отступает) Сколько же она так лежит НЕСЧАСТНАЯ здесь ОДНА?? (кидается к дверям и, рыдая, колотит в дверь кулаками, кричит в полный голос) СВОЛОЧИ!!! НЕ-ЛЮ-ДИ !!!

ЗАНАВЕС


ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

АКТ СЕДЬМОЙ «ПРИМЕРКА. ВОЗВРАЩЕНИЕ БОБЫ»

Обстановка первого акта. На этажерке виден патефон и пластинки. Екатерина Павловна занята примеркой. На заказчице, стоящей около кушетки напротив большого зеркала, наклонно поставленного на стул, крепдышиновое платье. Она вздрагивает от каждого прикосновения, так что Екатерина Павловна невольно вскрикивает вместе с ней.


Первая заказчица: Ай!!

Екатерина Павловна: Ой!.. (одёргивает руки, она закалывает булавками выточки) Разве я уколола Вас?

Первая заказчица: Нет, но меня словно током бьёт. Я так остро ощущаю любое прикосновение, у меня такие чувствительные бёдра. (Екатерина Павловна тяжело вздохнув, продолжает работать)

Первая заказчица: Ай!!

Екатерина Павловна: Ой!.. Сейчас-сейчас, потерпите ещё только одну минуточку. Я уже заканчиваю примерку.

Первая заказчица: Не приколите мне комбинацию, как прошлый раз. Ваши примерки – это сущее испытание для моих нервов.

Екатерина Павловна: Не волнуйтесь, милая, – я очень осторожно. Прошу Вас, потерпите ещё немножечко. Осталось совсем чуть – чуть....

Первая заказчица: Ненавижу примерки. Неужели нельзя обойтись без них? Ведь Вы говорили, что у меня идеальная фигура.

Екатерина Павловна: Кто же их любит?!

Первая заказчица: Не знаю, кто их любит, но я терпеть не могу. Для меня это просто невыносимо – чувствовать на себе чужие руки. (Екатерина Павловна опять тихо вздыхает). Но мои нервы и так постоянно на пределе после того, как муж связался с этой тварью. Вы же знаете – я Вам о ней рассказывала.

Екатерина Павловна: Да-да, припоминаю... но не надо принимать слишком близко к сердцу.... такой интересной женщине, как Вы.... нестрашны никакие измены. Ну, вот. Теперь нам осталось только подравнять длину.

Первая заказчица: Вы правы. Он поймёт, что потерял, но будет поздно, да!!.. Мне так трудно стоять без движения.

Екатерина Павловна: (откусывает нитку и опускается на одно колено с линейкой в руке) Теперь Вам придётся поворачиваться, только очень медленно... и постарайтесь держаться ровно, выпрямить спину и держаться ровно. (заказчица нервно подёргивает полечами) И не дёргайте плечами, пожалуйста. Иначе придётся начинать всё заново. (стук в дверь, входит вторая заказчица с большим свёртком) Войдите!! Это Вы, Мария? Я Вас давно жду... Проходите, садитесь... Я сейчас... уже заканчиваю... Пока можете посмотреть фасоны... На столе много журналов. Не дёргайтесь, пожалуйста!!

Первая заказчица: Сколько можно возиться?! Я больше не могу так стоять – у меня болит спина и дрожат ноги.

Екатерина Павловна: Но я не смогу так закончить примерку. Придётся в следующий раз всё повторить с начала. (поднимается с пола, у неё дрожат руки)

Первая заказчица: Вот и хорошо – пусть будет в следующий раз. Сколько сейчас времени?

Екатерина Павловна: Который час? (смотрит на часы) Половина четвёртого.

Первая заказчица: Я уже опаздываю. (одевается) У меня ещё тысячу дел. Я ничего не успеваю. На той неделе мне удалось записаться на приём к диетологу. Ах, да, – чуть не забыла. Одна моя близкая знакомая просит, чтобы я отвёла её к Вам. Она жена прокурора. Надеюсь, что Вы ей не откажите... (кокетливо смотрится в зеркало, надевает шляпку)

Екатерина Павловна: Да, пожалуйста, приводите, только после праздников. Пока у меня очень много работы.

Первая заказчица: (томно) Я так и знала, что Вы мне не откажите. Спасибо и до свидания. Мы придём к Вам после праздников. (кивает головой Марии и уходит дёргающей походкой, Мария молча кивает в ответ и хлопает глазами ей вслед, Екатерина Павловна тяжело вздыхает, потом настораживается, прислушиваясь к странным булькающим звукам и резко оборачивается: из-за дверей своей комнаты выглядывает седая голова Валентины, она беззвучно смеётся, так что Мария от изумления застывает с открытым ртом и выпученными глазами )

Екатерина Павловна: (кидается к Валентине) Валечка, я прошу тебя, вернись к себе и... приведи себя в порядок, – ты меня понимаешь? Я очень тебя прошу, Валечка, дружочек, я тебя просто умоляю! будь умницей, моя дорогая. Я пока занята – у меня заказчица, посторонний человек в доме, – ты меня слышишь?.. (Валентина, беззвучно хихикая и строя гримасы, исчезает в проёме дверей, Екатерина Павловна прикрывает за ней дверь и оборачивается к Мари, видит, в каком та ошарашенном состоянии) Вы испугались, Мария? О простите нас, ради Бога – не надо бояться. Это моя сестра – она пережила тяжелую душевную травму: потеряла молодого, горячо любимого мужа, прекрасного человека.. Она никому не причиняет вреда. Куда же Вы, Мария?! (Вторая заказчица захлопывает рот, но с выпученными глазами медленно колыхается к дверям на балкон, прижимая к груди свой свёрток, и также молча исчезает, так и не произнеся ни единого слова. Екатерина Павловна устало опускается на кушетку среди вороха отрезов, выкроек, журналов) Чертовы куклы... Господи, за что ты только караешь меня? За какие мои прегрешения? (стискивая руки на груди, словно в трансе, по щекам катятся слёзы, тихо молится, но молитва похожа на причитание) Справедливо ли?! Почему так именно со мной? Я никогда никому не желала зла. Я всем всегда желала только добра. Господь Всемогущий и Милосердный, дай мне силы выдержать все ниспосланные нам испытания. Дай мне силы поставить безвинное дитя на ноги... Сохрани и огради нас от несчастий. Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидёт Царствие Твоё, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим ;и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго. (Входная дверь на балкон без стука отворяется, входит мужчина в ватнике и ушанке, у него бледное измождённое лицо, он не брит, остановившись на пороге, он оглядывается и заметив неподвижно сидевшую с закрытыми глазами на кушетке женщину, неуверенно направляется к ней).

Екатерина Павловна, вздрогнув, поднимает голову: Кто Вы?! Что Вам здесь нужно? И как Вы вошли? А впрочем, всё равно... Всё равно Вы здесь ничего не найдёте – ничего ценного у нас не осталось. (разводит руками) Так что брать нечего... Смотрите сами.

Борис: Я – не вор... Ты не узнаешь своего сына, мама? Я Боба, я – твой сын.

Екатерина Павловна: Боба?! Но мой сын погиб. Я получила на него похоронную полтора года назад... (очень тихо) Я похоронила его в своём сердце .... (вставая и приближаясь к Борису, осторожно и недоверчиво) Но Вы? Почему Вы назвались его именем?! Вы, наверное, знали его? (хватает Бориса за ватник) Вы знали его? Почему Вы молчите? Отвечайте!! Имейте мужество сказать правду!!..

Борис: Это я – мама. Это правда я. И я вернулся. Я знаю – меня трудно узнать, но я верил, верил, что ты ... ты... (стягивает с головы ушанку)

Екатерина Павловна: (обеими руками зажав себе рот, чтобы приглушить крик) Боба!! (Борис поддерживает её, плачет, склонив голову ей на грудь, подводит её к креслу, Екатерина Павловна гладит сына по ватнику, он опускается на колени, она гладит его по щекам, по голове) Боренька, Боже мой!! Значит я всё же вымолила твою жизнь!!

Борис: Я так устал, мама... я так устал. (опускается в кресло напротив)

Екатерина Павловна: Да, Боренька, да, мой мальчик, но что они сделали с тобой?!
Изверги!! И где ты был всё это время??

Борис: Я так устал, мама. Где меня только не носило. Пол Европы позади и Россия – она такая большая. Ты даже представить себе не можешь, какая она большая.

Екатерина Павловна: Но откуда ты? Ведь война давно кончилась.

Борис: С того света, мама. Иначе это место не назовёшь. С того света, родная.

Екатерина Павловна: Почему ты так странно одет? – ведь на улице, слава Богу, тепло.

Борис: (глухо кашляет) Мне теперь постоянно холодно, мама. Мне теперь надо время, чтобы согреться.

Екатерина Павловна: Понимаю, понимаю, Боренька, я всё понимаю, мой мальчик. Но ты – живой, и это главное. Это такая радость, такое счастье – снова видеть тебя. И Шурочка вернулась. Ты знаешь, Шурочка вернулась – она здесь с нами. И у неё ребёнок – найдёныш. Мы усыновили Ванечку. Теперь он мой внук. И мы снова будем все вместе, как раньше? Ты ведь больше никуда не убежишь?? Правда, Боренька? Мы снова будем все вместе?

Борис: Конечно, мама. Мы снова будем все вместе. И я никуда не убегу. А Валентина?
Как она? Как папа?? Он вернулся?

Екатерина Павловна: Конечно, Валентина, – да, она всё также, она дома.

Валентина: (появляется Валентина, она причесалась, на плечи накинута красивая яркая шаль, она вся светится от радости и выглядит вполне нормально, беззубо шамкая) Жив курилка!! Я всегда знала, что наш Боба вернётся. Он такой. Он – молодец!! Всем смертям назло. (жест рот-фронт)

Борис: Ты тоже молодец, Валечка, – ты совсем не изменилась. Только поседела, но это даже тебе идёт. (обнимает, целует Валентину)

Екатерина Павловна: Он ещё делает комплименты. Это чудо, Валюша! – Благодарение святому Николаю Чудотворцу Угоднику. Боренька снова с нами, и это – чудо. (Крестится, встаёт с кресло и усаживает на своё место Валентину, становится за креслом, неотрывно смотрит на сына. Борис снимает ватник, в одном свитере он выглядит ужасно худым, усаживается в кресло напротив)

Борис: Чудо? Да, ты права, мама.

Валентина: Молодец, молодец, наш Боба!! Давай, закурим по одной! (достаёт из-под шали пачку папирос, они закуривают)

Борис: А это ничего, мама, что мы здесь курим? (кашляет, разгоняет дым рукой)

Екатерина Павловна: Сегодня всем всё можно. Я разрешаю. Потом проветрим комнату. Наш Малыш ушёл гулять с Шурочкой. Он такой слабенький. Ему нужен свежий воздух и хорошее питание, конечно. Знаешь, Боренька, он совсем не хулиганит и такой смышленый и главное – послушный. Очень славный ребёнок.

Борис: Значит всё в порядке – Шура тоже вернулась. И даже пополнение в семействе. Как же мне хорошо сейчас снова здесь дома... когда рядом такие дорогие мне, любимые, родные ваши лица. Я так устал от чужих людей, мама. Если бы ты знала, как я тосковал без вас, как я страдал все эти годы... (глотая дым и снова кашляя) Жизнь иногда играет с нами жестокие шутки, да, мама?.. А как отец?

Екатерина Павловна: Ты простужен, Боренька? Ты всё время кашляешь, мой мальчик.

Борис: Кашель – это поправимо, это не главное. Главное – я живой. Оттуда, откуда я к вам вернулся, вообще не возвращаются. (резким движением засучив рукав свитера, вытягивает руку, Екатерина Павловна вскрикивает от ужаса и боли)

Екатерина Павловна: Ты был там у них... в плену?? Какой ужас. Они расстреливали всех, кто сдавался в плен.

Борис: Не всех, как видишь. Просто был приказ не сдаваться в плен живыми, но я не хотел умирать. Я много где побывал, мама. Ваш Боба, неженка и сладкоежка – бывший узник Маутхаузена номер 123 989. В сумме как раз тридцать два.

Екатерина Павловна: Изверги!! И это цивилизованная нация!! Что они с тобой сделали?! (опускается на пол перед Борисом, целует его выжженный номер на руке)

Борис: Ну что ты, мама. Не надо. (усаживает Екатерину Павловну на своё место в кресло, мерит шагами комнату) Я теперь у вас герой. Два побега, Валечка, правда, оба раза неудачные. Но всё равно выжил. Помогло то, что я знал языки. Потом освобождение и снова лагерь – только теперь уже свои... Самое обидное, когда бьют не за что, но со своими не поспоришь. Мне повезло, что меня отпустили. Не плачь, мама! – всё теперь позади, и я снова с вами, мои родные. Я клянусь: больше никогда никуда не убегу из этих стен, я вам клянусь. Никакая сила на свете не отнимет меня у вас (целует руки матери и Валентине, Екатерина Павловна, плачет, Валентина старается скрыть слёзы за клубами дыма). Но почему ты мне не отвечаешь, как папа?

Екатерина Павловна: (после паузы) К сожалению, нам ничего неизвестно о его судьбе. Рассказывают разное, но, знаешь ли, Боренька, – слухами земля полнится.

Борис: Но он жив? (Валентина энергично кивает головой)

Екатерина Павловна: Кто знает, может, и жив, по крайней мере, здесь он не появлялся.

Борис: Ты что-то не договариваешь, мама. Не хочешь или боишься мне сказать?

Екатерина Павловна: Мне нечего тебе сказать, Боренька. Он давно перестал нам писать, но повесток мы тоже никаких на него не получали.

Валентина: (между затяжками) Я знаю, и я тебе скажу.... только ты не расстраивайся... Сидит твой папаша в Ростове... за какие-то тёмные делишки... коммерческие махинации. Вроде артелями командовал. Ты же знаешь, Боба, он всегда деньги и красивую жизнь любил... видно, не поделил с кем-то что-то... вот и залетел в тюрягу.

Екатерина Павловна: Но не до такой степени, чтобы так опуститься. Это всё сплетни. Не будем об этом. Только не сегодня.

Борис: Я тоже не верю. При его гордости он никогда не опустился бы до того, чтобы иметь дело с быдлом, тем более до воровства.

Валентина: Сегодня все воруют и всегда воровали, а главные воры это те, кто их ловит. Всё от ревности и от жадности.

Екатерина Павловна: Не слушай, Валечку, Боренька. Она иногда заговаривается.

Борис: Он вернётся, мама. Я в этом уверен. Он тебя больше жизни всегда любил. Не переживай. Если отец живой, – то он обязательно найдётся. Это наше время такое – всё так не просто. Я помогу нам его найти.

Екатерина Павловна: Ну, хватит об этом. Скоро Шурочка с Ванечкой с прогулки вернутся. Я предлагаю спечь на ужин пирог. Устроим всем нам маленький семейный праздник.

Борис: С яблоками?

Екатерина Павловна: С яблоками, дорогой. Ведь у нас сегодня великий день – день твоего воскрешения из мёртвых. Господь милостив, Боренька, – он вернул мне моего сына живым.

ЗАНАВЕС


ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

АКТ ВОСЬМОЙ «ВАЛЕНТИНА»

В комнате пусто.На столе телефон, на швейной машине телевизор. Слышен шум подъезжающей машины Через входную дверь на балкон входит Шурочка, за ней следом доктор и двое санитаров.

Шурочка: Я Вас очень прошу, доктор, – может, всё же можно что-нибудь предпринять, не применяя насилия?..

Доктор: Трудно, дорогая, поверить в то, что Вы нам рассказали. Сколько времени, говорите, она не выходит из комнаты? (подходят к дверям комнаты Валентины)

Шурочка: (подавленно) Второй год... она никого не впускает к себе. Иначе я не обратилась бы к Вам за помощью. Понимаете, доктор? Я решилась на этот шаг на свой страх и риск – моя семья ничего не знает об этом. Мы все слишком любим и жалеем её.

Доктор: Можете не сомневаться, дорогая, что Вы правильно сделали, что пришли к нам за помощью. Здесь очень непростая ситуация. Здесь любое бездействие преступление, потому что всё может кончиться очень даже трагично. Ведь никто не знает, что она может сделать: может пожар устроит или что-нибудь с собой сделает, и кто будет в этом виноват?.. Вы потом себе это не простите. И соседи тоже боятся – они на Вашу семью сколько раз в милицию жаловались.... Если нельзя будет её спасти, то не только Ваша семья может пострадать, но и другие посторонние люди.

Шурочка: Да, я знаю, соседи писали письма в санэпидемстанцию, что от нас по всему дому разбегаются мыши. Но они все потом завели себе кошек, и всё как-то успокоилось.

Доктор: Вот видите, дорогая. (сокрушенно качает головой) Вы же взрослый человек и понимаете, что Ваши соседи, конечно, правы. Просто удивительно, что до сих пор ничего не случилось. У Вас в семье очень тяжёлый случай.

Шурочка: Да, я понимаю. Но доктор! – может, нам удастся с Вашей помощью как-нибудь уговорить её открыть дверь и мы сможем зайти к ней, чтобы посмотреть, как она, – только ... только не применяя насилия?!

Доктор: Не волнуйтесь, дорогая. Я не причиню Вашей тёте никакого зла. Мы тоже люди, а не звери. А Вы предупредили её о моём приходе?

Шурочка: Да, конечно, я всегда разговариваю с ней ....только из-за дверей. Но я никогда не знаю, слышит она меня, или нет, потому что в последнее время она практически перестала отвечать.

Доктор: Так Вы сказали ей, что придёт доктор и она ничего Вам не ответила?

Шурочка: Нет, что Вы! Я сказала, что придёт женщина, которая знала Макса, её трагически погибшего мужа. Я не знала, как поступить и что ей сказать.

Доктор: А когда и как он погиб?

Шурочка: Это очень старая история ещё времён гражданской войны. Он погиб на персидской границы при стычке с басмачами. Мой дед командовал тогда заставой, но ему не удалось его спасти. Тётя очень любила своего мужа и продолжала ждать его все эти годы. Она не хотела верить, что он погиб.

Доктор: Думаете, она нас сейчас слышит?

Шурочка: Не знаю... Она практически не откликается, но из комнаты бывают слышны какие-то странные постукивания, движения... И это нас пугает. Иногда как будто тянет гарью. У неё раньше почти постоянно была включена местная радиотрансляция, но последнее время радио не работает... (с отчаяньем) Мы даже представить себе не можем, как она там. Она ведь успела перетащить к себе в комнату, кажется, все газеты и журналы со всего дома, все тряпки, пустые картонки, банки... И потом в комнате нет удобств: вода и туалет у нас через коридор. Но, доктор! – Она не сумасшедшая, сумасшедшей её назвать никак нельзя. Раньше, когда она покидала своё убежище, то выходила к нам вечерами посидеть вот здесь всем вместе у камина. Она свободно говорила с нами на любые темы, даже соседи приходили послушать нашу Валечку, как она рассказывает последние новости. Память у неё всегда была просто удивительная. И она всегда интересовалась политикой.

Доктор: Политика и сексуальная неудовлетворенность – эти два фактора наиболее часто провоцируют психические заболевания у человека, особенно в период климакса. Это я знаю по собственной практике. Так что всё возможно. А она никогда ни с кем громко не спорила, не скандалила?

Шурочка: Что Вы, доктор?! Наша Валечка – тишайшее существо на свете. И очень добрая. Сколько я себя помню, доктор, она никогда ни на кого, даже когда мы маленькие шалили, не повышала на нас голос.

Доктор: Нам придётся войти к ней в комнату. Только Вы не волнуйтесь, дорогая, и не мешайте нам, пожалуйста. (жестом подзывает к себе санитаров, стучится, прислушивается) Валентина! Валентина!! Вы меня слышите? Я пришла, чтобы поговорит с Вами и узнать, как Вы себя чувствуете. Я – Ваш друг, Валентина. Я – друг Вашей семьи. Можно мне войти к Вам?! (в ответ тишина) Я пришла поговорить с Вами о Вашем покойном муже. Мой отец знал его. Откройте, пожалуйста. (дверь неожиданно резко распахивается, на пороге появляется взлохмаченная старуха в грязной ночной сорочке, её волосы вымазаны пеплом, глаза безумны, она взмахивает руками, силясь что-то сказать, но только трясёт головой, заглатывая воздух широко открытым ртом. В тот же миг санитары подхватывают её под руки, она начинает биться и буйствовать) Быстро в машину её. Хорошо, что мы ещё успели вовремя. Где Вы только раньше были со своей жалостью? Она могла спалит весь дом и себя вместе с вами. (Шурочка окаменело молчит) Чем так стоять, лучше позвоните в санэпидемстанцию, чтобы срочно приехали – надо очистить комнату.... (слышен вой сирены отъезжающей машины)


ЗАНАВЕС


ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

АКТ ДЕВЯТЫЙ «СВАТОВСТВО»

Через несколько лет. Празднично накрытый стол в гостиной изрядно разобран. Подвыпивший Боба играет на гитаре и хрипло поёт Высоцкого. За столом Шурочка и Михаил Никанорыч.

Борис: «...А у меня цепные псы взбесились,
они вдруг с лая перешли на вой.
А у меня подошвы прохудились
от беготни по комнате пустой...»

Шурочка: И всё же Вы не правы, Михаил Никанорыч. Судьба была несправедлива к Борису. После всех мук, которые он перенёс на войне, после всего, что ему выпало испытать у немцев в плену, ещё пережить издевательства и лагеря на родине – это могло бы сломить любого, даже очень сильного человека.

Борис: (перебирая струны) Ну, что ты ему всё стараешься растолковывать, сестричка моя милая!! Разве ты не видишь, кто сидит перед тобой?

Шурочка: Борис!!

Борис: (с презрением) Разве ты не видишь, что это у-пырь... (икает) ми пардон!! который сейчас просто без у-ма от тебя. Я прав? А почему? А потому что боится подмочить здесь свою репутацию. Он боится ис-пач-кать-ся об нас, чис-тю-ля.... но всё равно у-пырь. Теперь тебе ясно, сестричка?!

Михаил Никанорыч: (краснея) Уверяю Вас, Александра Валерьяновна, у меня и в мыслях ничего такого не было.

Борис: Вранье. Всё – враньё. Я Вас раскусил, милостивый государь, и дав-но (икает) Вы не успели ещё порог переступить, а я вот сразу взял и – раскусил.... – только вот.... молчал весь вечер, тер-пел ради сестры Ваше, ми пардон, присутствие... вни-мал Вашим излияниям, Вашим пре-мудростям, вникал – можно сказать – в каждое Ваше слово и .... терпел, ради сестры терпел, потому что я оч-чень люблю свою сестру.... Однако, одного не могу никак понять: кто Вам дал право судить и рядить обо мне здесь – в моём доме, обо мне родном, да ещё в моём присутствии?? Вы что же это....

Шурочка: Борис!! Не надо куражиться.... полно тебе, успокойся.

Борис: Дай сказать, Биби, дай мне ему прямо сказать всё, что я о нём думаю. Вы что же это на одной койке со мной вшей кормили? из одной миски со мной помои лакали?! Да у Вас кишка тонка вечером одному на улицу выйти, небось сидите, зат-кнувшись в своей норе и носа никуда не вы-со-вывете. Ведь так, угадал? Да у Вас от одного только слова БИЧ поджилки трясутся. Вы, милостивый государь, можно сказать, первый раз в своей жизни воочию бывшего зэка видите. Угадал?..(смеётся, очень довольный своей тирадой) Как Вы таких, как я называете? Кто я для Вас? «бывший интеллигентный человек»?... вот Вы у нас не из быы-вших, мать Вашу....

Михаил Никанорыч: Я... я Вас не боюсь. Просто я действительно дорожу своей репутацией и Ваше присутствие здесь является для меня полной неожиданностью.

Шурочка: (нарочито резко, с гордостью) Кажется, я никогда ни для кого не делала секрета из трагической судьбы моего брата. Для меня он всегда был и всегда будет самым родным и близким человеком.

Михаил Никанорыч: (залпом выпивает бокал) Да-да, конечно. Я всё понимаю, но тем не менее... Вы даже не сочли нужным поставить меня в известность о его возвращении, то есть я хочу сказать...

Борис: (с издёвкой) Он имеет ещё что-то сказать?? Валяй, дядя!!

Михаил Никанорыч: ... да, я имею, да, я хочу сказать, что питая к Вам, Александра Валерьяновна, самые нежные и искренние чувства, я мог бы рассчитывать на взаимное доверие... и теперь я просто растерян.

Борис: (мрачно) Теперь тебе всё ясно, сестричка?

Михаил Никанорыч: Не вижу ничего оскорбительно для себя в том, что в своей жизни я достиг определённых высот, и всё исключительно своими силами. Так что я привык полагаться только на себя самого и всегда стараюсь быть очень осмотрительным во всех своих действиях и поступках. Может быть, именно поэтому я всегда боюсь ошибиться, особенно в принятии определённых решений. (с вызовом) А Вы что, никогда ничего не боялись?

Борис: Отчего же, боюсь – больше всех смертей, которым смотрел в глаза... Клеветы боюсь – перед ней всегда безоружен. И ещё таких чистоплюев и святош!! – насмотрелся. Для таких существует только один способ утвердиться – это унизить или уничтожить... вроде и подобреть пора – ведь сытно живёте, а всё равно нет-нет, а наровите пригнуть к земле, укусить наровите, да побольней, и всё тихим сапом, исподтишка – бочком, стало быть, подбираетесь. И я не просто боюсь – НЕНАВИЖУ. Из-за таких вот ... вся моя жизнь наперекосяк, а жаль – не бесталанен был в молодости, горяч, красив, честен, мог бы пользу принести отечеству....эх-ма, залётные (пьёт)

Шурочка: Прошу извинить, Михаил Никанорыч. Не думала, что всё так закончится.

Борис: Ты ещё изви-ня-ешься? Я, наверное, действительно, спятил. Моя сестра, самая гордая и чистая женщина в мире, извиняется... Перед кем ты извиняешься, Биби? (стонет, обхватив голову руками)

Шурочка: Перестань, Боба, прошу тебя. Мне и так тяжело... ведь это наш гость. Я пригласила Михаила Никанорыча, – значит это моя ошибка. Михаил Никанорыч Прошу Вас, не обижайтесь на моего брата. Поймите правильно и ... простите, если можете. Это я во всём виновата и не будем затягивать сегодняшний вечер – это становится унизительно для всех нас.

Михаил Никанорыч: Как угодно, как угодно, Александра Валерьяновна. Я понимаю, как Вам тяжело... (отдуваясь, пробирается к дверям, у него глупо-обиженный и нелепо растерянный вид, Шуровка подаёт ему порфель и шляпу с вешалки) У меня самые честные намерения, поверьте... Может, Вы...

Шурочка: Да-да, конечно, Михаил Никанорыч, мы ещё встретимся, – когда всё успокоится, я обязательно Вам позвоню...

Михаил Никанорыч: (сжимая в ладонях руку Шурочки и заглядывая ей в глаза) Вы обещаете мне?

Шурочка: Да-да, конечно, Михаил Никанорыч, я обещаю.

Михаил Никанорыч: Тогда я не прощаюсь, я говорю Вам «до свидания». (оборачиваясь к Борису) Моё почтение. (уходит)

Шурочка: Всего доброго, Михаил Никанорыч, всего доброго.

Екатерина Павловна: (возвращается к столу из своей комнаты, оглядывает) ... А где все? Где наш главный гость? Где твоя пассия?

Шурочка: Все уже разошлись, мама.

Екатерина Павловна: А как его фамилия, Шурочка? Никак не могу запомнить.

Шурочка: Квасько, мама. Михаил Никанорыч Квасько.

Екатерина Павловна: Н-да... (задумчиво) Что-то не припоминаю таких.

Шурочка: (с отчаяньем) Боба прав – он похож на упыря, или на оборотня. Это просто ужасно. Как я могла – смотреть и не видеть, кто передо мной?!

Екатерина Павловна: Опять Боренька что-то натворил?

Шурочка: Нет, мама, Боба тут ни при чём. Я просто была слепа. И это моё решение. Всё кончено, мама, это не тот человек, кто нужен нашей семье.

Екатерина Павловна: Не торопись, Шурочка, дитя моё. Главное, чтобы он был внимателен к тебе, чтобы он действительно тебя любил и понимал. Внешность не самое главное в человеке, главное – какая у него душа.

Шурочка: Боюсь, что при всех его абсолютно положительных моральных качествах заземлённость – главный принцип его существования. Он ушёл и никогда больше сюда не вернётся.

Екатерина Павловна: Ну и слава Богу тогда, дитя моё, если это так... Я не хотела вмешиваться и тем более мешать твоему счастью, но .... признаться честно – он мне тоже не очень понравился. (пауза) Голосок у него какой-то «иудушкин»... разве у мужчины может быть такой голос?.. (пауза, Борис медленно перебирает струны) Спой нам что-нибудь задушевное, Боренька.

Борис: ( поёт без надрыва и хрипоты, Екатерина Павловна ему подпевает)

«...Веселья час и боль разлуки
хочу делить с тобой всегда.
Давай пожмём друг другу руки
и в дальний путь на долгие года.

Мы так близки, что слов не нужно
и повторяю вновь и вновь,
что наша верность и наша дружба
сильнее страсти, больше, чем любовь...
........................................................................
........................................................................»

ЗАНАВЕС
Rado Laukar OÜ Solutions