М. Ш. посвящается
Нездешние... Ещё вчера о них,
забытых Богом, надрывалось небо...
Но ветер ветви выломал и стих,
как будто не был.
Вот и они, покладисто-тихи,
сквозь слёзы улыбаются при встрече
с той стороны порожистой реки,
несущей свечи.
Всё - ни о чем. Всё - лишь о пустоте,
бесследна поступь и не страшен омут -
забудутся и ходят по воде,
и не утонут.
ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 63 декабрь 2020 г.
Прибалтийские ласточки
Марина Викторова
Родилась в Эстонии. Закончила 1-й Московский медицинский институт им. Сеченова. По профессии - врач-эпидемиолог. Живет и работает в г. Таллинн. Публиковалась в журналах "Витражи", "Крещатик", "Глаголъ", в разных конкурсных альманахах.
СТИХИ
***
"Чем пахнет? Спешкой крайнею,
Потачкой и грешком:
Коммерческими тайнами
И бальным порошком."
М. Цветаева, "Поэма конца".
Пройти, отступить... Полумёртвой цикадой
дождливое утро шуршало: "не надо",
стихало, стекало, кривлялось фривольно...
Не больно, прикинь, мне ни капли не больно!!
И полдень шаманил в пуховых перчатках,
впечатывал снег в зимний глянец брусчатки,
где след твой рельефен и зыбко-прозрачен,
вот-вот растворится... А я не заплачу!!
Сожмусь, соберусь, провалюсь снова в бездну,
и тихо в себе пропаду, и исчезну.
Лишь в чакре сердечной, как звон колокольный:
не плачу - не больно, не плачу - не больно...
Слепцы и смотрины
В этих чёртовых оболочках
Стёрты души до волдырей...
Я прошу тебя, Святый Отче,
посылай им поводырей,
тем, кто слеп, кто незряч настолько,
что вплотную не разглядеть,
как по осени стыдно-горько
обнажённой калиной рдеть.
Гроздей тяжкую переспелость
отпевают басы ветров,
не успеется - не успелось
заневеститься на Покров.
Будут ливни точить балясы,
омывая нагую стать...
Что потом?...
Обряжаться в рясы
да корнями в снега вмерзать.
Пьяных ягод ронять рубины
под глухой хохоток слепцов.
это - поздней любви смотрины,
не смотри, не смотри в лицо..
На выставке Хайма Сутина
А дОмы плыли, дОмы плыли
по облакам музейной пыли,
поправ, раздвинув, берега
кондовых рам, текли и гнулись,
и в колыбели пьяных улиц
плескалась вечности река.
И вслед домам, срывая голос,
с холста тянулся гладиолус
кроваво-красною стрелой,
нацеливаясь в чьи-то мысли,
и в тощих рыб, что снуло висли
на блюде с кромкой голубой,
в портреты женщин и подростков,
сошедших с времени подмостков,
и хоровод кривых зерцал
мир обступал, и отражалaсь,
в них обнажаясь, боль. И жалость
давила с тяжестью свинца...
***
Сплетались дни, смещались оси,
сбивались с курса корабли...
Что, Господи, мне снова - в осень?
В пенаты матушки-земли?
Дрейфуют парусники. Ближе
корма к корме не подойдёшь...
Горбуньи моря камни лижут,
листву охватывает дрожь,
шумит, овеяный прохладой,
осенней влажностью дыша,
сосновый бор вдоль променада.
Слегка озябшая душа
с небес на землю возвращалась
с июльской нежностью - в горсти.
Не расплескать бы эту малость...
Но не случилось донести.
Cвечницы
СпасиБо
Знаешь, вечер тянется в сентябре,
словно в детстве сжёванный "буббль гум",
в нём ни слова правды о жизни нет,
вот сейчас пишу, а по-правде - лгу.
Лгу про всё, про чудный осенний лес -
уж лет пять, как след мой в лесу простыл,
в одиночку - страшно, с подружкой - бес -
компромиссно взорваны все мосты.
Интересно знать, отчего так вдруг?
У судьбы всегда в мышеловке сыр.
Я скажу тебе: всех моих подруг
заменил давно повзрослевший сын.
Это - крест на розе моих ветров,
это - гнев и милость в штормах норд-ост,
но душа к душе, и к нутру нутро,
а любовь и боль - в пуповинный рост.
Это - проэдипово колдовство,
с каждым днём сильней пуповинный тяж,
вектор одиночества - статус-кво,
кладезь одиночества - камуфляж.
Сколько отпускала! Им несть числа,
городам его и дорогам... Бо,
пуповинный узел добра и зла
разруби для мальчика моего.
Он уже вполне оперился сам,
он готов крест несть из своих свобод,
раздувай, натягивай паруса,
обо мне не спрашивай, я - не в счёт.
словно в детстве сжёванный "буббль гум",
в нём ни слова правды о жизни нет,
вот сейчас пишу, а по-правде - лгу.
Лгу про всё, про чудный осенний лес -
уж лет пять, как след мой в лесу простыл,
в одиночку - страшно, с подружкой - бес -
компромиссно взорваны все мосты.
Интересно знать, отчего так вдруг?
У судьбы всегда в мышеловке сыр.
Я скажу тебе: всех моих подруг
заменил давно повзрослевший сын.
Это - крест на розе моих ветров,
это - гнев и милость в штормах норд-ост,
но душа к душе, и к нутру нутро,
а любовь и боль - в пуповинный рост.
Это - проэдипово колдовство,
с каждым днём сильней пуповинный тяж,
вектор одиночества - статус-кво,
кладезь одиночества - камуфляж.
Сколько отпускала! Им несть числа,
городам его и дорогам... Бо,
пуповинный узел добра и зла
разруби для мальчика моего.
Он уже вполне оперился сам,
он готов крест несть из своих свобод,
раздувай, натягивай паруса,
обо мне не спрашивай, я - не в счёт.
Снаружи - солнце...
Снаружи - солнце, а в душе ветра
с дождём и снегом пляшут вперемешку,
и ежедневный ритуал с утра -
пусть не улыбку, но хотя б усмешку -
надеть, тональность верную задать,
чтоб каждый встречный - по плечу ли, ниже:
Ну ты даёшь! Всё веселишься, мать?!
Всё веселюсь, грустить причин не вижу.
Я так жила, живу и буду жить,
но не избыть, ни мороси, ни грусти,
мой непрощённый старец, вечный жид,
в свою обитель никого не впустит.
Он никого не сдаст, не проклянёт,
не вычеркнет из памяти и мыслей,..
и лишь куда глаза глядят бредёт,
и длится дождь со снегом дольше жизни...
с дождём и снегом пляшут вперемешку,
и ежедневный ритуал с утра -
пусть не улыбку, но хотя б усмешку -
надеть, тональность верную задать,
чтоб каждый встречный - по плечу ли, ниже:
Ну ты даёшь! Всё веселишься, мать?!
Всё веселюсь, грустить причин не вижу.
Я так жила, живу и буду жить,
но не избыть, ни мороси, ни грусти,
мой непрощённый старец, вечный жид,
в свою обитель никого не впустит.
Он никого не сдаст, не проклянёт,
не вычеркнет из памяти и мыслей,..
и лишь куда глаза глядят бредёт,
и длится дождь со снегом дольше жизни...
Ты - нужна...
"Ты- нужна." А вместо слова прочерк.
Но оно читается, мой друг.
Хоть, боюсь, нужна не больше прочих
в этой перепутице разлук.
Если бы позвал сейчас, пошла бы -
слишком гулко стонет пустота,
глубже ямы, гибельней ухабы,
и зима бесснежная люта
сумерками... Только нежность лечит,
нежность избавляет от тревог,
нежность - это так по-человечьи...
Подтолкнул двоих навстречу Бог,
подошли пугливо мы нос к носу,
словно звери на тропе в лесу...
В воздухе зависшие вопросы
по лесу сороки разнесут,
и мечту подхватит птичья стая,
с граем устремляясь в облака...
Вроде бы нас нежность и спасает,
да любовь не теплится
пока.
Но оно читается, мой друг.
Хоть, боюсь, нужна не больше прочих
в этой перепутице разлук.
Если бы позвал сейчас, пошла бы -
слишком гулко стонет пустота,
глубже ямы, гибельней ухабы,
и зима бесснежная люта
сумерками... Только нежность лечит,
нежность избавляет от тревог,
нежность - это так по-человечьи...
Подтолкнул двоих навстречу Бог,
подошли пугливо мы нос к носу,
словно звери на тропе в лесу...
В воздухе зависшие вопросы
по лесу сороки разнесут,
и мечту подхватит птичья стая,
с граем устремляясь в облака...
Вроде бы нас нежность и спасает,
да любовь не теплится
пока.
Девочка Мунка, пубертат
Субтилен верх, но силуэт налит.
Невинности сургуч - и взгляд, и поза,
лишь нежной кожи свет-электролит
проводит тайну той метаморфозы,
которая должна произойти,
но чувственности трепетная птица
ещё в пути. Пока ещё в пути.
Торчат по-детски острые ключицы,
чем дольше смотришь, тем тревожней взгляд,
тем напряжённей сомкнуты колени,
приходит мысль в который раз подряд,
что тень первична. Из зловещей тени
незримой силой вытеснило в мир
испуганную девочку-подростка,
чья женственность - всего намёк, пунктир
в рождении портрета из наброска,
и только мотыльками бьётся страх
неведомой, но неизбежной доли
да скрытая мольба в её глазах,
да мир вокруг, настоянный на боли.
Невинности сургуч - и взгляд, и поза,
лишь нежной кожи свет-электролит
проводит тайну той метаморфозы,
которая должна произойти,
но чувственности трепетная птица
ещё в пути. Пока ещё в пути.
Торчат по-детски острые ключицы,
чем дольше смотришь, тем тревожней взгляд,
тем напряжённей сомкнуты колени,
приходит мысль в который раз подряд,
что тень первична. Из зловещей тени
незримой силой вытеснило в мир
испуганную девочку-подростка,
чья женственность - всего намёк, пунктир
в рождении портрета из наброска,
и только мотыльками бьётся страх
неведомой, но неизбежной доли
да скрытая мольба в её глазах,
да мир вокруг, настоянный на боли.
Небожителям
Когда не в звёздах небо, а земля
С размытою суглинистою почвой,
Совсем не приспособленная для
Доставки вдохновений срочной почтой,
Твой долг - и день, и ночь сучить руно,
А не гадать мечтательно на рунах,
Следить глазами за веретеном,
Не бередя расстроенные струны. …
Всё просто: кто-то должен быть земным
Не только для предательства и порки,
Все наши чувства - чувства, а не дым.
Быть может, без возвышенности Лорки,
Но так ли непростительна на вид
Озвученных раздумий неуклюжесть,
Когда душа болела и болит?..
Увы. Неутешителен conclusion.
И пусть такой вердикт не напоказ,
Я попрошу вас всё-таки, потише.
Нам слышно, хоть вы много выше нас,
На несколько земных прогонов выше...
С размытою суглинистою почвой,
Совсем не приспособленная для
Доставки вдохновений срочной почтой,
Твой долг - и день, и ночь сучить руно,
А не гадать мечтательно на рунах,
Следить глазами за веретеном,
Не бередя расстроенные струны. …
Всё просто: кто-то должен быть земным
Не только для предательства и порки,
Все наши чувства - чувства, а не дым.
Быть может, без возвышенности Лорки,
Но так ли непростительна на вид
Озвученных раздумий неуклюжесть,
Когда душа болела и болит?..
Увы. Неутешителен conclusion.
И пусть такой вердикт не напоказ,
Я попрошу вас всё-таки, потише.
Нам слышно, хоть вы много выше нас,
На несколько земных прогонов выше...
Есть такие на свете истины...
Есть такие на свете истины,
От которых мороз по коже...
Наши души друг другом выстланы,
А бывает ли что дороже?..
Ненавязчиво, неприлипчиво -
Просто, нежно, тепло, уютно.
Вы улыбчивы, я улыбчива...
Помню.
Чувствую.
Ежеминутно.
Я краду Вас. Краду у времени
/Пусть лихое на Вас работает!!/
В тридесятое измерение,
Где нам жизни не рубят квотами,
Где сердца - метрономы вечности,
Где дыханье - восторг фиалковый,
Где для Вас
разливаюсь млечностью,
Где для Вас
ничего не жалко мне...
От которых мороз по коже...
Наши души друг другом выстланы,
А бывает ли что дороже?..
Ненавязчиво, неприлипчиво -
Просто, нежно, тепло, уютно.
Вы улыбчивы, я улыбчива...
Помню.
Чувствую.
Ежеминутно.
Я краду Вас. Краду у времени
/Пусть лихое на Вас работает!!/
В тридесятое измерение,
Где нам жизни не рубят квотами,
Где сердца - метрономы вечности,
Где дыханье - восторг фиалковый,
Где для Вас
разливаюсь млечностью,
Где для Вас
ничего не жалко мне...
Другу
Желтизны почти не видно в кронах,
но вчерашний август закатился
перезрелым яблоком к затону,
небо тронув боком золотистым.
За окном полощутся пайетки
ветром разлохмаченного клёна,
пляшут человечки-статуэтки
на ещё живом, ещё зелёном.
Пляшут, пляшут... Это - в застеколье.
Там, где ты - другое и другие.
Там - круглогодичное застолье
у непроходящей ностальгии.
Кондиционер гоняет страхи,
остужая прошлое фреоном,
чей-то ямб сменяет амфибрахий,
и опять стихи, стихи - прогоном.
О минувшем. Проза разночтений.
Прогоркают давние надежды,
в переборе чьих-то изречений
ты то врозь с собой, то снова смежно.
Кто-то подойдёт, огня попросит.
- Нет, не жаль, курите на здоровье, -
и с улыбкой снова канешь в осень
зыбким светом, смешанным с любовью
***
В. П.
Харон закурит папиросу,
сверкнёт обол на днище лодки,
и не останется вопросов -
лишь хлеб ржаной да стопка водки.
Нежна сентябрьская подушка,
прокрустово свободно ложе,
век по утрам твоим подружкам
троянского коня треножить...
Июльский снег закружит в лете,
снежинок альбиносы-мухи
затянут песню о поэте
словами горьковской старухи.
К ногам приластится, играя,
Капитолийская волчица,
и загремят ключи от рая...
И пульс забьётся над ключицей...
***
Я захожу и глажу кривые стены.
Мастер, брезгливо глядя, цедит: "Говнище.".
В жизнь ворвались нежданные перемены,
вот и пришла пора обновить жилище.
Всё в коридоре старое... Гулко, пусто.
Книги пришлось закинуть на антресоли.
Нужно менять обои. И это грустно.
Грустно, хоть вой, хоть... До загрудинной боли.
В этих обоях - память прикосновений,
смех, голоса родителей, лай собаки,
мёдом, горчащим в сотах, хранит мгновенья
каждый потертый, ветхий клочок бумаги...
Мастер твердит своё, мол, тянуть некстати -
нужен ремонт. Сомнений в том нет ни грамма...
Только ночами снится: в цветном халате
по коридору в вечность уходит мама...
ПЕРЕВОДЫ
Элла Уиллер Уилкокс (1850 – 1919)
Далила
B тьме и страхе полночных видений
Тщусь стать ближе к тому, что есть Бог,
С полным перечнем всех заблуждений
Всех грехами мощённых дорог.
Я гоню пришлых призраков ночи,
Миражи мной содеянных дел
И молюсь, чтобы сгинули прочь все,
Но один cохранить бы хотел,
Образ той, что с улыбкой, как роскошь
Солнца в небе в полуденный час,
Той, чью нежность забыть невозможно,
Той, одной, что с желаньем в очах
Льнёт.., в ком редкая прелесть южанки,
Леность грации, сладость истом...
Отречётся от долга душа, и
Оживает в сиянии том.
Чуть коснётся щеки — всё трепещет,
Сладкой болью пронзает насквозь,
Лишь вздохнёт она — бурно заплещет
В венах кровь, и — пошло, понеслось…
Улыбнётся, с повадкой тигрицы,
Кошкой дикой лаская себя —
Брошусь к ней, обниму в жажде слиться
И целую, исполнен огня.
И опять, в сладком сне наважденья
Бог забыт и земля — из-под ног,
И опять, в ласках грехопаденья —
В вожделенную вечность бросок.
Там есть всё, что душа пожелает,
Там мечту прижимаю к груди,
В страсти ласк её жизнь расцветает —
Мир богаче, светлей впереди.
Сгинь же призрак греха вожделенный!
Возвратись снова в тлен, стань травой!
Слишком сладок ты для сожаленья,
Между мною и Богом не стой!
Но коль Свыше мне дали б прозренье
Встретить вновь столь любимый мной взгляд,
Крепче б обнял тебя, без сомненья,
И упал бы с тобой в сладкий Ад.
Ella Wheeler Wilcox (1850-1919)
Delilah
In the midnight of darkness and terror,
When I would grope nearer to God,
With my back to a record of error
And the highway of sin I have trod,
There come to me shapes I would banish —
The shapes of the deeds I have done;
And I pray and I plead till they vanish —
All vanish and leave me, save one.
That one, with a smile like the splendor
Of the sun in the middle-day skies —
That one, with a spell that is tender —
That one with a dream in her eyes —
Cometh close, in her rare Southern beauty,
Her languor, her indolent grace;
And my soul turns its back on its duty,
To live in the light of her face.
She touches my cheek, and I quiver —
I tremble with exquisite pains;
She sighs — like an overcharged river
My blood rushes on through my veins;
She smiles — and in mad-tiger fashion,
As a she-tiger fondles her own,
I clasp her with fierceness and passion,
And kiss her with shudder and groan.
Once more, in our love's sweet beginning,
I put away God and the World;
Once more, in the joys of our sinnings,
Are the hopes of eternity hurled.
There is nothing my soul lacks or misses
As I clasp the dream-shape to my breast;
In the passion and pain of her kisses
Life blooms to its richest and best.
O ghost of dead sin unrelenting,
Go back to the dust, and the sod!
Too dear and too sweet for repenting,
Ye stand between me and my God.
If I, by the Throne, should behold you,
Smiling up with those eyes loved so well,
Close, close in my arms I would fold you,
And drop with you down to sweet Hell!
Далила
B тьме и страхе полночных видений
Тщусь стать ближе к тому, что есть Бог,
С полным перечнем всех заблуждений
Всех грехами мощённых дорог.
Я гоню пришлых призраков ночи,
Миражи мной содеянных дел
И молюсь, чтобы сгинули прочь все,
Но один cохранить бы хотел,
Образ той, что с улыбкой, как роскошь
Солнца в небе в полуденный час,
Той, чью нежность забыть невозможно,
Той, одной, что с желаньем в очах
Льнёт.., в ком редкая прелесть южанки,
Леность грации, сладость истом...
Отречётся от долга душа, и
Оживает в сиянии том.
Чуть коснётся щеки — всё трепещет,
Сладкой болью пронзает насквозь,
Лишь вздохнёт она — бурно заплещет
В венах кровь, и — пошло, понеслось…
Улыбнётся, с повадкой тигрицы,
Кошкой дикой лаская себя —
Брошусь к ней, обниму в жажде слиться
И целую, исполнен огня.
И опять, в сладком сне наважденья
Бог забыт и земля — из-под ног,
И опять, в ласках грехопаденья —
В вожделенную вечность бросок.
Там есть всё, что душа пожелает,
Там мечту прижимаю к груди,
В страсти ласк её жизнь расцветает —
Мир богаче, светлей впереди.
Сгинь же призрак греха вожделенный!
Возвратись снова в тлен, стань травой!
Слишком сладок ты для сожаленья,
Между мною и Богом не стой!
Но коль Свыше мне дали б прозренье
Встретить вновь столь любимый мной взгляд,
Крепче б обнял тебя, без сомненья,
И упал бы с тобой в сладкий Ад.
Ella Wheeler Wilcox (1850-1919)
Delilah
In the midnight of darkness and terror,
When I would grope nearer to God,
With my back to a record of error
And the highway of sin I have trod,
There come to me shapes I would banish —
The shapes of the deeds I have done;
And I pray and I plead till they vanish —
All vanish and leave me, save one.
That one, with a smile like the splendor
Of the sun in the middle-day skies —
That one, with a spell that is tender —
That one with a dream in her eyes —
Cometh close, in her rare Southern beauty,
Her languor, her indolent grace;
And my soul turns its back on its duty,
To live in the light of her face.
She touches my cheek, and I quiver —
I tremble with exquisite pains;
She sighs — like an overcharged river
My blood rushes on through my veins;
She smiles — and in mad-tiger fashion,
As a she-tiger fondles her own,
I clasp her with fierceness and passion,
And kiss her with shudder and groan.
Once more, in our love's sweet beginning,
I put away God and the World;
Once more, in the joys of our sinnings,
Are the hopes of eternity hurled.
There is nothing my soul lacks or misses
As I clasp the dream-shape to my breast;
In the passion and pain of her kisses
Life blooms to its richest and best.
O ghost of dead sin unrelenting,
Go back to the dust, and the sod!
Too dear and too sweet for repenting,
Ye stand between me and my God.
If I, by the Throne, should behold you,
Smiling up with those eyes loved so well,
Close, close in my arms I would fold you,
And drop with you down to sweet Hell!
THOMAS WILLIAM SHAPCOTT
(21.03.1935 г.р.)
(21.03.1935 г.р.)
Ионафан и Давид.
THOMAS WILLIAM SHAPCOTT (born 21 March, 1935)
JONATHAN AND DAVID
From: Portrait of Saul
Yes, but to remember them for their love
is to remember them for their youth: Laughter,
not a covert whispering; the noise clatter
of playing field and bodies so alike they move
in a teamwork; do not suppose that what they give
each other is theirs to hold or withhold. Bitter
and old I watch how they embrace each other
free with the one gift I no longer have.
The strings of David's harp are bars of a cage.
A sour taste corrodes through his sweet song.
I am afraid. The desires of a King
are comfortless: my Palace holds me hostage.
And, if I had him, what then could I, Saul,
Do but mortify, condemn, despoil?
JONATHAN AND DAVID
From: Portrait of Saul
Yes, but to remember them for their love
is to remember them for their youth: Laughter,
not a covert whispering; the noise clatter
of playing field and bodies so alike they move
in a teamwork; do not suppose that what they give
each other is theirs to hold or withhold. Bitter
and old I watch how they embrace each other
free with the one gift I no longer have.
The strings of David's harp are bars of a cage.
A sour taste corrodes through his sweet song.
I am afraid. The desires of a King
are comfortless: my Palace holds me hostage.
And, if I had him, what then could I, Saul,
Do but mortify, condemn, despoil?
ПЕРЕВОДЫ ШЕКСПИРА
I. TO BE OR NOT TO BE
(первая малоизвестная версия, first Quarto edition, 1603)
To be, or not to be, I there's the point,
To Die, to ;leepe, is that all? I all:
No, to ;leepe, to dreame, I mary there it goes,
For in that dreame of death, when wee awake,
And borne before an euerla;ting Iudge,
From whence no pa;;enger euer retur'nd,
The vndi;couered country, at who;e ;ight
The happy ;mile, and the accur;ed damn'd.
But for this, the ioyfull hope of this,
Whol'd beare the ;cornes and flattery of the world,
Scorned by the right rich, the rich cur;;ed of the poore?
The widow being oppre;;ed, the orphan wrong'd,
The ta;te of hunger, or a tirants raigne,
And thou;and more calamities be;ides,
To grunt and ;weate vnder this weary life,
When that he may his full Quietus make,
With a bare bodkin, who would this indure,
But for a hope of ;omething after death?
Which pu;les the braine, and doth confound the ;ence,
Which makes vs rather beare those euilles we haue,
Than flie to others that we know not of.
I that, O this con;cience makes cowardes of vs all,
Lady in thy orizons, be all my ;innes remembred.
Быть или не быть…
Так быть или не быть? Ей-ей, задача!
Почить навеки, спать и всё?.. И всё?!
Нет, если спать, то видеть сны. Тем паче,
Что вслед за пробужденьем, в смертном сне
На Вечный Суд доставлен будет каждый -
Туда, откуда ни один из нас
Ещё не возвратился ниоднажды -
В неведомую нам пока страну,
При встрече улыбнувшись ей бесстрашно
Иль помянув с досадой сатану.
Но кто б терпел и лесть, и козни мира,
Где всем и вся с презреньем правит знать -
Что проклята навеки всяким сирым -
Всего лишь за посул так умирать?!
Несчастья беззащитных, вдовья доля,
Вкус голода, тиранов произвол...
Кто б, стиснув зубы и собрав всю волю,
Потел-стонал под гнётом стольких зол?
Да, всяк бы счёлся с бренной круговертью
Простым ударом острого клинка,
Когда б нe вера в Нечто после смерти.
Она, не выводя из тупика,
Миря со злом и смешивая чувства,
Не отпуская в неизвестность, ввысь,
Ей-ей, нас превращает в жалких трусов.
О, леди, о грехах моих молись...
SONNET 66
(first Quarto edition, 1609)
Tyr'd with all the;e for re;tfull death I cry,
As to behold de;ert a begger borne,
And needie Nothing trimd in iollitie,
And pure;t faith vnhappily for;worne,
And gilded honor ;hamefully mipla;t,
And maiden vertue rudely ;trumpeted,
And right perfection wrongfully di;grac'd,
And ;trength by limping ;way di;abled,
And arte made tung-tide by authoritie,
And Folly (Doctor-like) controuling skill,
And ;imple-Truth mi;calde Simplicitie,
And captiue-good attending Captaine ill.
Tyr'd with all the;e,from the;e would I be gone;
Saue that to dye,I leaue my loue alone.
Сонет 66
Измучен, я бы умер и легко
Впредь созерцал бы благородство нищих,
И в роскоши живущих дураков,
И самой чистой веры пепелище,
И лаврами увенчанный позор,
И девственность - товаром на продажу,
И святость, опороченную злом,
И немощь сил, надорванных однажды,
И творчество у цензора в узде,
И мастерство в прислугах у профана,
И честность в виде глупости везде,
И доброту на мушке у обмана.
Измучен, пожелал бы смерти я,
Но как же без меня любовь моя?
SONNET 90
(first Quarto edition, 1609)
Then hate me when thou wilt, if euer,now,
Now while the world is bent my deeds to cro;;e,
Ioyne with the ;pight of fortune,make me bow,
And doe not drop in for an after lo;;e:
Ah doe not,when my heart hath ;capte this ;orrow,
Come in the rereward of a conquerd woe,
Giue not a windy night a rainie morrow,
To linger out a purpo;d ouer-throw.
If thou wilt leaue me, do not leaue me la;t,
When other pettie griefes haue done their ;pight,
But in the on;et come,;o ;tall I ta;te
At fir;t the very wor;t of fortunes might.
And other ;traines of woe, which now ;eeme woe,
Compar'd with lo;;e of thee, will not ;eeme ;o.
Сонет 90
Пусть ты возненавидишь, но теперь,
Когда земля уходит из-под ног,
Когда я сломлен множеством потерь,
Лишь долгих мук не уготовь мне впрок.
Но если сердце справится с тоской,
Ты, возвращаясь, ран не береди,
Пусть не тревожат благостный покой
Сменяющие шторм ночной дожди.
И если суждено тебе уйти,
Не стань последней в веренице бед,
Позволь в начале трудного пути
Мне худшее вкусить в своей судьбе.
Любое горе не почту бедой
В сравнении с разлукою с тобой.
(первая малоизвестная версия, first Quarto edition, 1603)
To be, or not to be, I there's the point,
To Die, to ;leepe, is that all? I all:
No, to ;leepe, to dreame, I mary there it goes,
For in that dreame of death, when wee awake,
And borne before an euerla;ting Iudge,
From whence no pa;;enger euer retur'nd,
The vndi;couered country, at who;e ;ight
The happy ;mile, and the accur;ed damn'd.
But for this, the ioyfull hope of this,
Whol'd beare the ;cornes and flattery of the world,
Scorned by the right rich, the rich cur;;ed of the poore?
The widow being oppre;;ed, the orphan wrong'd,
The ta;te of hunger, or a tirants raigne,
And thou;and more calamities be;ides,
To grunt and ;weate vnder this weary life,
When that he may his full Quietus make,
With a bare bodkin, who would this indure,
But for a hope of ;omething after death?
Which pu;les the braine, and doth confound the ;ence,
Which makes vs rather beare those euilles we haue,
Than flie to others that we know not of.
I that, O this con;cience makes cowardes of vs all,
Lady in thy orizons, be all my ;innes remembred.
Быть или не быть…
Так быть или не быть? Ей-ей, задача!
Почить навеки, спать и всё?.. И всё?!
Нет, если спать, то видеть сны. Тем паче,
Что вслед за пробужденьем, в смертном сне
На Вечный Суд доставлен будет каждый -
Туда, откуда ни один из нас
Ещё не возвратился ниоднажды -
В неведомую нам пока страну,
При встрече улыбнувшись ей бесстрашно
Иль помянув с досадой сатану.
Но кто б терпел и лесть, и козни мира,
Где всем и вся с презреньем правит знать -
Что проклята навеки всяким сирым -
Всего лишь за посул так умирать?!
Несчастья беззащитных, вдовья доля,
Вкус голода, тиранов произвол...
Кто б, стиснув зубы и собрав всю волю,
Потел-стонал под гнётом стольких зол?
Да, всяк бы счёлся с бренной круговертью
Простым ударом острого клинка,
Когда б нe вера в Нечто после смерти.
Она, не выводя из тупика,
Миря со злом и смешивая чувства,
Не отпуская в неизвестность, ввысь,
Ей-ей, нас превращает в жалких трусов.
О, леди, о грехах моих молись...
SONNET 66
(first Quarto edition, 1609)
Tyr'd with all the;e for re;tfull death I cry,
As to behold de;ert a begger borne,
And needie Nothing trimd in iollitie,
And pure;t faith vnhappily for;worne,
And gilded honor ;hamefully mipla;t,
And maiden vertue rudely ;trumpeted,
And right perfection wrongfully di;grac'd,
And ;trength by limping ;way di;abled,
And arte made tung-tide by authoritie,
And Folly (Doctor-like) controuling skill,
And ;imple-Truth mi;calde Simplicitie,
And captiue-good attending Captaine ill.
Tyr'd with all the;e,from the;e would I be gone;
Saue that to dye,I leaue my loue alone.
Сонет 66
Измучен, я бы умер и легко
Впредь созерцал бы благородство нищих,
И в роскоши живущих дураков,
И самой чистой веры пепелище,
И лаврами увенчанный позор,
И девственность - товаром на продажу,
И святость, опороченную злом,
И немощь сил, надорванных однажды,
И творчество у цензора в узде,
И мастерство в прислугах у профана,
И честность в виде глупости везде,
И доброту на мушке у обмана.
Измучен, пожелал бы смерти я,
Но как же без меня любовь моя?
SONNET 90
(first Quarto edition, 1609)
Then hate me when thou wilt, if euer,now,
Now while the world is bent my deeds to cro;;e,
Ioyne with the ;pight of fortune,make me bow,
And doe not drop in for an after lo;;e:
Ah doe not,when my heart hath ;capte this ;orrow,
Come in the rereward of a conquerd woe,
Giue not a windy night a rainie morrow,
To linger out a purpo;d ouer-throw.
If thou wilt leaue me, do not leaue me la;t,
When other pettie griefes haue done their ;pight,
But in the on;et come,;o ;tall I ta;te
At fir;t the very wor;t of fortunes might.
And other ;traines of woe, which now ;eeme woe,
Compar'd with lo;;e of thee, will not ;eeme ;o.
Сонет 90
Пусть ты возненавидишь, но теперь,
Когда земля уходит из-под ног,
Когда я сломлен множеством потерь,
Лишь долгих мук не уготовь мне впрок.
Но если сердце справится с тоской,
Ты, возвращаясь, ран не береди,
Пусть не тревожат благостный покой
Сменяющие шторм ночной дожди.
И если суждено тебе уйти,
Не стань последней в веренице бед,
Позволь в начале трудного пути
Мне худшее вкусить в своей судьбе.
Любое горе не почту бедой
В сравнении с разлукою с тобой.