Луганск

Дунин Василий Керсантович родился в Российской Федерации в г. Грозном в 1943 году. По образованию – филолог. Член Межрегионального союза писателей и Союза писателей России. Прозаик и поэт. Автор романа «Тот первый год», рассказов и четырёх книг стихов. Печатался во многих коллективных сборниках, в том числе, под названием «Голос курганов», вышедшем в 2004 году в Москве в издательстве «Советский писатель». Не раз предоставлял для его стихов площадь одноимённый со столицей России толстый литературный журнал «Москва». Стихи Василия Дунина вошли в энциклопедическую антологию русской поэзии «Душа России», изданную в Москве в 2005 году и собравшую лучшую лирику поэтов России за 15 веков. Живёт и работает в Луганске.

СТИХОСЛОВИЦА

Жизнь даётся не в аренду –

в каждом из её кругов

все живут на Божью ренту

и, увы, не без грехов.

Не за пазухою Бога

в Божий мир приходим жить,

а ходить под Богом пёхом –

дюжить, взявшись за гужи.

ВЕЧЕРНИЙ ПОЕЗД

Будто всех живых согнали

с нив, полей и пашен

тем, что поезд просигналил,

в раж последний впавши.

Не быстра повозка лета:

тенью путь налатан,

солнце в ней – уже калека,

дышащий на ладан.

Приудобиласьграчиха,

вспугнута лисою,

оплыла росой гречиха

за речной лозою.

День, растивший злак по пояс,

только и видали –

свёз его последний поезд,

лишь душа витает…

ОДА

Бьётся жизнь, как линь об лёд,–

угодить бы всем;

вкруг земли луны облёт

множит хлеба сев.

Сеет потный человек

с норовом крутым,

бьёт земле челом – в ответ

склабят рты кроты.

Тянет ва́льдшнеп, а с реки

слышен бабий смех;

вышли к жизни барсуки –

скрип костей сквозь мех.

…Как бы ни был он зловещ –

скрип её пружин,

жизнь – достойнейшая вещь,

чтоб её прожить.

ПОСЛЕ СЧАСТЬЯ

Разгребает ветер курицей

листопада черепки,

и они грохочут улицей,

поджимая черенки.

Их ожухлая процессия –

этот злой бузы каток,

в каждой улицы торце снуя,

ищет схрона закуток.

В закутке, в котором я курю,

падолистоторопел:

я неистово любовь корю,

выдаю за перлом перл –

шлю в ненормативной лексике

всё подальше: ветра тать

и погоду не из Мексики,

а из Лондона, видать…

А ожухлые, но истые

листья, тень в углу обвив,

шепчут: – Силы норовистые

правят химией любви…

ЗАГОРОДНАЯ СУТЬ

Там дородны тётки,

возле каждой – кот

в шерстяной обёртке,

на обед – компот.

Жизнь – узкоколейка,

что ни дядька – сруб:

если и – налей-ка,

то всего на рупь.

Сёла – не ленивы,

до́ света встают:

огороды, нивы –

это их уют.

А пути – просёлки,

проходи, не трусь:

сёла и посёлки –

основная Русь.

ВХОЖДЕНИЕ В ИМПЕРИЮ

Под медным небес купоросом,

под носом у дремлющихросов

грибами восстали шатры,

татарскою речью шустры,

костры вздуты ветром Казани,

лоснятся округ скопы лиц,

дымятся наваром казаны

от мяс молодых кобылиц,

скребут оселки сабель стали,

наложницы ждут за кустами,

и верит молоденький хан,

содрав с головы малахай,

что он овладеет страною

и этой, по имени Русь,

хоть, сплюнув слюною дрянною,

промямлил: туда ли я прусь?

…Страна же была раскрасива –

в речных и дорожных курсивах

да в линиях тонких лекал

дев нежных с румянцем в накал.

Хан в Русь басурманское войско

и двинул, текущее воском,

чтоб войску, профану пока,

в ней воском застыть на века.

ДЕНЬ ОТ НИЛА ДО ТАГИЛА

Новый день – под копирку вчерашний:

те же тропы и проза идей,

вместошашкой махания – шашни,

вместо праздника – день прохиндей.

Неба свод под нулёвку пострижен –

и дождём не спадут облака,

да и градом не грохнет по крыше

этот прошлого дня дубликат.

В час, когда это всё затевали,

видно, в спешке генплан задевали

или сникли в нём чёрные Нила

симпатические чернила.

АПОСТОЛОВА ЮНОСТЬ

Моют ноги вод ионы,

мечет сети юный Пётр:

ловит солнца сын Ионы

отраженье и поёт.

Ничего ему не надо –

ни двора и ни кола,

благо, дышит не на ладан,

крепнет духом, как скала.

Видя ку́щей арабески,

тихо будущий прелат

текст мурлычет арамейский

на родной ликийский лад.

Безмятежное начало

то́ Петру не предвещало,

что потом Они рискнут

и вторым его распнут.

МЕТАФОРА ПРИХОДА

Вся наша жизнь – ленивый путь к себе

с цепляньем за отсрочки, за затворки,

какой-то нерешительный забег

на жизни неизбежные задворки.

И рядышком такие же бегут,

совсем как я, не подавая вида,

что и у них – подобная же свита:

отсрочки плут и угрызенья кнут…

И некто Ной, надеясь на потом,

не поспешал к своей реальной сути –

чтоб он к себе дошёл всего за сутки,

понадобился Мировой потоп.

9-Е МАЯ 1945-ГО

Развалины посёлка,

приезжие и мы –

Витяня, я и Сёмка,

вдоль улицы столы,

полушки и чекушки,

стаканов перезвон,

припевки и частушки,

гармошка, патефон,

молодки, вековухи,

вдовицы, старики,

дядь Саня без руки

и псина вислоухий,

срамное обниманье,

раскованный маток,

где вдовы – наша мама,

вина её глоток,

и воли тихой праздность

и горечи вдвойне,

такая наша радость –

поминки по войне.

НА МЕСТЕ ДЕТСТВА

Заманят горние куртины,

захочешь одолеть и вот:

как плата – дивные картины

из лиц и дел, из бед и вод…

И что за труд игра в обратки,

всего-то поезд, вой его:

вернёшься – скорбные оградки

на месте детства твоего.

СВОЙ АРШИН

Поясница набатрачена,

наморочены мозги,

жизнь на то, на сё потрачена,

за спиной – почти ни зги,

разве что два крепких факта там –

родился́ на свет и жил,

но не как в раю витал Адам,

а на свой земной аршин;

на земной аршин примеривал

и надежды и мечты,

хоть и думал, не уверовав,

о несбыточном почти;

биография – подёнщина,

послужной набор не густ,

ум жены – наука тёщина,

зря мотать её на ус.

Не сказать,

что жизнь прямой дана,

что ей свойствен был покой,

но она и не промотана –

просто выдалась такой.

ДОСТОЙНАЯ ОТЧИЗНА

Сердце всё чего-то ждёт,

хоть сполна всё получило:

эта страсть неизлечима –

ждать невыстраданный счёт.

Но, тужись иль не тужись,

жизнь от скверны не очистить,

и достойней нет отчизны,

чем сложившаяся жизнь.