29 марта 2024  15:16 Добро пожаловать к нам на сайт!

Литературно-исторический журнал

ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 49 июнь 2017

Крымские узоры 

 

 

Лидия Огурцова

 

 

Лидия Огурцова Поэт, прозаик, психолог. Родилась в 1957 году в г. Белополье Сумской области. Окончила Полтавский государственный педагогический университет им. В.Г. Короленко. С 1963 года живёт в Крыму. Член Союза писателей и Союза журналистов России, Национального союза писателей Украины. Заслуженный работник культуры Крыма. Лауреат Литературных премий, в том числе Премии Автономной Республики Крым, Всероссийской литературной премии им. Николая Гумилёва. Возглавляла молодёжный журнал «АЛЫЕ ПАРУСА», газету «Целительная сила». С 2005 по 2015 год учредитель и главный редактор журнала «Литературный детский мир». Автор более двадцати изданных книг, в том числе: «Девочка и дельфин», «Серебряная нить», «Следы на песке», «Про манную кашу и девочку Наташу», «Страна Пухляндия», «Путешествие Даши по волшебному Крыму», «Волшебная страна», «Звёздная капель», «Мишуткина азбука», «Изумрудная скрижаль», «Циферблат», «Подарок из прошлого», «Непоседы», «Принцесса Жемчужинка», «Ночь на Ивана Купала», «По краешку любви», «Добрые сказки», «На что похоже солнышко», «Чудесная песенка», «Подари улыбку мне», «История человека с харизмой». Печаталась в литературных сборниках России, Крыма и Украины: «Крымские чудеса», альманах «Поэтическая карта Крыма», «Polus-Крым», «Рабочие тетради по «Культуре добрососедства» для учащихся 2-8 классов», «Хрестоматия для детей среднего и старшего дошкольного возраста «Читаем вместе»», «Многоцветие имен», Альманах «Скифия-2012», «Корнейчуковская премия», «Ах, если бы...», «Сказочный Крым», Антология «Крым в поэзии», «Пегас», «Орлёнок», «Библиотека современной прозы» том 4, «Времена года», Хрестоматия «Созвездие Детства», «Волшебное зеркало», «Екатерининская миля», «Писатель года» и др. В журналах: «Севастополь», «Брега Тавриды», «Алые паруса», «Крымский альманах Личность», «Литературный детский мир», «Склянка часу», «Крым», «Дошкольное образование», «Роман-газета», «Чайка», «Дошкольная Уфа», «Современный детский сад», «Литературная Феодосия», «Звёздочка наша», «Простоквашино», «Золотой Пегас», «Мурзилка» и др.

Материал подготовлен редактором раздела

«Крымские узоры» Мариной Матвеевой

 

История человека с харизмой

 

Есть люди, приближаясь к которым ты вдруг ощущаешь, как подпадаешь под влияние их животного магнетизма, необъяснимой сексуальной лучистости. Тебя неудержимо тянет к этому человеку. Тебе кажется, что рядом с ним ты становишься лучше, ярче, привлекательней. Искришься, заряжаешься его идеями, настроением. Харизма ли это или ещё какая загадка природы, но покидать этого человека тебе не хочется. А удалившись от него, ты ещё долго ностальгируешь по утраченному ощущению наполнености и жизненности, постепенно затухающему в твоих чувствах.

Таким был Лев Харкин. Его крестьянское, будто побитое оспой лицо, невыразительные глаза, широкий мясистый нос – не впечатляли… Но стоило ему заговорить – и он «включался». Загорался, как лампочка в коридоре коммунальной квартиры, которая по ночам собирает свиту из бабочек и комаров, бьющихся о стекло её харизматичной лучистости. С годами лампочка обрастает пылью, но, по-прежнему, призывно подмигивает своему восторженному окружению.

В студенческие годы, будучи комсоргом университета, Лев Харкин обожал командовать и распределять. Он замирал, вслушиваясь в слова благодарности, ловил заискивающие взгляды товарищей, не выносил нытиков и легко забывал свои торжественные обещания. С женщинами Лёвушка был подчёркнуто любезен, не упускал возможности покрасоваться и, чтобы завоевать их симпатию, до неприличия заваливал комплиментами.

На пятом курсе он влюбился в Нельку. Неля Гальперина была красавицей: миниатюрная стройная шатенка, грудь высокая, полная. Как говорят евреи: «Есть чем дышать». Коса толстая, до пояса. Кавалеров было не меряно. Она всем отказывала.

– Цены себе не сложит, – шушукались соседки по общежитию.

Харкин три дня из комнаты не выходил после того, как она ему отказала. Лежал на диване, отвернувшись к стене. Курил. На тумбочке гора окурков.

Через полгода Нелька вышла замуж за армянина, уехала с ним в Армению. Там муж её поколачивать начал. Через три года она вернулась. Харкин к тому времени бросил курить и женился.

Как уж в небесной канцелярии составляли его гороскоп – не знаю, только его жену звали тоже Неля, по характеру была она тихая, покладистая, немного грузная, с большими глазами и влажным взглядом. Не в пример Гальпериной, на предложение выйти замуж согласилась сразу.

Папа новоиспечённой жены ходил в партийных руководителях, дочку свою любил и после свадьбы обеспечил зятя квартирой и должностью декана факультета филиала преуспевающего столичного вуза.

К семейной жизни Лёвушка был требовательным. Дарил Неле своё присутствие, иногда брал с собой на мероприятия, при этом считал её недалёкой курицей-наседкой из подотряда идеальных жён.

«Недалёкая» Неля терпела его окрики и многочисленные измены, но, как воспитанная девочка, сор из избы не выносила, обожала печь вкусное печенье и принимать гостей. В сущности, она была мечтательницей. Считала, что муж – это «надёжное плечо», что у каждого человека должны быть верные друзья, а родители для того и существуют, чтобы приходить на помощь детям в нужное время.

– Чем больше я сделаю добра, тем больше мне возвратится, а зло, которое рядом, – учит жить, – говорила она подружкам.

Те фыркали, посмеивались, но Нельку любили и не возражали.

На третьем году замужества Неля родила мальчика и ещё больше поправилась. Но, как ни странно, полнота её не портила, и выглядела Неля свежо и уютно.

«Надёжное плечо» гостей в дом не приглашал, а если приходили Нелины друзья-однокурсники, устраивал жене разборки со сценами ревности.

– Всем мужикам только одно и надо, – успокаивала Нелю соседка Оля, которая успела дважды сходить замуж и обзавестись детьми. – А ревнуют они от неуверенности в себе. Мужчина – создание нежное. Боль он не переносит, от крови в обморок падает, температура выше 37 градусов поднимется – ему уже худо. В младенчестве – животиком мается, в старости – умереть раньше норовит. В общем, вещь хрупкая, ненадёжная. Какая из него «стена»? Так, штакетничек. И тот от ветра шатается.

После таких разговоров Неле становилось ещё тоскливее. Кончилось тем, что она записалась на приём к психологу.

Психолог слушал всё то, что давно уже готово было выплеснуться из Нелиного подсознания, а Неля хлюпала носом, вытирала слёзы и не могла остановиться:

– Родители говорили: жить надо по правилам, по инструкции – тогда не будут падать самолёты, и все будут счастливы. Лёвушка ждёт тепла, уюта, кормёжки с пирожками, холодцом и салатом «Оливье» по праздникам. Он хочет, чтобы всё крутилось вокруг него, вокруг его здоровья, работы, чувств… Но у меня тоже есть чувства! А ему наплевать. Он приходит и уходит, когда захочет. Я просто вывалилась из жизни. Подруги шушукаются о Лёвушкиных изменах, родители меня жалеют.

Психолог говорил о том, что сложнее всего полюбить себя, что если ты себя не любишь, то и другие будут относиться к тебе с пренебрежением.

Неля слушала его и думала: а стоит ли стучаться в закрытую дверь?

Лечение у психолога помогло. Незаметно для себя она переключилась на сериалы, погрузилась в чужие страсти, представляя себя то одной, то другой героиней. Гости уже не приходили, а подруги отошли в свою, насыщенную яркими эмоциями жизнь.

Сын подрос, у него были такие же влажные глаза и тихий нрав, как у Нели. Лёвушкины отлучки не волновали. Жизнь казалась правильной и размеренной.

Однажды в каком-то сериале Неля услышала фразу, которую сделала своим девизом. Теперь, просыпаясь, она задавала себе вопрос: «Собираюсь ли я поверить всему тому, что скажут обо мне дураки сегодня?» Гордо отвечала себе: «Нет» – и отправлялась на кухню готовить Лёвушке завтрак.

Лёвушка, к тому времени уже немного поседевший и раздавшийся в плечах, самозабвенно руководил филиалом, оставляя неизгладимый след в сердцах студентов.

Работа Харкину нравилась. Барышни бежали на лекции по социологии с горящими глазами и замирающим сердцем. Говорил Лёвушка хорошо, вещая о незабвенном и общенародном. Его идеи проникали в неокрепшие умы, заряжали неискушенных слушателей его настроением и звали за собой на баррикады.

Галантный. Порывистый. С обволакивающим голосом и неизменной харизмой, он был самым лучшим начальником для влюблённых в него аспиранток. Юные девы трепетали, а их сердечные импульсы плыли навстречу обожаемому кумиру.

По ночам восторженные барышни писали на форумах в Интернете о божественной манере говорить и обаянии настоящего мужчины. Писали про лицо гения, умные глаза и выпуклость в нужном месте. А потом долго предавались эротическим фантазиям на тему: «Волю первую твою я исполню, как свою».

Харкин делал вид, что не знает о существовании своих поклонниц. Но его морщинистый лоб тут же разглаживался, когда он вчитывался в их Интернет-послания или ловил подслушанное ненароком признание в любви. В такие минуты лицо его светилось благостно, и он милостиво позволял откровенничать о собственной незаурядности.

Диана влюбилась в него сразу и бесповоротно. Она приходила на лекции по социологии, чтобы увидеть своё божество. Она дышала одним воздухом с «лучшим мужчиной на земле», потирала вспотевшие ладони и смотрела на него затуманенным взором.

– У каждого в голове своя марихуана, – философствовала её подружка Настя, писавшая вместе с Дианой диссертацию у Харкина. – Ну, что ты в нём нашла? Все девчонки как сумасшедшие стали: «Ах, Харкин! Ах, Лев Львович!»

– Ты глупая, Настёна! Ничто так не возбуждает женщину в мужчине как ум. А Лёвушка умный! – отвечала влюблённая Диана, лихорадочно собираясь на лекцию.

По ночам, ворочаясь, юная аспирантка представляла Лёвушку то пророком в мантии с посохом, то монархом, вершащим судьбы человечества. Она готова была бежать по первому его зову, жутко ревновала к каждой студентке, тосковала – и тогда думала о самоубийстве из-за несчастной любви.

– Как можно думать про такое? – возмущалась Настя, когда Диана, одурев от собственных фантазий, откровенничала с подругой.

– Ты не понимаешь, какой он умный и замечательный! Когда он говорит, у меня по спине мурашки бегают и ладошки мокрыми становятся. А глаза… Ты видела его глаза?

– Глаза как глаза: серые и прищуренные, – отвечала Настя. – Умный, но не красавец и женатый в придачу! Я, например, замуж хочу! Поэтому с женатым ни-ни.

– Он разведётся. И потом, я не могу без него!

Настя проникалась сочувствием к несчастной любви Дианы. Вздыхала и вспоминала о своих неудачах на любовном поприще.

– Джозеф в любви полгода мне объяснялся – и свалил. А гэбэшник, с которым на сайте познакомилась, сразу в постель потащил, – горестно перечисляла Настя свои беды. – Нет, я не против. Он хоть и слабоват по мужской части, но мне понравился. Только вот язычок мой дурной… Когда он фотки бывших кралей в ноутбуке показывал, я возьми и скажи: «За что они тебя любят? Наверное, за деньги». А что? Я правду сказала! Маленький, лысый, в очках. Он в первый же день меня по магазинам своим повёз. Так и возил из одного в другой. Хвастался. А потом, когда в ресторане ужинали, пачку денег вытащил. Ну, я и брякнула про любовь за деньги. Обиделся, наверное. Второй день не звонит… Предлагал с ним на Кипр поехать. Я отказалась. Светка говорит: дура. Может, и дура, но я так не могу. Сначала я должна узнать мужчину. Пусть поухаживает: цветы, конфеты, то-сё. А он сразу на Кипр! И почему мне так не везёт?

Диана слушала вполуха, кивала и думала о своём. Каждый день, отправляясь в университет, она жила предвкушением встречи. Она любила возвышенно и проникновенно.

Лёвушка Диану не замечал. Так ей казалось. Но однажды на очередном семинаре, проходившем в местном санатории, когда все доклады были уже прочитаны, выступающие по достоинству оценены, когда уже было съедено и выпито всё положенное и неположенное по такому случаю, Харкин позвонил Диане.

Всё случилось в её комнате в отсутствие загулявшей соседки. Харкин был быстр и нежен. Но Диана, так долго ожидавшая любовной феерии, ничего не почувствовала. Ни лицо гения, ни умные глаза, ни выпуклость в нужном месте не помогли. Чуда не произошло. Ожидание любви оказалось приятнее самого акта. Через полчаса он ушёл, а Диана ещё долго прятала в подушку пылающее то ли от стыда, то ли от обиды лицо.

В следующее воскресенье Харкин пригласил Диану на дачу. Она завелась от первого поцелуя, пытаясь произвести на Лёвушку хорошее впечатление, была нежной и раскованной.

Теперь Лёвушка брал Диану на все выездные конференции. Поручая ей массу дел, покрикивал, если она что-то не успевала, навязывал свой порядок, был требователен, а порою жесток.

– Что у тебя с лицом? – раздражался Харкин, увидев набежавшие слёзы. – Давай, давай, шевели мозгами…

Диана видела, что основная жизнь Лёвушки сосредоточена под прицелами сотен глаз. Оставшись наедине с ней, он сдувался, терял жизненную силу, бьющую через край ещё час назад. Их встречи становились короче. Диана чувствовала себя несчастной и одинокой.

– Он говорит, что любит, но я ему не верю, – доверчиво делилась Диана с подругой. – Я могла бы раствориться в нём, дышать им. Быть для него прислугой, мамочкой, любовницей. Я так люблю его тело, люблю его запах. Я люблю гладить его волосы, целовать его в самых неожиданных местах. А он… Мы встречаемся, если у него появится свободное время. Разве это любовь? Любят всегда: утром, днём, вечером. Любят в горе и в радости, красивую и не очень. После наших встреч его любовный пульс замирает, он уходит в работу. Он дарит своё время, улыбки, слова всем, кроме меня. Со мною он хмур, сдержан, раздражителен. Он рядом, но его нет. Его мысли, желания так далеки от меня. Рядом только тело. Такое знакомое и такое чужое…

Начиная говорить, Диана волновалась, размахивала руками и принималась есть всё подряд. Потом вдруг останавливалась, смотрела на пустую тарелку и огорчалась:

– Зачем я всё это съела?

Через минуту всё повторялось, и в раковине появлялась очередная порция тарелок.

– Говорят, люди придумывают для себя сказки, а потом не знают, как от них избавиться, – успокаивала Диану Настя. – Ты выдумала своего Харкина и влюбилась в то, что придумала. Ты готова ему служить, и ему это нравится. Он влюблён в себя до неприличия, до щенячьего визга. Всё, что он делает, он делает во имя любви к себе.

– Нет, Настя, нет! Лёвушка не такой!.. У него много врагов, ему все завидуют.

Ему действительно завидовали. Особенно коллеги.

В последнее время Харкин стал жёстче. Больше критиковал, ввязывался в авантюры. Его львиный рык обижал врагов, а ещё больше друзей, которые после очередной Лёвиной «нескладушки» переходили в разряд «бывших». Они-то и придумали для него прозвище – «Его Левичество».

Лёвушка так и не научился дружить и прощать. Подчинённые его побаивались, оппоненты ненавидели, были и такие, кто загадочно отмалчивался, приберегая раздражение и обиду для более отдалённого случая, но никто из «бывших» не остался равнодушным к его харизматичной персоне.

К сорока годам Лев Харкин подался в депутаты и благодаря тестю прошёл в горсовет. Работа чиновником имела свои достоинства и недостатки, но несмотря на недостатки достоинств оказалось больше. Лёва купил загородный дом, японскую машину «Хонда», завёл персонального водителя Володю, покладистого и улыбчивого, получил участок у моря и почувствовал себя, ну, если не царём жизни, то состоявшейся персоной.

– Кто я и кто они? – патетически восклицал он, обращаясь к водителю, бесстрастно крутящему баранку хозяйского автомобиля. – Они винтики. Серая масса, тесто в кастрюле истории.

Володя больше слушал, поддакивал, рассказывал сальные анекдоты и не мучился нравственными вопросами. Лишь в редкие минуты откровенничал, жалуясь хозяину на семейную жизнь:

– Я как ослик, который ходит по кругу. Всегда мечтал, чтобы жена меня любила. Чтобы не сидела дома, как клуша. Говорю ей: «Иди работать!» А ей никакая работа не нравится, ко всему придирается. Десять лет как женаты. Дома сидит. Меня никуда не пускает и со мной не идёт. Говорю: «Поедем к брату!». Она: «Тебе что, дома работы мало? Нечем заняться?» Я хочу отдохнуть, с друзьями поговорить! Она мои желания в грош ни ставит. Чуть что – истерику закатывает…

– Каждый баран должен носить свои рога, – изрекал Лев Львович и прикрывал глаза, погружаясь в свои мысли.

Страна жила в постоянном ожидании перемен, расцветала предвыборными агитплакатами. Политики перебежками меняли цветовую ориентацию, выбрасывали в прессу очередную порцию компромата, сосредоточившись только на «цене вопроса».

Харкин втянулся в политические бега. За год сменил две партии, растерял часть электората, в последний момент вскочил в нужный ему список кандидатов и получил место в парламенте.

Он не считал политику делом грязным. И больше любил формулировку: «Цель оправдывает средства».

– Важен не процесс, а результат, – внушал он подросшему сыну. – Дурак не тот, кто на крыше сеет, а тот, кто ему помогает.

Политика для Лёвушки была дворовой девкой, которой можно, не стесняясь, задрать юбку. Сложности не пугали, а служили трамплином для прыжка. Только подпрыгнуть нужно было повыше – и не шлёпнуться на собственную задницу. Харкину казалось: так будет всегда, и дворовая девка покорно будет склоняться перед ним в реверансе.

Порой он терял ориентир во времени и не знал, что ещё захватить своей безудержной целеустремлённостью. Работал без отдыха, искал средства, навязывал свой порядок. И старел, терял зубы и друзей, бодрился, давая интервью жадным до сплетен журналистам, участвовал в интригах, выигрывал и принимал щедрые подношения в конвертах.

Выборы президента обещали быть жаркими. Лёвушка, надеясь получить приличный пост в правительстве, загорелся. Пришлось поднапрячь красноречие и направить харизму на утомлённых жизнью членов сообщества. На собрания приходили, в основном, старики, среди которых было немало заслуженных.

Лёву раздражал запах стареющего тела, постоянные жалобы и просьбы, но, будучи человеком, в общем-то, незлым, он уже через месяц с воодушевлением грозил кулаком в сторону здания городской администрации и выкрикивал что-то вроде: «До каких пор господа от власти будут так относиться к труженикам нации? Ведь сказано:…» дальше Лев Львович вспоминал цитату из Библии, или, на худой конец, из классической литературы Серебряного века. Затем шли перечисления напастей, обрушившихся на уважаемых членов сообщества, и пафосное восклицание в сторону зала: «Мы должны вспомнить, что у нас есть гражданская совесть!».

Гражданская совесть зала трепетала, с обожанием взирая на своего кумира, который ещё какое-то время с упоением говорил, зажигая глаза и сердца слушателей.

После речей, традиционно, шёл концерт. Приглашать знаменитостей Лёвушка скупился, и помощники Харкина ограничивались выступлением талантов местной филармонии.

…Трио «Девчата» пели как иностранки, делая неправильные ударения в словах, выкрикивая окончания фраз и при этом жутко гримасничая. Несмотря на то, что крайняя справа была явно на пятом месяце беременности, зрители смотрели на неё с умилением. Приятная округлость живота придавала её фигуре некоторую оригинальность. Та, что стояла с противоположного конца, высокая худая брюнетка, пела громко, но забывала слова и постукивала ногой в такт музыке. Блондинка посередине, в короткой юбке, открывавшей её кривоватые ноги, пела низким прокуренным голосом и всё норовила подмигнуть слушателям первого ряда. Отчего те старательно отводили глаза, рассматривая девушку-концертмейстера, колёсики старого рояля, цветы, растущие в горшках на подоконнике и, наконец, останавливали взгляд на приятных округлостях живота крайней справа…

К тому времени как филармонические дивы переходили к фольклорным композициям, Лев Львович, выскользнув через боковую дверь, расслаблено откидывался на заднее сиденье своего автомобиля, отправляясь на очередную предвыборную встречу.

Накануне дня выборов Харкин запаниковал. Вечером обзвонил помощников, открывая радужные горизонты будущего сотрудничества и обещая немыслимые блага. Помощники уверяли в вечной преданности и удивлялись его, как им казалось, безосновательным тревогам.

Выборы состоялись в воскресенье. «Труженики нации» неожиданно отдали голоса молодому и не столь витиевато изъясняющемуся кандидату. Лёвушка расстроился, выплеснул накопившуюся злость на своих визави и уехал залечивать раненое самолюбие на дачу.

Через месяц «новые рулевые» торжественно проводили Харкина на пенсию и завели на него дело в прокуратуре. Тесть поднапряг оставшиеся связи, пытаясь выправить ситуацию. Дело замяли, но с политикой было покончено.

Ощущение тоски и безысходности от навалившегося одиночества не покидало Харкина. Семья, работа – казались мелкими, не заслуживающими внимания. Он вдруг почувствовал себя страшно уставшим. Появившееся свободное время нужно было чем-то заполнить. Чувство собственной ненужности, невозможность противостоять амбициозному напору молодых и дерзких новоиспечённых политиков вызывали приливы тоски. Картинки незавершённых дел оплетали сознание, мешали спать, читать, думать.

Проснувшись ночью, Харкин часами смотрел в потолок, сражаясь с собственным страхом. Страх заползал незаметно, сковывал позвоночник, змейкой жалил в сердце, постукивал пульсом в висках. То вдруг сжимал судорогой мышцы, давил на грудь, заставляя встать, открыть окно и отчаянно вдыхать холодные порывы ветра.

Как быстро пролетела жизнь… Зачем она была дана ему? Похожая на полосу с препятствиями, она так и норовила сбросить его в болото лени, оцарапать предательством друзей, искупать в луже сплетен.

Разве мог он жить, не отражаясь в других людях, в их чувствах, мыслях, желаниях? Являя себя миру, он ощущал явление мира в себе. Его органы чувств наполнялись энергией, он не задыхался от обиды и неудовлетворённости, – это было его счастье.

Он пришёл в политику не ради общения, не ради идей и, уж конечно, не из любви к партийным лидерам. Он пришёл ради карьеры.

Ради неё он жертвовал собой и людьми. Ему не в чем было каяться, и если бы можно было прожить жизнь заново, он ничего бы не изменял.

Как там у Ремарка: «Счастье – это самая неопределённая вещь на свете, которая идёт по самой дорогой цене…»

Он был счастлив и дорого заплатил за это. Самыми болезненными были воспоминания о Диане. Она говорила, что от любви рождается любовь. От их любви родилась только боль. Он причинил ей столько боли… Эта боль жгла ему грудь, стучала в затылке, наполняла её письма:

«Если бы ты знал, какая боль тебя любить! С надрывом, замиранием бежать от мыслей о тебе… бежать из мира фантазий… Потом вдруг коснуться воспоминанием твоих рук, волос, вдохнуть их колкий аромат, насладиться подаренными судьбой минутами блаженного безмыслия и невероятного счастья. Испытать горечь от мысли «быть забытой», искать новой встречи только для того, чтобы увидеть, услышать, вдохнуть…И, не встретившись, погружаться в бездну разочарования, прогоняя рой немыслимых фантазий…»

И последнее:

«…Люди несовершенны – такими их создал Бог. Мир постоянно меняется, каждый день. Жизнь – река. Иногда бурная, несущая мутные воды, камни, грязь. Если будешь барахтаться, можешь поранить себя о щепки чьих-то разбитых желаний. Остаётся только жить и любить эту несовершенную жизнь...»

Очнулся Харкин в больнице. На тумбочке лежали пирожки и апельсины, рядом сидела Неля, осунувшаяся, постаревшая.

– Я чуть не умер…

– Что ты, Лёвушка! – Неля погладила его по заросшему щетиной лицу. – Доктор сказал, что немного подвело сердце. Ты скоро поправишься. Скоро, скоро…

После больницы Харкин стал тише, размеренней, открыл «Общество друзей животных», куда тут же потянулись состоятельные дамочки. Должность, конечно, мелковата для Льва Львовича, но что поделаешь? Возраст ещё никто не отменял.

Говорят, недавно Его Левичество видели на одном мероприятии в окружении владелиц болонок, колли и бультерьеров, которых Лёвушка вводил в ступор своей искрящейся харизмой.

2013г.

 

Необыкновенное время Леры Запевиной

 

С хором у Леры Запевиной были особые отношения. До пятого класса она посещала занятия, что называется, «из-под палки». «Палкой» была мама, которая всегда мечтала стать певицей.

Когда Лера была совсем маленькая, она пела вместе с мамой. Пела Лера так громко, что её крик пугал соседку тётю Люду, которая думала, что с Лерой что-то случилось.

– Что ж она у тебя так орёт? – спрашивала тётя Люда у мамы.

– Ты ничего не понимаешь: вот Лера подрастёт, и я её в музыкальную школу сдам! – гордо отвечала мама.

И действительно, когда Лере исполнилось шесть лет, мама отвела её в музыкальную школу.

Школа Лере понравилась. Она была красивая и звучащая. Звуки просачивались в коридор из классов голосами певцов, мелодией скрипок, аккордами фортепиано… В хоровом классе было двадцать девочек и один мальчик. Мальчика звали Саша, он был стеснительным и талантливым. Так сказала дежурная, Мария Петровна, которая была не просто дежурной, но по совместительству Сашиной бабушкой.

Сначала Лера училась петь в малышовом хоре, затем в кандидатском, а в пятом классе перешла в старший. И тут навалилось: вместо несложных песенок нужно было учить произведения Баха, Моцарта и Гайдна. Учить Лере не хотелось, ведь, кроме школы, было ещё столько интересных вещей: компьютер, например. Лера потихоньку стала пропускать занятия. Маму вызвали к директору, и Лера стала ходить в школу «из-под палки».

Летом намечалась поездка хора во Францию.

– Если сдашь партии, Запевина, поедешь! – отозвал её в сторонку руководитель хора Станислав Николаевич.

Поехать во Францию Лере хотелось. Весь июнь Лера зубрила партии. Особенно трудно ей давалась кантата Джованни Перголезе – «Стабат Матер». О жизни Перголезе было мало что известно. Несмотря на короткую жизнь, он оставил яркий след как композитор и автор опер.

– Существует легенда, – рассказывал Станислав Николаевич хористам, – Перголезе был влюблён в девушку, но её родители не разрешили им пожениться. Девушка ушла в монастырь и там умерла. Джованни под впечатлением написал кантату «Стабат Матер», которая повествует о страданиях Девы Марии перед крестом. Вскоре Джованни заболел и тоже умер. Ему было всего двадцать шесть лет.

Теперь, когда Лера начинала петь, она вспоминала юного Перголезе, его ушедшую в монастырь девушку – и запоминать музыку ей стало совсем нетрудно.

Из поездки Лера вернулась другой – повзрослевшей. Мама не могла нарадоваться:

– Какая ты самостоятельная, Лерочка, стала!

В новом учебном году Запевину выбрали в совет хора. В старший хор влились малыши. Их сразу же разобрали старосты партий. Запевиной достались: Иванова Лиза и Сидорова Даша.

– Разговаривать с малышами нужно мягко, доброжелательно, – напутствовал звеньевых Станислав Николаевич, – не употреблять бранных слов: дура, например… Больше хвалить: «Уже почти получилось… Тут нужно дотянуть… Вот здесь ты была молодец…».

Лера хвалила. Иванова всё время забывала альтовую партию, и Лера садилась рядом, тыкала пальцем в ноты, показывая трудные места. Лизка краснела, вздыхала и опять забывала… Тогда Лера наклонялась и пела трудный ход ей на ушко. Сидорова часто болела. Лера звонила её маме сказать, что Даша пропустила репетицию, и она, старшая партии вторых альтов Запевина Лера, ждёт Дашу в воскресенье на дополнительное занятие.

К Новому году каждое звено поставило сказку. Для своих Лера выбрала «Бременских музыкантов». Было весело. Лиза Иванова усердствовала изо всех сил, держала партию, ни разу не покачнулась, и Лера подумала, что Лизку уже можно брать в поездку.

Весной пришло приглашение на конкурс в Италию. Конкурсную программу проверяли на родителях. Родители сидели притихшие и заинтересованные. Дашка опять где-то простыла, ходила и сопела. Лизка забыла дома ноты. Лера сунула ей свою папку, ткнула пальцем:

– Здесь и здесь держи партию!

На следующий день в школе вывесили список тех, кто поедет на конкурс. Под своей фамилией Запевина нашла фамилии Ивановой и Сидоровой.

Больше всего Лера мечтала попасть в Венецию… А когда оказалась в Италии, всё время пришлось возиться с малышами.

– Мороженое не есть! Воду холодную не пить! – напутствовала Лера своих альтов перед выходом в город.

К собору Святого Марка добирались на водяном трамвайчике. Рядом плыли гондолы – узкие носатые лодки, которыми управляли гондольеры, наряженные в широкие шляпы и полосатые рубашки.

Конкурс проходил в кафедральном соборе. Собор был огромный. В центре – места для жюри.

Вечером, накануне концерта, у Запевиной поднялась температура. К утру голос охрип. На репетиции малыши тряслись от страха. Лера сидела и плакала. Ей было стыдно за то, что она подвела хор, подвела свою маму, мечтающую стать певицей. Своих подружек альтов и этих «куриц»: Иванову и Сидорову, которые без неё ничего не вспомнят. «Кто будет держать партию – Лизка? Да она испугается, как только увидит полный зал. Она и в классе-то терялась», – думала Лера. Слёзы текли по щекам, оставляя следы, как весенние ручейки оставляют свой след в снежных проталинах.

– Не рыдай, Запевина, прорвёмся, – Станислав Николаевич погладил Леру по голове, как маленькую. – Думаешь, Иванова справится?

Лера горестно кивнула.

Хор «Школьный корабль» выступал последним. Лера не могла говорить. Да и что скажешь? Она держала Лизкину руку в своей, и ей казалось, что вся энергия, вся сила Леры Запевиной перетекает через эту руку в Лизу. Потом она стояла за сценой и слушала, и весенние ручейки бежали по её щекам горячими потоками. Они бежали навстречу музыке, к тому месту, где в фуге начиналось стретто, и голоса включались поочерёдно, как новогодние лампочки в праздничной гирлянде.

Лера слышала, как запели альты. Как уверенно они ведут партию. Она уже не могла отличить голос Ивановой от остальных… На миг Лере показалось, что она пела сама… Что это она та девушка, которая была влюблена в Перголезе и для неё, Леры Запевиной, написал эту музыку юный Джованни…

Последний звук взлетел под купол собора, и тишина взорвалась аплодисментами. Не было ничего радостней, ничего торжественней этого звука, скачущего эхом под сводами собора.

– У меня всё получилось!

Худенькая Иванова повисла на Лере, целуя её и размазывая по Лериным щекам весенние ручейки…

Через час было объявление результатов. Хор «Школьный корабль» занял первое место. Улыбающаяся Лера сидела на брошенном кем-то рюкзачке, держала в руках два яблока, подаренные ей Ивановой и Сидоровой, и в её глазах светилось огромное, неизмеримое счастье. Она смотрела на визжащих, прыгающих девчонок и думала о том, в какое необыкновенное время она живёт: где есть хор «Школьный корабль», есть Лизка и Дашка, которых нужно учить и защищать, и есть Джованни Перголезе с его необыкновенной музыкой…

 

2012г.

Виолетта

Любовь — это прекрасная вещь, не такая уж необходимая, как утверждают, но для полного счастья нужно быть любимым и горячо любить самому.

«Смутная улыбка», Франсуаза Саган

 

Виолетту, черноволосую худую дамочку, про таких говорят: «Сорок пять — ягодка опять!», положили в палату перед выходными. Дома её скрутило так, что пришлось вызвать скорую помощь. Скорая, повозив охающую Виолетту по приёмным покоям и выслушав аргументы недовольных хирургов, наконец, пристроила её в терапевтическое отделение областной больницы.

Соседи по палате подобрались вовсе не тяжёлые. Вера Ивановна, молодая пышногрудая учительница младших классов, успешно вылечившая гастрит с повышенной кислотностью, готовилась на выписку, пребывала в приподнятом настроении и щедро делилась с соседками по палате разными вкусностями. Огромный кулёк фруктов ей передали утром односельчане, приехавшие в больницу на обследование.

Разделив по тарелкам угощение, Вера Ивановна искоса глянула на новенькую и пошла к кровати бабы Маши, сухонькой старушки, кожа которой имела желтоватый, явно гепатитный оттенок.

Вера Ивановна по-хозяйски посмотрела, не закончился ли раствор в капельнице, тронула пальцем узловатую вену и, качнув пышными телесами, прошествовала обратно.

Отвернувшаяся к стене четвёртая пациентка палаты, грустная, бледная и от этого ещё более красивая Лизонька вздохнула.

— Домой хочется…

Вздох повис в душном воздухе палаты щемящим пыльным многоточием.

— Вас на обследование или как? — решила познакомиться с новенькой баба Маша.

— Или как! — ответила та.

Про свой язычок Виолетта в сердцах говорила «долбаный». Долбала она им всех подряд, поэтому врагов имела предостаточно. Кому, скажите, понравится, когда его обзывают «село, забитое налогами»? А любимые ягодицы именуют «двумя пачками махорки».

По своей наивности, пенсионерка баба Маша этого не знала и решила поделиться с Виолеттой ближайшими планами на будущее.

— Мне ректороманоскопию назначили, — сказала баба Маша, явно напрашиваясь на сочувствие от новой соседки по палате. — Я нянечку попрошу дырочку в трусах разрезать.

— Вы б ещё рюшечки к ним пришили, чтобы доктору было приятнее смотреть. — ответила в своей излюбленной манере вновь прибывшая пациентка.

— Вежливее нельзя? — хмуро посмотрела на Виолетту учительница.

— Дышите глубже, проезжаем Сочи, — буркнула себе под нос Виолетта и, растянувшись поверх одеяла, притворилась спящей.

 

День между тем тянулся по давно заведённому расписанию. Перед обедом забежала сестричка, проверила порядок на тумбочках и унесла капельницу. Затем на несколько минут появился лечащий врач, померил давление бабе Маше, по очереди пощупал всем животы и ретировался до понедельника.

Виолетта достала апельсин, очистила его, открыла окно, швырнула в него кожуру и тряхнула рыжими кудрями:

— На кого бог пошлёт!

Учительница осуждающе хмыкнула, баба Маша сделала вид, что ничего не произошло, и в палате снова воцарилось сонное молчание.

 

На ужин была перловая каша — безвкусная жижица, наполнившая до краёв тарелки больных.

После ужина освещение в палате не включали. Читать было всё равно невозможно, а откровенничать хорошо и в темноте.

Широкая полоса жёлтого света, проникая из больничного коридора в окошко над дверью, делила палату на две равные половины, высвечивала потрескавшийся в центре комнаты линолеум и погружала в загадочный полумрак обладательниц больничных одеял и подушек.

Разложив по стоявшим на столе чашкам «утопленички», одноразовые пакетики для чая, Вера Ивановна заварила их крутым кипятком из электрического чайника, оглянулась в сторону Виолетты и произнесла:

— Давайте, знакомиться, что ли?

— Знакомиться нужно креативно, — тут же выдала формулу общения с себе подобными Лизонька. — Можно и жвачку в голову запустить.

— На ночь жевать вредно, — отозвалась Вера Ивановна, наливая кипяток в кружку Виолетты.

Знакомство начала баба Маша кратким перечислением донимавших её симптомов болезни и выставленных в карточке диагнозов. Следующей на очереди была Вера Ивановна, которая поведала новенькой о буйных первоклашках, нервотрёпке на работе, придире директрисе и коллегах-завистницах.

— Желудок в спокойствии содержать надо, не раздражаться, а я весь день на нервах. Поесть спокойно не могу, — жаловалась она, откусывая изрядный кусок от бутерброда с сыром.

Лизоньке рассказывать было не о чем. Она была здорова, как показали все назначенные доктором анализы, недавно рассталась с молодым человеком, которого называла Алик-Кошмарик, поэтому заговорила Лиза о новом ухажёре.

Мишка-Кот из больничной палаты, расположенной этажом ниже, покорил сердце не только романтичной Лизоньки и двух барышень из соседнего отделения, но и раздатчицы Людмилы.

— Он такой симпатяга! — откровенничала та, наливая Лизе за обедом полную тарелку горохового супа.

Котом Мишку прозвала Вера Ивановна, когда тот устремил на неё свой прищуренный оценивающий взгляд.

Вихляющая походка, избитые комплименты и щеголеватая пижама выдавали в Мише пижона, себялюбца и сердцееда …

Большинство погружённых в свои болезни пациенток раздражались, слушая Мишино бахвальство и наблюдая его слабые потуги влюбить кого-то в себя. Но так уж устроен человек, что за чередой уныния и боли он стремится разглядеть островки благополучия и зарницы надежды.

«И как я выгляжу?» — подкатывал Мишка-Кот к очередной претендентке в поклонницы.

Раздатчица Людмила восторженно млела от маслянистого взгляда соблазнителя и тут же предлагала ему добавку — порцию макарон с котлетой.

Две другие покорённые им дамы лишь снисходительно улыбались, встретившись в столовой за завтраком.

Только у Лизоньки с Мишкой вышла незадача.

— И что я такого сказала? — искренне недоумевала она, — Лишь то, что для мужчины своего возраста, который не пьёт, не курит, он выглядит нормально.

Миша жутко обиделся и весь день её не замечал, отчего Лизавета была не в духе.

— Да не кисни ты! Видно, его бывшая пассия заклевала, вот он самооценку с другими дамами и поднимает, — будто заправский психолог определила Вера Ивановна. — Нормальный мужчина хочет от женщины любви и покоя. А Мишка — типичный бабник. Для него важен сам процесс ухаживания и эффектная концовка «а-ля секс».

— А-ля что? — встрепенулась Лизонька.

Вера Ивановна досадливо махнула рукой.

Баба Маша нетерпеливо скрипнула кроватью, намереваясь поделиться своим опытом общения с мужчинами.

— Понимаешь, детка, интимный процесс, как хороший арбуз, должен созреть, — поучительно вставила баба Маша. — Даже самый заурядный мужчина ждёт от жизни минимум разочарований. А больше всего он любит, чтобы его хвалили. Он кран починил, а ты ему: «Ах, ты мой Самоделкин!» Он яичницу приготовил, ты: «Ну, заяц, даёшь! Вкусно-то как!». Для нас, для девочек, важно, чтобы нас любили, цветы дарили, по спинке гладили. Мальчикам же нравится вариант «похвали меня!».

Лизонька, которая не возражала против того, чтобы её называли «деткой», лениво зевнула:

— Что о них говорить, баба Маша, надоело… Лучше анекдот расскажите…

Баба Маша покрутилась, умащиваясь удобнее на кровати, и произнесла по-старчески надтреснутым голосом:

— Встречаются два еврея, один другому говорит: «Мы с Рабиновичем поступили в Негритянский джаз» — «Шо ты говоришь! И много там негров?» — «Я и Рабинович! Остальные евреи»

К полуночи анекдоты и мужская тема иссякли, и обитательницы палаты перешли к воспоминаниям. Первенство оказалось у новенькой.

— С мужем, девчонки, у меня не сложилось, — начала своё повествование Виолетта. — Эгоист махровый оказался. Промучились мы с ним пять лет и расстались.

У меня с детства с мальчишками одно и то же повторялось: дружим, дружим, а потом он — бац! — и бросил меня. Дошло до того, что о свадьбах своих парней узнавала от кого-то. Мать всё наставляла: иди учиться, надо иметь свой кусок хлеба. Поступила в институт, познакомилась с парнем — мать давай пилить: он тебе не нужен. Начала с другим встречаться, опять слышу: ты за каждым недотёпой бегать будешь? Так и выбрала в мужья первого, кто подвернулся, чтобы «белой вороной» среди подруг не оказаться. Только рассыпались наши отношения, как бусы рассыпались.

И тут вдруг слышу от одной умной тётки фразу: Женщине в жизни нужна цель, а мужчине — смысл.

Так цель у меня и появилась — найти своего мужчину. Стала я к знакомым парням приглядываться. Понять бы только «смысл» этот, про который тётка говорила. Чего хочет мужчина? Водки? Секса? Или жареных котлет?

Очередной мой вариант благополучной семейной жизни хотел кататься на велосипеде. Даже когда в больницу с аппендицитом загремела, он с велосипедом не расстался.

— Ты собралась болеть? Болей! А я как катался на велосипеде, так и буду кататься!

Мне детей от него хотелось, заботы. А вечером — поговорить с ним, приласкать его. На деле же что ни скажу, обижается. Да и я из обид не вылезала.

Мама рассказывала, что маленькой тоже обидчивая была: губы надую, платочек расстелю, сложу в него носки, трусы, завяжу в узелок и — к двери. Стою, топаю ногами, чтобы мама слышала, сразу не ухожу. Жду, когда она спросит:

— Веточка, а ты куда собралась?

— Ухожу, — отвечаю, — ты меня не любишь…

Для меня самым страшным в жизни было предательство. И вдруг встречаю своего благоНеверного на остановке с тёткой какой-то.

Вечером говорю ему: «Сделай хоть что-нибудь!». Он взял чемодан и ушёл.

Я совсем на себя рукой махнула. Разочаровалась в себе. Цель потеряла и смысл перестала искать.

А жизнь всё равно по дороге колобком дальше катится.

Мне тогда чуть за тридцать перевалило. Пошла я работать на Евпаторийскую парковку. День на день похож. Не отличишь, вспомнить нечего. Правда, были и там весёленькие истории.

Подъезжает «крутой» джип. За рулём мужик с тугой барсеткой и не отягощённым интеллектом лицом. Представьте, машина «Хаммер», шикарный жёлтый джип. Сзади красной краской на всё стекло надпись: «На Берлин!»

Этот «Хаммер», видно, к поезду встречать кого-то приехал, и у въезда на парковку водила на своего знакомого наткнулся.

Я сижу под зонтиком, жду, когда водитель оплачивать парковку придёт.

Вечереет. Мужчины беседуют.

Поднимаюсь, иду к ним. Надеты на мне, как положено шорты, футболка, панама в дырочку (чтобы продувало, жарко же!), бейджик на ремешке висит с ФИО и гордым званием парковщицы. Защип с талончиками на поясе болтается. Правда, закопчённая я, как Маугли. Очки поднимаю, подхожу к окошку водителя «Хаммера»:

— Три гривны, — говорю.

Мужик смотрит непонимающе.

— Не хочу, — отвечает.

— Я тоже не хочу, но надо…, — говорю.

Вижу по глазам: растерялся, думает послать меня куда подальше. Достаю талон на парковку, отрываю чек…

— А-а-а-а, — дошло до него.

— А вы что подумали? Что я средь бела дня себя задёшево предлагаю?

Смеётся. Отлегло у мужика.

 

После парковки стояла на вокзале «разводящей» — курортников разводила по квартирам.

Курортников у нас «куржами» называют — «курортные жители» значит. Так и спрашивают утром:

— Куржей много приехало?

Курортники разные попадаются. Бывают среди них «перебежчики» — эти часто меняют квартиры. Переночуют, утром на пляж. Познакомятся, поговорят с другими курортниками, сравнят цены и перебираются на новую квартиру. От «перебежчиков» одни убытки.

Среди «разводящих» тоже нечестные встречаются, сунут курортника непонятно куда, деньги получат и в кусты. Курортник на пляж пойдёт, а назад дорогу найти не может. На вокзал приходит, чтобы «разводящие» домой отвели.

Бывало, что и влюблялись в меня. Как-то прицепился курортник из Рязани, хвастается:

— Меняю одну 40-летнюю на двух 20-ти летних.

— Если есть мешок виагры, нет проблем, дядя, — отвечаю.

Он о своих подвигах по мужской части рассказывает. Бахвалится.

— Денег и женщин никогда не бывает много.

— Ну, покажи уже что-нибудь, — говорю ему, — чем ты хочешь меня удивить?

Так и сник несостоявшийся Ромео.

— И в щёчку даже не поцеловал? – уточнила баба Маша.

— Ага, целых три раза. Эманация нежности при такой нашей бедности! — хмыкнула Виолетта.

— Потом всё «папики высокого полёта» попадались из тех, что пнёшь, и полетит к своей жёнушке в гнёздышко…

И зачем мне вся эта любовь-морковь?

Постояла я разводящей сезон и отправилась на заработки в Одессу.

Устроилась в воинскую часть работать поваром. Ребята в части служили со всей Украины. Только и слышно, как переругиваются:

— Кацап!

— Бандера!

— Кацап!

— Бандера!

Повара на кухне тоже из разных регионов собрались.

— Представляешь, с кацапкою работаю! — звонит своим в Моршин по мобилке Мария.

Я в долгу оставаться не люблю, достаю телефон и громко, чтобы все слышали, подруге в Евпаторию звоню:

— Представляешь, с бандеркою работаю!

Вообще одесситы — народ надёжный. Не подставят, в сумку подбрасывать губки для чистки посуды не будут. Одессит сам заработает и другому заработать даст.

В Одессе, когда устраиваются на работу, первым делом спрашивают: «Что я с этого буду иметь?», и только потом: «А что я буду делать?»

Делать деньги — привычное занятие коренного одессита. Есть и любимая шутка:

— На этом можно что-нибудь наварить?

— Таки да! Навар от яиц!

 

Солдатиков я жалела:

— Так, хлопцы, будем кормиться. Наедаем шею, чтобы девчатам было на чём кататься!

Они ко мне тоже со всей душой относились.

Как-то принимаю посуду. Мальчишки остатки еды в ведро с тарелок счищают, но уж очень неаккуратно. Смотрю, всё мимо ведра побросали.

«Что с них возьмёшь, дети ещё», — думаю.

На следующий день возвращаются солдатики с полигона расстроенные.

Федька, чернявый такой хлопец из-под Львова, жалуется:

— Стрельбы были, тётя Виолетта, так командир с замполитом все патроны отстреляли, а нам не дали.

— Вы ж дауны, Федя! — в сердцах говорю ему, — Ты в ведро с тридцати сантиметров попасть не можешь! Как же тебе автомат, сопляку, давать? Ты чего, в армию пришёл?

— Так на работу ж не брали. Колы ж уже до дому…

— Куда «до дому»? Тебе всего год служить, а ты ноешь!

Заведующий столовой меня уважал, но язычка моего побаивался. Однажды не выдержал:

— Дробченко! Есть такой вопрос, на который вы не можете ответить?

Я ему честно:

— Нет!

— Я так и понял…

Вечерами кое-кто бегал в самоволку.

— У вас что? — спрашиваю. — Пионерская зорька до сих пор в заднем месте играет? А если попадётесь?

А они мне ехидненько так:

— Тётя Виолетта, как вам удаётся отругать нас, не сказав ни слова матом?

— Зубы не заговаривайте, защитнички убогих и сирых. Возвращаться будете через фейсконтроль! — пугаю их, чтобы не напились до чёртиков.

 

Потом в Украине началась революция, майдан… Я вернулась домой и встретила Аркадия.

Говорят, не спрашивай Бога «За что?», спрашивай «Зачем?».

Зачем красивый, до дрожи в коленках, встретился на моём пути? Зачем опять поверила? Знала же, что с парнями не везёт. Зачем было лезть к нему с вопросом о той, другой, молодой и длинноногой?

Было так больно!

Но Бог накрыл ладошкой…

Я справилась…

Поняла вдруг, что всё время предаю себя! Чем-то жертвую, под кого-то подстраиваюсь. Ещё пару таких женишков — и останусь навсегда с климаксом в обнимку. Стало себя так жалко…

Виолетта подозрительно хлюпнула носом. Весёлое настроение сдулось, как первомайский шарик. Рассказ, начавшийся бравурно, стал пробуксовывать, наезжая на житейские закавыки.

— Эх, жизнь! Оглянуться не успеешь, как зима катит в глаза, — процитировала баба Маша незавидную участь стрекозы из басни Крылова.

— Человек не так прост… У каждого есть то, за что его можно по мягкому месту отшлёпать, — отозвалась Вера Ивановна.

Лизок ничего не сказала по причине безмятежного посапывания точёным носиком в ладошку.

Повисшее молчание давило болью Виолетты.

— Я справилась. Сказала себе: если любишь — люби! Хочешь кричать — кричи! Хочешь бежать — беги! Хочешь бросить — бросай! Только не приноси себя в жертву. Никогда и никому…

Она отвернулась к стене и натянула одеяло.

 

Утро субботы выдалось серым и дождливым. В палате было тихо. Лизонька ещё до завтрака уехала домой. Баба Маша отпросилась у дежурного врача на выходные и торопливо утеплялась мохеровым шарфом перед выходом на улицу.

Вера Ивановна, уже побывавшая на завтраке, поставила на тумбочку спящей Виолетты принесённую из столовой тарелку манной каши, постояла у окна, всматриваясь в унылый пейзаж больничных корпусов и решительно заявила:

— Поеду к подруге.

Виолетта приподнялась на кровати.

— Ты в порядке? — участливо спросила Вера Ивановна.

Виолетта одобрительно кивнула и улыбнулась.

Вере Ивановне показалось, что лицо Виолетты светилось улыбкой женщины, немного наивной в своём эгоистичном желании быть счастливой и в то же время доброй, прощающей всех и вся. Улыбкой самодостаточной и беззащитной, как улыбка мудрого в своём неведении ребёнка, в глазах которого отразилась вся красота мира.

2016г.

Rado Laukar OÜ Solutions