Грузинские мотивы

 

Баадур Чхатарашвили

Цикл коротких рассказов

 

Утро

 

— Бутилки покупаем, бутиилки...

Отворяется окно:

— Соломон! У тебя совесть есть? Выходной день, люди спят...

— Бутилки покупаем, бутилкии...

— Соломон, какой сумасшедший в эту рань бутылки будет продавать?

— Кому деньги нужны, тот и будет. Бутилки покупаем...

— Тфуй, ешак! – Окно затворяется.

***

Солнечный лучик нашёл прощелину в занавесях, пробрался, пощекотал мой прижмуреный глаз. Михо переливисто всхрапнул под кроватью: с вечера нашкодил, схлопотал выговор, удалился в «берлогу» и разоспался с горя.

— Мацун, мацун, мацони... — Это из пригорода потянулись разносчицы простокваши.

Вновь слышен скрип оконных петель:

— Марта, мне две банки, а творог есть?

— Конечно есть, и сыр молодой поспел.

— Марта, а ветеринар корову смотрел? Говорят — бруцеллёза много...

— Какой ещё бруцеллёз? Моя Пепела, как невеста на выданье!

Подо мною завозился Михо, выбрался, уселся на прикроватном коврике, зевнул, почесал за ухом. Хлопаю ладонью по одеялу:

— Иди сюда, соня.

Михо нападает, осторожно хватает дюймовыми клыками, после устраивается поудобнее – вылизывать хозяину щёки.

Появляется матушка:

— Это что ещё за безобразие?

Михо скатывается с кровати, становится на задние лапы, передними прикрывает гляделки, кланяется — просит прощения.

***

У парадной — торг:

– Марта, дай сыр попробовать... соли много...

– Марта, у меня все банки заняты, пустые завтра верну...

С обязательным «утренним» яблоком выхожу на балкон: Вечный Гарик, выбрасывая вбок негнущуюся ногу, ковыляет к пивному ларьку. Добрался. Отомкнул замок. Вошёл, выпустил наружу ставень-прилавок, повязал тощее пузо несвежим передником, выставил на оцинковку толстобокие гранёные кружки, включил насос — с заветшалым агрегатом периодически случается судорога, тогда сотрясается вся палатка, и Гарик цедит сквозь прокуренные зубы:

— Кунем!

Из дворницкой выходит Амина — пёстроцветный плат, позванивает медью тяжёлая нанизь, колышется плюшевая юбка до пят — бранясь вполголоса, ворочает чудовищного размера инвентарную лейку, поливает замусоренный тротуар. С соседнего балкона подаёт голос Строгая дама:

— Амина. Амина! Не притворяйся тугоухой! В парадной третий день полы не мыты, в чём дело?

— Деньги собирала? Когда деньги собирала, тогда убирала...

— Это безобразие! Деньги требуешь каждую неделю, а на лестнице скверно пахнет.

— Что на лестница?

— Воняет на лестнице!

— У кого собака на лестница писает, тому и скажи...

К дому приближается молочница Валя, опускает на асфальт тяжёлый бидон, звонит в колокольчик. Из подворотни на звон поспешает отчаянного вида кошачья троица, следом подходит Николай Христофорович:

— Голубушка, мне без пенки, Кузя пенку не любит.

— Христофорович, знаю, который год коту вашему молоко отпускаю. И чего это он пеночкой-то брезгует? — Отцепляет от ручки бидона жестяную воронку, — посуду пониже опустите, — наливает из черпака. — А пенку вот кто у меня любит. — Достаёт из кармана халата алюминиевую миску, стряхивает в неё пенку, добавляет молока и выставляет угощение дворовым бродягам.

От перекрёстка вразвалку шагает пузатый Серго — под его началом крошечная, об одно кресло, цирюльня, что втиснулась между строгой сберкассой и шалопаистой портняжной мастерской аккурат напротив наших окон. Сквозь витрину парикмахерской видно — Серго скидывает толстовку, надевает рабочий халат, подворачивает рукава, включает настенный репродуктор: «Джамайка!» — приветствует его Робертино.

Вновь отворяется окно Сердитого гражданина:

— Серго. Серго! Сергоо!!!

Серго выглядывает, весь внимание.

— Серго, у тебя там, на стене, календарь висит, я видел...

— Ну и что?

— Посмотри какой сегодня день... правильно –—воскресение, выходной. А теперь посмотри на часы, и если ты сейчас же не выключишь эту штуку, я не знаю, что я сделаю...

Робертино замолкает. Матушка зовёт завтракать. Михо, роняя слюни, стонет под кухонным столом — предвкушает горбушку с мёдом.

«Сердце бьётся в груди...» — я срываюсь с табурета:

— Мама, мама, дядя-тётя пришла, дай двадцать копеек!

«Дядя – тётя» — маляр с ближней стройки, по выходным подрабатывает, распевая по дворам ранящие душу шлягеры:

Здесь под небом чужим я как гость нежеланный.

Слышу крик журавлей, улетающих вдаль.

Сердце бьётся в груди и так хочется плакать,

Перестаньте кричать надо мной журавли.

Из окон бросают мелочь. Раскланявшись, Дядя-тётя собирает деньги. Подходит Серго с флаконом одеколона и рюмкой, наливает. Дядя-тётя выпивает, благодарит, чуть пошатываясь продвигается к следующему дому.

Коты допивают молоко. Валя собирает утварь, подхватывает бидон, идёт к перекрёстку. Скучающие на углу «биржевики» галантно раскланиваются.

— Земля для цветов, продаю цветочную землю. — Разносчик — поросший диким волосом, похожий на лешего старичок.

К лесовику с оглушительным треском подъезжает синяя мотоциклетка, в седле наш участковый:

— Садись!

— Шакро, не надоело тебе меня арестовывать?

— Садись, в отделении потолкуем.

— Шакро, будь человеком, дай пару рублей заработать, после сам приду...

— Кому говорят — «садись»?!

Мешок с луговой землицей летит в «люльку», следом лезет правонарушитель. Биржевики затевают разбор:

— Что, сержант, самого слабого нашёл? Делом займись, делом!

— Поговорите мне, защитнички, как бы я на вас дело не завёл, за тунеядство...

— На свою жену заведи, многостаночницу — весь квартал обслуживает...

***

Матушка выдаёт мне рубль:

— Пойди постригись, на чёрта похож.

У двери парикмахерской — табурет, на нём — нарды: двое сражаются, третий «болеет».

— Шашь-бешь. — Первый нардист переставляет «камни».

— Яган. — Второй, раздумывая, тянет руку к доске.

Болельщик. Убивай! Говорю, убивай! Не бери «двери»!... ай-яй-яй, что ты делаешь, осёл?

— Цицерон, побереги нервы, паралич разобьёт.

Серго заправляет мне за ворот простынку, берёт твёрдыми пальцами за макушку:

— Бокс, полбокс?

— Не, дядя Серго: сзади линию, а спереди ото лба, вот так...

— Ладно, не верти головой.

Противно щёлкая, холодная машинка прижимается к моему затылку.

— Уй, дядя Серго, больно!

— Не верти башкой, не будет больно.

Появляется Любознательный гражданин, проходит в парикмахерскую, забирает стул, стопку газет с тумбочки, протискивается мимо сопящего за моей спиной брадобрея, усаживается рядышком с игроками и разворачивает «Правду»:

— Та-акс, посмотрим, что у нас тут... вторая Генеральная национальная ассамблея народа Кубы приняла Гаванскую декларацию с осуждением решения об исключении Кубы из Организации американских государств, в скобках – ОАГ, и обвиняющую в заговоре против Кубы Се Ше А и олигархические правительства Латинской Америки...

Первый нардист (бросая кости). А что наши говорят по этому поводу? Неужели молчат?

Цицерон. Вообще-то с Кубой у нас не очень уж дружба, мы больше с африканскими братьями цацкаемся...

Любознательный гражданин. Поглядим, ага, вот: из Москвы в Гавану с дружественным визитом вылетела делегация в составе главнокомандующего Ре Ве эС эН — маршала эС эС Бирюзова, генерал-полковника эС Пе Иванова, а так же первого секретаря Це Ка Компартии Узбекистана товарища Рашидова Шарафа Рашидовича...

Цицерон. Рэ Вэ эС эН — это что такое?

Любознательный гражданин. Ракетные войска это.

Цицерон. А герой целины Рашидов причём? С каких это пор он в ракетчики записался?

Первый нардист. Ничего ты не понимаешь в политике, Цицерон. — Любознательному гражданину: Поищи, может написано — Кеннеди как отреагировал?

Любознательный гражданин. Вот: президент Се Ше А Джон Кеннеди отдал приказ о подготовке войск для военной акции в случае обострения ситуации в Лаосе; к берегам Индокитая отправлена оперативная группа седьмого флота Се Ше А...

Цицерон. Ты что несёшь? Где Куба, а где Индокитай? Географию в школе учил?

Любознательный гражданин. А я причём? Здесь так написано, — заглядывает на обратную сторону страницы, — а, вот: силы Патриотического фронта Лаоса заняли город Луан... гнам... тха, на территории, контролировавшейся правительством принца Бун Ума введено осадное положение...

Цицерон. Какой ещё принц? Слушай, если не умеешь толком газету прочитать, не мучай людей, нет на тебя нервов!

Серго отстраняется от меня, делает шаг к дверному проёму:

— Кончайте лаяться, работать мешаете. Будете орать — нагоню взашей!

Любознательный гражданин. Не желаете про внешнюю политику, поищем что-нибудь другое. Вот:Человек шагает в космос...

Второй нардист. Кукурузу сеять?

Любознательный гражданин. Академик Ве Черниговский: старт взят! Для людей нашего поколения сознательное отношение к жизни и своим собственным поступкам связанно с Великой Октябрьской социалистической революцией. Те, кто были постарше, брали в ещё не окрепшие руки оружие и вместе со старшими братьями и отцами отвоёвывали молодой республике право на существование. Те же, кто были младше, восхищались своими старшими братьями, завидовали им. Трудное это было время, но все были неисправимыми мечтателями...

Второй нардист. Слушай, ты уже на неприятности нарываешься!

Любознательный гражданин. От меня что хочешь? Это что, мои слова? К Черниговскому обращайся, академику.

Цицерон. Кто он такой, этот академик?

Любознательный гражданин (заглядывает в газету). Директор института физиологии имени И Пе Павлова, основоположник космической физиологии...

Первый нардист. А-а, это он, садист, Лайку угробил. Убери его к чертям.

Любознательный гражданин берёт другую газету: — Поглядим о чём в «Известиях» пишут:

... мы с вами труженики одной армии — армии строителей коммунизма. Письмо советских космонавтов, открывателей трасс вселенной читателям нашей газеты. Читать?

Второй нардист. Нет.

Любознательный гражданин. Нет, так нет, — листает газету. — Мы мечтаем: Москва — Владивосток за два часа. Уже недалеко то время, когда по заатмосферным трассам полетят пассажирские ракеты. Художник Константин Пружинин нарисовал для нас стартовую площадку многоступенчатого пассажирского ракетного корабля будущего. Пассажиры, которым нужно быстро попасть на восточную окраину нашей Родины — хирург, торопящийся на сложную операцию, геолог, капитан дальнего плавания, срочно вызванный к месту службы, — спокойно входят в лифт. Им не надо привыкать к шуму, вибрациям и резким перегрузкам, ведь конструкция пассажирской ракеты обеспечивает спокойные условия и безопасность полётов. В грузовые отсеки грузят почту и посылки — цветы для героев труда, крымские фрукты, землянику, памятные подарки. Ещё минута – закроется люк кабины, позвучит сигнал, — клокочущий факел, созданный гением и упорством советских людей, прорвёт толщу земной атмосферы и вырвется в заоблачную пустоту. Счастливого пути, мирные звездоплаватели!

Второй нардист (обдумывая ход). Цветы для героев труда, говоришь? Крымскую малину...

Любознательный гражданин. Вот ещё: Герман Титов. Американский дневник. Фрагменты...

Первый нардист. Хватит, хватит про космос, на землю вернись.

Любознательный гражданин. Хорошо, дорогой, — листает газету. — Вот: Ходжа Ахмед Аббас — видный индийский писатель и общественный деятель. Советским читателям Ходжа Ахмед Аббас известен как автор замечательных романов «Сын Индии», «Завтра принадлежит нам», многочисленных рассказов, а так же сценариев фильмов «Дети Земли», «Бродяга», «Господин четыреста двадцать»...

Цицерон. Ва, это которые с Радж Капуром? «Мере джупа Индостани»?

Любознательный гражданин (продолжает). ... книга о Юрии Гагарине «Пока не достигнем звёзд» — новая работа Аббаса, получившая широкую популярность у индийского читателя. Мы публикуем главы из этой книги в переводе Ве Соткина... всё, всё, кончаю о космосе, я откуда знал, что этот индус про Гагарина напишет? — Читает: в Казахской эС эС эР образованы Западно-Казахстанский край и Южно-Казахстанский край...

Второй нардист в сердцах швыряет кости на доску:

— Неймётся Никите, в заднице толстой свербит: у нас пятьдесят два административных района было, теперь имеем двадцать восемь сельских районов и один промышленный. Вместо одного райкома на район, теперь по два, который чем управляет — хрен поймёшь. Что под руку подвернулось, на целину уволокли — самого паршивого трактора на селе не оставили. Еда подорожала, ещё наглости хватило объявить — по просьбам, мол, трудящихся поднимаем цены на мясомолочные продукты. Цицерон, ты просил, чтобы на колбасу цену повысили?

Цицерон приосанился:

— Я никогда никого ни о чём не прошу, тем более — партию!

Второй нардист. Серго, ты просил у правительства, чтобы белый хлеб с прилавков исчез?

Серго отмалчивается, даже сопеть перестал.

Первый нардист. А вы знаете, что за последнее время здоровье товарища Хрущёва ухудшилось?

Цицерон. Что-то не слышал...

Первый нардист. Естественно, не будут же афишировать. Итак, он страдает грыжей от поднятия целины, запорами от переедания кукурузы, отдышкой от соревнования с Америкой и ещё словесным поносом от радости.

Второй нардист. А чему этот несчастный радуется?

Первый нардист. Тому радуется, что Берию он успел расстрелять, а не наоборот.

Любознательный гражданин складывает газеты на стул и поспешно уходит. Серго выбирается наружу:

— С ума посходили, при нём, — указывает вслед беглецу, — такие разговоры водить?

Второй нардист. Он бывший, Серго, бывший — мыльный пузырь.

— У них не бывает «бывших». — Серго недоволен.

На мостовой мальчишки обозначают кирпичами «ворота», кто-то бежит с мячом, одновременно оживает репродуктор в парикмахерской, раздаются первые такты футбольного марша. Нардисты прекращают поединок, подступаются к дверям. Цицерон умудряется протиснуться внутрь, становится между витриной и рабочим столом. Подтягиваются биржевики.

— Серго, прибавь звук.

— Э-э, совсем одурели, — Заура нет на поле...

— Для второго тайма придерживают.

— А Банишевский, всё таки зверь! Большой футболист!

— Никакой он не зверь, посмотрел бы я на него без Маркарова.

— Говоришь тоже: «сухой лист» у него здорово получается...

— Цицерон, ты совсем из ума выжил — «сухой лист» это Лобановский.

— Кончайте орать! Наши забили, один — ноль!

— Кто забил?

— Кто мог забить? Миша конечно!

— Даа, Миша — это король! Такие раз в сто лет рождаются!

— А Сёма что, хуже?

— Сёма — тактик, а Миша — король финта, сам Пеле от его игры одурел.

— То-то же сборная с твоим «королём» чилийцам продула...

— А Миша здесь причём? Качалина за яйца подвесить надо: Маслёнкина, фрайера, вывел, а Шестернёв всю игру в запасных просидел. Мамыкин с Понедельником на поле, а Муха и Хусаинов отдыхают. У Яшина сотрясение мозга — он его в ворота ставит, самодур!

— Вот ты какую сборную собрал бы, например?

— Ва! В воротах, конечно, Яшин. Нападение — Миша, Муха и Эдик Стрельцов...

— Почему трое? Почему итальянская система? Что, своих мозгов нет?

— Потому, что «катеначчо» это не футбол, это философия...

— Про Стрельцова забудь, он на Вятке лес валит.

— Говорят — Эдик на дочку Фурцевой полез, вот его и загнали в лагерь...

— Молодец, Стрелец, надо было и мамочку обработать, она ещё очень даже ничего...

— Кончайте орать! Маркаров счёт сравнял!

Тишина. Цицерон прочищает горло:

— Следующая игра с кем?

— «Спартак» Ереван.

— А-а, армяне и футбол — смешно. Назовите мне одного армянского футболиста...

Армянин Серго, дёрнув машинкой, выдирает мне клок волос:

— Вообще, футбол — это английская игра. Только англичане умеют играть в настоящий футбол.

— Ага, Серго: Пеле и Гаринча — балерины, Эйсебио — сапожник, Мацолла — парикмахер...

Витрина со звоном рушится. Тяжёлый, залатанный белой ниткой мяч, стукнув по лысине обсыпанного осколками Цицерона, откатывается в угол. Мостовая вмиг пустеет. Потрясая кулаками Серго выбегает на тротуар:

— Банишевские, вашу мать!

Серго возвращается, прячет мяч в тумбочку:

— Соберут деньги за стекло, отдам.

Цицерон прикладывает к голове смоченный водой платок:

— Говорил я тебе, вставь фанеру.

— Целыми днями ваши небритые рожи перед глазами, мне что — и на улицу не глянуть? — Отвешивает мне подзатыльник, — не верти башкой! Приходишь с рублём, требуешь, чтоб я Жерара Филиппа из тебя сделал...

Я сдёргиваю простынку:

— Рубль сегодня, это десять старыми, жадина.

***

Замещая футболистов, улицу заполняют самокатчики. Самокатчики — владельцы самокатов, а самокат — это две, закреплённые под прямым углом доски, с шарикоподшипниками, врезанными в ту доску, в которую упирается нога. У «завмаговского» сынка самокат «настоящий», на колёсах с резиновым ободом — остальные давятся от зависти. Самокатки у меня нет, зато у меня есть велосипед «Орлёнок» и живой медведь, посему, иду сквозь мелкоту, задрав нос.

Из арки, приволакивая ноги, выходит горожанин в полосатой пижаме, в руке вместительный кувшин, — подбирается к пивной будке:

— Гарик, спасай!

— Сейчас, дорогой, пусть пена отстоится…

— Какая пена? Скончаюсь! Давай как есть...

— Посмотрите, как нездоровится человеку! Что, день рождения отмечал?

— Уф! Нет. Свояк из Сухуми приехал.

— Поправляйся, дорогой. Второй бокал за счёт заведения — «Гвардейский».

— Гарик, кувшин наполни, пойду родственника лечить.

Николай Христофорович выкатывает со двора «Москвич»:

— Собери детвору, поедем на озеро.

— Ура! Мама, мама, выпускай Михо, мы кататься едем!..

 

ДУСЯ

 

— Что-то не нравится мне цвет твоей склеры, — заявила матушка, — на каникулы поедем в Железноводск!

Железноводск — это очень даже приятно: квартироваться будем у Бабы Любы, рядом озеро — обжиманчики с поцелуйчиками в прибрежных кустах, посиделки с гитарой... тут матушка подпортила перспективу:

— Мы вылетаем пятнадцатого, я уже звонила Бабе Любе и просила подыскать ещё одну квартиру для Лины Моисеевны, она с мужем и дочерью подъедут чуть позже. Ты совсем от рук отбился, не справляюсь уже с тобой, остолопом, а супруг Лины Моисеевны — педагог со стажем, завуч, присмотрит за тобой, он мне пообещал.

Вот тебе и каникулы, только воспитательного надзора мне не хватало. Тфу...

***

Баба Люба расстаралась, нашла квартиру для будущего инквизитора в соседнем подъезде. Педагогическое семейство объявилось через три дня после нашего приезда: первой из подъехавшего такси выбралась пышная Лина, расцеловалась с матушкой. Следом — малолетняя Лялька. За дитём из машины выкатился, именно что — выкатился, коренастый дядька с пузиком, пытливо глянул на меня поросячьими глазками, протянул руку:

— Альфред Моисеевич. После повернулся к матушке: — Симпатичный у вас мальчуган. Я принимаю на себя полнейшую ответственность за организацию полноценного и полезного для повторения полученных в прошедшем учебном году знаний времяпрепровождения этого юноши на время каникул...

Пузатый начал извлекать из багажника "Волги" чемоданы. Процесс вселения продолжался с полчаса — цербер бегал по лестнице с баулами, Лина Моисеевна нервничала:

— Альфредик, кажется Лялькину сумку в аэропорту забыли...

— Отнёс уже…

— Альфредуся, а пакет с обувью?

— Здесь он, здесь.

Я, мрачный, наблюдал за суетой. Когда бардак закончился, Альфред отдышался, после обратился к матушке:

— Тамара Владимировна, вы прогуляйтесь с моими девочками, посплетничайте по женски, а сынок ваш покажет мне окрестности, ладно?

Демонстративно засунув руки в карманы я направился в сторону озера, вертухай за мной.

— Куришь?

— Нет.

— Врёшь, указательный палец жёлтый.

Альфред вынул из нагрудного кармана пачку "Столичных", протянул мне. Закурили.

— Слушай, здесь какая-нибудь приличная забегаловка есть? Вчера друзья проводы затеяли, хреноповато себя чувствую.

— На озере шашлычная, повар — грузин.

— Веди. Ты как, "чекушку" осиливаешь? Кстати, зови меня просто Дуся...

***

Назавтра матушка отправилась со мной в "Курортную поликлинику" на предмет диагностики и обеспечения полноценного курса профилактического лечения. Мрачный доктор, пальпирующий мои потроха, с подозрением поводил носом — принюхивался к выдыхаемому мной перегару; слава Богу провокационных вопросов в присутствии матушки задавать не стал, но из вредности прописал весь пыточный набор: грязи, клизмы, восходящие и нисходящие обмывания и зачем-то ещё — щёлочные ингаляции.

Узрев мою вытянутую физиономию, Дуся поинтересовался причиной упадка тонуса. Выслушав, моментально разрулил ситуацию, убедив матушку, что для него не составит труда взять на себя строжайший контроль за соблюдением лечебных прописей, а так же

сопровождать меня к местам экзекуций. Матушка рассыпалась в благодарностях.

Завладев моей "Курортной Книжкой" Дуся ежедневно конвоировал меня к грязе и водолечебницам, где мы продавали право на посещение клизмокабинетов "диким" курортникам по рублю за процедуру с временной передачей книжки в руки страждущих. За день набегало до трёнделя, что существенно пополняло Дусину заначку, т.е. — наш "общак".

***

Рядом с озером присутствовал престижный "Военный Санаторий" — помпезное здание сталинской архитектуры с тенистой, переходящей в девственный лес рощей. Среди постояльцев санатория преобладали скучающие офицерские жёнушки, факт, который Дуся не умел оставить без внимания. Побеседовав с представителем руководства закрытого оздоровительного учреждения, Дуся на общественных началах подрядился организовать для Верных Боевых Подруг Доблестных Защитников Родины секцию волейбола, пристроив к делу и меня, в качестве ассистента тренера. Волейбольная площадка находилась на задах, у самой границы леса. Частенько, оставив меня за главного, Дуся исчезал на полчасика в кустах. Как-то, возвратившись из подобной отлучки, Дуся попросил: «Золотой мой, я там зажигалку обронил, сбегай, не поленись. По тропинке метров тридцать, и направо, за большим камнем»

За "большим камнем", разлёгшись на травке, покуривала симпатичная матрона с золотистой косой. Сноровисто лишив меня девственности, дива похлопала пухлой ладошкой по моей голой заднице:

— Смышленый мальчик, далеко пойдёшь...

***

Вскорости случилось пополнение — в Дусином подъезде расквартировались новосёлы: наш земляк, великолепный Витя-газоинженер с симпатичной, похожей на озорного мальчишку женой и сынишкой, начинающим хулиганом; след в след прибыла троица из Баку — плюгавый искусствовед Теодор, обильная телом супруга в мужских бакенбардах, анемичная, похожая на мокрицу дочурка.

Витя сразу вписался в компанию — в первый же вечер, оставив жену с дитём в дамском обществе, закатил малый банкет в шашлычной. Званый от чистого сердца Теодор отказался, сославшись на несовместимость деликатного организма с алкоголем. После застолья предприняли вылазку на зады оборонительного санатория для ознакомления нового члена команды с личным составом волейбольного кружка.

***

Наутро, похмелившись из бювета № 4 "Славяновской", устроились в беседке у нижнего входа в парк. На "ощип" диких курортников идти было рано, посему затеяли неторопливую беседу:

— У тебя какая хвороба? — обращаясь к газовику поинтересовался Дуся.

— Да я здоров, как конь. — Витя закурил, пустил дым колечками, — жена холециститом страдает, вот и изгадил отпуск. Хотя, здесь вроде неплохо: природа дивная, харч качественный, и потом — дамское общество очень даже приличное.

Дуся откинулся на спинку скамьи, скрестил короткие ножки — рассматривал неспешно шествовавших к источнику язвенников.

— Ты новичок, главного не знаешь: общение с барышнями на желудочно-сфинктерических курортах не обременяет карман. Представь — кругом масса жаждущих ласки дамочек, и у каждой гастрит, колит... отсюда диета. Таким образом, охмурёж особи обходится в рубь, максимум в два: билеты в кино, мороженное — двадцать две копейки самое дорогое, "Пломбир в шоколаде". И на помещение тратиться не надо — погоды чудные стоят, кругом лес дремучий… — Дуся поглядел на часы, — ну, нам на процедуры пора…

— Что ещё за процедуры? — насторожился Витя.

— Оздоровительные, для общего тонуса. Хочешь попробовать? "Восходящий душ" — зверская штука, после него трахаешься как автомат.

— Да я вообще-то и так ничего, проблем нет, — засомневался Витя.

— Брось, пошли, уступлю. — Дуся подмигнул мне, — от сердца отрываю, но, для друга ничего не жалко.

По дороге Дуся разъяснял:

— Понимаешь, сумели раздобыть только одну ксиву, вот и ходим по очереди, а сегодня тебя запустим. Как войдёшь, там за столом тётка сидит, положишь перед ней книжку, она штампик проставит, дальше — по коридору, там обслужат...

У грязелечебницы наткнулись на Теодора. Искусствовед, ряжёный в разрисованные картинками из мультфильмов шорты, резво перебирая поросшими рыжим волосом кривыми ногами, спешил в процедурную.

— Не нравится мне этот тип, — заявил Витя, разглядывая изображение Чебурашки, подпрыгивающее на пухлых ягодицах, — на пидараста смахивает.

— Выясню, сегодня же, –—пообещал Дуся, — держи ксиву, тебе в эту дверь.

Ошеломлённый Витя вернулся через полчаса:

— Слушайте, неужели вам это нравится? — с сомнением пощупал тощий зад, — подхохмили, сволочи?

— Да брось, какие хохмы, — Дуся затоптал окурок, — охрентипительная процедура, весь аппарат регенерирует.

— Через жопу?

— Ни хрена ты не смыслишь в мужской анатомии. Ладно, пошли в "Беш-тау", есть информация — чешское бочковое завезли, сегодня я угощаю.

— Только не спеша, тихим ходом, — Витя вновь потрогал копчик.

***

Вечером Дуся, как и обещал, занялся изысканиями, — сославшись на необходимость повидаться с кем-то из санаторного начальства, ушёл со двора. Чуть позже в сторону озера прогулочным шагом направилась теодорова мадам. Вернулась дива через часок, с порозовевшими щёчками, сарафан слегка помят. Мы с Витей помчались в беседку. Дуся, облизываясь аки сытый кот, почёсывал пузико:

— Не пидараст, хуже.

— Что?!

— Переутомился, кандидатскую писал, проблемы с потенцией. Приехал грязевые клизмы ставить для стимуляции. А мадама ничего, огнедышащая женщина, вулкан...

Я стрельнул у Дуси сигаретку:

— Он ещё и газами мучается, вздутия живота у него.

— Откуда знаешь?

— Сам сказал, просил присоветовать какое-нибудь средство.

— Ну-и?

— Я его послал по терренкуру номер три, к Железной, там есть бювет — источник "Незлобинский", вонючий — близко не подойти. От одного глотка ровно через час нападает суточный понос, ничем не заткнёшь.

— Дальше, не тяни.

— Ну, он сходил, вернулся с термосом. Во дворе больше не появлялся.

***

Подоспело воскресенье. Мы с Дусей скучали в беседке. Грязелечебница по выходным не работала. Общак иссяк. Витя увёз семейство на экскурсию в Кисловодск. Теодор третий день не выходил из квартиры.

— Охренеем от безделья. Слушай, ты вроде рисуешь? Сиди здесь, я мигом. — Дуся убежал.

Вернулся действительно скоро, в руках рулон ватмана, склянка с клеем, карандаши, набор акварельных красок.

— Откуда это добро? — Я выпучил глаза.

— В домкоме симпатичная начальница, не замечал? Стенгазету будем делать. Так, на этом листке изобрази Теодора в шортах с рулоном туалетной бумаги в руке, на этом Витю голышом на процедуре, только без анатомических подробностей, пусть руками прикрывается. Пока рисовать будешь, я текст составлю.

Я принялся за дело: мосластого Витю усадил на трёхногий стульчак, снизу пустил струю, после изобразил Теодора в мультяшных шортах, конечности покрыл густой шерстью.

— Классно, — Дуся развернул лист ватмана, — Теодора клеим сюда, Витю сюда. А теперь красной краской заголовок, большими буквами: "В здоровом теле –—здоровый дух". Под картинками стихи, — сунул мне бумажку.

Управились мы часа за полтора. Много времени заняло написание шрифтом

стихотворного текста: "Виктор, сей достойный муж, любит восходящий душ. Витя, попу береги, душ влияет на мозги", и — "Шорты средство от запора, так решила Теодора".

— Пошли, прицепим на пожарный щит у подъезда, — Дуся ухватил пузырёк с клеем.

***

Женщина-вулкан закатила безобразный скандал:

— Это оголтелое хамство! Теодорчик третьи сутки с унитаза не слазит, постарался, садист, — ткнула в меня пальцем, — я уже и "Энтеросептолом" поила и марганцовкой, ничего не помогает...

— Нечего было литрами воду глушить, дорвался до халявы, — огрызнулся я.

— Немедленно уберите эту мерзость! Я буду жаловаться!

Появились дамы. Лина Моисеевна сложила губы бантиком:

— Альфреедик, ну как не стыдно?

Матушка надела очки, придвинулась поближе:

— А Виктор очень удачно получился, как живой...

— И дядя Теодор тоже очень похож, — присоединилась малолетняя Лялька.

— Варвары! — Теодориха умчалась вверх по лестнице. Хлопнула дверь.

Одуревший после нудной экскурсии Витя вмиг развеселился, хохотал до колик:

— Альфред, подари. Отрежь мою половину, в кабинете повешу...

— Ага, губы раскатал. Мы, между прочим, трудились, творческую энергию тратили...

— Ладно, понял. Через магарыч. Пошли на озеро.

***

Педагогическое семейство уезжало раньше нас. В аэропорту, пока бы матушка прощалась с Лино-Ляльками, Дуся отвёл меня в сторонку:

— Слушай, первого у меня хреновый день: "линейка", "первый раз — в первый класс" и прочая хрентипопина. Второе — суббота, пьянка педагогического состава. Появляйся в воскресенье, утречком. Мой пионервожатый, кахетинец из Гурджаани — чачу гонит... слеза девственницы, а повар в нашей столовке такое хаши варганит... Жду!

 

БЕНЗИН

 

В понедельник я обнаружил что деньги кончились. Совсем. С прошлого вечера начинали с соблюдением возможных приличий: рюмочка текилы, чашечка кофе... ещё по чашечке кофе и ещё по рюмочке. После допустили ошибку — отлакировали пивом. Затем у Коти образовались предпосылки к слиянию с миропорядком… дальнейшее помню плохо: Котя врывался в дамскую комнату... потом били морды жлобам на Арбате... потом нас били...

В Новоарбатском околотке очень вредный опер — пока Котя ездил за недостающей суммой, держал меня в обезьяннике…

Ладно, томатный сок в холодильнике присутствует, и где-то был аспирин. Худо, что денег нет. К субботе появятся, кое с кого причитается, однако до субботы дожить тоже надо, не голодать же. Ну, позвоним Овсею:

— Привет, труженик.

— Очень здрасьте.

— У тебя американские деньги есть?

— Настоящие?

— Что настоящие есть, и много, я и так знаю. Ненастоящие есть?

— Конечно.

— Почём нынче?

— Тридцатка за сотню.

— На "после" парочку доверишь?

— Об чём речь, для тебя всегда пожалуйста.

— Часам к пяти зайду.

Так, где там у нас аспирин? А теперь ванну, и подремать пару часов.

***

Забрал я у Овсея пару сотенных — только что из принтера, тёплые ещё, и рванул на Преображенку. Обменник возле «Океана» закрывается в шесть. Смотрю сквозь витрину — кассирша задвигает форточку, делаю «потерянную» рожу и вбегаю, помахивая купюрами. Сразу нарисовался пухленький кавказец:

— Э, давай обменяю по хорошей цене.

Выходим, заходим за цветочный ларёк, толстячёк, не взглянув, засовывает липовые мои баксы в карман и начинает слюнить деньги. Считает долго, перекладывает купюры, слежу — тысяч пять не доложил. Беру, и, похлопывая кидалу по плечу, мол, пасибо, дорогой, выручил, — выхожу из-за будки.

— Э...стой, ты посчитай...

— Зачем? Доверяю.

— Э...как зачем? Может, я ошибся, посчитай...

— Если чуть-чуть ошибся — бог простит, будь здоров.

— Э...подожди, может я больше дал...

–—Ну, тогда бог меня простит, расходимся, смотри — менты уже заинтересовались...

***

После всего опять разболелась голова. Лечить подобное — подобным: умница Айя нацедил бокал "Битбургера", подал телефонный аппарат:

— Котя, живой? Тебе стейк заказывать? Не опаздывай, остынет...

***

К ночи позвонил Сухов:

— Дело есть на миллион...

— Как в прошлый раз?

— Не гони туфту, дело серьёзное, жду утречком.

В "прошлый раз" Сухов свёл меня с итальянцами, — возили в Москву пошитую в Польше французскую обувь, попутно интересовались "мокросолом". Сговорились по три доллара за кило, до десяти тонн в месяц.

Под Клином я арендовал амбар, подрядил двоих тружениц скрести и солить шкуры, нанял водилу — объезжать окрестные скотобойни, и купил пару центнеров соли. Дело пошло, через пару недель в сарае кисли тонны три просоленной говяжьей кожи.

На третью неделю заявились братки, предъявили гроссбух, в коем была зарегистрирована каждая здравствующая бурёнка в радиусе двухсот вёрст, после чего вознамерились оперативно засолить мою собственную шкуру.

Ну, дело я разрулил, ещё хватило наглости содрать с бандитов себестоимость заготовленного продукта с передачей всего хозяйства из рук в руки. К матюкам моим Сухов отнёсся философически, мол — сам дурак: я тебе дело дал, остальное — твои заботы...

Ладно, поглядим, чего нового этот поц надумал.

***

Поц надрывался в телефон. В предбаннике Софа, перемещая перед заплаканным носиком миниатюрное зеркальце, припудривала свежий синяк.

— Опять?

— Ага, — Софа отложила пуховку. — Компьютер в окно выкинул, бухгалтершу вышиб,

стулья переломал. Вчера к полудню очухался. Не могу больше, брошу я его...

— Софочка, ангел мой, не мне вас учить — коли еврей получился запойный, это хуже атомной войны…

Сухов орал за дверью: «Передай этому неббеху [1], ежели он не понял, может сделать мне фелляцию... фелляция есть удовлетворение сексуальных потребностей мужчины путём энергичного посасывания его детородного органа... Овидия почитай, гониф [2], у него сей процесс красочно описан...»

Я толкнул дверь:

— Лехаим [3], морж.

— С каких это пор я морж? — Сухов бросил трубку.

— С детства, это я сокращаю — «морда жидовская»

— Что ни день, то — праздник: тридцать лет тебя знаю, а за антисемита никогда не держал.

— А как я перебрался в Москву, так скоро сделался интернационалистом: я нынче

одинаково ненавижу все нации. А как с тобой подельничать затеялся, так вдобавок стал юдофобом...

— Как был ты жлобом, так им и остался. Интернационалист!.. Ладно, давай о деле: есть

бензин — шестьсот тонн. В Перми. Разлит в цистерны, документы справные.

— С кем работать?

— В Перми — Шония Пармен Владиленович. Фирма "Элко", подставная, естественно.

— Где ты этого Шонию откопал?

— В Мингрелии, не в Мексике же.

— А он два слова связать может?

— Смоктуновский перед ним — дитя малое.

— Сухов!..

— Слушай, всё под контролем: бензин есть, документы чистые, — Сухов протянул мне

Папку. – Здесь "рыба" контракта, реквизиты, железнодорожные накладные под отгрузку,

счёт. Оплата по "безотзывному"…

— Сухов, ты видать не проспался после запоя. Ежели бензин есть, оплата по аккредитиву, я тебе на кой нужен?

— Ну, бензин есть... бензин-то есть, но он не совсем наш, нам его... одолжили на время,

так что, после оплаты, мы бензин отправим хозяевам.

— Ясно. Шиве [4] по мне сидеть будешь?

— Ещё и кадиш [5] прочту.

— Нужен мне, православному, твой кадиш. Сухов, у меня дети малолетние, если что, с

того света достану.

Я пристроил папку под мышку и двинулся к дверям.

— Слушай, кого думаешь лохануть?

— Ваху.

— Это который на Милюкова похож?

— Ага.

— Сердце Гагарина у тебя, за то и уважаю...

***

Ситуацию надо было продумать, посему я направился в "Би Би Кинг", съел бифштекс, проглотил пару рюмок текилы, и, просматривая бумаги, смягчил нутро «Гиннесом»…

Ваха подъехал через час. Вывернув страшные глаза, выслушал, вскочил: «Поехали к нашим»

Матерясь по вайнахски Ваха крутил руль «Ягуара», сзади дышал в затылок чесноком абрек-телохранитель. У побитых картечью стен Дома Советов Ваха тормознул:

— Слушай, а бензин есть?

— Конечно есть.

— А где гарантия?

— Я — гарантия.

***

На Таганке остановились у солидного здания. Буркнув что-то сидящим у дверей амбалам, Ваха потащил меня к лифту. У лифта нас догнали, заломили руки, и, прижав носами к стене, наставили в спину стволы. Дверцы разъехались в стороны, появился высокий, седой:

— Ваха, сколько раз говорить? Это не аул, это банк! Отпустите, — приказал охране.

Я подобрал с пола папку, мы поднялись в офис, седой провёл нас в кабинет: у длинного стола сидел ещё один, в белом костюме. Сразу он мне не понравился: костюм не в Гуме куплен, по обшлагам видно, галстук ручной работы, подобран со вкусом. Глаза серые, спокойные — тёртый товарищ.

Мы расселись. Я протянул седому папку. Тот проглядел, передал Костюму.

— Как платить? — Седой уставился на меня.

— Безотзывной.

— Твой интерес?

— Я с той стороны.

— Ваха, — седой повернулся к головорезу, — а бензин есть?

— Я поеду в Томск, бензин будет.

— Если поедешь ты — будет кровь, а бензина не будет. Он поедет, — седой указал на сероглазого.

Костюм ласково мне улыбнулся:

— Правильно, поедем мы с тобой, прямо сейчас.

— Слушайте, — диспозиция складывалась скверная, — что за пожар? Позвоним в аэропорт, узнаем когда рейс, я тем временем съезжу домой, бритву, зубную щётку прихвачу...

— Не будем время терять, — Костюм встал, — что надо, в дороге купим.

***

Прямого самолёта не было, летели с пересадкой. Костюм глаз с меня не спускал. Начал прихватывать лёгкий мандраж — не люблю работать без стройной схемы: приходиться импровизировать, а это чревато проколом.

Добрались к утру. Пармен Владиленович оказался что надо, не соврал Сухов: вальяжный, одет с иголочки, кабинет обставлен с неброской роскошью. У подъезда — серебристая «Ауди», водитель при галстуке.

До полудня лазали по шпалам, сверяли номера цистерн, после вернулись в офис — оформлять контракт. Костюм позвонил в Москву, велел открыть аккредитив. Сговорились на завтра, после банковского подтверждения, завизировать отгрузку. Обмывать сделку Костюм отказался, и мы отбыли в гостиницу.

***

Ужинали в номере, и тут мой цербер совершил ошибку — решил меня подпоить. После первой бутылки я чуть заплёл язык, похваставшись за героическое прошлое, живописал свои похождения в заполярных землях, и, описывая быт, вскользь упомянул "Тюменьский ёрш — туда и обратно". Костюм заинтересовался, пожелал испробовать. Вызвали официантку, потребовали пива, литровые кружки и ещё водки.

Наполнив кружки пивом, добавив беленькой, я стал демонстрировать собутыльнику правила потребления, доливая водку после каждого глотка. Когда оба пришли "туда", Костюм свалился на ковёр и сладко засопел.

Отгоняя пьяную муть, я рванул в вестибюль, к телефону. Сухов был на месте. Выслушав начало моего монолога, прервал:

— Удивляюсь я тебе: интеллигентный мужчина, два высших, Бодлера читаешь, и такие обороты. Я в курсе всех дел — как вы ушли, Пармен звонил. Слушай внимательно: завтра закончите с этой бодягой, видимо в Москву двинетесь. За вами проследят, я буду знать рейс. По прибытии, в аэропорту — отрывайся. Овсей с Павликом подстрахуют. Сразу дуй на Ярославский — токмо не на такси, не мы одни умные, потому и машину не присылаю — на городском до метро. С Ярославского каждый час электричка на Александров. Дальше на перекладных до Костромы. В Костроме прямо на привокзальной площади найдёшь офис "Прогресслеса", спросишь Ребиндера, запомнил? Он тебя спрячет так, что и КеГеБе не найдёт. Как доберёшься до места, звони. Удачи, махер [6].

Костюм дрых на полу. Я перетащил его на кровать, глотнул пива и тоже завалился: день выдался хлопотный.

***

Овсей с Павликом сработали на совесть: Павлик, изображая пьяного, споткнулся и повис на моём стражнике, подоспевший Овсей зацепился ногой за Павлика, и вся троица растянулась на полу, — я нырнул в толпу. Через пару минут экспресс вёз меня к городу. На Юго-Западной спустился в метро, и через полчаса, сидя в вагоне электрички, провожал взглядом унылые фасады промзоны.

Ребиндер выделил «Уазик», часа два меня везли через дремучий лес. Добрались. В "Доме лесника" мрачная бабуля отвела мне койку с тумбочкой в огромной безлюдной комнате. Умывшись, и выпросив у хозяйки стакан чаю, я отправился на почту — звонить Сухову.

— Ты где?

— Чухлома называется.

— Надо же. Я у тебя был, барахло твоё забрал, ключ отдал Овсею. Как Пармен денежку переведёт, вышлю вещи и долю. Тебе американскими деньгами?

— На кой ляд мне в этой дыре баксы? Пару штук переправь моим домой, пару штук в рублях сюда. Остальное отдай на сохранение Овсею. Долго мне здесь сидеть, как думаешь?

— Думаю долго. Слушай, ты же большой спец по деревяшкам, вот и займись, леса, как я понимаю, кругом тебя хоть тухой [7] жри...

— Шмок [8] паршивый.

Я вышел из телефонной будки расплатиться. За стойкой высокоскулая барышня листала журнал.

— А что, красавица, чем у вас тут люди по вечерам заняты?

Девица оглядела меня, прицениваясь:

— На Окружной водку пьют, после морды бьют друг на дружку...

— А Окружная это где?..

-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------

1 неббех — растяпа

2 гониф – вор, плут

3 лехаим – привет

4 сидеть шиве – траурный обряд

5 кадиш – молитва, читаемая по умершему

6 махер – деляга

7 туха — задница

8 шмок — болван

 

Надумалось.

Поэт должен писать как отдельный поэт, а не как целая эпоха – Роберт Грейвз Любое
(каждое) общество является динамическим единством двух субъектов: меньшинства и массы. Меньшинство это индивидуум или группа индивидуумов, качественно 
отличающихся от толпы. Масса – это толпа людей, не имеющих особых отличающих 
их качеств. – Ортега-и-Гассет.

Поэт в России больше чем поэт, в России он — известное дело — невольник чести. Началось с того, что Пётр собрал во ВНЕ наследие древних, и вчинил в СРЕДУ, среди прочего и стародавний язык рапсодов, после чего срослось, — сделался от Океана и до Океана общий жреческий дом единоверцев, чьи невидимые стороннему глазу алтари для умилостивления строптивой Музы по сей день убраны дымами жертвенных курений. На просторах этих жив покамест малым числом сказитель, пророк, которому всё ещё подчинён язык мифов, до напасти пришествия единого бога сохранявшийся в мистериях Элефсина, Коринфа, Колхиды, на колдовских шабашах Средиземноморья, самайнах гэлов и турнирах бардов Камбрии; вплоть до Тёмных веков этому языку обучали в поэтических школах Ирландии и Уэльса. На сегодня язык сей исчез из обихода и единственными носителями его остались избранные, сообщество посвящённых, которые только и слагают доднесь наделённые магической силой строки. Невелики они числом, но взрастят они толику себе подобных, и передадут им свою лиру: так было, так есть, так и будет!

И ещё: у стихоплёта всегда имеется в запасе десяток заготовок; у поэта такого запаса быть не может: озарение приходит в непредвиденный час и принуждает одержимого словом выплеснуть сонм, соцветие символов. Правка, перелицовка — дело второе, рутина…

 

Про ландшафт

 

Всплески творческого озарения сродни приступам атавизма, ибо поэтический (мифологический) язык сохранён у нас в самых дальних уголках генетической памяти, и лишь при периодическом воздействии генерируемых самим мирозданием раздражителей перемещается на время в оперативное пространство сочинителя, обращается в покорный ему инструмент.

Один из таких раздражителей есть ошеломление сознания, вызванное сменой ландшафта – ключ, отмыкающий новый, доселе незнакомый чертог словесной сокровищницы. Желаете примеров? Их есть у меня: Пушкин, Лермонтов, Таврида Волошина, наконец: «В шафранных сумерках лиловые холмы…»

Маяковский, взращённый в городке, затерянном средь вечнозелёного буйства изобильной Колхиды, сражён был твёрдокаменным величием златоглавого града, и музицировать затеял впредь на флейте водосточных труб…

 

Часть процессов обусловленных деятельностью человеческого мозга вычленяются в функцию осознания субъекта

 

Часть процессов обусловленных деятельностью человеческого мозга вычленяются в функцию осознания субъекта (от лат. subjectus – находящийся в основе); при наличии у индивида способности к обоснованию знания как источника направленной на объект (от лат. objieio - противопоставляю, находящаяся во взаимодействии с субъектом часть объективной реальности) активности (способности биологического характера, надо отметить) – субъективное предположительно преобразуется в некое единство, которое мы отождествляем с нашим сознанием.

Остальная часть процессов – тех самых, мозговых, назовём их «скрытыми» – не ощущается человеком непосредственно, однако их наличие вызывает постоянный «зуд» идеального сознания, посему сознание приступает к поиску источника раздражения и, не умея осуществить его идентификацию и локализацию, проецирует глубинное неосознанное во внешний мир.

Вывод: дьявол присутствует в каждом из нас, и абсолютное зло есть общественный продукт. Лишь наделённым феноменом исчерпывающего самоанализа единицам (опять же сугубо биологическое свойство) даруется право выбора – подчиниться Сатане, либо вступить с ним в смертный бой…