19 марта 2024  07:20 Добро пожаловать к нам на сайт!
Поэты Петербурга

Любовь Федунова

Любовь Петровна Федунова родилась в Ставропольском крае 12 августа 1944 года. Окончила историко-филологический факультет Краснодарского пединститута. Более 45 лет отдала педагогической деятельности по специальности учитель русского языка и литературы, сначала работая в Туапсинском педучилище. Позже переехала в Ленинградскую область, работала учителем в школах Колпинского и Тосненского районов. Стихи пишет с раннего детства. Печаталась на страницах газет: «Тосненский вестник», «Всеволожский вестник», «Кировец». «Литературный Петербург». Публиковалась в альманахах «Русский мир», «Остров», «Рог Борея», «Тосненская сторонка», «Невский альманах», «Звезда полей». Сотрудник литературного общества "Родные просторы", член ЛИТО "Балтийский парус", "Тосненская сторонка". За последние десять лет Л. Федунова издала три поэтических сборника: "Преображение" (2000), "Жизнь-Тропинка" (2006), "Автограф" (2010) Любовь Петровна является руководителем Рубцовского центра по вопросам пропаганды творчества Н. Рубцова, автором исследований о нём, опубликованных в научных изданиях Москвы, Вологды, Санкт-Петербурга.

Материал подготовлен Отв. лит. редактором отдела поэзии Жанной Бурковской

ФРОНТОВАЯ ВЕСНА

Объятый ночной тишиною,
Вздремнул приумолкнувший лес.
Портянки – над серой золою,
Да веток обугленных треск.

Носилки из жесткой шинели.
Скупая мужская слеза.
Молчат опаленные ели.
Но… мамины рядом глаза.

Здесь детства зеленые тропы.
Отброшены словом "ВОЙНА".
В нем – танковый рев и окопы,

И в двадцать блестит седина.

Польется в размякшую душу
Письма материнского весть.
А ворон с рассветом закружит…
Убитых сегодня не счесть.

Костер недогарками тлеет.
Расстрелянных звезд тишина...
Но грустные думы развеет тяжкие
Вдохнувшая порох весна.

Шумит муравьиное братство
На бруствере желтой земли.
В лесном растревоженном царстве
Подснежники вновь расцвели.


БЛОКАДНОЕ ДЕТСТВО

Я помню детства моего страницы,
Когда закружит в поле снегопад,
Блокадный город начинает сниться,
Любимый город – город Ленинград.

Вот школа наша в шрамах от бомбежки:
Фанера в окнах, лампы фитилёк.
Мороз свирепый бродит за окошком
Но светит в классе добрый огонёк.

В пальто учитель, бледный и усталый,
Читает Пушкина в продрогшей тишине.
И кажется: вокруг теплее стало,
И все на миг забыли о войне.

Идет урок о том, что сердцу свято
О родине, о мире, о добре,
О том, как любят Родину солдаты,

Как город защищают на войне…

О том, что голод, бомбы рвутся рядом,

В бессилье люди падают в сугроб –
Хозяйкой бродит смерть по Ленинграду:

То там, то здесь на санках тащат гроб…


Но город выжил. Слово о Победе

Из репродуктора однажды донеслось
От счастья плакали и взрослые, и дети –

В заветный день без слез не обошлось!

И загремел салют над Ленинградом –
Победы вестник на родной земле.
Но навсегда запомним мы Блокаду
И тех, кто выстоять помог родной стране.


*В основе стихотворения - воспоминания участников блокадных дней и событий.

ЦЕНА ХЛЕБА

Среди проселочной дороги
Остановился человек.
Нет сил… Его больные ноги
Едва не пнули пыльный хлеб!

Старик краюху хлеба поднял,
О чем-то долго вспоминал…

Почудилось в тот знойный полдень,

Что хлеб, как раненый, стонал,

Как те безусые солдаты,
Что в поле хлебном полегли,
Уйдя в легенду безвозвратно
За жизнь и честь родной земли.

Над ними плакала пшеница,

Припомнив тех, кто спину гнул -
С солдатской долей породниться
Теперь пришлось ей за войну.

Хлеб отряхнул старик от пыли,
И к сердцу, как дитя, прижал...

Нет, хлеборобы не забыли,

Как шли в бои за урожай!..

Да кто ж осмелился краюху

Из пыли вязкой не спасти? –

Не ведал тот ни сном, ни духом

Как тяжело хлеба растить!

У ЗЕНИТКИ НА БЕРЕГАХ ИЖОРЫ

Прихожу сюда я часто
Летом, осенью, зимой.
От былой зенитной части –
Только ствол один немой

В дни войны, в сороковые,
Огневой здесь был рубеж...
Бороздят ветра сквозные
Поле смерти и надежд.

Непрочитанных поэтов
Называют имена.
Ненаписанных сонетов
Рассыпают письмена.

Шепчут сказ войны суровой
О клубившейся земле.
Сказ, известный, сказ не новый,
Но всегда он дорог мне:

Как безусые солдаты
Мокли в поле под дождем,
Как багровые закаты
Полыхали над костром.

Как в последнюю атаку
Поднимались, все круша,
Как у вражеского танка
Не сробела их душа.

Лишь когда рвались снаряды,
И завесой дым стоял,
Кое-кто с собою рядом
Материнский взгляд искал.

А теперь у старой пушки
Расцвели ромашки вновь.
Желтоглазые подружки
Шепчут ветру про любовь.

Знаю: здесь судьбы солдатской
Незакрытая тетрадь,
И печаль могилы братской,
И цветенья благодать.

СОЛДАТЫ БЕЗ СНА

Уж пятые сутки солдаты без сна.
Свистящею пулею слово "война".
И женские губы беспомощно: "Нет!"
А где-то – сынок, и чеченский рассвет.

Там лоз виноградных давно не сыскать,
Орлиного клёкота не услыхать.
Повсюду – железо и грохот, и дым,
И право одно – умереть молодым.

Звериные челюсти страшной войны
К отверстому небу взывают: "Распни!"
Здесь душ исковерканных рати растут.
Но дети Аллаха стреляют и жгут.

Потомки Давида здесь насмерть стоят,
Вдыхая годами и порох, и смрад.
И Мертвую книгу читают давно
Российские матери, глядя в окно.

О, Данте! Услышь эту скорбную весть!
Ведь Ада круги начинаются здесь…

ОСЕННЯЯ ВАХТА

Осенняя вахта. Костер над землею.
Осенняя вахта – ни сна, ни покоя.
Здесь минное поле в траве затаилось
И сердце солдатское остановилось.


Палаточный город. Заросшие лица.
Лопата "гармошкой" – земля не сестрица!
Тяжелая глина, как рыжее тесто.
А где-то в кармане – письмо от невесты.

Солдатское братство – по склонам овражьим.
Багряной листвою и пухом лебяжьим
Устлать бы здесь каждому нежно могилу. заботливо
Но хлещут дожди, и траншею размыло.

Лишь крест деревянный, да холмик из глины.
Да плач журавлей, пролетающих клином.
Да крепкие руки парней в камуфляже,
Кто твердо стоит у России на страже.
Что твердо стоят у России на страже.


Они называют себя «следопыты».
Надежде и вере сердца их открыты,
Здесь каждый в окопе оставленный воин
Креста православной России достоин.

Ни жалоб, ни вздохов. Мозоли забыты.
И шесть только капсул, где имя сокрыто.
А рядом лежат безымянные братцы.
Но память жива – и живут ленинградцы!

ПАМЯТИ ПОЭТА ИГОРЯ ГРИГОРЬЕВА

За горизонтом где-то дом родной.
Ваш дом на Севере, а мой – на Юге.
В них деды жили думою одной,
Чтоб конь был сыт и крепкими – подпруги.

Мы тоже умудрялись решетом
Ловить гольцов и прочую рыбёшку,
Жевали зелень ненасытным ртом,
А хлеб съедали до последней крошки.

По бездорожью к путевым огням
(Дорожной грустью все переболели)
Мы шли навстречу продувным ветрам
В объятья разыгравшейся метели.

Но если нас звала плакун-трава,
Родимые поляны, звёзд распутье,
Судьбы своей вращая жернова,
Спешили мы к домам от перепутья.

"Я родине моей не изменял" -
Достойные судьбы слова поэта,
Которому не нужен пьедестал –
Лишь россыпь звёзд над мирною планетой.

ПРИЛУЦКИЙ МОНАСТЫРЬ

Прилуцкий монастырь. Оранжевые башни,
как памяти костры, над Вологдой-рекой.
Под сводами его остался день вчерашний,
И стены берегут таинственный покой.

И смуты чёрный стяг, и царские подарки,
и жар ночных молитв, и тихий скрип пера,
секреты мастеров хранят немые арки,
и стон великий душ зловещего костра.

Прилуцкий монастырь. Жемчужные оклады.
Иконостаса взлёт и схимника слеза.
И Батюшкова тень за чёрною оградой.
Ромашковый простор... Рубцовские глаза...

НА СУ́ХОНИ

Много серой воды,
много серого неба,
и немного пологой
нелюдимой земли
/Н.Рубцов/

Чистый снег и полынные воды,
огоньков заповедная цепь.
Уголок нашей русской природы,
где душа так и просится петь.

Здравствуй, Сухонь! И пригорошню снега
зачерпну я ладонью тайком,
чтобы грусть верстового разбега
отпечаталась в сердце моём.

Если мир и постигну я словом,
то в стихах напишу невзначай:
"Здесь, на Сухони – сердце Рубцова
и любви негасимой причал.


В этой грустной тиши побережий,
где теснятся холодные льды,
родились и печальная нежность
и сиянье «бессмертной звезды»

КОВАЛЕВСКИЙ ЛЕС.

ПАМЯТИ НИКОЛАЯ ГУМИЛЁВА

Ковалевский лес. Тишина кругом.
Эхо дальнее. Тропки узкие.
У расстрельных ям – пустоглазый дом
Стережет печаль нашу русскую.

А вокруг него – лес-иконостас,
И под каждым деревом – жизни край.
И глядит с икон молчаливо Спас.
А тропу себе сам ты выбирай.


Подойду к реке... Но она молчит –
Кружева небес опрокинулись.
Где-то за рекой полигон ворчит.
А земная ось будто сдвинулась...

Здесь погиб Поэт – каждому собрат,
Кто в подвалах ждал часа смертного.
Нет, не прятал он от винтовки взгляд.
А в глазах была дума светлая!..

Может, гребни волн увидал в тот миг.
Флибустьеров "дерзостный путь".
Клокотал в душе нерожденный стих,
И вселенским ветром

полнилась грудь...

Загляни сюда, в Ковалевский лес –
Здесь Поэта песнь всюду слышится.
Загляни сюда: у дороги – крест,
И больной душе легче дышится.
25.08.2012

ПАМЯТИ АРХИТЕКТОРА КОРОБОВА

Дворцы Петербурга.
Вы – дети Растрелли,
Барокко, взметнувшего к небу качели.
Парадные залы, огни и фонтаны
Рассеяли вмиг Петербурга туманы! вы

Сквозь призму лесов и шипение фабрик
Я вижу под парусом русский кораблик,
Летящий над морем в Галерную пристань,
Где Коробов строил дома неказисты:

Аптеки и склады, сараи для флота.
России нужна и такая работа!
Черти, архитектор, фундамент, стропила…

Готовь молотки да зубастые пилы!

Иваном назвали, Иваном крестили,
А где и когда – всё архивы забыли,
Лишь помнят Голландии Новой каналы,
Как шёл он со службы смертельно усталый,

Промокшие ноги он грел у камина,
А рядом играли два маленьких сына.
За окнами ветер свирепый носился,
Но крепла Россия, и град возносился...

СОФИЯ НОВГОРОДСКАЯ

Тень пробежала над древней Софией.
Ратников кличут вода и земля.
Космы октябрьского неба седые
Всюду укрыли леса и поля.

Плач на юру. Пугача ликованье.
Звоны щитов и кольчуг, и цепей.
Грусть на душе: я пришла с опозданьем,
Новгород древний, к святыне твоей.

Стены Софии прочны и суровы,
Что рукодельниц льняные холсты.
Лики святых внемлют каждому слову,
К свету возносятся из суеты.

Шепчет листва:"Это наше начало.
Образ Софии ты в сердце неси!
Помни, что здесь, у резного портала,
Зыбка качалась великой Руси!"

ИЗБА НА РАВНИНЕ

Изба на равнине. Узоры оконниц.
И трактор, ползущий за дымкой околиц.
Крестильная каша на день Акулины.
И вдов молчаливых согбенные спины.

Изба на равнине. Щенки под забором,
Ежей огородных – шуршанье и норы.
Бессонные ночи от лунного света.
Изба на равнине – России примета.

Казармы Петровы. Хрущевки-квартиры –

Куда ни поселят дельцы да проныры!..
Изба на равнине – Россия в осаде!

Ты – твердь Авакумова! Сергий в окладе!

Изба на равнине. Зарниц полыханье.
И кленов озябших глухое дыханье.
Изба на равнине – земное жилище.
Душе с тобой рядом светлее и чище.

ДРЕВНЯЯ АЛАЯ КРОВЬ

Древняя алая кровь
В теле моем струится
Помнит – вражду и любовь,
Страх потревоженной птицы.

В ней – Ярославны стон,
Стон, пробивающий горы.
Пыльной кольчуги звон,
Гул половецкой своры.

В ней – Ростислава крик,
Стугны холодные руки.
В ней – камышовый родник,
Леса ночного звуки.

Бабушки тихая грусть
В сердце моем навеки.
Русь, неоглядная Русь!
Как горизонт твой светел!

Ясен небесный покров
Тот, что богат дождями…
Древняя алая кровь,
Жизнь озари стихами!
10.01.2013

МУЗЕЙ КАФКИ В ПРАГЕ

Короткой жизни миг. Пространство
Тревожной тайны – тут и там...
Любви земной непостоянство,
И миражи любовных драм.

Повсюду нити раздвоенья:
Чиновника бесплодных пут,
И жизни главное теченье –
Писательства нелёгкий труд.

"Процесса" жесткие порядки
И "Приговора" злая месть
Вошли в заветную тетрадку,
Чтоб сообщить дурную весть.

Что Прага-матушка с когтями –
Врачует диким колдовством
И не гордится сыновьями,
А грозно машет кулаком.

На фото – мир ночных притонов,
Пивные, грязные дворы,
Еврейского квартала стоны
И детства скудные миры...

Вот писем жёлтые страницы
Среди музейной тишины.
Вот три сожжённые сестрицы –
То эхо страшное войны...

Куда ведут огни-ступени?
Неужто в раскалённый Ад? –
Нет, здесь таятся чьи-то тени,
И дремлет рукописный клад!

Когда-то здесь, в сырой квартире,
Жила чахотка по углам.
Теперь – здесь Кафка – совесть мира –
Среди витрин и голограмм.

ТРОПА ГЁТЕ. ОСЕННЯЯ ЭЛЕГИЯ

1.
Задумчиво иду тропой
Средь акварельных красок леса.
Какой разлит везде покой! -
Ночь завершила грусти мессу.

Вот утро новое встаёт
Над дымкой голубой тумана...
Взмахни смычком – и запоёт
Природа скрипкою, органом...

Услышатся и боль, и страсть
И грёзы тайные поэта...
Знавал слепого рока власть,
Но ждал с надеждою ответа...

Семнадцать Ульрике всего.
И Веймар слухами встревожен.
Но…чувство! Как сдержать его?.
О, дар блаженный!.. Жребий брошен!..

Всё ближе озаренья час –
Душа вскипает коловертью!
О этот смех, сиянье глаз!..
Нет! Расставанье – хуже смерти!

Как трепетно она глядит:
О, что ответят ей кристаллы?
И феей нежною скользит
Среди цветов в разгаре бала!

Он вовсе не охвачен – нет! –

Слепою жаждой сладострастья.
Любовь спасёт его от бед,
Займется дух его от счастья!

2.
Но если проиграл – страданье
Пусть примирит его с судьбой!
Пусть покачнётся мирозданье –
Душа мертва – убьёт покой!

Пусть зыбь сомнений растворится
В осеннем воздухе Карлсбада –
И сердце снова загорится,
Приняв разлуку как награду.

Он знал. Он ждал: наступит осень –
И с древа жёлтый лист сорвётся.
Но не исчезнет в небе просинь –
Пусть сердце с музыкой сольётся,

И мгла рассеется ночная
При свете солнца у порога!..
И шумных птиц взметнётся стая,
Спугнув осеннюю тревогу.

Пар пеленой в лесу совьётся,
Чтоб в жёлтых кронах раствориться –
И в грудь мелодия вольётся,
И пусть её подхватят птицы!

Родится из Добра и Света
Великой тайны отраженье –
"Элегия" – то песнь поэта,
Поэма в огненном движенье.

3.
Среди глубокой тишины,
Где только ветер шлёт напевы,
Грустят две стройные сосны –
Две старые лесные девы...

Поэта памятны шаги
И «дар» Судьбы из рук Пандоры,
Когда с усмешкою враги
Ему вослед бросали взоры.

Здесь он искал Любви цветок
Среди пресыщенного мира,
Последней страсти пил глоток,
Став юной Ульрики кумиром...

На перепутье бытия
Подчас нам суждено судьбою
Идти по жизни не любя.
Но разве жить без чувства стоит?!

Я слышу музыку любви,
Когда иду тропою Гёте.
О, чудный Странник! Позови! –
Постиг мой дух Элегий ноты.

Не я ль недавно приняла

ларь из коварных рук Пандоры!..

Но тишь однажды позвала –
И я ушла в лесов просторы.

Там нет несчастных. Всё твоё:
Кабаний след среди каштанов,
Под утро – пенье соловьёв
И реки голубых туманов.

Там музыка звучит для всех:
Лисицы слушают, олени –
Весёлый свист, девичий смех...
Средь пышных лип – влюблённых тени...

Там, среди скал, его стихи –
Их Гёте в дар принес Карлсбаду...
Вот речка, мост. Его шаги.
Его тропа… Он где-то рядом!

У ОКНА

Смотрю на мир, припав к оконной раме,
Бетонный столб маячит за окном.
Похоже, нас поссорит Модильяни,
Воссозданный ахматовским пером.

– Глаза пустые у его творений.
Граффити множат скудные холсты! –
Ты жестко говоришь. От тех суждений
Разлуки воздвигаются мосты.

А мне тепла, тепла сегодня нужно.
И Модильяни вовсе не при чем.
Ты далеко. Вокруг гуляет стужа.
И снег лежит на лампах калачом.

Но вижу я Париж и Модильяни –
Не с кистью, а под выцветшим зонтом;
Он стих Верлена шепчет тихо Анне,
Потом они прочтут его вдвоем.

Носилось в мыслях марево Египта,
Томили нити африканских бус.
И чудился им запах эвкалипта,
И лапы тигра, и песочный хруст.

На электронной – все о Модильяни,
И снова наша почта холодна...
Но вижу я протянутые длани
И слышу шелест платья у окна.

Пусть царскосельской грешницы признанье
Нас не поссорит, но подарит свет
Далекого парижского свиданья
И Модильяни грустного портрет.

НЕРОВНЮШКА

– Я тебе – неровнюшка,
Умному, красивому.
Разведет нас долюшка, –
Говорила милому.

Руки жгут горячие.
Щеки зарумянились.
Мы – в любви незрячие,
А за ней отправились.

Красною рябинушкой
Долго любовалися.
Под плакучей ивушкой
Крепко целовалися.

Речи наши тайные –
Песни лебединые.
Место то, прощальное,
Зарастает тиною.

На лугах нетронутых
Вырастала гру́шица.
А из слез-то пролитых –
Дождевые лужицы.

Я тебе – неровнюшка,
Смелому, красивому.
Счастие, как перышко,
Улетит, спесивое.

СУДЬБА В ГЛУБИНКУ ЗАНЕСЛА МЕНЯ

Судьба в глубинку занесла меня.
Тот край когда-то звали "Заволочье".
В нем собиралась "чудь" возле огня,
Чтоб поклоняться идолам воочью.

Легенд немало в северных лесах…
Расскажут деревянные церквушки
О музыке, застывшей в куполах,
О кладбище средь сосен на опушке.

Трава, цветы… Но некому спешить
На тихие погосты Заболотья.
А память в датах продолжает жить
Да в именах над безымянной плотью.

Остыли печи, и грустят дома
На Ваймуге, Калажме и на Сии,
Где рожь-кормилицу хранили закрома –
Землей жила крестьянская Россия.

Но лебеди по-прежнему летят
К лесным озерам, обмелевшим рекам
И царственно средь зарослей скользят,
Даруя свет надежды человеку.

ПАМЯТИ АНАТОЛИЯ ИГНАТЬЕВА

Где корни мещёрских братьев?
Откуда краса у сестёр? –
То знал Анатолий Игнатьев,
Неспешный ведя разговор
О дружбе людей и природы,
Союзе Земли и Зверья,
Писатель особой породы,
Любивший Мещёры края,
Оку, а за ней – перелески,
Сугробов недвижную стынь.
Он с доброй улыбкой, по-детски,
Служил ей, что истинный сын.
В деяньях Господнюю волю
Стремился предугадать.
Не думал о обственной доле –
Любил он порассуждать

О том, как рождаются строки
Стихов в кабинетной тиши,
Откуда начало, истоки
Морозовской светлой души.
И как скоротечно время
Всех тех, кто Россию любил
И слов драгоценное семя
На пашне Добра взрастил.
Пусть будет земля ему пухом,
Пусть тянется к свету росток
Пытливого, светлого духа
И мудрости алый цветок.

ТОТЬМА

Между Вологдой и Николой,
где леса да болотная топь,

на холмах – городок весёлый
и дороженька – топ да топ...

Древний город с названьем кратким
"Тотьма" – сказка среди холмов.
Палисадники, церкви, грядки...
Словно кладезь заветов и слов.

Тишина монастырской кельи,
тихий шёпот седых берез.
Тишина – приворотное зелье,
если любишь Россию до слёз.

Тишина, подарившая слово,
и дороженьку до Устюга.
стала Музой поэта Рубцова.
Позвала – и ушел в снега...

ИМАТРА

Разлуки тень печальной маской
В гранитный увлечет провал.
Ах, Иматра, ты знаешь сказки…

И тот, кто на мосту стоял,
Любви магическую бездну
Тот видел за земной чертой…
Небес лазоревая песня
Манила душу за собой.

Лети, душа, в слепую вечность,
Пари под куполом небес,
В стихов счастливую беспечность
Преображая шумный лес,
Где ветерок сосну лобзает,
Где Эда у ручья сидит,
Где слово к небу улетает,
Закатом пламенным горит.

И нужно лишь одно движенье,
Чтоб стать свободным от любви.

Но я застыла в изумленье,
Увидев вдруг глаза твои:

Они смеются и искрятся,
Быть может, это счастья миг?
Зачем же в пропасть мне бросаться –
Не лучше ль окунуться в них?

УГОЛОК РОССИИ

Лёгкий дым ковыля у дороги,
Да июльская зыбь синевы.
И несут, как по воздуху, ноги
К приворотному зелью травы.

Медуницы луга заливные
Окружают озёрную гладь.
Пахнут снадобьем травы хмельные,
Вся прибрежная благодать.

Озерцо, что зовут Богатым,
(Молвят люди: клады хранит!..)
Отражая рассветы, закаты,
Средь зеленых просторов лежит.

Рядом – Дон рукавом нехитрым
Обнимает кряж меловой.
И прибрежных кустов палитра
Дышит в небо душистой листвой...

Здесь душа мне открылась России
Говорком воронежских мест
И землёй, дарующей силы,
Как пасхальной поры Благовест.

В АНТОНИЕВО-СИЙСКОЙ ОБИТЕЛИ *

(Отрывок)

. . . . . . . . . . . . . . . . .
Лиственниц могучих много в тех краях.
Дерево увидишь – и воскликнешь: "Ах!"-
Шестеро руками не обнимут ствол…
Сийская обитель! Средь зелёных дол
Ты хранишь земную свято красоту,
Возвращая многим веру в доброту, людям
Мудрость собираешь под священный кров
И печатным словом несколько веков
Радуешь Россию... На двинской земле
Не дала иконам ты истлеть в золе,
Бережно хранила Святцы для Руси
И молилась тихо: "Господи, спаси!"
Никакому Ироду вод не замутить,
Потому сегодня всяк готов испить
Из чистейшей Сии святости глоток
И набрать у берега ягод кузовок.
И уйти от фальши выспоренных стихов,
Окунувшись снова в кладовую слов.
Монастырь хранит их долгие века..
Сийская обитель – мудрости река!
_______________________________
* В 1599 году в Антониево-Сийский монастырь был выслан (по приказу Бориса Годунова) и содержался под охраной боярин Фёдор Никитич Романов, отец будущего царя Михаила Фёдоровича, получивший в иночестве имя Филарет и ставший впоследствии Патриархом всея Руси.

Rado Laukar OÜ Solutions