Сегодня ночью мне приснился кошмарный сон: как будто на мне сидит Гарька и механической машинкой состригает с моей груди волосы. Боль адская – а он сидит и приговаривает: «Так тебе и нада… Так тебе и нада… Теперь не будешь кур воровать… И по дефкам теперь шастать не будешь…».

Я проснулся в холодном поту. Какие куры? Чьи куры? При чём тут куры? Когда я их воровал? Какие девки? По ком я шастаю? Ужас…Самое же забавное, что никаких волосьев у меня на груди отродясь не росло! Голая как коленка! С самого младенства! Вопрос: чего ж он в таком случае стрыг? Мистика… Всё-таки на ночь холодец есть вредно. Такие сны -- от него, от холодца! Теперь не буду. Обещаю! Никогда! Только стюдень!

Я встал, умылся дрожащими руками, бриться не стал (полоснёшь себя нечаянно по горлу – и даже колодца не потребуется. Если только тумбочка.), смотрю: Гарька идёт. Без машинки. Морда наглая. Как всегда.

Здорово, говорит, жертва неукротимого поноса. У тебя огурец есть? Какой огурец, не понимаю я. Лучше малосольный, отвечает он и достаёт из кармана бутылку. И начинает напевать то ли душевно, то ли дурашливо (его не поймёшь):

- Две звезды, две светлых повести,

В своей любви, как в невесомости,

Два голоса среди молчания,

В небесном храме звёзд венчание. -

Пол-десятого, сказал я многозначительно. Гарька замолчал, посмотрел на часы. Без двадцати, уточнил он и достал из другого кармана четвертушку буханки. Вот какой это находчивый молодец, не разменивающийся на мелочи. Я его почти люблю. Почти обожаю.

Мы выпили и он ушёл. Я посмотрел в окно и увидел Сяву. В правой руке Сява нёс здоровенный чемодан чёрного цвета. На солнце он блестел как чехол от контрабаса. На боковине имелась яркая наклейка -- «Привет из Анапы!». Далеко собрался-то, спрашиваю его. Он непонимающе посмотрел на меня, потом перевёл взгляд на чемодан, потом на наклейку. Понял, ответил я. А чего не в Геленджик? Сява опять посмотрел на наклейку. Дескать, чего ты спрашиваешь. Не видишь, что ли? Очевидная же вещь! Твои же вопросы же просто смешны! Же!

Он ушёл, чтобы ехать в Сочи, а я взял мусорное ведро и пошёл на помойку. У мусорных баков повстречал Кузьму. Кузьма известен тем, что каждому встречному-поперечному рассказывает одну и ту же историю: как он ещё при Советской власти, после окончания военного училища и пети лет службы в Забайкальском военном округе, на военной станции Борзя, той ещё жутчайшей дыре, как отличник боевой, а особенно политической подготовок, был направлен в Москву для поступления в Военно-политическую Академию имени Ленина. Где у него во время экзаменов украли партбилет, чем Кузьма был не просто удивлён, а просто-таки потрясён (Украли! В Академии! В политической! Как в привокзальной пивной!). Из-за чего смертельно обиделся и на Академию, и на экзамены, и на экзаменаторов с экзаменующимися, а заодно и на партбилет. Вследствие чего забил на славные Вооружённые Силы большой и грязный, вернулся в родную Коломну, отучился на токаря-фрезеровщика - и вот уже три десятка лет работает эти самым токарем тире фрезеровщиком на тепловозостроительном заводе в цехе сварки блоков.

- Слышал, - сказал Кузьма, - журналист двинул – и назвал широко известную фамилию широко известного во всероссийских масштабах журналиста. А в завещании написал, чтобы его прах в случае его кончины развеяли над морем. Тоже мне, бл.., Карл Маркс нашёлся – и Кузьма ожесточённо сплюнул. Похоже, ему было обидно за вождя мирового пролетариата. Или он не любил журналистов. А за что их любить?

Причём тут Карл Маркс, не понял я. А при том, что его тоже развеяли, услышал в ответ категоричное.

- Похоронили, - не согласился я. - В Лондоне.

- А я говорю, развеяли, - повысил Кузьма голос. - Кто поступал в Военно-политическую? Я или ты? У кого партбилет сп.дили?

Спорить с ним я не видел никакого здравого смысла.

Вывалил в бак содержимое ведра, повернулся, пнул пробегавшую мимо кошку (просто так. Из вредности) и собрался было идти в подъезд, как раздался оглушительный взрыв. Он произошёл на третьем этаже, и по посыпавшимся осколкам стёкол я сразу определил квартиру. Это была квартира Фюфляева Ивана Анисимовича, военного пенсионера заслуженного значения, в прошлом – подполковника каких-то (может, даже бронетанковых) войск.

- Опять у Анисимыча аппарат взорвался, - услышал я за спиной голос Кузьмы. - Сколько раз я ему говорил: не ставь бак на две конфорки сразу! Только брагу зря переводит, козёл! – и Кузьма досадливо махнул рукой.

Я посмотрел на вынесенные взрывом окна квартиры бестолкового самогонщика и пошёл на угол, где была телефонная будка, чтобы вызвать пожарных. Или как их сейчас… эмчээсников. Может, хоть на этот раз приедут со своей водой.