ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 53 июнь 2018 г.

Ах Самара городок

Ольга Борисова

Ольга Борисова - поэт, переводчик, журналист. Автор пяти поэтических сборников и книги сказок. Переводит с семи европейских языков. Победитель и призёр международных поэтических конкурсов, в том числе: 1-е место на 35-ом международном конкурсе "Цветочные игры в Пиренеях", 2-е место в международном конкурсе «21 и 22 игры цветов», Пиренеи (2014, 2015 гг). Победитель и призер международных фестивалей «Славянские традиции – 2014 , 2015, 2016, 2017 гг.», лауреат премии «Славянские традиции». Удостоена почетного знака "Писательское Братство». Призер Московского международного литературно-музыкального фестиваля-конкурса имени С. Клычкова "Душа моя, как птица..." Победитель и призер международных конкурсов «Посох и Лира», серии Международных литературных конкурсов «Большой финал»(2015 г., 2016, 2017). Стипендиат Министерства Культуры РФ, с присвоением звания «Мастер». Дипломант конкурса детско-юношеской литературы «Десятая планета», серии Международных литературных конкурсов «Большой финал» ( 2015 – 2016.) Дипломант международного фестиваля «Русский Stil-2016 г.» (Германия), Призер международного фестиваля в Праге (2017 г.). Победитель национального конкурса "Есенни шурци- 2017" (Болгария). Книга «На кончика пера» признана лучшей в конкурсе «Созвездие духовности- 2017 г.» (Украина). Победитель конкурса малой прозы «Мой дом». Рассказ «Чёрные птицы» прозвучал на радио-Гомель (Белоруссия). Её работы вошли в сборники серии «Классики и современники». Неоднократно побеждала в конкурсах переводов с болгарского и французского языков. Публикуется в российских и зарубежных журналах. Её стихи переведены на иностранные языки (французский, болгарский, македонский, сербский). О. Борисова-член Российского Союза писателей РФ, руководитель Самарской региональной организации РСПЛ, главный редактор литературно-художественного альманаха «Параллели». Член ЛИТО «Точки» при Совете по прозе СПР. Участник документальных фильмов на телеканалах: «Культура», «Рен-ТВ», «Новости 24», «Спас»

.Материал подготовлен Феликсом Лукницким

СОН МАЙОРА СИНИЦИНА

Отставной майор Дмитрий Иванович Синицын проснулся рано.

Опять этот странный сон, не дающий ему покоя с тех пор, как купил дом. Обычно сон приходил под утро. Большой сияющий крест выплывал из темноты и парил в правом углу горницы. Поначалу Синицын не придал ему никакого значения. Но видение назойливо повторялось вновь и вновь и так измучило Дмитрия Ивановича, что прежде чем лечь в кровать, он стал осенять себя крестным знамением, нашептывая: «Господи, дай мне спокойного сна!»

Дом Синицын купил по объявлению. Выйдя в отставку и, получив выходное пособие, наконец-то осуществил давнюю мечту – жить вдали от города. Хозяин умер, дом выставили на продажу. Желающих его купить не оказалось, да и сельчан в селе осталось совсем немного. Но это не смутило Дмитрия Ивановича. Места здесь удивительные!

Неширокая речушка, огибая село, ускользала ленточкой вдаль. За речкой раскинулся густой лес. Устроила Синицына и цена. За рубленый старинный, но ещё крепкий дом просили совсем немного, и сделка состоялась.

За окном светало. Новый осенний день вступал в свои права. Дмитрий Иванович всунул ноги в старые домашние тапки и, шаркая по полу, пошел в горницу. Сквозь кружевные занавески на окнах сочился бледно-розовый свет. Покрутив головой и, убедившись, что в горнице ничего не изменилось, посмотрел в правый угол, где висела небольшая старинная иконка, доставшаяся от прежнего хозяина. «Надо бы соседей порасспросить о бывших жильцах», – решил майор.

Ближе к обеду, в надежде с кем-нибудь встретиться и хоть что-то разузнать, Синицын отправился в магазинчик в центре села. Народу на улице совсем немного или, вернее, почти не было. Лишь какая-то молодка выглянула за калитку и, громко хлопнув ею, исчезла во дворе, да подросток проехал на велосипеде и скрылся за поворотом.

Дмитрий Иванович вошел в магазин.Скучающая продавщица обрадовалась, увидев Синицына. Кокетливо повела головой, расправила плечи и, не переставая улыбаться, игриво спросила:

– Что-то вы, товарищ майор, давненько к нам не заходили?

– Все дела, Людмила Юрьевна, – переминаясь с ноги на ногу, вежливо ответил Синицын. – В город ездил, продукты привез, а вот хлебушек купить забыл. Вот, за ним и пришел, – только успел произнести заранее заготовленную фразу, как стукнула дверь и в магазин вошла пышнотелая баба Люба, известная в селе крутым нравом.

Ещё с порога, чертыхаясь и охая, она принялась ругать пьяницу и бездельника мужа, понося его различными нелестными словечками. Синицын понял, что желаемого разговора не состоится и, расплатившись, пошел домой.

Повернув на свою улицу, он заметил старушку, сидящую на скамейке у саманной развалюхи. Высохшая, совсем маленькая, в повязанном поверх фуфайки клетчатом платке, в валенках, которые ей были явно велики, щурясь, она внимательно посмотрела на Дмитрия Ивановича, и когда их взгляды встретились, вдруг спросила:

–А ты, чей будешь-та? Не признала чавото.

Синицын пожал плечами:

– Да ничей. Дом тут купил неподалеку.

– А-а-а! Энто ты дом Митрича купил!?

– Да, вроде.

– То-то не видала тя раньше. Вижу не нашенский идёт.

– А вы давно в селе живёте?

– Та всю жись! Здесь родилась и здесь помру…

«Вот, она, удача!» – подумал Дмитрий Иванович и подсел к старушке:

– А кем был ваш Митрич? – спросил он с явным интересом.

Старушке, видно, тоже хотелось с кем-нибудь поговорить, а тут новый сосед да еще сам подсел… и она затараторила:

– Трактористом был. Безотказный да роботящий! Хороший мужик был! Мне с дровами завсегда помогал. И привезет, и нарубит…

Она задумалась, видимо, что что-то припоминая. Синицыну совсем не хотелось слушать нудные рассказы о дровах и всякой ерунде, и он быстро перевел разговор на нужную ему тему:

– А дом этот он сам ладил?

– Да не-е-е! – протяжно изрекла старушка. – Ты чаво, не знаешь што ли? На том месте домишко стоял звонаря нашего, Васятки! А Митричу сельсовет ево уже потом передал. Как домишко-то он получил, пристроку сразу сделал, да веранду справил.

– А кто такой Васятка?

– О-о-о! Да ты, видать, совсем тут ништо не знаешь! – заключила старушка и довольная, что у неё нашелся внимательный слушатель, поведала Дмитрию Ивановичу давнюю и уже позабытую всеми историю:

– Марьевка-то наша была селом большим. Сорок в ней дворов насчитывалось! Во как! Недалече от твоего дома стояла церковка деревянная. А рядом – домишко Васятки, звонаря, значит. Сироткой он был. Отец с войны Гражданской не вернулся, а мать простудилась да померла… – Старушка вздохнула, натянула на лоб слегка сползший платок. – Жили в селе хоть небогато, но дружно. И все в церковь ходили. Батюшка шибко был хороший. Правильный. Уважали его сельчане. Он за Васяткой-то и присматривал. – Старушка снова тяжело вздохнула и с горечью продолжала:– Да вот беда стряслась. В конце двадцатых энто случилось. Малая ишо была, но помню все. Донесли на батюшку нашего. Говорят, что Гришки Косого работа! Был у нас такой: злой да завистливый. Как-то ранним утром в село машина приехала. Вышел из неё милиционер в кожаной куртке, перепоясанный ремнями, за ним еще двое, с ружьями. Они хотели батюшку нашего заарестовать. А Васятка-то, ему всево годов шестнадцать было, на колокольню забрался и давай в набат бить! Народ сбежался и отстоял батюшку. Но вскоре они снова появились. Приехали ночью, на грузовике, когда все спали. Батюшке руки связали и хозяйничать в церкви стали. Оклады почти што со всех икон поснимали и в одну кучу сбросили. Туда же серебряную утварь, подсвечники покидали, а затем в машину грузить стали. А Васятка по домам побежал, людей будить стал. Народ собрался, а церковку-то те окружили и ружья на людей наставили. Затем батюшку нашего в машину запихнули, а храм подожгли. Бабы завыли, мужики багры приволокли, бревна горящие ворочают, огонь тушат. Смотрят, а в огне Васятка мелькает. Иконы спасти хочет, которые ишо осталися на стенах. Схватит штуки две и сквозь огонь бежит с има куда-то, а потом возвращается! Сколько раз он эдак сдалал – уж нихто не знает…

Старушка замолчала. Синицин понимал, как трудно ей даются воспоминания и терпеливо ждал продолжения рассказа.

– Сгорела церковь, – после небольшой паузы продолжила старушка. – А на другий день Васятку мертвым нашли. Лежит бездыханный в доме своем, в уголке у иконы Богородицы нашей заступницы. Обгорел шибко. Всем селом ево хоронили. Сказывают, што когда в землю опускали, голубка прилетела и на гроб-то села…

Старушка замолчала, смахнула сухонькой ладошкой набежавшую слезу и добавила:

– Дом вскориче сельсовет под себя забрал. В нем они заседали. А после войны Митричу-то за хорошую работу ево отдали, а сами в другое село перебрались. Наше-то совсем опустело… В доме том Митрич вдвоем с женой и жили, а дети ихние в город перебрались. А как жена померла, Митрич умом тронулся. Все ходил по селу да напевал:

Крест сияет, крест Господний

Над землею он парит.

Гришка стонет в преисподней,

Строго Бог на нас глядит…

– И все про какой-то крест говорил. Мол, грех совершен, потому и наказаны. Скажет да и плачет. Дочь с зятем не раз забирали ево в город, а он от них сбежит и снова по селу ходит и поет. Не на много жену пережил, по весне и помер. Синицын не верил своим ушам… Теперь он все понял. Крест являлся и Митричу. Вот тебе и сон!

– А Васятка где захоронен? – спросил с нескрываемым любопытством.

– Да на нашем кладбище. Как войдешь, так справа, в самом углу ево могилка. Крест вот совсем покосился.

– А надпись есть?

– Есть, но она почти постерлась, но прочитать можно: «Панкратов Василий Лександрыч».

Попрощавшись со старушкой, Дмитрий Иванович пошел было домой, но по пути передумал и отправился на кладбище. Могилку нашел быстро. Как и говорила старушка, крест на ней совсем обветшал и покосился. «Новый бы надо поставить…», – мимолётно подумал. Немного постоял, осмотрелся и, присев на корточки, заговорил: «Здравствуй, Василий Александрович! Прости, что беспокою, но ты знаешь, зачем я пришел. Не я дом выбрал, а дом – меня. Это ты привел меня к нему и хочешь, чтобы тайник я твой отыскал. Сложную ты мне поставил задачку. Ох, и сложную!» Лёгкий ветерок скользнул по лицу, прошелестел в траве и затих. «Спасибо, Васятка, услышал я тебя!» – вставая, прошептал отставной майор…

Новый день прошел в хлопотах. Дмитрий Иванович искал тайник. Он ходил вокруг дома, простукивал доски, спускался в подпол, внимательно осматривая стены, забирался на чердак, но все усилия были тщетны. А ночью он увидел знакомый сон. Сияющий крест, но не парящий как прежде в воздухе, а стоящий на полу в правом углу горницы. Синицын проснулся. Теперь он знал, где искать спасенные Васяткой иконы!

Вооружившись гвоздодером и топором, майор осторожно оторвал первую доску пола в горнице. Она была совсем старая и в некоторых местах подгнила. С такой же осторожностью снял вторую и третью. В паутине, под многолетним слоем пыли, завернутые в мешковину, лежали храмовые иконы. Дмитрий Иванович бережно достал первую. Рядом – вторая, а чуть поодаль – третья. Когда Синицын извлек последнюю икону, то увидел деревянный крест с наброшенной на него пыльной тряпкой. «Вот ты какой!» – неожиданно вырвалось из его уст.

Трясущимися от волнения руками он вынул его на свет. Крест был средних размеров, красивой ручной работы и явно старинный. «Сколько же лет он прождал, чтобы вновь явиться людям!» – подумал Дмитрий Иванович, а вслух произнес, не без укора: «Измучил ты меня совсем!» Аккуратненько, чтобы не повредить иконы, снял с них мешковину, отер пыль и положил на диван у стены. Затем посмотрел в правый угол на лик Пресвятой Богородицы и решительно произнес: «Ну, что, Васятка, выполнил я твоё поручение?!.. А теперь пора и за храм браться! Крест с иконами должны людям послужить! Заждались они своего часа!»

СТИХИ

В шафрановых шторах..

.В шафрановых шторах запутался ветер,

На стёклах мерцает янтарный закат.

В вечерней тиши при неоновом свете

Слагаю, рифмую - и всё невпопад

.Нет слова живого в измученных фразах,

Нет взлёта, полёта от жизненных бед.

Крыла обломались... и оба, и сразу,

И ноет весь вечер согбенный хребет.

Закат догорает шафрановым цветом,

Лимонною долькою виснет луна.

Но солнце взойдёт и воскресну с рассветом,

И вновь запою, и отдам всё сполна.

Скалы

Глыбы скал у кромки моря,

Валуны в песках лежат.

Боги ли? Титаны ссорясь,

Здесь скрестили свой булат?

Или древние вулканы

Разрывали тверди грудь;

Или грозно великаны,

В битве торили свой путь?

Кто ещё по щебням серым

Шел в безлюдный дикий край?

Иль монах-носитель веры -

Создавать подлунный рай?

Или грозные пираты

В бухтах прятали добро:

Звонко сыпались дукаты,

И звенело серебро…

Много было за столетья.

Шел за веком новый век,

И былые лихолетья

Уж не помнит человек.

И хранят молчанье камни,

Берег моря полонив,

Отпечатком будней давних

Вечность, грудью всей испив.

Попугай

Пугливые листья трепещут на ветках.

За окнами осень. Кочуют грачи.

На юг улетают… а в розовой клетке

Несносный ворчун недовольно кричит.

Быть может, он тоже собрался на отдых?

Австралию вспомнил? Гнездо и родных?

Собратьев таких же красивых, и гордых,

Живущих на воле в пределах иных

.А, может, тоскует о спутнице верной?..

Накину пальто и пойду на базар!

Пройдусь по рядам, и куплю я, наверно,

Подругу ему из страны Занзибар…

Пятак

Подброшу вверх пятак на счастье,

Чем ляжет он в мою ладонь?

Прохожий вдруг промолвил:

«Здрасьте.Смотри, свой шанс не проворонь!

Я упустил его когда-то,Все растерял... теперь один.

Аукнулось... и вот – расплатаЗа то, что жил как паладин...»

И он ушел дорогой мглистойИ скрылся где-то за углом.

А в руки мне слетали листья,Как пятаки. И все - орлом...

Ветер

«Ветер нынче строптив, хамоват и развязан…»

В.Шемшученко

Расшалившийся ветер срывает с дерев оперенье,

А с прохожих шарфы и смеется им звонко в лицо.

Я с ним нынче на «ты». Под окном его гулкое пенье,

Он мне листья подбросил на мытое утром крыльцо

.Он шалун, озорник, засыпает в саду все дорожки,

В водосточной трубе воет так, словно сто домовых.

И пугает собак. И в округе сбегаются кошки,

И поют о потерях на гулких сырых мостовых.

Окошки с геранью...

Окошки с геранью, зеленые ставни,

Навесик над входом, массивная дверь.

А в доме, как прежде, комод стародавний,

С времён он «Гороха». Не моден теперь.

А рядом - кровать прижимается боком

К широкой стене под узорным ковром.

И фикус в кадушке стоит одиноко –

Все это зовется в народе «добром».

Я здесь не была лет, пожалуй, уж восемь,

Но все неизменно стоит до сих пор…

Лишь только хозяйке ревнивая осень

В сердцах подписала уже приговор

.Кара-Тобе

Идем мы степью без дороги,

Шумят о чём-то ковыли.

О травы путаются ноги,

Дорожный плащ в седой пыли

.Мой проводник (он местный житель),

Суровый, видимо, старик,

Останков крепости хранитель,

Здесь в тайны прошлого проник.

И он поведал мне секреты,

Что отыскал в слоях земли:

«И мы исчезнем в водах Леты,

Как и других, они смели…»

А вот и скифское селенье.

Ступени, замок, задний двор.

Пустые сакли в отдаленье

Увидел мой пытливый взор.

В них жизнь текла в былое время,

Огонь искрился в очагах…

И выносило стойко племя

Осаду пришлого врага.

И сквозь века я слышу стоны,

И свисты стрел, и грозный рёв…

И вдовий плач… И крик вороны

На месте гибельных боёв.

Здесь каждый камень у порога

Обтесан сотнями сапог.

И нам поведал бы о многом,

Когда б слова изречь он мог.

Брожу по тропкам городища,

Он столько видел за века…

И по останкам пепелища

Течет-течет времен река

.Кара-Тобе ("черный холм", тюрк.)