Поэты Петербурга № 23
Сергей Поликарпов
Поликарпов Сергей Константинович- коренной петербуржец, родился 10 июня 1947 года в Ленинграде. После школы в 1966 году поступил на кафедру геофизики геологического факультета Ленинградского Государственного Университета, который успешно закончил. Профессия обязывала, и Сергей Константинович с 1971 по 1994 год работает в качестве старшего геофизика аэропартии в поисках золота, алмазов и других полезных ископаемых в Магаданской области, на Чукотке, Камчатке, Сахалине, в европейской части России.
Увлечённый романтик, он многое повидал, и всё виденное и перечувствованное находило отражение в его стихах. Впервые они были опубликованы в 1975 году на Камчатке в районной газете. В семидесятые годы автор посещает литературные объединения Ленинграда «Большевичка» и «Нарвская застава». В 1994, 1995 годах печатается в сборниках поэтов-геологов Северо-Запада «Рождённые в дороге» и «Антиклиналь». В стихах автора ощущается не только восхищение природными красотами, но и бесконечная любовь и к родному городу, к его истории.
С 1994 года Сергей Николаевич живет в Санкт-Петербурге, служит певчим в церковном хоре.
Анализируя творческий путь петербургского поэта Сергея Поликарпова, становится очевидным, что это путь познания и глубокого осознания автором истинных жизненных ценностей, убеждённый приход к вере.
В 2003 году выходит авторская книга стихов «Всенощное бдение». Само название книги – «Всенощное бдение» раскрывает ее содержание: это мир современного православного русского человека. Автор публикуется в альманахах «День русской поэзии», «Сфинкс», «Духовный собеседник» (Самара), в журналах «Аврора», «Родная Ладога», в сборниках стихов «Царский крест» (изд. «Царское дело»), «Петербургские строфы» (изд. МИРС).
В 2004 году выходит вторая книга «В нашем храме». В новой книге поэта, обладающего немалым жизненным опытом, еще шире раскрывается сегодняшняя жизнь России и православного человека в ней. Лирический герой С.Поликарпова – молитвенник и певчий в храме, он и нищему подаст, и Священное Писание объяснит.
В вышедшей в 2006 году книге С. Поликарпова «Верую, надеюсь и люблю» звучит всё та же тема, отражающая внутренний мир русского православного человека. Стихи радуют искренностью, простотой и, вместе с тем, глубоким богословским пониманием Бытия.
С 2008 года Сергей Николаевич – член Союза писателей России.
В книге «Дорога на Ладогу», вышедшей в 2009 году читатель открывает для себя дорогие для автора места Ленинградской области: Старая Ладога, Иссад, Мелекса, Сологубовка. И в этой книге поэт остается верным своей излюбленной теме: настоящему и прошлому России, Вере, Надежде, Любви.
Хочется надеяться, что и читатель в творческом наследии поэта Сергея Николаевича Поликарпова найдет для себя ответы на многие животрепещущие вопросы, которые перед каждым из нас ставит жизнь.
ПЕТЕРБУРГ,
ПЕТРОГРАД,
ЛЕНИНГРАД…
«И оглянулся я на все дела мои…
и вот, все-суета и томление духа,
и нет в них пользы под солнцем!»
(Экл.2.11)
Петербург
над болотом.
Молебен в лесу.
Православья оплотом
Будет город. Красу
Он отнимет у Рая,
На века просияв,
Под крыло собирая
К себе россиян.
“Город вечный построим
Новый Иерусалим.
И вождей и героев
Гордый дух утолим…”
Петроград
над лесами,
В золотых куполах.
Пред иконами замер
И мирской, и монах.
Перезвон над столицей,
Невы разворот.
К Небу подняты лица,
Славит Бога народ.
“Мы проложим дорогу
В Европу штыком”.
Только что же тревога
На сердце? О ком?
Ленинград
под дымами
Красных труб заводских.
Красный флаг подымаем, –
И тревог никаких.
Все иконы разбиты,
И убиты цари.
Город нового быта
Над Невою парит.
“Распахнем для рабочих
К тихой сытости дверь!”
Только сердце не хочет —
«Не верь им, не верь»...
Петербург.
Возвращенье.
Рассвет золотой.
И святое крещенье
Леденящей водой.
А за папертью – стужа,
И терновый венец.
И кому это нужно?
И когда же конец?
Но пока в мироздание
Свет лампад не потух,
Все томится страданьем
Во спасение дух.
февраль, 2002
* * *
Петербурга корабль скоро вмерзнет
во льды,
Скоро краски последние смоет зима.
А пока это осень над синью воды,
А пока это в пламени кленов – дома.
Это белое небо и синий просвет,
Флаг Андреевский к бою на вантах
тугих.
В этом городе - бездна страданья и бед,
И в нее не рискнули вторгаться враги.
Этот город во мне, и душа моя в нем,
Как молитва в слезах, как молитва
без слов.
Петропавловской Ангелы кленов огнем
Плавят золото гладких его куполов.
1993
* * *
Весна – она красна.
Святая Пасха – краше.
Но отчего скорбит
душа, познав Любовь?
Христа и Авеля
уже пролита кровь.
Вот промелькнул
в толпе Иуда вновь.
А лик предательства
всегда кровав и страшен.
* * *
Так весело вставало солнце,
Но в суете пронесся день.
И ночь завесила оконце,
Лампада вытянула тень.
А молодость была туманна,
Но годы подняли туман,
И мы под пеленой обмана
Иной увидели обман …
Мир исстрадавшемуся дому,
Страстей в котором больше нет …
Ты видишь? К Образу Святому
Лампада протянула свет!
* * *
Ночь. Дорога. Снег блестящий.
В вышине издалека
Месяц, медленно летящий,
Освещает облака.
Это зеркало, в котором
Замороженная ширь …
А дорога – косогором,
Значит, скоро – монастырь.
Огонек сверкнул лучисто.
Знать, надеждою маня,
Кто-то молится Пречистой
За пропащего меня.
* * *
Я плутаю в лесу.
Скоро ночь. Я дорогу теряю,
И опять нахожу,
но она возвращает назад.
Неоплаченный грех
память верной дороги стирает.
Непреложностью смерти
горят чьи-то злые глаза …
Вот и силы оставили,
вот я упал на колени,
А душа ожила –
я увидел родные следы.
Здесь Господь проходил,
уводя заплутавших в нетленье.
И по этим следам
я, наверно, уйду от беды.
* * *
Когда, обременен крестом,
Свой ропот укротишь,
Когда молитвой и постом
Раскаянье родишь,
Когда исторгнешь из души
Сомненье и расчет …
Услышишь Вышнего в тиши:
«Ты – верный раб – прощен!
И ты не раб уже – ты брат,
И больше – сын теперь,
Когда, отрекшись от наград,
Избрал стезю потерь …
Да, умер Я! Но Я воскрес!
Гряди за Мной смелей.
Я награжу тебя – вот крест.
Он твой. Он тяжелей».
* * *
Солнышко грозу осилило.
С крыши капает пока…
Храм Великого Василия
За рекою засверкал.
И гроза уходит вспышками,
Не осилив благодать.
Храм покрыли Силы вышние,
Чтоб Святыню не отдать.
В Храм Небесный
сердце тянется.
Так мне хочется туда!
Тайна тайною останется, –
Через речку нет моста.
ГАРМОНИЯ НЕПОЛНОТЫ
Опять без тенора поем.
Мелодия бледна,
Прямоугольна, как проем
Окна,
и холодна.
А партия его проста,
Торжественно-ровна,
Как перекладиной креста
Прощенная вина.
Басам не хватит высоты
До тенора тянуть.
Гармония неполноты –
Небезопасный путь.
* * *
Был в селе смиренный инок.
Жил в избушке за рекой.
Тихо славил Божье имя
И любил лесной покой.
Худощавый и не старый
И улыбчивый с лица …
Но ворвались комиссары
И прогнали чернеца.
Он пошел. Не взял и малость,
Ни двора и ни кола …
Вслед собака увязалась,
Что избушку стерегла.
«Божий промысел неведом.
Видишь, как сложилась жизнь?
Сам сегодня без обеда, –
Молвил инок, – отвяжись!»
И собака отвязалась:
Ей хозяин приказал …
Ей, должно быть, показалось,
Что хозяин – комиссар.
СВЯТОМУ ОТРОКУ
Мы храм построим деревянный
Во имя Отрока святого,
Алтарь устроим покаянный
Под локола звон литого.ко
И все, о чем отцы просили,
Построим силою молитвы, –
Самодержавную Россию …
Колокола уже отлиты.
И мы споем светло и нежно,
И обойдемся «обиходом».
И выйдет Отрок белоснежный,
И остановится у входа,
И всех простит, как мы просили,
И осенит Крестом и Властью …
И вспомним мы,
что Бог не в силе
И что в России наше счастье.
БЕСЕДА УНЫЛОГО С БОГОМ
- Ничего я не знаю.
- А знать ничего и не надо.
- Ничего не умею.
- А надо ли что-то уметь?
- Неизвестный поэт …
- А нужна ли поэту награда?
- И не молод уже.
- Слава Богу, что в здравом уме.
- Я никто и ничто,
И никем уж, наверно, не буду.
- Нищета не порок,
А блаженство, – она по мольбе.
- Ничего я не знаю,
– куда я иду и откуда,
Но и «Бога инаго
не ведаю разве Тебе …»
ЭТО БЫЛО
Е.И.К.
1.РАССКАЗ СИРОТЫ
В озере луна остыла.
К берегу приткнулся плот …
Ранним утром это было
У Синявинских болот.
Офицер голубоглазый,
Статный сталинский орел,
Не обмолвившись ни разу,
Папу к берегу подвел.
Над водой туман клубился
В предрассветной синеве …
Папа тихо помолился:
«Господи, прости – не ве …»
Неоконченную фразу
Только Ангел угадал.
Офицер голубоглазый
Ощупью наган достал,
Молча выстрелил в затылок,
Молча сплюнул, – все дела.
И хватило двух бутылок,
Чтоб и совесть умерла.
2. ПИСЬМО
Тебе я.спасибо, Анастаси
За что спасибо? Тебе видней.
Лежит и,Россия в апостаси
А мы красиво парим над ней.
Парим, любовью своей несомы,
Под облаками в благоуханье.
Мы не безплотны, но невесомы.
Парим безсонно в одном дыханье.
3. ИЗ АНКЕТЫ
В сороковом всего один разок
Свел «контру» на расстрел
неровным строем,
А в сорок первом грудью лег на ДЗОТ.
«За Родину, за Ста …» –
и стал героем.
* * *
Всю жизнь я что-нибудь искал –
Руду, источники, алмазы.
Взбираясь на вершины скал,
Искал отточенные фразы.
Но, что искал, я не нашел,
Запутавшись в глуши вопросов.
И это даже хорошо! –
Я – не геолог, не философ.
И я сказал себе: «Учись.
Учись молиться – вот дорога.
Ведь только те, кто сердцем чист,
Блаженны, зрят Бога».ибо у
Бог Истиной твоею стал,
Хотя незрим и безтелесен.
И тот увидел, кто снискал.
Дальнейший поиск безполезен.
* * *
Господи, вспомнишь ли
Душеньки грешные,
Что по безверью шли
В бездны кромешные?
Может, удержишь
В руках всемогущих
Души умершие
Ныне живущих?
ЦАРЕВИЧ И ДУШЕГУБ
«Да ты штыком его коли,
Не мучай бедное дитя …»
Ты слышишь клики? Журавли
По небу летнему летят.
Да нет же, нет, не журавли.
То Ангелы, взметая прах,
Летят исторгнуть от Земли
Хрипящего в подвальный мрак:
«Ишь, у мальчонки
горлом кровь!..
Кольнул штыком –
и вся любовь».
ПРИТЧА
Увлечённый романтик, он многое повидал, и всё виденное и перечувствованное находило отражение в его стихах. Впервые они были опубликованы в 1975 году на Камчатке в районной газете. В семидесятые годы автор посещает литературные объединения Ленинграда «Большевичка» и «Нарвская застава». В 1994, 1995 годах печатается в сборниках поэтов-геологов Северо-Запада «Рождённые в дороге» и «Антиклиналь». В стихах автора ощущается не только восхищение природными красотами, но и бесконечная любовь и к родному городу, к его истории.
С 1994 года Сергей Николаевич живет в Санкт-Петербурге, служит певчим в церковном хоре.
Анализируя творческий путь петербургского поэта Сергея Поликарпова, становится очевидным, что это путь познания и глубокого осознания автором истинных жизненных ценностей, убеждённый приход к вере.
В 2003 году выходит авторская книга стихов «Всенощное бдение». Само название книги – «Всенощное бдение» раскрывает ее содержание: это мир современного православного русского человека. Автор публикуется в альманахах «День русской поэзии», «Сфинкс», «Духовный собеседник» (Самара), в журналах «Аврора», «Родная Ладога», в сборниках стихов «Царский крест» (изд. «Царское дело»), «Петербургские строфы» (изд. МИРС).
В 2004 году выходит вторая книга «В нашем храме». В новой книге поэта, обладающего немалым жизненным опытом, еще шире раскрывается сегодняшняя жизнь России и православного человека в ней. Лирический герой С.Поликарпова – молитвенник и певчий в храме, он и нищему подаст, и Священное Писание объяснит.
В вышедшей в 2006 году книге С. Поликарпова «Верую, надеюсь и люблю» звучит всё та же тема, отражающая внутренний мир русского православного человека. Стихи радуют искренностью, простотой и, вместе с тем, глубоким богословским пониманием Бытия.
С 2008 года Сергей Николаевич – член Союза писателей России.
В книге «Дорога на Ладогу», вышедшей в 2009 году читатель открывает для себя дорогие для автора места Ленинградской области: Старая Ладога, Иссад, Мелекса, Сологубовка. И в этой книге поэт остается верным своей излюбленной теме: настоящему и прошлому России, Вере, Надежде, Любви.
Хочется надеяться, что и читатель в творческом наследии поэта Сергея Николаевича Поликарпова найдет для себя ответы на многие животрепещущие вопросы, которые перед каждым из нас ставит жизнь.
ПЕТЕРБУРГ,
ПЕТРОГРАД,
ЛЕНИНГРАД…
«И оглянулся я на все дела мои…
и вот, все-суета и томление духа,
и нет в них пользы под солнцем!»
(Экл.2.11)
Петербург
над болотом.
Молебен в лесу.
Православья оплотом
Будет город. Красу
Он отнимет у Рая,
На века просияв,
Под крыло собирая
К себе россиян.
“Город вечный построим
Новый Иерусалим.
И вождей и героев
Гордый дух утолим…”
Петроград
над лесами,
В золотых куполах.
Пред иконами замер
И мирской, и монах.
Перезвон над столицей,
Невы разворот.
К Небу подняты лица,
Славит Бога народ.
“Мы проложим дорогу
В Европу штыком”.
Только что же тревога
На сердце? О ком?
Ленинград
под дымами
Красных труб заводских.
Красный флаг подымаем, –
И тревог никаких.
Все иконы разбиты,
И убиты цари.
Город нового быта
Над Невою парит.
“Распахнем для рабочих
К тихой сытости дверь!”
Только сердце не хочет —
«Не верь им, не верь»...
Петербург.
Возвращенье.
Рассвет золотой.
И святое крещенье
Леденящей водой.
А за папертью – стужа,
И терновый венец.
И кому это нужно?
И когда же конец?
Но пока в мироздание
Свет лампад не потух,
Все томится страданьем
Во спасение дух.
февраль, 2002
* * *
Петербурга корабль скоро вмерзнет
во льды,
Скоро краски последние смоет зима.
А пока это осень над синью воды,
А пока это в пламени кленов – дома.
Это белое небо и синий просвет,
Флаг Андреевский к бою на вантах
тугих.
В этом городе - бездна страданья и бед,
И в нее не рискнули вторгаться враги.
Этот город во мне, и душа моя в нем,
Как молитва в слезах, как молитва
без слов.
Петропавловской Ангелы кленов огнем
Плавят золото гладких его куполов.
1993
* * *
Весна – она красна.
Святая Пасха – краше.
Но отчего скорбит
душа, познав Любовь?
Христа и Авеля
уже пролита кровь.
Вот промелькнул
в толпе Иуда вновь.
А лик предательства
всегда кровав и страшен.
* * *
Так весело вставало солнце,
Но в суете пронесся день.
И ночь завесила оконце,
Лампада вытянула тень.
А молодость была туманна,
Но годы подняли туман,
И мы под пеленой обмана
Иной увидели обман …
Мир исстрадавшемуся дому,
Страстей в котором больше нет …
Ты видишь? К Образу Святому
Лампада протянула свет!
* * *
Ночь. Дорога. Снег блестящий.
В вышине издалека
Месяц, медленно летящий,
Освещает облака.
Это зеркало, в котором
Замороженная ширь …
А дорога – косогором,
Значит, скоро – монастырь.
Огонек сверкнул лучисто.
Знать, надеждою маня,
Кто-то молится Пречистой
За пропащего меня.
* * *
Я плутаю в лесу.
Скоро ночь. Я дорогу теряю,
И опять нахожу,
но она возвращает назад.
Неоплаченный грех
память верной дороги стирает.
Непреложностью смерти
горят чьи-то злые глаза …
Вот и силы оставили,
вот я упал на колени,
А душа ожила –
я увидел родные следы.
Здесь Господь проходил,
уводя заплутавших в нетленье.
И по этим следам
я, наверно, уйду от беды.
* * *
Когда, обременен крестом,
Свой ропот укротишь,
Когда молитвой и постом
Раскаянье родишь,
Когда исторгнешь из души
Сомненье и расчет …
Услышишь Вышнего в тиши:
«Ты – верный раб – прощен!
И ты не раб уже – ты брат,
И больше – сын теперь,
Когда, отрекшись от наград,
Избрал стезю потерь …
Да, умер Я! Но Я воскрес!
Гряди за Мной смелей.
Я награжу тебя – вот крест.
Он твой. Он тяжелей».
* * *
Солнышко грозу осилило.
С крыши капает пока…
Храм Великого Василия
За рекою засверкал.
И гроза уходит вспышками,
Не осилив благодать.
Храм покрыли Силы вышние,
Чтоб Святыню не отдать.
В Храм Небесный
сердце тянется.
Так мне хочется туда!
Тайна тайною останется, –
Через речку нет моста.
ГАРМОНИЯ НЕПОЛНОТЫ
Опять без тенора поем.
Мелодия бледна,
Прямоугольна, как проем
Окна,
и холодна.
А партия его проста,
Торжественно-ровна,
Как перекладиной креста
Прощенная вина.
Басам не хватит высоты
До тенора тянуть.
Гармония неполноты –
Небезопасный путь.
* * *
Был в селе смиренный инок.
Жил в избушке за рекой.
Тихо славил Божье имя
И любил лесной покой.
Худощавый и не старый
И улыбчивый с лица …
Но ворвались комиссары
И прогнали чернеца.
Он пошел. Не взял и малость,
Ни двора и ни кола …
Вслед собака увязалась,
Что избушку стерегла.
«Божий промысел неведом.
Видишь, как сложилась жизнь?
Сам сегодня без обеда, –
Молвил инок, – отвяжись!»
И собака отвязалась:
Ей хозяин приказал …
Ей, должно быть, показалось,
Что хозяин – комиссар.
СВЯТОМУ ОТРОКУ
Мы храм построим деревянный
Во имя Отрока святого,
Алтарь устроим покаянный
Под локола звон литого.ко
И все, о чем отцы просили,
Построим силою молитвы, –
Самодержавную Россию …
Колокола уже отлиты.
И мы споем светло и нежно,
И обойдемся «обиходом».
И выйдет Отрок белоснежный,
И остановится у входа,
И всех простит, как мы просили,
И осенит Крестом и Властью …
И вспомним мы,
что Бог не в силе
И что в России наше счастье.
БЕСЕДА УНЫЛОГО С БОГОМ
- Ничего я не знаю.
- А знать ничего и не надо.
- Ничего не умею.
- А надо ли что-то уметь?
- Неизвестный поэт …
- А нужна ли поэту награда?
- И не молод уже.
- Слава Богу, что в здравом уме.
- Я никто и ничто,
И никем уж, наверно, не буду.
- Нищета не порок,
А блаженство, – она по мольбе.
- Ничего я не знаю,
– куда я иду и откуда,
Но и «Бога инаго
не ведаю разве Тебе …»
ЭТО БЫЛО
Е.И.К.
1.РАССКАЗ СИРОТЫ
В озере луна остыла.
К берегу приткнулся плот …
Ранним утром это было
У Синявинских болот.
Офицер голубоглазый,
Статный сталинский орел,
Не обмолвившись ни разу,
Папу к берегу подвел.
Над водой туман клубился
В предрассветной синеве …
Папа тихо помолился:
«Господи, прости – не ве …»
Неоконченную фразу
Только Ангел угадал.
Офицер голубоглазый
Ощупью наган достал,
Молча выстрелил в затылок,
Молча сплюнул, – все дела.
И хватило двух бутылок,
Чтоб и совесть умерла.
2. ПИСЬМО
Тебе я.спасибо, Анастаси
За что спасибо? Тебе видней.
Лежит и,Россия в апостаси
А мы красиво парим над ней.
Парим, любовью своей несомы,
Под облаками в благоуханье.
Мы не безплотны, но невесомы.
Парим безсонно в одном дыханье.
3. ИЗ АНКЕТЫ
В сороковом всего один разок
Свел «контру» на расстрел
неровным строем,
А в сорок первом грудью лег на ДЗОТ.
«За Родину, за Ста …» –
и стал героем.
* * *
Всю жизнь я что-нибудь искал –
Руду, источники, алмазы.
Взбираясь на вершины скал,
Искал отточенные фразы.
Но, что искал, я не нашел,
Запутавшись в глуши вопросов.
И это даже хорошо! –
Я – не геолог, не философ.
И я сказал себе: «Учись.
Учись молиться – вот дорога.
Ведь только те, кто сердцем чист,
Блаженны, зрят Бога».ибо у
Бог Истиной твоею стал,
Хотя незрим и безтелесен.
И тот увидел, кто снискал.
Дальнейший поиск безполезен.
* * *
Господи, вспомнишь ли
Душеньки грешные,
Что по безверью шли
В бездны кромешные?
Может, удержишь
В руках всемогущих
Души умершие
Ныне живущих?
ЦАРЕВИЧ И ДУШЕГУБ
«Да ты штыком его коли,
Не мучай бедное дитя …»
Ты слышишь клики? Журавли
По небу летнему летят.
Да нет же, нет, не журавли.
То Ангелы, взметая прах,
Летят исторгнуть от Земли
Хрипящего в подвальный мрак:
«Ишь, у мальчонки
горлом кровь!..
Кольнул штыком –
и вся любовь».
ПРИТЧА
«Потому говорю им притчами,
Что они видя, не видят, и
Слыша, не слышат, и не
разумеют».
Мф. 13.13
Ты уста отверзешь в притчах,
Только притчи не поймут.
Ученик Твой стражу кличет,
Осторожные бегут.
Неспособные сразиться
Утирают пот с лица.
Ты им притча во языцех,
Сын Небесного Отца.
В нищете – Твое величье
И в прощенье палача.
Вот какая вышла притча –
Не откроешь без ключа.
ПОМИНАНИЕ
Он пикировал на танки.
Ты попробуй.
Он пикировал на стаю
С крестами.
И лежат его останки
Там без гроба.
И никто ему креста
Не поставил …
Видишь – кружатся стрижи,
Не угнаться,
Над – присыпанной землицею
Сталью,
Будто знают, где лежит
«И-16»…
Что же, братец, мы молиться
Устали?
А пойдем с тобою в лес
В воскресенье,
На опушку, где стрижи
Откружили,
И поставим тихий крест
Во спасенье,
И помолимся в тиши,
Будем живы.
с. Сологубовка
НАЧАЛО
Надежды чувствую касанье.
А ты твердишь, что Бога нет,
Что жизнь
– всего лишь наказанье,
А чудеса – чудесный бред,
Любовь – она одна,
быть может …
«Остановись, и Бог поможет!»
БУСЫ
Памяти мамы
В воскресенье в Божьем храме
Возле клиросных перил
Мальчик с карими глазами
Ей те бусы подарил.
Говорил: «Живые бусы
Из рябиновых плодов
Я дарю тебе, бабуся,
Чтоб жила ты сто годов».
Мама в них ходила в гости,
Только к вечеру сняла
И повесила на гвоздик …
А наутро умерла.
Третий год, а я не верю –
Словно мама где-то здесь …
Бусы алые у двери
Не увяли на гвозде.
ХОСПИС
А.В.Г.
Это – «хоспис», странный дом, –
Поле битвы за любовь.
В этом доме нет «потом», –
Все – сегодня, здесь и вновь.
Все – сегодня смерть и жизнь
Совершаются в тиши.
Исчезают миражи
Во спасение души.
Несвершенные надежды
Утекают, что вода,
Шьются белые одежды
Для последнего Суда.
И бесстрашно покидает
Страстотерпцев череда
Мир, что вечно увядает.
Погляди – они взлетают –
Прямо к ноженькам Христа.
У СТАРЦА
– Не грешно ли писать стихи? –
Я спросил у Святого Старца, –
– Я безстрастным хочу остаться,
Но поэзия – дар стихий.
Улыбнулся Старец слегка
И сказал, помолчав немного:
– Я служитель живого Бога,
Ты – нелживого языка.
Не печалься, чадо, пиши.
Не страшись потерять души,
Да гнушаяся помысла злого.
Помолюсь о тебе в тиши,
Ты мне имя свое скажи …
Оба славим с тобою Слово.
* * *
Опять печалюсь и грущу.
Печальней нет отцовской доли.
Я тайно вслед тебя крещу.
Доколе, Господи, доколе?
Иль мне любовь не по плечу?
* * *
Засну, а в полночь встану снова,
Чтоб помолиться горячо.
Таинственный источник слова
Увижу – тающей свечой.
Пошли мне, Господи, удачу:
Услышать ангельский напев!
Но я в отчаянье заплачу,
Ответ расслышать не успев.
ПСАЛТИРЬ
Вот на рассвете ветер стих,
И ветви почернели …
А знаешь что, – ты не грусти,
Мы многое успели.
Светлеет розовая ширь,
И кружево на стеклах,
И сладко шелестит «Псалтирь»,
Хотя от слез промокла.
Давай передохнем с тобой
За чаем после битвы.
Настанет вечер – снова в бой
Под ручеек молитвы.
* * *
День солнечный
и снег хрустящий,
А к вечеру длиннее тени.
Ты счастлив этим настоящим.
А прошлое куда ты денешь?
А прошлое неповторимо,
И в памяти такая темень …
И зреет будущность незримо,
Вытягивая к ночи тени.
* * *
Над Петербургом
поднялась хурма …
Прости, оговорился,
– солнце встало.
А мы уже покинули дома,
А мы в метро
и в грохоте металла.
Реклама предлагает все в кредит,
И пивом пенным разум заливает,
И уверяет: «Пиво не вредит»!
Да, не вредит
– неспешно убивает.
Крестьянин предлагает самогон,
Таджикский юноша
гашиш предложит …
А что же Бог?
А Бог грехи итожит.
И приближается Армагеддон.
* * *
Вот несчастье
– в мире нет добра.
Впрочем, к счастью,
нету в нем и зла.
Есть незнанья черная дыра,
И познанье – связанность узла.
Глянешь – из добра выходят зло,
Или обернется зло добром.
Не заметил? Значит, повезло.
Впрочем, все равно
вопрос ребром. –
Быть – не быть?
Сказать или смолчать?
Поговеть? А может, погрешить?
Может быть,
с начала жить начать
И учиться без вопросов жить?
* * *
Над седой равниной моря
Гордо реет буревестник.
Он еще не знает горя, –
Революции ровесник.
Он и грома не страшится, –
Здесь хозяин, а не гость он.
Но история свершится, –
Он истлеет белой костью.
А над той морской равниной
Неустанно ветры веют,
Да безмозглые пингвины
Меж утесами жиреют.
* * *
В Александровском садочке
Черный дым валит из бочки.
Жарит в ней Демьян злодейку
В устрашение врагам.
«Не тяни – кричит – резину,
Подливай быстрей бензину,
Жарь злодейку, что индейку,
Сунув в бочку вверх ногами.
Чтоб буржуи не дышали
И вождей не обижали,
Пусть понюхают вначале
Революции обед!»
Сам Демьян сидит у бочки,
И в блокнот чиркает строчки.
Чтобы люди не дичали,
Честно трудится поэт.
* * *
Жил писатель, кличка – Горький,
И поэт по кличке Бедный –
Горькой бедности основа.
Маяковский им светил.
Но на утренней на зорьке
Неизбежно и победно
Встало солнце Бога – Слова,
И не стало тех светил.
Не скажу: «Не стало горя».
Не скажу: «Беду изжили».
Просто люди захотели
Это горе превозмочь.
«Буревестники» над морем
покричали, покружили
И на запад улетели,
Где еще, как прежде, ночь.
* * *
Я глаголы люблю шипящие,
Оглушенные тишиною.
Словно чайки они, парящие
Над бушующею волною.
Даже, если
штормит под чайками –
Неподвижны над морем чайки.
Голоса их полны отчаянья,
Но касанья волны – случайны.
* * *
«Смеяться, право, не грешно
Над тем, что кажется смешно …»
Судить об этом не берусь,
Но, если кажется, крещусь.
* * *
Мы все
на Петроградской жили, –
Братва, не битая никем.
Портвейн из горлышка глушили
В прокуренном парадняке.
Мы задирали, но не здешних,
До крови дрались во дворе.
Любили девушке безгрешных
И провожали на заре.
В х»«клеша
по Чкаловскому чинно
Мы совершали наш вояж.
Не матерились беспричинно
И посещали Эрмитаж.
Читали мы Хэмингуэя,
Верхарна знали наизусть,
Но замирали, столбенея,
Когда звучало слово Русь.
ЮГО-ЗАПАД
Нагромождение домов.
Кругом коробки.
Кружат обертки эскимо
На грязной тропке.
Стоят рекламные щиты.
Бензина запах.
Для петроградской нищеты
Есть Юго-запад.
* * *
На Черной речке что хорошего,
Когда здесь Пушкин согрешил?
Но так уж Промысел решил,
А, впрочем,
– кто помянет прошлое …
Здесь в очарованную небыль
Колдун поэта уносил.
В последний раз он видел небо,
Впервые помощи просил.
КАРУСЕЛЬ
Возле карусели
Шум и суматоха.
Звери все расселись
По местам неплохо.
Зайчики – в трамвайчики,
Львы – в автомобили.
Едут и смеются.
Бога позабыли.
Весело кричали:
«Эх, на карусели!»
Зайчиков вначале
Хищники поели.
Зайчиков жевали,
Песни распевали,
Не доехав круга,
Скушали друг друга.
* * *
Рифма глагольная
может колоться
Так, что захочется
с горя напиться,
Но невозможно с нею бороться,
Коль не умеешь
в рифму молиться.
А Шестокрылый
гневно глаголет:
«Жгите глаголом
сердце людское!»
Рифма глагольная
сердце мне колет,
Колет – не жжется,
и нет мне покоя.
* * *
Не люблю я бездельников,
Не люблю хитрецов.
Колотил бы по темени
Томом древних Отцов.
Или Бога не ведают?
Не боятся греха?
А Господь проповедует:
«Любите врага!»
Мужика нынче дельного
Не отыщешь нигде …
Ненавижу бездельников …
Что скажу на Суде?..
* * *
Мужик в мороз топор берет,
Кору по кругу обдирает,
И знает – дерево умрет,
Как все живое умирает.
«А пусть не застит мне окно!
Оно красиво, нету спора,
Да батьке я твердил давно,
Чтоб подле не сажал забора».
Опомнись, грешный человек!
Ведь ты с себя кору сдираешь.
Свой укорачивая век,
Себя ты этим убиваешь.
Когда иссохнет от тоски
Твоя несытая утроба,
Сосна не даст тебе доски.
Тебя схоронят, но без гроба.
* * *
Что же ты, брат Серега?
Мы ведь одна семья.
Ты забываешь Бога –
Заболеваю я.
Что же ты пьешь без меры,
Смерти тоску тая?
Ты вот теряешь веру,
А умираю я.
* * *
Мы суетимся все.
Кто строит храм, кто дачу,
А кто-то –
«нового порядка» план.
Капканы, расставляя на удачу,
К Мамоне попадаемся в капкан.
Ее приманки нынче
так разнообразны,
И цель ее доступна и проста.
Порою хочется
остаться праздным,
Махнуть на все рукой –
сойти с креста …
* * *
Мой враг развратен и коварен.
Его разведка глубока.
И, если я его ударил, –
Не увернусь от кулака.
И Божий суд ему не страшен,
Его укором не проймешь,
Он в бела Ангела украшен,
Но в глубине сокрыта ложь.
Вот он подходит ближе, ближе –
Клинком блистающая месть …
О, Боже правый, что я вижу?
Что враг мой – это я и есть.
* * *
О, нет, Петрополь не умрет, –
Переживет вражду и смуту,
Оторопеет на минуту
И снова двинется вперед.
Его движенью все не в счет, –
Ни Бог, ни ветреная Муза.
И ночь, как черная медуза,
Над Черной речкою течет.
Но очарованный поэт
Петрополем впотьмах проходит
И ночь неспешно переводит
В прозрачный розовый рассвет.
* * *
Скажи, о чем Твоя печаль,
Пречистая Надвратная?
«Стихи, что отданы в печать, –
Утрата безвозвратная.
И не твои они уже –
Читателю отрада,
А пустота в твоей душе –
Печальная награда».
* * *
Нет милее белой Ладоги,
Где былинная река,
Где всегда двойные радуги,
И в курганах берега.
На могиле, на Олеговой,
Отпечатан Ольги след.
Здесь по Волхову
проследовали
На ладье Борис и Глеб.
Белой Ладоги красивее
Отыскать я не берусь.
Не зови ее Россиею!
Эта весь – Святая Русь.
* * *
Если в воду заглянуть
Темной ночью при луне –
Ты увидишь там луну,
Но лежащую на дне.
Струи ладожских дождей
Отражают купола,
Лики праведных вождей –
Православные дела.
Нашу праведную Русь
Помнят воды под луной,
Нашу ложь и нашу грусть,
И слезу Лопухиной.
* * *
Побелел былинный Волхов,
Побурели берега.
Лес еловый смотрит волком
На осенние луга.
Над раскисшею дорогой
Дорогая сердцу грусть …
Любоваться, жаль, немного
Мне тобой осталось, Русь.
Я осенний твой прохожий,
И молю издалека –
Пусть в Небесном
Царстве Божьем
Будут осень и река.
* * *
В Старой Ладоге новый раскоп.
Археологи ищут добро –
Над рассохшейся спорят доской,
Черепки собирают в ведро,
Углубляются в недра веков –
В те глубины, где тленье царит …
Над раскопом парит Саваоф
И грядущее Словом творит.
ПОСАДСКИЙ
Вот интуристы идут по улице,
И улыбается переводчица,
А я посадский,
и мне ссутулиться,
Идя навстречу, зачем-то хочется.
Бежит дворняга своей дорогою,
А я в кирзовых – меня не трогает.
Вам до Парижу –
рушник-дороженька,
А я посадский,
и Русь дороже мне.
РОЩА
Хлещет дождями июль, полощет
Струями по траве.
Свищет черемуховая роща
Розгами голых ветвей.
Помнишь ли – роща упала в апреле
Облаком с высоты?
Помнишь, как хлопьями полетели
В мае по ветру цветы?
Рощу поставила на колени
Жирных червей орда.
Нет ни листа. Пустота и тленье.
Черная пустота.
И, обнажившись под непогодиной,
Не дождалась зимы.
Роща, ты роща, а проще – Родина,
Ну, а короче – мы.
ХРАМ
ГЕОРГИЯ ПОБЕДОНОСЦА
Вот присел он, словно чайка,
На площадке крепостной –
Храм отваги изначальной
И любви непоказной.
Цепь – серебряные звенья
Колокольный тянет звон.
На зеленые каменья
Раскатился бастион.
Те каменья солнце греет,
И шлифует вешний лед.
Все от времени стареет,
Время движется вперед.
И в потоке лихолетья
Благовестия гонцом
Все летит через столетья
Ратник с радостным лицом.
* * *
Археологи, студенты
Развеселые, простые,
Роются в земле былинной
Ради древности седой.
Но, безусые, смеются, –
Ты уж, Господи, прости их! –
Над моею очень длинной
И седою бородой.
* * *
Прошлась как циркулем коса …
Трава сказала: «Ох!»
И проскользнул на небеса
Ее зеленый вздох.
Зачем я взялся за косу
И совесть оскудил?
Я лучше б погулял в лесу
Иль ясень посадил.
МИРАЖ
Евгении
Ты рождена июльским зноем –
Мираж таврических степей,
Родник, журчащий предо мною.
Колени приклони и пей!
И я, иссушенный, однажды
Поверю в сказку наяву,
Подобно Иову возжаждав,
Тебя с надеждой призову.
И припаду к тебе устами,
И осушу тебя до дна,
И ты в мою вольешься память,
И станешь больше не видна.
* * *
Заплачь, любимая, заплачь,
И я заплачу.
Счет наших общих неудач
Уже оплачен.
И мы оплакали его
Дурные вести.
Нет радостнее ничего,
Чем плакать вместе.
ПАСХАЛЬНОЙ НОЧЬЮ
Е.И.П.
Ты земная лишь отчасти
И отчасти неземная.
Ты предчувствуешь несчастье,
Ничего о нем не зная.
Я страшусь твоих пророчеств
Все сильнее и сильнее.
Жизнь становится короче,
Ночь становится длиннее.
За тобой – в огонь и в воду,
Прорастая сердцем в сердце.
К крестному пристроясь ходу
Неизвестных страстотерпцев,
Мы идем с тобой к причастью
Ощупью пасхальной ночью.
Ты – предчувствуя несчастье,
Я же – счастие пророча.
КРЕЩЕННЫЙ
Он был страшен, тот бомж,
В предвкушении дани,
Что приставил мне нож,
Угрожая гортани.
Он дышал, что удав,
И, от страха тупея,
Я сказал: «Я бы дал, –
Только нет ни копейки».
Помолиться? О чем,
Если я обреченный?
Я спросил: «Ты крещен?»
Он ответил: «Крещенный».
Он глаза опустил,
И сказал: «Извиняюсь …»
Я ему все простил
И с тех пор изменяюсь.
ТРИЗНА
На стене висит икона,
За стеною снег и небо…
Стынет стопка самогона
На столе с краюшкой хлеба.
Друг мой стынет у крылечка
Под бумажными цветами,
Нынче трезвый безупречно,–
Даже снег на нем не тает…
Нас поставил на колени
Самогона гад ползучий.
Другу – все уже «до фени»,
Он ведь смолоду везучий.
Мы сидим на этой тризне,
Молча пьем, ослабив вожжи.
Счастья нету в этой жизни,–
Кто-то – раньше, я – чуть позже.
* * *
Протопчу тропу на ключик
По зелену, ровну полю,
Чтоб святой воды отведал
Всяк прохожий, коль не тать.
Чтоб студёной и колючей
Дал Господь водицы вволю:
Ратнику – познать победу,
А монаху – благодать.
ДОРОГА НА ЛАДОГУ
Поля, перелески, ивняк или ельник
Мелькают за пыльным окном.
В вагоне пустом, одинокий бездельник,
Борюсь с набегающим сном.
Глаза прикрываю, и танки с крестами
Проламывают ивняки.
Очнусь отрешенно – святыми местами
Я мчусь по долине реки.
Здесь жизнь положила родная пехота,
Давно уж травой поросли
Землянки, обломки разбитого дота,
Разбитое сердце Земли.
КРАПИВА
Среди цветов торчит крапива,
Не выполота, как на грех.
* * *
Там, за плёсом лес сосновый,
Дух брусники и смолы,
Струи воздуха лесного
Жаром трогают стволы.
Не дремучий и не мрачный,
А прозрачно золотой.
Лес прогулочный и дачный
И зовущий на постой
Лишь под утро остывает,
Погружается в туман
И туманом прикрывает
Лесорубов сонный стан.
Только крякает дергач,
Словно траками тягач.
Она стройна, она красива
И даже ростом выше всех.
Но чтоб добраться до крапивы,
Придётся вытоптать цветы.
Так алкоголик кружкой пива
Крушит красивые мечты.
А, может, пусть растёт крапива,
Её не так уж страшен гнёт.
Она по-своему красива.
А осенью сама умрёт.
ИЗ ГЛУБИНКИ
В само-т наше захолустье
Продвигается прогресс.
Давеча сменял без грусти
Мерина на «Мерседес».
Поменял косу на триммер,
Конный плуг на мотоблок…
Во дела! Меняю имя:
Был крестьянин, буду лох.
ВСТРЕЧНЫЙ ПОЕЗД
Качается вагон
Прообразом комфорта.
Мгновенье – грохот, звон,
Аккорд железный «форте»!
Промчался эшелон,
Терзая страхом душу.
Я вышел на перрон,
Как с корабля на сушу.
ОЗЕРО
Сегодня озеро зеркально
И неподвижно вроде бы,
Как озеро. душа печальна.
Ну что ж, должно быть, изначально
Очерчен круг моей судьбы.
Но если в озеро вглядеться,
Как в глубину души своей,
От совести куда мне деться –
Остановиться может сердце,
Заметив струи злых страстей.
Гляжу, пронизывая воды.
А солнце блещет в вышине.
Здесь тишина, там непогоды,
Здесь отраженье небосвода,
Кипят ключи на самом дне.
ТУЧКА ЗОЛОТАЯ
Седьмой десяток лет
гляжу на эти тучи,
А тучи всё плывут,
плывут туда-сюда.
Но где же их конец?
Я знаю: неминучий
Есть у всего финал,
и есть конец всегда.
На них глядел поэт,
и тучку золотую
Заметил он давно –
на рубеже эпох.
Да вот она, гляди!
Плывёт в страну святую.
Я тоже уплыву
за нею вслед…
Дай Бог.
НА СВЯТОМ ОЗЁРКЕ МЕЛЕКСА
Крестный ход идёт по склону,
Огибая камыши…
Неустанно, непреклонно
Люди движутся в тиши.
Только розовая зорька
За идущими следит.
Вот и тайное озёрко
Из-за тальника блестит.
Крестный ход – души движенье
Без начала и конца,
Чтоб увидеть отраженье
Божьей Матери лица…
Чтоб святой воды напиться,
И земной поклон отдать.
Для кого-то – небылица,
Для крещеных – благодать.
* * *
«Взбегу на холм и упаду в траву…»
Н.Рубцов
Мне уже не взбежать на холмы
Потому, что в груди моей дверца.
Точно узник в неё из тюрьмы,
Всё колотится рваное сердце.
У подножья холма упаду
И увижу виденья нежданно –
Уходящую ввысь лебеду
Сквозь листву векового каштана.
Жизнь моя предо мной проплывёт
По стремнине лесного потока,
А кукушка назад позовёт
Уходящей России потомка.
Среди этих прохладных осок
Затеряться – какая удача!
Вот коснется виска колосок
И от радости сердце заплачет.
* * *
Ветер выл как будто леший,
Оголяя лёд пруда.
С бородой заиндевевшей
К ночи я забрёл сюда.
Ты брала ведёрком воду,
Улыбнулась: «Не балуй».
И замкнул мою свободу
Долгий-долгий поцелуй.
От мороза губы пряча,
Целовались мы с тобой.
И меня к губам горячим
Приморозило судьбой.
* * *
В монастыре – приют сирот.
Послушниц поприбавилось.
Не глянут в сторону ворот,
Когда идут на «правило».
Все пострига в томленье ждут,
Соблазнов опасаются.
А пареньки вдоль стен идут,
Притихшие, смущаются.
И лишь одна из них ушла
Тайком. И не спросила вот…
На Пасху сына родила,
Что Ангела, красивого.
СТАРЫЙ МОНАХ
В чудеса ты веришь?
Их на свете много.
Или ты безбожник?
Отвечай, старик!
Я за всё отвечу.
Верую я в Бога.
Что до веры в чудо,
К чуду я привык.
КРЕСТ
Каменный крест на развилке стоит,
Вросший в ромашки.
Под перекладиной гадина спит
В пёстрой рубашке.
Крест на распутье выбора ждёт.
Выбор приемлю.
Тихой молитвою жребий падёт.
Кланяюсь в землю.
СВЕТ
Закат был и чист, и светел,
Подсвечивал свод ночной…
Зачем он во тьме светит –
Таинственный, неземной?
Но что я сделал на свете
Хорошего? Ничего…
А Свет, Он во тьме светит,
И тьма не объяла Его.
И те, за кого мы в ответе,
Уже далеко ушли…
А Свет и для них светит,
И даже – по край земли.
И вспомнить пора о смерти,
Не слишком ли мы смелы?
А Свет, Он с Небес светит
И выйти зовет из мглы.
* * *
Послушнице А.
Ты выбрала Христа и умерла для мира.
Ну что же, твой Жених достойнее меня.
Так отчего душа, как сломанная лира,
Уже не может петь, торжественно звеня?
Ты возлюбила Свет из темноты кромешной
И ножницы легко трехкратно подняла.
Ты свет моей души, истерзанной и грешной.
Но ты, мой свет, её к спасению вела.
Иного нет пути, спасенье непреложно,
И нету ничего сильней святой любви…
Я за тобой иду – мне всё теперь возможно.
Не обмануть меня и не остановить.
Благослови, Господь! Нас Вечность обвенчает,
Отчаянье уйдет, соединится дух.
Я за тобой иду, нас Ангелы встречают…
А для забытых тел – земли могильной пух.
ЭПИТАФИЯ
Ушел он молодым не оттого, что «вышел»,
Не оттого, что шел неведомо куда,
Не оттого, что всё уже из жизни выжал,
А просто от любви, ушедшей навсегда.
* * *
Отчего ты, мой друг, одинок?
Оттого, что с тобою не Бог.
От поганца, кто твой государь,
Разбегается всякая тварь.
ИЗМЕНА
Христос присутствует повсюду,
Хоть мир давно во зле лежит.
Иуда за Христом спешит,
Но презираем мы Иуду.
Греху любовь не одолеть,
Её измена лишь остудит,
А совесть тайный грех осудит,
И станет жгучей, словно плеть,
Покуда тяжкое страданье
Не истребит измены страсть,
И восстановит покаянье
Любви Божественную власть.
СОЛОВЬИ
Соловей запел один,
А после – два,
Соловьям необходима
Молва.
Мне ж для пения нужна
Тишина.
Не мешайте, соловьи.
Ночь темна.
И замолкли соловьи,
Звон потух.
Что ж невеселы мои
Мысли вслух?
Ночь затихла, не спеша
Негу пьёт.
Без соловушки душа
Не поёт.
* * *
Надышавшись испареньем
Городских страстей и слёз,
Отыщу в кустах сирени
Я тропинку на погост.
Молча встану на колени.
Камень серый, крест литой.
Прах игуменьи последней
Здесь под каменной плитой.
А душа её святая
Будто дышит меж камней
И, с молитвой отлетая,
Исчезает в вышине.
Безнадежно ветер стих.
Больше некуда идти.
Где надежда обитает?
Дождь закапал по спине…
Тёплый…Старица святая
Тихо плачет обо мне.
* * *
Омыта ливнем Ладога,
Восторженно-вечерняя.
А на востоке – радуга,
Сгоревшая на черни,
Исчезла, а свечение
В душе осталось немощной
Прообразом прощения…
Крещусь. Пора ко всенощной.
* * *
Дышала холодом Нева,
А солнце жгло невыносимо,
И чайка билась в острова,
Весенней свежестью носима.
Душа волнуется весной
И дерзновенно ждёт итога
У врат Небесного Чертога
Над леденящей глубиной.
* * *
Что я оставлю на земле
На память моему потомку?
Подругу юношеских лет –
Мою походную котомку?
Десяток книжек записных –
Собранье замыслов недужных,
Воспоминаний о лесных
Походах, никому не нужных?
Быльём всё это порастёт.
Вот отчего так сердце ноет.
Любовь меня переживёт,
Но та любовь уйдет за мною.
КОЧЕГАР
Я кочегар, брат, нешутейный.
Я выгребаю жар в котельной,
Храпя ноздрями, словно конь.
Мне бешенство огня подвластно.
Колосники хрустят опасно.
Но здесь – соратник мой, огонь.
И светятся в домах окошки,
На батареях дремлют кошки,
Телами теплоту храня.
А люди сладко засыпают
И, слава Богу, не узнают –
Тепло исходит от меня.
Я топку выскребу на зорьке,
И, сплюнув гари привкус горький,
Псалом Давидов запою.
Грязищу смою, как проказу.
Вот так бы мне очистить разом
И душу грешную мою!
* * *
Ну вот, апрель уже настал,
И снег дождями изъязвился,
И у Аничкова моста
Знакомый нищий появился.
Я тоже нищий, рядом встал:
«Подай мне, Господи, прощенье!..»
Труды Великого поста
Готовят нищим угощенье.
ПЕТР
Он шведам дал отпор,
в большую вышел воду.
Он бороды обрил,
и встал на пьедестал,
Святой России дал
голландскую свободу.
И лишь Синоду
он свобод не дал.
ПИСЬМО ИЗ 37-ГО
Я пишу стихи на коленке,
Чаще в поезде по ночам.
Нас поставят когда-нибудь к стенке
Вместе с Музой моей в кирзачах.
И прочтут приговор, и исполнят.
И умчимся мы с ней навсегда
В ту страну, где стихи мои помнят,
Где ни следствия, ни суда.
Что с того, что написаны в спешке?
В них душа оставляла след.
А стихи мои, словно вешки,
Кто-то выйдет по ним на свет.
ВОЙНА И МИР
Игорю Рачилину,
ветерану Афганистана
Война прошла. И мы ушли,
Оставив все завоеванья,
Стирая из воспоминанья
Огонь предательской земли.
Прошли года, размыты лица,
И память выпита до дна.
Медаль в коробочке пылится.
Для внуков словно небылица
Та окаянная война.
Мы люди мирные уже.
Кого-то увлекла карьера…
Но у добра иная мера,
На бой зовет святая вера,
Бой продолжается в душе.
* * *
Рука редактора лиха,
Да сладко знать об этом.
Стихотворенье без греха –
Творенье двух поэтов.
Ведь если двое собрались
Под именем Господним,
Их замыслы уже сбылись –
Меж ними Бог сегодня.
* * *
Стихи, стихи – горячая слеза.
Одна слеза, и та пожары тушит!
А проза, словно летняя гроза,
Как наводненье, заливает душу.
* * *
Я о прошлом уже не пишу.
Я от пошлости страшно устал.
И уже никуда не спешу,
Безнадежно от жизни отстал.
И друзья отошли от меня.
Им невесело стало со мной.
А в стихах моих часто звенят
Отголоски любви неземной.
Я о прошлом уже не пишу
Потому, что я в будущем весь.
Я пока что живу и дышу,
Но душою не здесь.
ПРИСТАВ
Я делаю опись души.
Я делаю сказкою быль.
Вот чувства – они хороши,
А мысли – пора бы в утиль.
Я делаю опись души,
Наполненной чепухой,
С привычкою тайно грешить…
А всё-таки нет, не глухой.
Я делаю опись души,
Не ведаю, для кого.
Наверное, пристав спешит.
Не скроешься от него.
НАПУТСТВИЕ
Старинному другу
Валерию
Иди и больше не греши,
Гляди вперед, не оглянись.
Содом не сделай из души,
В Моаве тоже не селись.
Не пей за дружеским столом
Ни самогона, ни вина.
Что позади? Сгоревший дом.
А впереди любовь видна!
Лети, не оглянись, родной,
Почувствуй крылья за спиной.
* * *
Быть пьяницею плохо.
Да трезвым быть не лучше,
И трезвый не безгрешен.
Иль праведнее всех?
Такая, брат, эпоха.
Безгрешный ищет случай,
Но будет безутешен,
Когда свершится грех.
* * *
Воет собака. Ветер сдувает
Вопли отчаянья в лунную ночь.
Милая, как я тебя понимаю!
Кто нам с тобою сможет помочь?
Я вот подстроюсь в терцию ниже,
Вздрогнет прохожий на гулком мосту.
Лунною ночью нет тебя ближе,
Воющей,
воющей в ночь-пустоту.
* * *
Снег, что занавес за рампой окна.
Словно белая спускается сень.
То ли жизни белоснежный финал,
То ли просто завершается день.
Безнадежно опускается снег.
Ждать ли мне рукоплескания вал?
Или зрители уйдут в тишине?
Свет погасят, и объявят «провал»?
Я гляжу заворожено в окно.
Только – чу! – стучит в железо капель.
Время капает на снег. Всё равно
Снег растает, и настанет апрель.
* * *
У критика крысиный вид,
Подвальная повадка.
Он души выгрызть норовит
Поэтам без остатка.
Гляди, в засаде он лежит
Подобьем субмарины.
Напрасно! Души, хоть свежи,
Но непереваримы.
* * *
Был я молод и славы жаждал
И стихи писал на рассвете.
Я строкою гордился каждой,
О своём мечтал кабинете.
Жизнь прошлась и по мне стихией,
Оставляя стихов подарки.
На закате пишу стихи я.
Кабинет мой – аллея в парке.
Ни почёта не жду, ни награды,
Не рассчитываю на случай,
Всё пишу и пишу – так надо.
И не знаю участи лучше.
* * *
Рука в невинный белый лист
Перо, как нож, вонзает.
Оно промчится сверху вниз
И душу растерзает.
Стихи нежданные придут,
Неслыханные строчки.
И на бумагу упадут
Души моей комочки.
В немом восторге перечту…
Всё пошло и нелепо.
Перечеркну, предам кресту
Души нелепый слепок.
Так завершается урок.
Что дальше? Восемь новых строк.
* * *
Мне нищий встретился в метро.
Просил на хлеб и матерился.
С сомненьем я в карманах рылся,
Но всё же сотворил добро.
Что из того, что он пропьет
Мою измятую десятку?
Я милостыню дал – не взятку!
Мне хорошо – душа поёт.
* * *
Куда уходят облака,
За горизонта прячась край?
Туда, где Иордан-река.
А дальше?
Дальше – прямо в Рай.
А вот куда течет ручей,
Влача зловоние и смрад?
В страну отчаянных ночей.
А дальше?
Дальше прямо в ад.
* * *
Греховность помыслов тая,
Изнемогает тело…
«Душе моя, душе моя,
Сего ли ты хотела?»
Хотела птицею лететь,
Старалась, что есть мочи,
Да к помыслам попала в сеть.
Дозволь мне, Господи, поспеть
Покаяться до ночи.
* * *
Что позади? Труды, страданье,
Печали мутная река,
Молитва, чуда ожиданье
И редкий проблеск маяка.
Но я гляжу без опасенья
На путь, что предо мной лежит.
Кто не спеша идёт к спасенью,
К тому спасение спешит.
КРЕЩЕНЬЕ
Помолюсь, поставлю свечку,
Отдавая Богу дань.
С топором пойду на речку,
Буду делать Иордань.
Полушубок скину – жарко,
Закатаю рукава.
Я бы спел тропарь, да жалко –
Сил не хватит на слова.
Вскрою Вечности теченье
И ладони окуну.
Подо льдом моё прощенье.
Я прощенья зачерпну.
ЛИТУРГИЯ
В церкви тихое воскресенье.
Солнце низенько. Полумрак.
«Иже всех й ко спасеньюзовы
Обещания ради благ»…
И мгновенно стихают звуки.
Напряженная тишина.
Иерея воздеты руки,
И свеча уже зажжена.
И обратной дороги нету –
Предстоятель дары несёт.
Только к вечности, только к Свету!
Литургия венчает всё.
ЧЕЛОВЕК БОЖИЙ
Иерею Алексию
Звенит синица, голос пробуя,
Пронизывает синь небес…
У нас в России всё особое –
И песня, и река, и лес,
И купол, рухнувший на «Троице»,
И колокольня без креста,
И тот прохожий, что поклонится
На церковь, помянув Христа.
Любовью Божьею отмеченный,
Он Алексеем наречён,
И прихожан всех, изувеченных
Грехами, к Вечности влечет.
У нас в России всё как водится,
Из года в год, из века в век.
И у Живоначальной Троицы
На службе Божий человек.
* * *
Как прекрасна Русь вечерняя
На пороге темноты!
Кажется, до дна исчерпана,
Но в сиянье полноты.
За рекою даль безбрежная
Нашептала мне о том,
Будто церковь белоснежная
Под узорчатым крестом
Ждет жан – сиротливая.прихо
Отчего её так жаль?
Отчего она стыдливая?
Отчего моя печаль?
Оттого ли, что дозволено
Богохульству гимны петь?
Но доколе же, доколе нам
Вседозволенность терпеть?
* * *
Осень скорбная, молчаливая
Над лесами России всей.
Осень серая и дождливая –
Это время терять друзей.
Стала голой родная рощица.
И друзей уже не вернуть.
Как мне с ними обняться хочется.
Знать, пора собираться в путь.
Осень кончится, и завьюжится.
Горизонт за лесами мглист.
Вслед за теми, с кем сердце дружится,
Я сорвусь, как последний лист.
ТРОИЦА
(акростих)
Тебе подвластны облака,
Рокочущие волны моря,
Окаменевшие века
И бездны радости и горя,
Цветы и жизнь, что так прекрасна.
А мне? Лишь воля мне подвластна.
ДУХОВ ДЕНЬ
Вот и Духов день промчался
Троице Святой вослед…
Что осталось? Нам остался
Вдохновенья вечный свет.
ЧУДО В ИЕРУСАЛИМЕ
зьмут тя…»«На руках во
Пс. 90
Пошел пасхальный звон
По черепичным крышам…
И что в том звоне он
Неслышное услышал?
Он выпрыгнул в окно,
Не добежав до двери,
И выкрикнул одно
Восторженное: «Верю».
И воском стал гранит,
Просевший под ногами.
И до сих пор хранит
Следы гранитный камень.
Я, на колени став,
Касаюсь осторожно…
У чуда суть проста,
Не верить невозможно.
ГЛАЗА
Время стерло портрет,
лишь глаза
проступают из рамы.
Проступают на черни
только крестик
да сабли эфес.
Вся Россия во зле,
на пороге
неслыханной драмы,
Но в глазах голубых
отраженье
российских небес.
Мудрой Ольги глаза,
как всегда,
молчаливо безстрастны.
У Марии в очах
безконечно
презренье к врагу.
Нежной Анастасии
глаза,
словно Пасха, прекрасны:
Благодати поток –
но поток,
что застыл на бегу.
А в глазах Алексея –
лишь боль
от предательской раны,
В них – крушение счастья
земного,
немая мольба.
Удивленье невинное –
взгляд
милосердной Татьяны:
«Милосердный Господь,
отчего
так жестока судьба?
А глаза Александры
безконечным
лныстраданием по
Оттого, что душа
за Россию
готова страдать.
Время стерло портрет.
Лишь глаза
проступают на черни.
Будто слёзы Россия
во тьму
уронила, скорбя.
И сверкают они,
отражая
тот Свет Невечерний…
Дай мне, Боже, такие
на миг,
чтоб увидеть Тебя.
МОЛИТВА
Не облегчай креста, дарованного мне,
Беды не отводи,
пусть даже выжжет душу.
Нет силы на земле
Твоей любви сильней.
Я выдержу, обетов не нарушу.
Ты для меня и умер, и воскрес,
Дал воскресенье духу моему.
Из рук Твоих я принял этот крест
И чашу из руки Твоей приму.
ПАСХА
«Пасха красная, святая,
Пасха инственная…»та
Песнопение растает, –
Подоспеет .ектенья
Крестный ход. Со всеми вместе.
Впереди фонарь и крест.
Батюшка: «Христос воскресе!»
Мы: «Воистину воскрес!»
Расшалились, словно дети, –
Поцелуям нет конца.
Разговелись на рассвете.
Лишь скорлупки от яйца...
И расходимся неспешно.
Вслед колокола звонят,
А в душе горит нездешний
Свет пасхального огня.
ВРЕМЯ
Вот скоро год я служу
В крошечной лавке церковной.
Масло лампадное тут,
Свечи, иконы, кресты.
Часто заходит ко мне
Мальчик с растерянным взором.
Новый Завет он прочел, –
Море вопросов обрел.
Я отвечаю ему
Все по уму и неспешно –
Все, что у Старцев прочел,
Или меж строк угадал.
Радостно мне, я служу,
Богу и людям я нужен.
Господи, благослови
Наши беседы и впредь!..
Вот и три года уже
Я в той же лавке церковной.
Все как всегда, только вот
Мучают боли в спине.
Часто заходит ко мне
Юноша розовощекий
С ярким огнем голубых
Сосредоточенных глаз.
Любит он так щеголять
Выправкой семинариста,
Просит невесту найти
И открывает легко
Тайны духовных глубин.
Радостно мне – все как прежде:
Я ему нужен пока,
Слушатель я неплохой…
Вот и седьмой уже год
Я в той же лавке церковной,
Без изменения все,
Только натуга сильней.
Часто заходит ко мне
Батюшка с редкой бородкой,
Грусть затаив в родниках
Светло-синеющих глаз.
Я изливаю ему
Беды мои и печали.
Слушает он и молчит.
Слушатель он неплохой,
После утешит сполна
Сладостным благословеньем.
Радостно мне: за меня
Есть помолиться кому.
ПЕСНОПЕНИЕ
Вздрогнула как-то странно
Вилочка камертона,
Вызвонили сопрано
Чистым, высоким тоном.
Будто из пустоты,
Сквозь вековую стену,
Кликнули вдруг альты,
Им отозвался тенор.
Баса густой замес
Выдвинулся незримо,
Словно сошли с небес
Ангелы Третьего Рима,
И поддержали хор
Шорохом нежных крыльев.
Следом взлетел повтор, –
И небеса раскрылись.
И просиял в ночи
Тот, Кто и был в начале.
Всякая плоть, молчи!..
Певчие замолчали.
ОТЧЕ НАШ
(Акростих)
Одиночество. Ночи свечение.
Тайнодействие Светлых Сил.
Что ж ты просишь у Бога прощения,
Если имя Его позабыл?..
Не припомнило сердце пустое.
А ведь имя совсем простое…
Шелест Ангельских белых крыл.
* * *
В нашем храме нет даже купола
И киотов нет позолоченных.
Все иконочки в лавке куплены
И гвоздями к стене приколочены.
И сквозняк – прихожанин непрошеный,
И частенько фальшивят певчие...
Но Пречистая, вся продрогшая,
Греет ручки Свои над печкою.
* * *
Смерть подошла спросить:
«Может уже пора?
Время – вам голосить?»
Молимся до утра!
Разве, всему конец? –
«Время передохнуть!...»
Ляжет на лоб венец
Благословеньем в путь.
Батюшка покадит.
Стихнет запев стихир.
Епитрахиль взлетит,
И отлетят грехи,
И просветлеет взгляд,
И отвердеет кровь…
Где твое жало, ад?
Смерть опоздала вновь.
СТАНСЫ
Моей незабвенной маме
Лидии Тарасовне
Я могилу выкопал сам.
Говорили – мне не положено...
Но не внемлю тем голосам,
Коли жизнь уже подытожена.
Литию прочел, а печаль,
Как свечу, потушил мне ветер.
Я теперь сирота на свете…
Отчего же себя не жаль?
Ты ушла, чтобы жизнь начать
В чистоте Святого Крещенья,
Чтобы вымолить мне прощенье
У Того, Кто волен прощать.
Догорели прощальные свечи.
Скоро вечер, и время – упрямо.
Мы прощаемся не навечно, –
До вечерней молитвы, мама.
* * *
Тепло, блаженство, светлый дом
С открытым в райский сад окном…
Но это не сейчас, потом,
За смерти белым полотном.
А здесь, теперь – тоска и боль,
Обрушившейся крыши хруст,
И дом наш холоден и пуст,
И быль страшней, чем небыль…
Да солона, как прежде, соль,
И все горит терновый куст,
На языке – молитвы вкус,
И я держусь за Небо.
КНИГА
«…отверзу в притчах уста Мои,
Изреку сокровенное от создания Мира».
(Пс.77.2)
Есть «параллельные места», –
Пророчества скупые строки
О том, что станет на Востоке
Таинственная чистота.
Есть «параллельные миры»,
«Антимиры», – им нету счета.
Но вот смиренно звездочеты
Несут Спасителю дары.
И очевидна пустота
Любых научных изречений
У основания креста,
Где «параллельные места»
Имеют смысл пересечений
В любви распятого Христа.
* * *
Небес прозрачна твердь,
Но непреодолима.
Спастись иль умереть
У стен Иерусалима?..
Таков вопрос.
Спасенье непреложно.
Спаси, Христос! –
Мне
это невозможно.
* * *
Тумана к ночи пелена
Прильнула к Волхову щекою,
И успокоилась волна.
И тишина… Но нет покоя
В душе. Темна у входа тень.
И медлит, медлит судный день
НИКОЛАЮ ЧУДОТВОРЦУ
По мотивам тропаря
Правило веры любя, –
Странно, но так случилось, –
Бог даровал нам Тебя,
Ты воздержанью учил нас.
Чтобы у края пропасти
Бога спокойно славили,
Ты – это образ кротости,
Веры и Православия.
Ты наш смиренья столп,
Бедностью богатеешь.
Там, где Царя престол,
Царствами Ты владеешь.
Даруя и любя,
Ты нас не судишь строго.
Грешные, молим Тебя,
Ты же, безгрешный, – Бога.
ЧИТАЯ «ОТКРОВЕНИЕ»
«Как же нам со злом бороться?»,-
Старцу юноша твердит, -
«Ведь в конце от инородца
Выйдет зло и победит».
Старец погрозил негрозно:
«Ишь, чего нагородил!
А со злом бороться поздно,
Зло Спаситель победил»
* * *
Неделя о мытаре
И фарисее,
Слезами омытая,
Грехами засеяна.
От этой точки
Живем с опаской.
Набухнут почки,
Настанет Пасха.
И то, что сеяли
На фарисея,
Спасенья семенем
Мы пересеем.
* * *
Все стихи мои – неправда, –
в них меня ты не узнаешь.
Все стихи мои – не правда,
а мечта моей души.
В ней живу я перед Богом…
Если это понимаешь,
Обо мне убогом вспомнишь, –
встретишь Ангела в тиши.
* * *
Приглядись, каков попутчик
Поприще творит,
И прислушайся получше,
Что он говорит.
Не пустыми ли мольбами
Помнятся слова?..
Даниил, он жил со львами,
Но…
с людьми сперва.
МАРТОВСКОЕ
Все девушки встречные с шариками,
А женщины все с цветочками.
А лица все – словно Шариковых –
Всё мрачные и порочные.
А что за праздник – не спрашивай.
Праздник весенних блудниц.
И солнце такое страшное,
Что тени падают ниц.
Но жаждет, как прежде, праведник
Священнического сана…
Сегодня и правду праздник –
День судный – восьмое нисана. *
________
* Нисан – в Ветхом Завете первый месяц года (март).
Начало летоисчисления от сотворения Мира.
ДВАДЦАТЫЙ ВЕК. 60-ЫЕ
Мы не верим в любовь,
Не боимся тюрьмы.
Горяча наша кровь –
Некрещенные мы.
Все – сполна и теперь…
А потом? Пустота…
Приоткрытая дверь,
Ожиданье Христа.
* * *
Двадцатый век – девятый вал
Г.Горбовский
Двадцатый век – девятый вал.
В России все, как водится, –
Ночь, ледяная рябь, канал,
Аврора, Сталин, пьедестал,
Аптека, безработица…
Все как всегда. Народ устал.
Спаси нас, Богородица!
* * *
Он подкатил на «иномарке»
И сразу к храму поспешил.
На паперти раздал подарки –
По доллару в помин души.
Не скоро он из храма вышел,
Все в той же куртке дорогой,
Все тот же, – ни умней, ни выше,
Но «иномарку» пнул ногой.
* * *
О падшем скорби и молись.
Молись, чтоб Господь его поднял
Он пал на поверхность земли,
Но ниже земли – преисподняя.
И в Рай не старайся пройти
Вратами, что кажутся уже.
Ты просто у врат подожди, –
Тебя позовут, если нужен.
РОМАНУ СЛАДКОПЕВЦУ
(Акростих)
Разольется песнопенье,
Отразится в небесах…
Молит регент о терпенье,
А певцы о голосах.
Настоятель о спасенье.
ФИЛАРЕТ
Внучке Алечке
Вот инок, он врагов не судит,
Хоть с виду жалок и убог.
Его Россия не забудет,
А, главное, – возлюбит Бог.
Он маялся в оковах ржавых,
Врагов любовью поражал,
А сын его – тот всю державу
От разрушенья удержал.
И пусть терпения примером
Тебе он будет, Ангел мой,
Чтоб и твою украсил веру
Бог благодатью неземной.
КРЕЩЕНИЕ
Отмолюсь, листая календарь.
Три недели строго отпощусь.
Полным погружением, как встарь,
В проруби в Крещенье окрещусь.
И водою тело обожжет.
Закипая, вспенится вода.
Тернии грехов моих сожжет
Божьей благодатью навсегда.
И увижу мир уже другим, –
Радостным и горьким, как полынь.
Крест приму из праведной руки:
«Грешного меня Ты не отринь!»
* * *
Сладко пахло ладаном
В храме и окрест.
Мальчик пальцы складывал
В троеперстный крест
И, смиряясь, без гордости
Лоб перекрестил…
Но не ведал горести
Крестного пути.
СПАС НЕРУКОТВОРНЫЙ
Образ Спаса Нерукотворного.
Изливающий благодать
Благочестия непритворного…
Кто там хочет его предать?!
Все, что создано, будет продано.
Не останется ничего,
Даже Питера, даже Родины.
Кроме Образа одного.
ЮБИЛЕЙ
Окно в Европу прорубили,
А стекла вставить позабыли.
И вот уж целых триста лет
На сквозняке кружатся лютом
Игриво-праздничным салютом
Обертки импортных конфет.
* * *
В этом городе
мрак и ненастье,
А над городом – грозные силы.
В этом городе
спит мое счастье,
И за городом –
предков могилы.
БЛАЖЕННАЯ КСЕНИЯ
Часы летят неслышно, словно совы.
Часовня на ще. У крестакладби
Не слышно ни молитвенного слова,
Ни шелеста кленового листа…
Святых деяний не коснулось тленье.
Вот женщина бесшумно вдоль оград
Прошла к часовне, встала на колени…
И шепот:
«Господи, прости мой мирный град!»
* * *
Петербург даже осенью светел,
Летом – шумен, тенист и душен.
Лишь зимою при лунном свете
Он свою открывает душу.
Неприступен он, неприкаян,
Не приемлет слов покаянных.
Словно город, что строил Каин
Для детей своих окаянных.
Прикрываясь витрин личиной,
Отвергает царей, поэтов.
И любовь к нему беспричинна,
Безотчетна и безответна.
* * *
Что растерянно-тревожно,
Словно прежде, в старину,
Смотришь, Запад осторожный,
В непонятную страну?
Хоть Европа и стара,
В кулаки сжимает пальцы,
Словно мы – неандертальцы,
Разве что без топора.
Нам оружие не нужно.
Вам – топор необходим.
Мы с невидимым оружьем
Сим, пожалуй, победим.
НА КРЕЩЕНЬЕ
Памяти Николая Рубцова
На Крещенье умер Николай,
А другой уже родился где-то,
Чтобы ни двора и ни кола,
Что у нас положено поэту.
Чтоб не для богатства и венца
Петь самозабвенно, как молиться,
Чтоб успеть в предчувствии конца
Родины в Крещенье причаститься.
«МАКДОНАЛЬДС»
Трамвай грохочет катафалком
По лицам желтоглазых луж.
Мы умерли, но нас не жалко,
Мы не из тел ушли – из душ.
Мы родились от страсти грешной,
Во мраке прожили свой век,
И умерли во тьме кромешной,
Где только пища – человек.
Мы – питерцы, «творцы истории».
Реклама – наш иконостас.
Зияет топкой крематория
Макдональда разящий глаз.
МЕТРО
Пиво и пот, и чеснок, и «шанель»,
Хохот, бутылок звон.
Грохотом переполнен тоннель.
Мчится метро вагон.
В этом вагоне промчусь и я
В недрах земли сырой,
След за собой оставляя зиять
Круглою, черной дырой.
Против психоза толпы и уз
Разноязыких вер –
«Все эскалаторы только на спуск» –
Я пробираюсь вверх.
Вверх, где бульвары, где синь пруда,
Вверх, где синицы свист.
Может, один я стремлюсь туда?
Все эскалаторы – вниз…
ЗАРИСОВКА
Пьяный «монах»,
обнимающий дамочку
в мини-манто,
«Протоиерей»
с сигаретой во рту
возле мэрии лозунг держали.
Не равнодушны они
и, наверно, пекутся о том,
Чтобы свободно жилось
православным
* * *
За Черной речкою фабричной,
Откуда крестный путь до Мойки
Выстукивают электрички
Копытами полночной тройки.
Подхваченный пролетом быстрым,
За электричкой снег взовьется.
И смолкнет ночь, и хлопнет выстрел,
И вечность эхом отзовется.
ПИТЕРСКАЯ ПОРОДА
Листья блестят на асфальте,
Мокрый чернеет тополь…
Нас же сюда не звали,
Нас поманили только
Мокрые эти крыши,
Бездны глухих каналов
Вслушаться – и услышать
Голос большого в малом.
Теплится – в род из рода,
Чуть озаряя лица,
Питерская порода.
Мы, перелетные птицы,
Мы, надышались горя,
Птицами, словно в просинь,
Рвемся весной за город,
А воротимся в осень.
Листья блестят на асфальте,
Мокрый чернеет тополь.
Нас же сюда не звали!
Нас поманили только…
ГОСПИТАЛЬ
…любите врагов ваших,
благословляйте проклинающих вас.
Мф.5.44
Благословлю Господа
На всякое время.
Благословлю госпиталь,
Страданий бремя,
И скальпеля быстрый
Пролет полукругом,
И капелек бисер
На лбу у хирурга,
И нявший пулюпри
Эмалевый таз,
И черное дуло,
И глянцевых глаз
Стрелка окаянного
Прищуренный блеск,
Чтоб в час покаянья
Он в петлю не влез,
И в царстве ночи
Лучи любви…
И ты меня, Отче,
Благослови!
ДВА ПОРТРЕТА
Е.Н.К.
Девица в ситцевых одеждах…
Портрет украсил интерьер.
За ней морской волны барьер,
И парус - вестником надежды.
А вот другой: в летах жена,
И грусть, и мудрость взором льется,
В лице любовь отражена…
Но тот же профиль узнается.
* * *
Забежал. Чайку попили,
Посидели за пирожным,
Ни о чем поговорили –
О пустом и о порожнем…
Но явилось незаметно
За спиной у разговора
То, что зреет безответно,
Что рождается от взора…
ГОБОИСТ
Губами влажными
сжимая нежно трость,
Напрягся гобоист,
вдохнув до хруста,
И Землю и Вселенную
насквозь
Пронизал звук
и медленно, и грустно.
И грузный Шар Земной
заметно полегчал.
И грозный мир,
что был немым от века,
Познал источник
всех земных начал –
Не речь еще,
но голос человека.
Так одиноко
в лунной тишине,
Листая ноты,
шелестя листами,
Пел сомкнутыми
гобоист устами,
Но и без слов
понятен был вполне.
* * *
Стол поэтессы безподобен –
Красив, а главное, – удобен,
И монолитен, как гранит.
Хранит за дверцей из ореха
Страницы трудного успеха
И страсти юности хранит.
Так вот где классик обитает!..
Сюда, наверно, прилетает
Полночный Ангел в тишине.
Но что ж хозяйка не встречает?
Или меня не замечает?
Ее, должно быть, дома нет.
Ах, нет, на кухне в уголочке
Дописывает стих до точки
Там, где застал ее сонет.
В листок, как в зеркальце, глядится.
На блюдце капает водица…
Ее и вправду дома нет.
ТАЙНА
Мой дедушка крестьянин был.
Зачем он в глушь бежал?
И чей Георгиевский Крест
за образом держал?
И почему в его дому
молитвенно тепло?
О чем осенний плачет сад
сквозь мутное стекло?
* * *
Борода моя седа.
Глубоки морщины.
Впрочем, это не беда,
Если у мужчины.
Те морщины возле глаз, –
Знать, смеюсь порою.
Борода меня предаст,
Душу приоткроет.
* * *
Он стоял, перегаром дыша,
Был он грязен и жалок, и все же
Я не подал ему ни гроша.
Он сказал: «Сохрани тебя Боже!».
Глянул: за отворотом плаща
Проблеснул исцарапанный орден.
И, в душе оправданья ища,
Понял я, что для Рая не годен.
МОЛИТВА
Дай, Боже, иссушить
Постом вседневным тело,
Дай силы послужить
И словом мне, и делом.
Дай, Боже, Твой глагол
Живительный дослушать.
Пусть совесть глубоко
Испытывает душу.
Дай, Боже, умереть,
Впитав прощенье слухом…
К России прикипеть,
А не примерзнуть духом.
* * *
Когда страстей отхлынет вал,
Оставив легкое томленье,
Небес неведомый кристалл
Поманит в Горнии селенья.
И ты почувствуешь, что стар,
Что суета земли безсильна,
Что смерти благодатен дар,
Смешон старик любвеобильный.
СТАРАЯ ЛАДОГА
Еду, Ладога, помолиться
У смарагдовых куполов,
Еду в волховскую столицу,
К родникам нелукавых слов.
Зачерпну десной, а не правой…
Благодати веков – река.
Там Никола, не златоглавый,
Сирый памятник русской славы,
Но не рухнувший за века.
И в Успенском испить-напиться
Монастырскою чистотой,
Где насельницы, как синицы,
Пролетают над суетой.
СЕЛО ВЫСОКИЙ ОСТРОВ
Над морем леса воспарил
Высокий Остров.
Из-под ладони косари
Взирают остро.
Захлебывается простор
Июльским зноем.
Вдали гармошки перебор,
И сердце ноет.
А церковь – любо посмотреть,
Хотя убога.
Как сладко жить и умереть
Под взором Бога!
И тут природа ни при чем
По-русски просто
Пасхальным пахнет куличом
Высокий Остров.
МОНАШЕСКИЙ МЕЧ
Шнеки дубовые, к бою готовые.
Волны морские. Заморская речь.
Весла еловые. Брони пудовые.
Шелест кольчуг от движения плеч.
Тихо в обители, молятся жители…
Братия бредит тревожно во сне.
Веки смежаются. Враг приближается.
Зоркий не дремлет дозор на стене.
Утром у звонницы старцу поклонятся.
Шоркнул из ножен монашеский меч.
Шнеки причалили, волны качали их.
Бог помогает ударить, рассечь…
Весла изломаны, брони искрошены,
Кровью забрызганы, втоптаны в грязь…
Братия к храму бредет по дороженьке,
Пот вытирая, смиренно молясь.
СТРЕЛА
На руинах, у корней ветлы,
Явлен мне – случится же такое! –
Наконечник боевой стрелы,
Разрушитель мира и покоя.
В ржавом наконечнике стрелы
Дырочка я –проверчена чудна
Хитрости далеких дней былых –
Я ее предназначенье знаю.
Рати боя ждут. Не дрогнет лист.
И, тревожа синь небесной тверди,
Мчится леденящий душу свист, –
Голос приближающейся смерти.
* * *
Воробей бочком, бочком, –
и за бочку.
Что боишься поклевать
крошки?
Я, хоть грешник-то большой,
точно,
Не обижу я тебя,
крошку.
Подожди, – мне нужно в храм
до рассвета.
Не страшись и не топорщь
перья.
Причащусь и возвращусь
светлым.
Не узреешь ты во мне зверя.
* * *
Храмы строим, строим, строим.
Суетимся и спешим.
В храм на праздник ходим строем,
Но не строим храм души.
Ждем России избавленья,
Да надежда всуе та…
Духа нашего томленье
Порождает суета.
* * *
«Все обман и неправда,
Все временно, кроме разлуки»
Н.Чудинова
Все обман и неправда,
И разлука, и поиск прозренья,
И безсмысленно слово,
И в строчку порой не ложится,
И небесные Силы
Невидимы в мiре творенья…
В этом мiре на веру одну
Я могу положиться.
* * *
Светлой памяти
Анны Павловны Богомоловой
Зимою мается душа. –
Острей предчувствие потери.
Замки накинуты на двери,
И ниже вороны кружат.
Их прижимают облака.
Бежит и кружится поземка.
Стемнело быстро, и в потемках
Слились дорога и река.
И холод властвует поселком.
И нет пристанища нигде…
Но жив Господь, – не быть беде, –
Окошком светится светелка.
Елей молитвы гонит сны, –
Старушке Аннушке не спится.
И верится, что мир продлится
Ее молитвой до весны.
ТЕЛЕГРАММА
Я тебя никогда, никогда не увижу…
Прогудят провода, замолкая вдали.
Я слова, словно бусы, на ниточку нижу,
Чтоб тебе подарить за пределом Земли.
* * *
Короче и проще,
Светлее и легче.
А мысли, – как свечи.
* * *
Прощу пощечину спроста, –
Прощенье радость обещает.
И богохульство в день поста
Прощу, ведь Бог тебя прощает…
Я все прощу, да вот беда, –
Простить могу – забыть не в силах…
Прощу и то, что никогда
Ты о прощенье не просила.
РАЗМЫШЛЕНИЯ АТЕИСТА
Православные надменны,
Разговоров не ведут.
Что не спросишь, непременно
Только руки разведут…
Я ему: «В запое – ночи.
Дочка села на иглу…»
Он молчит, потупив очи,
Точно двоечник в углу.
Я: «А власти наши? С ними
Сдохнешь – я не удивлюсь…»
Он зачем-то спросит имя,
Скажет: «Ладно, помолюсь».
Глянет грустно и светло…
И от сердца отлегло.
* * *
Остекленевший океан
Волною чайку чуть качает.
Ничто беды не предвещает,
И остров солнцем осиян.
С лица осунулись, и вот…
Что ж мы молчим?
Что станет с нами?
К нам через час придет цунами.
Ультракороткими волнами
Вцепился остров в небосвод.
А в небесах, что так прозрачны,
Предвосхищая смертный час,
Парит Архангел огнезрачный,
Ища святого среди нас.
БЕГ ПО ТУНДРЕ
Их лица на солнце краснеют,
Морозы им ноздри пекут.
Ходить пастухи не умеют,
Оленные люди бегут
Упруго, звериной повадкой,
Под грохот оленьих рогов.
Выходит табун из распадков
Рекою из берегов.
Бегут за оленями люди.
Их жизнь – это просто разбег.
И смерть передышкой не будет, –
Продолжится в вечности бег.
КИРЗАЧИ
Сунул ноги и пошел.
И тепло и хорошо,
И не сыро по весне.
В кирзачах вольготно мне,
Хоть немного в старом вкусе,
Но овчарка не прокусит.
НЕОКОНЧЕННЫЙ ПОЛЕТ
Памяти погибших
вертолетчиков Камчатки
Мы идем на бреющем.
Третий час форсаж.
На глазах стареющий
Бледен экипаж.
Бредят смертью роторы,
Свист турбины зол.
После разворота мы
Вылетели в дол.
Вылетели! Выжили!
Больше нет забот.
Кажется, мы выжали
Из железа пот.
Командир «второму»
Передал штурвал…
На подлете к дому
Вертолет упал…
Господи, помилуй!
К Золотым Вратам
Дай немного силы
Долететь, а там…
КОЛОКОЛ
Памяти митрополита Иоанна
Сжало голову.
Опять не спится мне.
Бьется колокол,
как птица,
в вышине.
Над полями,
над рекою,
над мостом
Бьется колокол,
как птица,
над гнездом.
Бьется колокол
над Русью
в тишине, –
Он без голоса.
И грустно,
грустно мне.
ПАМЯТИ 2 МАРТА 1917 ГОДА
Мы убили царя не свинцовою пулей,
Не молчаньем толпы за стеной алтаря,
Мы убили царя тем, что не помянули
Николая за царя.тогда в ектенье
На заре окаянно-свободного века
Мы хотели и Бога с небес низвести.
Неповинного нет среди нас человека.
Вот стоим на коленях и просим: «Прости!».
И молитвою слезной заходится сердце,
Покаянное слово елеем течет.
По молитвам Святого Царя-Страстотерпца
Покаянную голову меч не сечет.
* * *
Омыта ливнем Ладога,
Восторженно-вечерняя.
А на востоке радуга,
Сгоревшая на черни,
Исчезла, а свечение
В душе осталось немощной
Прообразом прощения…
Крещусь. Пора ко всенощной.
* * *
Ладоги легка волна,
Но черна и рушит скалы.
С виду – будто бы морская,
А на вкус – не солона.
Так и русская душа,
Что и в радости, и в горе,
Как бушующее море…
Да смиреньем хороша.
ВЕРУЮ
Орел двуглавый.
Трехперстный крест.
Державе – слава!
Христос воскрес.
Но вот в чем тайна
Его любви. –
Орел взлетает,
А грудь – в крови.
На запад клонит
Его полет.
Фантом догонит
И заклюет.
Я знаю меру
И все ж берусь
Прибавить: «Верую
В Святую Русь!»
* * *
Жизнь не боксерский поединок…
Держи удар!
Противник – хитрая скотина,
Силен и стар.
Терпи, молись, – и он устанет…
Удар слабей.
А Вера – основаньем станет
Твоей судьбе.
Колокола… Святые лики…
Окончен бой.
Сочтет грехи Судья великий…
Господь с тобой.
ВОСКРЕСЕНИЕ
Ночь тихая, весенняя,
Черемухой пьянящая,
Христова воскресения,
Спасения манящая.
И сказочно, но верится.
И тайное сбывается.
Постом, как чашей мерится,
А счастьем изливается.
На всенощное бдение,
Полночное стояние,
Колоколов гудение
И слёзы покаяния.
Вот этою безгрешною
Таинственною ночью
Мы видели Воскресшего
Спасителя воочию,
Очищенные начисто
В надежде на спасение.
Все кончено, все начато
Христовым воскресением.
09 мая 2002
ВСЕНОЩНОЕ БДЕНИЕ
Легко, торжественно раскрылись вдруг врата.
И Космос пуст, и Вечности дыханье,
И тьма, и тишь, и тихие уста
Вдыхают ладана благоуханье.
И только Дух клубится в алтаре,
И Ангелы кружат, служить готовы.
Я жду. Господь свое проронит слово:
“Да будет свет на утренней заре”.
Да будет сон, да будет звон полночный,
Да будет пробуждения восторг,
Да будет свет в моей душе порочной,
Да будет смерть ценою за порок.
И все исполнится, молитв не будет лишних.
Всевышний внемлет гласу моему.
Мир на земле и, слава Богу в Вышних,
И слово правды сердцу и уму.
И хор вдохнет, и дух захватит Вечность.
Поднимет свечи Вечный Канонарх.
И вспыхнет свет, и солнечный, и млечный,
И станет Светом то, что было прах.
1992
БОЖЕСТВЕННЫЕ ГИМНЫ
Из Симеона Нового Богослова
Что б ни увидел ты, найди себе во всех
Вещах учителя добра, любви, терпенья,
Учителя сладчайших гимнов пенья,
Иль в назиданье воплощенный грех.
Чтоб из величественной тварей красоты
Познать премудрость Божьего творенья.
Тогда непостижимого боренья
И созиданья смысл познаешь ты.
Будь мудрым, как змея,
но злобу всю утишь,
Скачи конем на путь добра и веры.
У кошки научись терпению без меры,
Когда она в ночи подстерегает мышь.
Подстерегает мышь, но не крадет у брата.
А волком ты не будь. Ты от волков беги.
Собакой у Владыки будь, отрадой,
Защитой от волков, присевшей у ноги.
Ты боязлив? Ну что ж, -
тогда хоть зайцем будь,
Стяжи Христа – прибежищем. И ныне
Сокройся там, где страха нет в помине,
Где Свет неизречен, и не опасен путь.
февраль 2002
ВЕЛИКИЙ КАНОН
Певчие взяли тон.
Ангелы взмыли ввысь.
Сделав земной поклон,
Тихо, душа, молись.
Бога благослови,
Имя святое Его.
Нету в тебе любви,
Доброго ничего.
Жжет покаянием грудь
Горький Андреев канон.
Скоро окончишь путь
Под колокольный звон.
Тянут грехи ко дну,
Ветры страстей шумят.
Боже, помилуй мя,
Дай хоть слезу одну.
Боже, прости, любя.
Я не хочу туда.
Мне моего креста
Не донести без Тебя.
март 2002
БЛАГОВЕСТ
Ляжет свет от звонницы
Прямо на восток.
Пономарь поклонится,
Глянет на простор.
Тихо в мироздании.
Птица не кричит.
Замер в ожидании,
Молится, молчит.
Медленно, задумчиво
Налагает крест.
Будто ветром дунуло
С высоты небес.
Благовест по малости
Набирает силу.
В храме отозвалося:
«Господи, помилуй!»
Потекло над крышами.
Сердце защемило.
«Господи, услыши.
Господи, помилуй!».
14.07.2002
* * *
Не по силам, что Бог
Заплетал, расплести вам.
И мудрейший не смог.
На совет с нечестивым
Не ходи. Упади,
И лицом – в половицы.
Не ходи, погоди,
Помолись у Божницы.
Помолись, помяни
Всех, кого еще помнишь.
Пусть решают они,
В эту страшную полночь.
Пусть решают они
Судьбы мира и брани.
Ты ж молись, уклонись
От лукавых собраний.
Помолись о душе
Своей грешной и грубой.
Ведь Архангел уже
Тронул вещие трубы.
За “совет мудрецов”
Помолись, если сможешь,
За детей, за отцов,
За ничтожнейших тоже.
Пусть не видят тебя
Те, кто судьбы решает.
Бог, убогих любя,
Их совет разрушает.
Их совет, словно прах,
Разнесётся по свету
Ты узнаешь, кто прав, –
Не печалься об этом.
февраль, 2002.
* * *
Меж цветов тропою неокошенной
Я иду неспешно на закат.
Солнцем тень моя назад отброшена,
Я – вперед, а тень моя – назад.
Жизнь, что песнь – то тихая, то звонкая.
Редко радость, чаще – боль и грусть.
Может быть, хотя бы тенью тонкою
Я еще до детства дотянусь.
Тень моих воспоминаний легкая,
Я туда, где дивный свет горит.
Солнце сядет за леса далекие, –
Тень мою навеки растворит.
март 2002
* * *
Батюшка заболел.
Слез удержать нет сил.
Благовест онемел,
К службе не пробасил.
В храме сегодня нет
Песенных голосов,
И погасили свет,
И на дверях засов.
Только, противясь злу,
Теплится тихий свет.
Отсвет лампад в углу.
Стало быть, смерти нет.
* * *
Роль моя в этой жизни пятая,
Речь хотя иногда и складная.
Вот была бы душа сораспятая,
А она, увы, теплохладная.
Я без Церкви – листва осенняя.
Уповаю на Воскресение,
На весенний, спасительный свет.
Без молитвы и без страдания
Я почти пустота мироздания.
Без Христа и меня здесь нет.
* * *
Как ты, Господь, меня любил,
Когда, исчадие Содома,
Я бил и гнал Тебя из дома.
Как Ты, Господь, меня любил!
Когда еще я грешным был,
Когда я падал ниже, ниже,
Когда в толпе кричал: «Распни же!»
Как Ты, Господь, меня любил!
Когда я ненавистлив был,
О, как Тебя я ненавидел,
Хотя и Воскресенье видел.
А Ты любил меня. Любил,
Как я люблю Тебя теперь,
Когда во свете Воскресенья
Ты все простил и дал спасенье.
Как я люблю Тебя теперь!
Не за любовь Твою к врагу, –
За веру в то, что вечно буду.
Вот я другой – Ты сделал чудо.
И не любить я не могу.
ОСТРОВ
Зеленым кораблем в пучине вод
Плывет прибежище Святого Николая.
Сей остров, – он благословен, и вот
Спешу к нему, заботы оставляя.
Отче;Прими меня, как сына святый
Открой мне тайну злой моей души.
Она скорбит и больше зла не хочет.
Прошу, от вечной смерти разреши.
Я был богат, но вот богатство прожил,
И оказалось, – можно бедным жить.
Я был красив, – теперь и это в прошлом.
Служили мне, – теперь другим служить
Доводится. Красноречив был очень,
Но вот иссяк и сей чудесный дар.
Молчу и плачу на пороге ночи.
И не оплачен грех, а я уж стар.
Я был любим, но не любил надменно.
Теперь пришла пора и мне любить,
А сил совсем уж нет, но непременно
Я должен дух греха в душе убить.
Вот я почти ничто. Закрою очи
И вижу – Дивный Свет, открою – темнота.
Прости меня, поверь мне, добрый Отче, –
Души остатками я все ж люблю Христа.
Что ж ты молчишь? Уже ли дело скверно?
Ужель и вправду близится конец?
Он очи опустил, – он молится, наверно.
Лишь Света Невечернего венец
На лике старца, – Вечности посланье.
«Ну, что ж, сынок, не мне тебя судить.
Благослови Господь твое желанье,
И, если хочешь, сможешь победить».
* * *
«…ибо Я пришел не к праведным,.
а к грешным».
(Мф.9:13)
Когда захочет Провиденье
Мой дух с лица Земли стереть,
Господь, прими мое смирение,
Позволь мне грешным умереть.
Пусть позабуду озаренья.
Пусть нищета в душе царит,
И только совесть говорит
в тиши прискорбного презренья.
Коль буду я покинут всеми,
Приму и это без стыда.
Пусть буду я Тебе, как семя,
Не ведающее плода.
И в страхе безконечной муки,
Предать мой дух благослови
В Твои карающие руки
И свет прощающей Любви.
12.07.2002
РОЖДЕСТВЕНСКИЙ АКРОСТИХ
Милости мира и Жертву Хваления
Ангелы в Вышних поют.
Радуйся рождшая нам Избавление,
И освятившая Богоявлением
Ясли – убогий приют.
РОЖДЕСТВЕНСКОЕ
Выше селений сонных,
Словно церковным звоном, –
Слышишь? – Запели сонмы
Ангелов чистым тоном.
Выше скорбящей души,
Будущего, былого,
Выше Небес, в тиши, –
Тише, – услышь, – не дыши, –
Рождается слово.
* * *
Надышавшись испареньем
Городских страстей и слёз,
Отыщу в кустах сирени
Я тропинку на погост.
Молча встану на колени.
Камень серый, крест литой.
Прах игуменьи последней
Здесь под каменной плитой.
А душа её святая
Будто дышит меж камней
И, с молитвой отлетая,
Исчезает в вышине.
Безнадежно ветер стих.
Больше некуда идти.
Где надежда обитает?
Дождь закапал по спине…
Тёплый…Старица святая
Тихо плачет обо мне.
ИМЕНИНЫ
День рожденья – для наслажденья,
Именины – для слез.
Но падение – от рожденья,
От крещения – взлет.
Нет крещенья без благодати,
Только где она?
Благодать ходит в белом платье.
А душа черна.
Сколько слез впереди? Без меры.
Но закон суров.
Ты крестил меня, – дай мне веру,
Твой святой покров.
Отче Сергий, успокой, –
Причасти своей рукой.
АНГЕЛУ- ХРАНИТЕЛЮ
Когда Ты, Ангел мой, неведом был уму,
Когда все о Тебе еще молчало,
Я робко шел к рожденью своему,
Не сознавая, преступив начало.
Когда вокруг меня клубилась ложь
Во тьме кромешной мерзости и тлена,
Ты был со мной, Хранитель мой, и все ж
Я перед идолом не преклонил колена.
Ты смог меня от смерти разрешить
Крещения таинственным обрядом,
Сказал: «Теперь иди и не греши,
И жизни не страшись, – я буду рядом».
* * *
Давай помолимся без слов
Перед лицом Его суровым.
Нам был с тобою мир дарован
И Слова кормчее весло.
Но мы оставим руль на миг,
В неизреченность уплывая
Из мира скрежета трамвая
В Эдеме несказанный мир.
У Бога истина проста:
В отчаянье сомкни уста.
Как зло и долго мы кричали,
И кто откликнулся в ответ?
А здесь в Эдеме нет печали,
И как в начале
* * *
Ты говоришь: «Узнаю точно
Я древо по его плодам.
Когда плоды его порочны,
Я за него гроша не дам»
Но вот плоды уже созрели,
И так душисты и свежи.
тру птицы прилетелиПоу
И наклевались от души.
Плоды исклеваны. О горе!
Червями закишели вскоре.
Ведь нет у дерева ограды
От злых червей. А мы и рады
И судим ближних всякий раз.
Но только Бог рассудит нас.
10.05.2002
* * *
Ты неприступен, мой Творец.
Тебя просить – пустое дело.
Скорбит душа, страдает тело
И дух, истерзанный вконец.
Я стену строил всякий час.
Грех ко греху пригнал усердно.
Но вот прошу: “Будь милосердным,
И разори ее сейчас”.
Твердит мне разум: “Отступись”.
Но дух любовью тянет ввысь.
И непонятен сам себе я.
Стена распалась на глазах.
А на лице Творца слеза
Небесных далей голубее.
апрель 2002
* * *
Бог грешников простит,
Хотя они надменны.
Я верю, непременно
Господь их посетит.
Хотя они горды
И злы, Он их исправит,
А праведным оставит
Нести свои труды.
Он Бог, Он всех пасет –
И праведных, и грешных.
Все – чада под Его щадящею рукой.
Мой друг, ты к свету тянешься? Другой
Страшится тьмы кромешной.
А Бог? Он всех простит и,
может быть, спасет.
2001
* * *
“Степь, да степь кругом…”
Когда уже силы оставили,
Когда уже слёзы нахлынули,
Слетелись сомненья и сгинули.
Слетелись, и тут же растаяли.
Что же ты медлишь, наглая
Стужа, туши рыдания.
Боже, пошли мне Ангела,
Ангела сострадания.
И Ангел откликнулся эхом,
На слово прощальное смехом, –
“Простудишься, шапку надень,
Осталось-то верст девяносто.
Вставай. Добредешь до погоста
А рядом огни деревень”.
1971
* * *
Пожалуй, что чудо, – он плакал в кино.
Он часто бродил по опушке пустынной
И с грустью глядел на закат сизо-дымный
Над городом или ложился на дно
Оврага и пальцами, вроде без смысла,
Ощупывал хвощ и сухую хвою,
И слушал, как в соснах синицы поют,
Следя за сплетением чувства и мысли.
А мысли – от жалости до состраданья.
А чувства – от боли чужой до рыданья.
Душа о бездушие билась волной.
А люди твердили: «Душа – это бремя».
Другие: «Счастливый, душа – в наше время!»
А врач заключил: «Он – душевно больной».
* * *
Немного странные сонеты
Пишу я легкою рукой.
А на душе моей покой,
Какой не сыщешь у поэтов.
Я дар у Бога не просил,
Но вот порою с удивленьем
Я повинуюсь повеленьям
Неведомых, но властных сил.
Когда ж прочту свое творенье,
Душа утешится волненьем
И радостию неземной.
Но кто рукой моею движет?
Ужели так и не увижу?
Лишь крыльев шелест надо мной.
апрель, 2002
.
* * *
Родился я на Колтовской
В старинном доме, в мезонине.
Дом сохранился и доныне,
Его построил Глуховской.
Пред ним смиренная Нева
Спокойна, стянута мостами.
А за мостами – Острова,
Необитаемы местами.
Там я гулял порою с мамой
В благословении Небес.
Теперь до преисподних бездн
Почти растерзанный рекламой,
Мой город пал, глотая страсть.
Дай Бог и мне, узрев, не пасть.
февраль, 2002
* * *
Луна на клирос заглянула –
Ослепший глаз.
Лампаду сквозняком качнуло –
Огонь погас.
А служба медленно тянулась,
Скучна была.
Свеча в подсвечнике согнулась
И оплыла.
Страницы слиплись в часослове –
Псаломщик смолк на полуслове.
И мотылек, что в стекла бился,
На лепестки цветка упал.
И только батюшка молился –
Не уступал.
ТРОИЦА
…А воздух в храме, словно мёд.
Душистою волною тает.
Входящий с паперти поймет–
Сегодня Троица Святая.
Алтарь, как будто скит в лесу,
Сквозь зелень еле проступает.
Стопа безшумно наступает
На трав укошеных красу.
Ликует в храме мир природный –
Сегодня Церковь в мир вошла
Святой, Апостольской, Свободной.
Соединились два крыла.
Лети, коль к свету есть влеченье,
Лукавый нынче в заточенье.
11.07.2002
* * *
Я живу, чтоб умереть.
Жизни узкая полоска.
Знаю я – свече гореть
Ровно столько, сколько воска.
Я умру, чтоб вечно жить,
Чтоб к ногам Царя и Бога
Все, что нажил, положить.
Только нажил я немного.
Что ж, прости меня, Отец,
За печальный сей конец.
Добродетель малой мерой
Мерит грешное житье.
Много только светлой веры
В милосердие Твое.
* * *
От ягеля, что гол и сух,
Сладчайший льется запах винный.
Лежу недвижно. Ловит слух
Шуршанье ножек муравьиных.
А воздух меж камней течет,
Подобно серебристой слюдке.
Лежу недвижно. Паучок
С моих очков скользит по слюнке.
И чужды городской душе
Становятся движенья, шум ли, –
Лежу недвижно, и уже
Душой во мхи вхожу, как в джунгли.
Зрачком неловко двинешь, но…
Единство с миром распадется.
Лежу недвижно, и, должно,
До самой смерти так придется.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Лишь только звонкая луна
Взлетела в слюдяные дали,
И льдом болота заблистали,
И тундра, страхами полна,
Открылась взору до гряды
Скалистых гор немые тени
Легли на мхи, рождая звон.
Как будто дрогнул камертон
В начале всенощного бденья.
И звуком полнился покой,
Архангелами окрыленный.
И я стоял ошеломленный,
Почти забыв, кто я такой,
Почти забыв, что заблудился,
Что голоден и одинок,
Как будто к Богу возвратился
И умереть уже не мог.
1975
ВЕЧЕРНИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ
ПОЛЯРНОГО ЛЕТЧИКА
Наверно старею. Часто
Жалею зверей и птиц.
Печалюсь о домочадцах,
Пугаюсь ночных зарниц
И с болью слежу из кабины,
Пока прогреваю мотор,
Как в реве дрожат рябины,
Оранжевый пряча взор.
Я рву тишину по тундрам.
Мой винтокрылый “змей”
Несется в призыве трубном
Четырнадцати поршней.
Медведь – ошалелым лешим –
Метнется в распадок с круч,
Услышав, как лопасть режет
Сырую усталость туч.
Я весел. Я верю в удачу.
И все ж, на исходе дня
Усталый, почти что плачу:
“Боже, прости меня”.
* * *
А ветер к вечеру крепчал.
Кричали чайки ошалело.
Вода вскипала и белела,
Дрожал встревожено причал,
Когда волна, набрала силу,
Врываясь в гулкое нутро
И пена била серебром
Сквозь щели ветхого настила.
Горели где-то города,
Хрипели, падая, солдаты,
И кто-то в ночь кричал: “Куда ты?”.
И ночь молчала: “Никуда”.
По всем приметам быть беде, –
Нигде уже не слышно шутки,
Парил над миром призрак жуткий
Братоубийственных идей.
А утром вымокший причал
Под солнышком подсох немного.
Бог миловал, и, слава Богу.
А ветер к вечеру крепчал.
РАССКАЗ ГЕОЛОГА
Прыгаем с вертолета
В дальнем лесном краю.
Восемь часов полета,
И мы уже как в раю.
Олень подходил, невинно
Голову опускал,
И облаков лавиной
Пенился перевал.
Розовой не было краше
Наледи у ручья.
Долину назвали «Нашей»,
А раньше была ничья.
Да, мы наивны были…
А, впрочем, как посмотреть.
Оленя того мы убили
И съели, сварив на костре.
Потом аммонитом вонючим
Рванули сопок покой.
Камни катились с кручи.
Как мы гордились собой!
Искали месторожденье, –
Удача не подвела.
Но мерзостью запустенья
За нами земля легла.
Испуганными стопами
Я повернул с пути.
Боже, сотри мне память
Или хотя бы прости.
* * *
Снегами сопки серебря,
сегодня
Семнадцатое сентября
уходит.
Уходит жилкой под виском
в память,
Чтоб в вечность времени песком
падать.
Необъяснимый, словно звезд
запах,
Уходит день, восток зовет
в запад,
По сну осенне-неживых
сопок
Уходят тучи, – слышу их
топот.
АЭРОПОРТ
Гроза над взлетной полосою
Срезает бритвою косою
Безсонницы полночный бред,
Но солнце, – сила неземная, –
Рассветом тучи разминая,
Затеплило надежды свет.
Трава лежит и лижет лужи
В порывах ветра. Неуклюже
Мотает кроной мокрый кедр.
Аэропорт прокурен с ночи.
На рейс кончаются отсрочки.
Транзит на обещанья щедр.
Диспетчер прохрипел посадку.
Твой поцелуй сорвал досаду,
И гулом заглушило взлет…
И больно глазом наколоться
В глуши небесного колодца
На промелькнувший самолет.
РЫБАЧИЙ ПОСЕЛОК КОРФ
То облака, иль корабли,
Иль города плывут вдали,
То миражи, хребты ли гор?
То хлещет снег, или песок?
Тоскою выбелен висок.
Морской прибой стучит доской в борт.
То парусом или бельем
Трепещет ветер над гнильем?
И ездовых осенний рык свор.
Уже сентябрь свистит в сетях.
Висят сосульки на снастях
Безлюдный берег. И пустой порт.
Последний день или паром?
И вот предчувствие нутром,
Что и за грусть – платить добром впредь.
Проснусь в бараке поутру.
Сезон закрыт. Слезу сотру.
И стану душу на ветру греть.
* * *
Ну, вот… дожди и холода.
Начало августа – и осень…
В распадок движется вода,
В распадок ветер тучи вносит.
И нас влечет осенний зов
Туда, куда идет природа.
Лишь остановимся разок,
Вздохнем – и вброд, не зная брода.
И забурлит у ног река,
Черна, упруга и проворна.
Не глубока, не широка,
Но так коварна и притворна.
А на песчаном плесе след
Впечатан, как в душе тревога,—
Медведь прошел, но страха нет—
У нас и с ним одна дорога.
А вглубь тайги зиме назло
Все то, что двигаться способно,
Летело, прыгало, ползло,
На будущее щерясь злобно.
Так все живое каждый год
К зиме по зову труб лосиных
Спасаясь, движется вперед,
И нас, когда невыносимо,
Когда разлука и тоска,
Когда обиды и обманы
Несет осенняя река…
И я противиться не стану.
РАССВЕТ
Как со снегом воздух соткан!
Синий с золотым
Растекается по сопкам,
По хребтам крутым,
Опускаясь на равнины,
Где стада видны,
Колет изморозью спины, –
Гонит табуны,
Завивается клубами
У оленьих губ.
Ловят телочки губами,
Словно вымя, клуб.
Под вуалью бьется зыбкой
Заревой огонь…
Пастухи глядят с улыбкой,
Щурясь под ладонь.
* * *
Вот горы потеряли глубину,
Зазубрились в лучах зеленоватых,
И небо в оторочке туч лохматых
И неподвижных приняло луну.
,Чуть потянуло ветром издали
И океан в песке закопошился.
Запахло рыбой. Пеной опушился
Почти остывший краешек земли.
Безбрежный океан,
Бездонный свод небесный,
Безкрайний материк.
Вселенной нет конца.
Чины безсмысленны,
Богатства безполезны
Перед величием
Безсмертного Творца.
1975
* * *
Над парком музыка парила
И в пыльную листву лилась,
В аллей еловые перила
Плющами пышными вплелась,
В вечерней зелени сквозила
Уже остывшим ветерком,
Скользила со смычка, скользила.
И заполняла все кругом.
Но рев обрушился глумливо
На лица, листья и цветы,
На рвы, поросшие крапивой.
Сверкнули крылья с высоты.
Над парком выстрелов раскаты,
Барьеров звуковых скачки…
Невозмутимо музыканты
Беззвучные ведут смычки.
Гул самолетов дальше, тише,
И снова музыка слышней.
И снова музыкою дышит
Все, что соскучилось по ней.
И снова со смычка сочится
Она, напоминая мне
О том, что может быть случится –
О нежности и тишине.
* * *
Я любил, люблю я и теперь.
Самому мне это непонятно.
Величайшая ты из моих потерь.
Я пошел вперед, а ты – обратно.
Сеял я, чтоб вместе нам молоть.
Ты жнивье поджег рукой неспешной
От моей ты грешной плоти плоть,
И люблю тебя я безутешно.
Я молюсь. А что осталось мне?
Верю, что, и ты, сынок, страдаешь,
Молишься и в дальней стороне
Слезы покаянья утираешь.
ТУМАН
Аянка немо погрузилась
В густой предутренний туман.
За нею – спящая Россия,
Пред ней – шипящий океан.
Туман, туман на всей планете.
Морзянкою – озноб сырой.
Туман в Аянке на рассвете,
И на закате под Москвой.
Тоска туманных ожиданий,
Туманных слов полуобман.
Туман нехоженый и дальний,
Нежданный утренний туман.
А за туманом кто-то манит,
Почти забыв мое лицо.
Проснусь и выйду на крыльцо.
Туман…Я к вам плыву в тумане.
* * *
Стлаником дождь прошумел и на осыпи
Выплеснул серый кисель.
Нежится женщина пенжинской осенью,
Вяжет на солнышке сеть.
Грезит морозами розово-строгая
Тундры осенняя медь.
Женщину это нисколько не трогает,
Вяжет, отважная сеть.
Снасть ее странно, коварно запутана,
Словно событья в судьбе.
Вылови, милая, что-нибудь путное
В жизни, в реке ли, в себе.
Женщина вяжет, эвенка – красавица.
Струнами нити звенят.
Что-то глаза твои косо лукавятся.
Может быть, сеть для меня?
*.*.*.
Алеет лес, светлеет просинь,
Хрустит чуть слышно перекат.
Течет над Пенжиною осень,
Молчит под осенью река.
И в лунный, молчаливый, длинный
Ночной покой, сквозь тени туч
Гусей невидимые клинья
Роняют с клювов на лету
Свой клекот выстуженный. Где-то
Звенит бубенчик ледяной,
И тихо воет водяной,
Как пес бездомный, до рассвета.
В деревьях стынет мертвый сок.
И вот, от очагов потухших
Встают дымы – эвенов души
И внемлют осень, словно сон.
1976
ТЫСЯЧА ЛЕТ
Страшные люди из русской земли:
Взор, леденящий душу.
Непотопляемы их корабли –
В страхе и море, и суша.
Руки железны, безжалостен меч,
И неустанны ноги.
Их поклялись непрестанно беречь
Их кровожадные боги.
Тайна великая в русской крови
Света Христова, добра и любви.
Русский радушен, спокоен взор,
И до седьмого пота
Трудятся. А ведь прошло с тех пор
Тысяча лет всего-то.
ЛАДОГА
Набат, набат, набат
Над Ладогой стенал.
Горит родной посад.
Рыдает стар и мал.
Варягов рать с утра
Глумится за стеной,
Видать, пришла пора
Окончить путь земной.
Стена, она крепка –
Тараном не пробьешь,
Но крепче стен рука,
Сжимающая нож.
Мы выйдем, помолясь,
На безпощадный бой.
У нас безстрашный князь,
За нас безсмертный Бог.
Пусть нам придется здесь
Живот свой положить, –
Пойдет по миру весть:
«Варягам здесь не жить».
Орлу крылом махать
Над теми, кто убит,
А правнукам пахать
На поле страшных битв.
* * *
Осталась девушка одна
В кильватере шипящем
За морем, вспененным до дна,
И никогда не спящем.
У ног ее кипел прибой,
Над ней луна летела…
И я не звал ее с собой, –
Она и не хотела.
Осталась девушка одна,
Совсем одна на свете…
Разлуки вечная стена,
И ветер, ветер, ветер…
* * *
Мы предаемся заблужденьям.
Нерасторжимо их кольцо
От радостного в мир вхожденья
До смерти, дышащей в лицо.
И в струях сладкого обмана
Лелеем рукотворный рай,
Коварной прелести туманом
Скрывая преисподней край.
Так мы живем от века. Что ж, –
Всяк человек живущий – ложь.
Когда ж туманы суеверья
Развеет ветер Божьих крыл,
Нет, мы не каемся в неверье, –
Мы ропщем: «Где ж Ты раньше был?»
* * *
Живу, как праведник,
вдали от людных мест.
Весна. В тумане церковь оплыла.
Обугленный и накрененный крест,
И галки гулом полнят купола.
Приручено мурлычет в доме печь.
Темнеет. Все загадочнее блеск.
Все кончить. Все начать. Тетради сжечь…
В такую ночь, должно, Христос воскрес.
В такую ночь… Все кончить. Все начать.
Начать с конца, страдания и мук…
Свечу в подсвечник ставлю, как печать
На завещание себе же самому.
1971
Она скорбит и больше зла не хочет.
Прошу, от вечной смерти разреши.
Я был богат, но вот богатство прожил,
И оказалось, – можно бедным жить.
Я был красив, – теперь и это в прошлом.
Служили мне, – теперь другим служить
Доводится. Красноречив был очень,
Но вот иссяк и сей чудесный дар.
Молчу и плачу на пороге ночи.
И не оплачен грех, а я уж стар.
Я был любим, но не любил надменно.
Теперь пришла пора и мне любить,
А сил совсем уж нет, но непременно
Я должен дух греха в душе убить.
Вот я почти ничто. Закрою очи
И вижу – Дивный Свет, открою – темнота.
Прости меня, поверь мне, добрый Отче, –
Души остатками я все ж люблю Христа.
Что ж ты молчишь? Уже ли дело скверно?
Ужель и вправду близится конец?
Он очи опустил, – он молится, наверно.
Лишь Света Невечернего венец
На лике старца, – Вечности посланье.
«Ну, что ж, сынок, не мне тебя судить.
Благослови Господь твое желанье,
И, если хочешь, сможешь победить».
* * *
«…ибо Я пришел не к праведным,.
а к грешным».
(Мф.9:13)
Когда захочет Провиденье
Мой дух с лица Земли стереть,
Господь, прими мое смирение,
Позволь мне грешным умереть.
Пусть позабуду озаренья.
Пусть нищета в душе царит,
И только совесть говорит
в тиши прискорбного презренья.
Коль буду я покинут всеми,
Приму и это без стыда.
Пусть буду я Тебе, как семя,
Не ведающее плода.
И в страхе безконечной муки,
Предать мой дух благослови
В Твои карающие руки
И свет прощающей Любви.
12.07.2002
РОЖДЕСТВЕНСКИЙ АКРОСТИХ
Милости мира и Жертву Хваления
Ангелы в Вышних поют.
Радуйся рождшая нам Избавление,
И освятившая Богоявлением
Ясли – убогий приют.
РОЖДЕСТВЕНСКОЕ
Выше селений сонных,
Словно церковным звоном, –
Слышишь? – Запели сонмы
Ангелов чистым тоном.
Выше скорбящей души,
Будущего, былого,
Выше Небес, в тиши, –
Тише, – услышь, – не дыши, –
Рождается слово.
* * *
Надышавшись испареньем
Городских страстей и слёз,
Отыщу в кустах сирени
Я тропинку на погост.
Молча встану на колени.
Камень серый, крест литой.
Прах игуменьи последней
Здесь под каменной плитой.
А душа её святая
Будто дышит меж камней
И, с молитвой отлетая,
Исчезает в вышине.
Безнадежно ветер стих.
Больше некуда идти.
Где надежда обитает?
Дождь закапал по спине…
Тёплый…Старица святая
Тихо плачет обо мне.
ИМЕНИНЫ
День рожденья – для наслажденья,
Именины – для слез.
Но падение – от рожденья,
От крещения – взлет.
Нет крещенья без благодати,
Только где она?
Благодать ходит в белом платье.
А душа черна.
Сколько слез впереди? Без меры.
Но закон суров.
Ты крестил меня, – дай мне веру,
Твой святой покров.
Отче Сергий, успокой, –
Причасти своей рукой.
АНГЕЛУ- ХРАНИТЕЛЮ
Когда Ты, Ангел мой, неведом был уму,
Когда все о Тебе еще молчало,
Я робко шел к рожденью своему,
Не сознавая, преступив начало.
Когда вокруг меня клубилась ложь
Во тьме кромешной мерзости и тлена,
Ты был со мной, Хранитель мой, и все ж
Я перед идолом не преклонил колена.
Ты смог меня от смерти разрешить
Крещения таинственным обрядом,
Сказал: «Теперь иди и не греши,
И жизни не страшись, – я буду рядом».
* * *
Давай помолимся без слов
Перед лицом Его суровым.
Нам был с тобою мир дарован
И Слова кормчее весло.
Но мы оставим руль на миг,
В неизреченность уплывая
Из мира скрежета трамвая
В Эдеме несказанный мир.
У Бога истина проста:
В отчаянье сомкни уста.
Как зло и долго мы кричали,
И кто откликнулся в ответ?
А здесь в Эдеме нет печали,
И как в начале
* * *
Ты говоришь: «Узнаю точно
Я древо по его плодам.
Когда плоды его порочны,
Я за него гроша не дам»
Но вот плоды уже созрели,
И так душисты и свежи.
тру птицы прилетелиПоу
И наклевались от души.
Плоды исклеваны. О горе!
Червями закишели вскоре.
Ведь нет у дерева ограды
От злых червей. А мы и рады
И судим ближних всякий раз.
Но только Бог рассудит нас.
10.05.2002
* * *
Ты неприступен, мой Творец.
Тебя просить – пустое дело.
Скорбит душа, страдает тело
И дух, истерзанный вконец.
Я стену строил всякий час.
Грех ко греху пригнал усердно.
Но вот прошу: “Будь милосердным,
И разори ее сейчас”.
Твердит мне разум: “Отступись”.
Но дух любовью тянет ввысь.
И непонятен сам себе я.
Стена распалась на глазах.
А на лице Творца слеза
Небесных далей голубее.
апрель 2002
* * *
Бог грешников простит,
Хотя они надменны.
Я верю, непременно
Господь их посетит.
Хотя они горды
И злы, Он их исправит,
А праведным оставит
Нести свои труды.
Он Бог, Он всех пасет –
И праведных, и грешных.
Все – чада под Его щадящею рукой.
Мой друг, ты к свету тянешься? Другой
Страшится тьмы кромешной.
А Бог? Он всех простит и,
может быть, спасет.
2001
* * *
“Степь, да степь кругом…”
Когда уже силы оставили,
Когда уже слёзы нахлынули,
Слетелись сомненья и сгинули.
Слетелись, и тут же растаяли.
Что же ты медлишь, наглая
Стужа, туши рыдания.
Боже, пошли мне Ангела,
Ангела сострадания.
И Ангел откликнулся эхом,
На слово прощальное смехом, –
“Простудишься, шапку надень,
Осталось-то верст девяносто.
Вставай. Добредешь до погоста
А рядом огни деревень”.
1971
* * *
Пожалуй, что чудо, – он плакал в кино.
Он часто бродил по опушке пустынной
И с грустью глядел на закат сизо-дымный
Над городом или ложился на дно
Оврага и пальцами, вроде без смысла,
Ощупывал хвощ и сухую хвою,
И слушал, как в соснах синицы поют,
Следя за сплетением чувства и мысли.
А мысли – от жалости до состраданья.
А чувства – от боли чужой до рыданья.
Душа о бездушие билась волной.
А люди твердили: «Душа – это бремя».
Другие: «Счастливый, душа – в наше время!»
А врач заключил: «Он – душевно больной».
* * *
Немного странные сонеты
Пишу я легкою рукой.
А на душе моей покой,
Какой не сыщешь у поэтов.
Я дар у Бога не просил,
Но вот порою с удивленьем
Я повинуюсь повеленьям
Неведомых, но властных сил.
Когда ж прочту свое творенье,
Душа утешится волненьем
И радостию неземной.
Но кто рукой моею движет?
Ужели так и не увижу?
Лишь крыльев шелест надо мной.
апрель, 2002
.
* * *
Родился я на Колтовской
В старинном доме, в мезонине.
Дом сохранился и доныне,
Его построил Глуховской.
Пред ним смиренная Нева
Спокойна, стянута мостами.
А за мостами – Острова,
Необитаемы местами.
Там я гулял порою с мамой
В благословении Небес.
Теперь до преисподних бездн
Почти растерзанный рекламой,
Мой город пал, глотая страсть.
Дай Бог и мне, узрев, не пасть.
февраль, 2002
* * *
Луна на клирос заглянула –
Ослепший глаз.
Лампаду сквозняком качнуло –
Огонь погас.
А служба медленно тянулась,
Скучна была.
Свеча в подсвечнике согнулась
И оплыла.
Страницы слиплись в часослове –
Псаломщик смолк на полуслове.
И мотылек, что в стекла бился,
На лепестки цветка упал.
И только батюшка молился –
Не уступал.
ТРОИЦА
…А воздух в храме, словно мёд.
Душистою волною тает.
Входящий с паперти поймет–
Сегодня Троица Святая.
Алтарь, как будто скит в лесу,
Сквозь зелень еле проступает.
Стопа безшумно наступает
На трав укошеных красу.
Ликует в храме мир природный –
Сегодня Церковь в мир вошла
Святой, Апостольской, Свободной.
Соединились два крыла.
Лети, коль к свету есть влеченье,
Лукавый нынче в заточенье.
11.07.2002
* * *
Я живу, чтоб умереть.
Жизни узкая полоска.
Знаю я – свече гореть
Ровно столько, сколько воска.
Я умру, чтоб вечно жить,
Чтоб к ногам Царя и Бога
Все, что нажил, положить.
Только нажил я немного.
Что ж, прости меня, Отец,
За печальный сей конец.
Добродетель малой мерой
Мерит грешное житье.
Много только светлой веры
В милосердие Твое.
* * *
От ягеля, что гол и сух,
Сладчайший льется запах винный.
Лежу недвижно. Ловит слух
Шуршанье ножек муравьиных.
А воздух меж камней течет,
Подобно серебристой слюдке.
Лежу недвижно. Паучок
С моих очков скользит по слюнке.
И чужды городской душе
Становятся движенья, шум ли, –
Лежу недвижно, и уже
Душой во мхи вхожу, как в джунгли.
Зрачком неловко двинешь, но…
Единство с миром распадется.
Лежу недвижно, и, должно,
До самой смерти так придется.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Лишь только звонкая луна
Взлетела в слюдяные дали,
И льдом болота заблистали,
И тундра, страхами полна,
Открылась взору до гряды
Скалистых гор немые тени
Легли на мхи, рождая звон.
Как будто дрогнул камертон
В начале всенощного бденья.
И звуком полнился покой,
Архангелами окрыленный.
И я стоял ошеломленный,
Почти забыв, кто я такой,
Почти забыв, что заблудился,
Что голоден и одинок,
Как будто к Богу возвратился
И умереть уже не мог.
1975
ВЕЧЕРНИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ
ПОЛЯРНОГО ЛЕТЧИКА
Наверно старею. Часто
Жалею зверей и птиц.
Печалюсь о домочадцах,
Пугаюсь ночных зарниц
И с болью слежу из кабины,
Пока прогреваю мотор,
Как в реве дрожат рябины,
Оранжевый пряча взор.
Я рву тишину по тундрам.
Мой винтокрылый “змей”
Несется в призыве трубном
Четырнадцати поршней.
Медведь – ошалелым лешим –
Метнется в распадок с круч,
Услышав, как лопасть режет
Сырую усталость туч.
Я весел. Я верю в удачу.
И все ж, на исходе дня
Усталый, почти что плачу:
“Боже, прости меня”.
* * *
А ветер к вечеру крепчал.
Кричали чайки ошалело.
Вода вскипала и белела,
Дрожал встревожено причал,
Когда волна, набрала силу,
Врываясь в гулкое нутро
И пена била серебром
Сквозь щели ветхого настила.
Горели где-то города,
Хрипели, падая, солдаты,
И кто-то в ночь кричал: “Куда ты?”.
И ночь молчала: “Никуда”.
По всем приметам быть беде, –
Нигде уже не слышно шутки,
Парил над миром призрак жуткий
Братоубийственных идей.
А утром вымокший причал
Под солнышком подсох немного.
Бог миловал, и, слава Богу.
А ветер к вечеру крепчал.
РАССКАЗ ГЕОЛОГА
Прыгаем с вертолета
В дальнем лесном краю.
Восемь часов полета,
И мы уже как в раю.
Олень подходил, невинно
Голову опускал,
И облаков лавиной
Пенился перевал.
Розовой не было краше
Наледи у ручья.
Долину назвали «Нашей»,
А раньше была ничья.
Да, мы наивны были…
А, впрочем, как посмотреть.
Оленя того мы убили
И съели, сварив на костре.
Потом аммонитом вонючим
Рванули сопок покой.
Камни катились с кручи.
Как мы гордились собой!
Искали месторожденье, –
Удача не подвела.
Но мерзостью запустенья
За нами земля легла.
Испуганными стопами
Я повернул с пути.
Боже, сотри мне память
Или хотя бы прости.
* * *
Снегами сопки серебря,
сегодня
Семнадцатое сентября
уходит.
Уходит жилкой под виском
в память,
Чтоб в вечность времени песком
падать.
Необъяснимый, словно звезд
запах,
Уходит день, восток зовет
в запад,
По сну осенне-неживых
сопок
Уходят тучи, – слышу их
топот.
АЭРОПОРТ
Гроза над взлетной полосою
Срезает бритвою косою
Безсонницы полночный бред,
Но солнце, – сила неземная, –
Рассветом тучи разминая,
Затеплило надежды свет.
Трава лежит и лижет лужи
В порывах ветра. Неуклюже
Мотает кроной мокрый кедр.
Аэропорт прокурен с ночи.
На рейс кончаются отсрочки.
Транзит на обещанья щедр.
Диспетчер прохрипел посадку.
Твой поцелуй сорвал досаду,
И гулом заглушило взлет…
И больно глазом наколоться
В глуши небесного колодца
На промелькнувший самолет.
РЫБАЧИЙ ПОСЕЛОК КОРФ
То облака, иль корабли,
Иль города плывут вдали,
То миражи, хребты ли гор?
То хлещет снег, или песок?
Тоскою выбелен висок.
Морской прибой стучит доской в борт.
То парусом или бельем
Трепещет ветер над гнильем?
И ездовых осенний рык свор.
Уже сентябрь свистит в сетях.
Висят сосульки на снастях
Безлюдный берег. И пустой порт.
Последний день или паром?
И вот предчувствие нутром,
Что и за грусть – платить добром впредь.
Проснусь в бараке поутру.
Сезон закрыт. Слезу сотру.
И стану душу на ветру греть.
* * *
Ну, вот… дожди и холода.
Начало августа – и осень…
В распадок движется вода,
В распадок ветер тучи вносит.
И нас влечет осенний зов
Туда, куда идет природа.
Лишь остановимся разок,
Вздохнем – и вброд, не зная брода.
И забурлит у ног река,
Черна, упруга и проворна.
Не глубока, не широка,
Но так коварна и притворна.
А на песчаном плесе след
Впечатан, как в душе тревога,—
Медведь прошел, но страха нет—
У нас и с ним одна дорога.
А вглубь тайги зиме назло
Все то, что двигаться способно,
Летело, прыгало, ползло,
На будущее щерясь злобно.
Так все живое каждый год
К зиме по зову труб лосиных
Спасаясь, движется вперед,
И нас, когда невыносимо,
Когда разлука и тоска,
Когда обиды и обманы
Несет осенняя река…
И я противиться не стану.
РАССВЕТ
Как со снегом воздух соткан!
Синий с золотым
Растекается по сопкам,
По хребтам крутым,
Опускаясь на равнины,
Где стада видны,
Колет изморозью спины, –
Гонит табуны,
Завивается клубами
У оленьих губ.
Ловят телочки губами,
Словно вымя, клуб.
Под вуалью бьется зыбкой
Заревой огонь…
Пастухи глядят с улыбкой,
Щурясь под ладонь.
* * *
Вот горы потеряли глубину,
Зазубрились в лучах зеленоватых,
И небо в оторочке туч лохматых
И неподвижных приняло луну.
,Чуть потянуло ветром издали
И океан в песке закопошился.
Запахло рыбой. Пеной опушился
Почти остывший краешек земли.
Безбрежный океан,
Бездонный свод небесный,
Безкрайний материк.
Вселенной нет конца.
Чины безсмысленны,
Богатства безполезны
Перед величием
Безсмертного Творца.
1975
* * *
Над парком музыка парила
И в пыльную листву лилась,
В аллей еловые перила
Плющами пышными вплелась,
В вечерней зелени сквозила
Уже остывшим ветерком,
Скользила со смычка, скользила.
И заполняла все кругом.
Но рев обрушился глумливо
На лица, листья и цветы,
На рвы, поросшие крапивой.
Сверкнули крылья с высоты.
Над парком выстрелов раскаты,
Барьеров звуковых скачки…
Невозмутимо музыканты
Беззвучные ведут смычки.
Гул самолетов дальше, тише,
И снова музыка слышней.
И снова музыкою дышит
Все, что соскучилось по ней.
И снова со смычка сочится
Она, напоминая мне
О том, что может быть случится –
О нежности и тишине.
* * *
Я любил, люблю я и теперь.
Самому мне это непонятно.
Величайшая ты из моих потерь.
Я пошел вперед, а ты – обратно.
Сеял я, чтоб вместе нам молоть.
Ты жнивье поджег рукой неспешной
От моей ты грешной плоти плоть,
И люблю тебя я безутешно.
Я молюсь. А что осталось мне?
Верю, что, и ты, сынок, страдаешь,
Молишься и в дальней стороне
Слезы покаянья утираешь.
ТУМАН
Аянка немо погрузилась
В густой предутренний туман.
За нею – спящая Россия,
Пред ней – шипящий океан.
Туман, туман на всей планете.
Морзянкою – озноб сырой.
Туман в Аянке на рассвете,
И на закате под Москвой.
Тоска туманных ожиданий,
Туманных слов полуобман.
Туман нехоженый и дальний,
Нежданный утренний туман.
А за туманом кто-то манит,
Почти забыв мое лицо.
Проснусь и выйду на крыльцо.
Туман…Я к вам плыву в тумане.
* * *
Стлаником дождь прошумел и на осыпи
Выплеснул серый кисель.
Нежится женщина пенжинской осенью,
Вяжет на солнышке сеть.
Грезит морозами розово-строгая
Тундры осенняя медь.
Женщину это нисколько не трогает,
Вяжет, отважная сеть.
Снасть ее странно, коварно запутана,
Словно событья в судьбе.
Вылови, милая, что-нибудь путное
В жизни, в реке ли, в себе.
Женщина вяжет, эвенка – красавица.
Струнами нити звенят.
Что-то глаза твои косо лукавятся.
Может быть, сеть для меня?
*.*.*.
Алеет лес, светлеет просинь,
Хрустит чуть слышно перекат.
Течет над Пенжиною осень,
Молчит под осенью река.
И в лунный, молчаливый, длинный
Ночной покой, сквозь тени туч
Гусей невидимые клинья
Роняют с клювов на лету
Свой клекот выстуженный. Где-то
Звенит бубенчик ледяной,
И тихо воет водяной,
Как пес бездомный, до рассвета.
В деревьях стынет мертвый сок.
И вот, от очагов потухших
Встают дымы – эвенов души
И внемлют осень, словно сон.
1976
ТЫСЯЧА ЛЕТ
Страшные люди из русской земли:
Взор, леденящий душу.
Непотопляемы их корабли –
В страхе и море, и суша.
Руки железны, безжалостен меч,
И неустанны ноги.
Их поклялись непрестанно беречь
Их кровожадные боги.
Тайна великая в русской крови
Света Христова, добра и любви.
Русский радушен, спокоен взор,
И до седьмого пота
Трудятся. А ведь прошло с тех пор
Тысяча лет всего-то.
ЛАДОГА
Набат, набат, набат
Над Ладогой стенал.
Горит родной посад.
Рыдает стар и мал.
Варягов рать с утра
Глумится за стеной,
Видать, пришла пора
Окончить путь земной.
Стена, она крепка –
Тараном не пробьешь,
Но крепче стен рука,
Сжимающая нож.
Мы выйдем, помолясь,
На безпощадный бой.
У нас безстрашный князь,
За нас безсмертный Бог.
Пусть нам придется здесь
Живот свой положить, –
Пойдет по миру весть:
«Варягам здесь не жить».
Орлу крылом махать
Над теми, кто убит,
А правнукам пахать
На поле страшных битв.
* * *
Осталась девушка одна
В кильватере шипящем
За морем, вспененным до дна,
И никогда не спящем.
У ног ее кипел прибой,
Над ней луна летела…
И я не звал ее с собой, –
Она и не хотела.
Осталась девушка одна,
Совсем одна на свете…
Разлуки вечная стена,
И ветер, ветер, ветер…
* * *
Мы предаемся заблужденьям.
Нерасторжимо их кольцо
От радостного в мир вхожденья
До смерти, дышащей в лицо.
И в струях сладкого обмана
Лелеем рукотворный рай,
Коварной прелести туманом
Скрывая преисподней край.
Так мы живем от века. Что ж, –
Всяк человек живущий – ложь.
Когда ж туманы суеверья
Развеет ветер Божьих крыл,
Нет, мы не каемся в неверье, –
Мы ропщем: «Где ж Ты раньше был?»
* * *
Живу, как праведник,
вдали от людных мест.
Весна. В тумане церковь оплыла.
Обугленный и накрененный крест,
И галки гулом полнят купола.
Приручено мурлычет в доме печь.
Темнеет. Все загадочнее блеск.
Все кончить. Все начать. Тетради сжечь…
В такую ночь, должно, Христос воскрес.
В такую ночь… Все кончить. Все начать.
Начать с конца, страдания и мук…
Свечу в подсвечник ставлю, как печать
На завещание себе же самому.
1971