Пусть разлюбит жена
и откажутся дети,
самый преданный друг
за копейку продаст,
но один человек —
(Точно знаю!) — На свете
никогда в этой жизни
меня, не предаст.
Все отдаст и взамен
ничего не попросит,
и да, что там любовь? -
Жизнь готова отдать!
Да светится то имя,
которое носит
в мире, самая верная
женщина — МАТЬ.
Что есть Истина № 54 cентябрь 2018 г
Поэты Избы-Читальни
Владимир Квашнин
Живу на Приполярном Урале, ХМАО-Югры. Творческий псевдоним "Охотник", по жизни -охотовед службы Госохотнадзора Березовского района ХМАО-Югры. Женат, доча в 7 классе. Неожиданно и случайно летом 2014 г. стал победителем пятого международного Конкурса "Север - страна без границ" в номинации "Художественное слово". Так же по счастливому стечению обстоятельств осенью 2014 года стал победителем Первой Международной Литературной Премии имени Игоря Царёва. Член Жюри МФ ВСМ на Стихи. ру
СТИХОТВОРЕНИЯ
***
Земля Югорская, родная,
Тобой, как матерью горжусь.
Пускай Газпрому - кладовая,
А для меня - ты просто Русь
Седая, как туман затона,
С глазами синими без дна,
Нательный крест, моя икона,
Ты для меня, как жизнь - одна!
Самому дорогому человеку
Ларчик
Я здесь родился - в маленьком селе -
между рекою солнцем и лесами,
и детство, просыпаясь с небесами
летело на родительском крыле,
и где-то проплывая в облаках
осыпалось дождями на туманы…
И даже сны - волшебные обманы
уже не вносят в детство на руках.
Лишь память, покидая свой причал
уносится степною кобылицей
и я в тиши - не скрипнув половицей
опять вхожу в начало всех начал.
....Прильну щекою к дедовской стене
и вспомнятся крылатые качели,
как пели свиристели по весне
и плакали апрельские метели,
и как гудела ниже по реке
искрящаяся, белая громада,
и я бежал с копеечкой в руке
за сладкою шипучкой лимонада.
А много ли ребенку в жизни надо?
По сути - тот же маленький птенец -
что бы тепло и мама была рядом
и трезвым был, хоть изредка отец,
и не крушил в хмельном пылу ограду
под громкий стук испуганных сердец
или хватил еще пол кружки яда,
да и уснул, скорее, наконец….
Мне бабушка была безмерно рада,
все лакомства откладывала мне…
Дед – в сорок первом канул на войне,
лишь моя память – вся ему награда…
Волшебный сад в оконной полынье…
В углу семилинейная лампада…
И скорбь все понимающего взгляда
иконы Чудотворца на стене…
И помнится тот воздух по утрам
плывущий с луговин по захолустью…
Здесь даже в лес –
заходишь, точно в храм!
И даже небо пахнет только Русью!
И вижу в белых яблоках коня,
и чувствую ногой стальное стремя,
и в клочья рвется выцветшее время
упругим ветром завтрашнего дня!
И я лечу, сбивая лопухи,
не ведая, что жизнь уже на взлете,
что ждет Афган, и лента в пулемете,
и боль потерь
и счастье,
и стихи…
Вот так порой - ликуя и скорбя
перебираю все свое наследство,
и в ларчике – я мальчика – себя
встречаю
из безоблачного детства.
между рекою солнцем и лесами,
и детство, просыпаясь с небесами
летело на родительском крыле,
и где-то проплывая в облаках
осыпалось дождями на туманы…
И даже сны - волшебные обманы
уже не вносят в детство на руках.
Лишь память, покидая свой причал
уносится степною кобылицей
и я в тиши - не скрипнув половицей
опять вхожу в начало всех начал.
....Прильну щекою к дедовской стене
и вспомнятся крылатые качели,
как пели свиристели по весне
и плакали апрельские метели,
и как гудела ниже по реке
искрящаяся, белая громада,
и я бежал с копеечкой в руке
за сладкою шипучкой лимонада.
А много ли ребенку в жизни надо?
По сути - тот же маленький птенец -
что бы тепло и мама была рядом
и трезвым был, хоть изредка отец,
и не крушил в хмельном пылу ограду
под громкий стук испуганных сердец
или хватил еще пол кружки яда,
да и уснул, скорее, наконец….
Мне бабушка была безмерно рада,
все лакомства откладывала мне…
Дед – в сорок первом канул на войне,
лишь моя память – вся ему награда…
Волшебный сад в оконной полынье…
В углу семилинейная лампада…
И скорбь все понимающего взгляда
иконы Чудотворца на стене…
И помнится тот воздух по утрам
плывущий с луговин по захолустью…
Здесь даже в лес –
заходишь, точно в храм!
И даже небо пахнет только Русью!
И вижу в белых яблоках коня,
и чувствую ногой стальное стремя,
и в клочья рвется выцветшее время
упругим ветром завтрашнего дня!
И я лечу, сбивая лопухи,
не ведая, что жизнь уже на взлете,
что ждет Афган, и лента в пулемете,
и боль потерь
и счастье,
и стихи…
Вот так порой - ликуя и скорбя
перебираю все свое наследство,
и в ларчике – я мальчика – себя
встречаю
из безоблачного детства.
Югория
….. Где-то снова поют журавли
покидая родимое небо....
Пусть теплом материнского хлеба
вас согреет чужбина вдали.
А я вас провожу, как всегда
в светлой грусти,
опять сожалея,
что не каждый, и веру имея
так же верит в костер изо льда.
Или видит лицо Щекурьи
меж березовых плеч крутояра,
как целует в туманах гагара
золотистые косы зари
и ликует на плесах сырок,
отыскав материнские воды….
«Все мы дети под сердцем природы,
берегите друг друга, сынок».
Как сейчас слышу голос отца,
помню теплую тяжесть бушлата
и кузнечика - лапкою брата
мне махавшего с рук медунца….
Есть на свете святая земля,
есть прекрасные, теплые страны,
но не сыщется в мире рубля
за который куплю чемоданы
и забуду могилку отца,
голос мамы и лики божницы,
и глаза той убитой волчицы,
где был шаг от лица, до лица….
…Время тушит печали костры,
унесется и это ненастье,
и на санках, ликуя от счастья,
мое счастье помчится с горы.
...Пусть летят за моря журавли,
там плюс тридцать по метеосводкам,
а я буду всю жизнь зимородком
самой лучшей на свете земли.
покидая родимое небо....
Пусть теплом материнского хлеба
вас согреет чужбина вдали.
А я вас провожу, как всегда
в светлой грусти,
опять сожалея,
что не каждый, и веру имея
так же верит в костер изо льда.
Или видит лицо Щекурьи
меж березовых плеч крутояра,
как целует в туманах гагара
золотистые косы зари
и ликует на плесах сырок,
отыскав материнские воды….
«Все мы дети под сердцем природы,
берегите друг друга, сынок».
Как сейчас слышу голос отца,
помню теплую тяжесть бушлата
и кузнечика - лапкою брата
мне махавшего с рук медунца….
Есть на свете святая земля,
есть прекрасные, теплые страны,
но не сыщется в мире рубля
за который куплю чемоданы
и забуду могилку отца,
голос мамы и лики божницы,
и глаза той убитой волчицы,
где был шаг от лица, до лица….
…Время тушит печали костры,
унесется и это ненастье,
и на санках, ликуя от счастья,
мое счастье помчится с горы.
...Пусть летят за моря журавли,
там плюс тридцать по метеосводкам,
а я буду всю жизнь зимородком
самой лучшей на свете земли.
ГЛУХАРИ
— Ну, ты удумал — глухари!..
Какие ноне глухари вам?!
Ты пробегись-ка сам по гривам
Да острым глазом посмотри! -
Отрезал мне старик Исай,
Стянув ремнём штаны потуже.
— Ишь… Понаехали… И тут же Царя тайги им подавай?!
— Да ладно, дед, ты не ворчи.
А кто рассказывал соседу,
Что видел сам, как утром в среду
Глухарь уселся в кедрачи?
— Соседу?.. Я?! Ну… ты… жучоок…
Ну, ладно, Вовка… собирайся,
Свожу… В потёмках подымайся!
Ужо открою тайничок…
Сиял промёрзший лик луны…
«Союз» считал свои парсеки…
Мы — в шалаше, у лесосеки,
В объятьях стылой тишины.
Звезда, склонившись, щурит взгляд,
Восток желтеет… И тут, робко
Глухарь прищёлкнул неторопко…
И сел на снег… Смотрю назад,
А за спиною: «Ко… Ко… Коо…»
Так это девушка — глухарка!
На вид — обычная кухарка,
До леди явно далеко.
Но как он хвост-то распустил!
Как перед лебедем-царицей!..
Я любовался танцем… Птицей…
А дед… А дед перекрестил
Последний свет родной земли
И прошептал: «Спаси их, Боже»…
Текла слеза… Я плакал тоже…
И пели с выруба «Штили».
Прим. «Штиль» — импортная бензопила.
И прошу - одевайся теплей
Здравствуй мой ненаглядный сыночек,
шлю тебе материнский привет,
извини меня, Вова за почерк -
что-то зрение село на нет.
Как ты там? Все-то грудь нараспашку? -
Вся простуда сыночек от ног,
ничего, я тебе и рубашку
и носочки купила, сынок.
А деревня совсем опустела –
я, да кот – вот и весь сельсовет,
это раньше, до зореньки пела,
а теперь даже оклика нет…
А что мы? Мы - живем потихоньку –
хлеб жуем, да в окошко глядим,
Помнишь ли почтальоншу-то, Тоньку?
Да отец-то – кузнец Некодим!
Вот – она иногда забегает,
сам ведь знаешь магАзин-то где….
что-то лампа весь вечер мигает,
керосина ни купишь нигде…
Банька наша сгнила и упала…
Дом – живой...только крыша бежит…
помнишь, в детстве-то с братом купала?
Вани...нет….уже год, как лежит.
А вот я - и жива, и здорова,
только денег не надо, не шли
у Смирновых осталась корова
и грибы, говорят, подошли….
А намедни - вдруг блюдце разбилось,
будто знак, что заждались уже
и под самое утро приснилось,
будто Ваня стоит на меже.
Улыбается, ручкою машет
в рубашонке одной, на стерне,
а за речкою папка твой пашет
на последнем колхозном коне,
тут и маменьку вижу, и сестры -
Зоя с Галею сняли платки,
а в руках, вижу - серпики остры,
рожь рядками сгребают в валки…
Если честно….болею я, Вова…
ничего…ты справляй юбилей…
ты… потом… телефон у Смирнова…
и прошу - одевайся теплей…
шлю тебе материнский привет,
извини меня, Вова за почерк -
что-то зрение село на нет.
Как ты там? Все-то грудь нараспашку? -
Вся простуда сыночек от ног,
ничего, я тебе и рубашку
и носочки купила, сынок.
А деревня совсем опустела –
я, да кот – вот и весь сельсовет,
это раньше, до зореньки пела,
а теперь даже оклика нет…
А что мы? Мы - живем потихоньку –
хлеб жуем, да в окошко глядим,
Помнишь ли почтальоншу-то, Тоньку?
Да отец-то – кузнец Некодим!
Вот – она иногда забегает,
сам ведь знаешь магАзин-то где….
что-то лампа весь вечер мигает,
керосина ни купишь нигде…
Банька наша сгнила и упала…
Дом – живой...только крыша бежит…
помнишь, в детстве-то с братом купала?
Вани...нет….уже год, как лежит.
А вот я - и жива, и здорова,
только денег не надо, не шли
у Смирновых осталась корова
и грибы, говорят, подошли….
А намедни - вдруг блюдце разбилось,
будто знак, что заждались уже
и под самое утро приснилось,
будто Ваня стоит на меже.
Улыбается, ручкою машет
в рубашонке одной, на стерне,
а за речкою папка твой пашет
на последнем колхозном коне,
тут и маменьку вижу, и сестры -
Зоя с Галею сняли платки,
а в руках, вижу - серпики остры,
рожь рядками сгребают в валки…
Если честно….болею я, Вова…
ничего…ты справляй юбилей…
ты… потом… телефон у Смирнова…
и прошу - одевайся теплей…
Под сердцем века
Когда земля еще сшивала
противотанковые рвы,
когда любая мама знала,
как печь лепешки из травы
и по ночам еще держали
открытой дверь и свет в окне,
еще умели ждать
и ждали
давно убитых на войне.
Еще сидели на каталках
обрубки огненных полей,
еще горели в своих танках
они в тиши госпиталей,
еще менялась на базарах
тушенки банка у жулья,
еще держал ГУЛАГ на нарах
любивших Родину, как я,
и только-только поднимались
страной Кузбасс и целина,
еще вручались,
не давались
на день Победы ордена,
и каждый сызмальства гордился
бессмертной славою отцов -
- родился я,
и крик мой слился
с летящим криком поездов,
и словно заново рождаясь,
косясь на дедову медаль,
дрожало время, дожидаясь
шагнуть моей дорогой вдаль
противотанковые рвы,
когда любая мама знала,
как печь лепешки из травы
и по ночам еще держали
открытой дверь и свет в окне,
еще умели ждать
и ждали
давно убитых на войне.
Еще сидели на каталках
обрубки огненных полей,
еще горели в своих танках
они в тиши госпиталей,
еще менялась на базарах
тушенки банка у жулья,
еще держал ГУЛАГ на нарах
любивших Родину, как я,
и только-только поднимались
страной Кузбасс и целина,
еще вручались,
не давались
на день Победы ордена,
и каждый сызмальства гордился
бессмертной славою отцов -
- родился я,
и крик мой слился
с летящим криком поездов,
и словно заново рождаясь,
косясь на дедову медаль,
дрожало время, дожидаясь
шагнуть моей дорогой вдаль
Только здесь, под Полярной звездою
Что не жить-то в такой благодати,
Где ещё ты увидишь окрест,
Чтобы даль в подвенечном закате
Обнимала часовенки крест.
Облака купола целовали,
Месяц в росы нырял окуньком,
А туманы пеньки бинтовали,
На деляну прокравшись тайком.
Только здесь, под Полярной звездою,
В глухомани таёжной моей
Стынут ивы в ночи над водою,
Сторожа чуткий сон лебедей.
Вызревает июнь на болотах.
Деревенька сопит на яру.
День насупит и в новых заботах
Люд потянется снова к добру.
Все соседи, случись что, помогут
Не жалея рубля, ни доски…
Там где совесть не жмётся к порогу,
Там и люди живут по-людски…
Осыпаются звёзды неслышно…
Не успел расстреножить коня -
Зорька красная на реку вышла
Чуть левее поодаль меня.
Осторожно на сходину села…
Распустила косу над водой…
Паучёнка улыбкой согрела,
Сине-даль за ракитой седой…
Деревеньку, обняв, окрестила …
Вроде видано тысячи раз,
А смотрю и опять защемило,
И морщинка мокреет у глаз.
Столько лет, а признаться не смею.
Вроде - всё! – Вот, дождусь у реки…
А увидел… И снова робею…
Это что за любовь, мужики?!
Разве можно, скажи мне, лягушку
Полюбить или зорькой болеть?
Только в сказках… А я за веснушку
Златокосой готов умереть.
Где ещё ты увидишь окрест,
Чтобы даль в подвенечном закате
Обнимала часовенки крест.
Облака купола целовали,
Месяц в росы нырял окуньком,
А туманы пеньки бинтовали,
На деляну прокравшись тайком.
Только здесь, под Полярной звездою,
В глухомани таёжной моей
Стынут ивы в ночи над водою,
Сторожа чуткий сон лебедей.
Вызревает июнь на болотах.
Деревенька сопит на яру.
День насупит и в новых заботах
Люд потянется снова к добру.
Все соседи, случись что, помогут
Не жалея рубля, ни доски…
Там где совесть не жмётся к порогу,
Там и люди живут по-людски…
Осыпаются звёзды неслышно…
Не успел расстреножить коня -
Зорька красная на реку вышла
Чуть левее поодаль меня.
Осторожно на сходину села…
Распустила косу над водой…
Паучёнка улыбкой согрела,
Сине-даль за ракитой седой…
Деревеньку, обняв, окрестила …
Вроде видано тысячи раз,
А смотрю и опять защемило,
И морщинка мокреет у глаз.
Столько лет, а признаться не смею.
Вроде - всё! – Вот, дождусь у реки…
А увидел… И снова робею…
Это что за любовь, мужики?!
Разве можно, скажи мне, лягушку
Полюбить или зорькой болеть?
Только в сказках… А я за веснушку
Златокосой готов умереть.
Знаешь, ты не права
Знаешь, ты не права.
Я не голубь, клюющий с ладони.
Я родился в краях,
Где туманы дрожат на весу,
Где летящие в мах
Над землей ошалелые кони
С осеребрянных трав
Осыпают копытом росу.
Там осколки зеркал
Разметало небесной стремниной,
Золотые закаты,
Обнявшись, с рассветом встают...
И казалось тогда
Наша жизнь будет длинной-предлинной,
Как душевная песня,
Которую сердцем поют.
И такими бескрайними,
Светлыми виделись дали,
Если друг, значит друг,
А любовь, так одна навсегда,
Как мы пели, клялись,
Как дружили, смеялись, мечтали!
Как наивны мы были….
Как искренны были тогда.
А надежда живет,
Что осталась та дверь приоткрытой,
Я по самому краешку
Зорьки в рассвет прокрадусь,
В серебро окунусь
Среди трав и душою умытый
На крылатом коне
Нашей юности, ветром напьюсь...
Ты меня не кори,
Что живу этой глупой мечтою,
Я же все понимаю,
Что это всего лишь слова,
Ничего не вернуть,
Я, конечно, согласен с тобою,
Я, конечно, не прав....
Только все же и ты не права!
Я не голубь, клюющий с ладони.
Я родился в краях,
Где туманы дрожат на весу,
Где летящие в мах
Над землей ошалелые кони
С осеребрянных трав
Осыпают копытом росу.
Там осколки зеркал
Разметало небесной стремниной,
Золотые закаты,
Обнявшись, с рассветом встают...
И казалось тогда
Наша жизнь будет длинной-предлинной,
Как душевная песня,
Которую сердцем поют.
И такими бескрайними,
Светлыми виделись дали,
Если друг, значит друг,
А любовь, так одна навсегда,
Как мы пели, клялись,
Как дружили, смеялись, мечтали!
Как наивны мы были….
Как искренны были тогда.
А надежда живет,
Что осталась та дверь приоткрытой,
Я по самому краешку
Зорьки в рассвет прокрадусь,
В серебро окунусь
Среди трав и душою умытый
На крылатом коне
Нашей юности, ветром напьюсь...
Ты меня не кори,
Что живу этой глупой мечтою,
Я же все понимаю,
Что это всего лишь слова,
Ничего не вернуть,
Я, конечно, согласен с тобою,
Я, конечно, не прав....
Только все же и ты не права!
Ягода брусники
Тишина, укутавшись туманом,
Сторожила озеро в лесу.
Ночь, босой девчонкой по полянам,
Рассыпала пригоршней росу.
Паутина стыла над водою.
Лес дремал, уставший от забот.
Только выпь, спросонья, козодою
Отвечала где-то из болот...
И, казалось мне, что это боги
Рай создали. Для кого - людей?...
Я ведь помню, как, устав с дороги,
Здесь садилась пара лебедей.
Белые, как ангелы, без шума -
Символ чести, верности, любви.
Я тогда, увидев их, подумал -
Кто посмеет ангела убить?
Боже мой, о, как они кружили!
Нам бы так любимых-то беречь...
Может быть, и по-людски бы жили,
Мы же всё стараемся обжечь.
Лебеди... Да тут одно названье
Тянет в небо, к Богу, к чистоте...
Я ушел, чтоб ни сучком - дыханьем
Не спугнуть их счастье в темноте.
Пели звёзды, месяц улыбался,
Да и я, душой светлея, пел...
Вот уже кордон, и тут раздался
Выстрел. Я - назад... И не успел...
Одиноко гасли в небе клики,
Первый луч гранил в траве алмаз,
И стекала ягодой брусники
Капля крови из открытых глаз..
Сторожила озеро в лесу.
Ночь, босой девчонкой по полянам,
Рассыпала пригоршней росу.
Паутина стыла над водою.
Лес дремал, уставший от забот.
Только выпь, спросонья, козодою
Отвечала где-то из болот...
И, казалось мне, что это боги
Рай создали. Для кого - людей?...
Я ведь помню, как, устав с дороги,
Здесь садилась пара лебедей.
Белые, как ангелы, без шума -
Символ чести, верности, любви.
Я тогда, увидев их, подумал -
Кто посмеет ангела убить?
Боже мой, о, как они кружили!
Нам бы так любимых-то беречь...
Может быть, и по-людски бы жили,
Мы же всё стараемся обжечь.
Лебеди... Да тут одно названье
Тянет в небо, к Богу, к чистоте...
Я ушел, чтоб ни сучком - дыханьем
Не спугнуть их счастье в темноте.
Пели звёзды, месяц улыбался,
Да и я, душой светлея, пел...
Вот уже кордон, и тут раздался
Выстрел. Я - назад... И не успел...
Одиноко гасли в небе клики,
Первый луч гранил в траве алмаз,
И стекала ягодой брусники
Капля крови из открытых глаз..