ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 33 июнь 2013 г.
Новые имена.
Малиновская Мария Юрьевна.
Прямая и стремительная и, вместе с тем хрупкая и изящная. Такой увидела я Марию Малиновскую на вручении ей литературной премии лауреата в санкт-петербургском Союзе писателей РФ. Лауреаты читали свои стихи… В суете обстановки то, что читала Маша, разобрать было трудно, но мгновенно поразили чёткость и выразительность стиха.
Малиновская Мария Юрьевна, родилась 06 апреля 1994 года в Беларуси – в г. Гомеле. В 2000 году пошла в первый класс Гомельской государственной лингвистической гимназии. 10-й и 11-й классы оканчивала в Гомельском государственном областном лицее (класс английской филологии).
В 2011-м году поступила на филологический факультет Гомельского государственного университета им. Франциска Скорины, где учится в настоящее время на втором курсе.
Параллельно занимается в художественной школе.
С 2002-го по 2008-й год работала на областном радио в качестве ведущей познавательной программы.
Мария является также членом совета школы Молодого литератора при областном отделении Союза писателей Беларуси.
В 2011-м году поступила на филологический факультет Гомельского государственного университета им. Франциска Скорины, где учится в настоящее время на втором курсе.
Параллельно занимается в художественной школе.
С 2002-го по 2008-й год работала на областном радио в качестве ведущей познавательной программы.
Мария является также членом совета школы Молодого литератора при областном отделении Союза писателей Беларуси.
Первая книга поэзии «Луны Печали» – увидела свет, когда автору едва исполнилось пятнадцать, и сразу же привлекла к себе внимание знатоков и ценителей поэзии особым, пронзительным видением мира. Маша – обладатель Гран-при Литературного конкурса Союза писателей Беларуси в номинациях «Поэзия» и «Литературоведение».
Победитель Республиканского молодёжного конкурса «Дебют — «Слово.doc».
Публиковалась в журналах «Новая Немига литературная», «Нёман», российско-украинско-белорусском альманахе «Междуречье», еженедельнике «Літаратура і мастацтва» (Литература и искусство), интернет-журнале «Пролог» и других изданиях.
Победитель Республиканского молодёжного конкурса «Дебют — «Слово.doc».
Публиковалась в журналах «Новая Немига литературная», «Нёман», российско-украинско-белорусском альманахе «Междуречье», еженедельнике «Літаратура і мастацтва» (Литература и искусство), интернет-журнале «Пролог» и других изданиях.
Имя Марии Малиновской известно далеко за пределами родной Белоруси. Мария – Лауреат премии им. Д.С. Лихачёва, С ее творчеством уже знакомы читатели различных авторитетных изданий, в том числе «Литературной газеты». Победитель XI Интернационального художественного конкурса «Joy of Europe».
2010 г. – она Лауреат Международного конкурса в Петербурге, «Созвездие талантов» в номинации «Поэзия».
Победитель Всероссийского фестиваля «Волшебная строка-2011» (Екатеринбург). Первое место в номинации «Поэзия». Лауреат премии Народного жюри в Финале Шестого международного конкурса молодых российских поэтов зарубежья в Риме. Обладатель приза им. Риммы Казаковой «За лучшее стихотворение о любви» в рамках 9-го Международного фестиваля русской поэзии и культуры».
В 2011 г. выходит вторя книга Марии, одаренной семнадцатилетней поэтессы. В новом сборнике поэтесса остается верна главной теме своей лирики — всепоглощающему чувству Любви.
Читая стихи молодого автора, поражаешься выразительности слога, зрелости суждений, неординарности мышления и понимаешь, что это только начало большого творческого пути.
2010 г. – она Лауреат Международного конкурса в Петербурге, «Созвездие талантов» в номинации «Поэзия».
Победитель Всероссийского фестиваля «Волшебная строка-2011» (Екатеринбург). Первое место в номинации «Поэзия». Лауреат премии Народного жюри в Финале Шестого международного конкурса молодых российских поэтов зарубежья в Риме. Обладатель приза им. Риммы Казаковой «За лучшее стихотворение о любви» в рамках 9-го Международного фестиваля русской поэзии и культуры».
В 2011 г. выходит вторя книга Марии, одаренной семнадцатилетней поэтессы. В новом сборнике поэтесса остается верна главной теме своей лирики — всепоглощающему чувству Любви.
Читая стихи молодого автора, поражаешься выразительности слога, зрелости суждений, неординарности мышления и понимаешь, что это только начало большого творческого пути.
Мы уверены, что Марию Малиновскую ждет большое литературное будущее.
Материал подготовлен Отв. лит. редактором отдела поэзии Жанной Бурковской
ГОНЧАЯ
Гончая-гончая, шубка горящая,
По снегу, по ветру, женской рукой
Повод натянутый, снизу смотрящая
Смерть – начеку – под ладонью мужской…
Гончая, белая гончая, выследи…
Страшная сила выходит на лов!
Гончая, будь мне – молитва… И ввысь лети!
Ноги бывают правдивее слов.
Миг укради мне – чтоб руку родимую –
Накрепко! Ляг под призывной пальбой,
В пасти добычу зажав невредимую, –
Смерть заметается перед тобой…
Вспомнит, рванётся, пугнёт приближением –
Но далека, далека, далека…
Женской ладони чуть явным движением
Слабо ответит мужская рука.
***
Снег без неба, дни без счёта,
Тянет вниз молитва – и
С ней по снегу ходит что-то,
А глаза ещё – твои…
До душевной амнезии –
«Отче наш» – разы подряд.
Что в святых местах России
С лучшими людьми творят?
Стой, опомнись! Для того ли
Ты? Мятежный, ясный ты…
Церковь, где лишают воли? –
Знать, с могил на ней кресты!
Лишь Псалтырь в церковном сквере…
Вновь и вновь по снегу с ней…
Если так приводят к вере –
Уводящие честней.
***
А я топлю в себе щенка…
Идёт отчаянная пляска!..
Топлю тоску: восторг и ласка
Погибли прежде – от пинка.
И бьются, бьются, бьются лапки,
И кверху рвётся голова…
Как я сама ещё жива
С душой безумной старой бабки?..
Топлю щенка… Из-под воды
Ещё как будто смотрят глазки…
Но после этой страшной пляски
Останутся твои следы!
Твои следы… да клочья ила…
И всё убила. Я чиста.
И лишь с нечистого листа
Прочтёшь о том, что прежде было.
…А я, дождавшись дня, когда
Во мне утопится старуха,
Прощусь с тобой предельно сухо –
И в третий раз плеснёт вода.
***
Крылья мёртвые, запылённые,
Грустный груз мой и груз торжественный,
На Земле – атавизм божественный –
Крылья, горечью опалённые.
Тяжесть в перьях, навек спрессованных…
Знак святого происхождения
И Господнего вырождения –
Пара крыльев парализованных…
Их бы выломать – да не выломать.
Крылья мощные – виснут жертвенно.
Не от них ли, холодных мертвенно,
Как на кладбище, в родах выла мать?..
Поджигали мне крылья факелом,
Продевали их в клетку зверю – ешь!
Но пока ты последний веруешь,
Остаюсь чудотворным ангелом.
***
Глаза открываю – землями:
Моря солоны вокруг.
Какими дурными зельями
Любимые поят с рук…
Я в пурпурном платье, белое ж –
Напрасный портняжный труд.
И что ты по храмам делаешь?
Такие там лишь крадут.
В последнем твоём апреле ведь
Не в море ушла вода.
Я буду тебя расстреливать
За каждое «навсегда».
***
Принеси попить – и не надо звёзд.
В чудеса твои безоглядно верю.
Принеси попить. Молчалив и прост,
В комнату войди, робко скрипни дверью.
Не являйся мне – чуда не твори,
Просто подойди с неказистой чашкой.
Просто поверни ручку на двери,
Легче чудеса – ручка будет тяжкой.
Обними меня, посмотри, как пью,
Посмотри, как зло… посмотри, как худо…
Просто прикоснись к бабьему тряпью,
К смятым волосам – это будет чудо…
И тогда уйди. Нечего беречь.
Чашку уберу в прочую посуду.
На Земле легко – тяжче после встреч
Дорогих, земных радоваться чуду…
***
Я могла бы править кораблём
И с тобой бежать из-под венца,
Точно в сказке – зa; море шмелём –
Не боясь ни бури, ни свинца.
Проходи – и я заговорю
Одинокой песней по следам,
Веря ей скорей, чем фонарю…
Но кого увижу после, там?..
След твой давний, свет мой путевой…
Ты не тот, но мы остались – те.
У меня заплакал образ твой –
Стихотворный образ на листе…
Я могла бы править кораблём
С белоснежным маком в волосах…
Зá море, как в сказке – журавлём…
Знаешь, мы бы спали в парусах
И пускали свечи по воде,
Веря им скорей, чем фонарям…
Я бы сочинила, кто мы, где…
И сбежала в лодке – к дикарям.
Мир бы начертила на груди,
И твой след нашла по чертежу…
Здравствуй! Наконец-то, проходи, –
Я тебе такое расскажу!..
***
Просторы, как и беды, широ – оки,
Весь мир под этой слёзной широтой…
И кто идёт, тому не по дороге
С тем, кто уходит по дороге той.
Отмерили тебе урочный час те
Просторы, беды и дурман кадил.
Я ничего не замечала в счастье,
А ты уже, наверно, уходил…
***
Нет уже ни сил, ни воли, боль же
Видится отдельно, наяву…
Ни искать, ни ждать не буду больше –
Только остров этот подорву.
Все часовни, все скиты монашьи,
Перед ширью русской – эту узь…
Подорву – за веру – в дали наши,
За твоё: «Я знаю… Не боюсь».
Всколыхнутся скованные воды,
Затрещат и разлетятся льды,
Алтари и храмовые своды.
Колокол пробьёт из-под воды…
Прерванный на сотом «Святый Отче»,
Местный старец, всё слабей гребя
И вмерзая в беспросветность ночи,
Сдавленно закончит: «Чтоб Тебя…»
Страшен север лютостью осенней,
Но, чудесно к берегу влеком,
Ты поймёшь: молился о спасенье,
Сам не понимая – о каком…
ГОРЕЧЬ
Горечь-горечь, откуда ты родом?
Зародилась в какой стороне?
Что шатаешься с песенным сбродом,
Что всегда забредаешь ко мне?
Вдруг сумею помочь ненароком,
Вдруг тебе полегчает со мной?
Проходи же, не стой за порогом
Наподобие славы дурной.
Горечь-горечь… а ты по дороге
Не столкнулась со счастьем моим?
Совпадают извечные сроки,
Да и путь был отвеку прямым.
Был прямым… да способен на петли.
Может быть, он совсем уж не тот.
Ты уходишь, родная? Помедли…
То страшнее, что следом придёт.
***
Есть не только люди без сердец –
И сердца иные нелюдимы.
Можно стать как брат и как отец,
Но нельзя – как друг и как любимый.
Есть иной – неписанный – закон,
На него ни ока, ни перста нет:
Каждый может стать таким, как он, –
Мне таким, как он, никто не станет.
Если променял на сатану
Или – что едино – на сутану,
Проклинать нельзя, но – прокляну,
Можно стать такой же, но – не стану.
***
Я чувствую к тебе – зарю бездонную…
Я чувствую к тебе – к тебе в окно…
Ты спишь, а всё вокруг озарено,
Лучом целую впадинку ладонную.
Я чувствую – себя к тебе – до слёз,
До темечка души… Из настоящего
Выхватываю, как ещё дрожащего
Котёнка сбитого – из-под колёс.
Я сны тебе пишу. И пробуждения.
Пускаю кровь – пускаю твой росток.
Смотрю из-под ладони на восток,
Не видя своего же восхождения…
И в руки раскрывается гроза
Цветком, от расцветания темнеющим.
Несу его, чтоб на рассвете мне ещё
Сияла, не темнея, бирюза.
И мчатся птицы огненными стрелами,
И, чёрная, дымится тетива.
Горят и запекаются слова,
Но всё молчу с губами обгорелыми.
Прозрачный луч уходит по стене…
Вхожу к тебе, как будто в глубь затонную…
Целую ту же впадинку ладонную.
Ты спишь… и улыбаешься во сне.
***
Горят костры. Во тьме безлюдной
Горят костры. Наш мир приблудный
К Богу…
И Он не первый, до Него богов
Мы знали много. Это мир бегов,
И всё в нём беспризорно одиноко.
Мы знали много. Это мир бегов,
И всё в нём беспризорно одиноко.
Горят костры в заброшенных полях,
Горят снега в безбожной лихорадке,
И миг по ним проходит, вечно краткий…
С горючими слезами на углях
И миг по ним проходит, вечно краткий…
С горючими слезами на углях
Горят костры. Давно стоит Земля.
Стоит в стакане время, увядая.
И сходит беспризорная святая
За огоньком в безлюдные поля…
***
Только равнина отвесная, патока, пагода…
Слёзы стоят и звенят, еле слышно звенят…
Точно с куста – одинокая спелая ягода,
Тихо и бережно стих с помрачения снят.
Листья свиваются в трубочки – трубы подзорные:
Кто-то следит за движением в мире – людей.
Тихо висят над песком волоконца озёрные,
Тихо колеблются белые нити дождей…
Может, сегодня?.. Ни знака, ни слова, ни отблеска…
Только отвесная тишь, беспросветней стены.
Руку тяну, замираю и, кажется, вот, близка…
Но отступаешь, отходишь в глубокие сны…
Дай мне послушать ладони, колени, объятия…
Дай мне приблизиться слухом к твоей глубине…
Но отступаешь, отходишь, стихаешь опять, и я
В листьях опавших, как снилась, лежу на спине…
Жизнь нереальная стала кончиной безвременной,
В листьях опавших бессонно лежу на спине.
Дай мне, любимый, тебе не присниться беременной –
К счастью такое, когда не во сне, не во сне…
***
Шестеро – и я! Сколько это значит…
Больше семерых – целое – одно.
Пусть и без того, вышедшего, но –
Заново наш круг – семерыми начат!
Пушкинский лицей, лилевский «Парнас»,
Мой душистый круг маленького сАда!
Разноцветный фарс! – но лишь то, что свято,
Истинно – в корнях – связывает нас.
Только без того… лётчика мгновений…
Что солгал в святом, взмыл – и был таков! –
Лётчика моих мёртвых лепестков,
Лётчика моих смертных столкновений.
Лампа ни к чему – мы горим в огне! –
Дерзкий «Арзамас», но в кругу «Беседы…»,
Наши – что есть ночь – «пятницы» и «среды»,
Только без того, кто открыл их мне.
Помню, я вошла… мальчиком-поэтом…
Уронила свет… стала не дыша…
…И смотрел, как встарь, в шуме кутежа,
И вставал, как встарь, с ласковым приветом…
Дальние мои – острые – края,
С бранью площадной – и дурманной речью!
Прохожу сейчас – все встают навстречу.
Но опять молчим, шестеро – и я…
***
Я твоя неимоверная…
С этой бедностью, и бледностью,
И пугающей бесследностью…
Я тоска твоя вечерняя…
Я твоё успокоение…
Море, мачта корабельная,
Парусная колыбельная,
Дня июльского успение…
Я твои причалы-гавани,
Я твои печали-плаванья
И твоя невеста славная,
Но не в платье – в белом саване…
Но Другим себе завещана,
На святой алтарь положена,
То есть, грубо навзничь брошена –
Не как жертва, но как женщина…
Я твоя – Мария… Кто же ты?
Кто же сын мой? Но по Библии…
Так ли было?.. Да и было ли?.. –
Жизни наши прежде прожиты…
***
Вот так умирал Океан,
И пухом прибои летели…
Качался, дышал еле-еле,
Как зверь, угодивший в капкан.
Вот так Океан умирал,
Захвачен своими сетями
И проткнут своими костями:
Пронзал его каждый коралл…
От рыб серебрился песок,
Весь точно из блёстких полотен.
И был он небесно бесплотен,
И был он бесплотно высок…
И волны нежней облаков
Тогда к небесам подбегали,
И солнце в закатном накале
Искало свой водный альков,
Врезалось горящим ребром
В край близкого милого порта.
И с кем-то, застывшим у борта,
В пустыне виднелся паром…
***
Пусть закончится жизнь, пусть слова разметаются по снегу,
Я вчера написала, что сердце тебе отдаю,
Всеблагому молчальнику, самому строгому постнику,
Со щипцов раскалённых вкусившему горечь мою.
Пусть закончится всё, пусть закончатся в небо деревья
Или жизни, – лети, я тебе не закрою пути.
Установишь и Там величайшее бескоролевье –
И что прежде любил, что служил мне когда-то – прости.
Пусть и нет ничего – лишь бескрайние белые замети,
А под ними бескрайний, губительно чёрный провал.
Забываешь не ты – это я исчезаю из памяти:
Не могу, чтоб ты так, по живому, меня забывал…
Пусть не веришь и сам ни обетам своим, ни обличью,
И что было внутри – сведено воедино – к нулю,
Существо ты несчастное, дай я тебя возвеличу –
До чумной, невменяемой силы, с которой люблю.
***
Я заблудилась в высоких колосьях,
Точно дорога в колёсах-полозьях,
В чьих-то единственных в мире шагах…
Пьётся мне только из милого следа –
Стать бы дорогой с колосьями света,
Чтобы плашмя простереться в ногах…
Купол поехал, оплавилось золото,
В слёзы, как вдребезги, ярость расколота.
Нет, не в скитаниях – в остолбенении
Я заблудилась, клонюсь, ослеплённая, –
Это последняя кротость влюблённая
И завершающий акт поклонения.
День рассыпается в ясном помоле,
Вновь золотится пречистое поле…
Кротость последнюю в землю отдам.
Тронута светом, навеки, без срока
Поступью женской уходит дорога,
Вдаль – по единственно милым следам…
***
Чтобы плашмя простереться в ногах…
Купол поехал, оплавилось золото,
В слёзы, как вдребезги, ярость расколота.
Нет, не в скитаниях – в остолбенении
Я заблудилась, клонюсь, ослеплённая, –
Это последняя кротость влюблённая
И завершающий акт поклонения.
День рассыпается в ясном помоле,
Вновь золотится пречистое поле…
Кротость последнюю в землю отдам.
Тронута светом, навеки, без срока
Поступью женской уходит дорога,
Вдаль – по единственно милым следам…
***
Разведи у меня на спине костёр,
Брось на него кабанью тушу,
Брось на него человечью душу.
Поставь шатёр.
Колышки глубже в ладони вбей,
Садик устрой зелёный –
И закровавеет средь зыбей
Вечносолёный.
Воду дадут два истока – пей,
Но не глядись – то глаза,
Сбоку смотрящие из зыбей
Синие безобраза.
Стадо пусти на меня – тяжелей,
Злее, тучней быков,
Пусть не оставят и позвонков,
Всех пригони, не жалей.
Скоро тебя похоронят во мне,
Всё раздробив киркой.
Встанет твой крест на моей спине,
Лёгкий, простой такой.
На погосте живых
Наблюдать, как родного кого-то…
Мне не верится, кто там, на фото…
Измождённый,
в какой-то дерюге,
смотришь пусто и шало.
А когда-то я руки,
руки твои
держала…
руки твои
держала…
На погосте живых
тяжелее стократ:
кличем их,
слышат мёртвые – эти не слышат.
Крест на плечи – и молча стоят…
кличем их,
слышат мёртвые – эти не слышат.
Крест на плечи – и молча стоят…
На погосте живых
тишина,
сколько этих крестов ни руби мы.
Что я делать, что делать должна? –
тишина,
сколько этих крестов ни руби мы.
Что я делать, что делать должна? –
На погосте живых
мой любимый…
Я пришла, ты не видишь, я здесь?!
Видят мёртвые – эти не видят.
Между нами туманная взвесь…
мой любимый…
Я пришла, ты не видишь, я здесь?!
Видят мёртвые – эти не видят.
Между нами туманная взвесь…
Над чернеющим дёрном,
весь в чёрном,
и в моей безысходности весь,
держишь крест,
смотришь пусто и шало.
А когда-то,
не верится,
руки твои…
я держала их, Боже, держала!
весь в чёрном,
и в моей безысходности весь,
держишь крест,
смотришь пусто и шало.
А когда-то,
не верится,
руки твои…
я держала их, Боже, держала!
Сколько взгляда хватает – ряды
так же молча стоящих,
и чёрные
по земле их обходят кроты,
в этих чащах
дозорные…
Воронов нет.
Не притронутся к падали духа.
Только дух здесь и падает глухо,
так же молча стоящих,
и чёрные
по земле их обходят кроты,
в этих чащах
дозорные…
Воронов нет.
Не притронутся к падали духа.
Только дух здесь и падает глухо,
Глуше высохших мёртвых планет…
Посадить бы сосну,
под сосной
будет вскопанный дёрн да скамья.
Всё тебе помилее, чем я.
Оживёшь –
посиди там… со мной.
будет вскопанный дёрн да скамья.
Всё тебе помилее, чем я.
Оживёшь –
посиди там… со мной.