Материал подготовлен редактором раздела «Поэты и прозаики Санкт-Петербурга» Феликсом Лукницким

Алым солнцем истекал закат.
Каждый яр окопом был и дзотом.
И свинцовый дождь косил солдат
Межнациональной нашей роты.
Силы были слишком неравны –
Погибали. Но  не отступали.
Пал последний...
Пал  за честь страны.
Шагинян, а может Мосхавале...
Гончарук, Зозуля или Плятт,
Лифшиц, Исмаилов… 
неизвестно.
И неважно –
Просто НАШ солдат.
По-советски правильный и честный.
.....
Догорал закат один на всех.
Догорала хатами деревня.
Красный снег…
Фашистов черный смех…
Виселицы прямо на деревьях…
По сугробам мчались босиком
Полем к лесу  мальчики-подранки
Загнанные...
Падали ничком...
Падали – под гусеницы танка...
Детской кровью опьяненный  вдрызг
Фриц не знал, что близится расплата...

Из небытия
Из алых брызг
Вырос ОН
с карающей гранатой –
Гончарук, Зозуля или Плятт,
Хайми, Сакалаускас,  Плисетский,
Иванов...
Неважно –
Наш солдат!
Правильный и храбрый –  по-советски!

Детские закаты на снегах
Тень его к отмщению воззвали.
Он стоял – на сломанных ногах
Шагинян, а может Мосхавале...

За тебя стоял и за меня...

Из металла камня и бетона.

Перед ним у вечного огня
Развевались гордые знамёна.

Но когда  пошел на брата брат,
Разрывая Родину на пазлы,
Сыновья и внуки тех ребят
Подогнали краны да КамАЗы...
Загудели пилы, трактора,
Заработал мощный экскаватор
С помощью взрывчатки «мастера»
Добивали стойкого солдата.

И лежал поверженный солдат...
Мимо проходили, проезжали
Шагинян, а может Мосхавале...

Алым солнцем истекал  закат
...................................

Оторвалась от небес звезда ...
И они  как будто покачнулись -
Это ваши деды, господа
От стыда в гробах перевернулись...

Железные цветы

Октябрь. Сквозь листопад Михайловского сада
В окладе золотом уходит в небо храм.
Железные цветы вплетенные в ограду –
Все в желтых мотыльках, прильнувших к лепесткам.

В мозаике листвы, на хрупком покрывале
Лежит избитый бомж - убогий и ничей,
Сегодня в храм войти ему опять не дали
В последний раз войти -
согреться у свечей.

В обрубках  пальцев рук он желтый лист сжимает.
Прохожие идут. На храм кладут кресты.
Звенят колокола...
Бродяга умирает
и смотрят на него железные цветы.

Железные цветы –  тюльпаны, хризантемы…
А он уже в раю...
– у каждого свой рай.
В его раю весна.
Там  у ворот Эдема
Черемухи цветут, бушует Первомай.
В  руке его флажок… внизу смеется  мама
Он маленький совсем на шее у отца…

А люди все идут… и крестятся у храма
И кутают в плащи железные сердца.

Мегаполис Бореем встречает столичные массы.
Снег до боли колючий, по лицам прохожих сечет.
У метро пацаненок –  раздатчик рекламного глянца
Разноцветные флаеры в руки прохожих суёт.

Мегаполис жесток. И фальшивы безликие  лица
окультуреных зомби, бредущих тропою  глухих…
Снеговержец  Юпитер терзает  ветрами столицу,
Норовя по лицу… а  паскуда-Фортуна  под дых…

Путь мальчишки тернист, и расходится медленно глянец
И хотя он смертельно устал и чертовски замерз,
Но  удары судьбы принимает, как истый спартанец,
Ни Сатурн ни Плутон не дождутся ни жалоб ни слез.

Молодежь по пути поправляет  короны и нимбы,
Из метро возвращаясь в объятья уютных квартир…
а буклетов без счета… и так далеко до Олимпа…
и растресканы губы…  и снег штукатурит ампир…

Ты прогнешь этот город, захватишь как Трою данайцы
Ты заставишь планету вертеться и будешь смотреть
А пока разреши взять в ладони замерзшие пальцы
И дыханьем хоть чуточку сердце твое  отогреть.

Натурализмом  кровавых зрелищ кишит инет.
А с пачкой чипсов у  монитора  дитя  реформ.
Разбился лайнер или  автобус летит в кювет…
Но в эпицентре рекламный  ролик –   «кошачий корм».

А  где-то дети глотают пули и мрут от ран…
А в тюрьмах пытки (на коже трупа следы ножа)
Но  позитивный рекламный ролик прорвет экран –
«ведь банка спрея,  для унитаза, как бриз свежа».

Гордись и помни – войну и  голод, и  Холокост.
Под смех нацистов, в могилах братских, средь мертвых лиц
показ рекламы – «тампон компактный  от телезвезд
позволив стринги, покажет спелость их ягодиц,

откроет миру упругость зада и прелесть форм,
и красотою, определенно, наш мир спасет».
 А с пачкой чипсов у  монитора  дитя  реформ,
Границ размытых не различая,  как  спам растет.

Монолог Лилит

                "Что предание говорит?
                Прежде Евы была Лилит..." В. Шефнер

Райские кущи, овцы и огород,
Мужа постылого ласки, цветы, дары…
Как мне любить  Адама – коль рядом тот
Кто мановеньем ресниц создает миры?!

Кто, поведя алебастром могучих плеч
Мир осеняет Славой Своей Любви…
А поцелуи мужа  – витая  плеть –
Сердце от них захлебывается в крови…

Сонмами гуслей, кимвалов и арф звенит
В лунном дурмане шелест жемчужных крыл.
Свет совершенства! Дай утолить Лилит,
Жажду, что Ты нечаянно ей внушил.

Разум  в конвульсиях… Боже, сорви чеку!
И извиваясь  от бедер и до ступней
Шквалом  приливов  утренних  истеку,
И зацвету бутонами орхидей…

Гневайся Боже!  Но мне не чета –  Адам!
Лжив и завистлив, жаден до серебра…
Без сожаленья сейчас же его отдам
Девочке Еве, созданной из ребра.

Я ж унесусь сквозь  свеченье небесных сфер
В бездну бездонную – там, где галактик край.
Крылья мне даст отверженный  Люцифер,
И на заре мы покинем Твой душный рай!

Ты на изгнанье, за смертного, нас обрёк.
Пестуй! расти, этот липовый изумруд!
Я ж прилечу умирать у Твоих ног
…в час, когда дети Адама тебя распнут.

Нет, такого не было в либретто…
Из неведомых и темных сфер
ты пришел звездою предрассветной
в золотом сиянье - Люцифер.

Ты вознес меня на Херувимах
в неземного счастья абсолют,
обещаний неосуществимых
над Эдемом полыхал салют…

Сладость лжи…
соблазны адюльтера…
Как же я поверила в любовь,
что не ощутила запах серы,
лязг зубов и звоны кандалов?..

Верить в то что будет постоянным
душ заблудших коллекционер
было глупо… и Левиафаном
 обернулся светлый Люцифер.

Ах, какое странное либретто…
Мой Денница – света антипод,
что пришел звездою предрассветной
чтобы сжечь Эдем под Новый год.

Под жарким солнцем поникла Роза –
Почти не дышит,
А все прекрасна…
Шипы сухие немой угрозой
Глядят капризно,  торчат опасно.

Еще шикарна…  еще богемна…
Еще пленяет…  еще волнует…

Что снится Розе? –
Сады Эдема,
И гордый  рыцарь, что расколдует.

Прискачет к Розе в лучах рассветных
Герой достойный из  древней саги…
В кошмарах Роза  боится  ветра
(а пуще ветра боится влаги)

Так в полудреме  Цветов Царица
Скучает  Роза от жизни прозы…
И верит в сказку, что в стане  принцев
Найдется  рыцарь достойный Розы.

Мечтала Роза – ждала героя...

Пришел садовник в дешевых туфлях,
Облил "царицу" речной водою –
    забили соки… бутоны  взбухли…

Стыдливо Роза кривила губы:
Какая низость!
Какая наглость!
Пьянела Роза от ласки грубой…
Алела  Роза… 
                и распускалась

Погожим днем повеса-Шмель летел долиной —
Был респектабелен и смел полет шмелиный.

Под ним, во всей красе — пестры и многолики
Горели красных Роз костры, Герань, Гвоздики,
Застили Маков лепестки Мимоз кудряшки...

А на отшибе у реки росла  Ромашка.

Не леди и не топ-модель — простолюдинка.
— Не на нее ль... повелся Шмель?..— шипит Кувшинка.
Бушует Фрезий акварель, под стон Гортензий:
— Очками розовыми Шмель глаза завесил!

А Шмель уже  Ромашку  мнет и опыляет —
Ломает почки, стебель гнет
В песок вжимает...
Слетает желтая пыльца с его тельняшки...

Что ж ты, любимая, в слезах?

                — Терпи, Ромашка!

Подорожник расцвел –  в его листьях устроилась фея,
Позволяя ему созерцать неземную красу.
Он был рад быть лакеем, в парадной зеленой ливрее,
Собирая в листочки, как в ковшики фее росу.

А она без стесненья топтала сорняк-подорожник,
Добавляя в истерики слезы и долю острот.
Подорожник живуч – переедет его внедорожник –
Будет более гибок… А значит и строже подход!

Он терпел, упрекая себя за нехватку терпенья,
Он старался для феи драконов окрест одолеть.
А она, как актриса, в экстазе своих выступлений,
Чтоб форсировать боль, применяла то пряник то плеть…

Он лечил ее нимбы и рвал свои листья –  на крылья,
Пересохший, усталый,   и  яростно втоптанный в грязь,
выживал на пределе …потом отлетел от бессилья.
А она ему в след: «Оборванец! Ничтожество! Мразь!»

Он летел во весь дух, становясь по дороге сильнее,
Познавая взаимность любви и пределы чудес,
Оставляя в минувшем, проклятья оставленной феи,
Постигающей боль просыпаться мучительно без…