ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 53 июнь 2018 г.
Крымские узоры
Владимир Грачев
Редакция литературно-исторического интернет-журнала «Что есть Истина?» и составитеь рубрики «Крымские узоры» сердечно поздравляют крымского поэта, барда и прозаика, члена Союза Писателей России Владимира Грачева с юбилеем и выходом в свет новой книги "Под Чуфутом, в черном камне…."
Мне с детства нравится бывать в Бахчисарае. Самое первое воспоминание об этомнебольшом крымском уютном городке у меня навсегда связалось с экскурсией по Ханскомудворцу.
Но вначале — несколько слов о том, как это случилось.Моя мама — Нина Владимировна, преподавала в то время математику в вечерней среднейшколе при Симферопольском кожевенно-обувном комбинате. В середине 60-х прошлого столетия,вовсю работала программа по внедрению всеобщего «среднего» образования. Учили всех подряд,вернее даже правильней сказать так: заставляли учиться любыми, как говорится, популярными инепопулярными методами.
К «популярным» относились методы убеждения, а к «непопулярным»— методы принуждения и «прямых» угроз, вплоть до увольнения и перевода на менееоплачиваемую работу. Впрочем, про угрозы — это я, наверное, переборщил. Но, в то же время,тогда для того, чтобы получить маломальское руководящее место на производстве (начиная сбригадира), необходимо было иметь среднее образование. А тем, кто его не имел — вменялось вобязанность его получить на вечерней форме обучения.
Именно так претворяли в жизнь очередной постулат программы КПСС о всеобщем среднем образовании. И вот как-то осенью 1964 г. я сосвоей мамой и группой ее великовозрастных учеников (всем им было уже хорошо за тридцать)приехали в Бахчисарай на экскурсию. Больше всего мне запомнилась почему-то знаменитоедеревянное ложе Екатерины II Великой. Экспозиция, посвященная поездке ее в 1787 г. в Крым, иБахчисарай в том числе, в советское время была в музее постоянной.
И еще город Бахчисарай славился в те времена своей знаменитой «Чебуречной», находившейся напротив музея. Этот вкуснейший продукт крымско-татарской национальной кухни был очень любим простым народом, но производился в очень немногих местах. Можно по пальцам перечислить «Чебуречные», работавшие в те времена в Крыму. Самые известные чебуреки делали в ресторане на Байдарских воротах и в Симферополе на проспекте Кирова (к сожалению, она не уцелела — была снесена во время очередной реконструкции города, а располагалась она на месте нынешнего кафе «Ева», возле площади Советской). Но самая скандально-популярная была, наверное, на перроне железнодорожного вокзала г. Симферополя, нанынешнем месте входа в подземный переход. Скандальная — потому что только на моей детской памяти она горела как минимум три раза. Но всякий раз ее восстанавливали в том же неизменном, павильонно-забегаловском пивном виде. Но в Бахчисарае «Чебуречная» считалась — и по праву — одной из лучших. И чебуреки в ней подавались «фирменные». Впрочем, и сегодня, на мой взгляд, они нисколько не уступают тем моим «детским» чебурекам, которыми потчевали там когда-то.
Очень нравилось мне посещать и, так называемый, пещерный город Чуфут-Кале, который располагается практически в пригороде Бахчисарая. Тропа к нему вела мимо забытого и заброшенного в советское время Свято-Успенского монастыря. От этого грандиозного, впечатанного в красивейшие окрестные известковые скалы комплекса к 80-м годам прошлого столетия сохранился лишь массивный двухэтажный каменный дом, в котором когда-то жил настоятель монастыря, широкая многоступенчатая лестница, ведущая к выдолбленному в скале пещерному храму, и монастырское кладбище с покосившимися старыми надгробиями. Причем — одна часть кладбища располагается на террасе под, собственно, храмом, а вторая — внизу, под монастырским источником, на склонах Иосафатовой долины. Это сегодня Свято-Успенский монастырь по праву является одной из архитектурных «жемчужин» Крыма — восстановленный почти в первозданном, дореволюционном виде, еще более расширившийся и засиявший обновленными строениями, блистающий многочисленными золотыми маковками куполов церквей и звонниц. А еще совсем недавно, каких-то 20 лет назад, все его окрестности и руины были покрыты кустарником и лесными деревьями. В том числе — и монастырское кладбище. Вот в таком плачевном состоянии принял монастырь в начале 90-х годов отец Силуан — его здравствующий нынешний настоятель. И как он — сподвижничеством и своим, и прихожан православных — его отстроил и изменил за прошедшие годы!Но тогда, в 1982 году, на месте одного из самых древнейших православных монастырей Крыма, да и всего Причерноморья, (основан не позднее VIII века) было одно забвение и развалины.Вот на эти развалины монастырского кладбища и привел меня однажды Юрий Петрович Анисимов, мой старший товарищ и друг, с целью показать мне две хорошо сохранившиеся надгробные черные мраморные плиты и крест над ними. Была ранняя осень — листья на деревьях еще вовсю были красно-золотыми, трава и крапива — хотя и пожухлые, но еще не припавшие к земле. Потому поиски этих плит были весьма долгими и затруднительными. Это сейчас, когда могилы расчищены и ухожены, они хорошо видны с любой точки тропы. Их показывают и о них рассказывают экскурсоводы, ведущие группы на Чуфут-Кале. А тогда, затерявшиеся в зарослях кустарников, густо покрывающих склон балки, они были с трудом обнаружены нами после полутора часов поисков. Может быть, благодаря этим кустарникам, они и сохранились в первозданном, не оскверненном местными варварами, виде. И даже крест уцелел. Хотя могилы офицеров и генералов, находящиеся рядом, пострадали гораздо больше: плиты расколоты, кресты над могилами были повалены или повреждены. А может быть — это просто случай, удача, везение, в конце концов — судьба.
Но, как бы то ни было, мы их нашли, расчистили как могли, и еще долго потом сидели возле двух мраморных плит, на одной из которых было начертано «Здесь покоится прах генерал-адъютанта барона П.А. Вревского, погибшего в сражении при Черной речке 4 (по-современному — 16) августа 1855г.», а на другой — «Здесь покоится Анастасия Вревская, урожденная княжна Щербатова, почившая в 1886 г.». Над ними высится крест снадписью золотом «Чаю воскресения мертвых». Это потом уже я узнал, наведя исторические справки, покопавшись в различных источниках («Интернета» еще ведь не было — приходилось ходить в библиотеки, делать запросы), что Павел Александрович Вревский — настоящий герой Крымской (Восточной) войны. Да и не только Крымской. Он принимал активное участие в русско-турецкой кампании конца 20-х — начала 30-х годов XIX столетия, в польской кампании, в войне на Кавказе. Был ранен. Награжден золотой шпагой с надписью «За храбрость», орденом Св.Георгия 4-й степени, отмечен многочисленными другими наградами. Вот что опубликовано в Википедии о П.А. Вревском: «4 июня 1855 г. Вревский представил военному министру докладную записку, в которой, обрисовав положение осаждённого Севастополя и союзников, доказывал необходимость перехода в наступление и предлагал лично идти во главе атакующих батальонов. С содержанием этой записки был ознакомлен Николай I, который, согласившись с доводами Вревского, отправил его в Севастополь с поручением нравственно поддерживать Главнокомандующего князя Горчакова в направлении активных действий против неприятеля. Из неё видно, что он энергично отстаивал и перед Петербургом, и перед князем Горчаковым мысль о переходе в наступление. «Общую атаку для поддержания гарнизона, — писал он, — следуетпред почесть гибельной эвакуации без боя, и мы можем ещё рассчитывать на шансы решительного удара, чтобы заставить неприятеля снять осаду. Только прибытие значительных подкреплений к неприятелю ранее ожидаемых нами могло бы мотивировать отсрочку решительного боя, которого наша храбрая армия горячо желает. Севастополь, эта бочка Данаид, которая поглощает столько средств, вместе с тем и ступка, в которой наши превосходные солдаты толкутся каждый день». Горчаков, однако, полагал «более благоразумным продолжать пассивную защиту до прибытия в Крым ополчений и гренадёрских дивизий». Вревский же находил невозможным оставаться до осени в том тяжком положении, которое Севастополь выдерживал уже 10 месяцев. «Это значило бы, — писал он, — истощать свои собственные силы, ибо Севастополь, даже без усиленного бомбардирования и не считая убыли болезнями, поглощает ежедневно до 250 человек». Следствием было настояние из Петербурга о наступлении, приведшем к неудачному для нас бою на Чёрной речке. Князь Горчаков сам находился на поле сражения, под огнём. Вревский был в его свите, под ним ядром убило лошадь, другое контузило его в голову. Горчаков убеждал его уехать с поля битвы. Вревский отказался. Третье ядро пролетело так близко над головой Вревского, что сорвало с него фуражку, следующее смертельно ранило его в голову. Через несколько минут он скончался, заплатив жизнью за свою веру в успех наступления». Так погиб еще один герой Крымской войны генерал Вревский .Жена его, баронесса Анастасия Вревская, на тридцать с лишним лет пережила своего погибшего мужа. Замуж более не выходила и жила под С.-Петербургом в родовом имении Вревских. Благодаря ее усилиям на могиле П.А. Вревского в Свято-Успенском монастыре была установлена мраморная плита и воздвигнут крест с сохранившейся и доныне надписью. После ее кончины супруги воссоединились, и прах их покоится рядом. Остается только добавить, что на месте сражения на берегу Черной речки в 1905 г. был установлен и доныне сохранившийся пирамидальный обелиск высотой 10 м с надписью «Убиты: генералы Реад, барон Вревский, Веймарн, 66 офицеров, 2273 нижних чина». Это была последняя попытка русских войск заставить неприятеля снять осаду с Севастополя.
Вот так обстоятельства соединили судьбы генерала Вревского, баронессы Вревской с историей крымской земли и ее маленького уголка — Свято-Успенского монастыря, что …
А мне, в утешение, только и осталось, что в память о них написать небольшую балладу о тех далеких, но не забытых событиях, и всенепременно каждый год навещать ихмогилы.
Верность
Памяти генерал-адъютанта
барона А. Вревского, погибшего
в сражении на Черной речке
в 1855г. под Севастополем, и его жены
Анастасии (урожд. княжна Щербатова),
похороненной рядом с мужем
в Св.-Успенском монастыре
под Бахчисараем.
Под Чуфутом, в черном камне,
Две могилы у креста,
Под Чуфутом, в черном камне,
Жизни две, как два листа.
Каждый лист исписан густо
Мелким почерком судьбы,
А вокруг — так пусто, пусто,
Будто не было беды.
Той беды, что всколыхнула
Руси дремлющую стать,
Той войны, что запахнула
Всех в мундиры — погибать
За царя, за Дарданеллы,
И еще Бог весть за что!..
Что же лица ваши белы?
Видно, время подошло?
А в повозке, чуть накрытой,
То ли плача, то ли спя,
Едут двое — лица скрыты
От меня и от тебя.
Едут двое, а за ними —
Только мокрая земля.
Вечной ревностью томимы —
Разлучиться им нельзя.
И пронзительные крики —
Этот вечный стон беды,
И мерцающие блики,
И увядшие сады —
Все смешалось в этом прошлом,
За чертой далеких дней,
Все осталось в этом прошлом
Средь огней, огней, огней!
И блокада, и сраженье
У неведомой реки,Исступленье и паденье,
И солдатские штыки...
…На могиле — черный мрамор,
Руки, свечи, тишина...
А затем лишь — траур, траур.
Тридцать лет — одна вина.
Лик прекрасный в слезной скорби,
Белой скатертью саван:
«Чаю воскресенья мёртвых!» —
Крик последний Небесам.
Под Чуфутом, в черном камне,
Две могилы у креста,
Под Чуфутом, в черном камне,
Жизни две, как два листа...
В этой же главе я хочу представить и еще одну песню, связанную непосредственно с событиями той давней войны.
«Сизая голубка» является этакой небольшой частной зарисовкой о судьбах многих солдат-калек. Ведь именно в ту войну знаменитый врач Пирогов впервые массово применил систему полевой хирургии. Госпитали были развернуты в губернском городе Симферополе. Многие раненые умирали. Только на симферопольском братском кладбище (р-н Петровской балки) похоронены более десяти тысяч нижних чинов. В память об их подвиге рядом с братской могилой недавно была реконструирована часовня. И именно тогда, во время той далекой войны, спасая жизни раненым, доктора начали массово применять методы хирургической ампутации конечностей. А что было после с этими бывшими солдатами — нетрудно догадаться. Участь их незавидна. Вот об этом и песня
.
О солдате, георгиевском кавалере
Сизая голубка, вестница любви,
Да не плачь ты, Любка, друга не зови!
Замело метелью тот последний след,
Не сбылось поверье, а сбылся навет.
Не горит лучина, не прядет рука,
Горькая кручина больно нелегка.
Долюшка солдатская, что его там ждет —
Иль могила братская, иль домой придет?
Сизая голубка, вестница любви,
Да не плачь ты, Любка, друга не зови.
До весенней травушки весточка дойдет,
Поклонится матушке, милой назовет.
Возвратится скоро — крестик на груди,
Да только не опора милый без ноги.
Кавалер Георгия горькую запьет
И с сумою порванной по миру пойдет.
Не сбылось гаданье — ворожеин сон,
Не сберечь рыданье, не удержишь стон.
Сизая голубка улетела прочь,
Поседела Любка — горю не помочь.