ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 63 декабрь 2020 г.
Тихий Дон
Борис Вольфсон
В ЗЕРКАЛАХ
Осень на излёте
1.
На ноябреющем полёте
клеёнчатый кленовый лист
вдоль по осенней асимптóте
снижается, как слаломист.
Земля бесстыжая, нагая…
Но, кажется, его стезя −
стремиться к ней, не достигая,
над плотью чёрною скользя.
В недостижимости сближенья
он наслаждается почти
возможностью недостиженья
и невозможностью спасти,
укрыть её своею тенью
и заслонить собой, паря,
от вечного оледененья
и белых хлопьев декабря.
2.
Размагниченная связка
света-ветра поутру,
свисто-твисто-листопляска
на расхристанном ветру.
Проредила, прорябила,
прорыдала, протекла
обагрённая рябина
в бликах льдистого стекла.
Протекают белым налом −
поделом и по делам −
моросительным каналом
дождь со снегом пополам.
Осень, высушив подстилку,
вновь прикажет тучке: «Лей!»
Всё ей впрок, в запас, в копилку, −
только, может, и не ей!
И ноябрь, гордясь обновой,
свой, к зиме готовый, дом
видит в прорези кленовой
на прицеле золотом.
3.
Вид сверху – из-под тучи – с точки зренья
летящих капель: всюду купола
зонтов, – они – конечный пункт паренья,
внедренья в повседневные дела.
А дел у капель, в сущности, немного –
разбиться и, повиснув на краю,
достичь, стекая, отраженья Бога
в осенней луже – радужном раю.
Растечься, слиться и, впадая в детство,
забыть про дождевое торжество
и в небо клочковатое вглядеться,
но так и не увидеть никого.
***
Я к раритетам отношусь спокойно
и сохраняю разве только малость.
Мне эта куртка старая на кой? Но
выбрасывать рука не поднималась.
И всё же нынче выверну наружу
и распорю – давно сменилась мода.
И что же я в подкладке обнаружу?
Монетку шестьдесят восьмого года.
Конечно, потускневшую, но сами
мы тоже не блестим в иной одежде.
Я выйду в парк и поищу глазами −
и не найду того, что было прежде.
Я всё забыл, но кажется, что снова
здесь оживёт любовь моя немая.
Отсюда я звонил тебе, ни слова
не говоря и трубку зажимая.
Но в тёмном парке, где трава примята,
как времени ушедшего примета,
нет больше телефона-автомата −
и бесполезна старая монета.
***
Мы в зеркалах себя не узнаём.
Что ж, постарев, не стоит в них глядеться,
пока ещё не впал, как речка, в детство –
лишённый отраженья водоём,
в тот тихий омут, где уже давно
не водятся ни черти, ни русалки,
лишь в темноте мальки играют в салки,
и память погружается на дно.
Там вечер наш огнями отсверкал,
там тишина и сонный мир растений,
и мы скользим, как собственные тени,
по выцветшей поверхности зеркал.
Наташка
Нас было четверо друзей:
три парня и она – Наташка, −
Гаврош, серебряная стяжка
трёх расходящихся стезей.
Мы были разными, но чтя
негласный кодекс дружбы, всё же
мы не старались лезть из кожи,
чтоб ей понравиться, хотя
в кино, всем маленьким отрядом
придя на утренний сеанс,
старались так сложить пасьянс,
чтоб оказаться с нею рядом.
Мы были счастливы вполне
и даже в мыслях не дерзали
хотя бы в этом кинозале
остаться с ней наедине.
Я робок был и неуклюж,
друзья не лучше, но с экрана
нас обучали жизни рьяно
Антониони и Лелуш!
Уроки пригодились, но
немного позже и не с нею,
когда сыграли, не краснея,
мы роли в собственном кино.
Ну, а тогда, купив билет,
мы наблюдали, как цунами
чужой любви летит над нами,
и было нам пятнадцать лет.
***
Цветы весенние в продаже,
тепло – так просто задарма.
Мы выжили с тобой и даже
не из ума.
Апрель, как водится, несносен –
тревожит, дразнит, бередит…
Но каждая из новых вёсен
даёт кредит,
чтоб дотянуть до спелых ягод,
собрать и досыта поесть…
А хватит ли кредита на год –
бог весть!
Сочинитель
– Седой сочинитель, на склоне годов
забывший о поисках хлеба,
как долго витать в облаках ты готов?
– Пока не очистится небо!
Пока этот пар ледяной в вышине
не тает и шепчет: приемлю, –
я в нём растворяюсь, и весело мне
глядеть на далёкую землю.
Здесь редкие пряди моей седины
вплетаются в снежные пряди,
и страсти былые на нет сведены,
как двойки из школьной тетради.
И если я прежде стремился менять
реальность и слово, как сваю,
в неё забивал, то теперь сочинять
могу, но слова забываю.
Свободно парю, не умея никак
припомнить, что значит паренье…
Ну что ж, остаётся витать в облаках
до полного в них растворенья.
Кружить, обживая пространство как дом,
по краю вселенского блюдца…
И всё же однажды, пролившись дождём,
на грешную землю вернуться.
Чтоб жить без расчёта на первый-второй,
найти себя в брошенной фразе,
и слиться с листвой и древесной корой,
и каплями шлёпать по грязи.