ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 65 июнь 2021 г.
Поэзия
Николай Оцуп
Николай Авдеевич Оцуп – русский поэт, переводчик, литературовед и мемуарист. Основной период творчества Н.Оцупа приходится на распространение в России акмеизма. Также поэт является одним из эмигрантов первой волны – в 1922 году, после расстрела Н.Гумилёва, он выехал в Берлин и больше на родину не возвращался. Особое место в творчестве Н.Оцупа занимают акмеистские мотивы в сочетании с региональной идентичностью. В дебютном сборнике «Град» изображается постреволюционная катастрофа – Петербург становится символом гибнущей культуры и умирающего города. Тема столкновения культурного и природного начал находит своё отражение в стихотворениях «На дне», «В голубом прозрачном крематории», «Сон». Для усиления абсурдности поэт использует фантасмагоричные образы, соединяя поэтику акмеизма и футуризма. Лирический субъект поздней поэзии Н.Оцупа оказывается в ситуации осмысления роли поэтического творчества в жизни людей. Осознание безграничного могущества поэзии сменяется пониманием того, что поэзия – лишь спутница жизни, но не сама жизнь («Все безысходнее беда»).
СТИХИ
Я этим грезил до сих пор
Я этим грезил до сих пор,
Ты лучшими владела снами.
Черти последний приговор
Тупыми легкими носками.
О, лебединый сгиб руки,
И как заря колен дыханье,
Сереброкрылые значки,
Небесное чистописанье.
Одна душа за всех плывешь
И каждая душа на сцене
Не помнит ярусов и лож,
Качаясь чайкой в белой пене.
Уже над нежною толпой
В сто тысяч вольт пылают свечи,
И слава солнечной фатой
Покрыла матовые плечи.
Я приснился себе медведем
Я приснился себе медведем
И теперь мне трудно ходить —
Раздавил за столом тарелку,
А в ответ на нежный укор
Проворчал: «Скорлупку ореха
Я не так еще раздавлю!»
Даже медом грежу я, даже
Лапу сунул в рот и сосу.
Что же делать в этой берлоге,
Где фарфоровые сервизы
Не дают вздохнуть от души?
Уведи меня, Варя, в табор,—
С безымянного пальца скинув,
В нос продень кольцо золотое
И вели мне плясать под песни,
Под которые я мурлычу,
И сейчас у тебя в ногах!
О, теперь я совсем очнулся:
Больше я не медведь, но кто я?
Отрок, радостно подраставший
На парадах в Царском Селе?
Или юноша—парижанин,
Проигравший деньги на скачках,
Все что брат прислал из России,
Где его гвоздильный завод?
Или тот, кто слушал Бергсона
В многолюдном колледже, или
Тот, кто может писать стихи?
Маленькая, ты не поверишь,
Что медведь я и парижанин,
Царскосел, бергсонист, писатель
И к тому же я сумасшедший,
Потому что мне показалось,
Что и Нельдихен — это я!
Элегия
О, жизнь моя. Под говорливым кленом
И солнцем проливным и легким небосклоном
Быть может ты сейчас последний раз вздыхаешь,
Быть может ты сейчас как облако растаешь…
И стаи комаров над белою сиренью
Ты даже не вспугнешь своей недвижной тенью,
И в небе ласточка мелькнет не сожалея
И не утихнет шмель вокруг цветов шалфея.
О жизнь! С дыханьем лондонских туманов
Смешался аромат Хейямовских Диванов.
Джульета! Ромео! Веронская гробница
В цветах и зелени навеки сохранится.
О, жизнь моя. А что же ты оставишь,
Студенческий трактат о Цизальпинском праве,
Да пару томиков стихов не очень скучных,
Да острую тоску часов благополучных,
Да равнодушие у ветреной и милой,
Да слезы жаркие у верной и постылой,
Да тело тихое под говорливым кленом
И солнцем проливным и легким небосклоном.
***
Цветут видения — так хочешь ты, душа,
Когда же ты молчишь, сиянием дыша,
Сквозят видения нежнее дымки слабой,
И часто в дождь и ветр средь вянущих болот
С глазами жадными, раскрыт широкий рот,
Моя душа сидит коричневою жабой.
Торговец тканями тонкинскими
Торговец тканями тонкинскими,
Штанами хрустнув чесучовыми,
На камень сел, шоссе сыреет,
И легкий вечер пахнет маками.
Как на фарфоровом кофейнике
Простые травы веют Азией,-
Репейник за спиной тонкинца
Канаву делает Китаем.
Две дачницы с болонкой розовой
Проходят по шоссе: «Дитя мое,
Я ложа брачного с китайцем
Не разделяла бы, хотя…»
***
Луна населена словами:
В кустах шарики-ежи,
На льдах томные моржи,
На ветвях соловьи и кукушки,
А имя твое — царица слов,
Живущих в лунных морях.
Царице морской
Прислуживают дельфины:
Слава, любовь, левкой.
Синий суп в звездном котле
Синий суп в звездном котле,
Облаков лимонные рощи,
А на маленькой круглой земле
Едет жучок—извозчик…
«Погоняй, извозчик, скорей…
Направо… у тех дверей!..»
«Дай-ка сдачи! Ну же, проснись!..»
Фонари у парадного стойла,
Но клячонка глянула ввысь
И хлебнула небесного пойла…
Сдачи? Неуловима, нет,
Еле зримая пыль монет!
Только бы устоять на ветру,
Сдунет, сдунет с земли покатой
В синюю, как море, дыру
С западной каймой розоватой…
Тонет, тонет в котле золотом
Мой извозчик с тонким кнутом?
Вот еще колея и грязь —
Все следы осеннего плача —
Но мелькнули спицы, взнесясь,
Как комарик пискнула кляча…
Я один на гладкой земле —
Крошка хлебная на столе.
Больше не вздремнет у ворот
Мой неуследимый извозчик,
Звездочету ли брань пошлет
В телескоп голодный и тощий?
Чуть приметна колес стезя…
Верно и в телескоп нельзя?..
Улетай, улетай, улетай!
Устою ли, к дверям прижатый?
Как песчинка сам внезначай [орф. ист. сохранена]
Пролечу по земле покатой,
Словно сахар в горячей мгле
Распущусь в золотом котле.
Сон
Я проснулся, крича от страха,
И подушку и одеяло
Долго трогал руками, чтобы
Снова хобот его с размаха
Не швырнул меня прямо в небо
Или в сумрак черной утробы.
Никого с такими клыками
И с такими злыми глазами
Я не видел, о, я не видел,
И такого темного леса,
И такого черного страха
Я не ведал, о, я не ведал.
Я зажег свечу и поставил
Трепетно к изголовью…
Чтоб утишить биенье сердца,
Взял трактат о римском праве
И раскрыл его на «условье
Действительной купли-продажи».
Я пошел и жены, спокойно
Спавшей, волосы поцелуем
Шевельнул и вернулся тихо,
Но едва задремал я, бурно
Зазмеился песок, волнуем
Винтообразным ветром.
Длинношеюю голову скрыл я,
И мою двугорбую спину
Охватило ветром свистящим
И от свиста стал я змеиться
И пополз удавом в долину
И проснулся вновь настоящим.
Но подумал, строгий и гордый:
То далекой памяти море
Мне послало терпкие волны.
Разрывая тела и морды,
Море памяти мне отворит
Настоящее счастье жизни.
Концерт
Дрогнули два-три листочка липок,
Мы глаза смежили от жары,
И вступили голосами скрипок
В первую сонату комары.
Самого взыскательного слуха
Эти скрипачи не оскорбят,
Внятно на виолончели муха
Заиграла около тебя.
Море и песок сухой и мелкий,
И на рампе миллион свечей,
Замирают медные тарелки
Чуть позванивающих лучей.
Дирижер скрывается за краем
Облаков, уже пора назад…
Где-то брызнуло собачьим лаем
И веселым хохотом солдат.
Дао изначальный свет
Дао изначальный свет
Желтую бросает тень,
Если ты большой поэт —
На тебе почиет вень.
Ветки легкие олив
Или северной сосны
Для тебя гиероглиф
Желтой райской вышины.
Ты не пробуй разбирать,
Хитрых знаков не пытай,
Только сердцем надо знать,
Что и в небе есть Китай!