Евгений Николаевич Лебедев (1941 - 1997) - доктор филологических наук, профессор Литературного института. Историк русской литературы, прежде всего XVIII века, знаток и переводчик литературы английской (последняя его должность — заместитель директора Института мировой литературы РАН). Автор замечательных книг о Ломоносове, Грибоедове, Чаадаеве и Боратынском.

* * *
Он лежит в многолюдной палате.
Каждый день прихожу я к нему.
Каждый день в лихорадочном взгляде
вижу что-то. А что — не пойму.
Каждый день медсестра молодая
с раздражением мне говорит,
что, не больше всех прочих страдая,
чаще всех он её материт.
Ах ты девочка с профилем гордым!..
Ты зачем так крахмально бела?
Отвернулась. Газету с кроссвордом
повертела в руках — и пошла...
Это верно: его разговоры
хоть кого до греха доведут.
Тридцать лет он работал шофёром
Сердцем прост и характером крут.
Отдыхая от рейсов тяжёлых,
слушал радио (тут не дыши!),
пел про Стеньку, читал про монголов.
Пил, конечно. И пил — от души.
Горько морщился, рот утирая.
После третьей — уже во хмелю —
вдруг как крикнет: «Не надо мне рая!
Вы мне Родину дайте мою!»
А под «Песню индийского гостя»
как-то влажно теплел его взгляд:
«Ну и люди! Ведь кожа да кости!
А поди ж ты — коров не едят».
На старуху бывает проруха —
и ему было знать не дано
о «загадках славянского духа».
Он о них и не слыхивал... Но
в Кёнигсберге, душою сержанта
вспомнив детство в рязанской избе,
показал он праправнукам Канта
эти самые «вещи в себе».
Как я ждал его!.. Помнится, летом
он пришёл. И вот тут началось.
Сколько песен им было пропето!
Сколько маминых слёз пролилось!
С ним делившая радость и беды,
лишь она всё понять в нём смогла,
если так же, как с фронта с победой,
с автобазы с получкой ждала.
Ну а я — в десять лет я увидел,
что родного в нём нет ничего.
Боже, как я его ненавидел!
Даже смерть призывал на него!
И мечтал возле мамы избитой:
подрасту — ничего не прощу.
Мама! Все до единой обиды,
все обиды твои отомщу!
Ах ты жизнь, неразгаданный ребус…
Кабы знать, кабы знать наперёд,
что его переедет троллейбус,
переедет — и дальше пойдёт,
что успею и я провиниться
перед мамой не меньше отца,
а его в этой самой больнице
буду с ложки кормить, как мальца!
Ах ты жизнь!.. Залечить твои раны
ангел в белых одеждах грядёт.
Где-то в Индии зреют бананы,
под Рязанью картошка цветёт.
Хоть бы шелест больничного сада,
хоть бы шелест с собой унести!
Губы шепчут, что рая — не надо...
Ты прости меня, папа. Прости.

1981

* * *