Литературно-исторический журнал

ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 72 март 2023 г.

Крымские узоры

Равиль Валеев

 

Публиковлся в 16 номере Альманаха "Русскоязычная Вселенная"

 

Равиль ВАЛЕЕВ, Евпатория - Поэт, сторонник редких и сложных форм стихосложения. Член правления Союза писателей республики Крым. Многократный лауреат поэтических фестивалей и конкурсов Крыма, Украины, России, Белоруссии, ДНР и литературных сайтов Интернета. Гран-при «Чеховская осень – 2011», Ялта, «Интеллигентный сезон – 2017» Саки, «1 республиканский поэтический фестиваль-конкурс – 2022», Финалист литературных национальных премий «Поэт года – 2014, 2015», «Русь моя – 2016», «Золотое перо грифона», «ХХ и ХХIV Боспорских Агонов», Керчь. Призёр литпроекта «Серебряный голубь – 2019, 2022», Санкт-Петербург. Итальянская литературная премия им. Амди. «Герайбая – 2020» за лучший перевод. Издал сборник стихотворений «Мой ангел». Публиковался в «Литературной газете» (Москва), журналах «Молодая гвардия», «Невский альманах», «Массолит», «Южное сияние», «Истоки», «Донбасс», «Крым», «Пять стихий», «Русскоязычная Вселенная». Член правления Союза писателей республики Крым.

 

Памяти академика Владимира Фролова 1874-1942

      
 Мозаика – искусство на века,
 Зеркальной кальки на столе основа,
 И смальта в стеллажах давно готова,
 Чтоб потекла работа, как река.
 
 Дрожит уже от голода рука,
 Сливаются оттенки голубого,
 Но не найдёшь блокадника другого,
 Чтоб выполнил заказ наверняка.
 
 Он чувствовал, что победим врага,
 Хотя фашисты были у Ростова.
 Он был осколком царского былого
 
 И умер у наборного стола…
 В метро сияют синью купола –
 Остался след Владимира Фролова.

 

Русская Венера

 

Болезнь терзает с злобностью терьера –
 Движение руки рождает боль,
 В коляске жить – печальная юдоль,
 Кустодиев предвидит край барьера.
 
 Манит здоровой жизни атмосфера,
 Где на столе всегда и хлеб, и соль,
 Где можно бегать, прыгать, что изволь,
 Где приключений жаждешь пионера.
 
 В холсте деревня с топленной парной,
 С девицей пышнотелой озорной –
 Чертовкой рыжей, что бела на сером.
 
 Картина родилась большой ценой.
 Аккордом светлым кончилась карьера –
 Шедевр навеки «Русская Венера».

 

Рыжая калина

 

Былого лета яркий балаган
 Сменила хмурой осени картина,
 И на полях промокшая щетина

Седеет, как забытый старикан.
 

Гуляка-ветер, севший на стакан,
 В печной трубе завыл… Скотина.
 И облетает рыжая калина,
 Наряд снимая, отплясав канкан.
 
 Дрожит кустарника девичий стан –
 Сжимает холод, словно паутина,
 И манит ягод зрелостью кармина
 Заиндевелых мягких губ капкан.
 
 Скукожился нахрапистый бурьян,
 И журавлей уходит росчерк клина.
 Я в доме, как забытая детина,
 Осенней грустью беспробудно пьян.
 
 Осенний дождь – безумный музыкант –
 Мой подоконник перепутал с пианино,
 Изводит слух мелодией старинной.
 В концерте непогоды жду антракт.   

 

Как вехи, свечи поминальные

 

(французская баллада)

 Господь, услышь раба ничтожного,
 Заботься о моём ребёнке:
 Не дай ему пророка ложного,
 Ведущего людей в потёмки.
 О, сколько раз в родной сторонке
 Нас звали в дали идеальные,
 Но побеждали лишь подонки...
 Как вехи – свечи поминальные.
 
 До трепета в себе подкожного,
 До хруста импортной коронки
 Хотим мы жития роскошного,
 Чтоб не считать на хлеб деньжонки.
 Болят в душе надежд обломки.
 Считают вести криминальные
 В России смерти от «палёнки»...
 Как вехи, свечи поминальные.
 
 
 Удары бедствия возможного
 Не ждут беспечные потомки,
 И, не учтя уроки прошлого,
 Не стелют на асфальт соломки.
 Вновь будоражит лозунг громкий –
 Все перестройки кардинальные,
 Но каждый раз следами ломки,
 Как вехи, свечи поминальные.
 
 Ледок под тропкой мира тонкий,
 Ветра над нею экстремальные.
 И мир идёт по самой кромке...
 Как вехи, свечи поминальные.

 

Своей пророческой строкой

 

                 Иду вдоль крепостных валов
                 В тоске вечерней и весенней.
                 И ветер удлиняет тени,
                 И безнадёжность ищет слов.
                 Марина Цветаева, Феодосия,

                 14 февраля 1914 г.
 
 
 Своей пророческой строкой
 Судьбу предвидела, однако.
 Живя в тени печали знака,
 Предпочитала непокой.
 
 Марина – мамой молодой,
 Забыв про дочь и узы брака,
 Уйдёт к Парнок от страсти нагло,
 Не посчитается с молвой.
 
 Россия вздыбится войной,
 Где брат воюет против брата.
 В приюте дочери утрата
 Придавит тяжести виной.
 
 Эфрон, позвавший за собой,
 Болезнью скован, бедолага.
 Не приютит бежавших Прага,
 Для них Париж не станет свой.
 
 По возвращению домой
 Репрессий атмосфера ада:
 Сергей и дочка Ариадна
 Вдруг будут забраны тюрьмой.
 
 Фашисты кинутся ордой,
 Врагов без жалости армада.
 Писателей отвергнет стадо –
 Не потянуть семью одной.
 
 У поэтессы пожилой,
 Что стала брошенной собакой,
 Шнурок Бориса Пастернака
 На шее стянется петлёй.
 
 Как Феникс, побывав золой,
 Стихи сияют, словно злато.
 Марина горлицей крылатой
 Взмывает строчкой за мечтой…
 
                 *Софья Парнок – поэтесса Серебряного века
                 **Сергей Эфрон – муж Марины Цветаевой
                 ***Ариадна Эфрон – старшая дочь Марины Цветаевой 

 

Мы в ночь улетаем

 

                     Мы в ночь улетаем!
                     Мы в ночь улетаем!
                     Эдуард Багрицкий
 
 
 Судьбою скользя по канонов полозьям,
 Грядущее где решено до деталей,
 Ты вдруг с колеи за друзьями соскочишь –
 Мы в ночь улетаем! Мы в ночь улетаем!
 
 Когда лес разденет проказница осень,
 Подобно собравшимся в путь птичьим стаям,
 Под ропот пушисто-нахохленных сосен
 Мы в ночь улетаем! Мы в ночь улетаем!
 
 Уже прорастает пшеничная озимь,
 И иней ложится в полях горностаем.
 Билет до мечты от морозов увозит –
 Мы в ночь улетаем! Мы в ночь улетаем!
 
 Маршрут неизвестен и компас неточен,
 Но каждый мечтает о сказочном крае.
 Желанье огнём разгорается очень –
 Мы в ночь улетаем! Мы в ночь улетаем!

 

Заедает Питер суета

 

Заедает Питер суета –
 Поиски жилья, краюхи хлеба…
 Но зовёт из серости мечта
 Улететь крылатой птицей в небо.
 О высоком помышлять нелепо,
 Если по карманам пустота,
 Но в ушах звенит, как эхо нефа:
 «Где на этом свете чистота?»
 
 В лабиринтах питерских дворов,
 В сером царстве влажного гранита,
 В грязных кабаках среди воров
 «Незнакомка» видится пииту.
 Музыкант играет ей сюиту
 Лучшую, рождённую из снов.
 У художника кричит палитра,
 Заполняя образ в полотно.
 
 Путь к добру и чистоте один –
 Рыцарь дамы, храбрый и удалый,
 И в мечтах ты – славный паладин:
 Ты – защитник слабых и усталых.
 Глядя на продрогшие каналы,
 На глазницы выбитых витрин?
 Поднял над «Секретом» парус алый
 Капитан мечтаний книжных – Грин.

 

Алушта

 

Завесу тумана сдвигает кулиса –
 Алушта открыла свои уголки.
 Сухая слеза со свечи кипариса
 Скользнула, царапнув поверхность щеки.
 В холмах крутобоких на улочках Лисса
 От Грина сюжетов остались следы.
 Старушки в церкви у иконы из тиса
 Читают молитвы от всякой беды.
 
 Детишек ласкают качели прибоя,
 Окатанной галькой на пляже шурша,
 И солнце, как персик, теплом налитое,
 В безоблачном небе бредёт не спеша.
 Над городом царство палящего зноя.
 «Прохлады! Прохлады!» – взывает душа,
 Но только с закатом Алушту омоет
 Вечернего бриза прохлады ушат.
 
 Прощальный привет скоро лето нам бросит,
 Курортников смоют, как мусор, дожди,
 Листву разрисует художница осень,
 В лохматой папахе заснёт Демерджи.
 А скука котом ляжет в лапы у сосен,
 И небо примерит из туч паранджи.
 Но тешит прогноз, что надёжен и точен:
 Вновь будет сезон, ты весны подожди.

 

Знаменьем творческой судьбы

 

(сложное рондо)   

            

          Я от нечего делать стала

          бросать в мастерскую [Модильяни] цветы.

                                                     Анна Ахматова

 Знаменьем творческой судьбы
 Упал узор из роз кровавых.
 В них отблески всемирной славы,
 За голос свой накал борьбы.
 О всём на свете позабыв –
 В Париже позволяют нравы –
 Любви листает спешно главы.
 Обоих безрассудный пыл
 Знаменьем творческой судьбы.
 
 Муж – в африканские державы,
 Ему важней жены – жирафы,
 И Анна встала на дыбы,
 В Париж на поезде убыв…
 Упал узор из роз кровавых.
 
 Там Амедео – сгустком лавы,
 И облик позабывшей стыд
 В рисунках навсегда застыл
 Нагим брильянтом без оправы –
 В них отблески всемирной славы.
 
 По жизни вехами гробы
 Несчастных от её любви.
 В строке у Анны златоглавой
 Звучит невиданной октавой
 За голос свой накал борьбы –
 Знаменьем творческой судьбы.

 

Я – белоснежный чистый лист

 

Я – белоснежный чистый лист,
 Засева жду, как злаком поле,
 Чтоб текст хрустел от смысла соли
 И был изысканно цветист.
 
 Чтоб, как костёр в ночи, искрист
 Был стих, написанный от боли,
 Чтоб сердце строчки укололи
 И слёзы капнули с ресниц.
 
 Слова, как соловьиный свист,
 Мечтою о счастливой доле
 Рутинный быт людей вспороли 
 Под писк отпущенных синиц.
 
 А может, как лихой горнист,
 Я призову на бой за волю
 И потрясу заглавной ролью,
 Шагнув на сцену со страниц.
 
 Вот надо мной поэт завис,
 Свой трепет я уже не скрою…
 Ну, наконец, подобно рою
 Слова поэмы вознеслись!

 

По этим улочкам, таким любимым

 

По этим улочкам, таким любимым,
 Под листопадную тоску
 Идут поэты, для друзей незримо,
 Ища заветную строку.
 
 Сдирает время шелуху,
 И обнажается стихов основа:
 Просеяв чепухи муку,
 Найдут крупицу искреннего слова.
 
 Которое, прорвав черту былого,
 В потомках будет на слуху,
 И в качестве заветного святого,
 Как флаг, зареет наверху.
 
 В гордыне – смертному греху –
 Поэты вязнут, словно в паутине.
 Но у великих, если на духу,
 Звучат стихами голоса доныне.

 

На Земле жили-были

 

Не нового светлого чувства ли
 Мы ищем по жизни без устали?
 Разбив, как в шкафу хрустали,
 Нажитое вмиг растрясли,
 И, выжив с закалкою стали,
 В итоге вдруг скрягами стали.
 
 От старости дивного чуда ли
 Мы ищем остатками удали?
 Как время в картинах Дали,
 Светлей наша юность вдали.
 Прожитого смутные дали
 И горе, и счастье нам дали.
 
 Богини к судьбе нашей грубы ли? –
 Подумай-ка, вспомнивши убыли. 
 Когда был излишне брыклив,
 Твой ангел шептал: «Не пыли»
 Не ждут нас заветные были,
 Но мы на Земле жили-были.

 

Хачкар на погосте

 

Деревни забытой погост –
 Могилки простые, как встарь.
 Среди почерневших крестов
 Сереет замшелый хачкар.
 На нём цвет диковинных роз
 И ангел, несущий фонарь.
 Армянского парня занёс,
 Наверно, судьбы злой удар?
  
 А может, шальная любовь
 К глазам, как бездонная синь,
 Да к ним соболиная бровь?
 В таких утонул не один.
 Под Карсом родительский кров
 Покинул любимейший сын,
 С приходом извечных врагов
 Очаг в нём навеки остыл.
  
 Среди бесконечных полей,
 В краю, где лютует зима,
 В кругу незнакомых людей
 Он строил заводы, дома.
 В душе чтобы стало теплей,
 По камню рождалась резьба,
 И мир становился светлей:
 Творить человеку – судьба.
  
 Великой Армении нет –
 Рассеян по миру народ.
 Огромен Земли белый свет
 И полон текущих забот,
 Но кто не забыл, кем был дед,
 Культуру в бессмертье несёт,
 Которую тысячу лет
 Изгнанье никак не сотрёт!

 *Хачкар (арм.) – дословно «камень с крестом».
 **Карс – город, ныне на территории Турции.
 ***Великая Армения – армянское государство в период наивысшего расцвета.

 

Памяти поэта Льва Болдова

 

Зовёт потусторонняя свеча,
 Из зазеркалья пятнышком свеча,
 Как зов необъяснимой тайны.
 Лишь твёрдость у друзей плеча
 Отводит от судьбы удар меча,
 Когда хотим шагнуть за край мы.
 
 Грызёт необъяснимая вина,
 Помноженная на пары вина –
 Поэта срывы в пьянку не случайны.
 Судьба таланта в жизни не длинна,
 Комета далеко в ночи видна
 И свет луны изысканно-печальный.
 
 Непостижим для творчества мотив,
 Как колыбельной, в нас звучит мотив –
 Далёких предков зов многострадальный.
 Себя частицей мира ощутив,
 Неудержим души твоей разлив,
 И в унисон поёшь с стихом сакральным.
 
 Строка стиха зовёт, как звонкий горн,
 Ведь не потушится искусства горн – 
 Не иссякается родник хрустальный.
 Лопатят люди разговорный дёрн,
 Хотя наградой им колючий тёрн,
 Чтоб получился образ идеальный.

 

Рукой огрубелой, как панцирь у краба

 

Рукой огрубелой, как панцирь у краба
 (На базе полсуток рабочая смена),
 Дочуркино фото погладила баба
 И, рухнув в кровать, захрапела мгновенно.
 Предвестницей шторма борта лижет пена,
 И сейнер подходит в компании чаек.
 Плавучий завод в необъятной Вселенной,
 Как детскую люльку, привычно качает.
 
 Качели приснились в тени возле граба
 И запах в сарае душистого сена,
 Как громко весной в бочке квакала жаба,
 На печке зимой засыпалось блаженно.
 Со львами в огнях цирковая арена
 Её, первоклассницу, тушем венчает.
 У бабушки тёплое гладит колено,
 Покойных родителей потчует чаем.
 
 От тяжкой работы она косолапа,
 Бедро украшает раздутая вена.
 Дочурка не знает, кто был её папа…
 Такая история обыкновенна.
 А где-то в огнях беззаботная Вена
 Витринами манит к покупкам лентяек.
 Я верю, что дочка её непременно
 Счастливую жизнь на пути повстречает.