Аркадий Ратнер. Родился в 1949 году. Образование естественнонаучное. Кандидат химических наук. Стихи серьезно пишу с 50-ти лет. Автор двух поэтических книг. Член Российского Союза Профессиональных Литераторов

 

СТИХИ

 

Наконец в Петербурге привычное – дождь.
Ты его, словно манну небесную ждешь
пол-июня, июль, август весь, ну почти,
умоляешь, отходную лету прочти.

Он читает, а ты, окружающим врешь,
что с рождения влюблен в мелкий северный дождь,
что не можешь без Невского в сетке косой,
тротуаров, покрытых гниющей листвой,

без дворцов, что как скалы торчат из воды.
Узурпирует осень правления бразды.
Вроде рано погосты себе выбирать,
только ленишься утром покинуть кровать,

чтобы плыть через липкую вязкую хмарь,
омерзительную, как загнивший сухарь.
В ноябре я когда-нибудь съеду с ума,
но на счастье врывается в город зима,

и, ударившись больно о скользкую твердь,
понимаешь, что под ноги надо смотреть,
что от холода пальцы в перчатках свело,
что до лета осталось полгода всего.

 

* * *

 

Злое солнце выжжет зелень

через месяц, а пока

лишь пощипывает землю

за кудрявые бока,

угрожая понарошку,

что сейчас пойдет в ножи.

Среди трав резвятся мошки.

Выжидают ночь ежи.

Ниже неба кружит птица,

Камнем падать не спеша.

Над курганом пар курится.

Степь, как детская душа,

Распевает жизни гимны.

Помолитесь обо мне:

я вчера бесславно сгинул

на неправедной войне.

 

ЮНОШЕСКИЕ ВОСПОМИНАНИЯ

 

Известно, выдаст Бог - сожрет свинья,

и было мне тревожно и неловко:

в компании со сверстницей слинял

с занятий по военной подготовке.

Резвился март. Он занимал рубеж,

когда земля черна, дома в тумане

и хочется надеяться: «Уже».

Хотя понятно, что весна обманет,

швырнет под ноги снег и гололед,

потом заплачет, вызывая жалость.

Впервые я отправился в полет

с единственной, как мне тогда казалось,

на коллектив плюя через плечо,

утратив разом совесть, честь и башню...

Тут вээлкаэсэмовский значок

напомнил через тонкую рубашку,

что в коммунизм таким дороги нет,

с Космодемьянской не стоять мне рядом,

а самый человечный человек

метал в меня убийственные взгляды.

 

* * *

 

Аллея, битые вазоны,

останки бюста Ильича.

Заброшенный завод в промзоне

за год с полтиной одичал.

Четыре корпуса без стекол.

В проеме рухнувших ворот

табличка: «Провода под током!»,

табличка: « Не влезай! Убьет!».

Полуразобранные рельсы,

Но, вот ирония судьбы,

прекрасно сохранился restroom.

Две высоченные трубы

решив, пока остались силы

позорно уходить с поста,

подобно матушке России

уперлись лбами в небеса.

Да толку чуть – лишь боль тупая,

и даже не предъявишь счет.

На зону город наступает.

Санкт-Петербург растет, растет...

 

* * *

 

По дороге на работу

сбил меня автомобиль.

(Фатум оказался жмотом,

Может, он в отключке был,

Может, по другой причине)

в кучу снега головой.

Голос ангельский: «Мужчина,

ты того или живой?

Щупаю карманы – пусто.

Совести у гадов нет:

ни смартфона, ни капусты.

Только, проездной билет,

да визитница из бязи.

Без билета просто смерть.

До ушей заляпан грязью,

брюки страшно посмотреть.

За костюм мне дома будет…

Захожу в метро, дрожа,

и шарахаются люди

от вонючего бомжа.

НЕЗНАЧИТЕЛЬНЫЙ ЭПИЗОД
ВСЕМИРНОЙ ИСТОРИИ

Оставь свою телячью нежность,
А лучше корма дай коню.
Вчера кочевье печенежье
Мы истребили на корню.

Смешное выгорело дельце:
С чего был пир, не разберешь,
Но дрыхли эти, как младенцы.
Мы тихо взяли их на нож.

Лишь раз мужик возник громадный.
Он легкий лук держал в руке,
Кричал какие-то команды
На ихнем, волчьем языке.

Ты помнишь чокнутого Жана?
Стрельни левее - и в меня.
На мне был этот ватник драный,
Не то, что княжая броня.

Но по заслугам гаду мука.
Гляди – зазубрина меча.
Ему мы обрубали руки –
Он кровью харкал и мычал.

Неспешно обшмонали табор.
Вот, все тебе. Приятный звон?
Прирезали больных и слабых,
А прочих увели в полон.

Смотри какая! С гладкой кожей.
Ее мне дал десятник Гай.
Она в хозяйстве нам поможет.
А не понравится – продай.

Я воин, мне бывает надо…
Ну знаешь – это ерунда.
Ну успокойся. Ладно, ладно,
Продам. Иди ко мне сюда.

БАЛЛАДА ИЗ
БАБУШКИНОГО АЛЬБОМА

Сиверко свивал полотна
Из волокон облаков.
Желтой лилией болотной
Я украсила альков.

Лучшие собрала вина.
Друг пришел, как только смог.
Только вечер солнце кинул
На ползущий с моря смог.

Белый жемчуг в рамке алой.
Длань его была легка.
И на лоно мне упала
Вязь парного молока.

Муж вернулся слишком рано.
Слугам бросил он коня.
Для своей законной дани
Поспешил обнять меня.

Дрогнул в ножнах меч старинный,
Что привык крушить броню.
Брызнул горький сок рябины
На льняную простыню.

Ивар Нельсен вынес тело.
...Муж потер седой висок:
«Не сумел я сына сделать –
Нам с тобой дал сына Бог.

Время наш позор покроет.
Род должна продолжить знать».
...Тучи гонит злой борою.
Сын уехал воевать.

СОН В МИХАЙЛОВСКОМ

Святогорье. Снято горе
Тем. кто дал мне два крыла.
Я стоял почти что голый
У позорного кола.

Растерявшись, стражи рыщут,
А палач едва не в плач.
А с него еще и взыщут
За топор и красный плащ.

Шить полет прозрачной ниткой
Упоительный процесс.
Тщетно тявкает зенитка.
Тщетно бесится дантес.

Мчаться ввысь, к вершинам горным.
Пусть кусает локти власть,
Что вонючею уборной
По России разлилась.

Лишь полет дает свободу
И во сне и наяву.
Показал палач народу
Буйну голову мою.

А. БЛОК
В ВОСЕМНАДЦАТОМ

Кресты кустов в просвете арки,
Фасада камерный мажор,
Метал в меня метельным мартом
Мотеты пьяный дирижер.

Завыли в вихрях злые скрипки,
Следы сметая слов и ног.
Я вспоминал свои ошибки,
Да вот исправить их не мог.

Гавот ломая о колено,
Фальшивил ангел на трубе.
Картавил ветер кантилены,
Веля столицам перемены,
И Дон друзей тянул к себе.

А бархат Баха резал уши.
Назвавшись звездным ключарем,
Взлетал я над безлюдной сушей
Беседы с Богом вел вдвоем.

И был великим, но бессильным,
Как Скиф на лахтинской скале.
Исус Христос – прощенья символ -
Со мной молился о Земле.

Свободный стих

Три парки в парке пряли паутину.
Ты удивилась: «почему же в парке?»
Другие спросят: «кто такие парки?»
И надо срочно выдумать причину,
А также дать коротенькую справку,
Скорей всего в конце страницы сноску,
Как будто бы младенцу сунуть соску,
Где смесь взамен грудного молока.

Вот пряной парусиной облака
Накрыли парк. Поспешно прячу Кафку.
Рвет полотно блестящий великан,
И бьются капли о зеленый кафель
Кленовых и каштановых лекал,

И, мокрые до нитки, зябнут мойры.
Как славно лег синоним слову "парки".
Он будто на молу поет у моря.
Где книжный, бело-синей чайкой капер,
А может, это мирный чайный клипер
Меня уносит в позапрошлый век.

Там йяппи пожимает руку хиппи,
Там кружева, чеканка и финифть.
Но хлопнул парус, и ребенок всхлипнул,
И парка, вскрикнув, оборвала нить.
2002

Предтеча

Расчесывал экзему Иов,
Влача вериги в три пуда.
Представил Бог раззяву иву
В разрезе грязного пруда.

Вот Ирод - тот не гробит тело,
Кадя, как должно, фимиам.
В канун субботы жалко блеял
К столу назначенный баран.

Орлы восьмого легиона
Держали по Евфрату фронт.
Шел казначей Синедриона
В банк оформлять фискальный фонд.

На бывшем капище Ваала
Царева девка танцевала.
Ух, как же стерва танцевала!

Взлетали странные слова.
С усмешкой к ним сходились люди.
Кемарил сторож, как сова.
С плеч покатилась голова,
Чтоб после лечь на красном блюде.

ПРОСТАЯ ИСТОРИЯ

В отдаленных лесах есть таинственный угол.
Там бессонницу сов уважают подруги.
Там бессовестность слов память генная рушит.
Там счастливые сто на несчастную душу.

Я туда приходил, когда был кучерявый.
Из папье крокодил меня взглядом буравил.
Мыслей множилась гамма, вилась вольная нить.
Надо было, как Гамлет – не казаться, но быть.

Между дел, в суете, среди правил нестрогих
Я по ветру летел. В лес забылась дорога.
Еще, помню, подумал: «Если нужно, найду».
И ищу, как под дулом, как прощенье в аду.

Где копеечный торг, на толкучке в толпе
Мне привиделся тот крокодил из папье.
Бесполезная вещь, дезертиров кляня,
Прокричала, что лес весь погиб от огня.

Километра четыре в камышах лагуна.
У кабатчика стырил две бутыли вина.
Хмель лагуне любовник, а воды в ней по грудь.
Чтоб не ныло так больно, надо просто шагнуть.

****

Н.Г.
Картавых комиссаров тройка.
Стакан. Небритая щека.
Мы прокричали смерти "Горько"
В гостях у славного ЧК.

Мы разделили папиросы.
Снег за ночь выбелил залив.
И к полюсу через торосы
Нас конвоиры повели

В пути мне ветер ноги спутал.
Со стуком дверь сошла с петель...
...И было солнечное утро,
И в небе жаворонок пел

****

Стихотворенье удалось.
Откуда набрался отваги?
Слова, что от рожденья врозь.
Сливались плотно на бумаге.

Кольцом цеплялось за кольцо,
Соединялись в цепь цепочки.
Я сам себе был образцом,
Как заключенный в одиночке.

Ребенок плакал за стеной.
Соседи сорились сердито.
Я знал, что вброшено зерно,
Для послезавтрашней молитвы,

Но завершается игра,
Где адский пламень в райских кущах.
И на работу мне пора,
Чтоб добывать свой хлеб насущный.

Из цикла «Это наше»

ПАМЯТИ А. ДОБКИНА

Мои ровесники уходят,
Не дотянувши до полста,
Под ложь смиренья в жалком хоре
Над литографией Христа,

Сквозь строй растерянных улыбок
Друзей, отрекшихся давно.
С сознаньем сделанных ошибок,
Тех, что исправить не дано.

Кружатся в адском хороводе,
Надежды райские храня,
Все, кто вокруг – живые вроде.
Но дальше, дальше от меня.

Мне надо б к ним, но лентой тонкой
Скрутило с головы до пят.
Вот на кресте больничной койки
Я скорой помощью распят.

Игла не попадает в вену,
Врач что-то говорит врачу.
Все это так обыкновенно,
Но я… Я жить еще хочу!

Хватаю воздух полной чашей,
А затянуться силы нет…
Звонок. Спокойно. Умер Саша.
Он в классе… впрочем, это наше.
Рак легких, сорок восемь лет.
1998 г.