***

(Посв. П. И. Вейнбергу)

Так тяжело, так горько мне и больно…

 Так много мук в душе затаено, 

Что мне сказать уж хочется давно 

Всему, что жизнью мы зовём: «Довольно!» 

Грядущее сулит лишь ряд мучений, 

Нужду, недуг, заботы без конца; 

Не сгонит тень с печального лица 

Своим крылом надежды светлый гений! 

О! если бы хоть мысль, что не бесплодно 

Растрачен был запас духовных сил, 

Что никогда я с тем, чего не чтил, 

Не примирялся, гордый и свободный! 

Но нет! Раба бессилье наложило 

Свою печать на все мои дела, 

И лишь одно сознанье, что прошла 

Бесследно жизнь, я унесу в могилу… 

[1888 или 1889]

Вручено адресату с правом публиковать его лишь после смерти автора.

Вейнберг опубликовал через 10 дней после кончины Плещеева.

На закате

(Посвящается Серафиме Александровне
Пагануцци)

Среди гнетущих ум сомнений 

Порой, в безмолвии ночей, 

Передо мною ваши тени В

стают, друзья весны моей, 

- Друзья, делившие со мною 

Восторгов юношеских пыл, 

Борцы с отважною душою, 

Которых рок не пощадил; 

И на меня, полны печали, 

Глядят, кивая головой, 

И будто молвят: «Не пора ли, 

Товарищ старый, на покой? 

Чего ты ждёшь? Твои кумиры 

Лежат повержены во прах, 

На звук твоей забытой лиры 

Ответа нет в людских сердцах, 

Взгляни вокруг себя: служенье 

Иным свершается богам; 

Иные слышны песнопенья, 

И опустел наш старый храм. 

Всё, что для нас так было свято, 

Толпа глумленью предаёт, 

Ты ей смешон, как был когда-то 

Смешон несчастный Дон-Кихот. 

Не верят в наши идеалы 

Те, что тельца златого чтут… 

Сойди ж, ненужный и усталый, 

Скорей в безмолвный наш приют, 

Тебя забвенья тихий гений 

Своим крылом там осенит, 

Там вечный сон, без сновидений, 

Глаза усталому смежит!» 

[1884]

Последняя середа

П. И. Вейнбергу 

Всю зиму наш амфитрион 

Нас созывал в свои палаты… 

Они не пышны, не богаты, 

И гостя взор не ослеплён 

В них белым мрамором колонн 

Или амфор массивным златом. 

Зато здесь книгами полны 

Стоят шкафы. Глядят портреты 

Героев мысли со стены, 

Всех, чьи созданья спасены 

От волн неумолимой Леты… 

Но мне сдаётся, начал я 

Писать высоким слогом… 

«Лета, Амфитрион, амфоры» - это 

Наскучить может вам, друзья. 

Увы! всему виною лета, - 

Знать, муза старится моя! 

Боюсь ужасно, чтоб не сбиться 

Совсем на майковский шаблон… 

Мне был всегда противен он, 

И с ним искусство не мирится. 

А потому спешу спуститься 

С Олимпа, взяв попроще тон. 

Мы обходились превосходно 

Без раззолоченных амфор, 

Хоть оживлялся часто спор 

Вина струёю благородной. 

Непринуждённый разговор 

Лился здесь весело, свободно, 

Сюда газетная вражда 

И сплетня носу не совала, 

Здесь наш кружок - людей труда - 

Мог отдохнуть душой усталой, 

И дверь была к нам заперта 

Для идиота и нахала… 

Но скоро нас лучи весны 

Разгонят из столицы душной 

По всем концам родной страны, 

И мы с хозяином радушным 

Пока расстаться все должны. 

И вот в последний раз пришли мы, 

Чтоб благодарственный привет 

Сказать вам, - искренно любимый 

Наш педагог неутомимый 

И симпатичнейший поэт. 

Дай бог, чтоб будущей зимою 

У вас мы снова, милый друг, 

Сошлись свободною семьёю, 

Чтоб не редел наш тесный круг, 

Чтоб вновь вечернею порою 

Делили вместе мы досуг, 

Чтоб речью образной и едкой 

Нас Григорович услаждал… 

Чтоб нам Давыдов также метко 

Мир закулисный рисовал. 

Но чтоб не так являлся редко 

Сюда Дитятин-генерал. 

Чтоб протестант наш вечно пылкий 

И обладающий притом 

Юмористическою жилкой, 

Наш Острогорский, за бутылкой 

Всё был весёлым остряком. 

Чтоб наконец нас вдохновляли 

Своим присутствием опять 

И также чай нам разливали Две дамы милые… 

Едва ли Мне нужно вам их называть! 

Простите мне, что пожеланья 

Плохим я выразил стихом… 

И дар от нас, - в воспоминанье 

О наших дружеских собраньях, - 

Примите скромный наш альбом… 

18 апреля 1883

Посвящено Вейнбергу Петру Исаевичу (1831-1908), поэту, переводчику, историку литературы.

В 1882-1883 гг. на литературных «средах» Вейнберга собирались лучшие представители литературы

и искусства. В последнюю «среду» - 18 апреля 1883 г. хозяину был преподнесён альбом с фотографиями

тех, кто бывал на «средах». Амфитрион - гостеприимный хозяин.
Майковский шаблон - имеются в виду антологические стихи А. Майкова с их торжественным строем.
Давыдов Владимир Николаевич (псевдоним В. Н. Горелова) (1849-1925) - известный артист.
Дитятин-генерал - герой рассказов артиста и писателя И. Ф. Горбунова.

***

Ты жаждал правды, жаждал света, 

Любовью к ближнему согрета 

Всегда была душа твоя. 

Не суету и наслажденье - 

Добру высокое служенье 

Считал ты целью бытия. 

И, провозвестник жизни новой, 

На подвиг трудный и суровый 

Ты с юных дней себя обрёк… 

С горячей верой, с сердцем чистым, 

Ты бодро шёл путём тернистым, 

Тщеславных помыслов далёк. 

Давно уж нет тебя меж нами, 

Но над правдивыми сердцами 

Ещё ты властвуешь досель. 

И, духом падших ободряя, 

Горит звездой в ночи благая, 

Тобой указанная цель! 

[1881]

Из старых песен

Давно, давно мне перестал 

Звучать твой голос милый! 

Бывало, в сердце пробуждал 

Он дремлющие силы. 

Дышалось легче мне тогда 

И краше жизнь казалась: 

Мне счастья нового звезда 

Как будто загоралась… 

Когда твоих прекрасных глаз 

Лучи меня ласкали, 

Как ночи мгла в рассвета час, 

Летели прочь печали. 

Под кротким светом тех лучей, 

Их вызванная властью, 

Слагалась песнь в душе моей 

Весне, любви и счастью! 

Но навсегда померк тот свет, 

И смолк тот голос милый… 

Ни радостей, ни песен нет 

С тех пор в душе унылой… 

[1881]

***

Без надежд и ожиданий 

Мы встречаем новый год. 

Знаем мы: людских страданий, 

Жгучих слёз он не уймёт; 

И не лучше будет житься 

Людям с честною душой - 

Всем, кто с ложью не мирится, 

Не мирится с злом и тьмой; 

Кто святое знамя права 

Нёс всегда, и горд и смел, 

И в союз вступать лукаво 

С силой грубой не хотел! 

Знаем мы: толпа Ваалу 

Будет также всё кадить, 

Также будет рок к нахалу 

И глупцу благоволить! 

Хоть и верим мы глубоко 

В силу мощную добра, 

Но увы, ещё далёко 

Торжества его пора! 

Без надежд и ликований 

Мы встречаем новый год: 

Человеческих страданий 

Он, как прежде, не уймёт.

Но, подняв свои бокалы, 

Пожелаем лишь, чтоб тот, 

Кто стремленье к идеалу 

В сердце чистом бережёт, 

Не утратил духа силы 

Средь житейских бурь и гроз; 

Светоч свой чтоб до могилы 

Неугаснувшим донёс 

И чтоб он с своей суровой 

Долей тем был примирён, 

Что, страдая, жизни новой 

Воздвигает зданье он. 

[1881]

***

Бурлила мутная река, 

Почуяв близкие оковы; 

И вдаль куда-то облака 

Осенний ветер гнал сурово. 

В саду безлюдном и немом 

Деревья высились уныло 

С листвой поблёкшей… 

Всё кругом 

О разрушенье говорило. 

Но блеск весны я в сердце нёс, 

Мне божий мир казался светел; 

Природы, полон ярких грёз, 

Я увяданья не заметил. 

Был май, и веяло теплом, 

Сады цвели благоухая, 

Под ярким солнечным лучом 

Волна сверкала голубая. 

И тихий шум ветвей густых 

Свободных птичек вторил пенью; 

Привет в весёлых песнях их 

Звучал природы возрожденью. 

Но мрак царил в душе моей… 

Недавней поражён утратой, 

Я, средь смеющихся полей, 

Уныло шёл, тоской объятый. 

Небесный купол мне сиял, 

Но я могилы видел своды… 

И отвращение внушал 

Мне пир ликующей природы. 

[1881]

***

Огни погасли в доме, 

И всё затихло в нём; 

В своих кроватках детки 

Заснули сладким сном. 

С небес далёких кротко 

Глядит на них луна; 

Вся комнатка сияньем 

Её озарена. 

Глядят из сада ветки 

Берёз и тополей 

И шепчут: «Охраняем 

Мы тихий сон детей; 

Пусть радостные снятся 

Всю ночь малюткам сны, 

Чудесные виденья 

Из сказочной страны. 

Когда ж безмолвной ночи 

На смену день придёт, 

Их грёзы песня птички 

Весёлая прервёт… 

Цветы, как братья милым, 

Привет пришлют им свой, 

Головками кивая, 

Блестящими росой… 

[1880]

Памяти Пушкина

Да здравствует солнце, да скроется тьма! Пушкин 

Пока надеждою горим, 

Пока сердца для чести живы, 

Мой друг, отчизне посвятим 

Души прекрасные порывы! Пушкин 

Мы чтить тебя привыкли с детских лет, 

И дорог нам твой образ благородный; 

Ты рано смолк; но в памяти народной 

Ты не умрёшь, возлюбленный поэт! 

Бессмертен тот, чья муза до конца 

Добру и красоте не изменяла, 

Кто волновать умел людей сердца 

И в них будить стремленье к идеалу; 

Кто сердцем чист средь пошлости людской, 

Средь лжи кто верен правде оставался 

И кто берег ревниво светоч свой, 

Когда на мир унылый мрак спускался. 

И всё ещё горит нам светоч тот, 

Всё гений твой пути нам освещает; 

Чтоб духом мы не пали средь невзгод, 

О красоте и правде он вещает. 

Все лучшие порывы посвятить 

Отчизне ты зовёшь нас из могилы; 

В продажный век, век лжи и грубой силы 

Зовёшь добру и истине служить. 

Вот почему, возлюбленный поэт, 

Так дорог нам твой образ благородный; 

Вот почему неизгладимый след 

Тобой оставлен в памяти народной! 

1880

Бабушка и внучек

Под окном чулок старушка 

Вяжет в комнатке уютной 

И в очки свои большие 

Смотрит в угол поминутно. 

А в углу кудрявый мальчик 

Молча к стенке прислонился; 

На лице его забота, 

Взгляд на что-то устремился. 

«Что сидишь всё дома, внучек? 

Шёл бы в сад, копал бы грядки 

Или кликнул бы сестрёнку, 

Поиграл бы с ней в лошадки. 

Кабы силы да здоровье, 

И сама бы с вами, детки, 

Побрела я на лужайку; 

Дни такие стали редки. 

Уж трава желтеет в поле, 

Листья падают сухие; 

Скоро птички-щебетуньи 

Улетят в края чужие! 

Присмирел ты что-то, Ваня, 

Всё стоишь сложивши ручки; 

Посмотри, как светит солнце, 

Ни одной на небе тучки! 

Что за тишь! 

Не клонит ветер 

Ни былинки, ни цветочка. 

Не дождёшься ты такого 

Благодатного денёчка!» 

Подошёл к старушке внучек 

И головкою курчавой 

К ней припал; глаза большие 

На неё глядят лукаво… 

«Знать, гостинцу захотелось? 

Винных ягод, винограда? 

Ну поди возьми в комоде». - 

«Нет, гостинца мне не надо!» - 

«Уж чего-нибудь да хочешь… 

Или, может, напроказил? 

Может, сам, когда спала я, 

Ты в комод без спросу лазил? 

Может, вытащил закладку 

Ты из святцев для потехи? 

Ну постой же… За проказы 

Будет внучку на орехи!» - 

«Нет, в комод я твой не лазил; 

Не таскал твоей закладки». - 

«Так, пожалуй, не задул ли 

Перед образом лампадки?» - 

«Нет, бабуся, не шалил я; 

А вчера, меня целуя, 

Ты сказала: „Будешь умник - 

Всё тогда тебе куплю я…“» - 

«Ишь ведь память-то какая! 

Что ж купить тебе? Лошадку? 

Оловянную посуду 

Или грабли да лопатку?» - 

«Нет! уж ты мне покупала 

И лошадку, и посуду. 

Сумку мне купи, бабуся, 

В школу с ней ходить я буду». - 

«Ай да Ваня! Хочет в школу, 

За букварь да за указку. 

Где тебе! Садись-ка лучше, 

Расскажу тебе я сказку…» - 

«Уж и так мне много сказок 

Ты, бабуся, говорила; 

Если знаешь, расскажи мне 

Лучше то, что вправду было. 

Шёл вчера я мимо школы. 

Сколько там детей, родная! 

Как рассказывал учитель, 

Долго слушал у окна я. 

Слушал я - какие земли 

Есть за дальними морями… 

Города, леса какие 

С злыми, страшными зверями. 

Он рассказывал: где жарко, 

Где всегда стоят морозы, 

Отчего дожди, туманы, 

Отчего бывают грозы… 

И ещё - как люди жили 

Прежде нас и чем питались; 

Как они не знали бога 

И болванам поклонялись. 

Рисовали тоже дети, 

Много я глядел тетрадок, - 

Кто глаза, кто нос выводит, 

А кто домик да лошадок. 

А как кончилось ученье, 

Стали хором петь. В окошко 

И меня втащил учитель, Говорит: 

«Пой с нами, крошка! 

Да проси, чтоб присылали 

В школу к нам тебя родные, 

Все вы скажете спасибо 

Ей, как будете большие». 

Отпусти меня! Бабусю 

Я за это расцелую 

И каких тебе картинок 

Распрекрасных нарисую!» 

И впились в лицо старушки 

Глазки бойкие ребёнка; 

И морщинистую шею 

Обвила его ручонка. 

На глазах старушки слёзы: 

«Это божие внушенье! 

Будь по-твоему, голубчик, 

Знаю я, что свет - ученье. 

Бегай в школу, Ваня; только 

Спеси там не набирайся; 

Как обучишься наукам, 

Тёмным людом не гнушайся!» 

Чуть со стула резвый мальчик 

Не стащил её. Пустился 

Вон из комнаты, и мигом 

Уж в саду он очутился. 

И уж русая головка 

В тёмной зелени мелькает… 

А старушка то смеётся, 

То слезинку утирает. 

[1878]

***

Расстался я с обманчивыми снами 

Моей давно исчезнувшей весны; 

Казалось, жизни мутными волнами 

Уже навек они унесены. 

Казалось мне, что нет уж к ним возврата, 

Смирился я пред силой роковой; 

За что страдал, боролся я когда-то, - 

Всё я признал несбыточной мечтой. 

Казалось, впрок пошли мне наставленья 

Тех мудрецов, что, мне бедой грозя, 

Твердили: «Брось безумные стремленья! 

Порочный мир пересоздать нельзя. 

Пусть он коварной лжи опутан сетью, - 

Не твой картонный меч её прорвёт, 

Перешибить нельзя обуха плетью: 

Живи же так, как большинство живёт!» 

И годы шли: и в жилах кровь всё стыла, 

В душе всё гасла вера в идеал… 

И афоризм: «солому ломит сила» 

Порывы дум кипучих охлаждал… 

Но отчего ж, когда порою снова, 

Средь мудрецов с остывшею душой, 

Из юных уст восторженное слово 

Услышу я, зовущее на бой, 

На честный бой, во имя тех забытых 

Безумных грёз… О! отчего тогда 

Вдруг на моих поблекнувших ланитах 

Румянец вспыхнет жгучего стыда? 

И отчего так сильно сердце бьётся, 

Как билось в дни весны моей оно, 

И к жизни вновь всё просится и рвётся, 

Что в глубине его погребено? 

Или когда о наглом ликованье, 

О торжестве неправды слышу я, 

Зачем во мне кипит негодованье 

И злобы так полна душа моя! 

И кажется мне пошлостью бездушной 

Вся эта мудрость опытных людей, 

Которой я принёс, как раб послушный, 

Вас в жертву, грёзы юности моей. 

[1878]

Старик

У лесной опушки домик небольшой 

Посещал я часто прошлою весной. 

В том домишке бедном жил седой лесник. 

Памятен мне долго будешь ты, старик. 

Как приходу гостя радовался ты! 

Вижу, как теперь я, добрые черты… 

Вижу я улыбку на лице твоём - 

И морщинкам мелким нет числа на нём! 

Вижу армячишко рваный на плечах, 

Шапку на затылке, трубочку в зубах; 

Помню смех твой тихий, взгляд потухших глаз, 

О житье минувшем сбивчивый рассказ. 

По лесу бродили часто мы вдвоём; 

Старику там каждый кустик был знаком. 

Знал он, где какая птичка гнёзда вьёт, 

Просеки, тропинки знал наперечёт. 

А какой охотник был до соловьёв! 

Всю-то ночь, казалось, слушать он готов, 

Как в зелёной чаще песни их звучат; 

И ещё любил он маленьких ребят. 

На своём крылечке сидя каждый день, 

Ждёт, бывало, деток он из деревень. 

Много их сбегалось к деду вечерком; 

Щебетали, словно птички перед сном: - 

«Дедушка, голубчик, сделай мне свисток». - 

«Дедушка, найди мне беленький грибок». - 

«Ты хотел мне нынче сказку рассказать». - 

«Посулил ты белку, дедушка, поймать». - 

«Ладно, ладно, детки, дайте только срок, 

Будет вам и белка, будет и свисток!» 

И смеясь, рукою дряхлой гладил он 

Детские головки, белые как лён. 

Ждал поры весенней с нетерпеньем я: 

Думал, вот приеду снова в те края 

И отправлюсь к другу старому скорей. 

Он навстречу выйдет с трубочкой своей 

И начнёт о сельских новостях болтать. 

По лесу бродить с ним будем мы опять, 

Слушая, как в чаще свищут соловьи… 

Но, увы! желанья не сбылись мои. 

Как с деревьев падать начал лист сухой, 

Смерть подкралась к деду тихою стопой. 

Одинок угас он в домике своём, 

И горюют детки больше всех по нём: 

«Кто поймает белку, сделает свисток?» 

Долго будет мил им добрый старичок. 

И где спит теперь он непробудным сном, 

Часто голоса их слышны вечерком… 

1877

Детство

Мне вспомнились детства далёкие годы 

И тот городок, где я рос, 

Приходского храма угрюмые своды, 

Вокруг него зелень берёз. 

Бывало, едва лишь вечерней прохладой 

Повеет с соседних полей, 

У этих берёз, за церковной оградой, 

Сойдётся нас много детей. 

И сам я не знаю, за что облюбили 

Мы это местечко, но нам 

Так милы дорожки заглохшие были, 

Сирень, окружавшая храм. 

Там долго весёлый наш крик раздавался, 

И не было играм конца; 

Там матери нежный упрёк забывался 

И выговор строгий отца. 

Мы птичек к себе приручали проворных, 

И поняли скоро оне, 

Что детской рукой рассыпаются зёрна 

Для них на церковном окне. 

Мне вспомнились лица товарищей милых; 

Куда вы девались, друзья? 

Иные далёко, а те уж в могилах… 

Рассеялась наша семья! 

Один мне всех памятней: кротко светились 

Глаза его, был он не смел; 

Когда мы, бывало, шумели, резвились, 

Он молча в сторонке сидел. 

И лишь улыбался, но доброго взора 

С игравшей толпы не спускал. 

Забитый, больной, он дружился не скоро, 

Зато уж друзей не менял. 

Двух лет сиротой он остался; призрела 

Чужая семья бедняка. 

Попрёки, толчки он терпел то и дело, 

Без слёз не едал он куска. 

Плохой он работник был в доме, но жадно 

Читал всё и ночью и днём. 

И что бы ни вычитал в книжках, так складно, 

Бывало, расскажет потом. 

Расскажет, какие на свете есть страны, 

Какие там звери в лесах, 

Как тянутся в знойной степи караваны, 

Как ловят акулу в морях. 

Любили мы слушать его, и казался 

Другим в те минуты он нам: 

Нежданно огнём его взор загорался 

И кровь приливала к щекам. 

Он, добрый, голодному нищему брату 

Отдать был последнее рад. 

И часто дивился: зачем те богаты - 

А эти без хлеба сидят? 

Что сталось с тобою? 

Свела ли в могилу 

Беднягу болезнь и нужда? 

Иль их одолел ты, нашёл в себе силу 

Для честной борьбы и труда? 

Быть может, пустился ты в дальние страны 

Свободы и счастья искать; 

И всё ты увидел, что стало так рано 

Ребяческий ум твой пленять. 

Мне вспомнились лица товарищей милых; 

Все, все разбрелись вы, друзья… 

Иные далёко, а те уж в могилах; 

Рассеялась наша семья! 

А там, за оградой, всё так же сирени 

Цветут, и опять вечерком 

Малютки на старой церковной ступени 

Болтают, усевшись рядком. 

Там долго их говор и смех раздаются, 

И звонкие их голоски 

Тогда лишь начнут затихать, как зажгутся 

В домах городских огоньки… 

1872

Весна

Уж тает снег, бегут ручьи, 

В окно повеяло весною… 

Засвищут скоро соловьи, 

И лес оденется листвою! 

Чиста небесная лазурь, 

Теплей и ярче солнце стало, 

Пора метелей злых и бурь 

Опять надолго миновала. 

И сердце сильно так в груди 

Стучит, как будто ждёт чего-то, 

Как будто счастье впереди 

И унесла зима заботы! 

Все лица весело глядят. 

«Весна!» - читаешь в каждом взоре; 

И тот, как празднику, ей рад, 

Чья жизнь - лишь тяжкий труд и горе. 

Но резвых деток звонкий смех 

И беззаботных птичек пенье 

Мне говорят - кто больше всех 

Природы любит обновленье! 

[1872]