«Уж не пора ль, перекрестясь,
Ударить в колокол в Царьграде?»
Фёдор Тютчев
Я по турецкому Царьграду
Мимо Олегова щита
Брёл, уподобившись Синдбаду,
В Стамбул приплыв издалека.
Босфор изогнут был красиво
Мамлюкской саблей на заре…
И вот она – Айя-София
Спит в Византийском серебре.
Премудрость Божия – София,
Век можно на тебя смотреть!
Султана истина взбесила –
Он превратил тебя в мечеть.
Ты величайшая из храмов,
Крестившая княгинь Руси.
Пережила ты столько хамов…
Мы просим, Господа: «Спаси!»
Спаси для нас Айю-Софию,
Иначе мы перекрестясь,
Почувствовав былую силу,
Царьград возьмём, как русский князь!
Ударим в колокол в Царьграде,
Как русский гений завещал!
В Крым возвратимся на фрегате
И отсидим на гауптвахте,
Чтоб «храбрый» турок не пищал.
ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 63 декабрь 2020 г.
Дебют
Игорь Тюленев
Игорь Николаевич Тюленев (род. 31 мая 1953, пос. Н-Ильинский Нытвенского района Пермской области) — русский советский поэт, поэт-патриот. Член Союза писателей России (с 1989). Секретарь правления Союза писателей России с 2004 года. Кавалер ордена Ф. Достоевского I степени (2010). Лауреат сайта «Российский писатель» в номинации «Поэзия» (2016). Почётный гражданин Новоильинского городского поселения Пермского края. Член жюри поэтического фестиваля «Словенское поле».
СТИХИ
Айя-София
Шукшин
На Новодевичьем калина,
Как Русь прижалась к Шукшину!
Шагает русская равнина,
Чтобы отбить поклон ему…
Его душа в небесных сферах
Хранит суровые слова,
Не для московских маловеров –
Банкира и ростовщика…
Он жил, «перо макая в правду»,
Служил народу своему.
И кирзачи сидели ладно
На мужиках в моём роду!
Я точно видел с гор Уральских,
Как вдоль Пикета облака,
Как струги Разина по-царски
Бросали тень на берега…
Тень словно плат накрыла Сростки,
Храня гнездовье Шукшина.
А под калиной у дорожки
Седлает паренёк коня.
Калина красная такая
И паренёк простой такой,
И в окна машет Речь Родная,
Как мать в «Калине красной» той!
Как Русь прижалась к Шукшину!
Шагает русская равнина,
Чтобы отбить поклон ему…
Его душа в небесных сферах
Хранит суровые слова,
Не для московских маловеров –
Банкира и ростовщика…
Он жил, «перо макая в правду»,
Служил народу своему.
И кирзачи сидели ладно
На мужиках в моём роду!
Я точно видел с гор Уральских,
Как вдоль Пикета облака,
Как струги Разина по-царски
Бросали тень на берега…
Тень словно плат накрыла Сростки,
Храня гнездовье Шукшина.
А под калиной у дорожки
Седлает паренёк коня.
Калина красная такая
И паренёк простой такой,
И в окна машет Речь Родная,
Как мать в «Калине красной» той!
Вставайте, командармы душ...
Тумены детородных слов,
Как соколы летят.
На Китеж, Клин и на Саров,
На Курск и Сталинград.
Все выползут из волчьих ям,
Провалов и щелей,
Ломая, как ненужный хлам,
Капканы на людей.
Давно пора нам побеждать,
Из храма гнать свиней.
Постой за нами Божья Мать,
Как мать своих детей!
Светлеет соколиный лёт,
Седеет борода.
Стих возвращается в народ,
Как в океан вода.
И сладок сыромятный дух,
И быстрокрыл Пегас…
Вставайте, командармы душ
И властелины рас!
Как соколы летят.
На Китеж, Клин и на Саров,
На Курск и Сталинград.
Все выползут из волчьих ям,
Провалов и щелей,
Ломая, как ненужный хлам,
Капканы на людей.
Давно пора нам побеждать,
Из храма гнать свиней.
Постой за нами Божья Мать,
Как мать своих детей!
Светлеет соколиный лёт,
Седеет борода.
Стих возвращается в народ,
Как в океан вода.
И сладок сыромятный дух,
И быстрокрыл Пегас…
Вставайте, командармы душ
И властелины рас!
В хлеву спит Божий Сын
В хлеву спит Божий Сын,
Волхвами окружен.
Пред миром остальным
Потом предстанет Он.
Солома и волы,
Хлеб и овечий сыр.
И странников дары…
А, Тот, Кто наг и сир
Пускает пузыри
Молочные в зенит!
И ходит до поры
Кругами Вечный Жид…
Иуда же вдвойне
Жесток и козлоног,
Прокрался в тишине
На Запад и Восток.
Звезда покой хранит
Взойдя над очагом
Пусть Божий Сын поспит,
Не трогайте Его.
Волхвами окружен.
Пред миром остальным
Потом предстанет Он.
Солома и волы,
Хлеб и овечий сыр.
И странников дары…
А, Тот, Кто наг и сир
Пускает пузыри
Молочные в зенит!
И ходит до поры
Кругами Вечный Жид…
Иуда же вдвойне
Жесток и козлоног,
Прокрался в тишине
На Запад и Восток.
Звезда покой хранит
Взойдя над очагом
Пусть Божий Сын поспит,
Не трогайте Его.
Преображение Господне
Убогий и скорбный на вид
Без пышных одежд и злачёных.
Не будет царём, как Давид,
Плодить фарисеев учёных.
Он всходит на гору Фавор,
И трое восходят по следу.
Их облак объял, как шатёр,
И радость пронзила планету.
Дела, Твои, Боже, чудны!
Из облака вышел Светилом!
Как можно достичь белизны,
Не прибегая к белилам?
Лицо превращается в Свет.
Преображенье Господне.
Его среди нас уже нет.
Среди нас Христа нет сегодня.
Отныне Он в наших сердцах.
Что верят Христу безгранично.
И Слово цветёт на устах,
И мир украшает привычно.
Господь нам родней, чем родной!
Пусть наши враги измельчатся.
И люди от славы земной
Отныне к небесной стремятся.
Без пышных одежд и злачёных.
Не будет царём, как Давид,
Плодить фарисеев учёных.
Он всходит на гору Фавор,
И трое восходят по следу.
Их облак объял, как шатёр,
И радость пронзила планету.
Дела, Твои, Боже, чудны!
Из облака вышел Светилом!
Как можно достичь белизны,
Не прибегая к белилам?
Лицо превращается в Свет.
Преображенье Господне.
Его среди нас уже нет.
Среди нас Христа нет сегодня.
Отныне Он в наших сердцах.
Что верят Христу безгранично.
И Слово цветёт на устах,
И мир украшает привычно.
Господь нам родней, чем родной!
Пусть наши враги измельчатся.
И люди от славы земной
Отныне к небесной стремятся.
Служанка
Волхвы посошком выбирают дорогу.
Мария поёт колыбельную Богу.
Вокруг догорают пастушьи костры.
На улице снег превращается в знамя.
Без древка его на сугроб взгромождая
Проносятся ветры, как осы быстры.
Сидит у порога служанка враскачку,
Тепло, у коров не кончается жвачка.
А значит всё сходит помощнице с рук.
И лень, и хандра, и тоска по мужскому
Плечу, и плохая уборка по дому…
Святое семейство не может без слуг.
Служанка впервые глядит на Младенца.
Не знало любви её глупое сердце.
Не знало, а нынче приходит пора.
Безгрешна она под вселенскою ношей
Глядит на рёбёнка, а это Сын Божий!
Он скоро уйдёт навсегда со двора.
А нищие духом, как дети наивны,
Сердца их простые, а души их дивны.
Они поддаются святой красоте.
Младенец не сгинет в Чечне и Афгане,
Он будет за правду в голгофском тумане.
За бедных и сирых распят на кресте.
Мария поёт колыбельную Богу.
Вокруг догорают пастушьи костры.
На улице снег превращается в знамя.
Без древка его на сугроб взгромождая
Проносятся ветры, как осы быстры.
Сидит у порога служанка враскачку,
Тепло, у коров не кончается жвачка.
А значит всё сходит помощнице с рук.
И лень, и хандра, и тоска по мужскому
Плечу, и плохая уборка по дому…
Святое семейство не может без слуг.
Служанка впервые глядит на Младенца.
Не знало любви её глупое сердце.
Не знало, а нынче приходит пора.
Безгрешна она под вселенскою ношей
Глядит на рёбёнка, а это Сын Божий!
Он скоро уйдёт навсегда со двора.
А нищие духом, как дети наивны,
Сердца их простые, а души их дивны.
Они поддаются святой красоте.
Младенец не сгинет в Чечне и Афгане,
Он будет за правду в голгофском тумане.
За бедных и сирых распят на кресте.
С гор Уральских смотрю на Восток
С гор Уральских смотрю на Восток,
Сквозь ветра, сквозь снега, сквозь песок.
Я согнут, как гребец на галере.
Каждый год всходит в небе звезда
Вифлеем выбирает она.
Путь звезды и волхвов соизмерен.
Нынче праздник, а Ирод потом
Крысоловом войдёт в каждый дом,
Заберёт у рожениц младенцев…
Но покуда очаг златоткан,
А вертеп превращается в храм.
И волхвы, и дары уже в сенцах.
Что страшиться? Ведь с нами Господь!
Он с Христом, как с зарёй небосвод -
Расступаются земли и воды
Перед чистым сияньем небес.
И Урал, как большой волнорез,
Рассекает стада и народы.
Сквозь ветра, сквозь снега, сквозь песок.
Я согнут, как гребец на галере.
Каждый год всходит в небе звезда
Вифлеем выбирает она.
Путь звезды и волхвов соизмерен.
Нынче праздник, а Ирод потом
Крысоловом войдёт в каждый дом,
Заберёт у рожениц младенцев…
Но покуда очаг златоткан,
А вертеп превращается в храм.
И волхвы, и дары уже в сенцах.
Что страшиться? Ведь с нами Господь!
Он с Христом, как с зарёй небосвод -
Расступаются земли и воды
Перед чистым сияньем небес.
И Урал, как большой волнорез,
Рассекает стада и народы.
Пора, мой друг, вводить войска...
Что крутишь пальцем у виска?
Не все в России оккупанты...
Пора, мой друг, вводить войска,
Сменив усы на аксельбанты.
Шагать по молодой траве,
В рассветах полоскать знамёна.
Мы рождены в одной стране!
Я это чую обострённо.
Согласен, что пора вводить,
Бандеровцам ломая горло.
Пускай Европа станет выть,
Как ей хотелось - однополо.
От жовто-гебельских речей,
Мы будем злы в грядущей битве.
Ты правый сектор не жалей –
Потом помянем их в молитве.
Ведь тот, кто полицая внук,
Понять не сможет русской крови,
Не сможет прикурить чубук.
По грудь, сгорая в корнеслове.
Овец отделим от козлищ,
Я думаю, что будет польза...
Ты харьковчанин, я - москвич.
Вводить войска ещё не поздно!
Мерцает Днепр, как Рубикон,
Блистают волны, словно латы.
Я был в Украину влюблён,
Причём с трезва, а не поддатый.
И хай пасеться й живе,
В пять пальцев нарастает сало!
Шановни друзи, заржаве-
ла в Раде ручка стоп-сигнала...
Иль от Тавриды до Перми,
До стен недвижного Китая,
За Киев не молились мы,
Как за Россию - Русь Святая.
Не все в России оккупанты...
Пора, мой друг, вводить войска,
Сменив усы на аксельбанты.
Шагать по молодой траве,
В рассветах полоскать знамёна.
Мы рождены в одной стране!
Я это чую обострённо.
Согласен, что пора вводить,
Бандеровцам ломая горло.
Пускай Европа станет выть,
Как ей хотелось - однополо.
От жовто-гебельских речей,
Мы будем злы в грядущей битве.
Ты правый сектор не жалей –
Потом помянем их в молитве.
Ведь тот, кто полицая внук,
Понять не сможет русской крови,
Не сможет прикурить чубук.
По грудь, сгорая в корнеслове.
Овец отделим от козлищ,
Я думаю, что будет польза...
Ты харьковчанин, я - москвич.
Вводить войска ещё не поздно!
Мерцает Днепр, как Рубикон,
Блистают волны, словно латы.
Я был в Украину влюблён,
Причём с трезва, а не поддатый.
И хай пасеться й живе,
В пять пальцев нарастает сало!
Шановни друзи, заржаве-
ла в Раде ручка стоп-сигнала...
Иль от Тавриды до Перми,
До стен недвижного Китая,
За Киев не молились мы,
Как за Россию - Русь Святая.
Когда мы возвратимся в Крым
Когда мы возвратимся в Крым,
То станет явью сон России.
Отдали Крым – нас не спросили,
Сейчас решать пришлось самим.
От крика: «Русские идут!»
Бандеровцев охрипнет свора.
Бог даст, в Крыму мы будем скоро.
Здесь наши флеши, наш редут!
Весна в Крыму. Огонь и дым,
И Балаклавы бормотанье…
Нас Пушкин вновь обложит данью,
Когда мы возвратимся в Крым
Вновь станем рифмами бряцать.
В снах героических купаться.
Глаголы пчёлами роятся,
Впиваясь строчками в тетрадь.
Я этим летом въеду в Крым
Верхом, как бородатый сотник?
Нет! Въеду, как стихов работник
Вслед за светилом золотым.
Когда мы возвратимся в Крым,
Лицо умоем в Русском Море.
Белеет парус на просторе
Россия с именем твоим.
То станет явью сон России.
Отдали Крым – нас не спросили,
Сейчас решать пришлось самим.
От крика: «Русские идут!»
Бандеровцев охрипнет свора.
Бог даст, в Крыму мы будем скоро.
Здесь наши флеши, наш редут!
Весна в Крыму. Огонь и дым,
И Балаклавы бормотанье…
Нас Пушкин вновь обложит данью,
Когда мы возвратимся в Крым
Вновь станем рифмами бряцать.
В снах героических купаться.
Глаголы пчёлами роятся,
Впиваясь строчками в тетрадь.
Я этим летом въеду в Крым
Верхом, как бородатый сотник?
Нет! Въеду, как стихов работник
Вслед за светилом золотым.
Когда мы возвратимся в Крым,
Лицо умоем в Русском Море.
Белеет парус на просторе
Россия с именем твоим.
Болотная площадь
С Болотной соскребли опилки,
Чтоб либеральный хряк не рыл.
“Американские подстилки”, —
Поэт Лимонов говорил.
Ать-два вокруг кремлёвской хаты,
Туда-сюда “народ” валит.
Их нынче в царские палаты
Пускать сам Путин не велит!
Нас не споили, не растлили,
Хотя пытались столько лет,
Хотя штрейкбрехеров взрастили
Среди свершений и побед.
И вот они идут отрядом
Из ЦРУшных “храбрецов”,
Я не хочу быть с ними рядом —
Там слишком много подлецов.
Чтоб либеральный хряк не рыл.
“Американские подстилки”, —
Поэт Лимонов говорил.
Ать-два вокруг кремлёвской хаты,
Туда-сюда “народ” валит.
Их нынче в царские палаты
Пускать сам Путин не велит!
Нас не споили, не растлили,
Хотя пытались столько лет,
Хотя штрейкбрехеров взрастили
Среди свершений и побед.
И вот они идут отрядом
Из ЦРУшных “храбрецов”,
Я не хочу быть с ними рядом —
Там слишком много подлецов.