ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 41 июнь 2015 г.

Культура

Владимир Кабаков

Мацуев в Фестивальном зале

Недавно я уже писал о концерте Мацуева в Барбикане вместе с маэстро Гергиевым.
И вот новый концерт в Фестивальном Зале в центре Лондона на берегу Темзы.
Зал был неполон и я был удивлён, вспоминая аншлаг в Барбикане и невозможность попасть на концерт сибирского виртуоза-самородка в Питере несколько лет назад...
Начал Мацуев с «Времен года» Чайковского .
Слушая музыку и исподволь сосредотачиваясь, наблюдал за слушателями и думал о том, что фортепианный концерт намного более сложная форма классики, нежели концерты симфонического оркестра.
Тут на сцене только фортепиано и исполнитель, и только через работу клавиш этого инструмента, можно попробовать достучаться до душ зрителей-слушателей.
Совсем непросто получить полное сосредоточение, сходное с состоянием медитации, когда вместо стройного хора голосов симфонического оркестра, слушаешь одинокие удары молоточками по струнам. Тут нужна школа, понимание классики и умение, а точнее, достаточно высокий уровень музыкальной культуры...
Под задумчивые переливы мелодии Чайковского мне вспомнились давние времена, когда я, приходя в Филармонию в Иркутске, садился где-нибудь позади на свободные места и погружался в медитацию, инстинктивно наслаждаясь слитными звуками оркестра и обдумывая свои, совсем непростые, драматические обстоятельства той поры. В голове всплывали картины природы и погодные феномены в виде дождя, или жары, снега или мороза, вызывающие то или иное настроение.
Вот и здесь я представлял себе окрестности реки Тосно под Питером, видел из окна красивой деревянной дачи необозримые пространства вдали, покрытые лесом, а на ближнем плане замершие в тишине дома покинутой жителями деревни, превращающейся летом в дачный посёлок.
В своём воображении, сидя здесь, в центре Лондона, я видел за окнами тихий снег, окрестности, погружённые в зимнюю дрему, слышал грустную тишину заброшенного, некогда жилого, поселения...
Потом Мацуев со страстью и отнюдь не с сибирским темпераментом исполнил вальс Мефистофеля, Листа. В этой пьесе Лист — композитор, демонстрировал своё умение пользоваться инструментом, каким обладают высокого мастерства пианисты. И здесь во всем блеске предстала техника Мацуева, его сила физическая — а он крупный и мускулистый мужчина, и вместе с тем способность погружаться в музыку с головой, забывая об аудитории, о времени и о себе. Он, в этом своеобразии, напомнил мне великолепного, непревзойдённого советского пианиста Рихтера, который, будучи по сложению крупным мужчиной, обладал незаурядной, магической техникой и тонкостью слуха. И тут, как у Рихтера, техника позволяла передавать многие экспрессивные оттенки сочинений разных по манере и стилю композиторов...
Мои руки и ноги сделались тёплыми и тяжёлыми, как в настоящей йогической медитации и мысли в голове, не мешая слушать и сопереживать временами стройную, а временами бурную мелодию, я начал думать, что современное восприятие классики радикально отличается от восприятия этой музыки ещё сто лет назад, когда не было ни радио, ни ТВ, ни проигрывателей и си-ди плееров...
Нынешнее восприятие классики, как мне кажется, стёрто и забито постоянным музыкалным фоном вокруг, который можно без стеснения назвать какофонией.
И человеку не музыканту, под этим звуковым прессом очень трудно сохранить незамутнённое состояние сосредоточенности, которым, наверное обладали слушатели во времена Баха, Бетховена, да наверное и во времена Чайковского, Рахманинова, Стравинского и Прокофьева.
Вовлечение в музыку, уровень понимания и наслаждения ею, можно определить через язык тела слушателей. Вот и в этот раз, я невольно обратил внимание на притоптывание в такт нашей соседки, или склонённую в усталой вежливой дрёме, голову седого человека, сидящего впереди.
А Мацуев на сцене постепенно разгорался и виртуозная музыка Листа заиграла совершенно необычными, мощными, блестящими гранями!
В восхищении я качал головой, слушая сложные пассажи, исполненые непринуждённо и даже с каким-то щегольством. Не будучи музыкантом, я понимал чего стоила Мацуеву эта лёгкость и экспрессия в такой трудной пьесы!
...Первая половина концерта закончилась и мы зашли в Фойе, где купили мороженое, а потом вышли на балкон этого великолепного Фестиваль Халла, откуда виден весь центр Лондона, река, отражающая бесчисленное количество ярких огней большого города, сами здания и мосты, стягивающие противоположные берега металлически-бетонными связками мостов...
Я рассказывал жене, что у нас в доме, в моём детстве, был маленький радиоприёмник, и долгими зимними вечерами, я, в полутьме, приникал к динамику и слушал радиопостановки с хорошей классической музыкой в качестве эмоционального дополнения и расцвечивания текста рассказов.
Особенно, почему-то запомнилась мне радиопостановка «Туанельский Лебедь», сопровождаемая божественной музыкой Сибелиуса. Тогда я не знал ни имён композиторов, не бывал на концертах, но радио позволило мне полюбить классику и это увлечение перешло и во взрослую жизнь...
Второе отделение концерта включало несколько пьес Рахманинова, мало знакомых обычным слушателям. Мне же нравились и они, хотя я вспомнил о сильном впечатлении от второго концерта Рахманинова, когда, каждый раз за музыкой, представлял жизнь тогдашней России, молодого, повесу Рахманинова, который после оживлённых гулянок и разъездов по ресторанам, возвращался домой под утро, садился за рояль и начинал перекладывать на музыку свои ночные впечатления молодого, сильного, радующегося жизни человека, который был, как и все тогда, покорён величием русской истории, надвигающейся Революции, значением неприхотливой, неяркой, но очень лиричной природы, вокруг.
И впечатление от весенней, короткой ночи, дополнялось ощущением надвигающегося на страну социального шторма!
Всё вместе и создало в душе композитора это великое чувство сопричастности к трагедии века и драмы российской истории.
Уже будучи в обустроенной иммиграции в Штатах, Рахманинов, страстно скучая по России, завёл в доме русскую атмосферу с русскими одеждами, кухней и разговорами... Но, я отвлёкся.
А Мацуев уже завёлся и, по окончании концерта, на «бис», шумно встречавшей соотечественника публики, сыграл ещё несколько пьес и восторг в зале, с каждым новым исполнением, возрастал.
Создавалось впечатление, что Мацуев не хотел расставаться с публикой, а слушатели, с возрастающим воодушевлением, встречали всё новые и новые проявления его мастерства и душевных чувств!
После концерта, мы шли домой пешком и разговаривали о загадочной русской душе, о желании англичан понимать и слушать, о проявлении русского духа в искусстве, и в музыке, в частности.
Русская музыкальная школа, в лице композиторов и исполнителей, демонстрирует нам особый склад русской души, обусловленный волшебным звучание русского языка, особенностями географических пространств и климата, которые, за тысячелетия существований этих душ, через драмы истории и страдания народа, и вылепили особенную способность переживать и сопереживать.
Как я уже писал, русская школа музыки отличается напевностью и ярко выраженной сюжетностью.
И слушая музыку того же Рахманинова, можно точно говорить о времени её написания, когда это все происходило - тогда, когда он жил и творил в России, или когда уже жил в эмиграции.
Драма жизни и страданий Чайковского тоже очень ясно выразилась в его сочинениях.
Противостояние одиночества человеческой личности на фоне громадности и равнодушия природы заставляла российских композиторов писать эти неторопливые, но наполненные внутренним переживанием симфонии, концерты и музыкальные пьесы.
Может быть это были древние свойства славянских душ, а может быть следствие суровости климата, который постоянно напоминал об аскетизме и внезапно наступающей кончины жизни.
Мне невольно вспомнились стихи римского классика, который, говоря о варварском далёком Севере, писал: «Там на севере, где дни облачны и мрачны, живёт племя людей, которым умирать не больно!»
О творческой и человеческой судьбе Мацуева я уже писал прежде. И потому мы говорили с женой о его одиночестве, о его, чисто русской ностальгии по родным краям, о его великом будущем.
И мне захотелось пригласить Дениса к нам, в небольшую квартирку в центре Лондона, попить чайку, а может и водочки, поговорить о дивной Сибири, о наших общих знакомых в Иркутске, о красоте зимы в тайге и величии Байкала.
Мне почему-то показалось, что Мацуев бывает часто одинок и захотелось помочь ему почувствовать себя среди своих и не просто поклонников, а земляков, тоже, волею судьбы, так далеко заброшенных от любимой и обожаемой Родины!
Январь 2015 года.