ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 53 июнь 2018 г.
Ах Самара городок
Ольга Борисова
Ольга Борисова - поэт, переводчик, журналист. Автор пяти поэтических сборников и книги сказок. Переводит с семи европейских языков. Победитель и призёр международных поэтических конкурсов, в том числе: 1-е место на 35-ом международном конкурсе "Цветочные игры в Пиренеях", 2-е место в международном конкурсе «21 и 22 игры цветов», Пиренеи (2014, 2015 гг). Победитель и призер международных фестивалей «Славянские традиции – 2014 , 2015, 2016, 2017 гг.», лауреат премии «Славянские традиции». Удостоена почетного знака "Писательское Братство». Призер Московского международного литературно-музыкального фестиваля-конкурса имени С. Клычкова "Душа моя, как птица..." Победитель и призер международных конкурсов «Посох и Лира», серии Международных литературных конкурсов «Большой финал»(2015 г., 2016, 2017). Стипендиат Министерства Культуры РФ, с присвоением звания «Мастер». Дипломант конкурса детско-юношеской литературы «Десятая планета», серии Международных литературных конкурсов «Большой финал» ( 2015 – 2016.) Дипломант международного фестиваля «Русский Stil-2016 г.» (Германия), Призер международного фестиваля в Праге (2017 г.). Победитель национального конкурса "Есенни шурци- 2017" (Болгария). Книга «На кончика пера» признана лучшей в конкурсе «Созвездие духовности- 2017 г.» (Украина). Победитель конкурса малой прозы «Мой дом». Рассказ «Чёрные птицы» прозвучал на радио-Гомель (Белоруссия). Её работы вошли в сборники серии «Классики и современники». Неоднократно побеждала в конкурсах переводов с болгарского и французского языков. Публикуется в российских и зарубежных журналах. Её стихи переведены на иностранные языки (французский, болгарский, македонский, сербский). О. Борисова-член Российского Союза писателей РФ, руководитель Самарской региональной организации РСПЛ, главный редактор литературно-художественного альманаха «Параллели». Член ЛИТО «Точки» при Совете по прозе СПР. Участник документальных фильмов на телеканалах: «Культура», «Рен-ТВ», «Новости 24», «Спас»
.Материал подготовлен Феликсом Лукницким
СОН МАЙОРА СИНИЦИНА
Отставной майор Дмитрий Иванович Синицын проснулся рано.
Опять этот странный сон, не дающий ему покоя с тех пор, как купил дом. Обычно сон приходил под утро. Большой сияющий крест выплывал из темноты и парил в правом углу горницы. Поначалу Синицын не придал ему никакого значения. Но видение назойливо повторялось вновь и вновь и так измучило Дмитрия Ивановича, что прежде чем лечь в кровать, он стал осенять себя крестным знамением, нашептывая: «Господи, дай мне спокойного сна!»
Дом Синицын купил по объявлению. Выйдя в отставку и, получив выходное пособие, наконец-то осуществил давнюю мечту – жить вдали от города. Хозяин умер, дом выставили на продажу. Желающих его купить не оказалось, да и сельчан в селе осталось совсем немного. Но это не смутило Дмитрия Ивановича. Места здесь удивительные!
Неширокая речушка, огибая село, ускользала ленточкой вдаль. За речкой раскинулся густой лес. Устроила Синицына и цена. За рубленый старинный, но ещё крепкий дом просили совсем немного, и сделка состоялась.
За окном светало. Новый осенний день вступал в свои права. Дмитрий Иванович всунул ноги в старые домашние тапки и, шаркая по полу, пошел в горницу. Сквозь кружевные занавески на окнах сочился бледно-розовый свет. Покрутив головой и, убедившись, что в горнице ничего не изменилось, посмотрел в правый угол, где висела небольшая старинная иконка, доставшаяся от прежнего хозяина. «Надо бы соседей порасспросить о бывших жильцах», – решил майор.
Ближе к обеду, в надежде с кем-нибудь встретиться и хоть что-то разузнать, Синицын отправился в магазинчик в центре села. Народу на улице совсем немного или, вернее, почти не было. Лишь какая-то молодка выглянула за калитку и, громко хлопнув ею, исчезла во дворе, да подросток проехал на велосипеде и скрылся за поворотом.
Дмитрий Иванович вошел в магазин.Скучающая продавщица обрадовалась, увидев Синицына. Кокетливо повела головой, расправила плечи и, не переставая улыбаться, игриво спросила:
– Что-то вы, товарищ майор, давненько к нам не заходили?
– Все дела, Людмила Юрьевна, – переминаясь с ноги на ногу, вежливо ответил Синицын. – В город ездил, продукты привез, а вот хлебушек купить забыл. Вот, за ним и пришел, – только успел произнести заранее заготовленную фразу, как стукнула дверь и в магазин вошла пышнотелая баба Люба, известная в селе крутым нравом.
Ещё с порога, чертыхаясь и охая, она принялась ругать пьяницу и бездельника мужа, понося его различными нелестными словечками. Синицын понял, что желаемого разговора не состоится и, расплатившись, пошел домой.
Повернув на свою улицу, он заметил старушку, сидящую на скамейке у саманной развалюхи. Высохшая, совсем маленькая, в повязанном поверх фуфайки клетчатом платке, в валенках, которые ей были явно велики, щурясь, она внимательно посмотрела на Дмитрия Ивановича, и когда их взгляды встретились, вдруг спросила:
–А ты, чей будешь-та? Не признала чавото.
Синицын пожал плечами:
– Да ничей. Дом тут купил неподалеку.
– А-а-а! Энто ты дом Митрича купил!?
– Да, вроде.
– То-то не видала тя раньше. Вижу не нашенский идёт.
– А вы давно в селе живёте?
– Та всю жись! Здесь родилась и здесь помру…
«Вот, она, удача!» – подумал Дмитрий Иванович и подсел к старушке:
– А кем был ваш Митрич? – спросил он с явным интересом.
Старушке, видно, тоже хотелось с кем-нибудь поговорить, а тут новый сосед да еще сам подсел… и она затараторила:
– Трактористом был. Безотказный да роботящий! Хороший мужик был! Мне с дровами завсегда помогал. И привезет, и нарубит…
Она задумалась, видимо, что что-то припоминая. Синицыну совсем не хотелось слушать нудные рассказы о дровах и всякой ерунде, и он быстро перевел разговор на нужную ему тему:
– А дом этот он сам ладил?
– Да не-е-е! – протяжно изрекла старушка. – Ты чаво, не знаешь што ли? На том месте домишко стоял звонаря нашего, Васятки! А Митричу сельсовет ево уже потом передал. Как домишко-то он получил, пристроку сразу сделал, да веранду справил.
– А кто такой Васятка?
– О-о-о! Да ты, видать, совсем тут ништо не знаешь! – заключила старушка и довольная, что у неё нашелся внимательный слушатель, поведала Дмитрию Ивановичу давнюю и уже позабытую всеми историю:
– Марьевка-то наша была селом большим. Сорок в ней дворов насчитывалось! Во как! Недалече от твоего дома стояла церковка деревянная. А рядом – домишко Васятки, звонаря, значит. Сироткой он был. Отец с войны Гражданской не вернулся, а мать простудилась да померла… – Старушка вздохнула, натянула на лоб слегка сползший платок. – Жили в селе хоть небогато, но дружно. И все в церковь ходили. Батюшка шибко был хороший. Правильный. Уважали его сельчане. Он за Васяткой-то и присматривал. – Старушка снова тяжело вздохнула и с горечью продолжала:– Да вот беда стряслась. В конце двадцатых энто случилось. Малая ишо была, но помню все. Донесли на батюшку нашего. Говорят, что Гришки Косого работа! Был у нас такой: злой да завистливый. Как-то ранним утром в село машина приехала. Вышел из неё милиционер в кожаной куртке, перепоясанный ремнями, за ним еще двое, с ружьями. Они хотели батюшку нашего заарестовать. А Васятка-то, ему всево годов шестнадцать было, на колокольню забрался и давай в набат бить! Народ сбежался и отстоял батюшку. Но вскоре они снова появились. Приехали ночью, на грузовике, когда все спали. Батюшке руки связали и хозяйничать в церкви стали. Оклады почти што со всех икон поснимали и в одну кучу сбросили. Туда же серебряную утварь, подсвечники покидали, а затем в машину грузить стали. А Васятка по домам побежал, людей будить стал. Народ собрался, а церковку-то те окружили и ружья на людей наставили. Затем батюшку нашего в машину запихнули, а храм подожгли. Бабы завыли, мужики багры приволокли, бревна горящие ворочают, огонь тушат. Смотрят, а в огне Васятка мелькает. Иконы спасти хочет, которые ишо осталися на стенах. Схватит штуки две и сквозь огонь бежит с има куда-то, а потом возвращается! Сколько раз он эдак сдалал – уж нихто не знает…
Старушка замолчала. Синицин понимал, как трудно ей даются воспоминания и терпеливо ждал продолжения рассказа.
– Сгорела церковь, – после небольшой паузы продолжила старушка. – А на другий день Васятку мертвым нашли. Лежит бездыханный в доме своем, в уголке у иконы Богородицы нашей заступницы. Обгорел шибко. Всем селом ево хоронили. Сказывают, што когда в землю опускали, голубка прилетела и на гроб-то села…
Старушка замолчала, смахнула сухонькой ладошкой набежавшую слезу и добавила:
– Дом вскориче сельсовет под себя забрал. В нем они заседали. А после войны Митричу-то за хорошую работу ево отдали, а сами в другое село перебрались. Наше-то совсем опустело… В доме том Митрич вдвоем с женой и жили, а дети ихние в город перебрались. А как жена померла, Митрич умом тронулся. Все ходил по селу да напевал:
Крест сияет, крест Господний
Над землею он парит.
Гришка стонет в преисподней,
Строго Бог на нас глядит…
– И все про какой-то крест говорил. Мол, грех совершен, потому и наказаны. Скажет да и плачет. Дочь с зятем не раз забирали ево в город, а он от них сбежит и снова по селу ходит и поет. Не на много жену пережил, по весне и помер. Синицын не верил своим ушам… Теперь он все понял. Крест являлся и Митричу. Вот тебе и сон!
– А Васятка где захоронен? – спросил с нескрываемым любопытством.
– Да на нашем кладбище. Как войдешь, так справа, в самом углу ево могилка. Крест вот совсем покосился.
– А надпись есть?
– Есть, но она почти постерлась, но прочитать можно: «Панкратов Василий Лександрыч».
Попрощавшись со старушкой, Дмитрий Иванович пошел было домой, но по пути передумал и отправился на кладбище. Могилку нашел быстро. Как и говорила старушка, крест на ней совсем обветшал и покосился. «Новый бы надо поставить…», – мимолётно подумал. Немного постоял, осмотрелся и, присев на корточки, заговорил: «Здравствуй, Василий Александрович! Прости, что беспокою, но ты знаешь, зачем я пришел. Не я дом выбрал, а дом – меня. Это ты привел меня к нему и хочешь, чтобы тайник я твой отыскал. Сложную ты мне поставил задачку. Ох, и сложную!» Лёгкий ветерок скользнул по лицу, прошелестел в траве и затих. «Спасибо, Васятка, услышал я тебя!» – вставая, прошептал отставной майор…
Новый день прошел в хлопотах. Дмитрий Иванович искал тайник. Он ходил вокруг дома, простукивал доски, спускался в подпол, внимательно осматривая стены, забирался на чердак, но все усилия были тщетны. А ночью он увидел знакомый сон. Сияющий крест, но не парящий как прежде в воздухе, а стоящий на полу в правом углу горницы. Синицын проснулся. Теперь он знал, где искать спасенные Васяткой иконы!
Вооружившись гвоздодером и топором, майор осторожно оторвал первую доску пола в горнице. Она была совсем старая и в некоторых местах подгнила. С такой же осторожностью снял вторую и третью. В паутине, под многолетним слоем пыли, завернутые в мешковину, лежали храмовые иконы. Дмитрий Иванович бережно достал первую. Рядом – вторая, а чуть поодаль – третья. Когда Синицын извлек последнюю икону, то увидел деревянный крест с наброшенной на него пыльной тряпкой. «Вот ты какой!» – неожиданно вырвалось из его уст.
Трясущимися от волнения руками он вынул его на свет. Крест был средних размеров, красивой ручной работы и явно старинный. «Сколько же лет он прождал, чтобы вновь явиться людям!» – подумал Дмитрий Иванович, а вслух произнес, не без укора: «Измучил ты меня совсем!» Аккуратненько, чтобы не повредить иконы, снял с них мешковину, отер пыль и положил на диван у стены. Затем посмотрел в правый угол на лик Пресвятой Богородицы и решительно произнес: «Ну, что, Васятка, выполнил я твоё поручение?!.. А теперь пора и за храм браться! Крест с иконами должны людям послужить! Заждались они своего часа!»
СТИХИ
В шафрановых шторах..
.В шафрановых шторах запутался ветер,
На стёклах мерцает янтарный закат.
В вечерней тиши при неоновом свете
Слагаю, рифмую - и всё невпопад
.Нет слова живого в измученных фразах,
Нет взлёта, полёта от жизненных бед.
Крыла обломались... и оба, и сразу,
И ноет весь вечер согбенный хребет.
Закат догорает шафрановым цветом,
Лимонною долькою виснет луна.
Но солнце взойдёт и воскресну с рассветом,
И вновь запою, и отдам всё сполна.
Скалы
Глыбы скал у кромки моря,
Валуны в песках лежат.
Боги ли? Титаны ссорясь,
Здесь скрестили свой булат?
Или древние вулканы
Разрывали тверди грудь;
Или грозно великаны,
В битве торили свой путь?
Кто ещё по щебням серым
Шел в безлюдный дикий край?
Иль монах-носитель веры -
Создавать подлунный рай?
Или грозные пираты
В бухтах прятали добро:
Звонко сыпались дукаты,
И звенело серебро…
Много было за столетья.
Шел за веком новый век,
И былые лихолетья
Уж не помнит человек.
И хранят молчанье камни,
Берег моря полонив,
Отпечатком будней давних
Вечность, грудью всей испив.
Попугай
Пугливые листья трепещут на ветках.
За окнами осень. Кочуют грачи.
На юг улетают… а в розовой клетке
Несносный ворчун недовольно кричит.
Быть может, он тоже собрался на отдых?
Австралию вспомнил? Гнездо и родных?
Собратьев таких же красивых, и гордых,
Живущих на воле в пределах иных
.А, может, тоскует о спутнице верной?..
Накину пальто и пойду на базар!
Пройдусь по рядам, и куплю я, наверно,
Подругу ему из страны Занзибар…
Пятак
Подброшу вверх пятак на счастье,
Чем ляжет он в мою ладонь?
Прохожий вдруг промолвил:
«Здрасьте.Смотри, свой шанс не проворонь!
Я упустил его когда-то,Все растерял... теперь один.
Аукнулось... и вот – расплатаЗа то, что жил как паладин...»
И он ушел дорогой мглистойИ скрылся где-то за углом.
А в руки мне слетали листья,Как пятаки. И все - орлом...
Ветер
«Ветер нынче строптив, хамоват и развязан…»
В.Шемшученко
Расшалившийся ветер срывает с дерев оперенье,
А с прохожих шарфы и смеется им звонко в лицо.
Я с ним нынче на «ты». Под окном его гулкое пенье,
Он мне листья подбросил на мытое утром крыльцо
.Он шалун, озорник, засыпает в саду все дорожки,
В водосточной трубе воет так, словно сто домовых.
И пугает собак. И в округе сбегаются кошки,
И поют о потерях на гулких сырых мостовых.
Окошки с геранью...
Окошки с геранью, зеленые ставни,
Навесик над входом, массивная дверь.
А в доме, как прежде, комод стародавний,
С времён он «Гороха». Не моден теперь.
А рядом - кровать прижимается боком
К широкой стене под узорным ковром.
И фикус в кадушке стоит одиноко –
Все это зовется в народе «добром».
Я здесь не была лет, пожалуй, уж восемь,
Но все неизменно стоит до сих пор…
Лишь только хозяйке ревнивая осень
В сердцах подписала уже приговор
.Кара-Тобе
Идем мы степью без дороги,
Шумят о чём-то ковыли.
О травы путаются ноги,
Дорожный плащ в седой пыли
.Мой проводник (он местный житель),
Суровый, видимо, старик,
Останков крепости хранитель,
Здесь в тайны прошлого проник.
И он поведал мне секреты,
Что отыскал в слоях земли:
«И мы исчезнем в водах Леты,
Как и других, они смели…»
А вот и скифское селенье.
Ступени, замок, задний двор.
Пустые сакли в отдаленье
Увидел мой пытливый взор.
В них жизнь текла в былое время,
Огонь искрился в очагах…
И выносило стойко племя
Осаду пришлого врага.
И сквозь века я слышу стоны,
И свисты стрел, и грозный рёв…
И вдовий плач… И крик вороны
На месте гибельных боёв.
Здесь каждый камень у порога
Обтесан сотнями сапог.
И нам поведал бы о многом,
Когда б слова изречь он мог.
Брожу по тропкам городища,
Он столько видел за века…
И по останкам пепелища
Течет-течет времен река
.Кара-Тобе ("черный холм", тюрк.)