29 марта 2024  14:27 Добро пожаловать к нам на сайт!

ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 53 июнь 2018 г.

ПУБЛИЦИСТИКА: НАКАНУНЕ ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ


Платон Беседин


Стыдное чувство


Удивительная страна – Россия, намучившаяся больше других, но где готовы оправдать любую подлость в извечном русском терпении и терпимости.

Ведь нельзя представить, чтобы еврейский школьник выступил в бундестаге, рассказав о «невинно убиенных» солдатах Вермахта и о том, как он испытал сильное огорчение на их могилах. Как нельзя представить, чтобы после этого израильские чиновники, мыслители и общественные деятели постарались понять и оправдать эти слова. Потому что кровоточит память о Холокосте.

Но у нас – 27 миллионов жертв. У нас – Сталинград, Хатынь, Ленинград, Бабий Яр, Брестская крепость и Севастополь. Однако школьник из Нового Уренгоя едет в бундестаг и там произносит странную речь. Изложена она так, словно писал её человек, больной штампами и канцеляризмами. Не русский человек. Чего только стоит угловатое – «меня чрезвычайно огорчило».

После «покаянного» скандала вскрылись любопытные факты. И о странной учительнице истории, чей сын воюет в АТО, и о компании Wintershall, партнёре «Газпрома» по российско-немецким проектам. Новый Уренгой оказался сферой интересов Германии – и политика там соответствующая. Нельзя представить подобное, например, в Севастополе. Другие люди – с другой историей и другой кровью.

Так что ясна логика мэра Нового Уренгоя, вступившегося за школьника. Он, как и другие чиновники, переживал не за мальчика, а за себя, за свою систему, в создании которой участвовал.

Но важнее другое – то, как отреагировали и так называемые лидеры общественного мнения, и простые люди. Они вдруг – хотя почему вдруг? – написали, что есть другая правда войны, и наконец-то мы её узнаём.

Да, правда есть, но правда эта бесконечна. Она зависит от времени и от места. И ещё – от личных особенностей. И конкретно взятый солдат мог творить бесчинства, как немецкий, так и советский. Но не было – и, дай Бог, не будет – более бесчеловечной системы, чем фашистская. И система эта, по законам стадного инстинкта, изменяет психологию едва ли не каждого человека.

Достаточно вспомнить дневники и письма нацистских солдат, в них – множество строк о том, что «русские – недочеловеки», что у них «дебильные лица». И в концлагерях над нашими людьми издевались не черти, а бывшие лавочники и портные, которые быстро вошли во вкус адской крови. Тотальная жестокость и вседозволенность изменили их сознание.

А потом тон их писем стал иным. Они вдруг устали от войны, запросились домой, заговорили о примирении. Но началось это тогда, когда Красная Армия перешла в наступление. Тогда к фрицам пришло прозрение – и они вдруг стали «невинно убиенными».

Да, действительно, не все фрицы были мразями. И я помню, как моя бабушка – тогда 13-летняя девочка – ушла в партизаны. Они прятались в брянских лесах. А потом им сказали: «Уходите обратно в село, потому что найдут – и перебьют». Рядом фрицы нашли партизан – и убили всех, даже детей. И мирные жители вернулись обратно в село. Фрицы согнали их на клеверное поле, лаяли овчарки, вокруг расставили пулемёты. Готовились убивать. И тогда, рассказывала моя бабушка, старик подполз к нацистскому офицеру и стал молить: «За что нас? Ведь мы простые люди. За что нас убивать?» И фриц отменил казнь.

Но есть и другая история – моего деда. Они были совсем маленькие, и как-то его товарищ попытался украсть у фрица сигарету. Тот поймал его – и отрубил по локоть руку. Просто так, развлёкся. А моего родственника в концлагере пытали, травили так, что до сих пор он не может унять подкожный зуд, который преследует его днём и ночью.

Я вспоминаю это к тому, что, возможно, каждый из пришедших на нашу землю был нормален, но в ужасах войны он эту нормальность утратил. И во многих сидит коллективная вина – то, о чём столь точно писала Ханна Арендт.

А милосердие на войне – милосердие наших людей – другая история. Это разговор человека с человеком, замкнутом в одном чудовищном пространстве. И моя бабушка, которой нацисты разрушили сначала дом, а после две наспех слепленные землянки, носила фрицам еду. Она их ненавидела, нет, но она помнила боль, отчаяние и ужас. Потому их, врагов, понимала.

Но мы помним ту войну лишь по рассказам, по страницам истории. И мы в полной мере понять её не можем. Да и принять тоже. У нас мирное время, хотя идёт другая война. В ней есть только память, которая не должна деформироваться под воздействием ложных речей, ложных символов.

Я говорю «война», потому что скандал с Десятниченко в Бундестаге – её часть, спланированная, заготовленная. Это не контрольный выстрел, но это пристрелка. Начинается с понимания и огорчения относительно тех, кто пришёл на нашу землю, а после мы уже вовсе и не победители, а соучастники.

Особенно, когда нас снова и снова пичкают альтернативной историей, ставя нацистскую Германию и Советский Союз на одну доску. Сперва осторожно, миллиметр за миллиметром, а после – ложь прёт напропалую. И нам говорят: красный террор ни чем не лучше нацистского, Сталин – Гитлера, и наши воина творили такой же ад, как и солдаты вермахта. И вот 20-летний пацан – не Десятниченко, а монтажёр, занимающийся моим фильмом – говорит о Великой Отечественной: «Грязная война, где мы и не выиграли вовсе, раз потеряли столько людей».

Но мы выиграли! И мы спасли не только нашу землю, но и весь мир. Мы! Советские, русские воины. И только так мы можем воспринимать историю, потому что есть вопросы, в которых нельзя делать уступок, допускать полутонов. Иначе мы рискуем увязнуть в деталях, а после утонуть в грязи, ведь там, где есть десятки миллионов человеческих смертей, всегда будет тёмный лес и смердящее болото.

Выбраться из него можно лишь, имея чёткие ориентиры, чёткие воззрения, и один из наших главных символов – это День Победы. Только так – и никак иначе.

Но опять же весь этот вой апологетики Десятниченко и его кураторов логичен. Этот вой – следствие того, как нас расшатывают и заставляют поверить не в победу, но в поражение, снова и снова рассказывая о нашей вине и о наших грехах в той победе – и тем самым эту Победу у нас отнимают. Взращено целое поколение, привитое коллективной виной, напичканной историями о преступлениях Советского Союза (в том числе, и в Великой Отечественной войне). И вместе с тем это поколение выпестовано на мечтах о лучшей жизни, той, где можно было бы пить баварское и ездить на «Мерседесах».

Потому что у них были принципы. У поколения Десятниченко их нет. И за это поколение стыдно.

Стыдно особенно, когда жив мой дед, воевавший в Сталинградской битве, той самой, где участвовал полюбившейся Десятниченко фриц Рау. Он ведь, как и другие солдаты вермахта, не хотел воевать, поэтому удары были такими, что горела Волга. И в Брянской области, где встретила войну моя бабушка, Германия не хотела воевать, поэтому сожгла 1039 населённых пунктов, а в Хацуни есть документ – рапорт офицера СС, где он пишет: «Все жители деревни уничтожены. Убиты и дети, так как они остались без родителей». Они не хотели воевать и в Крыму, где другая моя бабушка, совсем девочка, до кровавых мозолей рыла траншеи. Фрицы не хотели уничтожать Севастополь, где встречали 1 сентября расстрелами тысяч детей в школах, а последние защитники слизывали влагу со стен 35-й батареи. Они не хотели создавать свои концлагеря, где один мой родственник был замучен, а другой чудом сбежал, но сохранил память – физическую в том числе – о том, как зверски издевались над пленными. И, на секунду, об ужасах плена: немцев из советского плена вернулось 75%, наших из немецкого – 25%.

Да, фрицы не хотели войны, поэтому положили 27 миллионов наших людей, чтобы сейчас наши школьники испытывали огорчение на их могилах, а чиновники и блоггеры выли о том, как резко мы реагируем на подобные высказывания.

И это тогда, когда живы ветераны. Стыдно, что они, пройдя ад тогда, вынуждены слушать подобное сейчас.

Собственно, стыд – то чувство, которое, прежде всего, возникает от этой истории. Очень русское чувство. Тот, кто испытывает его сегодня, не проиграл в этой войне. И, возможно, не проиграет в будущем.

Rado Laukar OÜ Solutions