СТИХИ

Старый подъезд

Пробило семь... а солнце все печет…

и старый дом на том же старом месте,

такой же, как тогда… и время не течет,

и тот же – вечный – полумрак в подъезде.

Забыть о лете, о жаре, – в леток!

Ты на лету с себя срываешь город,

и сразу же знакомый холодок,

смеясь, ледок тебе сует за ворот

и пробирает – мигом – до костей,

и ты бежишь на голоса гостей

(там кто-то дверь тебе уже открыл),

и ты бежишь, не трогая перил,

и где-то, у последнего витка,

опять спускаешь душу с поводка...

в один прыжок – она уже под сенью

родного потолка – бездумна и легка, –

И дольше века длится воскресенье,

и впереди – века… века… века…

Варианты Осени

1

Давай с тобой сыграем, Осень,

сыграем без единой взятки…

Начнем

и, не спеша, отбросим

от двух столетий – по десятке…

А лучше сразу же полвека,

не мелочась,

отбросим, Осень, –

дорога… пасека… засека…

А это значит – для разбега

у нас опять

полмира, Осень.

Осиный рой, как хор несметный,

гудит о том, что мы бессмертны,

почти о том же

шепот сосен…

А всадник в башлыке абрека

о чем-то нам кричит с Казбека.

О чем?..

Потом его расспросим.

А жеребенок годовалый

(его еще не подковали)

босой резвится на покосе…

Куда же ты уходишь, Осень?!

Ведь впереди еще полмира:

Эдем!.. Аркадия!.. Пальмира!..

2

По палым листьям, как по снегу,

по палым листьям, как по воску,

из леса выкати телегу,

а лучше – легкую повозку

подай, и не проси отчета:

куда? зачем? какого черта

решила я предаться бегу…

Не задавай вопросов, Осень…

начни, начни свою работу –

сбивай по месяцу, по году,

смывай дождем… а первым смой

тот год…

две тысячи восьмой.

3

Что смотришь дикими глазами?!

За все, что вытворяет ветер

С садами, крышами, лесами,

Другие осени в ответе…

Они тут разберутся. Сами.

Все утрясется… А пока мы

Займемся небом… облаками!

Смотри, какие телеса им

Он нагулял – все тот же ветер.

Он там почти неосязаем.

Он только здесь, срываясь с петель,

Творит не ведая, бездумно,

А там – бескровно и бесшумно

И только то, о чем веками

Он на земле всего лишь грезил.

Он и земля – коса и камень,

А там он горд, а там он весел,

А там из белопенных чресел –

Неиссякаемых, бездонных –

К нему несутся косяками

Младенцы, агнцы, купидоны,

Слегка посверкивая глянцем,

К нему – земному оборванцу! –

Чтоб покачал их на ладони…

И он качает их, лаская,

И отпускает в небо с миром.

Ему все небо – мастерская,

Где он творит своих кумиров –

Своих богов, своих героев,

Своих кентавров и лапифов:

И тех, что здесь встречал порою,

И тех, что вычитал из мифов…

И если он земле обуза,

Ответчик, а она истица, –

Там на плечо к нему, как птица,

Слетает муза

(Два профиля на фоне дали,

Как на медали…).

Вообрази: в берете, в блузе,

И по колено в белой лаве,

Он приготовился к облаве

На облака. Он веки сузил…

А это значит?.. Это значит,

Он скоро все переиначит

И переставит, как в музее,

И мы с тобой не зря глазеем…

Смотри! Он начал!

Один –

авралом,

как при шторме,

Законопатил швы и бреши.

Он на большой помешан форме…

Хотя и в малой он успешен.

Как четко проступила группа

Вон там, в углу, на синей плеши…

Смешал он всадников и пеших…

Пока все начерно, все грубо,

Пока… но он уже закончил.

Какая зрелая работа!

И, судя по цепочке гончих,

Это не битва, а охота.

А битва – там, слегка далече:

Фрагмент какой-то странной сечи.

Там и египетский возничий…

Там и возничий из Эллады…

Там даже есть кусок из Зичи, -

Не тот – с коробки шоколада,

А тот, где три названых брата

Внезапной радуются встрече…

От всех столетий по сюжету!

Не зря он странствовал по свету,

Неугомонный…

Там даже мы (в порядке бреда)

В отделе римского портрета,

У той колонны…

Конечно, есть и неудачи,

Есть и провалы, даже – срывы:

Тот белый клок похож на клячу,

Тот – на медузу в час отлива…

А как иначе?

Но где же все леса, все тросы,

Где ярусы, мостки, террасы?!

Что за нелепые вопросы!

Давно ты не смотрела в небо,

Признайся, Осень…

А стоит, стоит приглядеться –

Все это вправду… все от сердца,

А сколько драм, а сколько встреч там…

Смотри – вон там, где свет порезче,

Он из почти готовой вещи

Творит невиданное…

Нечто!..

И будет, будет, чем гордиться

Всей этой сини…

И муза на плече, как птица…

Сирена?... Сирин?...

4

Прекрасно начал,

Кончил крахом,

Не с молотка пошло, а прахом

Все, что слепил он для показа

Почти вселенского размаха.

Всё разметал, всё искалечил.

Смотри, от той античной вазы

В живых остались только плечи…

Но их он тоже смял и скомкал,

Бурча негромко: «Шиш потомкам»…

Чтоб миг спустя опять развлечь нас

Игрою в вечность…

5

Все та же крошечная площадь,

Но победнее и попроще –

Кремлёк, ларёк, пустые баки…

А рядом с баками собаки

Кромсают старую галошу,

А местные – коза и лошадь –

Стоят и смотрят, как зеваки…

У лошади косая челка,

И тени синие на веках,

И взгляд, почти как у девчонки,

У той – из середины века…

А ты не стой без дела, Осень!

Очнись, ударься грудью оземь,

Богатой встань, тряхни мошной,

Осыпь червонцами округу,

А еще лучше – стань княжной,

Той, деревенскою…смешной,
И по-лебяжьи выгни руку…

В толпе идущих с именин
И не желающих расстаться –

Обрывком огненного танца

Просемени…

Просемени…

***

Не случайно, не случайно

Жизнь подбрасывала книги

…Даже те, что мне достались

(С подорожными) от предков,

Те, в которых дед под старость

Делал странные пометки

В виде сердца и креста,

Уцелели… неспроста…

Даже тот – из высшей касты –

Старый том (без первой части),

Очень старый, очень редкий,

Продираясь сквозь напасти,

Сам нашел меня по метке –

Полустертой – на запястье…

Томик в синем коленкоре

Тоже где-то мыкал горе,

Да и тот – в холстине грубой –

Прозябал в сырой халупе

(Кое-где страницы слиплись,

Но имеется экслибрис,

Еле видимый – под лупой)…

Я нашла их на развале,

Благо, сами подозвали…

Все, как дети, все от Бога,

Хорошо, когда их много…

И не надо их считать –

Пусть текут себе потоком, –

Возле дома, у порога

Нет ни дамбы, ни щита…

Как в театре – перед рампой –

Выступает в свете лампы

Весь их блеск… и нищета.

А когда меня не станет,

Кто-то плотно сдвинет ставни,

И никто не потревожит

Даже взглядом… невзначай

Корешков, страниц, обложек…

(Чтобы их убить, не надо

Ни огня, ни палача…)

Стой, прислушайся, прохожий,

То не вой бездомных кошек, –

Книги плачут по ночам…

Что-то чуют

Сердцем... кожей…

Городу

Откуда гром? Откуда град?

Ты хочешь знать, кто виноват –

Дракон или Кащей?..

А мне важнее во сто крат:

Куда? В какую щель

Ушли – под этот адский треск –

Твой азиатский аромат?

Твой европейский блеск?

И почему он вдруг умолк –

Тот легкий уличный шумок?

И отчего, почти за час

По одному, сквозь тайный лаз

Ушли и люди –

Те, кто знал,

Какой была твоя весна.

И где она – твоя казна,

Твой золотой запас?..

Молчишь?.. Не знаешь.

Ну и пусть!

Да я и так – вслепую –

Тебе сыграю – наизусть –

Твою весну… любую!

Любой твой дом, любой твой сад,

Всего тебя – сто лет назад –

Могу прочесть, закрыв глаза…

Молчишь… Твой околоток пуст,

Дворы твои глухи…

И так светло под эту грусть

Идут, идут стихи…

***

В том городе старом,

Где все было даром,

Где все было даром…

Тот душистый, тот вечерний –

Золотой, с узорной чернью,

С легким шелестом речей,

С мерным шарканьем по плитам –

Тот, порхающий над бытом,

Город бедных богачей…

Вечный город, вечно пьяных

От вина, воды и соков,

Город звуков фортепьянных,

Выбегающих из окон,

Разодетый, как к премьере,

И в посаде, и на Верэ, –

Ныне, тихий и покорный,

В новом городе – Игорном –

Он, как птица из Нагорной,

Лишь Господь его питает…

Всеми брошенный, отпетый –

Старый город, город-гетто

Погибает…

Погибает…

***

Кушак потуже затянув,

Казенный прихватив сотейник,

Мне книги так и не вернув,

Ушел из города Затейник…

А ведь, бывало, только свистни,

Бывало, только позови,

И он – бессменный массовик –

Уже витийствует на тризне.

Всегда и всюду поспевал –

То хоронил, то правил бал,

То тихо звякал бубенцами…

На той неделе он пропал,

Бесследно канул. Весь. С концами.

А зря… Новейшие Аттилы

Ему бы золотом платили…

Не то, что мы…

Не в этом суть…

Ушел из города Затейник,

Отправился в далекий путь,

Не из-за денег…

Нет…

Отнюдь…

***

Кто-то в разгар поминального пира

Голос свой пробует – слышен ли в гаме?

А кто-то все ставит и ставит Шекспира,

Чаще всего – это Лир… или Гамлет?

А эти, а эти, совсем уж отпетые,

Тихие, бледные, плохо одетые –

Эти упрямо, в любую погоду

Заняты тем, что спасают породу:

Мальчика с бабочкой…

Девочку с бантом…

Спасают не пищей, белками богатой, –

Спасают пластинкой с поблекшим бельканто,

Спасают травою, рекою, закатом,

И учат, как ямб отличать от хорея…

А мимо плывет, как последний корабль,

Город, который дарил, не жалея…

И сам же ограбил.

***

Загонит скука, и тоска заест, –

нет никого из прошлого потока…

о чем-то вразнобой стрекочет у порога –

как в Доме творчества – очередной заезд.

Знакомых нет… но пристань и прибой

тебя волной приветствуют при встрече

и на другом – уже чужом – наречье

пытаются поговорить с тобой…

Тень от листвы и солнечные пятна –

те тоже говорят,

и тоже непонятно…

Невнятен мир… но нечего грешить –

невнятен мир, но ты еще не в нетях,

ты на свету, ты все еще на свете,

и более того:

тебе дано пожить

на том же пятачке,

как на другой

планете…

***

На суденышке, на утлом

Плыли с ветром мы попутным,

Без помех, как на корвете,

Прямо в рай, но этот ветер

Все напутал…

Donnerwetter!

Сами тоже хороши!

Как могли мы не заметить,

Что не те нам звезды светят!

Замечтались тут – в тиши!

Капитан чадит на ладан,

Боцман латан-перелатан,

И вдобавок, кок-расстрига,

Чтобы не было забот,

Все поваренные книги

Разом выбросил за борт,

И несет, несет нас черт

Прямо в пекло, прямо в порт.

Что с того, что порт богат?

Снова в город?! Снова в ад?

Не за этим плыли вдаль мы…

Обещали остров с пальмой!

Поворачивай назад!

Ничего от них не надо,

На носу у нас Паллада

(Боевая наша ростра!), –

Мы себе добудем остров!

Ну, а если не найдем,

Чем суденышко не дом?

Чем каюты не палаты?..

Ну, а с ветром мы поладим –

Да и чем он страшен, ветер?

Мы поладим даже с этим

Окаянным,

Вечно пьяным…

Океаном. Океаном…

Верийский базар

Такой же восточный и пышный?

Такой же пахучий и пестрый? –

Как весело, память, как хищно

Ты раздуваешь ноздри!

Обнюхай его, обрыскай –

Он – прежний? Он – наш? Верийский?

На ощупь – на слух – на пробу?

А впрочем, не надо ответа –

Еловая лапка укропа

Пахнет свежо и остро…

И долго еще… до рассвета

Мы будем едины, как сестры –

Сиамские сестры в утробе

Давно отшумевшего лета…

Паук

Ранним утром, на заре,

На невидимом шнуре,

На шнуре с большим запасом,

Надо мной паук завис

Ватерпасом…

С виду прост, на спинке крест.

Может, не из этих мест?

Может, послан кем-то свыше –

Кто-то хочет там услышать

Обо мне благую весть:

«Все в порядке, Ваша честь,

Ясно и без ставки очной –

Тот же сдвиг на датской почве,

Тот же старый детский бред –

Связь времен на Верхней Верэ, –

Перемен особых нет…

Крен все тот же –

Я проверил…»

Отстучал свое и замер,

Лапки подобрал и млеет –

Исподлобья муху клеит

Подобревшими глазами…

Из цикла«Финалы»

***

…Все ясней и ближе дали

И дорожка межевая…

Все, что книги нагадали,

Оживает… оживает –

Не видением, не бликом,

Не во сне, а во плоти –

В чьих-то лицах, в чьих-то ликах,

В чьих-то шепотах и криках:

“А теперь, давай,

плати!”

***

…Чуши отъявленной не городите:

Мол, время, мол, старость,

Мол, что с нами сталось…

А просто представьте: вы снова стоите

У зеркала смеха в пустом Муштаиде, –

Смешно вам и странно, но знаете точно:

Все это – неправда,

Все это – нарочно…

***

…Что за крики за оградой?

Там кому-то явно рады…

Добрый шум… Не от него ли

Сад очнулся от неволи?

Даже слива разогнулась,

И черешня – заодно…

Слушай, выгляни в окно,

Может, молодость вернулась?!

***

…То вдруг – реверс,

То вдруг – аверс,

А теперь ребром вдруг встала…

Жизнь! От вечных твоих каверз

Я устала…

Я устала…

…Но как ветер дальних странствий,

Все сильнее с каждым годом

Ощущение пространства –

За последним поворотом…

***

…Ах, как быстро расходится осень –

По деревьям, оврагам, откосам,

Сколько надо успеть до зимы,

Чтоб весной не дойти до сумы...

Только я за минувшее лето

Так в себе раздразнила поэта,

Что попробуй теперь,

уйми...

***

…Заранее открою тебе карты:

Снег выпадет, как в детстве, – в январе,

И тихо затаится во дворе –

Такой же, как тогда…

Не тающий до марта…

***

…Слезу незваную утри,

Прости обиды,

Они не знают, что у нас внутри,

Чем мы набиты…

Да и зачем им это знать,

Да и зачем им зря гадать

(Таким колючим):

Когда и с кем был уговор?

Кто нас завёл? И у кого

Хранится ключик?..

***

…Придут и все тут поменяют,

Разворотят киркой и ломом, –

Какое дело до меня им…

До чьей-то грусти по былому…

***

…Перед домом дерево срубили…

– Ну, срубили… экая беда…

– Перед домом дерево убили!

Дерево убили…

На-всег-да.

***

…Я на койке? Я в постели?

Дом ли это? Госпиталь?

Ноги целы… руки целы…

Слава тебе, Господи…

В страхе – тихо – не дыша:

А душа! Жива душа?!..

***

…Чтобы тоска жила века,

Боль не пропала даром –

«Хранить не в полости мехов,

А только в емкости стихов…»

Да и надежнее пока

Не выдумано тары…

***

…Все это очень хорошо…

Но еще лучше, мой дружок,

Отдав Всевышнему должок,

Поставить чашечку на блюдце,

Опять перечитать стишок

И сигаретой затянуться

В последний раз – на посошок…

Уйти в себя…

И не вернуться.

После....

Человек отошел на тот свет,

За собою не выключив свет,

Навязавшийся с детства мотив

До конца так и не раскрутив,

И не зная, что жизнь тщета –

Маета… суета сует...

И идут, и идут счета

К человеку, которого нет…

Тихо щелкнул дверной щиток –

И влетают, как пчелы в леток:

Пара писем, открыток чета,

А за ними – счета… счета…

Это сколько же он задолжал

Маете, суете, миражам?!

Это сколько же он обещал

Перевалам… закатам… вещам?!

***

Лесная птица! В городе… Откуда?

Во все глаза, как на восьмое чудо,

Уставился на городской орех

Наш бедный сад, отвыкший от потех.

И вправду, чудо, грех не подивиться –

Стоит орех, а на орехе птица

Помахивает веером хвоста…

А ты Вермеером –

без кисти и холста –

Уже успел уютно притулиться

У краешка окна…

Окно… почти мольберт,

А балахон и бархатный берет

В такое пекло лишь дурак наденет…

Для сходства – полного – слегка убавим свет,

К цветам добавим парочку гардений,

Пусть смотрят в зеркало (ему почти сто лет),

А пол и так…

весь шахматный…

от тени…

***

…Небо вскинет брови чаек

И в упор не замечает

Взглядов моря…

Может, дело в старой ссоре,

Может, небо просто слепо

(Море в нем души не чает),

Может, тем же отвечает,

Но скрывает.

Ну, а чайки –

Эти вскинутые бровки –

лишь уловки?..

***

Когда одна бродячая душа

Встречается с другой – бездомной и бродячей –

В забитой досками, людьми забытой даче

Или в тени лесного шалаша,

А то и вовсе – под открытом небом,

То делятся они отнюдь не хлебом,

Не связками сушеных слив и груш,

Не адресами городских котелен,

Где их – озябших – ждут тепло и сушь, –

А тайным списком постоялых душ,

Еще живущих в человечьем теле…

Чем ночь черней, тем четче и ясней,

Закрыв глаза, я слышу в полусне,

Как шепчутся в душе чужие души,

Огонь разводят и одежду сушат,

Подбрасывают хворосту в костер

И травяной заваривают сбор,

Чтоб не уснуть, – покрепче и погуще…

И долго-долго мне на сон грядущий

Несут, несут

свой несусветный

вздор…

Из цикла «Ржавый желоб»

***

Чем глубже тишина, тем явственнее желоб,

тем горше смысл его обид и жалоб:

и осень нынче выдалась тяжелой,

и эта жизнь его вконец дожала,

и сыт он непогодами по горло,

осталась капля, чтоб дойти до точки…

А там, внизу, дойдя до края бочки,

стоит вода, не двигаясь, покорно,

и вверх глядит зелеными зрачками:

вот-вот он каплю выронит, как камень,

вот-вот он снова сделает ей больно!..

Юность

Зажжены все лампы в доме,

на диване – Вальтер Скотт.

Дом мурлычет, дом в истоме,

кажется, что дом вот-вот

весь потянется, как кот…

Блюз звучит не слишком громко,

в самый раз… чтоб, не спеша,

поблуждать по тем потемкам,

где в тиши – глухой и емкой –

невидимкой, незнакомкой

крепко спит твоя душа…

И не знать, что этот вечер

кем-то крестиком помечен,

и не знать, что кто-то втайне

все заранее решил…

Прежде, чем назад вернуться,

ненароком оглянуться…

и в отсеке – самом дальнем –

в тех потемках, в той глуши

уловить вдруг очертанье

пробудившейся души.

***

…Ты помнишь, как тогда, –

Еще не зная неба,

Попав на Пятое,

Где ты ни разу не был, –

Ты вдруг решил:

Оно всему предел!

Поверив первым же,

Почти случайным звукам,

Ты лестницу витую проглядел,

Ты время проморгал,

Ты свой удел профукал…

А мог быть и повыше твой шесток, –

Ведь в этот самый час

Давали на Шестом

Прелюдии и фуги…

Дымок

Протанцевал чечетку с огоньком,

Затем морским прогарцевал коньком,

Немного постоял, подумал малость,

Решил, что надо бить на жалость, –

Стал лебедем, отбившимся от стаи,

И перегнул,

Чуть было не растаял, –

Но сразу понял: что-то тут не так,

И медленно собрал себя в кулак.

И стал он на мгновенье не дымком,

А ядовитым, маленьким грибком,

Точь-в-точь, как тот – с урановым подолом, –

И над золой завис, как над атоллом…

Дымок или Дамокл?!

И все ж конец был добрым

И словно бы заранее решенным –

Дымок вдруг обзавелся капюшоном

И в воздухе застыл очковой коброй,

Та – в свой черед – прикинулась веревкой,

И в тот же миг по ней легко и ловко

Факир (невидимый) взобрался до небес –

Хлопок, другой… и наш дымок

исчез…

И стало в воздухе

Морознее и тише.

Мы ждали.

Зря…

Он на поклон

Не вышел.

Подсолнух

– Немая сцена из Эсхила?

– Из чеховской скорее драмы…

В саду, за изгородью хилой,

В саду с осенними дарами,

В траве, усохшей и тернистой,

Подсолнух, черный и зернистый

(По целой пригоршне на брата!),

Стоит, как солнце при затменье

Или часы без циферблата

В людьми покинутом именье.

Стоит и смотрит. Без боязни.

Моля о милости…

о казни…

К крепости Кер-Оглы

Об этом говорили горы

И в городе шли разговоры…

А нам казалось: «Чушь! Нелепость!

Ну, как такое может сбыться?..»

Сбылось. Всю ночь кричали птицы

О том, что умер старый эпос

(Не то в корчме, не то в больнице),

Забрав с собой все небылицы,

Все флаги, битвы и потехи…

И ветер в тот же вечер, Крепость,

С тебя сорвал его доспехи…

…А что касается абрека,

Который три минувших века

В тебе спасался от ареста,

То он злодей… но странной масти –

Не ждет вестей, не жаждет мести.

Неопалимее асбеста,

Он здесь почти что гений места,

Его уже не ищут власти…

Ты отпусти его, пусть выйдет

И в небо разрядит обойму.

Он никогда не будет пойман, –

Его уже никто не видит,

Никто не помнит…

Минуя почту и аптеку,

Одетый, как старинный воин,

Он побредет – не в рай… не в Мекку,

А, как положено абреку,

В наш старый лес…

Еще живой он…

Из цикла ”Детство”

Коджорский лес

– Если тропы не найдешь покороче,

И если во мне ты заблудишься к ночи,

И станут заманивать, злить и морочить

Игрою в ловитки, гляделки и жмурки

То красные свитки, то черные бурки,

И если, вблизи от тебя, отрешенно

Пройдет прокаженный в плаще с капюшоном,

А деревенский умалишенный

Коснется ладонью, холодной и липкой,

И огорошит беззубой улыбкой,

А в полночь почудится шелест змеи, –

Не бойся, не вздрагивай, – это с в о и…

– А где же чужие?

– Придут… непременно…

И будут пугать… но немного иначе –

Не с полной отдачей…

Не так вдохновенно…

Домовой

Весь как птичка-невеличка,

Но при этом, по привычке,

На меня он смотрит снизу

Свысока…

Он когда-то был не промах,

Жил в конюшнях, как в хоромах,

И ночами путал гривы

Рысакам…

Вылезает из-под пола,

Словно мышь,

Тихо шепчет мне: “Паола,

Ты не спишь?..”

Я опять прикинусь спящей,

Он опять полезет в ящик, –

И пусть делает, что хочет, –

Правит, чиркает, хохочет…

Я тетрадь не отниму,

Шума я не подниму, –

Я ведь знаю, как тут страшно…

Одному…

Элегия

Все они там…

Все равны и безгрешны –

И тот, кто по жизни прошелся неспешно,

И тот, кто пронесся в веселии бурном,

И тот, кто свой срок, как чечетку, отцокал, –

Все они там, где из мраморной урны

Саван веками стекает на цоколь…

Ни света не видят,

Ни сны им не снятся,

Равны… недвижимы…

Но все же разнятся…

И тот, кто ушел до паденья режима,

По-прежнему верит, что он нерушимый…

Тифлису

Сегодня солнце прямо с крыш

Ведет огонь по окнам,

И город снова ржав и рыж,

Местами даже огнен,

Сегодня весь он по тебе –

Осеннему – подогнан.

И если сам ты где-то здесь,

Подай мне знак – ковры развесь,

Трамваем ранним проскрипи,

Пошарь, поройся, поскреби

По чердакам, по стокам

И подмигни: тут что-то есть…

А, значит, ты не вышел – весь…

Она еще жива, та смесь –

Европы и Востока!..

Еще остались с той поры

До дыр протертые ковры, –

За чем же дело стало?!

Сорвись – под занавес – с горы,

Придумай что-нибудь, соври,

И вместе с осенью гори –

До полного финала!

Хронос

Я даже знаю, где его привал…

Я даже знаю, сколько он заначил

И сколько утаил, а говоря иначе,

У прошлого (себя же!) своровал…

Чтобы остатками иного бытия

Подкармливать –

Таких, как ты и я…

Бери, мой друг, и нечего краснеть, –

Без спросу шарить по его карманам

Разрешено сластенам и гурманам.

Да и кому нужна вся эта снедь –

Кусочки вечности… веков и дней обрезки?..

По правде говоря, их и делить то не с кем…

Их надо смаковать, любовно и подолгу…

Становится тепло… теплее… горячо!

Вокруг все та же жизнь, а ты в ней ни при чем,

Ты где-то за углом болтаешь без умолку,

И в мыслях нет: домой не опоздать!

Там хорошо, там все тебе под стать,

Там жизнь легка,

Там смерти ждут…

как елку.

***

Они приходят, не стучась,

к тем, кто подслушал в ранний час

их пересуды о былом,

их шепотки и толки,

и тайный взял у них заём…

Сегодня ночью о твоем

они шептались долге…

Войдут, печальны и строги,

а за душою – ни строки

в ответ на взгляд их колкий…

Их в этот раз уже не счесть…

Душа!.. Отдай им все, что есть –

там… на последней полке…

На Пасху

Неужто вправду убыстрилось Время?

За год почти не пожелтела верба –

Ее живой я бросила в костер…

Но если так продолжится и впредь,

То, может быть, когда-нибудь… в грядущем

Наступит век длиной в одну неделю,

Всего одну – но долгую – Страстную,

А век последний будет длиться день –

Один лишь день, но весь в цвету, весенний…

Всего один… последний…

Воскресенье…