ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 65 июнь 2021 г.
Тихий Дон
Олег Лукьянченко
Член Союза российских писателей (с 1991) и Международной Федерации русских писателей (с 2009). Окончил филологический факультет Ростовского университета (1971). Служил офицером в Сов. армии (1971–1973), преподавал в Ростовском мореходном училище им. Седова (1973–1982), работал в журнале «Политическая информация» (Смоленск; 1982–1983), в газете «Вечерний Ростов» (1983–1984), в Ростовском книжном изд-ве (1984–2004). Зам. главного редактора (с 2005), главный редактор (с 2011) литературно-художественного журнала «Ковчег». Печатается как поэт с 1971 г., как критик с 1982 г., как прозаик с 1983 г. Автор многих книг и публикаций в отечественной и зарубежной периодике. Отмечен премиями журналов «Знамя» (1994), «Ковчег» (2007). Живет в Ростове-на-Дону.
Материал подготовлен соредактором раздела "Тихий Дон" Ольгой Андреевой
Лысый и шевелюрый
Сначала вожди росли на клумбе.
Затем взялись пасти стадо слоников мал мала меньше на верхней крышке чёрного пианино.
А потом оказалось, что они и раньше прятались на кухне, маскируясь под заслонки от дымохода.
* * *
Малец иногда бывал задумчив и угрюм.
Но чаще – весел и смешлив.
Выросшие на клумбе в Первомайском саду, среди петуний и чернобривцев, рассмешили: он сразу заметил, что они вовсе не живые, а сделанные.
‒ Из чего? – спросил у отца.
‒ Из папье-маше.
‒ Значит, они тебе машут? Папье? Маше?.. ‒ ну как тут не расхохотаться.
Оба приветственно махали из углов клумбы. Лысый – слева, шевелюрый – справа.
Искривлённые слова мальца не удивляли. Он и сам любил ломать всем привычные. Его поправляли: нет такого слова – «шевелюрый».
Как же так: «шевелюра» есть, а «шевелюрый» нет? И он упорно повторял его, напирая на «р», напоказ выставляя, что, в отличие от большинства сверстников, безупречно произносит рычащий звук.
А ведь когда-то не то что на труднейшем «р», и в звуках попроще язык заплетался. Приходилось изобретать собственные слова. Так, из того, что ездило под окнами, гудящие машинки назывались ‒ «би-би», запряжённая в подводу лошадка именовалась ‒ «ляхаль», мотоциклы ‒ «тяп-ляп», а велосипеды – «ляп-тяп». Впрочем, всё это очень давно, когда малец был совсем ещё крохой…
Если на клумбе вожди возвышались в полный рост, то на пианино попали всего лишь гипсовые бюстики. Их подарили отцу друзья на день рождения. Новое – и тоже забавное словечко. Похоже на «пестик». Пестиков-то в доме было целых два: жёлто-увесистый ‒ от медной ступки и чахло-бледный ‒ от фаянсовой. И малец моментально заметил, что лысая голова как раз и похожа на ударную часть фаянсового пестика. Но, конечно, толочь ею в ступке нельзя: сама может расколоться.
Так он предположил – а вскоре получил и подтверждение. Нянька Евгения Дмитриевна протирала тряпкой лысый бюстик, а тот возьми да и выскочи из её рук!.. И не просто раскололся, а разбился вдребезги.
Нянька поохала-попричитала, а потом шмякнула в кучу мелких осколков окурки из отцовой пепельницы в форме кленового листа и стала всё сметать в совок и высыпать в мусорное ведро. С окурками она всегда так управлялась. Малец поначалу удивлялся этой нянькиной причуде – чего б сразу их не выбросить в ведро? – а потом свыкся: у взрослых вообще много странностей.
Шевелюрый остался надзирать за слониками в одиночестве. Утрата лысого ничуть не огорчила мальца – уцелевший нравился ему гораздо больше. И не только гладко уложенной прической, но и всем своим богатырским обликом.
Его портреты наблюдали за мальцом отовсюду: из витрин магазинов, со стен зданий, с праздничных плакатов в счастливые дни парадов и демонстраций. Особенно восхищала картинка из детской книжки, где добрый вождь возносил к небу тающую от счастья пионерку. Он и сам мечтал очутиться в этих крепких и ласковых руках. Да и не он один, а, наверно, каждый ребёнок лучшей на земле Страны Советов!..
Но мечта не сбылась, потому что вдруг тревожным голосом зарокотало радио, и отец приник к новенькому приёмнику «Рекорд», и предчувствие наступающей беды впилось в уши мальца незнакомым зловещим словом: «чейнстокса». А вскоре тот же приёмник разразился навевающей тоску, ёкающей в животе музыкой, которую называли траурной; а наутро почтальон принёс газету в чёрной рамке, где они с отцом увидели фотографию лежащего вождя с прекрасным добрым лицом и такой родной шевелюрой.
‒ Будто спит – да, папа? – спросил он, хотя догадывался, что это какой-то особый сон.
‒ Да, ‒ согласился отец, а мама села к пианино и стала играть что-то негромкое и печальное…
Но вдруг мелодию обрезал дверной звонок – и в квартиру вломилась пышно-круглая соседка что через стену; звали её Александрой Ивановной, а ещё уполномоченной…
‒ Великий вождь умер! ‒ прорыдала она, всплеснув руками. – Всенародное горе! А вы тут бренчите.
‒ Да это же Лунная соната! – воскликнула, оправдываясь, мать.
‒ Всё равно прекратите!..
Когда она ушла, малец спросил:
‒ А он и правда умер?
Мать кивнула. Он точно ещё не знал, что это значит, но догадался: теперь любимый могучерукий человек никогда не поднимет его к небу, как ту счастливую пионерку. Его заинтересовали подробности:
‒ А когда?
‒ Вчера, в двадцать один час пятьдесят минут.
Слова матери озадачили: самого-то мальца обычно отправляли спать в девять вечера.
– Ну почему же так поздно?.. – удивился он.
А примерно через неделю мальцу исполнилось пять лет и по этому случаю собрались гости с кучей подарков. В разгар веселья он, улепётывая от приятелей, примчался на кухню, с разбегу, хохоча, плюхнулся спиной на кушетку возле печки-голландки, на него с визгом навалилась куча мала. Отбиваясь от щипков и тычков и продолжая хохотать, он вдруг растолкал всех и замер, уставившись в потолок.
– Хватит! – прикрикнул на озорников. – Идите за стол.
Мальчишки ушли, а он неотрывно глядел на две заслонки дымохода… Как он раньше не замечал?! Это же портреты вождей! Те же бюстики, что торчали на верхней крышке пианино. Справа, ясное дело, шевелюрый: отверстие рукоятки на месте лица – ровненькое и целенькое кольцо. А слева, само собой, лысый – у него кольцо такое ж, но с широкой выщербиной на темечке…
* * *
Однажды, когда малец давно уже стал взрослым, он вспомнил свои детские фантазии и подумал: быть может, тем лишь и оправдано земное существование былых вождей, что в памяти ребёнка они остались печными заслонками?