"Что есть Истина?" № 59 декабрь 2019 г.

ПОЭЗИЯ

Вероника Тушнова

Вероника Михайловна Тушнова (14 (27) марта 1911, Казань — 7 июля 1965, Москва) — русская советская поэтесса и переводчица, писавшая в жанре любовной лирики. Член Союза писателей СССР (1946). На её стихи были написаны популярные песни: «Не отрекаются любя», «А знаешь, всё ещё будет!..», «Сто часов счастья» и другие. Советская поэтесса Вероника Тушнова заняла прочное место в нише любовной лирики ХХ века. Первым значимым сборником стихотворений Вероники Тушновой была «Первая книга» 1945 года. С помощью этого сборника поэзии поэтесса вошла в литературные круги, ее работами восторгался актер Василий Качалов. В полной мере же лирическое чувство поэтессы Вероники Михайловны Тушновой раскрылось только во всех последующих сборниках, где стихи о любви занимали главное место. Однако, так как поэтесса очень часто ездила по стране с семинарами и выступлениями, среди ее работ можно найти путевые стихотворения, которые описывали русский быт и все, что она видела в дороге.

Дорога

До города двенадцать километров.

Шоссе как вымерло - ни человека...

Иду одна, оглохшая от ветра,

перехожу взлохмаченную реку.

Мы на реке с тобой бывали вместе,

когда-то шли по этой вот дороге...

Как увязают в чавкающем тесте

усталые по непривычке ноги.

Как больно хлещут ледяные плети,

какой пронзительный, угрюмый вечер,

и ни огня на целом божьем свете,

и от мешка оцепенели плечи.

В нем розовая крупная картошка,

пронизанная сыростью осенней.

Приду и стукну в крайнее окошко,

и мать с огарком отопрет мне сени.

Огонь запляшет, загудит в железке,

вода забулькает. А я раскрою дверцу

и сяду возле. И при жарком блеске

письмом вчерашним отогрею сердце.

И долгий путь сквозь мокрое ненастье

осенней ночью - хриплой и бездомной

мне кажется ничтожно малой частью

одной дороги - общей и огромной.

Очертаниями туманными

Очертаниями туманными

горы высятся над заливом...

Любовался ли ты бакланами

утром солнечным и счастливым?
Расправляют крылья ленивые,

выгибают шейки змеиные...

С очень долгими перерывами

с весел капают капли длинные.
То вытягивается, то сжимается

на волне овальное солнце,

а на сваях сидят, жеманятся

темнокрылые незнакомцы.
Мне от них уплывать не хочется,

всплеском весел вспугнуть не хочется,

мне ничем нарушать не хочется

сердца светлое одиночество.
Но бакланам сидеть наскучило.

Тяжело поднялись и скрылись.

Завизжали в гнездах уключины,

волны о борт заколотились.
На стеклянное, на зеленое

рябь наброшена, словно кружевце...

А внизу - глубина бездонная,

а вверху - синева бездонная,

поглядишь - голова закружится!

***

Хмурую землю
стужа сковала,
небо по солнцу
затосковало.
Утром темно,
и в полдень темно,
а мне всё равно,
мне всё равно!

А у меня есть любимый, любимый,
с повадкой орлиной,
с душой голубиной,
с усмешкою дерзкой,
с улыбкою детской,
на всём белом свете
один-единый.

Он мне и воздух,
он мне и небо,
всё без него бездыханно
и немо...

А он ничего про это не знает,
своими делами и мыслями занят,
пройдёт и не взглянет,
и не оглянется,
и мне улыбнуться
не догадается.

Лежат между нами
на веки вечные
не дальние дали —
года быстротечные,
стоит между нами
не море большое —
горькое горе,
сердце чужое.

Вовеки нам встретиться
не суждено...
А мне всё равно,
мне всё равно,
а у меня есть любимый,
любимый!

Думалось, всё навечно,
Как воздух, вода, свет:
Веры её беспечной,
Силы её сердечной
Хватит на сотню лет.

Вот прикажу —
И явится,
Ночь или день — не в счёт,
Из-под земли явится,
С горем любым справится,
Море переплывёт.

Надо —
Пройдёт по пояс
В звёздном сухом снегу,
Через тайгу
На полюс,
В льды,
Через «не могу».

Будет дежурить,
Коль надо,
Месяц в ногах без сна,
Только бы — рядом,
Рядом,
Радуясь, что нужна.

Думалось
Да казалось...
Как ты меня подвела!
Вдруг навсегда ушла —
С властью не посчиталась,
Что мне сама дала.

С горем не в силах справиться,
В голос реву,
Зову.
Нет, ничего не поправится:
Из-под земли не явится,
Разве что не наяву.

Так и живу.
Живу?

***

Матерь божья, не обессудь,
По церквам я тебя не славлю,
И теперь, взмолившись, ничуть
Не юродствую, не лукавлю.

Просто сил моих больше нет,
Всех потерь и бед не измерить,
Если меркнет на сердце свет,
Хоть во что-нибудь надо верить.

Ни покоя давно, ни сна,
Как в дыму живу, как в тумане...
Умирает моя жена,
Да и сам я на той же грани.

Разве больше других грешу?
Почему же за горем горе?
Не о ссуде тебя прошу,
Не путёвки жду в санаторий.

Дай мне выбиться из тупика.
Из распутья, из бездорожья,
Раз никто не помог пока,
Помоги хоть ты, матерь божья.

***

А знаешь, все еще будет!
Южный ветер еще подует,
и весну еще наколдует,
и память перелистает,
и встретиться нас заставит,
и еще меня на рассвете
губы твои разбудят.
Понимаешь, все еще будет!
В сто концов убегают рельсы,
самолеты уходят в рейсы,
корабли снимаются с якоря…
Если б помнили это люди,
чаще думали бы о чуде,
реже бы люди плакали.
Счастье – что онo? Та же птица:
упустишь – и не поймаешь.
А в клетке ему томиться
тоже ведь не годиться,
трудно с ним, понимаешь?
Я его не запру безжалостно,
крыльев не искалечу.
Улетаешь?
Лети, пожалуйста…
Знаешь, как отпразднуем
Встречу!

* * *

Без обещаний
жизнь печальней
дождливой ночи без огня.
Так не жалей же обещаний,
не бойся огорчить меня.
Так много огорчений разных
и повседневной суеты…
Не бойся слов-
прекрасных, праздных,
недолговечных как цветы.
Сердца людские так им рады,
мир так без них
пустынно тих…
И разве нет в них
высшей правды
на краткий срок цветенья их?

* * *

Биенье сердца моего,
тепло доверчивого тела…
Как мало взял ты из того,
что я отдать тебе хотела.
А есть тоска, как мед сладка,
и вянущих черемух горечь,
и ликованье птичьих сборищ,
и тающие облака..
Есть шорох трав неутомимый,
и говор гальки у реки,
картавый,
не переводимый
ни на какие языки.
Есть медный медленный закат
и светлый ливень листопада…

Как ты, наверное, богат,
что ничего тебе не надо.

* * *

Бывало все: и счастье, и печали,
и разговоры длинные вдвоем.
Но мы о самом главном промолчали,
а может, и не думали о нем.
Нас разделило смутных дней теченье –
сперва ручей, потом, глядишь, река…
Но долго оставалось ощущенье:
не навсегда, ненадолго, пока…
Давно исчез, уплыл далекий берег,
и нет тебя, и свет в душе погас,
и только я одна еще не верю,
что жизнь навечно разлучила нас.

* * *

Вот и город. Первая застава.
Первые трамваи на кругу.
Очень я, наверное, устала,
если улыбнуться не могу.

Вот и дом. Но смотрят незнакомо
стены за порогом дорогим.
Если сердце не узнало дома,
значит, сердце сделалось другим.

Значит, в сердце зажилась тревога,
значит, сердце одолела грусть.
Милый город, подожди немного,-
я смеяться снова научусь.

* * *

Вот уеду, исчезну,
на года, навсегда,
кану в снежную бездну,
пропаду без следа.

Час прощанья рисую,
гладкий след от саней…
Я ничем не рискую,
кроме жизни своей.

* * *

Все в доме пасмурно и ветхо,
скрипят ступени, мох в пазах…
А за окном – рассвет
и ветка
в аквамариновых слезах.
А за окном
кричат вороны,
и страшно яркая трава,
и погромыхиванье грома,
как будто валятся дрова.
Смотрю в окно,
от счастья плача,
и, полусонная еще,
щекою чувствую горячей
твое прохладное плечо…
Но ты в другом, далеком доме
и даже в городе другом.
Чужие, властные ладони
лежат на сердце дорогом.
…А это все – и час рассвета,
и сад, поющий под дождем,-
я просто выдумала это,
чтобы побыть с тобой вдвоем.

* * *

Всегда так было
и всегда так будет:
ты забываешь обо мне порой,
твой скучный взгляд
порой мне сердце студит…
Но у тебя ведь нет такой второй!
Несвойственна любви красноречивость,
боюсь я слов красивых как огня.
Я от тебя молчанью научилась,
и ты к терпенью
приучил меня.
Нет, не к тому, что родственно бессилью,
что вызвано покорностью судьбе,
нет, не к тому, что сломанные крылья
даруют в утешение тебе.
Ты научил меня терпенью поля,
когда земля суха и горяча,
терпенью трав, томящихся в неволе
до первого весеннего луча,
ты научил меня терпенью птицы,
готовящейся в дальний перелет,
терпенью всех, кто знает,
что случится,
и молча неминуемого ждет.

* * *

Где-то по гостиничным гостиным
Изводилась я тоской по дому,
Самолет ждала твой
на пустынном,
Солнцем выжженом аэродроме.
Отсылала письма почтой спешной,
Спешные ответы получала…
Дни любви преступной и безгрешной,
испытаний будущих начало.
Прилетел ты злой и запыленный,
С добрыми, покорными глазами.
Городок, от зноя полусонный,
раем простирался перед нами.
Ты любил,
и я тебя любила…
А совсем не нужно это было,
зря мы ревновали и страдали,-
нас другие счастья в жизни ждали.
Только, друг мой, стоит ли лукавить?
Разве можно жизнь, как строчки править?
Ты любил,
И я тебя любила…

* * *

Говоришь ты мне:
Надоела грусть!
Потерпи чуть-чуть,
я назад вернусь.

Хочешь ты любовь,
Как настольный свет:
повернул – горит,
повернул – и нет.

Хочешь про запас
(пригодится в срок),-
а любовь не гриб,
не солится впрок.

Жить по-своему
не учи меня,
Или есть огонь,
или нет огня!

* * *

Гонит ветер
туч лохматых клочья,
снова наступили холода.
И опять мы расстаемся молча,
так как расстаются навсегда.
Ты стоишь и не глядишь вдогонку.
Я перехожу через мосток…
Ты жесток
жестокостью ребенка-
от непонимания жесток.
Может, на день,
может, на год целый
эта боль мне жизнь укоротит.
Если б знал ты подлинную цену
всех своих молчаний и обид!
Ты бы позабыл про все другое,
ты схватил бы на руки меня,
поднял бы
и вынес бы из горя,
как людей выносят из огня.

Две тени

Помнишь дом на пригорке?
В камне ступени?
Блеск фонарей
ледяной, голубой?
На мерцающем кварце
две черные тени.
Две четкие тени
наши с тобой.
Стекла в окнах черно
и незряче блестели,
сладко спали хозяева
в мягкой постели,
сны, наверно, смотрели
и ведать не ведали,
что сегодня
их двое прохожих
проведали.
Открывали калитку,
на лестницу лазали,
постояли
под черными влажными вязами,
заговорщицким шепотом говорили
и друг другу
тот маленький дом подарили,
и с собой увезли его
в поезде дальнем,
вместе с лестницей, садом,
хозяйскою спальней,
вместе с шепотом, взглядами,
тайным смятением…
Что навеки веков они,
ночью любой,
на мерцающем кварце –
две черные тени,
две четкие тени –
наши с тобой.

* * *

Есть признания, –
их произносишь с трудом,
для всего объясненья придумав заранее…
Но большое и честное мужество в том,
Чтоб себе не подыскивать оправдания.
Чтобы прямо сознаться:
мол, так-то и так,
жалко нервов
и времени тратить не хочется…
А товарищ… ну что же,
он сам не дурак,
что же мне-то без сна ворочаться?
Зря, лукавое сердце,
как заяц в кусты,
ты от горя чужого
старательно прячешься.
Погоди еще, может, спохватишься ты
и, хлебнув одиночества,
вдоволь наплачешься.
И с обидой скажешь,
что жизнь недобра,
и, быть может, в досаде
тебе и не вспомнится,
что когда-то ты сладко спала
до утра,
и тебе не мешала чужая бессонница.

* * *

Знаешь ли ты,
что такое горе,
когда тугою петлей
на горле?
Когда на сердце
глыбою в тонну,
когда нельзя
ни слезы, ни стона?
Чтоб никто не увидел,
избави боже,
покрасневших глаз,
потускневшей кожи,
чтоб никто не заметил,
как я устала,
какая больная, старая
стала…
Знаешь ли ты,
что такое горе?
Его переплыть
все равно что море,
его перейти
все равно что пустыню,
а о нем говорят
словами пустыми,
говорят:
"Вы знаете, он ее бросил…"
А я без тебя
как лодка без весел,
как птица без крыльев,
как растенье баз корня…
Знаешь ли ты, что такое горе?
Я тебе не все еще рассказала, –
знаешь, как я хожу по вокзалам?
Как расписания изучаю?
Как поезда по ночам встречаю?
Как на каждом почтамте
молю я чуда:
хоть строки, хоть слова
оттуда… оттуда…

* * *

Людские души- души разные,
не перечислить их, не счесть.
Есть злые, добрые и праздные
и грозовые души есть.

Иная в силе не нуждается,
ее дыханием коснись-
и в ней чистейший звук рождается,
распространяясь вдаль и ввысь.

Другая хмуро –неотзывчива,
другая каменно- глуха
для света звезд,
для пенья птичьего,
для музыки
и для стиха.

Она почти недосягаема,
пока не вторгнется в нее
любви тревога и отчаянье,
сердечной боли острие.

Смятенная и беззащитная,
она очнется,
и тогда
сама по-птичьи зачирикает она
и засияет как звезда.

* * *

Мне говорят:
нету такой любви.
Мне говорят:
как все,
так и ты живи!
Больно многого хочешь,
нету людей таких.
Зря ты только морочишь
и себя и других!
Говорят: зря грустишь,
зря не ешь и не спишь,
не глупи!
Всё равно ведь уступишь,
так уж лучше сейчас
уступи!
…А она есть.
Есть.
Есть.
А она – здесь,
здесь,
здесь,
в сердце моём
тёплым живёт птенцом,
в жилах моих
жгучим течёт свинцом.
Это она – светом в моих глазах,
это она – солью в моих слезах,
зренье, слух мой,
грозная сила моя,
солнце моё,
горы мои, моря!
От забвенья – защита,
от лжи и неверья – броня…
Если её не будет,
не будет меня!
…А мне говорят:
нету такой любви.
Мне говорят:
как все,
так и ты живи!
А я никому души
не дам потушить.
А я и живу, как все
когда-нибудь
будут жить!

Молчание

Ты верен святости обряда,
и в том душа твоя права.
ты слов боишься, но не надо
переоценивать слова.
Я понимаю, понимаю.
Твое смятение щажу,
и тоже молча обнимаю,
и тоже молча ухожу.
Ты не преступишь обещанья,
ты не откликнешься на зов,
но не солжет твое молчание –
оно отчаяннее слов.
Все изумленнее, жаднее,
нежнее слушаю его.
И ни о чем не сожалею
и не желаю ничего!

* * *

Надо верными оставаться,
до могилы любовь неся,
надо вовремя расставаться,
если верными быть нельзя.

Пусть вовек такого не будет,
но кто знает, что суждено?
Так не будет, но все мы люди…
Все равно – запомни одно:

я не буду тобою брошена,
лгать не станешь мне, как врагу
мы расстанемся как положено,-
я сама тебе помогу.

* * *

Нам не случалось ссориться.
Я старалась во всем потрафить.
Тебе ни одной бессонницы
Не пришлось на меня потратить.
не добычею,
Не наградою,-
была находкой простою,
Оттого, наверно, не радую,
потому ничего не стою.
Только жизнь у меня короткая,
только твердо и горько верю:
не любил ты свою находку-
полюбишь потерю…

* * *

Напрочь путь ко мне отрезая,
Чтоб не видеть и не писать,
Ты ещё пожалеешь, знаю,
Станешь локти ещё кусать.
Чтоб не видеть…
Но ты увидишь.
Взглянешь – взгляда не отведёшь.
Ты в метельную полночь выйдешь,
а от памяти не уйдёшь.
- Обхватить бы двумя руками,
унести б её за моря!
Почему же она такая?
Отчего она не моя? –
Снег летит над землёй застылой,
Снего рассыпчатый и сухой…
А ведь было бы счастье, было, –
Оказался кузнец плохой.

* * *

Не боюсь, что ты меня оставишь
для какой-то женщины другой,
а боюсь я,
что однажды станешь
ты таким же,
как любой другой.
И пойму я, что одна в пустыне, –
в городе, огнями залитом,
и пойму, что нет тебя отныне
ни на этом свете,
ни на том.

* * *

Не знаю – права ли,
Не знаю – честна ли,
Не помню начала,
Не вижу конца.
Я рада,
Что не было встреч под часами,
Что не целовались с тобой
У крыльца.
Я рада, что было так немо и прямо,
Так просто и трудно,
Так нежно и зло,
Что осенью пахло
Тревожно и пряно,
Что дымное небо на склоны ползло.
Что сплетница сойка
До хрипу кричала,
На все побережье про нас раззвоня.
Что я ничего тебе
Не обещала
И ты ничего не просил
У меня.
И это нисколько меня не печалит,-
Прекрасен той первой поры неуют:
Подарков не просят
И не обещают,
Подарки приносят
И отдают.

* * *

Не отрекаются, любя.
Ведь жизнь кончается не завтра.
Я перестану ждать тебя,
А ты придешь совсем внезапно.
А ты придешь, когда темно,
Когда в стекло ударит вьюга,
Когда припомнишь, как давно
Не согревали мы друг друга.
И так захочешь теплоты,
Не полюбившейся когда-то,
Что переждать не сможешь ты
Трех человек у автомата.
И будет, как назло, ползти
Трамвай, метро, не знаю, что там..
И вьюга заметет пути
На дальных подступах к воротам..
А в доме будет грусть и тишь,
Хрип счетчика и шорох книжки,
Когда ты в двери постучишь,
Вбежав наверх без передышки.
За это можно все отдать,
И до того я в это верю,
Что трудно мне тебя не ждать,
Весь день не отходя от двери.

* * *

Небо желтой зарей окрашено,
недалеко до темноты..
Как тревожно, милый,
как страшно,
как боюсь я твоей немоты.
Ты ведь где-то живешь и дышишь,
улыбаешься, ешь и пьешь…
Неужели совсем не слышишь?
Не окликнешь? Не позовешь?
Я покорной и верной буду,
не заплачу, не укорю.
И за праздники,
и за будни,
и за все я благодарю.
А всего-то и есть:
крылечко,
да сквозной дымок над трубой,
да серебряное колечко,
пообещанное тобой.
Да на дне коробка картонного
два засохших с весны стебля,
да еще вот- сердце,
которое
мертвым было бы
без тебя.

* * *

Нельзя за любовь – любое,
Нельзя, чтобы то, что всем.
за любовь платят любовью
Или не платят совсем.

Принимают и не смущаются,
Просто благодарят.
или (и так случается!)
Спасибо не говорят.

Горькое… вековечное…
Не буду судьбу корить.
жалею тех, кому нечего
или некому подарить.

* * *

Никогда мы не были так далеки,
Но забыв обиды свои,
Самым злым доказательствам вопреки
Верю в прочность любви.
Не в мертвую прочность камня, о нет,
в живую прочность ствола…
И вот я стираю пыль с твоего
письменного стола.
Ласкаю, глажу живой рукой
книг твоих корешки,
И в тысячный раз нахожу покой,
ухожу от своей тоски.
Бывают разлуки – особый счет,
как в бою, на войне…
День за месяц,
месяц за год –
вот это зачтется мне.

* * *

Ну, пожалуйста, ну, пожалуйста,
В самолет меня возьми,
На усталость мне пожалуйся,
На плече моем усни.
Руку дай, сводя по лесенке
На другом краю земли,
Где встают, как счастья вестники,
Горы синие вдали.

Ну, пожалуйста, ну, в угоду мне,
Не тревожься ни о чем…
Тихой ночью сердце города
Отопри своим ключом.
Хорошо, наверно, ночью там:
Темнота и тишина.
Мы с тобой в подвале сводчатом
Выпьем старого вина.

Выпьем мы за счастье трудное,
За дорогу без конца,
За слепые, безрассудные,
Неподсудные сердца.
Побредем по сонным дворикам,
По безлюдным площадям,
Улыбаться будем дворникам,
Будто найденным друзьям.

* * *

Одна сижу на пригорке
посреди весенних трясин.
…Я люблю глаза твои горькие,
как кора молодых осин,
улыбку твою родную,
губы, высохшие на ветру…
Потому, – куда ни иду я,
я тебя с собою беру.
Вот я тебе рассказываю,
обо всем с тобой говорю,
первый ландыш тебе
показываю,
шишку розовую дарю.
Для тебя на болотной ржави
ловлю отраженья звезд…
Ты все думаешь – я чужая,
от тебя за десятки верст?
Ты все думаешь – нет мне дела
до твоей озябшей души?
Потемнело, похолодело,
зашуршали в траве ежи…
Вот уже и тропы заросшей
не увидеть в ночи слепой…
Обними меня, мой хороший,
бесприютные мы с тобой.

* * *

Осчастливь меня однажды,
позови с собою в рай,
исцели меня от жажды,
подышать немного дай!
Он ведь не за облаками,
не за тридевять земель,-
там снежок висит клоками,
спит апрельская метель.
Там синеет ельник мелкий,
на стволах ржавеет мох,
перепархивает белка,
будто розовый дымок.
Отливая блеском ртутным,
стынет талая вода…
Ты однажды
ранним утром
позови меня туда!
Я тебе не помешаю
и как тень твоя пройду…
Жизнь такая небольшая,
а весна – одна в году.
Там поют лесные птицы,
там душа поет в груди…
Сто грехов тебе простится,
если скажешь:
– Приходи!

* * *

Открываю томик одинокий –
томик в переплёте полинялом.
Человек писал вот эти строки.
Я не знаю, для кого писал он.

Пусть он думал и любил иначе
и в столетьях мы не повстречались…
Если я от этих строчек плачу,
значит, мне они предназначались.

1948

Письмо

Просто синей краской на бумаге
неразборчивых значков ряды,
а как будто бы глоток из фляги
умирающему без воды.
Почему без миллионов можно?
Почему без одного нельзя?
Почему так медлила безбожно
почта, избавление неся?
Наконец-то отдохну немного.
Очень мы от горя устаем.
Почему ты не хотел так долго
вспомнить о могуществе своем?

* * *

Раскаленное,
цвета платины
небо с грудами облаков,
на зыбучем асфальте
вмятины
остаются от каблуков.
Листья пыльные не колышутся,
все труднее к закату дышится,
сердце сдавливает тоской
беспощадный зной
городской.
Не кончается день томительный
духоты и труда нелегкого…
Человек ты мой удивительный,
что ты бродишь вокруг да около?
Дай мне руки твои хорошие…
Хочешь, правду тебе открою?
Не принцесса я на горошине,
и взбредет же на ум такое!
Не к чему мне улыбки льстивые,
не нужны мне слова красивые,
из подарков хочу одно я –
сердце твое родное.
Хочу, чтобы дождик колкий
мне навстречу в лицо хлестал,
чтобы ветер в пустынном поселке
по- разбойничьему свистал,
чтобы холод туманил стекла,
чтобы тучи темней свинца,
чтоб рябина, качаясь, мокла
у бревенчатого крыльца,
чтоб к ночи – густой и стремительной –
закружился осенний снег…
Человек ты мой удивительный,
непонятливый человек!

* * *

С тобой я самая верная,
С тобой я самая лучшая,
С тобой я самая добрая,
Самая всемогущая.

Щедрые на пророчества
Твердят мне:
- Счастье кончается!
А мне им верить не хочется,
Мне их слушать не хочется,
Ну их всех!

Ничего не кончится
Так иногда случается!

* * *

Сто раз помочь тебе готова,
Любую ложь произнести,
Но нет же, нет такого слова,
Чтобы сгоревшее спасти.

Не раздобыть огня из пепла
И костерка не развести….
Всё так печально, так нелепо,-
Ни отогреть, не увести.

Привыкла я к унынью ночи
И к плачу осени в трубе…
Чем ты суровей, чем жесточе,
Тем больше верю я тебе,

Тем всё отчаяннее, чище
Любовь моя и боль моя….
Так и живём на пепелище,
Так и бедуем – ты да я.

Храню золу, лотаю ветошь,
Приобщена к твоей судьбе…
Всё жду – когда меня заметишь,
Когда забудешь о себе.

* * *

Сто часов счастья…
Разве это мало?
Я его, как песок золотой,
намывала,
собирала любовно, неутомимо,
по крупице, по капле,
по искре, по блестке,
создавала его из тумана и дыма,
принимала в подарок
от каждой звезды и березки…
Сколько дней проводила
за счастьем в погоне
на продрогшем перроне,
в гремящем вагоне,
в час отлета его настигала
на аэродроме,
обнимала его,
согревала
в нетопленном доме.
Ворожила над ним, колдовала…
Случалось, бывало,
что из горького горя
я счастье свое добывала.
Это зря говорится,
что надо счастливой родиться.
Нужно только, чтоб сердце
не стыдилось над счастьем трудиться,
чтобы не было сердце
лениво, спесиво,
чтоб за малую малость
оно говорило "спасибо".

Сто часов счастья,
чистейшего, без обмана…
Сто часов счастья!
Разве этого мало?

1962

* * *

Сутки с тобою,
месяцы – врозь…
Спервоначалу
так повелось.
Уходишь, приходишь,
и снова,
и снова прощаешься,
то в слезы, то в сны
превращаешься,
и снова я жду,
как во веки веков
из плаванья женщины ждут
моряков.
Жду утром, и в полдень,
и ночью сырой,
и вдруг ты однажды
стучишься: – Открой! –
Тепла, тяжела
дорогая рука…
…А годы летят,
как летят облака,
летят-пролетают,
как листья, как снег…
Мы вместе – навек.
В разлуке – навек.

* * *

Счастливо и необъяснимо
происходящее со мной:
не радость, нет – я не любима –
и не весна тому виной.
Мир непригляден, бесприютен,
побеги спят,
и корни спят,
а я не сплю,
и день мой труден,
и взгляд мне горести слепят…
Я говорю с тобой стихами,
остановиться не могу.
Они как слезы, как дыханье,
и, значит, я ни в чем не лгу…
Все, что стихами, – только правда,
стихи как ветер, как прибой,
стихи – высокая награда
за все, что отнято тобой!

* * *

Тебе бы одарить меня
молчанием суровым,
а ты наотмашь бьешь меня
непоправимым словом.
Как подсудимая стою…
А ты о прошлом плачешь,
а ты за чистоту свою
моею жизнью платишь.
А что глядеть тебе назад?-
там дарено – не крадено.
Там все оплачено стократ,
а мне гроша не дадено.
А я тебя и не виню,
а я сама себя ценю
во столько, сколько стою –
валютой золотою!
А за окном снега, снега,
зима во всю планету…
Я дорога, ах дорога!
Да только спросу нету.

* * *

Тропа, петляя и пыля,
сбегает в темный буерак.
Там душно пахнет конопля,
там комарьем набитый мрак.
И, словно мраком порожден,
откуда-то изглубока
стекляшек слабый перезвон,
несвязный щебет родника.
Глухая, тихая пора,
Вселяющая древний страх.
Перепела, перепела
одни кричат еще в полях.
Сквозь ветки светится мертво
налитый звездами бочаг.
Сознайся, ты ведь ничего
не знаешь о таких вещах?
А это я – любовь твоя,
по пояс вымокла в росе,
синеют шарики репья
в коротенькой моей косе,
в намокшем платьишке своем
иду, гадая о судьбе.
Иду и думаю о нем,
и это значит – о тебе.
Ты синеглаз, светловолос,
ты статен и бронзовокож,
и мне смешно теперь до слез,
как на себя ты не похож.
Сплошь заметен метелью звезд
полей торжественный покой.
А где-то там, за сотни верст,
не спит ребенок городской.
Трамваев гром в ночи слышней,
фонарь качается в окне,
и мальчик думает о ней,
и это значит – обо мне.
А впереди петлистый путь,
десятилетий долгих мгла.
…Ну, расскажи когда-нибудь,
какая я тогда была?

* * *

Ты не горюй обо мне, не тужи,-
тебе, а не мне
доживать во лжи,
мне-то никто не прикажет:
- Молчи!
Улыбайся! –
когда xоть криком кричи.
Не надо мне до скончанья лет
думать – да,
говорить – нет.
Я-то живу, ничего не тая,
как на ладони вся боль моя,
как на ладони вся жизнь моя,
какая ни есть –
вот она я!
Мне тяжело…
тебе тяжелей…
Ты не меня,- ты себя
жалей.

* * *

Хмурую землю
стужа сковала,
небо по солнцу
затосковало.
Утром темно,
и в полдень темно,
а мне всё равно,
мне всё равно!
А у меня есть любимый, любимый,
с повадкой орлиной,
с душой голубиной,
с усмешкою дерзкой,
с улыбкою детской,
на всём белом свете
один-единый.
Он мне и воздух,
он мне и небо,
всё без него бездыханно
и немо…
А он ничего про это не знает,
своими делами и мыслями занят,
пройдёт и не взглянет,
и не оглянется,
и мне улыбнуться
не догадается.
Лежат между нами
на веки вечные
не дальние дали –
года быстротечные,
стоит между нами
не море большое –
горькое горе,
сердце чужое.
Вовеки нам встретиться
не суждено…
А мне всё равно,
мне всё равно,
а у меня есть любимый, любимый!

* * *

Я давно спросить тебя хотела:
разве ты совсем уже забыл,
как любил мои глаза и тело,
сердце и слова мои любил…

Я тогда была твоей отрадой,
а теперь душа твоя пуста.
Так однажды с бронзового сада
облетает поутру листва.

Так снежинки – звездчатое чудо –
Тонким паром улетают ввысь.
Я ищу, ищу тебя повсюду,
Где же ты? Откликнись, отзовись.

Как мне горько, странно, одиноко,
В темноту протянута рука.
Между нами пролегла широко
Жизни многоводная река.

Но сильна надежда в человеке,
Я ищу твой равнодушный взгляд.
Все ешё мне верится, что реки
Могут поворачивать назад.

Я желаю тебе добра!

Улыбаюсь, а сердце плачет
в одинокие вечера.
Я люблю тебя.
Это значит –
я желаю тебе добра.
Это значит, моя отрада,
слов не надо и встреч не надо,
и не надо моей печали,
и не надо моей тревоги,
и не надо, чтобы в дороге
мы рассветы с тобой встречали.
Вот и старость вдали маячит,
и о многом забыть пора…
Я люблю тебя.
Это значит –
я желаю тебе добра.
Значит, как мне тебя покинуть,
как мне память из сердца вынуть,
как не греть твоих рук озябших,
непосильную ношу взявших?
Кто же скажет, моя отрада,
что нам надо,
а что не надо,
посоветует, как же быть?
Нам никто об этом не скажет,
и никто пути не укажет,
и никто узла не развяжет…
Кто сказал, что легко любить?

* * *

Я люблю тебя.
Знаю всех ближе,
Всех лучше. Всех глубже.
Таким тебя вижу,
Каким не видел никто, никогда.
Вижу в прошлом и будущем,
Сквозь разлуки, размолвки, года …
Я одна тебя знаю таким,
какой ты на самом деле.
Я одна владею сердцем твоим,
больше, чем все владельцы,
владею!
Ведь оно у тебя, как заклятый клад;
не подступишься –
чудища, пропасти, бесы…
Я зажмурилась.
Я пошла наугад.
В черных чащах плутала,
взбиралась по кручам отвесным,
сколько раз готова была отступить,
сколько раз могла разбиться о скалы…
Я люблю тебя.
Я не могу не любить.
Не могу уступить!
Это я тебя отыскала!

* * *

Я поняла, –
ты не хотел мне зла,
ты даже был предельно честен где-то,
ты просто оказался из числа
людей, не выходящих из бюджета.
Не обижайся,
я ведь не в укор,
ты и такой
мне бесконечно дорог.
хорош ты, нет ли, –
это сущий вздор.
Любить так уж любить-
без оговорок.
Я стала невеселая..
Прости!
Пуская тебя раскаянье не гложет.
Сама себя попробую спасти,
никто другой
спасти меня не может.
Забудь меня.
Из памяти сотри.
Была- и нет, и крест поставь
на этом!
А раны заживают изнутри.
А я еще уеду к морю летом.
Я буду слушать, как идет волна,
как в грохот шум ее перерастает,
как, отступая, шелестит она,
как будто книгу вечности
листает.
Не помни лихом,
Не сочти виной,
что я когда-то в жизнь твою вторгалась,
и не печалься-
все мое- со мной.
И не сочувствуй-
я не торговалась!

* * *

Я стою у открытой двери,
Я прощаюсь, я ухожу.
Ни во что уже не поверю, –
Всё равно
Напиши,
Прошу!
Чтоб не мучиться поздней жалостью,
От которой спасенья нет,
Напиши мне письмо, пожалуйста,
Вперёд на тысячу лет.
Не на будущее,
Так за прошлое,
За упокой души,
Напиши обо мне хорошее.
Я уже умерла. Напиши!

* * *

Я стучусь в твое сердце:
- Отвори, отвори,
разреши мне
в глаза поглядеться твои,
оттого что забыла уже
о весне,
оттого, что давно не летала
во сне,
оттого, что давно молодой не была,
оттого, что
бессовестно лгут зеркала…
Я стучу в твое сердце:
- Отвори, отвори,
покажи мне меня
возврати, подари!