Поэты Петербурга
Сергей Фирсов
Дела уходят прямо к Богу
Дела уходят прямо к Богу,
А помыслы не так легки.
Им лета нет, а есть дорога,
И есть чужие большаки.
И я иду своей тропою,
По ней не можно побежать:
Нам мера выдана судьбою
Не ждать, а только побеждать.
И убеждать, и сторониться
Нападок хамства и вранья,
И верить в Питер, как в столицу
Искусства осознания.
Да и бежать куда? Лишь в вечность…
Мой берестяный лапоток
Украсит следом бесконечность
И даст понять, что я не Бог
Да, я не Бог, но мне доверен
Участок спорный у межи
Я легкомыслен, но проверен,
А ты сумеешь так? Скажи!
* * *
Не червой, но пиковой мастью
Судьба дарит своих певцов,
Где солнце, ветер, где напасти,
Где сила, честь, где есть лицо.
«Иных уж нет, а те далече»
Их судьбы сплетены как тын,
А на Руси поэты лечат
И от любви, и от седин.
Иной заходится от стона
Что света нет, но сгинет хмарь:
И юный Пушкин что икона,
И зрелый Пушкин что алтарь
* * *
Не глупость это, не каприз –
На флейте я играю,
А флейтою выводят крыс
И города спасают.
Пусть неумел еще пока,
Пусть не пою, как птицы,
Но к флейте тянется рука,
И зло меня боится.
А, может, вдруг они поймут,
Что флейты звук прекрасный
Для всех, для тех, кто там и тут,
Лучистый, чистый, ясный
Пойду на рынок и куплю
Крысёнка, крыса даже!
Спою на флейте: «Тюр-лю-лю!»
О том, как я его люблю,
А он другим расскажет.
* * *
Мне надоели девки голые,
Мне нравится духмяный лес
Да избы наши невеселые,
Да бани, полные чудес.
Люблю туманы над курганами,
Люблю тревожный стон осин,
Люблю поля с цветами пьяными,
И твердо верю: я их сын.
И Приболотье наше дикое,
Где коростель и козодой
Благословят меня черникою
И сладкой ключевой водой.
Всё то, где суждено состариться
И стать весеннею травой,
Но может возродиться старица
Веселой юной Волховой.
* * *
Курганы ставят по любви
И надрывают сердца жилы.
Курганы ставят на крови
Всем тем, кто ощущали силы.
Для тех, кто выиграл в бою,
Себя в себе не узнавая
Тем, кто познал себя в раю,
В себе не ощущая рая.
Тем, кто был смел, и не посмел
Прильнуть и спрятаться за кочкой,
Кто, воспылав, не захотел
Остаться в небе яркой точкой.
Курган, курган, а рядом крест
Повсюду самоотреченье
Куда направит Божий перст
В стихи? К молитве? В ополченье?
* * *
Я провожал глазами поезда,
Не только поезда, но их фантомы,
И вот уже как будто не знакомы:
Я буду здесь, а ей уже туда.
А ей – деревни, села, города,
Пластом земли дохнувшая ей пашня,
Где час-скворец, склевавший день
вчерашний…
И вот я здесь, а ей уже туда.
И вот я здесь, а ей уже туда.
Платформы и совсем чужие люди…
Кто нас поймет, возможно, не осудит
Ни там, ни здесь, нигде и никогда.
И на перроне старец скажет: «Да, –
Навьюченный мечтами и мешками, –
Они вдвоём, а, стало быть, не с нами».
Я провожал глазами поезда…
* * *
Дела, заботы и тревоги
Предвосхищали нам Парнас
Нас стольких выбрали из многих,
Но так случилось, только нас.
Мы свято верим в наше слово,
Но дух отечества голим.
Увы, мы жалкие основы
И виноваты перед ним.
Нас мало тех, кому дается,
Кто может к Богу вопрошать
И в нас когда-нибудь найдется
Сил Благо дать и Благодать!
* * *
Упали стрелки на часах,
Когда тебя одну вдыхая,
Я заблудился в волосах,
В тебя навеки проникая.
Всей злобной физике назло
Мы испаряемся, не таем.
Поедем в Царское Село!
Подумаем! И помечтаем!
* * *
Вот, через полторы недели
Мы едем к Пушкину, к юнцу –
Не к взрослому, как мы хотели,
Но, тем не менее, к Творцу.
К нему так приезжал Жуковский
И Чаадаев приходил,
И он, драчливый, дерзкий, хлесткий,
Заплаканный, в стихах дерзил.
Вину вина, Любовь и скуку
Все оправдает гордый стих
Ему Судьба, а нам наука.
А он погиб, но не затих.
* * *
Мне бы ветра, мне бы Солнца,
Мне б всего, что сердцу мило,
Мне бы звезд со дна колодца…
И… арабскую кобылу
Мне бы хересу немного
Для любви, для вдохновенья,
Чтобы не смотрели строго
На мои увеселенья!
Север славится остудой,
Запад мнит, что много знает
Давит Дания Гертрудой…
… Что ж они, не понимают?!
Как не чувствуют мгновенно:
«Что житейский звон тягучий
Только отблеск отраженный
Торжествующих созвучий»!!!
…Где-то там – сплошное Лето
И петарды, и наряды…
… Как прекрасно быть Поэтом…
… Где-то там, без нас, но рядом…
СКАЗКИ
(ПРИТЧИ)
Про хомяка.
Жил-был хомяк. И всё у него было хорошо. И полные закрома зерна, и жена, и двенадцать юных хомячат. Тепло и сытно...Но вышел он как-то ночью посмотреть на Луну, посчитать звёзды...И увидел летучую мышь. И влюбился в неё внезапно и сразу. Он ей тоже понравился. "Как же мы будем жить ?" – спросила летучая мышь, - "Я летаю, а ты всё по траве ползаешь..."Ничего" – ответил хомяк, "Тут рядом есть высокий обрыв, я спрыгну с него и полетим вместе."
И он прыгнул, и они летели, летели и летели, и любовались друг другом, и были счастливы...А потом обрыв кончился, а летучая мышь осталась...И теперь всё летает над обрывом, вспоминая отважного хомяка. Она даже иногда навещает хомячиху и хомячков, приносит им пару-тройку колосков...
И снова – в Ночь, в Небо, к Луне, в Ночь...
Про ежа.
А ёжик часто плакал. Не от обиды, просто так... От умиления. Выйдет из норы после зимней спячки, посмотрит на мир и заплачет. А потом по делам. Дел-то много...И туда надо сбегать, и сюда...Суетливый ёжик. Тут надо попыхтеть, там поворчать, да и в дом надо что-то принести. Уставал он, пыхтел на всех и дулся, а потом сворачивался в клубок и мечтал...
Мечтал о том, что и у ежей будут крылья. И полетят они туда, где всё хорошо. Где уже всё есть. И так становилось ему светло от этой мысли-мечты, что он выключал лампочку и мечтал уже в темноте. Но сон проходил, мечта испарялась, и снова надо было вылезать из норы. Добывать чего-нибудь там...
А во снах он летал...
Про лису.
А у лисы была забота - Счастье своё найти. Но как-то не получалось. Рыскала она по полям, по лесам, да и по болотам. А Счастья так и не нашла. Обиделась, стала мышковать. И вот ведь удача - с каждой новой пойманной мышкой становилась всё счастливее...
Так и живёт теперь лиса счастливая, пусть, хоть, с мышиным, но счастьем.
Про зайца.
А заяц любил природу. Бывало, сядет на берегу реки, возьмёт соломинку в зубы и смотрит на волны, на облака, на лес, что на том берегу. И забывает про страхи свои постоянные, и кажется ему – он Властелин Мира, Повелитель Облаков, Хранитель Деревьев... И тут как всегда:"Рявк, Гавк, Бух из ружей". Уши прижать и бежать. Вот тебе и Властелин Мира...
А так хотелось...
Про барсука.
А барсук ничего не понимал, потому что считал себя очень мудрым. Бывало, вылезет из норы, сядет на пень и думает, какой он мудрый. Потом повернётся к солнышку и думает: "С этой стороны я всё-таки мудрее" Вздохнёт, перевернётся и "умудряет" другой бок. А белки вокруг смеются: "Барсук опять мудреть вышел! "Глупые... Он нору проветрил, сам свежим воздухом подышал... А уж потом обратно в нору, не чета им с орехами да шишками в голове.
В норе он будет спать и думать, думать и спать, и снова спать и думать. Потому как очень мудрый.
Про рысь.
А ещё в лесу жила рысь. Очень важная и очень деловая. Всё надо было обнюхать, всё надкусить и на всё посмотреть. Птицы её боялись, зайцы от неё прятались. А она всё ходила по лесу и вынюхивала. Только кисточки трепетали на ушах. Потому как очень осторожная. Нет! Скорее заботливая. Ведь у неё пять рысёнков-рысенят, слабых таких кошенят...Но жрать хотят по взрослому! Вот и бегает она по лесу, крадётся по ветвям...
А что делать – дети есть дети...
Про лягушку.
А лягушка верила в Солнце, а морозам не доверяла. В морозы она становилась стеклянной и не замечала ничего. А кому охота лежать такой вот "дурындой" в распластанном виде подо мхом? А Солнце лягушке нравилось, но тоже не очень. Ей всегда нравилось "не очень". И мухи "не те", да и комары "мелковаты". Но брюшко наела, икра тоже – отменная!
Если бы не цапли да рыбаки – жизнь была бы беспечальной!
Про кузнечика.
А кузнечик думал, что он хитрый. Мол, прикинусь листиком – стану незаметен. Только всё не так – и заметят, и узнают, и опознают. Глаза везде есть, да и внимательные уши за каждой травинкой. На каждый твой "прыг" найдётся злой язык! Но кузнечик не знал об этом. Он вспугивал глупых бабочек. Потешался над вечно спешащими муравьями и пел свои весёлые песни. Маленький, глупый... Он оказался в потной детской ладошке, а потом на крючке и вовсе во рту у рыбы...
Странная Судьба...
Про ковёр.
А ковёр был красив, и по нему ходили. Ему это очень не нравилось. Но когда его продали, отдали в химчистку и потом повесили на стену ему стало скучно. Не на кого обижаться, не топчут, не пинают... Из всех, кто заметит – только моль. Но ведь и эта жрёт изнутри!" И зачем я нужен, такой распятый?" – думал ковёр, – "Лучше бы топтали, но благодарили за тепло..."
"Просто так..."
Незабудка.
А Незабудка тянулась к Пиону. Он был сильный и яркий. Но не смотрел на неё, он тянулся к Солнцу. Он был гордый, махровый, но иногда ронял со своих шикарных лепестков ей капельки утренней росы. И Незабудка была счастлива – Он давал ей узнать то, что было выше, то где больше Солнца, где больше влаги, то куда никогда, никогда не дотянуться... И Она верила в Него...Он же радовался своей красоте, привлекал бабочек и даже, мотыльков. Ах! Как Он был красив! Но Его срезали, подарили и поставили в вазу, где Он через несколько дней увял, облетел и усох. Потом – мусорное ведро... Помойка...
А к Незабудке приходила Девочка, держа за руку Мальчика, и говорила: "Вот Незабудка, и я тебя никогда не забуду!" А Мальчик злился на Неё, выдёргивал руку из Её ладошки и убегал... Девочка плакала...
Прошло много лет... У Девочки трое детей. Она сажает в огороде лук и картошку, а взрослый Мальчик пишет стихи и песни про Незабудки...
Про удава.
А удава не любили потому, что он всех удавливал. Он это называл – подавить сопротивление или поглотить как личность. Личности, соответственно, его избегали, оставляя за собой право на существование и пусть на робкий, но всё же голос. И удав стал одинок, ему так хотелось с кем-нибудь поболтать, но было не с кем. И тогда он начал злиться на всех и шипеть. Но счастливее от этого он не стал. Ведь, когда всё время злишься и шипишь, к тебе даже кролик не подойдёт, а не то, чтобы ласковая косуля. Так он и жил один, злой, в щели между скал. Так его и прозвали – «отщельник»...
И поделом...
Про кролика.
А кролик любил... Очень много и очень часто... Вскоре он выдохся и помер. Вот и вся история...
Мораль: "Никогда не надо перенапрягаться – для этого есть кролики".
Про енота.
А енот был полоскун, но он считал, что это неверно и он енот полАскун, так ему больше нравилось. Бывало, подойдёт к белке, посмотрит ей в гляделки – она "брык" – на спину, а он – ну давай её ласкать-поласкивать.
Странная была у него репутация. Стеснялись его и пытались обходить стороной, но рано или поздно оказывались на той же стороне, где и енот. Так это и стало называться – "пойти на сторону".То есть – к еноту. А он там сидит себе "на стороне", пришедших поласкивает... Извращенец, конечно, но –"очаровашка".
(Сам от белок слышал)...
Про дурака.
А ещё был Дурак. И ему всегда "везло". И направо везло, и налево, и назад, и вперёд. И это ему страшно нравилось. Но тут все решили, что на дураках воду возят. Он повозил немного и понял, что это не для него (очень уж утомительно). Пораскинул своими дурацкими мозгами, прикинул, что и как. И всем сказал, что он поэт. Теперь вот на диване лежит – сочиняет... И, главное, все его уважают. Мол - талант! Не для всякого! Хорошо быть поэтом!
Но это совсем другая история...
Про поэта.
А Поэт страдал и мечтал – это была его главная работа. А ещё он пил вино и плохо спал, но часто и помногу. И его за это очень уважали – мол, мыслит о Душе, думает... «Он наша Совесть, - говорили люди, – а если Совесть спит или, напротив, пьёт – так и с нас спросу меньше...»
А потом ему стало так плохо, что он взял да и помер. А люди ему поставили памятник, приводили посмотреть на него детей и говорили: "Это наша Совесть!" А после шли воровать, бить жён и хлестать водку. Потому как Совесть к граниту привинчена и никому не мешает. Да и голубями засижена...
А вообще-то – грустно...
Дальше.
А ещё Поэт был Художником. И к нему приходили Дамы, и он этого очень стеснялся, потому как Дамы сразу раздевались догола и требовали их запечатлеть. А ему хотелось чистоты и откровения. Он любил писать цветы и бабочек, но спроса на них не было… Жирные дядьки непременно хотели видеть своих жирных тётек голыми и стройными.
Он всё это терпел до поры – до времени, а потом плюнул и ушёл навсегда к цветам и бабочкам.
И в принципе, правильно…