19 марта 2024  09:25 Добро пожаловать к нам на сайт!
История

Памяти Виктора Ильченко

Виктор Леонидович Ильченко (02.01.1937, Борисоглебск — 21.01.1992, Москва) - заслуженный артист РСФСР (1990).
Вдова Виктора Ильченко Татьяна Зиновьевна впервые была на родине мужа: «Виктор часто говорил мне: «Мы с тобой обязательно поедем в Борисоглебск. Я покажу тебе свой родной город». Но бесконечные гастроли, жесткий график выступлений не позволили нам вырваться сюда. И теперь вот я одна приехала сюда. Однако о Борисоглебске мне доводилось много слышать и от мужа, и от его мамы, его многочисленных тетушек, которые родились здесь. По их рассказам я представляла себе этот город, его жителей. И сейчас убедилась в том, насколько точными и яркими были их повествования». Знакомство Татьяны с будущим супругом произошло в Одессе, во многом благодаря Михаилу Жванецкому. В Одесский студенческий театр миниатюр «Парнас-2», созданный Жванецким и Ильченко, пригласили молодую девушку Таню. Название коллективу придумал Жванецкий: «Парнас-1 был на Олимпе. А в Одессе – Парнас-2». Виктор и Татьяна понравились друг другу. Вскоре молодые люди сыграли свадьбу. «Мы прожили с ним достаточно долгую совместную жизнь – 33 года, - вспоминает Татьяна Зиновьевна. – К сожалению, Витя очень рано ушел от нас. Виктор был замечательным человеком, обладавшим большой эрудицией и набором лучших человеческих качеств. Я его хвалю не потому, что была его женой. Мои слова постоянно подтверждают его друзья Михаил и Роман, которые до настоящего времени поддерживают нашу семью и не забывают о своем друге».
«33 года Витя прожил с женой, а со мной – 30 лет, - говорит народный артист России Роман Карцев. – Причем, со мной он бывал гораздо чаще. Гастролировали мы непрерывно. Всегда жили в одном номере, поэтому имели возможность много общаться. Первое время Витя не говорил мне о своем родном городе. Потом же очень часто вспоминал его. Будучи большим фантазером, он рассказывал, что преподавание в школе велось исключительно на немецком языке: и математика, и география, и история. Даже английский язык преподавался на немецком.
В его жизни был еще один город, который он очень любил и какой многое ему дал – Одесса. Он знал Одессу лучше меня, изучал ее. У него был инженерный склад ума. В Москве, например, говорил таксистам, как лучше и быстрее проехать по указанному адресу. Витя всю жизнь занимался самообразованием. Мы с Мишей танцевали с девушками, а он сидел в уголке и читал журнал «Наука и жизнь». Он даже пытался обучить меня немецкому языку, но у него не получилось. Хотя мы играли с ним и на румынском, и на венгерском, и на чешском. Готовили большую программу на английском. Но Витя заболел, и мы не осуществили этот план в полном объеме.


Жизнь прошла и пролетела очень быстро. За 30 лет мы ни разу с ним не поссорились, хотя были абсолютно разными людьми по всем понятиям, в том числе и по образованию (он с отличием окончил и Одесский институт инженеров морского флота, и ГИТИС). Но мы всегда дополняли друг друга. Я – сумасшедший одессит. Всегда ругался, кричал, спорил с режиссерами, а он меня все время успокаивал, повторяя: «Жизнь дороже». После его ухода было очень тяжело. Вы же понимаете, вся жизнь прошла вдвоем, а тут я остался один. К тому же, у нас были заделаны большие гастроли: Англия, США, Израиль, Германия, Австралия. И везде, когда я говорил зрителям, что Вити не стало, люди вставали. Когда 16 часов летел в самолете из Австралии, начал писать о нем воспоминания. Они вошли в книгу «Малой, Сухой и Писатель». Это были наши клички. Витю, за его рост звали Сухой».
После смерти Ильченко очень известные артисты не раз предлагали Роману Карцеву объединиться в пару. Но Роман Андреевич всегда на это отвечал, что у них не было пары, парного конферанса; было нечто особенное – театр автора Михаила Жванецкого и двух актеров. «Пара может быть в постели, - говорит Роман Андреевич. – А здесь было удивительное творческое содружество всех нас».

Почти 18 лет Карцев работает один. За эти годы он сделал три моноспектакля: «Первый из них Витя, уже будучи совершенно больным, помогал мне делать с режиссерской позиции. Его всегда влекло к режиссуре. Втайне от нас он даже ставил какие-то номера на эстраде. Меня всегда поражала его способность браться за все новые дела и делать всё с максимальной отдачей. Витя прекрасно играл в шахматы. Иногда в гостиничных номерах устраивали турниры из 24 партий, засиживаясь до 2-3 часов ночи. Курили так, что можно было топор вешать. Он меня практически всегда обыгрывал, но иногда я все же брал его «измором». (Несмотря на то, что я маленького роста, я всегда любил длинные дистанции: далеко бегал, плавал, а Витя уставал). И вот когда он уже не выдерживал, я тырил с доски фигуры, тем самым давая себе возможность выиграть у него. А потом мы среди ночи могли еще репетировать, фантазировать, импровизировать. В это время рождались необычные замыслы, какие-то миниатюры. Мне всегда было интересно с ним. Витя часто молчал, а я беспрерывно говорил.
Мне его не хватает. Поэтому после смерти Вити я не согласился ни с кем другим работать».
Одним из первых с будущим артистом в Одессе познакомился и подружился Михаил Жванецкий. Он вспоминает: «Во время учебы в Одесском институте инженеров морского флота судьба вознесла меня на высокую должность – комсорг факультета механизации портов. Однажды меня вызвали в комитет комсомола института и сказали: «К нам поступает какой-то интересный парень. Говорят, он занимался в самодеятельности. Присмотрись к нему». Когда я с ним познакомился, то ничего не слышал ни о какой самодеятельности, не думал о том, что вообще можно выступать на сцене. Но время было такое хорошее. Иосифа Виссарионовича уже не было. Уже можно было говорить, что хочешь, петь и танцевать, что хочешь. Можно было смеяться почти над кем хочешь.
И в это время появился Витя Ильченко. Мы познакомились и подружились с ним в 1954 году, еще до его встречи с Таней. Он часто приезжал ко мне домой, поскольку жил в общаге, в гардеробе имел одни штаны, одни туфли, один пиджачок. Моя мама постоянно его подкармливала. Его душевная чистота, которая, как я понимаю, была заложена именно в Борисоглебске, покоряла меня с первого дня знакомства, и до последней минуты его жизни. И вот мы стали вместе выступать. Жванецкий-Ильченко первыми стали вести концерты в нашем институте, а потом и в городе. Когда он закончил институт, я бегал хлопотать, чтобы его оставили на работе в Одесском порту. Я был сменным механиком по портальным кранам, а он сменным механиком по автопогрузчикам, которые бегали внизу. Нас сменная работа устраивала. Дежурство заканчивалось, после чего у нас было три свободных дня. Мы могли спокойно писать, выступать. Это увлечение творчеством и определило наши дальнейшие судьбы».
Виктор Ильченко умер от скоротечного рака. Но это не последняя трагедия его семьи: через пару лет заболел энцефалитом его сын. Десять лет до своей смерти он был прикован к инвалидной коляске, похоронен на Троекуровском кладбище вместе с отцом.



В. Ильченко: Только в больнице понимаешь, что есть жизнь потому что есть смерть.
Р. Карцев: Коля, я вмираю, Коля!
В. Ильченко: Больные и врачи создают празднично-болезненное гуляние по коридору.
Р. Карцев: Нянька, утку давай!
В. Ильченко: В половине второго гремя кружками и ложками в кассу выстраивается кашляющая и пукающая очередь откуда протягивается тарелка с супом и каша.
Р. Карцев: Нянька, утку давай!
В. Ильченко: Бесплатное лечение, как и бесплатное питание, характеризуется тем, что за них невозможно заплатить.
Р. Карцев: Нянька, утку давай, ёпт, ну шо ты скажешь!
В. Ильченко: Отсюда на них никак невозможно влиять. То есть лечат тебя или гробят, кормят или травят – ты не знаешь. И принимаешь из чужих рук тарелку с кашей и укол в задницу с покорностью коровы.
Р. Карцев: Нянька, утку давай!
В. Ильченко: Что-то мне уколы сегодня хорошо пошли, а?
Р. Карцев: А у меня печет, жжет и печет. Я пришел здоровый – щас больной.
В. Ильченко: Мы выясняем с соседом по палате, оказывается вот уже три дня как нам перепутали уколы. Его лечили от моей болезни, а меня – от его.
Р. Карцев: Одним шприцем.
В. Ильченко: Но если им все равно то и нам все равно.


Р. Карцев: Нянька, утку уже не надо!... Шо творится – ни няньки, ни утки... Мой дядька поехал на свадьбу в Мелитополь и умер. В одной комнате свадьба, в другой покойник. Тётка вошла в соседнюю комнату и умерла. Тесть вошел в трамвай и умер. Этот зажег лампочку и скончался. Тот вошел к министру и упал. Министр что-то хотел ответить и скончался. Референт стал кричать на буфетчицу – головой в салат. Парень зашел в кино сел в пятый ряд – и не встал. Этот зашел за калитку и дал дуба. Эта девушка села в такси и сразу в реанимацию. Парень что-то вспомнил – и не откачали6 такое вспомнил. Дворничиха ползасова задвинула и скончалась – на ползасова! Дирижер взмахнул палочкой и головой в пюпитр. Этот два яйца съел – и сальмонела. О шо творится. А сколько еще живет!
В. Ильченко: А я тебе говорю...
Р. Карцев: Ой, думал шо ты уже тоже...
В. Ильченко: А я тебе говорю без горячей воды человек жить не может ни зимой, ни летом.
Р. Карцев: Так а чего же у нас ее отключают?
В. Ильченко: Человек не может жить, не высказывая около половины того, что он думает.
Р. Карцев: Так а мы...
В. Ильченко: Человек не может жить, не бывая в разных странах.
Р. Карцев: Так а мы же и не бываем...
В. Ильченко: Человек должен жить не нарушая законов, если эти законы не мешают ему жить! А законы не должны мешать – их нельзя нарушать просто живя! Человек не может жить, всё время нарушая и неся в себе комплекс вины!
Р. Карцев: Так а чего же у нас «граждане, не нарушайте...»
В. Ильченко: Законы должны быть такими, чтобы их было очень нелегко нарушить. Человек не может жениться ради прописки и ради комнаты. Человек не может жить в одной комнате с бывшим мужем или бывшей женой! Человек с ума от этого сходит!
Р. Карцев: Как не может? А мы же живем?
В. Ильченко: Значит это не человек! Человек не может жить в согласии с окружающими. Он в себе конфликтует? Конфликтует. Как же он может жить, не конфликтуя с обществом? Как?!
Р. Карцев: А животные?
В. Ильченко: Если человек не может, то и животные не могут. Они идут вслед – след в след. У человека нет еды – и у них нет.
Р. Карцев: Почему? У нас, по-моему, скот живет неплохо.
В. Ильченко: Только насекомые. Они из противоположного мира – чем человеку хуже, тем им лучше.
...Человек не может назначаться поэтом. Или назначаться популярным. Он им становится!
Р. Карцев: Почему? Мы читаем: «Присвоить звание народного». Он, может, и не хочет, а ему «присвоить»!
В. Ильченко: Да нет! Ну как нельзя назначить красивым. Понимаешь?
Р. Карцев: Но академиком назначают?
В. Ильченко: Их избирают!
Р. Карцев: Назначают!
В. Ильченко: Избирают! Профессор не может быть тупым!
Р. Карцев: Почему? У нас тут один такой...
В. Ильченко: Ну значит он не может быть профессором!
Р. Карцев: Он профессор! Говорит «пренцендент», «лаболатория», «вы правы», «социáлизм», «капитáлизм»...
В. Ильченко: Не может! Человек, если он живет здесь, не может говорить неправильно по-русски! Как корова не может неправильно мычать! Чтобы её поняли, она должна мычать правильно. Ну а не хочет, так и...
Р. Карцев: Как же не хочет – мы уже столько лет мычим!
В. Ильченко: Человек, если он человек, он не может врать. Человек врать не должен. Если он врет детям, то может быть уверен, что дети солгут ему. Человек врать не должен! Не существует такой цели, ради которой можно было бы врать людям. Нет такой цели!
Р. Карцев: Почему? А в интересах общества?
В. Ильченко: Да не могут быть интересы общества такими, чтобы даже один врал в интересах общества! Не может быть, чтобы интересы общества мешали ему жить!
Р. Карцев: Человеку?
В. Ильченко: Да обществу! Обществу!.. Ой, нянька!..
Р. Карцев: Кричи-кричи! Вот так мы все и кончаем со своей философией. А нянька будет жить вечно! Со своей «уткой». Куда она подевалась?
В. Ильченко: Человек... Имея деньги должен на них купить всё, что захочет! Деньги – за работу. А вот за деньги – всё, что нужно для жизни человека. Всё.
Р. Карцев: А почему у нас деньги есть, товара нет?
В. Ильченко: Деньги есть, товара нет – хуже, чем товар есть, денег нет. Деньги нельзя есть или надевать на себя.
Р. Карцев: А почему у нас в универмагах вещей полно, а носить их нельзя? В столовой еды полно, а есть ее нельзя? Это как?



В. Ильченко: Вот если человек есть человек, он не может не понимать простых вещей. Он должен без труда понять. Или без труда найти того, кто ему объяснит.
Р. Карцев: А если такого нет?
В. Ильченко: Значит это не жизнь! Это – не жизнь.
Р. Карцев: Как? Мы же шо же... Что, вот он не живет?
В. Ильченко: Вот этот? Нет.
Р. Карцев: А они что, все, не живут?
В. Ильченко: Нет.
Р. Карцев: А что с ними происходит?
В. Ильченко: Человек, если он человек, может узнать, чтó с ним происходит, не сходя с места. Человек, если он человек, не должен приспосабливаться к обстановке. Обстановку он выбирает!
Р. Карцев: Ну да, это же не мебель.
В. Ильченко: Да мебель! Мебель!
Р. Карцев: А что, и жизнь можно выбирать?
В. Ильченко: Можно! Можно выбирать общество! И в этом ее смысл. Человек не рождается с женой, он же её выбирает.
Р. Карцев (мрачно): Я не выбирал.
В. Ильченко: Человек не может ненавидеть человека, которого он не знает!
Р. Карцев: А если, допустим, враг?
В. Ильченко: Хорошо, как он выглядит?
Р. Карцев (мрачно): Пока не знаю.
В. Ильченко: Если человек не знаком с врагом и ненавидит его – он не человек! Каждый человек имеет право на знакомство с врагом.
Р. Карцев (угрожающе): Будем знакомы!
В. Ильченко: Да человек не может быть уверен, что что-то происходит, если этого не происходит с ним или на его глазах! Кто врет в одном, соврет и в другом. Всё!
Р. Карцев: Я тебе щас как дам! А человек может жить, не имея лекарств, и зная, что они где-то есть?!
В. Ильченко: Не может.
Р. Карцев: А мы живем!
В. Ильченко: Нет.
Р. Карцев: А что мы делаем?
В. Ильченко: Вот то и делаем!
Р. Карцев: А вы лично?
В. Ильченко: И я лично...
Р. Карцев: Вы пытаетесь понять.
В. Ильченко: Я всё это чувствую.
Р. Карцев: Вы ушли от ответа!
Rado Laukar OÜ Solutions