Приметы века –
Стиль, манеры,
Бой за всевластия бразды,
Лишь видимость единства веры,
Родство по крови не помеха
Ожогам тлеющей вражды.

Любовь и злоба,
Грех, прощенье,
Души уродство, красота,
Сердец гармония, отмщенье,
Вид примирения у гроба,
И снова ложь и клевета…

Приливы боли,
Жажда крови,
Любовь – мучительный недуг,
И излечение Любовью,
Желанным обретеньем воли,
Родной души и верных рук.

Любовь и Вечность.
Всё случайно,
Но поколению детей
Неведомы былого тайны,
Свобода выбора, беспечность,
Не до шекспировских страстей!

Но настигают
Стрелы яда,
Посев обмана зреет вновь,
Им внять бы зову сердца надо,
Да Провиденье отвергает
Новорождённую любовь.

Палитра красок,
Лик пропорций,
Под свет негаснущих огней
В нетленной Саге Голсуорси
Таятся среди лиц и масок
Людские тени наших дней.

Царственно, не спеша,
В небо взмывает птица -
Чья-то летит душа,
Птицею воротится.

В золоте птичьих крыл
Раннего солнца блики,
Птице врата раскрыл
Вешний простор великий.

В недрах земли - ярость,
Пепельный дым клубится,
Перед концом – старость,
Дальше – полёт птицы…

Деревья – старые гиганты,
Несметных судеб очевидцы,
В нечитанные фолианты
Навек спрессованы страницы.

Стоят ветвистою стеною,
Свидетели и секунданты,
Покорны холоду и зною,
Хранят молчание, гиганты.

И лишь с осенними ветрами
Ведут немые разговоры
Ввысь возведенными ветвями,
То ль соглашаясь, то ли споря.

Полосой осенней, длинной
заартачился мой стих -
затаился и затих,
и боюсь, уже с повинной,
как в минувшие года,
не вернется никогда…

Из-за туч опочивальни
заунывный слышен звон -
время галок и ворон,
время образов печальных,
время мокнущих одежд,
время гаснущих надежд…

Хоть бы время пролетело,
стало б небо голубей -
с воркованьем голубей
прозвенело бы несмело
снежной нотною строкой,
выводя моей рукой
то, что осень не успела…

Я почему-то в эти дни грущу,
и лишь одно мне согревает душу -
что захочу - контакт сердец включу,
и тем печали нить свою нарушу.

Ваш колокольчик зазвенит вдали -
приветно, безотказно, мудро, нежно,
и тотчас все печали утолит -
вернет любовь, и веру, и надежду.

Счастья Вам!

Тишина. Какая тишина!
Не нарушить, не спугнуть, не шевельнуться!
Солнце низко. Тень твоя смешна
на прибрежом утреннем песке,
так длинна, что надо улыбнуться
вопреки налипнувшей тоске,
и тревогу вязкую развеять…
Даже песня моря не слышна,
словно в предпоследний день Помпеи…
Тишина, такая тишина…

Нет ничего в том странного -
плакать на площади Красной,
я хоть и не Ивановна,
а тоже ведь там плакала,
плач этот, видно – знаковый
может и не напрасный.

В московский мороз лютый
девчонкой в одежках бедных
бегала на салюты,
красились слезы счастья
цветом огней победных
ежевечерних, частых.

В черное время лиха,
в шабаш нечистой силы,
доброй не чая вести,
туда, где Блаженный Василий,
я приползала тихо
плакать на Лобном месте.

Доблести, славы, мощи
и не от крови красной
издали вижу я площадь,
хоть бы там люди плакали,
плач этот, видно – знаковый,
может и не напрасный.

***************
Флаги ветер полощет
и всё краснее площадь...
Февраль 2015 г.

Жаль, поздно туда покупать мне билет -
В ту пору, с которой уж семьдесят лет,
В тот город, с которым была я «на ты»,
Что с «Алма-Ата» перерос в «Алматы».
Не верю, а может быть, всё ещё есть
Тот дом - по Калинина, семьдесять шесть,

Где был с купоросом белён потолок,
А роскошь - бараньего жира кусок,
Авоська картошки, морковки, свеклы,
Кирпичный чаёк из большой пиалы,
Где нет бешбармака вкуснее еды,
Где снежной зимою спасали унты.

И пусть бесконечно те дни далеки,
Когда я девчонкой писала стихи,
Струился вдоль улиц журчащий арык,
И талые воды стекали с горы,
Но тянется в памяти семьдесят лет
Вершин Алатау не тающий след…