ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 38 сентябрь 2014 г.

История английской литературы

ЛИТЕРАТУРА ОТ НОРМАНДСКОГО ЗАВОЕВАНИЯ ДО XIV в.

(Продолжение, начало в № 37)

Часть II

ВВЕДЕНИЕ

День битвы при Гастингсе - 14 октября 1066 г. - был для истории Англии великим рубежом: начался новый период, полностью изменивший социально-политический облик, быт, язык и культуру страны. Конечно, тот политический и социальный переворот, который носит название нормандского завоевания Англии, не может быть обозначен точной хронологической датой. Завоевание нормандцами англо-саксонской Британии подготавливалось задолго до Гастингской битвы, а закончилось фактически по крайней мере на два десятилетия позже 1066 г.
Скандинавские вторжения в Англию и в береговые области Франции начались приблизительно в одно время; однако судьба поселений скандинавов в той и другой стране была очень различной. Пока датские короли - Канут Великий и его преемники - правили Англией в качестве завоевателей (1016-1042 гг.), "земля северян" (terra northmannorum) во Франции превратилась в вассальное Нормандское герцогство, а владетели и население его быстро романизовались, усвоив язык и культуру своей новой родины. Любопытно, что и в Англии шел аналогичный процесс быстрого подчинения поселившихся там скандинавов более высокой англо-саксонской культуре, которая продолжала здесь свое естественное развитие вплоть до середины XI в.; культурная ассимиляция была облегчена в Англии этнической и языковой близостью скандинавов к коренному англо-саксонскому населению. Таким образом по языку и культурным традициям норманны, осевшие во Франции, и скандинавы Англии сильно отличались друг от друга уже к концу X и началу XI вв. Обитатели Нормандии говорили по-французски, датчане, осевшие некогда в Англии, - по-англо-саксонски; культурное развитие в той и другой стране шло своими, очень отличавшимися друг от друга путями, несмотря на связующую роль христианской римско-католической церкви.
История нормандского завоевания Англии запечатлена на так называемой "вышивке из Байе" (Bayeux) - оригинальном художественном памятнике, который большинство исследователей, правда, склонно ныне относить не к XI в. (как предполагалось ранее), а к более позднему времени, - к XII или XIII вв. На этом огромном куске материи, длиною свыше ста метров, рука замечательного художника начертала всю историю завоевания, а иглы искусных мастериц покрыли этот рисунок ярким цветным шитьем. В десятках эпизодов, с множеством характерно изображенных лиц, перед нами последовательно проходит вся история завоевания, все важнейшие события и люди этой эпохи; здесь и отплытие кораблей Вильгельма, и битвы его дружин на территории Англии, и военные советы, и пиры.
Армия, собранная Вильгельмом, была по тому времени весьма значительной (от 5 до 10 тысяч человек) и состояла не исключительно из нормандцев; на призыв Вильгельма, обещавшего, в случае победы значительные награды и земельные пожалования, откликнулись авантюристы со всей Франции; здесь были и пикардийцы, и бретонцы, и фламандцы; таким образом, успех завоевания сразу же должен был открыть возможность массового широкого переселения в Англию жителей различных французских областей. Что касается самой завоевательной экспедиции Вильгельма, то исход ее в значительной степени был предопределен тем обстоятельством, что англо-саксам пришлось собственно отражать не одно, а два вторжения в их страну, происшедшие одновременно, скорее всего по предварительному уговору с Вильгельмом и может быть даже по разработанному им плану. Не успел Гарольд, избранной англо-саксонским королем "собранием мудрейших" (witenagemot) после смерти Эдуарда Исповедника, одержать блестящую победу (25 сентября 1066 г.) над войсками норвежского короля Гаральда Гардрада, высадившегося на берегах Йоркшира, - как ему пришлось вступить в бой с могущественной армией Вильгельма в Сессексе; битва, происшедшая 14 октября неподалеку от Гастингса, была англо-саксами проиграна, а король Гарольд убит. Вильгельм поспешил воспользоваться всеми выгодами своего положения. В течение нескольких лет в различных частях страны периодически возникали восстания, в которых, вероятно, немалую роль играло свободное англо-саксонское крестьянство, опасавшееся закрепощения нормандскими феодалами (так было, например, в северо-восточной Англии в 1069 г.), но все эти восстания, подавлялись Вильгельмом с беспощадной жестокостью. Страна быстро начала менять свой социальный облик. Англо-саксонская аристократия в большинстве своем лишена была феодальных владений; отобранными землями Вильгельм щедро награждал своих баронов; одновременно шло быстрое вытеснение англо-саксов из состава высшего духовенства, начавшееся уже при Эдуарде Исповеднике. В первые годы после завоевания эмиграция коренного населения из Англии была довольно значительной; покидая родину, большие группы англо-саксов отправлялись в Шотландию, в скандинавские страны, попадали даже в Византию и на Русь; на дочери Гарольда, последнего англо-саксонского короля, был женат Владимир Мономах. Одновременно шел большой приток в Англию жителей из Франции и соседних областей. Он продолжался около двух веков, но особенно значительным был в первые два десятилетия после завоевания.
В своей политике Вильгельм преследовал одну явно выраженную цель - укрепление королевской власти. В этом - одна из существенных особенностей английской истории того периода.
Конфликты королевской власти в Англии с "баронами", т. е. нормандской феодальной знатью, и с римской церковью, папским двором заполняют собою страницы английской истории вплоть до XIV столетия; эта борьба ведется и дальше, но уже в несколько иных условиях. "Великая хартия вольностей" (15 июня 1215 г.), завоеванная в результате союза феодальных баронов с мелким и средним дворянством и городами, не означала еще полной победы этих сил над королевской властью. Спор между ними долго оставался нерешенным.
Не менее существенную роль сыграл в этот период наметившийся вскоре после нормандского завоевания рост городов. Уже "Книга страшного суда" (Doomsday book), - кадастровая опись земельных владений, составленная в 1086 г. по повелению Вильгельма, - насчитывает в Англии около восьмидесяти городов, из которых большинство, впрочем, имело еще полуаграрный характер. Лишь несколько городов и тогда уже выделялось из прочих количеством своего народонаселения, торговыми связями и т. д. Таковы были Лондон, вскоре же получивший от королевской власти особые привилегии, Йорк и Норвич. В XII и особенно в XIII вв. города становятся еще многолюднее и могущественнее, принимают активное участие в политической борьбе на стороне королей против баронов, усиливают свою хозяйственную активность и коммерческие связи со странами континента. Горожане происходили не только из среды старых свободных англо-саксонских семей; вскоре после завоевания в английские города и, прежде всего, в наиболее крупные, стали переселяться иноземные купцы и ремесленники с континента - из Нормандии и Фландрии. "Книга страшного суда" отмечает наличие в английских городах большого количества французов-ремесленников, уравненных в правах с прочими гражданами; характерно, например, что ткачи и каменщики были большей частью иностранцы. Многие из этих пришлых ремесленников приезжали, в Англию в поисках работы, женились здесь на англичанках, а во втором поколении уже окончательно смешивались с местным населением. Таким образом внедрение французской культуры производилось в Англии во всю эту эпоху не только сверху, через посредство нормандско-французского дворянства, но развивалось также и иными, более широкими путями.
В результате вся социальная жизнь Англии в эту эпоху меняет свой характер. Изменяются быт, умственные запросы и литературные вкусы. Первоначально в стране сосуществуют три языка - старый англо-саксонский, изменяющий свой характер в новых исторических условиях, французский и латинский. Одновременно в Англии существуют также три литературы, развивающиеся параллельно и как будто вначале, в переходный период, не оказывающие воздействия друг на друга. На самом деле, процесс их взаимовлияния начинается очень рано и непрерывно продолжается в течение нескольких веков: из смешения различных элементов в результате сложнейших процессов взаимодействия и борьбы в XIV в. возникает новый английский язык, а вместе с ним рождаются и новые национальные английские литература и искусство.

ЛАТИНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА В АНГЛИИ МЕЖДУ XI и XIV вв.

Одним из следствий нормандского завоевания было появление в Англии в XI-XIV вв. богатой и разнообразной литературы на латинском языке. По-латыни писались в Англии и ученые трактаты, и исторические хроники, и произведения, непосредственно относящиеся к художественной литературе. Еще в XIII в. на латинском языке писались и антицерковные сатиры, начинавшие ту борьбу с феодальной церковью, которая в Англии ярче сказалась столетием позже, и произведения политической поэзии.
Французский и англо-саксонский языки долго существовали в Англии раздельно, обслуживая враждовавшие между собой социальные группы и не оказывая друг на друга сколько-нибудь заметного воздействия, как и литературы на этих языках. Французский являлся по преимуществу языком нормандской феодальной знати, двора, королевской администрации; англо-саксонский оставался разговорным языком широких слоев коренного населения, но утратил свое литературное значение как государственный язык. В этих условиях латинский язык довольно долгое время должен был играть в Англии посредническую, связующую роль между разноязычными группами местных и пришлых обитателей страны. Благодаря влиянию церкви, латинский язык, наряду с французским, становился вторым государственным языком и служил также средством устного общения. Распространение латинского языка в низших слоях клира, чего неизменно добивались нормандские церковные власти, имело в данном случае особо важное значение. После победы нормандских завоевателей монастыри стали убежищем для многих разоренных и угнетаемых англо-саксов. В монастырях со смешанным населением шел первоначальный процесс культурного взаимодействия и взаимовлияния англо-саксов и нормандских завоевателей, а латинский язык, до поры до времени, становился универсальным средством как личного общения между ними, так и наиболее удобным и выгодным орудием письменного изложения мыслей.
Латинская литература Англии в XI-XII вв. была, прежде всего, философско-теологической. В эту эпоху в Англии, как и на всем Западе, наблюдалось "верховное господство богословия во всех областях умственной деятельности" {Маркс-Энгельс, Сочинения, т. VIII, стр. 128.}; в руках духовенства "политика и юриспруденция, как и все остальные науки, превратились в простые отрасли богословия, и в основу их были положены те же принципы, которые господствовали и в нем" {Маркс-Энгельс, Сочинения, т. VIII, стр. 128.}, Происходившие в XI-XIII вв. философские споры между "реалистами" и "номиналистами" привлекали к себе английских богословов. Архиепископ Кентерберийский Ланфранк около 1080 г. написал свои возражения Беренгарию Турскому по поводу важного для церковного господства учения о преосуществлении. Его преемник, реалист-платоник Ансельм, оставил целый ряд сочинений, - среди них "Монолог" и "Веру, доискивающуюся разумения", - очень важных для понимания сущности церковной борьбы против номинализма и основных философских разногласий схоластиков в эту пору.
В XI-XII вв. в Англии развилась также трудно обозримая по своей обширности латинская аскетическая и назидательная литература, жития святых и т. д. В культурно-историческом и литературном отношении из всех сочинений этого рода наиболее интересны, конечно, жития святых: они были написаны более изящным латинским языком, чем схоластическая философская проза, и выполняли в значительной степени назначение литературных повествовательных произведений.
Богословско-схоластическая литература XI-XII вв. не могла, однако, ответить всем запросам английских книжников этого времени; крестовые походы, создание различных духовно-рыцарских орденов для борьбы с язычниками, оживившаяся торговая деятельность и т, д. не только расширили европейские географические горизонты, но и столкнули западный мир с неведомой им дотоле восточной наукой, философской мыслью, литературой; под воздействием этих факторов растут знание и интерес к реальному миру, к восточной и античной научной мысли.
В эту эпоху в Англии получает довольно широкое развитие научная литература на латинском языке; появляются новые сочинения по естественной истории, медицине, астрономии. В особенности следует подчеркнуть возникший в это время и в Англии интерес к науке арабов. Во второй четверти XII в. Ателярд из Бата (Athelard - Aethelward) сделал ряд латинских переводов арабских астрономических и математических сочинений, написал много научных компиляций, а в своих собственных сочинениях (Questiones naturales) старался всячески доказать разумность арабских физических теорий, выступая страстным поклонником науки вообще. Около 1140 г. англо-нормандец Роберт (Robert de Retines) отправился в Испанию вместе со своим товарищем, далматинцем Германом, для того, чтобы под руководством арабских учителей перевести Коран на латинский язык, и с увлечением занимался там также астрономическими исследованиями.
Особый интерес представляет латинская историография нормандского периода. В XI-XII вв. в Англии создано было большое количество исторических трудов, имеющих как документально-историческое, так нелитературное значение. Очагами исторических занятий попрежнему оставались монастыри.
Важным собранием исторических данных является труд англо-саксонского монаха Эдвдера Кентерберийского (Eadmer) - "Новейшая история" (Historia novorum), - обнимающий события в Англии между 1066 и 1122 гг.; тот же Эдмер написал биографию Ансельма (Vita Anselrai), также содержащую в себе много сведений по истории Англии в период, когда Ансельм занимал пост архиепископа Кентерберийского. Флоренс Вустерский (Florenz), умерший в 1118 г., написал всемирную историю (Chronicon ex chronicis), скомпилировав ее из старых сочинений Беды, "Жизни Альфреда" Ассера и всемирной истории ирландского монаха Мариана Скота; наибольший интерес в труде Флоренса представляют его собственные дополнения к нему по истории Англии, доведенные до 1118 г.; неизвестный автор пополнил этот труд Флоренса, доведя изложенное до 1141 г. На труде Флоренса частично основана также история Англии Симеона Дерхемского (Historia de gestis regum Anglorum), охватывающая время с 848 по 1129 г.; это сочинение интересно тем, что Симеон пользовался уже и англо-саксонскими хрониками, в частности, источниками нортумбрийского происхождения. Еще большее значение имеют труды Вильяма Мальмсберийского и Генриха Гентингдонского. Первый из них был библиотекарем монастыря в Мальмсбери (Malmesbury) - Его "История английских королей" (Historia regum Anglorum) - от завоевания Британии англо-саксами и до 1127 г., - дополненная впоследствии "Новейшей историей" Англии (Historiae novellae, с 1126 по 1143 г.), и другие труды церковно-исторического содержания (De gestis pontificum Anglorum, Vita Aldhelmi, De antiquitatibus Glastoniensis ecclesiae) в одинаковой мере свидетельствуют о том, как отличается его манера изложения от старых летописцев; он пытается дать связную историю своей страны, свободную от англо-саксонских или нормандских пристрастий, обильную фактами, но не беспорядочно собранными, а всегда находящимися в связи с основной задачей рассказа. "История Англии" (Historia Angiorum) Генриха, архидьякона Гентингдонского, была предпринята им по заказу Линкольнского епископа, ценившего ранние латинские стихотворные опыты Генриха и его латинский трактат о времени кончины мира (De stimmitatibus rerum, 1135 г.). Историю Англии Генрих излагает от экспедиции Юлия Цезаря в Британию и до 1135 г.; он пользуется при этом не только старыми истории вескими трудами Беды и Ненния, но и историческими песнями англо-саксов и живыми еще в его время преданиями; иные из них он, впрочем, почерпнул, вероятно, из англо-саксонских хроник; так, мы находим у него, например, латинский перевод песни о битве под Брунанбургом из англо-саксонской хроники, куда она вписана под 937 г. Этот труд Генриха Генгангдонского пользовался довольно продолжительным распространением; неизвестные авторы дополнили его в 1154 и в 1275 гг.
Наибольшее значение для истории литературы имел Гальфрид Монмаутский, с именем которого связывается распространение в европейской литературе кельтских преданий о короле Артуре. Гальфрид Монмаутский (Galfridus Monumetensis) был, вероятно, валлиец родом и знал уэльский язык. Он был архидьяконом в Монмауте, откуда его прозвание, затем епископом и St. Asaph и умер в 1154 г. Его "История бриттов" (Historic Britocium или Historia regum Britanniae) написана между 1132-1137 гг. Появление этой своеобразной книги среди других исторических сочинений нормандского периода, посвященных, главным образом, англо-саксонской и нормандской истории, нельзя объяснить случайностью. Уэльсцы приветствовали нормандских завоевателей на территории Англии как победителей их давних исторических врагов - англо-саксов - и мечтали о национально-политическом объединении с бретонцами, потомками тех уэльсцев и корнийцев, которые эмигрировали на континент в V-VI вв. Именно этим можно объяснить появление знатных уэльсцев при дворах английских королей нормандской и анжуйской династий и то возрождение кельтских исторических преданий и легенд, которое мы наблюдаем у писателей этого периода. До XII в. древнейшие латинские истории бриттов, например, сочинения Гильдаса (VI в.) или Ненния (IX в.), были в Англии сравнительно мало известны; теперь интерес к ним сразу возрос, но заключающиеся в них данные подверглись сильной обработке под пером новых писателей. Они были дополнены, приукрашены, изменены. Под пером Гальфрида Монмаутского формируется ряд таких легенд, которые обойдут затем все европейские литературы. Это относится прежде всего к легенде о короле Артуре.
Реальное историческое существование короля Артура не может быть доказано; быть может, позднейшая легенда о нем связалась с воспоминанием об одном из незначительных кельтских вождей, боровшихся против англо-саксонских завоевателей Британии; свидетельства о том, что он будто бы принимал участие в битве при Бате в 516 г. и умер в 537 г., - несомненно очень позднего происхождения. Характерно, что Гильдас (VI в.) еще ничего не говорит об Артуре, хотя подробно повествует о борьбе кельтов против англо-саксонских завоевателей; ничего не сообщают о нем и англо-саксонские источники, например Беда, хроники; у Ненния в 858 г. мы встречаем Артура в качестве знаменитого военачальника бриттов (dux beliorum), одержавшего над англо-саксами и пиктами двенадцать побед. Было предложено много догадок для объяснения очевидно возникшей уже к этому времени легенды об Артуре; иные видели в ней создание патриотического вымысла, тешившего кельтов в период их национального угнетения, другие прямо усматривали в ней плод то патриотического подлога, то недоразумения; выдвигались также предположения о мифическом происхождении этого образа (общекельтское божество плодородия, именовавшееся у одних племен "Artor", у других "Airem") и т. д. Во всяком случае, уже к XII в. образ короля Артура подвергся необыкновенной трансформации. У Гальфрида он превращен в могущественного владетеля не только всей Британии, но и большей части Европы, - Галлии, Скандинавии; он побеждает даже римского императора. Источники этого превращения различны; кроме указанных выше, можно предположить воздействие на эту легенду также (на континентальной почве) эпических преданий о Карле Великом, книжных источников об Александре Македонском и т. д. Представляется чрезвычайно трудным определить, какие черты этой легенды создались среди британских кельтов (например, в Уэльсе) и какие усвоены были ею среди бретонцев, так как их устные редакции нам неизвестны или известны в сравнительно поздних записях, которые могли испытать на себе уже воздействие книжных источников.
Несомненно во всяком случае, что Гальфрид многое сам сочинил в своей легендарной истории, пользуясь воспоминаниями своих разнообразных чтений - в том числе и античных поэтов и прозаиков; кое-что он мог почерпнуть и из устной кельтской традиции. Легенда об Артуре появляется у Гальфрида лишь в седьмой книге его "Истории Британии"; в начале труда рассказывается об Энее и сыне его Аскании, бежавших из Трои в Италию, о дяде Аскания - Бруте, который отправился на далекий Запад, завоевал остров Альбион, назвал его Brutannia или Britannia и сделался родоначальником бриттов. В Альбионе жило племя великанов, вождем которых был Goemagot или Gawr Madog (великан Мадог); его победил в единоборстве один из спутников Брута, Кориней (Corineus). Любопытным примером чрезвычайной многовековой распространенности сочинения Гальфрида и пущенных им в оборот преданий может служить то, что оба эти героя, великан Goemagot и Corineua, в позднее средневековье считались покровителями города Лондона, и изображения их пользовались большой популярностью еще в XV-XVI вв., постепенно смешиваясь с Гогом и Магогом библии и легенд об Александре Македонском; в торжественных случаях их изображения появлялись на Лондонском мосту; они увековечены и в скульптурных деревянных фигурах лондонского Гильдхола (Guildhall) 1707 г. как покровители вольностей Сити. В последующих книгах Гальфрид рассказывает историю бриттов после смерти Брута, упоминая и о появлении Цезаря в Британии, о римском владычестве, об обращении кельтов в христианство, о завоевании Британии англо-саксами и т. д. С VII книги по XI ведется рассказ о короле Артуре, сыне Игерны и Утер-Пендрагона, от его рождения до смерти, вплоть до окончательного подчинения Британии англо-саксонским племенам. Здесь впервые в литературе появляется имя мудрого кудесника Мерлина и находятся в основных чертах все те важнейшие легенды об Артуре, которые вскоре положены будут в основу множества других литературных произведений на латинском, французском и английском языках. Об Артуре упоминают и другие историки, современники Гальфрида, например, Вильям Мальмсберийский, Генрих Гентингдонский; у нормандца Васа встретится уже и сказание о "Круглом Столе" Артура и его рыцарях. Скоро начнут рассказывать о деяниях сестры Артура - феи Морганы, об отплытии его в обитель бессмертия, на чудесный остров Авалон, откуда он возвратится, когда придет время, покрытый славой, чтобы вновь занять британский королевский престол.
В создании и укреплении этого предания книге Гальфрида Монмаутскогр принадлежит хотя и не единственное, но все же очень видное место. Вся история литературных обработок этого сюжета от Васа и до Теннисона в значительной степени находится в зависимости от Гальфрида, но из "Истории бриттов" Гальфрида узнали не одного лишь Артура - здесь впервые рассказаны легенды о Локрине, Горбодуке, Лейре (Лире) и его дочерях и т. д.
Широкое распространение латинского языка в нормандской Англии оживило интерес к античным писателям, произведения которых в большом количестве стали попадаться в английских книгохранилищах; появилась латинская поэзия, иногда светского, иногда религиозного содержания, но всегда основанная на довольно большом по тому времени знакомстве с античными поэтами. Оно чувствуется уже в таких ранних памятниках, как стихотворение амьенского епископа Ги из Понтье (Gui de Pontieiu) о Гастингской битве (Carmen de Hastingae praelio), написанное вскоре после 1068 г.; античное влияние еще сильнее дает себя знать в латинских эпиграммах Гальфреда Винчестерского (ум. в 1107 г.), в технически очень умелой латинской стихотворной легенде Реджинальда Кентерберийского о св. Малхе (ок. 1120 г.), в дистихах "Гипогностикона" Лоренса Дерхемского (первая половина XII в.), где библейская история изложена стилем античной поэзии. В царствование Генриха II Плантагенета (1154-1189 гг.) в Англии наметилось даже своего рода "классическое возрождение" - одно из нескольких подобных "возрождений", возникавших в средневековом мире.
При дворе Генриха II среди высшего духовенства было немало людей, обладавших светским образованием, которые охотно посвящали свои досуги изучению древних писателей, сами писали по-латыни, но также живо интересовались политической историей Англии, злободневными анекдотами, местными легендами, топографией своей страны и т. д. Из них следует указать, прежде всего, на Иоанна Сольсберийского (Johannes Salisburiensis, 1110-1180 гг.), который учился в Париже и Шартре, был учеником Абеляра и другом Томаса Бекета, архиепископа Кентерберийского, впоследствии убитого по повелению Генриха II (1170 г.) и затем прославленного как "святого". Главным трудом Иоанна является его "Поликратикус" (Polieraticus, de Nugis Curialium et Vestigiis philosophorum, около 1159 г.), свидетельствующий о знакомстве Иоанна с Платоном и Аристотелем по латинским переводам. Это - теоретическое сочинение о взаимоотношениях светской и церковной властей, одна из первых книг средневековья, в которой связно и последовательно изложена определенная политическая теория на широкой философской основе, благодаря чему она и имела большое значение далеко за пределами своего века. Любопытно, что в "Поликратикусе" не только изложена теория королевской власти, но и находится уже в зачаточном виде политическое учение о "тираноубийстве", на которое Иоанна натолкнули как изучение классических авторов, так и анализ самодержавной власти английских королей нормандской династии вплоть до такого могущественного монарха, как современный ему Генрих Плантагенет. Конечно, Иоанн не рекомендует своим современникам низложения или убийства тиранов, но, исходя из предпочтения церковной власти власти светской, он дает вполне логический вывод о возможности отстранения от власти тех правителей, которые грешат против бога и против своих подданных. Труд. Иоанна Сольсберийского пользовался популярностью в Англии продолжительное время; во времена Чосера он был известной и читаемой книгой; сам автор "Кентерберийсккх рассказов", во всяком случае, хорошо ее знал.
Рядом с Иоанном Сольсберийским стоит Вальтер Мап (Map или Mapes; латинизированная форма Mapaeus; около 1135-1196 гг.). Не отличаясь такой тонкостью и глубиной, как Иоанн, Мап был более крайним в своих мнениях и больше тяготел к светским интересам; он обладал особой склонностью к сатире и писал латинской прозой и стихами такие сочинения, которые плохо сочетались с его саном. Мап, быть может, был уэльского происхождения; он учился в Париже, затем занимал должность капеллана при дворе Генриха II, часто сопровождал его в путешествиях, нередко, по повелению короля, вместе с другими его приближенными, объезжал Англию в качестве "разъездного судьи". Перу Мапа с ранних времен приписывалось большое количество произведений; наиболее достоверна принадлежность Мапу сочинения "О забавных разговорах придворных"(De nugis curialium), заглавие которого, вероятно, внушено приведенным выше подзаголовком "Поликратикуса" Иоанна Сольсберийского. В прихотливом беспорядке Мап излагает в пяти книгах всевозможные занимательные рассказы, собранные им при дворе и в различных областях Англии. Он не очень заботится об их назидательном характере: "Я, - говорит он, обращаясь к своим читателям, - ваш охотник, доставляю вам дичь, а вы уже сами приготовляйте из нее блюда". Во всех записанных им придворных анекдотах и сплетнях Мап обнаруживает сатирический талант, наблюдательность. В свою книгу он включает многие рассказы, записи легенд, народных преданий и т. д., служащие важным источником для историков и фольклористов.
Одиннадцатая глава 1-й книги (De Herla rege) начинается жалобами на двор Генриха II, находившийся в постоянных разъездах; Мап сравнивает его с двором легендарного короля Герлы, историю которого он тут же рассказывает. Однажды к королю бриттов Герле явился некий карлик и пригласил его к себе на свадьбу. Герла поехал со свитой; в обратный путь карлик дал ему в подарок коней, соколов, собаку и крепко наказал не сходить с коней, пока не укажет этого собака. Приехав домой, Герла справился у старого пастуха о королеве, "Господин, - отвечал ему пастух, - твой язык мне непонятен: я сакс, а ты - бритт. Да и королевы такой я не знаю, слыхал только, что была она в древние годы женою короля Герлы, который исчез куда-то с карликом. Вот уже двести лет господствуют в этой земле саксы, прогнавшие бриттов". Рассердился король, ибо был он в отсутствии, по его счету, только три дня. Некоторые из спутников Герлы, забыв о наказе карлика, сошли с коней и тотчас же рассыпались в прах. Тогда Герла приказал не сходить с коней, и теперь он обречен на вечные скитания, на вечную охоту со своей свитой. "Так и мы, - прибавляет Мап, намекая на двор Генриха II, - вечно переезжаем с места на место с обозами и лошадьми, с посудой и корзинами, с соколами и собаками, с мужчинами и женщинами..." Нетрудно узнать в этом и в других рассказах сюжеты, широко распространенные в европейском фольклоре.
В труде Мапа много других рассказов фольклорного происхождения: мы находим здесь возможные отзвуки уэльских легенд, скандинавских саг, англо-саксонских эпических песен международного эпического репертуара (рассказ о Разо и его неверной жене в кн. III, гл. 4 является любопытной параллелью к русской былине об Иване Годиновиче). Труд Мапа и для последующих столетий явился богатым источником повествовательных сюжетов: интересна близость рассказа о Садис и его друге Гало к новеле "Декамерона" о Торелло и Саладине.
Интересно отметить у Мапа сильную антиримскую тенденцию, смелые нападки на папскую курию и антиклерикальные сатирические инвективы вообще Мап открыто порицает, например, взяточничество, царящее при папском дворе. Один из его рассказов повествует о некоем Реджинальде, который в 1174 г. был избран епископом Батским и тщетно хлопотал о своем дальнейшем повышении в Кентербери. "Дурак, - сказал ему отец, - отправляйся немедля же к папе, дай ему здоровую пощечину толстым кошельком, и он покачнется в ту сторону, куда тебе угодно". Он отправился, ударил папу, папа покачнулся и упал, и так явился новый епископ; подписывая посвящение, папа, по забывчивости, вместо обычной формулы "Dei gratia" (божьей милостью) написал "Bursae gratia" (милостью кошелька). Мапу приписывают латинское стихотворение "О падении Рима" (De Ruina Romae), в котором оплакивается нравственное растление католической церкви; папская канцелярия названа здесь Сциллой и Харибдой, кардиналы - морскими разбойниками, управляющими "кораблем св. Цетра", т. е. церковью; кончается произведение пожеланием никогда не ездить более в Рим. Что же касается таких приписывавшихся Мапу сатир, как "Проповедь Голии", "Жалоба Голии к папе", "Голия на похитителя его кошелька", "Исповедь Голии" и т. д., то они несомненно принадлежат к произведениям бродячих школяров так называемых "вагантов" или "голиардов".
Младший современник Мапа Гиральд Камбрийский (Giraldus Cambrensis или Giraldus de Barri, 1147-1223 гг.) был воспитателем принца Иоанна (будущего короля Англии, прозванного "безземельным"). В 1185 г. он сопровождал принца в завоеванную тогда Ирландию и написал "Завоевание Ирландии" (Ехpugnatio Hiberniae) и "Топографию Ирландии" (Topographia Hiberniae). Это - историческое и географическое сочинения и, в то же время, - собрание наблюдений, сделанных на месте широко образованным путешественником, обладавшим большим любопытством к реальной жизни; описание быта и нравов ирландцев перемешано здесь с записями преданий, саг, народных суеверий и т. д. Гиральд оставил также не менее интересные описания местностей Уэльса и его жителей (в трудах Itinerarium Cambriae и Topographia Cambriae). Гиральду принадлежат также "Зерцало церкви" (Speculum Ecclesiae), острая сатира, направленная против монахов и римской курии, и автобиография - "Об усердных деяниях Гиральда" (De gestis Giraldi laboriosis). Литературная манера Гиральда всецело отвечала вкусам его времени; подобно Мапу, он стремился быть не только понятным, но и занимательным для своих читателей.
В конце XII в. в Англии процветала также ученая латинская поэзия. Александр Некам (Neckam, 1157-1217 гг.), ученый энциклопедист-полигистор, помимо многих прозаических сочинений, написал стихотворную естественную историю на латинском языке, а при Ричарде I некий Гальфрид Англичанин (Galfridus Anglicus или Galfridus de Vinosalvo) сочинил даже латинскую поэтику (Nova poetria, около 1193 г.), заключавшую в себе правила стихосложения, которая пользовалась известностью даже во времена Чосера.
Конец XII столетия, на которое приходится в Англии местное латинское "возрождение", был порой высшего расцвета классической латинской речи и окрашенной в светские тона художественной литературы та латинском языке. В XIII столетии в царствования Иоанна Безземельного (1199-1216 гг.) и Генриха III (1216-1272 гг.), в связи с большими переменами во всех областях политической, экономической и социальной жизни значение латинского языка и создаваемой на нем литературы несколько изменилось. Правда, латинский язык попрежнему был в Англии в широком употреблении, но именно в это время стала уже повышаться роль нового, постепенно слагавшегося английского языка. Однако именно на латинском языке большей частью создавалась в Англии обширная и разнообразная политическая поэзия, возникавшая в эту пору сложных социальных движений, борьбы за "Великую хартию вольностей" (Magna charta libertatum, 1215 г.), восстанием баронов, рыцарей и городов, - вплоть до восстания Симона Монфора (1264-1265 гг.), (во время которого написана была знаменитая латинская поэма "Битва при Льюисе", выразившая взгляды мелкого и среднего дворянства. На французском языке политические сатиры писались в это время реже, и еще реже - вплоть до XIV в. - на английском.
В эту пору в Англии усиливается оппозиция католическим властям, получают распространение "ереси" как одна из форм борьбы с господством феодальной церкви, и характерно, что антимонашеская или противоцерковная сатира, бывшая первоначально исключительно латинской, постепенно становится в Англии двух- или трехъязычной. Это - несомненное свидетельство ее широкого демократического значения.
Сатира этого рода исходит из недр самой церкви, но не из ее высших кругов, как это было при Вальтере Мапе. Антицерковная сатирическая литература XIII в. носит по преимуществу демократический характер; авторы ее, главным образом, - безымянная братия бродячих школяров, "вагантов", избравших себе в качестве патрона и мифического родоначальника собирательный образ епископа Голии, обжоры, пьяницы, автора оскорбительных для католической иерархии песен. Специальностью "голиардов" были "шуточные песни", сатиры, которые в одеянии школьной латыни перебирали все струны средневековой лиры и за которые "семья Голии" подверглась резким нападкам со стороны отдельных церковных писателей и церковных соборов. В "Проповеди Голии" этот легендарный герой просит у своих слушателей снисхождения: он не умеет говорить о небесных тайнах, мало смыслит в апостолах и пророках; в "Исповеди" он признается, что любит девушек, вино, таверну, где именно хотел бы принять блаженную кончину за кружкой вина. "Апокалипсис Голии" заключает в себе и более серьезные нападки на духовенство и особенно монашество. "Нет демона хуже монаха, - говорится здесь, - нет более жадного, более изменчивого существа, чем это, готовое завладеть всем, когда ему дают, и неимущее, когда у него просят чего-нибудь; если он ест, он рад бы не уметь говорить, дабы язык не мешал работать зубам; если он пьет, то непременно сидя, дабы ноги не подломились под тяжестью его брюха. Днем, приплясывая, он обожает бочки, ночь проводит с двуногою бестией. Таким-то трудом, такими лишениями заслуживает муж божий царства небесного!". Но темы голиардической поэзии не исчерпывались сатирическими обличениями церковной иерархии; многое в этой поэзии - с ее утверждением жизни и ее радостей, с песнями о весне и любви, женщине и брачной жизни - прямо вело уже к светской поэзии. Голиардическая поэзия была явлением международным: она получает распространение на национальных языках во Франции, в Германии, Австрии, Чехии, Италии, но именно Англия, наряду с Францией, создает наиболее ранние образцы ее; в Англии уже в XIII в. она становится многоязычной, "макаронической"; в песнях голиардов все чаще попадаются английские строчки; вскоре она полностью переходит на английский язык. К тенденциям голиардов близка пользовавшаяся большой известностью латинская сатира Нигеля Вирекера (Nigellus Wirekerus), регента бенедиктинского монастыря в Кентербери, "Брунеллус или зерцало дураков" (Brunellus sive speculum stultorum, около 1190 г., 3800 стихов). "Brunellus" - имя осла, уменьшительное от "brown" и приблизительно соответствующее русскому "Гнедко". В сатире рассказана история осла, который нашел свой хвост слишком коротким, захотел удлинить его и пустился странствовать по свету в поисках людей и средств, которые помогли бы ему в этом предприятии. Он отправляется в Салерно, затем без успеха, учится в парижском университете, делается монахом, основывает собственный орден, едет в Рим, - пока, наконец, его не ловит прежний хозяин. Конечно, этот осел - аллегорический образ; сам автор в предисловии заявляет, что он изображает такой сорт монахов, которые стараются сделаться приорами и аббатами, переходя из монастыря в монастырь и отыскивая, где лучше, не ради своего спасения, но ради высших должностей. Тем не менее, в поэме много забавных реалистических подробностей; смешны медицинские советы, которые дает бедному ослу сам Гален ("возьми гусиного молока, улиткиной быстроты, волчьего страху, фунт павлиньего пения" и т. д.); забавна притча о двух коровах, приморозивших свои хвосты; веселы картины ученья осла в парижском университете, где он поспешил примкнуть к группе английских студентов, понравившихся ему более других потому, что они сорили деньгами и истребляли безмерное количество вина. Широкий общественный смысл приобретают в этой сатире нападки на различные монашеские ордена; все они столь мало понравились ослу, что он решил основать монастырь с собственным уставом; но к этой отдаленной параллели обители брата Жана у Рабле есть, однако же, и более близкие английские аналогии: такие пункты в уставе монастыря Брунеллуса, как отрицание поста и безбрачия духовенства, попадут уже и в программу Виклифа в конце XIV века. Любопытно, что в эту пору сатира Нигеля Вирекера пользовалась большим распространением. Чосер в "Кентерберийских рассказах" (рассказ капеллана) ссылается на притчу из "Врунеллуса" о юноше Гундольфусе, бросившем камнем в петуха и сломавшем ему ногу; за то петух так поздно пропел в тот день, когда Гундольфуса должны были рукоположить в священники, что тот проспал и потерял свой приход.
В XIII в. авторитет церкви подрывался также и наукой, которая сделала большие успехи под влиянием роста городов, развития мореходства и торговли. Оставаясь латинской по языку и международной по своему распространению, наука XIII - начала XIV вв. именно в Англии сделала особые успехи как в области схоластической философии, так и в области опытного знания. Еще в первой половине XIII столетия, в период борьбы за "Великую хартию вольностей", войны короны с церковью и с мятежными баронами, усиленно работала политическая мысль. Теории, изложенные у Иоанна Сольсберийского, получили дальнейшее развитие. Трактат епископа Линкольнского Роберта Гросстета; (Robert Grosseteste, умер в 1253 г.) - "Основы королевской власти и тирании", хотя и стоит еще на церковной точке зрения, но все же имеет большое теоретическое значение как сочинение, где отрицаются и произвол короля, и произвол папы. Роберт Гросстет принадлежал к бесстрашным обличителям папского двора и виднейшим общественным деятелям своей эпохи; он был также замечательным ученым, оставившим труды в разнообразных областях знания, которые получили европейскую славу; с большой похвалой отзывается о них и Роджер Бэкон, гениальный английский мыслитель XIII в., один из пионеров опытной науки на Западе. Роджер Бэкон был, однако, одной из жертв церковного фанатизма и его провидения, догадки смогли быть оценены только лишь начиная с XVIII века.
Роджер Бэкон (Roger Bacon, родился около 1214 г., умер около 1294 г.) родился в Сомерсетшире, учился в Оксфорде и Париже и затем читал лекции в обоих городах, но имел несчастье вступить монахом во францисканский орден. Его разнообразная ученая деятельность в Оксфорде вызвала подозрение монастырских властей и породила легенду о его колдовстве (репутацию волшебника Роджер Бэкон сохранял в Англии еще в конце XVI в., когда Роберт Грин вывел его именно как волшебника в пьесе "Монах Бэкон и монах Бонгэй"). За это Бэкон поплатился многолетним заключением в монастырской тюрьме, где был лишен книг и права писать. В заточении благодаря исключительной силе воли, втайне от стражи, Бэкон написал свой главный труд (Opus Majus), который, страшась наказания, тайно переслал папе с целью добиться своего освобождения, но оно пришло слишком поздно, когда Бэкон был уже дряхлым стариком и тяжело болен (1292 г.).
Вся жизнь Бэкона была борьбой за право научной мысли. Отвлеченным логическим построениям схоластической философии своего века он все время противопоставлял опытное изучение действительности, явившись в этом отношении одним из предшественников своего знаменитого однофамильца, Фрэнсиса Бэкона. В своих сочинениях Роджер Бэкон охватил все области знания - естественные науки, медицину, астрономию, математику, землеведение и т. д., всюду оставив замечательные наблюдения и смелые открытия; любопытно, что в своем последнем произведении он упоминает о возможности сделать различные изобретения - водолазный колокол, быстроходящие без весел суда, экипаж, который двигался бы с большой скоростью без лошадей, и т. д. Бэкон горячо отстаивал также необходимость изучения иностранных языков, помимо латинского, и сам знал, кроме европейских, также арабский язык.
После смерти Роджера Бэкона развитие естественно-научного мышления в Англии выдвинуло ряд других крупных мыслителей. Таков был, например, францисканский монах Дунс Скот (Duns Scott, около 1270-1308 гг.), о котором К. Маркс писал, как бы подводя при этом итоги развития английской философской мысли XII-XIII вв. и оценивая ее историческое значение: "Материализм - _прирожденный_ сын _Великобритании_. Еще британский схоластик _Дунс Скот_ спрашивал себя: "_Не способна ли материя мыслить_?". Чтобы сделать возможным такое чудо, он взывал к господнему всемогуществу, т. е. он заставил самое теологию проповедывать _материализм_. Кроме того, он был _номиналистом_. Номинализм был одним из главных элементов _английского_ материализма и вообще является _первым выражением_ материализма" {Маркс-Энгельс, Сочинения, т. III, стр. 157.}.

ФРАНЦУЗСКАЯ ЛИТЕРАТУРА И РАСПРОСТРАНЕНИЕ ЕЕ НА ТЕРРИТОРИИ АНГЛИИ

После нормандского завоевания Англия в течение нескольких столетий была областью французского языка и французской литературы, Французский язык (точнее, нормандский диалект старофранцузского языка) являлся родным и обиходным языком для королевского двора и феодальной аристократии, светской и духовной; как язык господствующего класса он, наряду с латинским, употреблялся в правительственных актах, в парламенте и суде; на нем (так же, как и на латинском) велось обучение в школах; на французско-нормандском языке между XI-XIV вв. на территории Англии создалась также богатая литература.
Французская литература была привезена в Англию нормандскими завоевателями. В пестрой толпе нормандско-французских дружин, прибывших в Англию в армии Вильгельма, были и любители пения, и профессиональные певцы, и музыканты. В свите самого Вильгельма находился любимый им менестрель. По свидетельству Вильяма Мальмсберийского, перед битвой при Гастингсе в 1066 г. некий трувер пел отрывки из "Песни о Роланде" (Cantilena Rolandi), чтобы воинственный пример, - по словам летописца, - пробудил в воинах отвагу. Это же известие, притом с большими подробностями, мы находим также у ряда других нормандских писателей XII в.
Известие в "Деяниях" Вильяма Мальмсберийского, повторенное и у Генриха Гентингдонского, подтверждает, что в нормандских кругах Англии, если не в конце XI, то в начале XII в, "Песнь о Роланде" была хорошо известна в оригинале. Любопытно, что древнейший список "Песни о Роланде" был найден именно в Англии (Оксфордская рукопись). Косвенными свидетельствами продолжительного распространения в Англии как "Песни о Роланде", так и других французских "chansons de geste" "каролингского цикла" могут служить их поздние среднеанглийские стихотворные переводы и пересказы (например, "Roland and Vernagu", около 1330-1340 г., "Duke Rowlande and Sir Otuell of Spayne", около 1400 г. и др.), в которых,, впрочем, старые французские оригиналы подверглись уже полному искажению.
В нормандской литературе на французском языке, создавшейся после завоевания на объединенной в государственном смысле англо-нормандской территории, мы находим те же тенденции, что и в нормандской литературе на латинском языке. К началу XII в. относится, например, целая серия стихотворных французских хроник, которые излагают генеалогии и родовые предания нормандских герцогов, ставших основателями новой королевской династии в Англии. Эти хроники охотно возвращаются к повествованиям о завоевании Англии и, наконец, останавливают свое внимание и на эпических преданиях побежденного народа. В первые десятилетия XII в. написана была к сожалению недошедшая до нас стихотворная "История бриттов" (Estoire de Bretons) нормандского поэта Жеффрея Гаймара (Gaimar); мы знаем, однако, что основным источником этого произведения была латинская история Гальфрида Монмаутского. К этому произведению Гаймар присоединил второе, "Историю англов" (Estoire des Engleis), которое до нас дошло. В живых и легких стихах (восьмисложных двустишиях) здесь изложена история англо-саксов вплоть до 1100 г., т. е. до вступления на престол Генриха I Боклерка, сына Вильгельма Завоевателя.
В особенности яркого расцвета французская литература достигла в обширных владениях Генриха II Плантагенета, вступившего на английский трон в 1154 г. Генрих II был прежде всего французским государем; большую часть своего царствования он и провел на материке. По свидетельству Вальтера Мапа, он говорил по-французски, читал по-латыни, понимал по-провансальски и по-итальянски, но не знал английского языка. Жена его Алиенора была в первом браке королевой французской (женой Людовика VII) и принесла Генриху в приданое герцогство Аквитанское, что обеспечило ему постоянные сношения с романским югом. Впоследствии Генрих II выдал своих дочерей за королей Кастилии и Сицилии, заключил союз с королем Арагонии, пытался овладеть графством Тулузским и т. д. Присущий этому могущественному основателю "анжуйской империи" своеобразный космополитизм не помешал ему, однако, чувствовать особую склонность к французской литературе; Алиенора же, и сыновья Генриха, жившие главным образом на юге, проявляли интерес также и к провансальской поэзии. С двором Генриха II так или иначе связаны были крупнейшие французские писатели этого времени - Вас, Бенуа де Сент-Мор, Мария Французская, может быть, Роберт де Боррон и другие; Алиенора покровительствовала провансальским трубадурам, из которых некоторые побывали и в Англии.
Нормандский поэт Вас (Wace, умер после 1174 г.) явился продолжателем поэтических традиций Гаймара при дворе Генриха II. Он родился на острове Джерсее в начале XII в., детство свое провел в Кане (Caen), а богословское образование завершил в Париже; затем он был "учителем-клириком" при дворах Генриха I и Генриха II. Его наиболее значительными созданиями были два объемистых стихотворных "романа" (под "романами", как известно, первоначально разумелись произведения, написанные на народном "романском" языке, а не по-латыни); эти романы он сочинил по заказу английской королевской четы, Генриха II и Алиеноры, подобно своим предшественникам на английском престоле, желавшим иметь подробную историю Британии и своих нормандских владений. Первый из этих романов - "Деяния бриттов" (Geste de Bretuns), называемый также "Брутом" (Brut), написан около 1155 г. Основным источником этого произведения является латинское сочинение Гальфрида Монмаутского, отчасти Гаймар, но, следуя за ними, Вас прибавил кое-что новое, заимствуя, например, новые, мотивы у странствующих бретонских певцов или рассказчиков. Так, в "Бруте" впервые упоминается "Круглый Стол" короля Артура (о котором еще ничего не говорится у Гальфрида) с прямой ссылкой на "бретонские рассказы" об этом. Этот "роман" объемом в 15 тысяч с лишним стихов особенно важен тем, что он послужил основой многих последующих произведений французской рыцарской литературы; он был также одним из главнейших источников для среднеанглийского "Брута" Лайамона.
Другой "роман" Баса - "Деяния нормандцев" (Geste des normands), называемый также "Романом о Ру" (Roman de Rou), рассказывает о Ролло (Hrolf или Rollo), скандинавском викинге, ставшем основателем "нормандского герцогства" в IX в. В этом произведении Вас излагает историю нормандцев вплоть до 1106 г. "Роман о Ру" имеет не один лишь исторический интерес; нормандская история за несколько столетий изложена здесь занимательно и живо; еще в начале XIX в. немецкий романтик Людвиг Уланд мог заимствовать отсюда отдельные эпизоды для поэтической переработки.
Вас долго работал над этим своим трудом. Однако его произведение осталось неоконченным, притом, как видно из слов автора, не по его воле: у Васа появился соперник, сумевший снискать милость двора. "Отсюда могут продолжать те, от кого это потребуется, - пишет он в заключении "Романа о Ру", - говорю это, имея в виду метра Бенуа, на которого король возложил это. Если так повелел король, я должен умолкнуть и оставить этот труд".
О жизни этого "метра Бенуа" мы имеем еще меньше данных, чем о Васе. Сам он называет себя Бенуа де Сент-Мор (Beneeit de Sainte Maure), и это имя толкуют в том смысле, что он был родом из Сент-Мора близ г. Тура. Произведение Бенуа, на которое с обидой указывает Вас, представляет собой обширную стихотворную хронику Нормандии, близкую по своему стилю к произведениям Васа и кое в чем ему обязанную. Гораздо большую славу принес Бенуа другой его стихотворный труд - "Роман о Трое" (Roman de Troie), написанный между 1180-1190 гг. и содержащий в себе свыше 30000 стихов.
Замысел этого труда стоит в несомненной связи с тем интересом к античности, который существовал при дворе Генриха II и среди высшей англо-нормандской знати в эту пору. Гомеровские поэмы известны были в это время только по имени; о Троянской войне знали не по "Илиаде", а по произведениям, приписывавшимся Даресу и Диктису. Греку Диктису и фригийцу Даресу поздняя античность приписывала произведения, в которых история Троянской войны рассказывалась - первым с точки зрения осаждающих, вторым - с точки зрения осажденных. Сочинения эти были известны в средние века в позднейших латинских переделках и легли в основу романа Бенуа де Сент-Мора, но подверглись здесь коренной переработке. Герои античного эпоса превратились в типичных феодальных баронов, а Троя, окруженная зубчатыми стенами и полная церквей, - в настоящий средневековый город, куда король Приам собирает своих вассалов и где по большим праздникам собирается также и парламент. Роли Гектора и Ахиллеса изменились: "непобедимый сын Пелея" терпит постоянные поражения. Анахронизмы встречаются на каждом шагу. Ахиллес, например, в оправдание своей слабости к прекрасному полу ссылается на примеры Самсона, Давида и Соломона. Преобразуя повествование об осаде Трои в рыцарский роман, Бенуа де Сент-Мор ввел в него и разработал с особенной подробностью вероятно вымышленный им самим любовный эпизод - историю любви сына Приама, Троила, к гречанке Бризеиде, дочери жреца Калхаса, которая вместе со своим отцом попадает в плен к троянцам. Именно этот эпизод, выдвинутый в произведении на первый план, содействовал особой популярности "Романа о Трое" и у современников, и у последующих поколений читателей: латинской прозой он переведен был итальянцем Гвидо делле Колонна, заново обработан, через посредство этой латинской редакции, Боккаччо, а в Англии послужил источником для произведений Чосера и Шекспира.
По романам Гаймара, Васа и Бенуа де Сент-Мора можно проследить совершавшуюся в XII в. эволюцию рыцарской литературы и зарождение куртуазного рыцарского романа, рассчитанного на более изысканные светские вкусы. Предпосылкой этого процесса является создание международной рыцарской культуры, объединяющей феодальную аристократию Западной Европы. Впервые эта новая культура слагается во Франции, классической стране западно-европейского феодализма. Аналогичные явления происходят и в среде англо-нормандской аристократии, теснейшим образом связанной с Францией. По мере того, как все дальше в прошлое отодвигаются времена завоевания и нормандское рыцарство все прочнее и спокойнее устраивается на "пожалованной" ему земле, меняются его интересы и эстетические запросы. Наряду с охотой и военными забавами, которые надолго еще останутся излюбленным времяпрепровождением, богатое рыцарство начинает больше, чем раньше, интересоваться наукой и поэзией; растет грамотность, расширяются умственные потребности. В новый рыцарский кодекс, наряду с культом храбрости и военных доблестей, включается требование "куртуазности" (corteisie) как собирательное понятие "светскости", "вежества", учтивых манер, знакомства с поэзией и музыкой, способности тонко и изящно чувствовать. Высшие круги рыцарства тянутся за пышным королевским двором, где культивируются хорошие манеры, изящные наряды, где процветают и поощряются искусства. В этой среде женщина занимает более почетное положение; в замковых залах собирается изысканное общество, которое интересуется вопросами личности и метафизикой любовных чувств. В подобных условиях воинственность и героический дух старых chansons de geste не могут больше удовлетворить новых эстетических запросов двора и нормандской знати; даже воинственная история предков начинает надоедать читателям и слушателям, которые ищут более занимательные и изысканные сюжеты, ждут рассказов о куртуазных рыцарских приключениях, тонких любовных историй; возникает любовный и авантюрно-фантастический рыцарский роман, как выражение господствующего светского гедонистического идеала жизни. Роман-хроника постепенно начинает отходить на второй план; усердный летописец Вас, очевидно, прискучил при дворе своими нескончаемыми стихотворениями-хрониками и казался старомодным. Он легко побежден был своим соперником Бенуа де Сент-Мором, с его античными героями, изображенными на манер рыцарей XII в., с его разработкой сентиментальных любовных эпизодов в духе куртуазных теорий того времени. Ближайшие современники Бенуа де Сент-Мора идут дальше по тому же пути: из античных поэм вроде "Энеиды" Вергилия или "Фиваиды" Стация они заимствуют действующих лиц, одевают их в современные наряды, усложняют их авантюры, вносят в повествование фантастический элемент и куртуазную эротику, смешивая отзвуки античных преданий с кельтскими легендами. Так, современник Бенуа де Сент-Мора, Гью Ротеландский (Hue de Rotelande) в конце XII в. создает в Англии на нормандском наречии два больших стихотворных романа "Гиппомедон" (Hippomldon) и "Протезилай" (Protesilaus), полных разнообразнейших приключений, в которых сцены из феодального быта мешаются с реминисценциями античных авторов и модными сюжетами кельтского происхождения.
В царствование Генриха II жил также поэт Роберт де Боррон. (Robert de Borron или, по англо-нормандскому написанию, de Burrun), которому принадлежит стихотворный роман "Иосиф Аримафейcкий" (Josaph d'Arimathie). Этот роман является одним из важнейших предшественников позднейших романов о св. Граале.
Легенда о Граале повествует о таинственной чаше, служившей Христу для совершения тайной вечери; в эту чашу Иосиф Аримафейский собрал капли крови, вытекшей из тела христова. Религиозная символика окружила эту чашу сонмом хранителей, обязанных блюсти ее чистоту. Чаша эта передается из рода в род; в романах говорится об искании этой чаши. В дальнейшем эта легенда сплелась с артуровскими легендами, в качестве искателей Грааля выступили рыцари "Круглого Стола". Поэма де Боррона уже наметила это слияние; к сожалению, она дошла до нас не полностью, и это затрудняет доныне вопрос о ранних стадиях эволюции закрепленной в ней легенды о Граале: для одних западно-европейских исследователей в основе этой, легенды лежит уэльская сказочная тема, к которой "применялись мотивы и имена христианских сказаний"; для других (эту точку зрения поддерживал у нас акад. А. Н. Веселовский) она представляет собой развитие христианского (скорее всего восточно-христианского) апокрифа, "обставившегося фантастическими подробностями народной уэльской саги". Новейшие исследователи большей частью считают, что поэма Роберта де Боррона не является древнейшей дошедшей до нас редакцией романа о Граале и что хронологически ему уже предшествовал неоконченный "Персеваль" (Perceval или Le conte du Gral) крупнейшего французского поэта Кретьена де Труа, написанный до 1188 г. и затем продолженный после смерти Кретьена другими поэтами. Во всяком случае Роберт де Боррон очень подробно изложил в своей поэме историю Иосифа Аримафейского, его родственников и хранимой ими чаши, которую они увозят на далекий Запад, и написал также поэму о "Мерлине" (Merlin), от которой сохранился только отрывок, и роман "Персеваль" (Perceval), не дошедший до нас совсем.
Кельтские сказания представляли собою одну из важнейших сокровищниц, откуда англо-нормандские и французские поэты в конце XII - начале XIII в. черпали свои сюжеты. С одной стороны, эти сказания шли к ним через посредство странствующих бретонских певцов или рассказчиков, с другой, - они распространялись непосредственно из кельтских областей Англии - Уэльса и Корнуола. Оба сюжетных потока смешивались на обширной территории Англии и Франции, предоставляя англо-нормандским поэтам разнообразные поэтические материалы, которые они перерабатывали в куртуазно-рыцарском духе, делая из них общее достояние французской литературы. Так слагались, например, стихотворные рыцарские романы так называемого Артуровского цикла, впитавшие в себя ряд сказаний, первоначально не имевших к нему никакого отношения. Это сделали англо-нормандские и французские поэты, превратившие двор короля Артура в средоточие идеальной рыцарской культуры и сочетавшие с ним ряд развившихся, но первоначально обособленных преданий.
Двенадцать "лэ" (lais) Марии Французской, поэтессы, жившей в Англии в царствование Генриха II, - тонкие стихотворные новеллы, повествующие о любви и рыцарских приключениях и окутанные сказочной дымкой, - пустили в широкий оборот французской и общеевропейской литературы ряд сказаний из кельтского фольклора; мы находим среди них и рассказ о любви рыцаря к бессмертной фее (Lanval), и легенды об оборотнях (Bisclavret), и поэтическую легенду о любви Тристана и Изольды (Chievrefeuille), одну из наиболее популярных в средневековой поэзии Западной Европы. Бретонские "лэ" известны также и позднейшей английской поэзии; ряд их поэтических обработок (Sir Orfeo, Lai le Freine, Sir Lauтfal, Sir Degare и др., XIII-XIV вв.) дожил до времен Чосера, который и сам в своем "Рассказе помещика" (Franklin's tale) ссылается на аналогичный источник (A british lay).
Легенда о Тристане и Изольде, также в конце-концов примкнувшая к Артуровскому циклу, вызвала большое количество литературных обработок; повидимому, все они восходят к одной не дошедшей до нас англо-нормандской поэме, возникшей около середины XII в. К этому прототипу восходит роман о Тристане англо-нормандского поэта Томаса (Thomas), написанный, повидимому, между 1160-1761 гг. К тому же предполагаемому прототипу сказания восходит французский роман о Тристане Беруля (Beroul), возникший около 1180 г., но независимо от произведения Томаса. Король Марк, который у Томаса правит всей Британией, у Беруля является королем Корнуола и современником Артура. Король Артур у Томаса упоминается только однажды, - Беруль вплетает его в действие, а наряду с ним называет также Гавейна и "Круглый Стол". Роман Беруля пользовался большей известностью, чем роман Томаса; оба они сохранились в отрывках; роман Томаса мы знаем, однако, по нескольким обработкам, восходящим к нему как к оригиналу: по небольшой английской поэме конца XIII в. "Sir Tristrem", немецкой поэме Готфрида Стасбургского (начала XIII в.) и скандинавской саге о Тристане (1226 г.). Кельтские сказания, воспринятые англо-нормандскими поэтами, и, в частности, Артуровский легендарный цикл, особо блестящую разработку получили в собственно французской литературе, прежде всего в творчестве крупнейшего французского поэта конца XII в. Кретьена де Труа и его поэтической школы.
Провансальская поэзия получила значительно меньшее распространение в Англии, чем французская. Она стала проникать, сюда при Генрихе II, жена которого Алиенора Аквитанская была внучкой "первого трубадура", графа Пуатье, Вильгельма IX. Со времени женитьбы Генриха на Алиеноре провансальские трубадуры начинают интересоваться Англией, упоминают ее в своих стихах и даже посещают эту страну. Бернарт де Вентадорн в одной из своих канцон упоминает о своей поездке "по свирепому глубокому морю" "по ту сторону Нормандии" и говорит, что ради короля он готов прозываться "англичанином и нормандцем". Генриха II и его двор по различным поводам упоминают и другие трубадуры, например, Раймон Видаль, Пейре Оверньский, а знаменитый Бертран де Борн сыграл даже видную роль в раздорах между Генрихом и его сыновьями; за это еще Данте поместил Бертрана в своем аду среди сеятелей смут. Тем не менее, в самой Англии трубадуры не пользовались большой известностью, и, вообще говоря, трудно проследить непосредственное влияние их творчества на позднейшую английскую поэзию. Даже сын Генриха II, Ричард Львиное Сердце, с которым легенды связывают имена нескольких трубадуров (например, Пейре, Видаля), не мог способствовать распространению провансальской поэзии в Англии. Предание приписывает Ричарду несколько поэтических произведений, из которых его песня, написанная в плену, сохранилась в двух редакциях - французской и провансальской. Легенды окружили личность этого "странствующего рыцаря на престоле"; в них, однако, много вымысла; к числу этих легенд, совершенно разрушенных исторической критикой, относится предание о том, как из плена освободил Ричарда его верный друг - менестрель Блондель (Blondel de Nesle).
В XIII в. англо-нормандская литература приобретает более местные английские черты; рыцарские романы, например, о Бевисе Гемптолском (Boeuve de Haumtone), о Гае из Варвика (Guy de Warwick), рассказывают об Англии или основаны на местных преданиях; это позволит им вскоре в английских переводах сделаться любимейшим чтением английского средневековья.
В 1215 г. английские бароны, поддержанные духовенством, рыцарством, городами и верхушкой свободного крестьянства, начали военные действия против Иоанна Безземельного и получили "Великую хартию вольностей"; это был один из существенных этапов на пути к образованию новой нации. С этого момента французский язык англо-нормандской знати начинает заметно перерождаться, а сами бароны в обстановке постоянно возобновляющихся англо-французских войн и натянутых государственных отношений между обеими странами все охотнее противопоставляют себя французам, что отражается и в политической поэзии. Англо-нормандский поэт Андре де Кутанс (Andre de Coutances) пишет свой сатирический "Роман о французах" (Romanz des Franceis), в котором высмеивает французские привычки, нравы и вкусы. "Роман о французах" - сатира, которая открывает литературно-политическую полемику между писателями обеих стран, затихшую лишь к началу XIV в. Характерно, что эта полемика с обеих сторон ведется на французском языке; однако, пока французы сочиняют направленные против англичан сатиры, от острой "Хроники французских королей" (1230 г.) с ее выпадами против царствующей в Англии династии, вплоть до "Сказа об английском возмущении" (начало XIV в.), - в Англии рождается новая нация, носительница нового самосознания, создающая также и новую английскую литературу.

АНГЛИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Первые столетия после нормандского завоевания были эпохой глубокого падения англо-саксонской литературы. В эту пору литературный англо-саксонский (уэссекский), язык перестал быть в стране не только языком государственным, но и языком письменности. Поставленный вне организующих норм письменной фиксации и ограниченный в возможностях общенационального распространения, англо-саксонский язык начал быстро изменяться, все заметнее распадаясь на ряд местных диалектов.
Таким образом, вторая половина XI, XII и XIII столетия были мало благоприятны для развития английской литературы. Эти века не выдвинули ни одного крупного литературного деятеля, ни одной сколько-нибудь значительной творческой индивидуальности. На всех памятниках английской письменности этого времени лежит печать архаизма; устарелости языка соответствует устарелость литературной формы и идейного содержания.
Тем не менее, было бы ошибочно представлять себе XII-XIII вв. как период полного безмолвия. Можно утверждать с полной несомненностью, что в эту эпоху не иссякли родники богатой народной поэзии англо-саксов. Эта поэзия не замолкла и после Гастингской битвы, и ей именно в наибольшей степени принадлежала в XIII в. роль обновительницы литературы на национальном языке.
Летописцы нормандского периода свидетельствуют, что во второй половине XI столетия народ в Англии помнил еще старые эпические предания. По свидетельству Вильяма Мальмсберийского, в его пору народ пел о пышной свадьбе дочери Канута, Гунхильды, с немецким императором Генрихом III об их разрыве и заточении Гунхильды в монастыре. Тот же анналист ссылался также на песни о короле Ательстане; одна из них рассказывала о том, что мать Ательстана была дочерью простого пастуха, в которую влюбился проезжий принц, и что будущее возвышение было предсказано ей в вещем сне; в другой песне говорилось о соперничестве с Ательстаном его брата, который в наказание был оставлен в море на произвол волн в лодке без весел (этот же мотив встречается в преданиях о короле Оффе, о Горне и др.). Вильяму Мальмсберийскому известны также песни (cantilenae) о короле Эдгаре, - о сватовстве его к красавице Эльфриде, из-за которой он вступил в поединок со своим коварным сватом, о похищении Эдгаром монахини и т. п. Монастырский анналист из Эли приводит отрывок песни о короле Кануте; пелись, вероятно, и другие песни, о битвах с датчанами, о событиях IX-XI вв. В устной передаче до XII в. дожили также предания о короле Оффе, известные нам в латинских пересказах.
Во второй половине XII в. в Англии несомненно создано было много новых песен о людях и событиях бурной и тревожной эпохи завоевания и последовавшей за ним борьбы. Самые песни до нас не дошли, но мы догадываемся об их существовании из латинских хроник или отдельных латинских пересказов. Так, латинские "Деяния Герварда" (Gesta Gervardi) XII в., удостоверяют существование целого цикла песен об этом борце с нормандскими завоевателями. Гервард стоял во главе отряда вольных стрелков, скрывался с ними в лесу, ведя жизнь "изгоя" (outlaw). В 35 главах "Деяний" рассказывается множество приключений Гарварда, временами очень сильно напоминающих позднейший балладный цикл о Робин Гуде. Так, здесь говорится о ссоре Герварда с аббатом, со злым советником короля; далее рассказывается о примирении его с королем, о смерти его от руки женщины и т. д. Легендарную жизнь Герварда рассказа в XIX в. Чарльз Кингсли в своем романе ("Hereward the Wake", 1866 г.).
Из всех исторических воспоминаний, сохранявшихся в преданиях англо-саксов в XII в. следует особо выделить намять о короле Альфреде. Его образ - мудрого вождя и учителя своего народа - заслонил собою образы других англо-саксонских властителей. В сильно идеализованном виде появляется он перед нами в сборниках среднеанглийских гномических стихотворений, которые, повидимому, существовали уже в XII в., но дошли до нас в нескольких редакциях в рукописях следующего столетия в виде "изречений" или "пословиц" Альфреда. Вступление к этому произведению изображает Альфреда, окруженного виднейшими людьми его королевства. Мнимые "изречения" Альфреда принадлежат по типу к христианской учительной литературе. Наставления, заимствованные из проповедей и произведений христианской письменности, тесно переплелись здесь с изречениями народной мудрости, пословицами, обобщениями житейского опыта и даже суевериями.
К числу религиозно-дидактических произведений раннего периода относится также так называемая "Нравственная поэма" (Poema morale или Moral ode), дошедшая до нас во многих рукописях XIII столетия, но написанная в середине XII в. Многие черты этого произведения связывают его с англо-саксонской литературой. Автор представляет себя умудренным годами, дряхлым стариком, который для наставления читателей извлекает из опыта собственной жизни правила мудрости и достойного поведения. Автор "Нравственной поэмы" прежде всего - христианский проповедник, и поэтому житейские наставления сопровождаются у него картинами страшного суда, изображениями ада и рая, уготованных грешникам и праведникам. В картинах ада, представленных с помощью католических легенд, кое-что предвещает уже более пластические образы "Божественной Комедии" Данте. Так, например, автор "Нравственной поэмы" говорит о мучениях душ, повергаемых то в сильный жар, то в страшный холод, которые мечтают то о палящем огне, то о цепенящем морозе и нигде не могут найти себе покоя, как волны, вздымаемые ветром. "Это души тех, кто был непостоянен... тех, кто не знал, чего хотел". В "Нравственной поэме" нужно отметить новую метрическую форму, несомненно возникшую под влиянием латинских ямбических семистопников, принципы которых, впрочем, усвоены автором не до конца, не везде соблюдены и зачастую явно перебиваются элементами старой аллитеративной техники.
Характерным образцом церковно-дидактической поэзия может служить "Ормулум" (Orm's Ormulum, 19992 стиха; около 1200 г.), произведение, возникшее в пределах древнего королевства Мерсии, скорее всего на его северо-восточных границах. Автором его был монах Орм, имя которого, вероятно, свидетельствует о том, что он был потомком датчанина, так как у англо-саксов оно не встречается. "Эта книга названа Ормулум, - говорит сам автор в посвящении к своему труду, - потому что Орм ее писал". "Ормулум" представляет собою "евангельскую гармонию" - изложение евангелий на каждый день с соответствующими проповедями и комментариями. Литературного значения это тяжеловесное и совершенно архаическое даже для его времени произведение не имеет; интересны лишь его языковые и метрические особенности, в частности - отклонение от англо-саксонских стиховых традиций в сторону однообразного чередования ударных и неударных слогов по образцу средневековой латинской поэзии.
Во второй половине XII и в начале XIII в. религиозно-дидактические произведения писались также прозой. До нас дошел весьма любопытный памятник этого рода - "Правила для отшельниц" (Ancren niwie), возникший на юге в начале XIII в. или, как думают некоторые исследователи (Napier), может быть даже во второй половине ХII столетия. "Правила для отшельниц" были созданы под влиянием новых богословских и этических идей, проникших в Англию после нормандского завоевания. Это род руководства для трех молодых монахинь из знатного рода. Сочинение разделено на восемь частей и представляет собою чрезвычайно ценный бытовой документ. Автор наставляет новых монахинь на все случаи их отшельнической жизни. Он много говорит о религиозных обязанностях, приводит назидательные примеры, аллегории, полные мистического значения, и т. д. Аллегорические рассказы построены с помощью образов, непосредственно заимствованных из жизни феодалов того времени. Христос в "Правилах для отшельниц" изображен в виде могущественного короля, делающего все, чтобы добиться любви человеческой души; он осыпает ее благодеяниями, хочет привлечь ее своим нравственным совершенством и, не страшась ее равнодушия и бессердечия, приносит ей в жертву собственную жизнь.
"Правила для отшельниц" полны средневековой учености; мы находим в них много цитат из различных богословских сочинений. Однако здесь нет и тени педантизма; наивный юмор и особый, мягкий лиризм в увещаниях, присущие этому произведению, - качества, каким мы не найдем аналогии в предшествующей английской литературе. Кто был его автором, остается неизвестным.

Несколько позже в Англии получает развитие религиозная лирика на народном языке. Она возникает прежде всего из переводов латинских литургических гимнов, но ее дальнейшей эволюции в особенности содействуют различные мистические учения, подготовлявшие оппозицию к официальной религии феодального мира. Мы находим в этой лирике стремление к непосредственному общению с божеством, упраздняющему всякое средостение между богом и человеком в виде церкви и клира; отсюда ранние попытки заменить в этой религиозной поэзии латинскую речь народным языком и, в то же время, сделать ее отражением личных внутренних переживаний, что, в свою очередь, придает ей светский характер; уже в середине XIII в. наряду с субъективно-лирическими элементами мы находим в этой поэзии также ярко выраженный социальный протест, хотя и выступающий еще в религиозной оболочке. Эта поэзия возникает в значительном большинстве случаев под непосредственным французским влиянием.
До нас дошло около двухсот произведений этого рода, написанных на среднеанглийском языке до 1400 г. Мы находим здесь метрические парафразы церковных молитв и различных частей литургии, лирические обращения к деве Марии, Христу, Троице, покаянные исповеди, лирические размышления, полные риторики, мистических аллегорий и символических сближений. Многие темы этой лирики остаются в пределах традиционных церковных идей. Но наряду с ними появляются и новые темы, заимствованные из латинских богословских сочинений, получивших распространение в Англии в нормандский период, - Ансельма, Бернарда и др., - или из мистических трактатов. Вскоре в Англии получают распространение гимны в честь Марии, находящиеся в тесной связи с тем "культом богоматери", который устанавливается на всем Западе в XII и особенно XIII вв. По учению Ансельма Кентерберийского, "богоматерь" являлась посредницей между грешным миром людей и небесными силами. Главные среднеанглийские произведения, посвященные "богоматери", относятся к середине и второй половине XIII столетия. В Англии, как и во Франции, культ Марии сливается с рыцарским культом "прекрасной дамы"; он вносит в произведения мистико-эротические элементы и открывает возможность воздействия светской поэзии на религиозную лирику.
Другая группа поэтических памятников, связанных с культом богоматери, - "плачи Марии", где она в качестве заступницы и утешительницы проливает горькие слезы о людских грехах, заблуждениях и слабостях.
Эти произведения допускают лирическое освещение житейских переживаний, повседневных забот, реального быта.
Наряду с лирикой, посвященной Марии, мы находим также гимны "сладчайшему Иисусу", как "сыну Марии" и как "небесному жениху души", риторические и мистические произведения, где чувственные образы "Песни песней" в ее средневековом символико-богословском понимании мешаются с символически примененными образами феодального мира ("король", "рыцарь" и т. д.).
Довольно большое количество произведений среднеанглийской религиозной поэзии представляют собой покаянные исповеди, где авторы сетуют на свою греховную жизнь, на свои мирские помыслы, увлекаются идеей аскетических подвигов, чтобы приблизить свою душу к мистическому общению с божеством. Эта группа произведений отличается и субъективностью своих переживаний и, порою, реализмом встречающихся в них житейских черт и бытовых намеков. Так, например, среди этих стихотворений находится молитва узника (Ar ne kuthe ich sorge non, 44 стиха; около 1270 г.), быть может, переведенная с французского, в которой автор, сидящий с товарищами за тюремной решеткой, вспоминает о своем былом счастье и просит небеса оказать ему помощь в его настоящей беде. В полуюмористической "Жалобе монаха" (вторая половина XIII в.) автор сетует на трудность учения и слезно просит Христа о помощи. Мотивы голиардической поэзии перемешиваются в этой поэзии с мистическими экстазами; традиционные религиозные темы приобретают здесь новое звучание. Так, в XII-XIII вв. мы находим ряд обработок известного еще англо-саксонскому периоду "Спора души с телом"; эта тема получает здесь даже некоторую социальную остроту в упреках души своему телу за те богатства и роскошь, в которых оно жило на земле, не заботясь о своей посмертной судьбе. Мотив бренности всего живущего, мелочности забот, суетности земных благ приводит и к принципиальному осуждению богатства - обычному у английских мистиков XIII столетия. Временами эта тема более резко отражает классовые противоречия той поры. В одном стихотворении, например, говорится о тех, кто хорошо ел и пил, о людях, чья жизнь проходила в веселье и пред высокомерием которых склонялись чужие колени: "Но где же теперь ваши длинные одежды, песни, которыми вы наслаждались, соколы и собачьи своры?.. Их рай был на земле, теперь получили они адские мучения; ныне пылают их члены, они стонут в муках..." Лирическая непосредственность, искренность, которая отличает среднеанглийскую религиозную лирику XIII в., впоследствии исчезает; в первой половине XIV в. мы найдем ее, пожалуй, в произведениях одного лишь Ричарда Ролля из Гемполя, еще тесно связанного с мистикой XIII в., но он в то же время является уже одним из предшественников лоллардов. В XIII столетии под французским влиянием в Англии начинает развиваться также светская письменная поэзия на народном языке. Об условиях ее возникновения, об идейных сомнениях и эстетических спорах, которые она возбуждала на первых порах у своих читателей, дает некоторое представление дидактическая поэма "Сова и соловей" (The Owl and the Nightingale), свидетельствующая о том, что процесс секуляризации поэтического сознания в тех кругах коренного населения, которые пользовались английским языком, шел чрезвычайно быстро. Возникла эта поэма между 1200-1220 гг., а форма ее близка к французским стихотворным "спорам" или "диспутам". Английская поэзия той поры тем легче усвоила эту форму, что она имела некоторые аналогии и в "прежней англо-саксонской письменности. Однако, если произведения типа "Спора души с телом" носили вполне церковный или даже строго аскетический характер и не выходили за пределы метафизических рассуждений, то "Сова и соловей", стоящая в зависимости от французских "споров" на светские темы, ставит более практические, жизненные вопросы, чем ранние англо-саксонские диалоги, и, по крайней мере устами одного из спорящих, подвергает осуждению строгую аскезу и полное отречение от земных радостей. Это - поэма о двух полюсах жизнеощущения, о двух направлениях поэтической мысли. Автор рассказывает, что однажды в зелени деревьев он услышал жаркий спор двух птиц - совы и соловья. Соловей, певец весны и любви, восхвалял свое искусство, внушающее отрадные чувства, бодрость духа, радость бытия, и упрекал сову за то, что она ищет ночного уединения, поет в холод и стужу. Сова говорит в свою защиту, что соловьиное пение не спасает людей и не откроет им двери небесного царства, тогда как она служит другой стороне человеческого духа, воспитывая его в страхе божием, напоминая ему о грехах и необходимости покаяния, соединенного с искренними слезами. Спор этот блещет живостью, острыми словечками, мудростью народных присловий; обе птицы твердо стоят на своем и не хотят отступиться от своих воззрений. За разрешением спора они обращаются к некоему жителю Дорсета, maister Nichole of Guldeforde (стихи 191, 1752-1753), в котором не без оснований видят автора поэмы. Николь отвечает очень уклончиво. Он говорит, что каждая из птиц хороша в своем роде, что сам он в молодости любил соловьев, теперь же стал разумнее и не позволит "старой привязанности" совратить его на ложный путь; таким образом, спор остается, в сущности, нерешенным.
Поэма является одним из самых любопытных произведений этого рода, чрезвычайно верно отражающим основные философско-эстетические споры своего времени. Она пользовалась продолжительной популярностью. Следы ее прямого воздействия мы найдем в поэме "Дрозд и соловей" (The Thrush and the Nightingale), также созданной на юге Англии, но в царствование Эдуарда I; здесь предметом спора служат женщины, причем дрозд хулит их, приводя многочисленные примеры женского лукавства, хитрости, вероломства. Соловей же не перестает восхвалять достоинства женщин, но без успеха, до тех пор, пока он не назвал для примера "пресвятую деву Марию"; тут дрозд принужден был признать себя побежденным.
Любопытный образец того же жанра "стихотворного диспута" мы находим в более поздней поэме (не ранее XIV в.), возникшей в восточной или средней Англии и с большим юмором воспроизводящей черты из быта горожанина-ремесленника, - "Спор инструментов плотника" (Debate of the carpenter tools). В мастерской пьяницы-плотника, который живет неподалеку от трактира и слишком часто ради него покидает свой собственный дом, поднимается оживленный спор инструментов относительно их хозяина; значительная часть инструментов утверждает, что плотника уже было бы трудно удержать на одной воде и что он совсем погибший человек; другие с ними не согласны. В спор этот вмешивается и жена хозяина, которая склоняется на сторону пессимистов и в особенности на сторону клещей, которые непременно хотят переменить себе хозяина. По этому поводу жена плотника высказывается очень непочтительно и о священнике их прихода, который, оказывается, очень благоволит к ее пропойце-мужу и обязательно воспрепятствует их разводу. Эта поэма совершенно самостоятельна; для нее не было найдено аналогий в других средневековых литературах.
"Стихотворные споры" в Англии, как и на континенте, опирались также на народную обрядовую традицию и, подобно многим другим поэтическим произведениям XIII-XIV ве., испытали на себе воздействие народной поэзии. Так, начало поэмы "Дрозд и соловей" текстуально заимствовано из одной среднеанглийской весенней любовной песни. Форму спора имело обрядовое "прение зимы и лета", которое еще в XVI в. могло служить источником отдельных эпизодов в драматических произведениях "елизаветинцев". Так, в "Завещании Саммерса" (1593 г.) Томаса Нэша выведены четыре времени года, между ними и весна с ее свитой; песня весны подражает пению кукушки и других весенних птиц. Еще в комедии Шекспира "Потерянные усилия любви" (акт V, 2) весна и зима представлены кукушкой и совой, и в песенном "прении" их слышен то весенний припев, то клик ночной птицы. Любопытно, что одна из наиболее ранних дошедших до нас английских песен - это именно "Песнь кукушки" (Cuckoo-Sang), известная нам в рукописи середины XIII в., но в тексте, возникшем ранее, повидимому, - между 1200-1225 гг.

Лето пришло, пой, кукушка, звонко.
Растет посев, цветет луг, деревья распускаются.
Пой, кукушка.
Овца блеет ягненку, корова мычит теленку.
Бычок прыгает, козел резвится, пой, кукушка, звонко и т. д.

Тексты аналогичных английских произведений, к сожалению, очень малочисленны; их записями мы, вероятно, обязаны бродячим школярам. Почти все такие песни, относящиеся к концу XIII столетия, известны нам из знаменитой рукописи (Mr. Harley, 2253 стиха), написанной каким-то любителем в Герфордшире около 1310 г. Если это и не народные песни в точном смысле этого слова, то по крайней мере произведения, очень к ним близкие, проникнутые народно-песенным элементом.
Большую ценность имеют также возникшие несколько позже так называемые "Роулинсоновские фрагменты" (The Rawlinson fragments, 1300-1350 гг.), представляющие собой, по-видимому, нечто вроде листков из записной книжки менестреля с частью его песенного репертуара; в этой рукописи сохранилось одиннадцать английских песен (южного происхождения) и две французских. Первая же песня этой рукописи, английская любовная песня, из которой дошло лишь восемь строк, открывается типичным для народной поэзии сравнением: "Как боярышник цветет краше всех деревьев, так и милая моя прекраснее всех на земле"; в фрагменте восьмой песни, не вполне ясного значения, говорится о девушке, которая семь ночей и один день лежала в болоте, покоясь на красных розах и белых лилиях и питаясь первоцветами, фиалками и холодной ключевой водой (вероятно, речь идет о покойнице); большинство остальных песен - застольные и плясовые, полные свежих образов и ритмического изящества, которые свидетельствуют о том, что национальное искусство уже в полном цвету, что оно выросло на народной основе, но смогло также воспользоваться всеми богатствами французской поэзии XII-XIII столетий.

В XIII веке в английскую письменность начало проникать влияние нормандско-французской поэзии; появляются первые рыцарские романы на английском языке. Автор огромной стихотворной энциклопедии "Бегун по свету" (Cursor mundi), написанной на севере Англии в первой четверти XIV в. (между 1300-1325 гг.), признавался еще, что презирает рыцарские романы, эти "суетные произведения" (fantums), которыми услаждает себя светское общество и которые написаны по-французски. В его книге, написанной на английском языке "из любви к английскому народу", упоминается вкратце и случайно о "несравнимом в свое время короле Артуре", о Гавейне и других рыцарях "Круглого Стола"; но его еще гораздо больше занимают другие сюжеты: в 30 тысячах стихов он пробегает всю историю мира, начиная от "сотворения его св. Троицей" и кончая будущим явлением антихриста и страшным судом.
На юге Англии предубеждение против нормандской литературы рассеивалось значительно быстрее. Здесь уже в самом начале XIII в. интересовались не только религиозной литературой французского происхождения, но и светской нормандской поэзией. Об этом свидетельствует "Брут" ("Brut", около 1205 г.) Лайамона (Layamon) - первый английский памятник, в котором своеобразно сочетались традиции англо-саксонского героического эпоса и французской куртуазной литературы.
"Жил среди людей священник по имени Лайамон, - рассказывается в начальных стихах "Брута", - был он сыном Леовенада, да будет милостив к нему господь! Жил он в Эрнли, в знаменитой церкви на берегу Северна... Там он читал книги. И пришло ему на ум, и стало его любимой мыслью, что нужно ему рассказать о благородных деяниях англичан, о том, как они назывались и откуда они пришли..." Путешествуя всюду по стране, он приобрел книги, которые и взял себе за образец. Сначала он взял "английскую книгу", которую написал святой Беда, затем другие, латинские, написанные "святым Альбином" (Albinus, кентерберийский аббат, ум. в 732 г.) и "прекрасным Августином"; затем среди них положил он и третью книгу, "которую написал французский монах, прозывавшийся Васом", ту самую, которую составил он "для благородной Алиеноры", жены короля Генриха. "Он с любовью смотрел на них, да будет милостив к нему господь! Взял он перо в руку и написал на пергаменте, и истинные слова составил вместе, и три книги соединил в одну..." Так повествует в своем "Бруте" сам автор.
Эрнли, "неподалеку от Радестона", называемое автором своим местожительством, отождествляется в настоящее время с небольшим местечком в Вустерском графстве на границе Уэльса; на юго-западную область Англии указывает и южный диалект его произведения. О Лайамоне мы не знаем ничего больше, кроме того, что он сообщил о себе сам. Его поэма показывает, что он получил поверхностное полуфранцузское, полуанглийское образование, но что родным для него языком был английский и что он обладал некоторой, не очень значительной начитанностью в старой отечественной письменности. Лайамон интересовался национальной стариной, прошлым своей округи и, помимо книжных источников, может быть, черпал поэтические материалы из богатых эпосом местных устных преданий. Поэма Лайамона представляет собой длинную стихотворную историю Британии, начиная от предков легендарного Брута вплоть до Кадвалладера, при котором бритты были окончательно оттеснены в Уэльс (689 г.).
Поэма, обнимающая 32 000 с лишним стихов, распадается на три части; в первой (стихи 1 - 18 532) рассказывается древнейшая история, от падения Трои до рождения короля Артура; во второй (стихи 18 533 - 28 651) говорится о самом Артуре и деяниях его царствования; последняя (стихи 28 652 - 32 241) повествует о событиях в Британии от смерти Артура и до победы над бриттами Ательстана. Таким образом, артуровская легенда занимает не больше трети всего произведения, и это всецело объясняется замыслом Лайамона. В начальных стихах он заявлял, что хочет рассказать "о благородных деяниях англичан", и эта тема, действительно, является для него основной; он любит доблесть, энергию, могущество, храбрые речи и героические битвы; рыцарские куртуазные авантюры ему еще чужды, так же как и сентиментальная трактовка любви. Поэтому его Артур ближе к образу Беовульфа, чем к образу того же Артура, как он дан у Васа. Описание пиров и воинских потех - другое дело; если Лайамон не скупится на изображение пышности и блеска легендарного британского королевского двора, то он делает это преимущественно из патриотических побуждений, для характеристики могущества, силы и славы Британии, не только из живописно-декоративных, эстетических соображений, которые нередко руководили Васом. Но Лайамон - не только пламенный патриот, слагающий историю своей страны, он - ревностный приверженец веры, в то время как нормандский клирик Вас старался быть, по возможности, более светским писателем. Все герои Лайамона - стойкие защитники христианства, все его злодеи - непременно язычники; в этом сказываются, конечно, личные и профессиональные пристрастия эрнлейского священника, но на этом частном примере можно проследить также глубокие принципиальные особенности, которыми отличается его "Брут" от героического англосаксонского эпоса, гораздо более примитивного по своей технике. Автор "Беовульфа", например, еще заставлял своих языческих королей произносить христианские проповеди; у Лайамона же мы находим более сознательное отношение к распределению драматических ролей. Тем не менее, и героикой своего повествования, и своей метрической формой, еще близкой к свободному строению старинного аллитеративного стиха, и своим архаическим словарем, содержащим очень немного слов французского происхождения, "Брут" Лайамона близок именно к англо-саксонскому эпосу.
К кельтским преданиям восходят такие подробности, как рассказы о волшебных чарах фей при рождении Артура, о чудесной способности круглого стола превращаться то в большой, то в маленький, о таинственном отбытии мертвого короля в обитель бессмертия, на остров Авалон, и об исцелении на пути туда его смертельных ран и т. д. Но многие эпизоды "Брута", очевидно, и не следует искать в каких-либо предполагаемых, но не известных нам источниках; автор заимствовал их из собственных жизненных впечатлений. Таков, например, эпизод об охоте на лисицу (стихи 20 840 и сл.) и многие живописные описания природы.
Пример Лайамона довольно долго не находил в Англии подражателей.
Дальнейшие превращения французских рыцарских романов в английские как один из моментов общего процесса возрождения литературы на английском языке в XIII в. следует объяснять не только постепенно убывающим в стране знанием французского языка. Нормандское дворянство перестает быть замкнутой кастой; со второй половины XIII в. оно постоянно пополняется новыми людьми, например, богатеющими представителями растущих городов. Новые землевладельцы и духовенство происходят уже не из нормандского дворянства, ориентированного на Францию. Странствующие или оседлые певцы, менестрели, научаются английскому языку, обслуживают более широкие массы населения, воспевая то по-французски, то по-английски различные политические события (такова, например, английская "Песня о битве при Льюисе", 1264 г., сатирически высмеивающая королевскую и придворную партию, в особенности Ричарда Корнуолского, брата Генриха III). Менестрели, или "минстрели" (от ministerialis, ministrellus), как их называют в Англии, сливаются в конце-концов с местными певцами, и уже в XIII в. их безразлично обозначают терминами совершение различного происхождения: наряду с названиями menestrale, menstrel, minstrel, gestour, disour (певец, рассказчик) встречаются также старые термины gleeman или singer, segger.
"Двуязычным" менестрелям XIII в., одинаково искусным в сложении и передаче французских и английских стихов, принадлежит немалая роль в деле дальнейшего национального освоения англо-нормандских поэтических сюжетов. Правдоподобны предположения, что именно менестрелям принадлежит распространение в Англии таких сюжетов, какие легли в основание романа о Горне, о Гавелоке-датчанине, о сэре Бевисе Гемптонском, о Гае из Варвика.
"Король Горн" (King Horn) - древнейший из сохранившихся рыцарских романов на английском языке - сложился около 1225 г. Первоосновой его сюжета было несомненно датское предание времен датских вторжений в Англию и Ирландию. В XII в. эта датская сага была обработана нормандским поэтом во французских стихах. "Король Горн" и позднейшая английская поэма начала XIV в. о благородном юноше Горне и девушке Римнильде (Horn Childe and maiden Rimnild, 1300-1325 гг.) восходят именно к французским редакциям сюжета, в которых на первый план выдвинулась любовная история королевича Горна и принцессы Рименгильды, а старый героический эпический сюжет приобрел уже многие куртуазные черты.
Древнейшая английская редакция, объемом в 1546 стихов, повествует о Горне, сыне короля Судденского (Suddene - южная Дания?) Мурри, и королевы Годгильды, и об его приключениях и любви на чужбине. Уже в детстве Горн отличался замечательной красотой; отец дал ему в товарищи двенадцать сверстников, из которых наиболее близкими друзьями его были Атульф и Фикенгильд; первый в дальнейшем рассказе является преданным, верным и храбрым другом, второй - предателем. В год, когда Горну исполнилось пятнадцать лет, на страну Судденскую нападают язычники-сарацины. Король погибает в бою, а королева Годгильда прячется в пещере. Горн попадает в плен, но он так красив, что его не убивают, а сажают в лодку с товарищами и пускают в море, на волю ветров и волн. Лодка пристает к берегам Вестернесса, где правит король Альмар; он ласково принимает юношей и отдает Горна на воспитание своему дворецкому Ательбрусу; тот учит его охотиться, удить рыбу, играть на арфе и прислуживать королю за столом. При дворе Горн приглянулся принцессе Рименгильде; она ищет с ним встречи при помощи дворецкого, объясняется ему в любви, добивается у отца посвящения его в рыцари; но, прежде чем жениться на ней, Горн стремится прославить себя рыцарскими подвигами "Рыцарь, - сказала тогда ему Рименгильда, - возьми этот золотой, превосходно украшенный перстень; на перстне вырезана юная Рименгильда; нет в мире другого лучшего перстня; носи его ради меня на пальце. Камни на нем имеют такую силу, что не будешь ты нигде отвращаться от ударов, не будешь и в битве страшиться, как только взглянешь на него и вспомнишь о своей милой". Другой такой же перстень она дает другу своего возлюбленного, Атульфу. Волшебное кольцо вскоре же пригодилось Горну: когда на страну Альмара нападают языческие дружины, он побеждает врагов. Но Рименгильда предчувствует беду; ей снится вещий сон, будто она забросила в море сеть, но огромная рыба разорвала ее. Дурной сон сбывается, коварный друг Горна Фикенгильд доносит Альмару о близости Горна к Рименгильде и клевещет, будто Горн злоумышляет против самого короля. Горну приказывают немедленно покинуть страну. Он уезжает, сказав Рименгильде, чтобы она ждала его семь лет; если же к концу этого срока он не вернется, она может выбрать себе другого супруга и не печалиться о нем. Все эти годы он проводит в бранных подвигах на чужой стороне; приняв имя Кутберта, он оказывает важные услуги ирландскому королю, вступая в битву с сарацинским великаном и одерживая другие блестящие победы. Так проходит семь лет. Рименгильда тоскует о нем, не имея никаких известий; когда же к ней сватается могущественный Моди, король Рейнеский, она в страхе посылает гонца отыскать Горна и известить его об этом. Гонец с трудом находит Горна в Ирландии, Горн спешит в Вестернесс; от одного пилигрима он узнает, что свадьба Рименгильды уже совершилась, меняется со странником одеждой и, не узнанный никем, пробирается в замок, где идет свадебный пир. Происходит драматическая сцена узнания по кольцу, которое Горн бросает в поднесенный ему кубок. Как и следовало ожидать, Горн отнимает Рименгильду у Моди и женится на ней. Но роман на этом не кончается: последний эпизод повторяет предшествующий, как это нередко, случается в эпических произведениях. Горн отлучается еще раз для того, чтобы побывать на родине, отомстить за смерть отца и вернуть свои владения, но во время его отсутствия коварный Фикенгильд увозит Рименгильду в свой замок и хочет принудить ее стать его женой. Предупрежденный вещим сном, Горн успевает, однако, во-время вернуться и убивает Фикенгильда. Затем возвращается он в Судденскую землю и счастливо правит здесь со своей королевой.
Важнейшие мотивы "Короля Горна" восходят к международному фонду европейского фольклора - поездка витязя в чужую страну и сватовство за королевскую дочь, кольцо, отвращающее опасности от героя и служащее затем для узнания его, наконец возвращение жениха (или мужа) в платье странника или певца-музыканта к невесте в момент ее свадьбы: этот распространеннейший эпический мотив встречается, в частности, и в русской былине о Добрыне Никитиче. Естественно поэтому широкая распространенность "Короля Горна" в различных редакциях и переделках. Помимо поэмы "Horn Childe and maid Rimnild", которую еще Чосер имел в виду в своем пародическом "Сэр' Топаз", известна также шотландская баллада (Hind Horn) и несколько скандинавских; французская версия (Horn et Rimenhild) легла в основу французского прозаического романа XV в. о Понте и Сидонии, который, в свою очередь, был переведен на английский язык (King Ponthus and the fair Sidone) и обработан в Скандинавии.
Наряду с "Королем Горном" в XIII в. широкую популярность приобрела "Песнь о Гавелоке" (The lay of Havelok), переработка англо-нормандской поэмы первой половины XII столетия. И на этот раз в основе поэмы лежит предание из времен датских вторжений в Англию. Между "Королем Горном" и английской "Песнью о Гавелоке" есть, однако, значительные различия. "Горн", судя по его начальным стихам, предназначался для пения, "Гавелок" - для декламации. И по своей поэтической технике, и по особенностям своего сюжета, и по эпическим характеристикам "Гавелок" отличается гораздо большим демократизмом, чем "Горн". Это поэма, явно рассчитанная на широкую народную аудиторию. И в "Горне", и в "Гавелоке" герои - королевичи, которые находятся в изгнании и после многих испытаний возвращают себе королевство, получая при этом в жены прекрасных принцесс; однако образы этих королевичей, приключения их на чужой стороне, их отношение к людям в обоих случаях во многом различны. "Рыцарю" Горну противостоит Гавелок, королевич, который проходит суровую школу трудовой жизни, прежде чем сесть на престол; в поэме подчеркивается необходимость близкой связи короля с трудовым населением и высказывается мысль, что "работа не является стыдом".
Поэма рассказывает, что английский король Этельвольд, умирая, доверил свое королевство и дочь Гольдбургу графу Корнуолскому Годриху, поручив ему отдать ее в жены самому красивому и сильному мужчине, который ей встретится. Точно так же и король датский Биркбейн перед смертью поручает графу Годарду заботы о своем сыне Гавелоке и о двух своих дочерях. Годард - предатель; он убивает сестер Гавелока, а мальчика отдает бедному рыбаку Гриму, чтобы тот утопил его в море; но Грим не выполняет этого приказа; сияние, озаряющее голову спящего мальчика, убеждает рыбака в том, что перед ним - наследник датского престола. Тогда Грим сооружает корабль, садится в него вместе со всей семьей и Гавелоком и отправляется за море. Корабль пристает к берегу Англии, неподалеку от устья реки Гумбер, и Грим поселяется здесь; по имени его, - замечает поэма, - местность эта и прозывается Гримсби. Гавелок подрастает, становится сильным и храбрым юношей; видя бедность своего приемного отца, он уходит от него, чтобы самому добывать себе пропитание. Он идет в Линкольн и поступает здесь поваренком к графу Корнуолскому. Благодаря своей красоте, осанке и доброму характеру Гавелок вскоре обращает на себя всеобщее внимание во дворце. Однажды, на празднике, участвуя в играх, он метнул камень дальше всех; слух об его силе, ловкости и красоте доходит до Годриха, который с насмешкой решает, что за Гавелока и следует выдать замуж порученную ему королевскую дочь ("не сильнейший ли и не красивейший ли он из мужчин, которого ей удалось встретить?!"), а между тем эта свадьба лишит ее прав на отцовский престол. Молодые повенчаны и едут в Гримсби. Однажды ночью, горюя о своей опале, Гольдбурга видит чудный свет, исходящий из уст Гавелока, а по красному кресту на его плече узнает об его королевском происхождении. Они едут в Данию, где верный вассал, добрый и могущественный граф Уббе, по знаку на плече Гавелока узнает в нем королевича и помогает ему свергнуть и наказать предателя Годарда и вернуть себе отцовский престол. Затем Гавелок уезжает в Англию и свергает Годриха. Поэму заключает рассказ о наградах, которые Гавелок раздает своим друзьям и добрым помощникам. Дочерей рыбака Грима, уже умершего, Гавелок выдает замуж за графов и баронов; он обновляет также и английское дворянство: повара Бертрама, у которого он служил поваренком, Гавелок возводит в сан графа Корнуолского. Добрый датский граф Уббе получает Данию в качестве вассального владения, сам же Гавелок вместе с Гольдбургой коронуется в Лондоне и счастливо царствует здесь целых шестьдесят лет.
О популярности этой саги в Англии после нормандского завоевания свидетельствует, помимо "Песни о Гавелоке", изложение ее, включенное Гаймаром в его "Историю англов" (стихи 37-818), и более поздняя редакция в составе "Стихотворной истории Англии" (Rimed Story of England) Роберта Маннинга из Брюнна (1338 г.).
В конце XIII в. в Англии получили широкую популярность стихотворные романы о Бевисе Гемптонском и Гае из Варвика также нормандско-французского происхождения. Эти романы, возникшие на основе местных преданий, отвечали запросам того нормандского дворянства в Англии, которое уже находилось в оппозиции к Франции, шло своим историческим путем и жило местными, английскими, интересами. Это обеспечило романам особую популярность в Англии и тогда, когда они были переведены английскими стихами, распространились во множестве новых редакций и получили новые местные черты. Англо-нормандский "Boeve de Haumtone" начала XIII в. явился уже итогом весьма длительного литературного процесса: в сюжете этого романа своеобразно сплелись разнородные элементы англо-нормандского, кельтского, восточного и германского происхождения; любопытно, что с ними в родстве находится история Гамлета.
Французский вариант этого романа получил общеевропейскую известность; к нему восходит, через посредство итальянских версий, русская сказка о Бове-Королевиче, зашедшая на Русь через Сербию. К тому же французскому источнику восходит и среднеанглийский "Sir Beves of Hamtoun" - древнейшая рукопись которого содержит 4620 стихов; их ритмом воспользовался Чосер в своем "Топазе"; этим романом зачитывались в Англии вплоть до XVII в., после того, как он был переделан в народную книгу.
Гай из Варвика (Guy of Warwick) - столь же неисторическое лицо, как и Бевис Гемптонский. Весь роман сплетен из популярных повествовательных мотивов, в иных сочетаниях встречающихся во многих других французских романах. Он рассказывает о кравчем графа Варвикского Гае, который влюбляется в графскую дочь. Он возведен в рыцари и после долгих приключений получает в жены свою возлюбленную; однако, внезапно раскаявшись в том, что вел жизнь недостаточно благочестивую, он покидает дом и жену, ожидающую ребенка, и отправляется паломником в Палестину. Возвратившись домой уже стариком, в тот момент, когда король Ательстан осажден язычниками в своей столице Винчестере, Гай, никем не узнанный, побеждает в поединке великана Кольбранда, становится отшельником и, наконец, умирает на руках жены, которой он открыл свое имя. Этот роман распространился во множестве редакций в XIII-XIV вв., вызвал продолжения (Reinbrun, Gysone of Warwike) и различные обработки, в том числе одну - Лидгейта, послужил источником многочисленных прозаических пересказов и оставил в английской речи ряд пословиц и поговорок.
Наряду с этими наиболее популярными переводами и переделками французских рыцарских романов и религиозных легенд, обработанных в форме феодального эпоса, мы встречаем в английской литературе XIII в. переводы также и многих других произведений французской литературы XII-XIII вв. Около 1250 г. была сделана, например, обработка сюжета о "Флуаре и Бланшефлер" (Floris and Blauncheflur, 1296 стихов), этого старофранцузского любовно-идиллического романа византийского происхождения. Известна была в Англии и история Тристана и Изольды. Английский текст (Sir Tristrem and Jsold, 3344 стиха) следует, в общем, за англо-нормандской редакцией, но сильно ее сокращает; среднеанглийскому тексту свойственны также характерные эпические повторения и стихотворный размер, близкий к балладному. Английский "Sir Tristrem" (конец XIII в.) остановился как бы на пути между рыцарской эпопеей и народной балладой и подсказывает нам один из путей, по которому балладное творчество и в более позднее время обогащалось заимствованиями из литературных источников. Английская редакция поэмы о Тристане памятна и тем, что ее издал Вальтер Скотт, добавивший к ней конец, сочиненный им самим, по французским источникам, так как в дошедшей до нас единственной, но дефектной рукописи он отсутствует. В то же время в Англии известны были и романы религиозно-назидательного типа, вроде переведенного с французского в конце XIII в. "Амиса и Амиля" (Amis and Amiloun, 2508 стихов), и поздние морально-дидактические романы типа "Семи римских мудрецов" (Seven Sages of Rome, конца XIII-начала XIV в.). Немалую популярность приобрели здесь, наконец, обработанные в форме авантюрно-рыцарских романов исторические сюжеты. В качестве примера можно указать на возникший в царствование Эдуарда I роман-хронику о "Ричарде Львином Сердце" (Richard Coer de Lyon), в котором данные исторических хроник перемешаны с мотивами из романов об Александре Македонском (King Alisaunder) и преданиями Артуровского цикла. Ричард изображен здесь сыном Генриха II от волшебницы, дочери языческого султана; поэтому он имеет несколько демонический облик, но он храбр и смел беспредельно: в темницу к плененному Ричарду впускают льва чтобы тот разорвал его, но Ричард быстро всовывает руку в разверстую пасть и вырывает львиное сердце. Отзвук этой легенды слышится еще в словах шекспировской хроники "Король Иоанн" (акт II, 1) о Ричарде I, этом бесстрашном палестинском воине, который "похитил сердце из груди льва". Особенно подробно излагает этот роман-хроника крестовые походы Ричарда, обставив их множеством легендарных подробностей. Источники романа и на этот раз французские.
Ориентация большинства английских переводчиков XIII в. на демократических читателей, не знающих французского языка, определила важнейшие особенности этой обширной для того времени переводной литературы. Это были не только переводы в собственном смысле слова, это было национальное освоение чужеземных и первоначально чужеродных для Англии оригиналов, школа новой поэтической техники и литературного мастерства, существенный шаг вперед в деле обмирщения - литературы и мировоззрения. Переводная литература XIII в. помогает нам проследить сложный процесс становления новой литературной речи, начавшийся именно в это время, наблюдать постепенное угасание аллитеративного стиха. Стремление английских стихотворцев приспособиться к новой романской метрике объясняет нам своеобразное сплетение на английской почве мотивов и сюжетов, шедших из англо-саксонской старины, из кельтского мира, из богатой англо-нормандской литературы и усложненных греко-византийскими и восточными влияниями, столь сильными во времена крестовых походов. При всех своих демократических тенденциях эта переводная литература, однако, все же не могла вовсе утратить свою связь с оригиналами, созданными в расчете на иную социальную среду. Англо-нормандские поэты, менестрели, жившие в феодальных замках, повествовали о подвигах рыцарей, графов и баронов, о королях и заморских принцессах.

О специфической городской литературе на английском языке мы не знаем ничего до половины XIII в., за исключением, быть может, творчества странствующих клириков. Однако по мере того, как возрастает хозяйственное и политическое значение английских городов, в них появляются также зачатки собственной литературной деятельности. Намечается разложение рыцарских жанров, пишутся стихотворные сатиры, появляются стихотворные новеллы типа французских фаблио, наконец, начинается развитие драматической литературы.
Во второй половине XIII в. городская литература на английском языке еще очень бедна. К ней принадлежит, например, случайная и единственная до чосеровского рассказа капеллана обработка одного эпизода из "Романа о лисе" - о лисе и волке, носящем здесь имя Seagrim (Isengrim), - написанная между 1250-1276 гг. Рядом с нею стоит созданная, вероятно, по образцу французского фаблио стихотворная сатира о "Коканьской стране" (The Land of Cockaygne, вторая половина XIII в.), об этом блаженном рае, где все пьют и едят без конца, где нет на злых людей, ни змей, ни волков, ни лисиц, ни мух, ни блох, где текут молочные, винные и медовые реки и где даже монастырская обитель окружена валом из паштета и стеной из пуддинга.
В этой литературе мы встречаем также и зачатки городской новеллы. Интереснейшим образцом этого ряда является стихотворный рассказ "Госпожа Сириц" (Dame Siriz, 2-я полов. XIII в).
Богатый и важный клерк Вилекин влюбился в Марджери, жену одного купца. Когда тот отлучился на ярмарку в "Ботольфстон (т. е. Бостон) в Линкольншире", Вилекин явился к Марджери и был радушно принят, но стоило ему открыться в своих чувствах, как дама выгнала его из дому. Опечаленный Вилекин обращается за помощью к старой сводне по имени Сириц, которая решает помочь ему за приличную плату. Она является к жене купца под видом бедной, голодной старушки; добросердечная, но глупенькая Марджери кормит ее и вступает в беседу, но Сириц громко вздыхает и стонет. На вопрос Марджери о причине ее печали Сириц отвечает, что была у нее хорошенькая дочка, которую она выдала замуж за благородного человека; дочка очень любила своего мужа; когда однажды в отсутствие супруга ее захотел соблазнить один клерк, она отвергла его любовь, он же, прибегнув к чародейству, превратил ее в собаку. "Смотри, - прибавляет Сириц, указывая испуганной Марджери на собачку, которую сводня предусмотрительно захватила с собой, предварительно как следует накормив горчицей, - смотри, ведь это и есть моя дочка, о которой я тебе говорила. Видишь, как слезятся ее глазоньки, а слезы-то так и каплют, так и бегут по щекам!" Чтобы не быть превращенной в собаку, Марджери тотчас же принимает у себя Вилекина и не отказывает ему ни в чем. Сюжетная основа этого рассказа была найдена в индийском рассказе о жене брамина, отвергшей любовь своих воздыхателей. Отсюда идет и мотив метемпсихозы. Варианты рассказа находятся в других восточных сборниках ("Семь визирей", греческий "Syntipas" и т. д.). Сохранился фрагмент ранней английской драматической обработки рассказа о Сириц, что подтверждает его известность, но это был, вероятно, не единственный рассказ этого типа. Оксфордский университет уже в 1292 г. предостерегал от чтения подобных рассказов; их упоминают и "Бегун по свету", и "Видение о Петре Пахаре".
Несколько случайных юмористических стихотворных повестушек из городского быта (например, "Pennyworth of Wytte", начало XIV в., о купце, который узнает настоящую цену супружеской любви, напугав и испытав жену и любовницу) относятся к более позднему времени. Однако должно было пройти еще почти целое столетие, чтобы английские городские новеллы могли достичь подлинного реалистического мастерства и высокой стихотворной культуры в "Кентерберийских рассказах" Чосера.

(Продолжение следует)