19 марта 2024  08:46 Добро пожаловать к нам на сайт!

ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 57 июнь 2019

Кавказские родники


Инга Горучава

Инга Георгиевна Гаручава писатель, драматург, режиссер. Родилась 1 декабря 1936 года, в г. Тбилиси. Окончила режиссерский факультет Государственного института театрального искусства (ГИТИС) в Москве. Совместно с соавтором и супругом Петром Хотяновским, написано более тридцати пьес и киносценариев, поставленных на киностудиях «Грузия фильм», в объединении «Телефильм» и Американской студии «АФЛ Продакшен». Пьесы поставлены в Академических театрах Москвы (Театр Российской Армии, театр «Станиславского», театр «Пушкина», «Театр наций», театр «Современник», Музыкально-драматический театр Стаса Намина). В театрах Санк-Петербурга, (театр «Комедии», «Молодежный театр», театр «Комиссаржевской»). В академических театрах Челябинска, Ростова-на- Дону, Тбилиси, и во многих других театрах стран бывшего СССР. В Тбилиси три пьесы поставлены в театре «Марджанишвили», две в театре «Грибоедова», в «Театре на Атонели», в театре Киноактера» им. Туманишвили. В телевизионном театре ЦТ и канала «Культура» поставлены пьесы – «День Победы среди войны», «Бумажное сердце» и «Полет черной ласточки». Пьесы для радио поставлены на «Радио России». В Англии радиотеатр «БиБиСи». В Германии, «Вест дойче радио-5, «Венгерском радио» и «Грузинском радио». Три киносценарии для полнометражных художественных фильмов: «Следственный эксперимент», «Танец с президентом» и «Фотомодель» в 1990, 1993 и 1995 были удостоены призов на Международных конкурсах «Хартли-Меррилл Прайз» (Киноинститут Редфорда, США) и «Приз Эйзенштейна» («Гемини фильм». Германия-Россия) Пьеса «Мистификатор», в 1999 году, на Всемирном конкурсе радиопьес получила первый приз и, в том же году, была поставлена в радиотеатре «БиБиСи». Пьеса «Мистификатор» десять сезонов входила в афишу театра «Комиссаржевской», и выдержавшая более двухсот представлений. Радио вариант «Мистификатора», поставлен в Германии на «Вест дойче радио-5», Венгерском радио и «Радио России». В 2008 году, на телеканале «Россия» в телевизионном сериале «Гаишники» (Производство АФЛ Продакшен, США), был показан фильм «Три желания», по сценарию И.Гаручава и П. Хотяновского. Прозаические работы Инги Гаручав публиковались в журналах «Звезда», «Театр», «Театралная жизнь», литературном альманахе «На холмах Грузии» (Тбилиси) и в сборнике Международной гильдии писателей – «Путь дружбы» (Германия) В 2014 году «Издательство уникальных книг» (Москав), и в 2015 году ОАО «Московские учебники», выпустили книгу стихов Инги Гаручава – «Между небом и землей».

***

Сегодня родилась луна,

Но не в урочный час,

Без спутников, совсем одна,

Луч вспыхнул и погас.

По небу ветер тучи греб

И в старых вязах выл,

И показался бледный лоб

И Ангел, но без крыл.

Он был так молод, так пригож,

И слаб на том ветру,

Край тучи, словно край рогож

Сорвал он в темноту.

И воцарилась тишина

Без звуков и без слов,

И снова поднялась луна

И озарила кров.

Диван, два стула и трюмо,

И лампу без огня,

И никого тут нет давно,

Чтобы согреть меня.

Стихи в бумагах на столе,

И в чашке стылый чай,

И в печке угольки в золе,

И шёпот: ну, встречай.

И Ангел через мой порог

Перешагнув, упал.

Он обессилел, изнемог,

И крылья потерял.

Глаза нездешней синевы,

И мукой скошен рот,

И крик полуночной совы

За домом у ворот.

Худая узкая спина,

Лопатки вместо крыл,

И раскололась тишина,

И месяц в тучи взмыл.

Ну, что же делать мне теперь

С бескрылым и больным!

Беззвучно растворилась дверь,

Туман заполз за ним.

Метнулись тени к потолку

И загустели там.

Тумана серого лоскут

Ползет к его ногам.

Сейчас накроет с головой,

И он исчезнет в нем.

О, что же сделать, Боже мой,

Найти спасенье в чём!

Он столько раз меня спасал

От горя и от слёз,

Теперь он крылья потерял,

И в дом ко мне приполз.

Наверное, они летят

По небу над луной,

Но как ему вернуть назад

Те крылья, Боже мой!

Что есть на свете у меня,

Кроме стихов моих!

Тут шевельнулся у огня

Мой Ангел, и затих.

И, подойдя к столу, взяла

Я твёрдою рукой

Свои стихи, и вознесла

Над бедной головой.

И выкроив крыло из них,

Примерила к спине.

Забился, закричал мой стих,

Как в страшном тайном сне!

Дрожал он под моей рукой,

Не убивай, - кричал,

Но со стола, забрав другой,

Крепила я к плечам.

Лязг ножниц резал разум мой,

И душу кровенил.

И вдруг ожило за спиной

Сиянье белых крыл.

И шевельнулось вдруг одно,

За ним другое вслед,

И Ангел вылетел в окно,

И вот его уж нет.

Волшебной флейты тонкий звук,

Вознёсся и затих.

Последним вырвался из рук

И в небо взмыл мой стих.

Осталась в мире я одна,

Без музыки и слов,

И снова поднялась луна

И озарила кров,

Диван, два стула и трюмо,

И лампу без огня.

И нет на свете никого,

Чтобы спасти меня.

СЛОВО

Ах, как печально, пусто, голо,

Но воздух чист и берег прям.

Одно не найденное слово

За мною ходит попятам.

Стучит в висках, подол хватает,

О чём оно – сама не знаю,

Но я ищу его и брежу,

Глотаю залпом воздух свежий,

Седая, страшная, босая,

Ведь без него я, как немая.

Меня погубит иль спасет.

О чём оно? Да, о герое,

О виселице в чистом поле,

А может быть, наоборот,

А может, о шуте оно,

Иль о девчонке ярко-рыжей,

А может, о тоске бесстыжей,

Что по утрам стучит в окно.

Я умираю, умираю,

Его ловлю и подбираю,

Над морем осень стелет дым.

Оно прекрасно и печально,

В нём мой приют и берег дальний,

Дай Бог мне породниться с ним!

Дай мне хоть раз ещё услышать

То, что во мне живёт и дышит,

То слово или просто звук,

На радость и царю и люду,

Его я больше не забуду

И уж не выпущу из рук.

Печальна белая позёмка,

Щемящей песни голос тонкий,

Чертополох и крапива

Сквозь ранний снег тут прорастают,

О чём они, пока не знаю,

Потерянные мной слова.

А небо серое в заплатах,

Ах, чем же я так виновата,

И немота и глухота,

Без слова в мире разлита.

И пальцы в кровь свои сдирая,

Опять я шарю, как слепая

В земле и чёрной, и сырой,

И в небе мрачном и далёком,

И в птице, что летит высоко

На юг, на юг к себе домой.

Как паутина нить свисает,

Я нагоняю, нагоняю,

Но вот сорвалось, нет его!

Руками воздух я хватаю,

Худая, нищая, больная,

Лишаюсь разом я всего!

Но сквозь туман и непогоду

Луч тонкий опустился в воду,

Прозрачный, нежный, как струна.

И семицветьем засветилось,

И всё вокруг преобразилось,

И гулкой стала тишина.

Нашла его!

Спасибо, Боже!

Я cнова говорить могу.

***

Где зеркала, в которых я была

Добра, смугла и весела.

Где жимолости горький белый цвет,

Где таинство и свадебный рассвет,

И где слова, с которыми светло?

Все замутило старое стекло!

И только звук остался в вышине,

Крик журавлиный по тебе и мне…

Но кто-то наклоняется к стеклу,

Но кто-то видит нас опять сквозь мглу,

Ладонью теплой по стеклу ведёт,

И открывает юный нежный рот,

Горящую улыбку и глаза,

И в небе вновь грохочет та гроза,

И тот же ливень из любви и слёз

Вновь поджигает куст пунцовых роз.

И в зеркале овальном мы вдвоём,

Нас оживляет гулкий старый дом.

Здесь мы опять лукавы и юны,

Здесь хоть на миг кому-то мы видны.

Как старые прекрасны зеркала,

Где наша юность хоть на миг видна!

Но кто-то вновь ладонью проведёт,

И небытие в себя нас заберёт.

Когда и где возникнем мы опять,

Который век, и день, и час нам ждать!

Старинные волшебны зеркала,

В них чья-то жизнь светилась и была,

Когда-то в них и мы ловили взгляд,

И чей-то смех, и старый летний сад,

Лиловую душистую сирень,

И нежную и горестную тень.

Уходят тени и приходят вновь,

Благословляя юную любовь…

О, сколько лиц, улыбок, светлых слёз.

Горящий куст пунцово алых роз.

***

Сначала из стихотворенья исчезли слова.

За ними цвета, и даже запахи тоже,

И совсем невесомою сделалась голова,

Как одуванчик. И озноб пробежал по коже.

Лёгкий такой, как пустые бумаги в столе,

Где ни буквы, ни запятой, ни строчки,

А какие-то листы уже наполовину в золе,

И огонь полыхает в серьге у розовой мочки.

Как будто тот же огонь, что бумаги сжёг,

Поднялся и вспыхнул прямо под правым ухом.

Наверно никто ничего с этим поделать не смог,

Кроме совы, которая ухает глухо.

Почему днём? Ей бы кричать в ночи,

Лес сторожить, белок гонять по постелям,

Может поэтому стихотворенье мое молчит,

Только отдельные слова читаются еле.

Трава. Забвение. Вечность. Порог.

Кривая сосна. Ветки свисают низко,

Или кто-то ещё хочет пробиться меж строк,

Только надо к глазам поднести очень близко.

Или лицом прильнув к смолистой сосне,

Сквозь старость шершавой кожи в пол-уха

Услышать, - там живые строки бродят на дне,

И чьё-то сердце стучит явственно, но глухо.

Может ещё зелёным покроется лес

И стихи брызнут на бумагу так ярко,

И Божье чудо, лучшее из чудес,

Незаслуженным будет даровано мне подарком.

РОЖДЕСТВО

Волхвы идут.

Великая звезда

Им светит в небе,

мглистом и туманном.

Таинственно горит она всегда,

Ее встречают Симеон и Анна.

Предсказан им

рожденья дивный миг,

Вселенная вся

в ожиданьи тайны.

Прекрасна Анна

и седой старик

Здесь на земле

в молитве долгожданной.

А там Мария

и пещерный свод,

Все в ожиданьи радости и муки.

Но грешный и неправедный народ

Пока еще не слышит

звёздных звуков.

Сейчас раздастся первый

детский крик

Туда, наверх,

к Отцу и ко Вселенной.

Иосиф рядом ждёт

великий миг,

И молится он,

преклонив колено.

Зеленоглазо дивное дитя

Спешит из чрева

в мир безумцев выйти,

И крохотные пальцы теребят

Звезды великой

тоненькие нити.

Он знает,

жизнь земная коротка,

Великий подвиг

и смертельна мука.

И маленькая детская рука

В горсти собрала всей Вселенной

звуки.

***

Великое приходит торжество,

И слово выдыхают тихо губы,

И тайное, и гордое родство

Пусть не идет теперь во мне на убыль.

Крылатая от занавески тень

Несёт с собой в просторы мирозданья

Лиловую и влажную сирень

Последнего посмертного свиданья.

Кто предо мной пройдёт в заветный час,

И чья улыбка ляжет в изголовье,

Ладони чьи моих коснутся глаз,

Родные по душе,

а не по крови.

Кого призвать из тайн небытия?

Пусть флейту Моцарт омочит губами,

И пусть Вийон из горного ручья

Со мною вновь заговорит стихами.

От жажды над ручьём мы не умрём.

Строкой легко

как счастьем насладиться!

И Метерлинка огненная птица

Со мною вместе покидает дом.

Когда последней нищенки бедней

Пред Богом я восстану на пороге,

Траву забвенья кто положит в ноги,

Кого окликнут песнею моей!

Кто там сестрою назовёт меня,

Ведь на земле я братьев не имела,

И кто на звёздах будет мне родня

Из бренного высвобождая тела!

Лукавый посвист,

нежная строка,

О, как она прекрасна,

как легка!

Чья дудочка весёлая приветит,

И чьи чужие, а теперь мои,

Исполненные счастья и любви

На звёздных пастбищах

меня окликнут дети!

Кто яблоко мне кинет налету

На Млечном и сверкающем мосту,

Кто скажет - наконец теперь ты с нами!

Как много я хочу в предсмертный час,

Не закрывая воспалённых глаз,

И напоследок говоря стихами,

Достойна ли такого счастья я…?

ЭЛЬСИНОР

Торопись, торопись, торопись.

Запиши, запиши, запиши,

Убегает короткая жизнь,

Ты вослед ей стихом помаши.

Пусть последней услышит она,

Ну, а далее – тишина.

Датский принц так когда-то сказал,

Землю с небом в едино связал,

Замер в горестях Эльсинор,

Друг коварный бродяга и вор.

И Офелии белый венок

По ручью вслед за принцем плывёт,

Но ведь было наоборот,

Утопилась сначала она,

Ну, а далее – тишина…

Всё вокруг покрывается тайной

Под волынок напев погребальный.

Толпы праздных туристов глядят,

След безумцев увидеть хотят,

А на башне кровавый узор,

Эльсинор! Эльсинор! Эльсинор!

Звон клинков, горечь тайного яда

Обглодали всю праздничность сада,

Торопливо безжалостна смерть,

Юный принц не успел постареть.

Обнимаюсь последним с ним взглядом,

Любопытной толпы нам не надо!

Я бегу через каменный двор,

Я кричу – Эльсинор! Эльсинор!

Ворон чёрный летит надо мной.

Эльсинор, дай безумцам покой.

Я не знаю, жива, не жива…

Под дождём в Эльсиноре трава…

ОФЕЛИЯ

Мой путь к тебе

привычных дней разгром,

Разруха, голод.

Знаешь ли? Не знаешь.

Мой путь к тебе,

как сломанный возок,

Потрескан, согнут, не везёт,

А бросить нету сил.

А ты меня когда-нибудь любил,

Как сорок тысяч братьев

любить не могут?

Ложь, все это ложь!

Я воробей простуженный и старый,

Меня и на мякине проведёшь,

И чтоб поверить,

надо слишком мало.

Мой путь к тебе,

как путь лисы в капкан,

Которой прищемили хвост линялый,

Все куры целы,

только хвост пропал,

И чтоб поверить

надо слишком мало!

Мой путь к тебе...

Пути такого нет!

Есть пепелище,

где и мертвый дрогнет.

А ты меня когда-нибудь любил,

Как сорок тысяч братьев

любить не могут?

Не кинусь в реку,

не сойду с ума,

И мне венки

чертополох с крапивой

Сплетут поутру в дальнюю дорогу.

Ты не причастен.

Я сама, сама.

А ты меня когда-нибудь любил,

Как сорок тысяч братьев

любить не могут.

Гамлет

Поговорим о странностях любви ...

Который год, который день и век,

В торжественном сопровожденьи свит

Сквозь нас проходит этот человек.

И мантия из слов с его плеча

Спадает и волочится за ним.

Он кажется нелепым и смешным,

Но речь его нежна и горяча.

Но поднятая узкая ладонь

Приветствует собратьев по игре,

А нас не бросит в холод и в огонь,

А нас никто не кликнет на заре.

Поговорим о странностях любви...

Что можем мы о ней ещё сказать?

Когда горды бесчувствием своим,

Вольны мы ничего не вспоминать!

Когда мы спим, как должно, и встаём,

И беды наш не привечают дом.

Поговорим о странностях любви...

Безумный, бедный,

что ты говоришь!

Оставь надежды и мечты свои,

И сгинь в ночи, и затаись, как мышь!

Поговорим о странностях любви...

О, Боже мой,

зачем нам говорить,

Мы знаем мысли и дела свои,

И мы сумеем без неё прожить!

Но отчего однажды мы встаём

И вдруг самих себя не узнаём,

И вглядываясь в зеркало кричим,

И долго и потерянно молчим.

Там взгляд чужой

и горький странный жест,

Там горе чьих-то брошенных невест,

И беды чьи-то душат в глубине,

И чьи-то лица прячутся на дне.

Поговорим о странностях любви...

О горестных, о давних, о своих!

Ах, датский принц,

любовь так тяжела,

Ах, датский принц,

такие, брат, дела!

Куда с тобой она нас завела,

Слепящая и дрогнувшая мгла,

В какой предел,

в какой печальный край!

Ты гибнешь,

мы с тобой, прости, прощай!

В ознобе небо и слова в крови.

Поговорим о странностях любви!

***

Задушили Дездемону

Больше ей уже не жить.

Над водою сумрак сонный

Землю с небом свяжет вмиг.

И Ромео и Джульетту

Положили в гроб один.

Без могилы ходит где-то

Моцарт, Черный господин.

Все погибли, он играет,

Нет могилы у него,

Мёртвых и живых спасает

В мире музыка его.

Не закончатся, не смолкнут

Смех и слёзы в миг один,

Под дождём холодным мокнет

Белый Моцарта парик.

***

В Англии нет туманов,

Это враньё, от скуки.

Гольфстрима её обнимают

Тёплые добрые руки.

Жимолость пахнет под вечер

В старых усадьбах Кента.

Темза страну рассекает,

Словно детская лента.

Девочка-недотрога

Косы лентой обвяжет,

Станет постарше, губы

Цветочной пыльцою смажет.

В Тауэр вороны входят,

Степенные, как человеки,

Мне б оказаться под властью

Короны Английской навеки!


***

Царевна встаёт из гроба

Хрустального, ровно по средам,

Жарит на кухне картошку,

Чистит свежую рыбу,

Оловянный солдатик неспешно

Идёт в магазин за хлебом,

Потом цветы поливает,

Алые, чтоб росли бы.

По небу проходят звёзды,

Без всякого любопытства,

В окна даже не смотрят,

Пусть каждый живёт, с кем хочет,

Зато соседей мелькают

В стекле удивлённые лица,

И старый кот в сапожищах

Облизывается и хохочет.

Оловянный солдатик сметает

Через порог весь мусор,

В доме готовится праздник

Семейный, чтоб всё, как должно.

Царевна в зеркало смотрит,

Играет с локоном русым,

Наматывая его на палец,

Светясь золотистой кожей.

Всему свой черёд. И праздник

Семейной радостью пахнет,

Пирог на стол сейчас прыгнет

Яблоками румяный.

И от восторга, как в детстве

Солдатик счастливо ахнет,

И кот застучит в тарелки

Палочками от барабана.

Потом к порогу подкатит

Тыквенная карета,

И башмачок хрустальный

Ступит ей на подножку,

Пара степенных воронов

Из Тауэра поэтов,

Разбросают в углы по комнатам

Стихи, как хлебные крошки.

Иван-дурачок прискачет

На кобыле огненной масти,

Кай и Герда пройдутся

В прозрачности менуэта.

Снежная королева

Больше над ними не властна,

Алиса приходит на праздник

Из зазеркального света…

Раз в году, в полнолунье,

Если придётся на среду,

Гуляет весёлый праздник

И медью плавятся свечи.

Никто и ни разу не вспомнит

Про прошлые горе и беды.

Продлись хоть ещё немного

Этот безумный вечер!

Полночь ударит глухо

Двенадцать на колокольне,

И заспешат к каретам,

Прощаясь, милые гости.

И в спину им глядя украдкой

Царевна вздохнёт невольно,

И спрячет во гробе хрустальном

Она опять свои кости.

Солдатик влезет на полку,

Спрячет усы котяра,

Станет облезлым и грустным,

Как утренний попрошайка.

И вновь потекут их жизни

По законам, печальным и старым,

Задуют зелёные ветры,

И опустеет лужайка.

***

Петру

Я припадаю к стременам коня.

Куда несет его слепая ярость?!

На свете нет и не было меня.

На свете ты,

и это мне досталось.

Во дне, в ночи, во поле, во дому,

Где б ни был ты,

повсюду за тобою,

Верна тебе, тебе лишь одному

Во доблести, во славе, во покое.

Успокоенье - снегом,

смерть - мечом,

Печаль - врагам,

такого уж не встретят,

Пусть на века наш опустеет дом,

Пока его потомки не осветят!

Придет твой час,

помянут и коня,

Который доскакал с тобой к победе!

На свете нет и не было меня.

Жила. Любила. Умерла. Бесследна.

И растворилась в имени твоём.

Да будет так. Вовеки, ныне, присно!

О, Господи,

молю лишь об одном,

Твой славный путь такой любовью выстлать

Великой,

без которой и ни дня!

Всё закружила, завертела смута.

Я припадаю к стременам коня.

Да будет вечно длиться та минута.

Жены моленье, Господи, услышь!

В тот древний снег я падаю босая.

Все ведаешь, все можешь, все творишь,

Не за себя, за мужа я взвываю!

Храни его от времени и бед.

В веках теряя мой печальный след,

Храни его.

Благодаренье

Моя благословенная земля,

Плакун-траву склонивши при рожденьи,

Ты первый звук родного букваря

Мне отдала в мое стихотворенье.

Ты оседлала ветер на скаку

И подвела ко мне – владей отныне!

Ты белую бесшумную реку

Катила, чтоб омыть ступни босые.

Ты все дала мне щедрою рукой,

И ничего сокрытым не осталось,

Ты только повелела быть собой,

Самой собой взамен. Какая малость!

Самой собой, - да кем ещё, скажи!

Качнулись ветряные крылья мельниц,

И синим пламенем все васильки во ржи

Вдруг загорелись и во мне запели.

А я должна была переложить

Их голос на язык людских понятий.

Самой собой, - как это просто быть!

Самой собой, – да что все это значит?

О как легко мне быть самой собой,

Как солнечно… И лоб не расшибая,

Нестись по лугу росному босой,

И в небо выпуская птичьи стаи.

Но вдруг заголосило всё во мне

Чужой бедой, чужим натужным плачем,

На луг зелёный начал падать снег,

И песни он мои переиначил.

И напоив смертельною тоской,

Солёной сделал он краюху хлеба,

И ветер зарыдал в трубе печной,

Петух зарею окровавил небо…

А я должна была переложить

Их голос на язык людских понятий.

Самой собой – так вот что значит быть,

Так вот чем мы за наши песни платим!

Как стыло мне. И бьёт какая дрожь,

И сводит рот. .. А я должна продолжить,

Исход печальный зная наперед,

Все пережить самой и подытожить,

Одной за всех. И голос не сорвав,

Спеть и Зарю, и Смерть, и Воскрешенье…

И снова луг зелёный полон трав,

И солнечно опять несутся тени.

Мне песни эти душу кровенят,

Но всё равно прими благодаренье,

Моя благословенная земля.

Я не кляну свое предназначенье…


***

Сегодня родилась луна,

Но не в урочный час,

Без спутников, совсем одна,

Луч вспыхнул и погас.

По небу ветер тучи греб

И в старых вязах выл,

И показался бледный лоб

И Ангел, но без крыл.

Он был так молод, так пригож,

И слаб на том ветру,

Край тучи, словно край рогож

Сорвал он в темноту.

И воцарилась тишина

Без звуков и без слов,

И снова поднялась луна

И озарила кров.

Диван, два стула и трюмо,

И лампу без огня,

И никого тут нет давно,

Чтобы согреть меня.

Стихи в бумагах на столе,

И в чашке стылый чай,

И в печке угольки в золе,

И шёпот: ну, встречай.

И Ангел через мой порог

Перешагнув, упал.

Он обессилел, изнемог,

И крылья потерял.

Глаза нездешней синевы,

И мукой скошен рот,

И крик полуночной совы

За домом у ворот.

Худая узкая спина,

Лопатки вместо крыл,

И раскололась тишина,

И месяц в тучи взмыл.

Ну, что же делать мне теперь

С бескрылым и больным!

Беззвучно растворилась дверь,

Туман заполз за ним.

Метнулись тени к потолку

И загустели там.

Тумана серого лоскут

Ползет к его ногам.

Сейчас накроет с головой,

И он исчезнет в нем.

О, что же сделать, Боже мой,

Найти спасенье в чём!

Он столько раз меня спасал

От горя и от слёз,

Теперь он крылья потерял,

И в дом ко мне приполз.

Наверное, они летят

По небу над луной,

Но как ему вернуть назад

Те крылья, Боже мой!

Что есть на свете у меня,

Кроме стихов моих!

Тут шевельнулся у огня

Мой Ангел, и затих.

И, подойдя к столу, взяла

Я твёрдою рукой

Свои стихи, и вознесла

Над бедной головой.

И выкроив крыло из них,

Примерила к спине.

Забился, закричал мой стих,

Как в страшном тайном сне!

Дрожал он под моей рукой,

Не убивай, - кричал,

Но со стола, забрав другой,

Крепила я к плечам.

Лязг ножниц резал разум мой,

И душу кровенил.

И вдруг ожило за спиной

Сиянье белых крыл.

И шевельнулось вдруг одно,

За ним другое вслед,

И Ангел вылетел в окно,

И вот его уж нет.

Волшебной флейты тонкий звук,

Вознёсся и затих.

Последним вырвался из рук

И в небо взмыл мой стих.

Осталась в мире я одна,

Без музыки и слов,

И снова поднялась луна

И озарила кров,

Диван, два стула и трюмо,

И лампу без огня.

И нет на свете никого,

Чтобы спасти меня.

СЛОВО

Ах, как печально, пусто, голо,

Но воздух чист и берег прям.

Одно не найденное слово

За мною ходит попятам.

Стучит в висках, подол хватает,

О чём оно – сама не знаю,

Но я ищу его и брежу,

Глотаю залпом воздух свежий,

Седая, страшная, босая,

Ведь без него я, как немая.

Меня погубит иль спасет.

О чём оно? Да, о герое,

О виселице в чистом поле,

А может быть, наоборот,

А может, о шуте оно,

Иль о девчонке ярко-рыжей,

А может, о тоске бесстыжей,

Что по утрам стучит в окно.

Я умираю, умираю,

Его ловлю и подбираю,

Над морем осень стелет дым.

Оно прекрасно и печально,

В нём мой приют и берег дальний,

Дай Бог мне породниться с ним!

Дай мне хоть раз ещё услышать

То, что во мне живёт и дышит,

То слово или просто звук,

На радость и царю и люду,

Его я больше не забуду

И уж не выпущу из рук.

Печальна белая позёмка,

Щемящей песни голос тонкий,

Чертополох и крапива

Сквозь ранний снег тут прорастают,

О чём они, пока не знаю,

Потерянные мной слова.

А небо серое в заплатах,

Ах, чем же я так виновата,

И немота и глухота,

Без слова в мире разлита.

И пальцы в кровь свои сдирая,

Опять я шарю, как слепая

В земле и чёрной, и сырой,

И в небе мрачном и далёком,

И в птице, что летит высоко

На юг, на юг к себе домой.

Как паутина нить свисает,

Я нагоняю, нагоняю,

Но вот сорвалось, нет его!

Руками воздух я хватаю,

Худая, нищая, больная,

Лишаюсь разом я всего!

Но сквозь туман и непогоду

Луч тонкий опустился в воду,

Прозрачный, нежный, как струна.

И семицветьем засветилось,

И всё вокруг преобразилось,

И гулкой стала тишина.

Нашла его!

Спасибо, Боже!

Я cнова говорить могу.

***

Где зеркала, в которых я была

Добра, смугла и весела.

Где жимолости горький белый цвет,

Где таинство и свадебный рассвет,

И где слова, с которыми светло?

Все замутило старое стекло!

И только звук остался в вышине,

Крик журавлиный по тебе и мне…

Но кто-то наклоняется к стеклу,

Но кто-то видит нас опять сквозь мглу,

Ладонью теплой по стеклу ведёт,

И открывает юный нежный рот,

Горящую улыбку и глаза,

И в небе вновь грохочет та гроза,

И тот же ливень из любви и слёз

Вновь поджигает куст пунцовых роз.

И в зеркале овальном мы вдвоём,

Нас оживляет гулкий старый дом.

Здесь мы опять лукавы и юны,

Здесь хоть на миг кому-то мы видны.

Как старые прекрасны зеркала,

Где наша юность хоть на миг видна!

Но кто-то вновь ладонью проведёт,

И небытие в себя нас заберёт.

Когда и где возникнем мы опять,

Который век, и день, и час нам ждать!

Старинные волшебны зеркала,

В них чья-то жизнь светилась и была,

Когда-то в них и мы ловили взгляд,

И чей-то смех, и старый летний сад,

Лиловую душистую сирень,

И нежную и горестную тень.

Уходят тени и приходят вновь,

Благословляя юную любовь…

О, сколько лиц, улыбок, светлых слёз.

Горящий куст пунцово алых роз.

***

Сначала из стихотворенья исчезли слова.

За ними цвета, и даже запахи тоже,

И совсем невесомою сделалась голова,

Как одуванчик. И озноб пробежал по коже.

Лёгкий такой, как пустые бумаги в столе,

Где ни буквы, ни запятой, ни строчки,

А какие-то листы уже наполовину в золе,

И огонь полыхает в серьге у розовой мочки.

Как будто тот же огонь, что бумаги сжёг,

Поднялся и вспыхнул прямо под правым ухом.

Наверно никто ничего с этим поделать не смог,

Кроме совы, которая ухает глухо.

Почему днём? Ей бы кричать в ночи,

Лес сторожить, белок гонять по постелям,

Может поэтому стихотворенье мое молчит,

Только отдельные слова читаются еле.

Трава. Забвение. Вечность. Порог.

Кривая сосна. Ветки свисают низко,

Или кто-то ещё хочет пробиться меж строк,

Только надо к глазам поднести очень близко.

Или лицом прильнув к смолистой сосне,

Сквозь старость шершавой кожи в пол-уха

Услышать, - там живые строки бродят на дне,

Rado Laukar OÜ Solutions