19 марта 2024  09:53 Добро пожаловать к нам на сайт!

Сценарии


Между мечом и крестом

Лауреат конкурса "Зеркало-98"

Ганс, согнувшись под низкой притолокой, шагнул с порога в ясную сентябрьскую ночь. И сразу все вокруг него замкнулось в великую Бесконечность: графитового цвета, тускло блестевшая на неровностях земля, темная громада леса, по горизонту соединяющаяся с черной бездной неба. И – неизмеримой глубины тишина.
Он ощущал себя и ничтожно малой частицей этого мира, и одновременно его центром, его сущностью. И потому два чувства боролись в нем: мистический страх перед исполинской силой мироздания и торжество, будто он и был источником этой силы…
Но это открытие Ганс сделал позже того дня, когда на безлесый островок посреди необозримого моря тайги вышла группа немцев-офицеров в полевой форме военнослужащих вермахта без знаков различия.

Вооруженные усталые люди после долгого блуждания в тайге набрели на человеческое жилье – несколько черных от времени низких избушек.
Навстречу пришельцам вышли странные люди – бородатые, в бесформенной одежде из грубой домотканой материи.
Людвиг, немного говоривший по-русски, спросил:
– Кто такие есть?
– Рабы божьи, – был ответ…

РУССКИЕ
Жили на Алтае крестьяне, несколько родственных семей. Жили общинно, в отдалении от других, оберегая веру свою православную, потому как понимали они ее по-своему и не хотели в том никому отдавать отчета. И до двадцатых годов никто отшельников не трогал.
Но советская власть оказалась любознательной и через своих представителей интересовалась у мужиков: а почему так живете? А почему здесь? А какому Богу молитесь? И поняли православные, что житья спокойного отныне не будет и, взяв кое-какой скарб, инструменты, семена и главную ценность – священные книги – все, что можно было унести в руках, подались на север, в глухие безлюдные места. Выжгли огнем в тайге поляну, построили избы, разбили огороды. Жили тяжким трудом, часто голодая. Но жизнь наполняла смыслом вера, ежедневные молитвы и чтение Писания. Так проходил год за годом.
И вот однажды из позабытого ими большого мира пришли люди в непонятной военной форме и даже нерусские…

НЕМЦЫ И РУССКИЕ
Они смотрели друг на друга – настороженно и враждебно одни, смиренно другие – и еще не знали, что судьба уготовила им общее будущее – жить вместе на этом клочке земли посреди тайги.
Русские жили здесь много лет, и некуда им было уходить: все, что они имели здесь, добыто тяжким трудом, и нового испытания они могли не выдержать. Немцам путь к своим был отрезан сотнями километров почти непреодолимой тайги и еще сотнями километров до линии фронта по чужой территории, в то время как первый же встречный пионер сдаст их СМЕРШу. Да и хвост за ними тянулся такой, что на меньшее, чем расстрел, рассчитывать было нельзя: побег из плена, убийство охранников, захват оружия и самолета. А здесь, рядом с дикими и совершенно безобидными русскими, был шанс дожить до победы Германии, в которую каждый из них в разной степени, но верил.
Пришельцы, не понимая, что оказались на другой планете, где действуют иные законы, поначалу повели себя так, как будто они снова оказались в 1941-м где-нибудь под Смоленском. Они заявили, что являются "солдатами Великой Германии", что занятая ими территория объявляется ее частью и что населению надлежит беспрекословно выполнять приказания немецкого коменданта.
Мужики, не прекословя, побрели в отведенные им оккупантами избы. (Две другие, что посчитали получше, заняли немцы, брезгливо разглядывая убогое жилище и выражаясь в адрес бывших хозяев: "дикари", "свиньи", "одноклеточные" и пр.)
В ту первую ночь завоеватели решали, как вести себя в отношении русских. Первое предложение – уничтожить и захватить запасы пищи и все полезное – было сразу отвергнуто в пользу более разумного – использовать их как рабов, что в этих условиях гораздо выгоднее.
Шел совет и в другой избе. Здесь слушали двух братьев, признаваемых в общине за лидеров, – Ивана и Петра. Оба не допускали саму мысль убить пришельцев, хотя те ведут себя нагло, а оружие в их руках может быть направлено против общины: христианская мораль не позволяла относиться к этому иначе.
Иван. Мы могли бы избавиться от этих людей, тайно покинув деревню, частично припрятав, частично унеся с собой запасы продовольствия и опыт выживания в тайге, и устроиться в землянках неподалеку. Урожай с огородов собран, и хватит двух осенних месяцев, чтобы чужаки умерли с голоду. Тогда мы спокойно вернемся к своим очагам. В этом нет греха, а только воля Бога.
Петр. Воля Бога в том, что приход иноземцев дан нам как испытание. Мы должны пройти через него, а не уклоняться. Кроме того, наша вера обязует нас позаботиться о людях, попавших в беду, разделить с ними наш хлеб, наши знания, навыки и наш духовный опыт. (Конечно, братья говорили несколько иначе, на языке, которым говорит Библия. В сценарии это будет адаптированная речь.)
Слушая Петра, общинники согласно кивали головами: "Истинно глаголишь".
Первые же дни нового бытия отрезвили немцев. Они поняли, что выжить здесь можно, только работая наравне с общинниками: каждый лишний рот требовал лишней пары рук. Рассудок им подсказывал, что и отбирать большую долю у "низшей" расы в пользу "высшей" самоубийственно, все равно что пилить сук, на котором сидишь. Так же быстро изменились представления немцев относительно "высшей" и "низшей" рас. Иначе и не могло быть: надменные представители "высшей" расы превратились в неумелых и несмышленых подручных у людей поначалу презираемого ими племени.
Совместный труд – строительство дома для пришельцев, работа в поле, ловля рыбы, изготовление утвари, а главное, нравственный облик робинзонов – мало-помалу, исподволь, часто против желания, начал вызывать у пришлых (не у всех, но лучших) уважение к людям, ради высшей, как они ее понимали, правды избравших такую долю и не одичавших, наоборот, возвысившихся в "жизни по совести".
Повествование включит в себя три временных отрезка, отделенных один от другого десятилетием. Эпизоды будут подсказаны общей ситуацией в этом удивительном общежитии, соединившем людей из противоположных миров: мирских и отшельников, урбанизированных и "природных", верующих и атеистов, грешных и почти святых.
Если в людях русской части общины с годами разительных перемен не происходит – они лишь дальше и дальше уходят по дороге, ведущей к Богу, то немцы, каждый по-своему, переживают глубокую внутреннюю эволюцию. Это подчеркивается и чисто внешними признаками: подлинная форма офицеров вначале, затем ее подобие из грубой конопляной материи и подобие сапог из звериной шкуры спустя десять лет и тот же русский вариант одежды в финале истории. И эволюция языка: немецкий – смесь немецкого с русским – русский.
Жизнь поставила немцев в условия, где личностная, духовная доминанта приобретает законченный, предельно обнаженный характер. Это чистый эксперимент, свободный от малейшего влияния индустриального общества, нивелирующего и подавляющего проявления индивидуальности. Попав в экстремальные условия, каждый испытывает потребность найти внутреннюю опору, то главное, что позволяет сохранить себя как личность. Но все зависит от того, истинны ли кумиры или ложны.

НЕМЦЫ
Людвиг. Старший по званию среди офицеров. Неформальный лидер. По образованию военный инженер. Боготворил технику.
В общине с первых дней старался механизировать тяжелый однообразный труд, коим был заполнен каждый день. Созданные им причудливые сооружения из примитивных и малопригодных материалов практической пользы не приносили. Забросив изобретательство, загорелся идеей найти самолет, доставивший их сюда, дорогу к которому никто не помнил. Он уверял всех, что, используя техническую начинку самолета, можно цивилизовать жизнь общины: наладить радиоприемник, провести электричество, пустить насос, соорудить деревообрабатывающий станок и т. д. Каждый день он отправлялся на поиски самолета. Община воспринимала его фантазии скептически, но терпимо, и, чтобы прогулки Людвига не были пустым делом, поручала ему заодно сбор грибов, ягод, кедровых орехов. Во второй временной период он предстает одержимым человеком, утратившим чувство реальности. Лидерство в немецкой части общины он уже полностью утратит. Самолет в его воображении приобретет гипертрофированные черты, будет казаться огромным техническим чудом, способным осчастливить их жизнь. И однажды он-таки найдет его. Но реальная картина – ржавые, заросшие мхом, ни к чему не пригодные останки – потрясет его. Он скажет: "Бог умер!" – и мрачная непроглядная пелена заволочет его разум.
Тихий безобидный сумасшедший, с застывшим в душе необъяснимым страхом перед тайгой, которую до того исходил вдоль и поперек, он делал в общине самую скучную работу, механически, как робот, не утомляясь от однообразия.
Герман. Утонченный эстет, читавший наизусть Гете, знавший всю музыкальную классику, поклонник Шопенгауэра.
Разрыв со всем, что прежде делало его жизнь богатой духовно и осмысленной, заставлял его отчаянно цепляться за сохранившийся в памяти мир художественных образов. Каждый день, как молитву, он будет читать стихи, пересказывать прозу. Из консервной банки, палки и проволоки он сделает жалкое подобие банджо и с его помощью будет вспоминать любимую музыку.
Но с годами пробелы в стихах будут становиться все больше, а струны способны будут извлекать все более простые мелодии. Петр, видя, как катастрофически сужается эстетическое пространство, в котором жила душа Германа, пытался убедить его: наслаждайся созерцанием природы, в ней воплощена абсолютная красота. Созерцая природу, ты познаешь Бога. Но Герман, уверенный, что красота – материя рукотворная, не понимал Петра.
Однажды, спустя день после того, как не смог вспомнить свое любимое стихотворение Гете, он услышал вдалеке удивительно красивую музыку и пошел навстречу этим звукам по лесной чаще и вышел на берег небольшого живописного озера. А в нем, в его зеркальной глади, вместо отражения обступивших озеро деревьев и неба увидел огромный, красивой архитектуры зал с колоннами, лепными украшениями, античными статуями вдоль стен, мозаичным паркетом и скользящими по нему танцевальными парами в нарядных платьях. Герман вошел в этот зал. И озеро приняло его.
Юрген. От остальных он отличался молчаливостью, задумчивостью. Со стороны казалось, что в его душе идет сложная и мучительная работа. По отдельным фразам Юргена можно было лишь догадываться, что его терзают какие-то угрызения совести, связанные с прошлым. Тот грех, в котором он открыто винил себя, товарищи за ним не признавали: не он, на самом деле неопытный пилот, все-таки сумевший посадить самолет с пустым бензобаком на полувысохшее болото, – причина того, что вместо запада они попали на восток. Виноваты неисправные навигационные приборы и сплошная облачность – так успокаивали его.
Запомнились немцам последние в его жизни слова (относились они к русским), сказанные другу Людвигу: не могу больше, нельзя смотреть на икону и не мочь отвести глаза. После этого он ушел в лес и застрелился. По записке на бересте его нашли недалеко от медвежьей берлоги. Рядом с ним лежал сраженный той же пулей медведь, который давно досаждал общине – разорял лабазы. Не желая тратить лишнего патрона (каждый был на счету), Юрген сумел разрешить свои земные проблемы и проблемы общины одним выстрелом.
Дитер. В той жизни, которая могла бы состояться, не случись Гитлера и войны, его национализм мог бы принять достаточно благообразные черты в форме профессорского ли фрондерства, служения ли партийной идее или философского литераторства. (В цивилизованном обществе таких масок можно подобрать во множестве.)
На таежном острове (чистый эксперимент) всякое явление предстает в обнаженном виде, всякая душевная доминанта достигает предельного выражения. Сначала национализм Дитера удовлетворялся разговорами о Великой Германии: сейчас, говорил он, во всей Европе установлен немецкий порядок, а скоро весь мир подчинится ему. Но жизнь в тайге ни в малой степени не могла подпитывать иллюзии Дитера, а идол внутри него требовал жертвоприношений. Постепенно ненависть затопила все уголки его души. Он ненавидел русских за то, что они русские, низшая раса, он ненавидел своих товарищей за то, что они "предают Германию, якшаясь с недочеловеками". Уставшая от Дитера община своеобразно отдалила его от себя – ему поручили заниматься охотой. Заманивая зверей в ловушку, убивая и потроша их, Дитер отчасти находил выход переполнявшей его злобе. Злая энергия, исходившая от него, его же и уничтожила. Однажды на охоте он встретил огромного медведя. Матерый хищник решил мирно разойтись с человеком и свернул с тропы, но человек резко что-то крикнул и бросил в зверя палкой. Медведь поднялся на задние лапы и пошел на обидчика…
Ганс. Не самому безгрешному среди пришельцев ему открылся путь к духовному возвышению.
Живя бок о бок с этими удивительными русскими, он не мог не задаваться вопросом: почему то, что он считал величайшим несчастьем своей жизни, – разрыв с цивилизацией, они когда-то избрали добровольно? Ради чего? Общаясь с ними, наблюдая и размышляя, он неизбежно подводил себя к другому вопросу: ради чего он живет, и если все не случайно, то что значит тот тяжкий жребий, что выпал ему в этом диком месте.
Наступил день, когда он почувствовал потребность поговорить о сокровенном с Петром. Он ушел от него, пусть еще далеким от тех высот, которых достиг Петр, но луч света уже озарил непроглядный мрак, в котором еще недавно виделось Гансу его будущее. Теперь он знал: то, что он считал злой долей, сломавшей его жизнь, было благодатью, открывшей ему путь к Богу.
Когда не стало Петра и Ивана, именно Ганса община признала своим новым духовным лидером.
Другие немцы. Эти несколько человек, явленные в истории эпизодически, пройдут с Гансом тот же путь познания истины.

РУССКИЕ
Совместный труд, единая вера, одинаково ими понимаемая, постигнутая из Библии картина мира сделали их духовно похожими друг на друга даже более, чем делали похожими внешне их общие гены. Но и в этой большой семье, живущей по единым нравственным законам, было место для споров и разногласий. И в центре их были два брата, два лидера русской общины – Иван и Петр.
Иван. Он считал себя главным по праву старшинства и потому, что лучше других знал Священное писание, обряды и праздники. Когда зимними вечерами община читала Библию, он мог, не заглядывая в книгу, поправить любого чтеца, сделавшего ошибку. Он жестко требовал от всех точного следования канонам православной веры. И в труде был беспощаден и к себе, и к другим. Он даже спал сидя, считая, что "эдак Богу угоднее". К немцам относился внешне терпимо, но в душе презирал их как людей греховных и недостойных Бога.
Чувствуя, что авторитет Петра становится в общине выше его собственного, Иван делался нетерпимее, стараясь доказать, что его понимание веры единственно правильное. Но однажды ему пришлось признать верховенство Петра, и с тех пор он, как верующий человек, смирил гордыню.
Петр. Полнее других постигший божественную истину, он никогда не оспаривал лидерство старшего брата.
Он понимал служение Богу прежде всего как следование заповедям Христа по духу учения, а не по букве его. И в этом он расходился с братом, который главный смысл видел во внешней, обрядовой стороне веры.
Уже говорилось о том, как воспринял Петр появление в общине чужаков. Для него они были попавшими в беду людьми. Удивительно быстро ему удалось установить отношения с немцами как со своими собратьями по миру, хотя психологические барьеры существовали с обеих сторон. В равной мере молился Петр за "своих" и за "чужих". Очень переживал гибель Германа, Юргена и Дитера, жалел Людвига, причисляя их несчастья малому своему усердию в молитве за них Богу. Не случайно именно к нему потянулись немцы, надеясь обрести опору в этой новой жизни… Однажды серьезно заболел один из общинников. Все знали: помочь ему может только теплая медвежья кровь. Но был Великий пост, и Иван запретил использовать "скоромное" лекарство. И община, скорбя, вынуждена была согласиться: пост нарушать нельзя. И тогда Петр подошел к больному и исцелил его так же, как это делал Христос. И увидели все: Господь наделил исцеляющею силою Петра как самого достойного из них.

ФИНАЛ
Прошло два десятилетия с тех пор, как на крохотный обжитой клочок земли среди дикой тайги вступила группа чужеземцев в военной форме – вооруженных, самоуверенных, полных молодой энергии. И вот уже не осталось в живых никого из тех, кто встретил их тогда, – смиренных русских, живших здесь трудом и молитвой. Осталось несколько человек пришельцев, ничем – ни внешним обликом, ни выражением смиренных лиц – не отличимых от первых хозяев обители. И когда по тропинке с реки, крадучись, подступили к их хибарам чужие недобрые люди с оружием, наглевшие по мере осознания своего физического превосходства над аборигенами, на вопрос главаря на чистом русском: "Кто такие?" – один из старцев ответил по-русски же, но с малозаметным акцентом:
– Рабы божьи…

Rado Laukar OÜ Solutions