ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 66 сентябрь 2021 г.

Крымские узоры

 

Радомир Берич

 

Симферополь 

 

Радомир Берич (Сергей Медведев). Родился в Симферополе в 1984 г., там же и проживает. По образованию – экономист. Первые литературные опыты начинал ещё в детстве, однако серьезной литературной деятельностью начал заниматься после 25 лет. Первая полноценная работа – фантастический роман «Стимбокс», написанный в 2010-11 гг. (в настоящее время начал публиковать в Сети). В настоящее время имеет публикации в сборниках «Антология МиФа 2017» (рассказ «Утбурд», 2016 г.) и «Антология МиФа 2020» (рассказ «Эксперимент Дженкинса», 2012 г.), выпущенных издательством «Шико» по итогам семинаров на фестивале фантастики Крымкон «Фанданго». 

 

Утбурд 

 

Как рассказывают, случилась эта история за сто лет до того, как епископ Харальд из Бергена принёс на берега Лаксе-фьорда христианскую веру и поставил на высоком берегу деревянную церковь. 

 

Весело скрипит снег под снегоступами! Звёзды в чёрном небе сияют так ярко, словно рассыпал кто по тяжёлой тёмной парче щедрую горсть искрящегося горного хрусталя. В высоких сосновых кронах раздаётся песня ветра, но внизу, в гуще леса, царит спокойный штиль. 

Молодой Гуннар, сын Хротгара, ступает первым, могучим шагом прокладывая колею, и нет-нет, да и обернётся – вроде как поглядеть, не отстаёт ли его наречённая Сигрид, дочь Атли. А на деле – поймать взглядом своим мимолётный взор глаз её, лазурных, как бездонная вода Лаксе-фьорда, полюбоваться на золотистый локон, выбивающийся из-под меховой шапки, да ещё раз увидеть её неловкую мягкую улыбку. 

До чего хороша юная Сигрид! Отец её, Атли, был по молодости лихим викингом, много земель повидал: и ходил за добычей в промозглую Англию, и служил у ярла Гардарики. Хротгар, отец Гуннара – его боевой побратим.  

Ныне же Атли – богатый купец, от Тролленбю до Хильмирстата нет более удачливого купца, чем он. Хротгар – богатый скотовод. 

Гуннар снова украдкой любуется невестой. Сигрид заметила его взгляд и смущённо улыбнулась. 

– Устала? – спросил Гуннар. 

Девушка кивнула. 

– Немного. 

– Ничего, скоро посёлок, – утешил её Гуннар. – Скверно, конечно, что сбились с пути. Ну, да ничего, осталось немного. Что с того, что придём в Тролленбю не сегодня вечером, а завтра к полудню. Заночуем в Мусмюллё. Там тоже люди живут. Думаю, в ночлеге не откажут. 

Где-то высоко в ветвях ухнула сова. 

– Видишь, даже птица со мной согласна, – засмеялся парень. – Ладно, пошли. А то как бы нам не пришлось ночевать прямо в лесу. 

Снова зашуршал снег на лесной тропе. Молодой человек шагал впереди, протаптывая удобный путь для девушки, она ступала за ним. 

Справа за стеной деревьев проглядывала бездонная тьма фьорда, в которой серебряной дорожкой отражался свет полной луны. Зима выдалась снежной, но фьорд взялся льдом только у самого берега, а дальше, к середине, оставалась широкая полоса свободной воды. 

Снова подала голос сова. Сигрид поёжилась, то ли от холода, то ли от внезапно накатившего страха, и уткнулась лицом в меховой воротник плаща. 

– Знаешь, Гуннар… – произнесла она. – Недоброе говорят об этих краях. Сказывают, пропадали люди в такие вот зимние ночи, как эта. 

– Мало ли что рассказывают, – усмехнулся Гуннар. – Особенно парни юным девушкам возле очага. Так и ждут, что те испугаются страшных басен да прижмутся к ним посильнее. Ну, а парням того только и надо… 

Сигрид вдруг остановилась. 

– Как жутко кричит эта сова… Слышишь, Гуннар? 

– Сигрид? Ты чего, Сигрид? – Гуннар тоже остановился и прислушался. 

И тут к шуму ветра и крикам совы прибавился новый звук. 

Скрип снега.  

Скрип снега под чьими-то шагами. 

Идущий не был обут в снегоступы. Так хрустит снег только под ногой. 

Кому же вздумалось бродить по лесу зимней ночью? Человеку? Или медведю-шатуну? Или… 

Гуннар увидел¸ как зрачки Сигрид расширились от ужаса. Он посмотрел в ту сторону, куда глядела она, и оцепенел сам. 

Ковыляя между деревьев, к ним приближалось человекоподобное существо. И Гуннар понял, что не сможет сказать про него «человек». Ибо на представителя рода людского оно походило лишь условно. 

Пробивающийся сквозь ветви свет луны хорошо осветил ночное видение. Так, что его стало видно во всех мерзких подробностях. 

Существо напоминало человеческого ребёнка. Младенца. Но младенца, в котором уже не осталось ничего человеческого, чудовищно изломанного, с искривлёнными ручками и ножками, с огромной головой.  

Кожа чудовища была серой, как у мертвеца, с тёмными трупными пятнами. Но хуже всего были его глаза – угольно-чёрные, сочащиеся тёмной слизью, такой же, что капала на снег из оскаленной пасти. Глаза, горящие огнём ненависти, дикой, всепоглощающей злобы, какой нет ни у зверей, ни у берсерков, злобы к самой сущности жизни, ненависти, какой просто не может быть места в этом мире. 

Сигрид вцепилась обеими руками в руку Гуннара и пронзительно завизжала в непередаваемом ужасе. Ответом ей было лишь издевательское уханье невидимой совы. 

А жуткое порождение Хэль быстро приближалось. И чем ближе оно подходило, тем больше становилось в размерах. Вот уже оно стало вышиной со взрослого мужчину. 

В ноздри ударил резкий тошнотворный запах гниющей плоти, исходивший от чудовища. 

Раньше Гуннар лишь слыхал выражение «волосы на голове зашевелились». Нынче же он воистину почувствовал, что это такое. И понял, что это не преувеличение и не простая поговорка. 

Довольно грубо сбросив руки девушки со своего запястья, он выхватил из ножен стальной скрамасакс – подарок отца. 

Чудовище заверещало, оскалив мелкие острые зубы, и отпрыгнуло в сторону с неожиданной для его видимой неуклюжести прытью при виде блеснувшего клинка.  

Гуннар сразу же схватил Сигрид за руку. 

– Бежим! Скорее! 

До чего же медленно идёшь на снегоступах… А сбросить их – того хуже: увязнешь в снегу мгновенно, почти как в болоте. 

Сигрид на бегу тихо всхлипывала от страха. Гуннар без жалости тащил её за собой, крепко, до боли сжимая в правой ладони рукоять скрамасакса. Жалеть и утешать девушку он будет потом, потом и прощения попросит за синяки, оставленные на запястье грубым захватом. Всё будет потом, когда они доберутся до безопасного места. Знал он – нет, скорее чувствовал: остановишься хоть на миг – и погубит тебя чудище, глазом не успеешь моргнуть. 

Девушке он настрого запретил оборачиваться. Сам же поглядывал назад время от времени, и видел, как скачет меж сосновых стволов, опустившись на все четыре конечности, хэльское отродье. Ростом оно даже на четвереньках было уж раза в полтора больше человека. 

Холодный пот струится по спине, дыхание разрывает грудь, вырываясь наружу струйками белого пара. Сердце стучит так, что кажется – слышно его и снаружи. 

А где-то в ветвях слышно – всё ухает, ухает, словно издеваясь, проклятая сова.  

Где же эта деревня? Ох, слава Одину! – наконец виден просвет в лесной чаще. Вот пошли запорошенные снегом крестьянские поля. Чудовище, похоже, отстало – не место ночному ужасу среди людей. 

Вот и она, деревня. Вот показалась мельница с водяным колесом, за ней – мост через студёную речку. Видно, как над длинным домом вьётся сизый дымок очага. 

Никогда ещё Гуннар и Сигрид не были так рады снова очутиться среди людей. 

 

Кнут Хёдвигссон, староста Мусмюллё, ничего не сказал, увидев, как в двери длинного дома буквально ввалились двое – молодой парень и девушка. Сразу понял, едва взглянув на их лица, – беда стряслась. Лишь пригладил длинные седые усы и пригласил к очагу, приказав дать им сначала по чарке крепкой медовухи, чтоб согреться и немного успокоиться, а потом – по миске горячей похлёбки из рыбы и доброму куску хлеба. 

Когда гости насытились и согрелись, когда прошли у них усталость и страх, тогда-то он и велел им рассказать о том, что стряслось.  

Послушать рассказ, несмотря на поздний час, собрались все жители длинного дома. Одни подсели ближе к очагу, другие, кому не хватило места, толпились за их спинами. 

Гуннар поведал обо всём без утайки. Жители Мусмюллё слушали его внимательно, стараясь не пропустить ни слова. Слева от Гуннара сидел староста Хёдвигссон. Точно напротив него – дородный благодушный мужик с пышными тёмными усами и бельмом на глазу. Представился он мельником Свеном. Рядом с ним, баюкая сонного ребёнка, сидела женщина, молодая, но рябая лицом и некрасивая. Имени её Гуннар не запомнил. 

Сигрид сидела по правую руку от жениха, кутаясь в плащ. В руках она держала чашку горячего медового отвара, да время от времени кивала, подтверждая слова Гуннара. 

Старый Кнут, слушая историю, то покачивал головой, то хмурился и дёргал себя за усы. Когда же Гуннар замолчал, окончив свой рассказ, он спросил: 

– А скажи-ка, парень, не слышал ли ты часом криков белой совы? Ну, перед тем, как появилось чудовище? 

– Слышал, добрый человек. Как не слышать, – отвечал Гуннар. – Проклятая птица нас преследовала всё время, пока мы не вышли из лесу. Не соврать – до сих пор в ушах звучит её голос. 

Староста мрачно хмыкнул. 

– Неужто утбурд? – нерешительно подал голос кто-то из поселян. 

– Утбурд, – кивнул Кнут Хёдвигссон.    

Сигрид подняла голову. 

– Утбурд? Что? 

– Злой дух погубленного младенца, – объяснил староста. – Оставленного когда-то собственной матерью на погибель и желающего с тех пор лишь одного – отомстить ей. И всему людскому роду заодно. 

В очаге треснула горящая ветка, переламываясь пополам. Сигрид вздрогнула. Староста Кнут, мрачно глядя на пляшущие язычки пламени, подбросил в огонь немного хвороста. 

– Один, храни нас, – прошептали в задних рядах. 

– Как же так вышло, что он нас самих до сих пор не сожрал? – с тревогой спросила рябая девка. 

– Да известно, почему, – был ей ответ. – Наша-то деревня стоит на острове посреди Лаксстрёмме. 

– Верно, – подтвердил Хёдвигссон. – Только двух вещей боится утбурд – железа и текущей воды. Слышишь, парень, – обратился он к Гуннару. – Говоришь, утбурд от вас отстал, как только ты обнажил сакс? 

– Именно так, – Гуннар вытащил клинок из ножен, словно в подтверждение своих слов. – Отец мой мне его подарил, ко дню совершеннолетия. 

– Ты когда домой вернёшься, батюшке-то своему в ноги поклонись. Его подарок вас обоих спас, – заметил Кнут.  

Поселяне закивали головами, соглашаясь со своим старостой. 

– Обязательно. Так и сделаю, – пообещал Гуннар, убирая меч. 

Свен-мельник хлопнул себя по коленям. 

– Погодите-ка, – сказал он. – Помните, пятнадцать лет назад старый Фроки пропал зимой, примерно в это же время, перед самым Йолем? Ну, помните, мы его так и не нашли? Или два года тому – Торин, младшой сын нашего кузнеца? Нашли его мёртвое тело в лесу: грудь раздавлена, словно гнилой орех… Мы-то грешили либо на медведя, либо на горного тролля, а это, оказывается, утбурдова работа. 

– Да, мы и людей незнакомых, не из наших краёв, находили, – добавила женщина с ребёнком. – Всё сходится. 

– Верно, всё верно, – кивнул Хёдвигссон. 

– Эх, знать бы, кто навёл этакое проклятье на наши края, – вздохнул Свен. 

– Поди знай. Теперь это уже не выяснишь, – невесело ответил староста. 

Все замолчали. Лишь потрескивали горящие дрова. Сигрид отхлебнула из уже остывшей чашки.  

Огонь ярко освещал лица людей, сидящих и стоящих у очага. Остальное пространство длинного дома скрывалось во мгле.  

– Скажи мне, юноша! Где это произошло? Где вы повстречались с утбурдом? Помнишь ли ты это место? – раздался вдруг робкий голос из этого мрака. 

Все обернулись. Отблеск пламени выхватил из темноты сгорбленную женскую фигуру, бледное лицо, сложенные у груди руки. 

– Халла? – удивлённо воскликнул Кнут. 

Во взгляде женщины читалась нескрываемая боль и отчаяние. И вместе с тем – некая надежда. 

– Как не помнить. В паре миль севернее отсюда, – ответил ей Гуннар. – Примерно там, где с горы открывается вид на весь Лаксе-фьорд. А что?  

Та, кого назвали Халлой, подошла ближе. Поселяне молча расступились перед ней. 

Была она немолода, хоть и не сказать, что слишком стара, но лицо её изрыли ущелья преждевременных морщин, а в прядях светло-русых волос, выбивающихся из-под шерстяного платка, проглядывала снежная седина. Впрочем, по чертам лица её видно было, что когда-то она, пожалуй, слыла красавицей. Но… именно, что «когда-то». 

– Дело в том, что я знаю, откуда это пошло, – присаживаясь к очагу, сказала она. 

 

– Его звали Снорри. Был он молодым викингом, отважным и красивым, как стройная сосна. Смех его был подобен звону лесного ручья, а объятия его были крепки, как вековая скала фьорда. А так, как любил он, не умел любить более никто. Той весной, отправляясь с дружиной в поход, он обещал, что вернётся самое большее через три месяца с богатой добычей, и тогда мы справим свадьбу, да такую, какой ещё не видали берега Лаксе-фьорда. Но он не вернулся ни через три месяца, ни через полгода. Лишь через год дошло до нас известие о большой битве в южных землях, в которой пали и юный викинг Снорри, и вся дружина, с которой он шёл в поход. Море поглотило из всех. Но тогда мы ни о чём не знали… 

Через какое-то время после того, как он ушёл в поход, я поняла, что жду ребёнка. Шли месяцы, скрывать беременность становилось всё тяжелее. А надежды на то, что мой любимый вернётся, оставалось всё меньше и меньше. Тогда я ушла из деревни, поселившись в уединённой хижине в лесу. 

– Да, я помню, – подтвердил один из селян. – Мы ещё подумали: чего это тебе вздумалось уйти в глушь? 

– Зимой я разрешилась от бремени, – не слушая, продолжала рассказывать Халла. – Никого рядом со мной не было. Я сама перерезала пуповину и завернула крохотный вопящий комочек в подол нижней юбки. За стенами хижины завывала вьюга, я помню это, как сейчас. Ребёнок кричал, просил есть. Я дала ему грудь, и он замолчал. А я думала, что мне делать дальше. Возвращаться с внебрачным ребёнком в деревню я не решалась, боясь позора. Но и прожить всю жизнь вдали от людей я не могла. Наконец, я осмелилась и приняла решение. Накинув плащ, я вышла из хижины. Вместе с ребёнком. Отойдя достаточно в лес, я нашла подходящее, как мне казалось, место. С этой горы было хорошо видно и фьорд, и Мусмюллё, и узкую полоску Лаксстрёмме, извивающуюся меж холмов, леса и полей. Я выбрала место под высокой сосной и разгребла снег… 

По рядам слушателей пронёсся возмущённый шёпот.  

– Мальчик только немного вскрикнул, когда я отняла его от тёплой груди. Он был недоволен, но самую малость – ведь он насытился. Я положила его в ямку и забросала снегом. А потом пошла – прочь от этого места, к людям. Я даже так и не видела его лица. Не осмелилась взглянуть. 

Жители деревни молчали. Они не проронили ни слова, но Халла, тяжко вздохнув, сжалась, охватив себя руками – словно её клонило к земле силой множества осуждающих взглядов. 

Староста Кнут дёрнул себя за ус и покачал головой. 

– Да уж, – с нескрываемым раздражением заметил он. 

– Ну, и дурная же ты баба, Халла, – сказал Свен-мельник. – Взяла и загубила дитя ни за что. Что ж ты так плохо о нас думала, что мы будем тебя осуждать и избегать? Нет, ну, точно дура. Нешто мы не понимаем ничего, а? Даже если б и нашёлся какой дурак, что вздумал тебя попрекать… 

– И дня не проходило, чтобы я не вспоминала о своём преступлении, – перебила его Халла. В голосе её послышались рыдания. – Поверьте, каждый день я вспоминаю о своём несчастном сыночке… 

Ответом ей было гробовое молчание собравшихся да весёлый треск костра, которому, казалось, нет интереса до людских дел – главное, чтобы вовремя подкармливали свежим хворостом. 

Лишь Сигрид смотрела на пожилую женщину не с презрением, а с жалостью, и в глазах её стояли слёзы. Гуннар осторожно взял её ладонь в свою руку, нежно поглаживая тонкие пальцы. 

– За своё преступление ты сама себя достаточно наказала, – наконец произнёс Кнут Хёдвигссон. – Хотя бы тем, что так никогда и не вышла замуж и превратила себя в неизвестно что, хотя раньше была первой красавицей Мусмюллё. Эх, а я ведь сам когда-то хотел свататься к тебе, и если б не Снорри-викинг, в котором ты души не чаяла, – признался он неожиданно. – Да я бы в то время взял тебя и брюхастую, и с ребёнком. Так ты ж сама стала сторониться людей, как вернулась из лесу. 

Халла безучастно смотрела на огонь, слушая его строгие, но справедливые слова. 

– Ты прав, Кнут, – сказала она. – Знаешь, пришла пора исправить ошибки прошлого. Я отправлюсь туда, где всё началось. 

Произнеся это, Халла поднялась на ноги. 

– Нет, ты не пойдёшь одна. Я с тобой, а то мало ли что, – сказал старый Кнут, снимая со стены ножны с мечом и прикрепляя их к поясу. 

– Я с вами, – сам не зная почему, заявил Гуннар. 

– Тебе не обязательно, – сказал староста. – Это наше дело, останься лучше с невестой. 

– Я с вами, – настойчиво повторил молодой человек. 

Если бы его спросили тогда, почему он пожелал снова пойти в заснеженный лес, прямо к чудовищу – он и сам не смог бы дать ответ. Просто чувствовал, что он должен быть… там. Увидеть все своими глазами. И это вовсе не было праздным любопытством. 

– Парень, ты точно уверен, что хочешь пойти с нами? – спросил Кнут. Гуннар проверил, хорошо ли ходит скрамасакс в ножнах и утвердительно кивнул. – Что ж, пусть так и будет, – согласился тогда староста. – Девушку только оставь у нас в деревне. Никто её не обидит, а в лесу ей делать нечего.  

Гуннар наклонился к сидящей Сигрид. Девушка оглянулась на него, не проронив ни слова, лишь во взгляде её читалась тревога. Гуннар осторожно поцеловал её в лоб, шепнув на прощанье: 

– Всё со мной будет хорошо. Не бойся. 

 

Под сенью сосен – ни малейшего ветерка. Луна уже клонится к земле, но её неясный свет пока освещает – тускло, как во сне – голубовато мерцающий снег, чёрные стволы, припорошенные лёгким кружевом инея. В лунном свете хорошо видна колея, протоптанная снегоступами Гуннара и Сигрид – её ещё не успело замести снегом. Можно отвести спутников к месту по собственным следам, но Халле, похоже, этого и не надо – она и так знает, куда идти. 

– Тут чуть поодаль была моя старая хижина, – сообщает она по пути. – Пройдя чуть в сторону, вы бы точно на неё наткнулись. Наверное, уже почти развалилась. Но всё равно вы могли бы укрыться в ней. Утбурд бы вас не тронул. 

Гуннар покачал головой. Ну, уж нет. Сидеть в темноте и холоде, прижимаясь друг к другу, и ждать слабого, позднего рассвета, пока вокруг хижины бродит хэльское отродье… Нет, не нужно нам такого. 

Вот и оно, место, где они с Сигрид встретили утбурда.  

Доносится уханье совы. Гуннар сжимает в ладони рукоять скрамасакса. 

Староста Кнут замечает это. 

– Погоди… Ещё рано, – тихо предупреждает он. 

Ухает сова, уже гораздо ближе.  

– Вот, – указывает пальцем Халла. – Здесь я его и зарыла. Прямо под этим деревом. 

Крик совы раздаётся совсем близко. Ноздри снова чувствуют запах гнилого мяса. 

– Он здесь, – хрипло произносит Кнут. 

За деревьями люди видят тень. Огромную – выше, чем дом. 

Тихо звякает меч старосты, покидая ножны. Гуннар, услышав, тоже выхватывает скрамасакс. 

Тень утбурда замирает за деревьями, чуя гибельное железо. 

Халла сходит со снегоступов и идёт в сторону чудовища, проваливаясь в снегу. 

– Это ты, сынок. Вот и я. Я пришла, – произносит она. 

Утбурд смотрит на неё мёртвым своим взглядом, не решаясь подойти. Халла делает ещё несколько шагов ему навстречу и опускается на колени прямо в снег. Платок падает с её головы, и седые волосы рассыпаются по плечам. 

– Прости меня, сынок, – сложив руки на груди, говорит женщина. – Прости. Это из-за меня ты стал таким. Моя вина в том, что ты стал чудовищем. Губителем людей. 

Слёзы текут по её морщинистым щекам, мигом застывая на морозе и превращаясь в прозрачные льдинки. 

– Бедный мой сынок. Тело твоё сожрали лесные звери. А я ведь не дала тебе имени, ты так и умер безымянным. Знаешь, когда я узнала, что вынашиваю тебя, я мечтала, что назову тебя в честь моего деда – твоего прадеда, Торира-лесоруба. Я так хотела, чтобы ты вырос таким же могучим, как он… 

Чудовище делает нерешительный шаг вперёд. Потом ещё один, словно ребёнок, впервые научившийся ходить. 

– М…ма… Маа-ма, – выдавливает он из себя. 

– Да, это я. Твоя мама, – тихо говорит Халла. – Иди ко мне, мой маленький Торир. 

Утбурд подходит ближе, уменьшаясь в размерах. Подойдя вплотную к женщине, он уже становится размером с годовалого ребёнка. Халла нежно обнимает его, прижимая к груди, и целует в макушку. 

– Мама, – произносит утбурд. 

– Да, Торир. Я твоя мама. Теперь мы всегда будем вместе. 

Оба замирают. 

Снова слышится крик совы. Потом – удаляющееся хлопанье крыльев и ещё один крик, гораздо тише и дальше. 

С неба падают хлопья лёгкого снега. Женщина и её мертвый сын остаются неподвижны. 

Мужчины стоят на месте с оружием в руках, изрядно продрогнув, но пока не осмеливаясь подойти. 

Наконец Гуннар, решившись, подходит ближе и кладёт руку на плечо Халлы. И ощущает под своими пальцами холодный камень. 

 

Если вам случится поехать по шоссе из Тронхейма в Тролленбю, у поворота на городок Мусмюллё вы увидите старую-престарую деревянную церковь, стоящую на вершине холма. Говорят, её построил сам святой епископ Харальд. Отсюда и весь Лаксе-фьорд, и городок, и долина реки Лаксстрёмме – как на ладони. 

А чуть дальше в сторону моста через Лаксстрёмме, почти у самой серой ленты шоссе вы увидите среди соснового леса странный камень. С виду он похож на коленопреклонённую женщину, прижимающую к груди ребёнка. И если вы, удивившись, решите расспросить местных – вам охотно поведают эту печальную историю.  

И случилась она за сто лет до того, как епископ Харальд из Бергена принёс христианскую веру на берега Лаксе-фьорда… 

 

Разрывая сеть 

 

Для мужчины-дроу, уроженца Нижнего мира, живущего у самых корней Великого Древа, выбор в жизни небольшой. Стать наёмным убийцей или торговать дурманящим зельем.  

Правда, существует третий путь. И он, доложу я вам без лишней скромности, для самых талантливых, ибо требует незаурядного ума и владения магией. И в то же время, он сделает тебя в глазах общества самым опасным и разыскиваемым преступником… 

Магические Соки текут по каналам ствола и ветвей Великого Древа, пронизывая их, словно ловчая сеть великой Богини-паучихи. В Соках скрыта информация о каждом из миллионов населяющих его эльфов. Соки хранят в памяти каждый момент их жизни, все их поступки – хорошие или дурные, и даже помнят мысли, приходящие в голову тем, кто погружал кончики пальцев в магические сосуды, подключаясь к общей сети. 

Каждый день миллионы обитателей Древа следом за пальцами погружаются всем своим сознанием в колышущуюся гладь волшебных зеркал. Энергия магических Соков окутывает их сознание, вызывая прямо в мозгу яркие картины, не уступающих видениям, что бывают от снадобий ушлого дроу-зельеторговца. Да что говорить, для многих видения волшебных зеркал милее любого дурмана. Да и по степени зависимости ему не уступают ни в коей мере. 

Абсолютное большинство использует наполненные Соками зеркала исключительно для развлечения, и лишь немногие способны владеть их истинным потенциалом. Зато тот, кто научился с помощью заклинаний влиять на саму суть Соков, приобретает особую власть – он получит доступ к самым сокровенным мыслям жителей Древа, и даже более того – он станет настоящим властелином их жизней. И если Заклинатель не принадлежит в элите высших эльфов или хотя бы не работает на них, то он представляет для них большую опасность, чем самые опасные наёмники и все торговцы дурманом, вместе взятые. 

И это не удивительно. Этим ребятам есть, что держать в секрете, поверьте мне. 

Поёрзывая в скрипящем потертом кресле, я прикасаюсь пальцами к мерцающей поверхности зеркала, чувствуя, как моё сознание объединяется с Соками, входя в унисон с их чудесной песней. Восхитительное чувство, даже лучше, чем хороший секс. Хотя у моей жены Миринды на сей счёт другое мнение. 

Ну, а пока я прислушиваюсь к симфонии Соков и улыбаюсь – слегка, самым уголком губ. 

С одной стороны, мне в жизни, можно сказать, повезло, хвала Великой Паучихе. Ещё с детства я имел хорошие способности в магии и уже тогда умел работать с Древесными Соками. Много лет практики – и сейчас я, не побоюсь этого слова, стал настоящим Заклинателем. 

Вы, наверное, скажете, что с моим талантом меня могли взять на работу к высшим эльфам. Ага, конечно. Куда-нибудь на распределительную станцию магических каналов, по которым крутят порнуху в вечернее время. Или в вычислительный центр торговой компании средней руки – целыми днями пить маджат в тесной комнатушке, заваленной отработавшими своё магическими зеркалами и обрывками сокопроводов. Дурея от скуки в ожидании, пока тебя не вызовет двухсотлетняя наперигидроленная эльфийка-счетовод – спросить, почему перестало работать её зеркало – у неё, видите ли, месячный отчёт не сходится без любимой сети «МоёДрево». 

Ну, уж нет. Пробовал я и то, и другое, и третье. Всё, хватит с меня. Хватит-хватит-хватит. Тем более, дроу они платят на порядок меньше, чем своим сородичам. Как ни надрывайся – всё равно получишь меньше, чем самый захудалый лесной эльф. Про высших эльфов и говорить нечего – эти могут хоть вообще не работать, сидеть весь рабочий день в своём дурацком «МоёмДреве» и получать при этом солидную зарплату с премией.   

Высшая раса, мать их. Ага. Видели бы вы только, что они выкачивают из Соков Древа. И главное, корчат при этом из себя таких безупречных моралистов, что послушай их – кристальнее не сыщешь. Тьфу. 

Я откидываюсь в жалобно заскрипевшем кресле, заложив за голову руки, и окидываю взглядом скудную обстановку своего жилища. На потолке плесень, в углу стены тоже. Что поделать, это корни Древа, здесь всегда плесень, сколько её не вычищай. Мебель вон тоже разваливается. Купить новую нам пока точно не светит. Попробовать, что ли, подлатать эту? Ладно, как-нибудь потом… 

Когда-то, перед свадьбой, я сказал своей невесте Миринде, что придёт день, когда мы покинем опостылевшее место у корней Древа и отправимся на летающие острова, парящие в облаках эфира, где живут крылатые люди. Как сейчас помню, мы стояли на террасе одного из средних уровней Древа, и нас обдувал свежий ветер. Юная Миринда тогда впервые выбралась из корневых этажей на свежий воздух. С террасы даже было видно небо, а в нём как раз проплывал один из островов. Миринда провожала его восторженным взглядом. 

С того дня прошли годы, а наша мечта так и оставалась мечтой. 

Ничего, дело, которое я затеял, все изменит. Если не попадусь, точно стану богачом.  

Возможно, на такое не пошел бы ни один уважающий себя дроу. Связаться с гномами, нашими извечными врагами – это слишком даже по нашим меркам. Но тан Турбард обещал хорошо заплатить за услугу, а лично для меня главное – получить хотя бы такое признание своего таланта. И, наконец, осуществить нашу с Мириндой мечту. 

Работа предстояла несложная (как для меня), хотя и рискованная – скачать Соки из личной сети каналов правящей верхушки высших эльфов. Работа опасная – каналы хорошо защищены, и немало Заклинателей попалось на попытке проникнуть в тайные каналы. Но я был уверен в своих способностях и готов пойти на риск. К тому же, я был не настолько глуп, чтобы входить в каналы из собственного зеркала – для этого есть общественные терминалы.  

Наложенные (с осторожной оглядкой на висящую в углу лиану Всевидения) заклинания Открытия Тайного, Поглощения – и готово. Заманчивое объявление показать «горячих малолеток» для приманки – и остается только ждать, пока на нее клюнет какой-нибудь глупый эльф. И пока он будет, пуская слюни, пялиться на прелести несовершеннолетних эльфиек, мои заклинания сделают свое дело. 

Все вышло, как я и рассчитывал. Теперь сосуд с драгоценными Соками стоит под зеркалом, прямо у меня под рукой. Можно хоть сейчас отправляться к тану за наградой. 

Признаться, даже не знаю, зачем ему Волшебные Соки. У гномов много машин, но нет оборудования для работы с Соками. Или есть? Впрочем, это не мое дело. 

Того дурачка, что пропустил мою магию, теперь ждет тюрьма, подумал я. Что ж, мне его ничуть не жалко. Сам я отнюдь не святой, но всё же терпеть не могу тех, кто предпочитает маленьких девчонок взрослым эльфийкам. 

Стукнула входная дверь. По знакомому стуку каблучков понял – Миринда вернулась с работы. 

– Ворхуил? Ты дома? – слышу её голос. 

Ворхуил – это я, если что. Будем знакомы, кстати. 

– Все сидишь за своим зеркалом, бездельник? Дома скоро есть нечего будет, – подходя ближе, с упрёком замечает она. 

Я дождался, пока она повернётся ко мне боком, и легонько хлопнул ее по упругому лиловому бедру. 

– Скоро все будет по-другому, – пообещал я. – Подожди немного. 

– «Скоро» да «скоро». Знаешь, я уже устала от твоих обещаний. Ты со своей умной головой давно мог бы устроиться в фирму по платной проводке Соковых каналов. 

Я лишь презрительно фыркнул на это замечание. 

А она меня все-таки любит. Другая бы давно ушла. 

Поймав жену за талию, я опрокинул её к себе на колени. Миринда чуть взвизгнула, а старое кресло только охнуло под двойным весом.  

– Теперь – точно все изменится, – поцеловав её в острое ухо, сказал я. – Расскажи лучше, что нового творится? 

Одной рукой я обнимал Миринду за талию, другой гладил её длинные тёмные волосы.  

– Говорят, на верхних уровнях с самого большой переполох, – сказала она. 

Я хмыкнул. Ещё бы. 

– Говорят, кто-то влез в их сети. Теперь Кровавые эльфы проводят обыски по всему Древу. Вламываются в квартиры, трясут всех подряд. Кстати, я их на нашем этаже видела, когда возвращалась. Надеюсь, ты не прячешь в ванной косяки с травой флина? А то… 

Опа. А это уже хреново. Очень-очень хреново. 

– Где ты их видела? – поставив Миринду на ноги, спросил я. – Отвечай! 

– Они были в четырёх квартирах от нас. А что? Почему ты так со мной разговариваешь? 

Я рывком вскочил с кресла, подхватив сосуд с Соками. 

– Надо уходить. Срочно. 

– Зачем? Ты опять что-то натворил? 

– Долго объяснять. Скорей запри дверь на замок и уходим. Через черный ход. 

Миринда вышла в прихожую. Я тем временем наложил заклинание Тумана на систему Всевидящих лиан нашего уровня. С личного зеркала, скрываться уже нет смысла. 

Вовремя. Едва она вернулась в комнату, раздался громкий стук. 

– Приказываю открыть дверь! Открывайте немедленно! – надменно рявкнули за дверью. 

Я схватил Миринду за руку. 

– Идём! 

– Если они захотят выломать дверь, то пожалеют об этом, – усмехнулась Миринда. – Я оставила им небольшой сюрприз. 

Я схватил ее за плечи и встряхнул: 

– С ума сошла? Кровавые эльфы нас с дерьмом съедят, если мы кого-то из них убьём. 

– Не волнуйся. Всего лишь мгновенное Ослепление и суточная Неудача. 

– Люблю тебя, дорогая, – я чмокнул Миринду в щёку. – А теперь надо спешить. 

Мы крайне вовремя покинули квартиру – стук в дверь уже сменился резкими ударами. 

На лестнице черного хода нас ждали – Кровавые эльфы старались перекрыть все выходы. К счастью, я первый заметил на лестничном пролёте высокую фигуру в красно-желтом доспехе. Я быстро взмахнул рукой, выкрикивая заклинание – боец «Кровавых» не успел среагировать на «Оглушение» и упал как подкошенный. 

– Пять лет тюрьмы я себе обеспечил, – иронично заметил я, пробегая мимо лежащего без сознания эльфа. 

Вот и тайная дверь, ведущая наружу, за пределы Древа. Я на минуту задержался возле неё, запечатывая замок на час видимым заклинанием Затвора, под которым искусно скрыл Оцепенение и Возвращение к истокам. Пускай преследователи удивятся… 

 

Под ногами чавкала липкая грязь. Ветви мёртвых деревьев мрачным сводом смыкались над головой. Слева и справа от грязной, но более-менее проходимой тропы расстилалась ядовитая желто-зеленая жижа болота, над которой клубились густые испарения. 

После Большой Войны, в которой стороны обменивались массовыми магическими ударами по площадям, поверхность земли вне эльфийских древ, людских цитаделей и гномьих подземелий стала непригодной для жизни. Везде проклятые, отравленные темной магией земли. 

Во время войны гномы выжили из подземелий наш народ. Пришлось идти на поклон к «старшим братьям», чтобы не загнуться. Те изобразили великодушие и выделили нам место у корней, поближе к проклятой земле. Место, которым брезговали сами. 

– У нас нет ни денег, ни еды, ни одежды, кроме той, что на нас. Ночевать негде. Вернёмся – нас сразу арестуют, – говорила Миринда, шлепая за мной по скользкой тропе. – О чём ты вообще думал, когда затевал побег? Чего ты молчишь? Ты можешь сказать, куда мы вообще идём? 

– К дворфам, – ответил я не оборачиваясь. 

Миринда остановилась, растирая озябшие голые плечи.  

– Погоди, ты сказал – «к дворфам»? – удивилась она. 

Я тоже остановился и повернулся к ней. 

– Да, ты не ослышалась. 

– И что они могут нам дать? Они наши враги. 

– Они еще и враги высших эльфов. Вот это вот, – я помахал сосудом перед лицом Миринды, – поможет нам выбраться из нищеты. 

– Что это? Это же сосуд для Древесных Соков… 

– Тут кое-что интересное для тана Турбарда. Он обещал мне хорошо за это заплатить. 

– А ты не думал, что он тебя просто кинет? 

– Нет, – я покачал головой. – Каким бы мудаком ни был тан, но он всегда держит слово. Даже с врагами. Это, пожалуй, единственное его достоинство. 

– Подожди, так весь это переполох с обысками – это все из-за тебя? 

Я кивнул. 

Миринда хлопнула кулаком по ладони. 

– Замечательно! И этот дроу всего час назад меня называл сумасшедшей! Нет, ну, я многое могу понять, но связаться с дворфами! Это уже ни в какие ворота не лезет. 

– Я ведь ради тебя, любимая! – подмигнув ей, сказал я и пошел дальше. 

– Иди ты знаешь куда со своей заботой! – в сердцах крикнула Миринда и быстро пошлепала вслед за мной. 

Еще несколько часов пути. До цитадели гномов, по моим расчетам, осталось немного. Посланник Турбарда объяснял, как ее найти. 

Мог не объяснять. Когда-то эта подземная крепость принадлежала нам. Миринда не знает тех времен – она родилась уж в Древе. А я хорошо помнил закоулки наших старых подземелий, хоть и был тогда совсем маленьким. 

Со стороны зловонной трясины послышался резкий писк. С другого конца немедленно откликнулись. 

Ах, ты ж… Это свомпы. Противные скользкие существа, живущие в болотах и любящие закусить неосторожным путником. Поодиночке они неопасны, но если их много, наши дела плохи. 

– Скорее! – я схватил Миринду за плечо, подталкивая перед собой. Мы побежали так быстро, как только можно было по скользкой, разъезжающейся под ногами грязи. 

Свомпы, привыкшие к жизни в болоте, оказались шустрее. Целая стая противных существ ринулась на нас из болотной жижи. Стены дворфской крепости уже были на виду, но свомпы грозили отрезать нас. 

– Я сделаю магический щит, а ты отгоняй их! – предложила Миринда. Я кивнул. 

Магия темной эльфийки возвела вокруг нас прозрачную полусферу в несколько шагов в поперечнике. Ее края угадывались лишь по легкому дрожанию воздуха. Свомпы, натыкаясь на невидимую преграду, недоуменно ругались на своем квакающем языке. Мне оставалось только отпугивать самых наглых, отбрасывая их назад заклятием Оглушения. 

Медленно, шаг за шагом, мы отступали под стены крепости, со стороны выглядящей как обычная каменистая гряда. 

Поддержание защитного заслона отнимало много энергии, и мы оба это знали. Но иного выхода не было. Оставалось только надеяться, что гномы нас пустят. 

Вход должен быть где-то здесь, так мне подсказывает память. Но сейчас все перестроено. Гномы так строят свои форты – ни за что не узнаешь, где дверь. Она полностью сливается с окружающей стеной. 

– Эй, откройте! – закричал я, отгоняя свомпов. – Да что они там, опять насинячились своей бормотухой с мухоморами и дрыхнут?  

Оглушенные свомпы лежали на спине, дрыгая лапками. Остальные упрямо лезли вперед. Я видел, что Миринда держит защиту из последних сил. 

– Тебе чего, баклажан? – словно из глубины горы, раздался грубый голос. 

– Помогите нам! Нас сейчас сожрут! – отозвалась Миринда. 

– И что? Меня это не колышет, – ответили из скалы. 

– Послушай, ты! Я дроу Ворхуил, у меня важная посылка для тана Турбарда. Тебя что, не предупреждали, что я приду? – рассердился я. – Поверь, он очень огорчится, если я не доставлю её ему лично в руки. И как думаешь, кого тан назначит в этом виноватым?  

В скале над нашими головами открылись бойницы. Со стен ударили пулемёты гномов. Уцелевшие свомпы с визгом попрятались в трясине. 

– Хвала Великой Паучихе! – с облегчением сказала Миринда, без сил садясь прямо на грязную тропу. 

В стене со скрежетом отодвинулась доселе незаметная плита, открывая неширокий проход. Оттуда вышел отряд гномов в стальных доспехах, вооруженных короткими автоматическими ружьями и силовыми топорами.  

– Это ты, что ли, к тану? – спросил один из них, самый дородный, с бородой, заткнутой за пояс с запасными обоймами. Видимо, начальник караула. Я кивнул. – А это что за девка, про нее не говорилось! 

– Ты кого назвал девкой, бородатое чучело? – огрызнулась Миринда.  

Гном бросил на нее гневный взгляд из-под мохнатых бровей. 

– Она со мной, – пояснил я, стараясь придать своему голосу оттенок искреннего недоумения. – Разве не понятно? 

Гномы взяли нас с Мириндой в кольцо и отконвоировали в караульное помещение. Старший гном подошел к переговорному аппарату. 

– Великий тан, говорит старший караула. Тут к нам снаружи пришёл синекожий. Назвался Ворошилом, что ли, или Ворхуилом, говорит, должен что-то вам передать. Что вы говорите? Так точно, господин. Слушаюсь, господин.  

Положив трубку аппарата, начальник караула обернулся к нам. 

– Прежде, чем я допущу вас в покои тана, я должен вас обыскать, – заявил он. – Понятно? Так, это вот что у тебя? – он указал пальцем на сосуд с Соками. 

– Это то, что предназначено для тана Турбарда. Не советую открывать. Эй, поосторожней с ним! – крикнул я, когда один из гномов задел стоящий на столе сосуд. 

– И что будет, если я его открою или разобью? – поинтересовался караульный. 

– Тан Турбард оторвет тебе голову, а больше ничего. 

– Щас договоришься у меня, остроухий. Следовало оставить тебя снаружи. Ну-ка, живо к стене! 

Два гнома весьма бесцеремонно ощупали меня с ног до головы, но не нашли ничего подозрительного. 

– Так, теперь ты! – сказал начальник Миринде, разглядывая её соблазнительную фигурку, едва прикрытую одеждой. 

– Будешь мацать, где не надо, – напущу мужское бессилие, – предупредила она. 

– Стерва! – буркнул гном и ограничился поверхностным осмотром. На высокой груди и стройных ногах его взгляд задержался чуть дольше, чем следовало. 

– Что ж, можете проходить. Проведите их к тану! – приказал он подчиненным. 

– Передавай привет своей бородатой женушке, толстозадый! – сказал я ему на прощание – и с удовольствием заметил, как его рожа едва не лопается от злости. 

Спуск на лифте, почти таком, как у нас на Древе, потом переход по подземным коридорам под конвоем двух вооруженных гномов. Встречные бросали на нас удивленные взгляды – им еще не приходилось видеть двух дроу внутри гномьей цитадели. И вот мы уже в покоях тана Турбарда. 

Тан сидел за столом, увлеченно поглощая целого жареного поросенка и запивая его пивом. Увидев нас, он допил пиво, отрыгнул, вытер жирные пальцы прямо об одежду и жестом приказал нам садиться. 

– Что, принес? – без лишних предисловий спросил он. 

– Да, великий тан.  

Поклонившись, я протянул ему сосуд с Соками. 

Тан придирчиво осмотрел сосуд и спрятал его в ящик стола. Потом встал, подошел к железному шкафу и достал увесистый мешочек. 

– Как договаривались, без обмана, – сказал он. – Можешь пересчитать, если не веришь. 

Я все же не отказал себе в удовольствии заглянуть внутрь. Не пересчитать, а просто полюбоваться драгоценными камнями. Да, камни что надо, отборные, один к одному. Столько, что их хватит если не на всю жизнь, то на большую её часть. 

– Благодарю вас, великий тан, – с чувством искренней благодарности  поклонился я. – Было приятно работать на вас. 

– Ага, взаимно. Эй, парни, проводите их, куда им надо, – приказал он дворфам-стражам. 

Когда мы с Мириндой уже стояли на пороге, тан окликнул меня: 

– Слушай, эльф, а ты сам-то смотрел, что скачивал? 

Я отрицательно покачал головой. 

– И что, даже не интересовался, что ты для меня достал и на кой оно мне надо? 

– Я думаю, лишние знания не способствуют спокойному сну и хорошему пищеварению. Так что пусть лучше это останется для меня тайной, – честно ответил я. 

– И то верно. А ты умный, эльф, – заметил тан. – Ступай себе с миром. Пока у нас хорошее настроение, – и гном ухмыльнулся. 

Знаете, если честно, мне действительно было неинтересно, что хранилось в тех Соках. Так же, как совершенно безразлично, что будет дальше.  

Высшие эльфы, гномы – все они для меня одинаково противны и безразличны. Мне всё равно, что с ними будет, пускай они хоть сожрут друг друга. У меня есть моя Миринда, а у неё есть я. И ещё у нас есть полный мешок драгоценностей для безбедной жизни в месте, где мы не встретим ни тех, ни других. А большего нам и не надо. 

Лифт поднимал нас наверх, к площадкам, где швартовались дирижабли. Я крепко обнял Миринду и прижал к себе, шепнув на ухо: 

– Вот видишь, всё у нас получилось. Воздушные острова ждут нас, любимая. Воздушные острова ждут!