ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 38 сентябрь 2014 г.

 

Крымские узоры

 

 

Галина Грановская

 

Галина Грановская, наш оч известный прозаик. Закончила факультет романо-германской филологии СГУ (ныне ТНУ им. В.И. Вернадского), работала преподавателем английского языка, переводчиком при нотариальных конторах. Автор ряда учебных пособий по английскому языку, а также нескольких повестей, романов и множества рассказов для взрослых и детей, которые выходили как отдельными книгами, так и в периодике.

 

 

ГЛАМУР В НАШЕЙ ЖИЗНИ

 

Будь Кира мужчиной, ее лицо с выдающимся вперед, резко очерченным подбородком было бы даже красивым, но в сочетании с короткой шеей и пухлой женской фигурой, производило какой-то почти комический эффект. Как ей казалось, именно из-за этого несоответствия и личная жизнь у нее не складывалась, хотя у них в НИИ, где она работала чертежницей, неженатых мужчин – как собак нерезаных. Но в ее сторону, кроме старого Сан Саныча, из которого давно труха сыпалась, ни один не глядел. «Не падай духом! Макияж поярче, блузку с вырезом поглубже, – наставляла соседка Нина. – И потом, у тебя всегда такой вид, будто ты лимон только что съела – улыбайся, улыбайся чаще, угрюмая ты моя!» А как не быть угрюмой, когда давно не двадцать, и даже не тридцать пять! К сороковнику дело, а она все еще девственница. К гинекологу стыдно ходить. Все это было неправильно как-то, оттого и ввергало в постоянный стресс, который она заедала шоколадными конфетами. Забыть о мрачной действительности помогали лишь сентиментальные женские романы, да кино. С тех пор как появилась возможность смотреть фильмы дома, Кира все свободное время проводила у экрана. В пятницу после работы обязательно посещала супермаркет. Купив продукты, с полчаса топталась у киоска на выходе, где можно было брать фильмы напрокат. Вечером делала себе ванну с травами. После которой, замотав голову махровым полотенцем и наложив на лицо маску из морских водорослей, в розовом махровом халате, какой обычно одевали после ванны героини гламурных голливудских фильмов, заваривала себе огромную чашку зеленого чая. Клала на маленький столик пакет с чипсами, ставила вазу с халвой или конфетами и устраивалась поудобнее перед телевизором. Лишь острейшая необходимость могла выгнать ее в выходные на улицу. Так проходила осень, зима и весна.

Летом же расслабиться не получалось. Однокомнатная квартирка Киры выходила окнами на юг и, к тому же, располагалась на пятом этаже. Кто жил под плоской крышей хрущевки-пятиэтажки, тот знает, какая это мука. Тут уж даже самые захватывающие фильмы не спасали. Придя с работы, она становилась под прохладный душ и прокручивала в голове варианты приобретения кондиционера. Лучше японского – такого, как у них на работе. Какие наверняка были в домах и офисах ее любимых героинь. Но пока не был выплачен кредит за «однушку», о кондиционере приходилось только мечтать. И как манны небесной, ждать очередного отпуска, который Кира всегда проводила в деревне.

 

Отпуск планировался с той же тщательностью, с какой она делала на работе чертежи. К отпуску Кира готовилась за месяц, а то и за два. Заранее составляла список дел, чтобы в последний день перед отъездом ничего не упустить. И еще один был список – список фильмов, которые следовало взять с собой в деревню.

Дня за два дня до отпуска начинала укладывать чемодан. Свои вещи и заранее купленные подарки. Бабке - ситцевый халат, домашние тапочки и полотенце. Деду – блок папирос. Тузику – собачьего корма, пакет весом в три кило, больше ей не утащить. Тщательно упаковывался видик. В утро отъезда совершался еще один, последний, набег на супермаркет, где помимо покупки продуктов в дорогу, отбиралось десятка два фильмов. Мелодрама, романтическая комедия, детектив – для себя, любимой. Для бабки – сериалы «про деревенску жисть», деду – несколько фильмов про войну. После чего можно было со спокойной совестью нести ключ Варе Ивановне с третьего этажа, такой же одинокой и такой же, как и Кира, аккуратной. На нее можно было положиться, за много лет в квартире не погиб ни единый цветок.

Через день Кира уже лежала на песке у речки, за стариковым огородом. Загорала, купалась, читала детективы. Готовила изредка, когда надоедали бабкины щи да каши. А вечером…

Дед смотрел свое кино во время дневного отдыха на лежанке, бабка ближе к сумеркам, управившись по хозяйству, а Кире доставался поздний вечер и кусок ночи, когда старики уже спали и никто не мешал ей примерять на себя роль героини очередного фильма. Никто не мешал Кире быть красивой, умной и, в конце концов, счастливой. Ни густо храпящий за стеной дед не мешал, ни подхрапывающая тоненько бабка. Не мешал также двойной подбородок и толстые ноги. Впрочем, она давно уже не видела ничего этого – ни лица своего, ни зада. Потому что даже когда утром чистила зубы, то мысленно перебирала эпизоды не своей, а экранной жизни.

С Петровной она случайно познакомилась. На городском рынке. Давным-давно, в те времена, когда ту еще нельзя было назвать полноценной бабкой. С тех самых пор и ездила к ней в гости в Видяево. Видяево умирающая деревенька на берегу реки. Лес, ягоды, грибы – всего в избытке. А собирать некому. Вот и Кира не ходит в лес – ни по грибы, ни по ягоды. Она, живя в деревне, вообще нигде, ну, кроме как на речке, не бывает. Несколько лет к деду с бабкой захаживал Вовка-тракторист, вроде по-соседски, на танцы звал. Только чего такого интересного Кира не видела на этих деревенских танцульках? Да и зачем ей какой-то Вовка-тракторист, когда есть такие мужчины… такие парни, – ну, хотя бы фильм «Скалолаз» взять. Вовка отстал. Через год на медсестре женился, и в соседнюю деревню к ней переехал. Там больница есть. А в Видяево что? Петровна отчитывала Киру по этому поводу, считала, что та упустила последний шанс выйти замуж.

Когда истекал срок отпуска, Кира собирала вещи и выходила на кухню, где уже поджидали ее, сидя на лавке, хозяева. Дед брал чемодан, Петровна сетку с домашними пирогами и сушеными ягодами и грибами, и все трое отправлялись к магазину, у которого раз в два дня останавливался рейсовый автобус. «Ты вот что, – подавала, напоследок, голос бабка, – в следующий раз привези то кино, что зимой у нас показывали по телику. Я там не все серии успела посмотреть. Ну, про то, как землю у стариков отняла невестка, а они переживали очень. Три дочки у них было и два сына, значит…» «А мне не забудь про маршала Жукова», – напоминал дед. «Да я его уже привозила», – удивлялась его беспамятству Кира. «Еще хочу посмотреть, - сурово чеканил дед. – По мне тот фильм лучше водки. Эх, какая жисть была! Какие люди! Как воевали, как работали!»

В очередную субботу возвращаясь с рынка с полными сумками и мокрой спиной, Кира думала о том, что этим летом жара начала свое наступление раньше обычного. Конец июня, а солнце палит как в августе. И до отпуска почти месяц... На площадке перед последним маршем, она приостановилась передохнуть. Подняв голову, увидела вдруг, что дверца люка, ведущая на крышу, открыта. Она удивилась – кому это понадобилось лезть на крышу в субботу? И с какой стати? Она бы не удивилась, случись это осенью, или после дождя. Вполне могло случиться, что у кого-то потекла крыша. Но летом, в такую жару? Может быть, балуются дети? С них станется, куда только не лезут на каникулах от безделья. Но где они взяли ключ, чтобы открыть замок? Любопытство пересилило и, оставив сумки в прихожей, Кира снова вышла на площадку. Постояв у своей двери, она, пыхтя от жары, неуклюже, медленно взобралась по железной лесенке до самого верха и высунула голову наружу. У края крыши, как раз над квартирой Киры, стоял мужчина и смотрел с пятого этажа вниз. Кира похолодела. Уж не вор ли? Хорошо, что она, несмотря на жару, всегда закрывает балконную дверь, но ведь не все это делают. Какое-то время она молча прикидывала, как лучше поступить. И все это время мужчина смотрел вниз. И что это за прут у него в руках? Точно, балконы изучает, подумала Кира. Высматривает. И ее балкон как раз перед ним. Спустится на него, а потом…

– Эй, – крикнула она, стараясь, чтобы голос звучал как можно сердитее. – Чего это там такого интересного?

Мужчина вздрогнул и обернулся. Лицо показалось ей знакомым. Кажется, она видела этого мужика, когда ходила в домоуправление. Ну конечно, это же слесарь! Тот самый, что соседям замок новый ставил.

– Извините, – сконфуженно пробормотала. – Я думала… дети балуются, залезли…

Мужчина ничего не ответил, лишь посмотрел на Киру так, словно перед ним не жилец многоквартирного дома, а какое-то привидение. Неудивительно. Торчит ее круглая, коротко стриженая голова из люка и орет не своим голосом – то еще зрелище. Она уже готова была дать задний ход, как вдруг вспомнила о своем оборванном навесике.

– Послушайте, – окликнула мужика снова, – раз вы уже здесь, наверху, не могли бы заодно посмотреть… там над моим балконом навесик, нельзя его поправить? Я заплачу, – добавила поспешно.

– Какой еще навесик? – недружелюбно пробубнил мужик.

– Пластиковый, весной ветром сдернуло… Сдвинулся он и зацепился за что-то, наверное, с балкона никак не получается на место его поставить.

Мужик помолчал, видимо, соображая, как поступить – послать ее подальше или все-таки посмотреть, в чем там дело. Это у меня в голове что-то сдвинулось, сердясь уже на себя, подумала Кира. Он, наверное, крышу осматривает, делом занят, а она к нему со своей дурацкой просьбой.

– Ну, – выдал, наконец, мужик хмуро, – какой балкон?

– Да вы как раз над ним стоите, – Кира приподнялась повыше. – Навесик, пластиковый… Вы только подвиньте, а я уж снизу его как-нибудь закреплю. Я на крышу не лезу, потому что высоты боюсь, – добавила в свое оправдание.

На самом деле, она и залезть-то не могла, попробуй-ка, вскарабкайся, когда в тебе девяносто пять кило! Человек с таким весом неуверенным становится, поскольку подвижность теряет. И равновесие тоже теряет легко. Что на крыше совсем уж недопустимо.

Когда она, кое-как спустившись, вышла на свой балкон, пластик лежал ровно. «Вот и славно, – вздохнула с облегчением. – Смотри-ка, мимоходом такое важное дело сделано». Взглянув на часы, поспешно включила телевизор, чтобы не пропустить начало нового фильма. Сейчас она забросит продукты в холодильник и… Но с удовольствием растянуться на диване не получилось - в дверь позвонили. Кира приникла к глазку. Ага, ясное дело, мужик не за просто так старался. Ну что ж, дело сделал, придется заплатить. Много не дам, тут же решила, открывая дверь.

– Ну как? – спросил мужчина. – Удалось закрепить?

Она, что, молния?

– Еще не успела.

– Молоток, гвозди имеются?

Ей не хотелось впускать этого слесаря в квартиру, но сказать, что как-нибудь сама справится, она не решилась. По его лицу видно было, что он просто горел желанием заработать свою бутылку, и Кира со вздохом пропустила его в прихожую. Ладно, пусть уж закончит начатое, прибьет этот пластик. Будем надеяться, много времени это не займет. Она вытащила из-под вешалки ящик, в котором хранился кое-какой подручный инструмент, достала банку с гвоздями и молоток.

Проходя на балкон через комнату, мужик внезапно приостановился у телевизора.

– Это что сейчас идет?

– «Прыжок в никуда», – неохотно ответила Кира.

– А, детектив…

– Это не детектив. Триллер.

– Триллеры смотрите? – взглянул на нее недоверчиво. – Женщинам такое обычно не нравится.

– Мне нравятся, – рассердилась Кира. В своей квартире она могла себе это позволить, ее территория.

– А моя бывшая терпеть их не могла…

Какое Кире дело до его бывшей? Ох, зря она, зря впустила этого мужика. На экране уже шли титры, и вот-вот появится ее любимая актриса, та самая, которая убрала два ребра, чтобы талия казалась тоньше.

– А можно я тоже немного посмотрю? – не отрывая глаз от экрана, вдруг произнес неуверенным голосом слесарь.

Нельзя, очень хотелось ответить Кире. Она только пришла, усталая, замученная, не до гостей ей. Хотелось поскорее переодеться, снять липучее шелковое платье, стянуть давящий бюстгальтер, в котором грудь маялась, как зверь в клетке. Хотелось поскорее влезть в ситцевый халат и увалиться на диван, задрав кверху ноющие ноги. Но как отказать человеку, который тебе доброе дело сделал – пусть и не бесплатно? Все еще надеясь, что он сам поймет, что некстати тут, и отправится на балкон дело делать, она промычала что-то невразумительное. Мужик истолковал это по-своему.

– Так я присяду?

Превозмогая уже вовсю кипевшее в ней возмущение, Кира нехотя кивнула на кресло перед телевизором. Даже какое-то подобие улыбки из себя вымучила. На всякий случай. Мало ли что… подумалось вдруг, а может, он маньяк какой-нибудь тайный? Который только для прикрытия слесарем работает. Вон, какой здоровый. И сейчас у него молоток в руках! Она огляделась, пытаясь глазами отыскать предмет потяжелее, которым, в случае чего, можно было бы по голове тюкнуть. Исключительно в целях самозащиты. Но ничего такого в поле зрения не попалось. Она беспомощно опустилась на диван и уставилась невидящим взглядом в телевизор. Ну, дура – дура и есть. Случись что, и винить некого, сама напросилась на неприятности!

– Сильный фильм, – сказал через полтора часа мужик, поднимаясь. – Жизненный. – Огляделся, словно что-то припоминая. – Так зачем я к вам зашел? – Вспомнив, на балкон потопал.

Только прибить навесик у него не получилось. Оказалось, там не гвозди, а проволока была нужна.

– Сегодня у меня еще два вызова, – сказал, взглянув на часы. – А завтра я обязательно проволоку принесу и все доделаю. Будет в лучшем виде, никакой ветер не сорвет.

И в самом деле, пришел. Как раз к сериалу. После которого они еще и футбольный матч посмотрели, кратко обмениваясь впечатлениями от игры.

 

Через месяц Кира снова ехала в деревню к Петровне. В этот раз - не одна.

– Не выгонят меня? – время от времени задавал один и тот же вопрос Николай.

– Да они только рады будут! – успокаивала его Кира. – Ты же все им купил, и сериал, и фильм про Жукова.

Осенью они расписались, по-тихому, без лишнего шума.

 

 

СЛАВА и СЛАВКА

 

Снился зал, полный людей, которые, стоя, громко хлопали, а она подходила к краю сцены вместе с другими артистами и кланялась. И хотя на сцене она была не одна, Славка точно знала, что хлопают ей. И проснулась с отчетливым осознанием того, что обязательно станет знаменитой.

Она долго не могла решить, какую выбрать специальность. Все подруги и одноклассники готовились к поступлению в институты, колледжи, а кто-то и работу уже подыскивал, только она никак не могла определиться, куда же ей идти? А тут сразу все стало на свои места.

Сон этот случился как раз перед выпускным экзаменом по математике, по которой ей, светил самый, что ни на есть, средний балл. Но она не волновалась. Математика ей вряд ли пригодится. Она будет... артисткой.

«Го-о-споди-и, – округлила мать глаза, когда Славка объявила, что поступает в театральное. – Вот уж точно, не знаешь, то ли смеяться, то ли плакать! Кто же тебя туда возьмет? Там талант нужен. А ты даже в школьной самодеятельности никогда не участвовала!» Это было не совсем так - Славка участвовала. В первом классе выходила на сцену в сарафане и платочке, танцевала вместе с другими матрешками. И снежинкой была на новогодних праздниках – в первом, втором и в третьем классах. В четвертом ездила к тетке в гости, и на школьную елку не попала. А в шестом соседка подарила ей костюм Бабы-Яги, и Славка подготовила танец с метлой. Думала, это круто – заявиться в школу в маске с носом-крючком, в седом парике и юбке с заплатами. То-то будет смеху! Уже считала, что приз за лучший костюм у нее в кармане. Но никто юмора не понял и костюма не оценил. Успехом на том новогоднем балу пользовалась Танька Седельникова в костюме Мальвины, с выкрашенными синькой волосами. Ей и главный приз достался – фотоаппарат, и Толик Ивлев в костюме рыцаря танцевал с ней несколько раз. А Славку ни разу не пригласил, хотя сидели они за одной партой. Вернувшись домой задолго до окончания праздника, она проплакала пару часов и твердо решила – больше никогда никаких маскарадных костюмов. В начале следующего декабря купила журнал мод и красивую ткань. Работающая в ателье сестра матери, стонущая от обилия заказов в предновогодние дни, вздохнув, отложила срочную работу и сшила ей платье. И новогодний вечер удался! Гордая Славка выплясывала в толпе до повышения температуры, не чувствуя себя на этот раз Золушкой, к которой не явилась добрая фея. Вдохновившись успехом, перед Восьмым марта она снова отправилась в ателье. Но на этот раз ей указали на стул перед швейной машинкой. «Как сама? – испугалась Славка. – Я же все испорчу!». «Под моим чутким руководством не испортишь», - усмехнулась тетя. Ладно, обидчиво закусила губу Славка и платье слепила. К лету еще одно, потом еще. Шить понравилось. К концу школы она смело кромсала самые дорогие ткани.

Славка умела добиваться своего. Было в ней тихое такое упрямство.

Вот также получилось и с театральным. Несмотря на сопротивление родителей и уговоры учителей, поехала-таки в Москву. И, что удивительно, поступила! Когда позвонила домой, чтобы сообщить, что принята, мать не поверила. Никто не верил. Родственники и знакомые понимающе переглядывались – скрывают правду. Небось, на завод какой устроилась, стыдно-то возвращаться не солоно хлебавши. Куда поперлась – в театральный! Не красавица. Да и откуда таланту взяться? В их большой рабоче-крестьянской семье артистов отродясь не водилось. Лишь когда после первой сессии Славка, отощавшая и счастливая, приехала домой на каникулы и привезла зачетку, ей, наконец, поверили.

Училась не хуже других. Бывали взлеты – спектакль «Тунеядки» на втором курсе, – бывали и падения – едва не отчислили за пропуски с третьего. (Все из-за парня из универа, который не одной ей голову морочил!) «Если Бог дал талант, – из-под седых, клокастых бровей Аделаида Викентьевна буравила будущих артистов глазками мышиного цвета, – святой ваш долг шлифовать его день и ночь». И хотя Славка не знала, оказал ли Господь лично ей такую милость, она старалась. И бывали моменты, когда являлась-таки уверенность в своих силах. Она себя еще покажет! Впрочем, это не мешало ей подпирать стену на очередном вечере встречи выпускников, когда звучал вальс или танго. Одноклассники относились к ней по-прежнему – не замечали. Что с того, что в театральном учится, ну повезло. В то время как корреспондентка местной городской газеты, заочница Танька Седельникова с кем только не кружилась! А ведь уже была замужем! Они с Ивлевым сразу после школы поженились.

Лето перед последним курсом выдалось жарким. Прогостив у родителей июль, Славка планировала август провести на море – благо ехать от дома недалеко, всего-то сотню километров. Очень хотелось, вернувшись в сентябре в училище, щеголять бронзовым загаром, который, надо сказать, очень ей шел. Но не получилось. В самый разгар овощеуборочных работ у бабушки случился гипертонический криз, и врачи запретили ей не то, что работать, но даже из дома выходить в жару. Славку отправили в деревню. Надо же было кому-то расправиться с горой красных помидор, перцев и всякой огородной мелочи, которую каждый год в несметных количествах выращивала бабушка. Вместо того чтобы лениво нежиться на пляже, Славка остервенело вертела ручку примитивной соковыжималки, заготавливая на зиму томатный сок. Потом под неусыпным надзором бабушки, сидящей в углу в старом кресле, укладывала в банки огурцы и помидоры и заливала их маринадом. Потом консервировала кабачки. Вскоре батарея банок, бутылей и бутылок заполнила все углы, столы и подстолья летней кухни. Теперь их следовало отправить на зимовку в погреб. Сущий пустяк, думала Славка с грустной иронией, стащить все это вниз по лестнице на глубину почти что десять метров... Солнце клонилось к горизонту, когда она, наконец, переволокла все закатки во двор. И уже открыла, было, крышку погреба, когда ее кто-то окликнул. Славка обернулась.

Следующую минуту своей жизни она запомнила навсегда. Потому что по ту сторону низкого заборчика стоял… принц. В черных, безукоризненно отутюженных брюках-клеш, в белоснежной рубашке и бескозырке с ленточками, золотые буквы на которой просто ослепили ее своим блеском. Моряк что-то спрашивал, а она стояла, оглушенная чудным видением, с единой мыслью в голове - выглядит, наверное, просто страшилой в своем старом сарафане со всклоченными от жары и работы волосами. Одним словом, молчала, как последняя идиотка. Но, наконец, до нее дошло то, о чем он спрашивал. Приехал к друзьям, которые тут проживают, но…

– Крайний дом, крыша железная, – произнесла кое-как, снова обретя дар речи.

Принц кивнул, но почему-то не ушел. Стоял и, улыбаясь, смотрел на нее. Улыбка у него была еще более ослепительной, чем сияние букв на его лентах. Наверное, Славка дико смешно выглядела. Наверное, была похожа на заросшего пуделя со своими с весны не стрижеными волосами.

А он вдруг спросил, кивнув на армию банок у ее ног: «Помочь?» И, не ожидая ответа, перемахнул через забор, чтобы оказаться рядом. Вблизи еще более прекрасный, чем издали. Нет-нет, невнятно запротестовала она, можно испачкаться... Но принц уже снял бескозырку и протянул ей: подержи. Не прошло и десяти минут, как все банки исчезли в темном зеве погреба, будто и не было их. После чего представился: Слава. «И меня… Славкой зовут», - пролепетала она, потрясенная таким совпадением. Хотя, вообще-то, полные имена у них разные были, его звали Вячеслав, а ее Мирослава.

Через три недели – у него был трехнедельный отпуск – Слава увез ее в Севастополь. Она никогда, ни разу не пожалела о том, что не закончила театрального училища. О чем можно сожалеть, если тебя, задыхающуюся от счастья, увозит к себе прекрасный принц?

– Ну, а как же театр? Слава великой артистки? – съехидничала Татьяна, когда Славка, оставив принца на улице, забежала на минутку в редакцию попрощаться с подругой.

Она хотела ответить, что у нее уже есть Слава. И этого ей более чем достаточно. В самом деле, какая слава может сравниться с тем фактом, что рядом с тобой самый лучший человек на свете? (Как известно, у принцев не бывает недостатков). Но, взглянув на Татьяну, прикусила язк. Не стоило возбуждать интереса к персоне своего будущего мужа. Тем более, их знакомить. Танька Седельникова всегда искренне считала, что все лучшее должно принадлежать ей. Нет, Славка ни секунды не сомневалась, что Слава любит ее также, как она его. Но… береженого Бог бережет.

А со Славой у них, действительно, все было хорошо. Они старались, насколько это было возможно, всегда быть вместе. В прямом смысле, не размыкали объятий, находясь в одной комнате. Сразу и вдруг стали единым целым. Случались и размолвки, но после них, тут же наступало примирение, и она еще больше любила своего принца. Иногда, правда, он уходил в рейсы, и тогда она вся превращалась в ожидание, ждала его день и ночь, и все внутри у нее замирало, она словно и не жила в те дни, когда его не было рядом. Однажды Слава отсутствовал полтора месяца, за которые она превратилась в ходячую статую, в камень, в пустую деревяшку с ничего не видящими глазами. Но он вернулся из долгого плавания, и внутри все снова оттаяло и расцвело.

Первое время они снимали комнату на окраине города с удобствами во дворе. Но ее это не очень беспокоило. У нее было принц, остальное не имело значения. Хозяйка квартиры нашла ей работу, которая ее очень устраивала. Сидя дома, она строчила простыни и пододеяльники для магазина «Ночь нежна». А потом Слава стал мичманом, и они получили собственную квартиру. Но, как и раньше, часами бродили по городу, и допоздна засиживались, целуясь, на скамейке у моря. Прошло еще немного времени, и в их жизни появилась Дарья – Подарок, как две капли похожая на Славу.

А потом в стране разразился очередной кризис. Ее принц из моряка превратился в шофера. Но Славка этому была рада, ведь теперь он всегда, каждый вечер, после работы возвращался домой! Иногда он брал ее в какой-нибудь рейс. Это случалось, когда к ним приезжала погостить ее или его мать, и было на кого оставить Дарьюшку. Они катили мимо лесов и перелесков, мимо полей, садов и виноградников, мимо сел и поселков и говорили, говорили. Им всегда было о чем поговорить. Глядя на сильные руки, лежащие на рулевом колесе, на четкий профиль, Славка очень гордилась своим мужем, и чувство нежности к нему охватывало ее с новой силой.

Так однажды они отправились в небольшой городок за грузом свежих овощей и фруктов для супермаркета. Возвращаясь, наткнулись внезапно на странное зрелище. На окраине деревни на веревках, протянутых между деревянными столбами, болтались спальники, тельняшки и бушлаты, а внизу рядами стояли новые солдатские ботинки и сапоги.

- Останови машину, - попросила Славка мужа.

Оказалось, склад военной амуниции распродавал свои, накопленные за полстолетие, залежи. «Теперь же, что у солдат, что у моряков, новая форма», - объяснила толстая тетка, сидевшая на раскладном стуле у веревки. Славка спросила о цене бушлата – она оказалось чисто символической.

- Зачем тебе это барахло? – удивился Слава.

- Ну, может быть, перешью, сделаю себе зимнюю куртку, - произнесла неуверенно.

- Еще чего, - возмутился муж. – Пальто мы тебе к зиме самое лучшее купим.

Он действительно хотел это сделать. Только цены прыгали в тот момент как бешенные. На все – на одежду, на продукты, на услуги. И потом, знает она эти новые пальто. Синтетическая дрянь, китайский ширпотреб за заоблачные цены.

- Нет, ты уж не возражай, - попросила она. – Посмотри, какая здесь ткань. Сейчас такую и не делают.

Он не одобрял, но и возражать больше не стал. Так, за смешные деньги Славка приобрела несколько вещей. Конечно, это трудно было назвать одеждой. Но ткани были качественные, натуральные. Если над этим немного поработать… например, сделать стеганую подкладку из шелка, изменить крой. Дома она распорола бушлат, все отутюжила и сложила заново, добавив несколько деталей, не свойственных военной форме. В этой обновке и приехала в гости к матери.

– А ничего, - оглядев ее, хмыкнула Седельникова, с которой она пересеклась в магазине. – Где купила?

Узнав, что сама сшила, сразу утратила к Славкиному произведению всякий интерес. Начала рассказывать о работе – как-никак, к этому моменту она уже была завотделом в своей газете.

– Ну, а ты чем занимаешься? – спохватилась, что все о себе и о себе.

– Да ничем особенным, – сказала Славка. – Дом, семья… Шью немного.

– Ну, дорогая, – Татьяна неодобрительно покачала головой. – У всех дом-семья. Только современная женщина должна думать и о карьере. Дочь у тебя растет, ей уже сколько? Она тебя не стесняется? Дети не уважают необразованных матерей-домохозяек.

– Я курсы кройки и шитья закончила, – пробормотала Славка, сердясь на себя за то, что оправдывается. – И не бездельничаю дома, а работаю.

– Курсы кройки и шитья! – фыркнула Татьяна. – Работа надомницей! Несерьезно. Для матерей-героинь, обремененных выводком, куда ни шло, но у тебя-то всего одна дочь. А ты так себя запустила – ни маникюра, ни прически, – критически оглядела подругу детства. – Ты в парикмахерской когда была?

Слова Седельниковой задели, но шитье Славка не оставила и другой работы искать не стала. Потому что вошла во вкус, нравилось ей это.

Снова съездила на склад. Сшила для соседки, которая, случалось, приглядывала за Дарьей, пальто из шинели и жилет из обрезков. Та привела еще пару пожилых клиенток. Славка одела и их. Вещи, сделанные ее руками, были простыми, удобными и стоили недорого. С одной из женщин пришла на примерку ее дочь и неожиданно заказала себе пальто-шинель «по щиколотку». Заплатила за него огромные, по тем временам, деньги. Которые были снова потрачены на складе посреди степи.

Заказов становилось все больше. Она строчила день и ночь, тем не менее, сама уже не справлялась. Позвонила одной, потом еще двум знакомым, с которыми ходила на курсы кройки и шитья. Даша стала помогать, пришивала пуговицы, нашивала бисер. Пальто-бушлаты с яркой подкладкой, пальто-шинели до пола, короткие куртки из ватников, с крупными пуговицами; расшитые тесьмой платья-тельняшки и измятые мини из желтоватой бязи солдатских простыней, украшенные аппликациями и бисером, стали неожиданно популярными. Оригинальность, и низкая цена делали свое дело. Как потом писали в газетах, она сумела создать свой стиль, свою моду, не похожую ни на какую другую. Что-то вроде нарядов времен военного коммунизма. Она не знала, что носили во времена военного коммунизма, просто шила то, что получалось из закупок на складе военной амуниции, и что стало вдруг пользоваться спросом. Еще через пару лет перестала скупать военные запасы, денег хватало на новые ткани.

Показ ее первой коллекции проходил в городском дворце профсоюзов. Манекенщицами были девочки из класса дочери. А уже через год она показывала одну из своих коллекций в столице в рамках фестиваля народного творчества. Присутствовавший в зале Великий Французский Кутюрье долго молчал, покусывая губы, прежде чем заявить, что ему никогда еще не видел столь самобытной коллекции. В самом деле, хотя он был достаточно стар, жить во времена военного коммунизма ему не довелось.

Вот так она и попала во Францию. Когда в Париже Славка вышла на подиум вместе с представлявшими ее модели манекенщицами, и увидела аплодирующих людей, у нее возникло странное чувство, что все это уже было. Тут она и вспомнила свой давний сон, и отыскала взглядом лица мужа и дочери.

«Вообще-то, я ни к чему такому не стремилась», – призналась в первом же интервью, когда ее спросили, как и когда впервые зародилась у нее мечта стать модельером. Это было правдой. Ни о чем таком она точно не мечтала. Она довольна была своей жизнью и считала, что у нее есть все, что только может иметь после тридцати пяти счастливая женщина – уютный дом, замечательный муж, славная дочь. Мечты о карьере великой артистки остались в ранней юности. Она почти и не вспоминала, что училась когда-то в театральном училище. Но слава-таки нашла ее. Явилась нежданно-негаданно, как когда-то, много лет назад, также вдруг, внезапно, вошел в ее жизнь самый дорогой, самый лучший, самый надежный человек, самый-самый… ее Слава.

 

МИРАЖИ НАД МОРЕМ

 

Всесоюзная детская здравница – так именовалась тогда Евпатория на плакатах. Популярное место для отдыха с детьми. Народу в курортный сезон – тьма. Цены соответствующие. Мы вряд ли ездили бы туда каждое лето на две-три недели, не будь там родственницы. Она поселяла нас во времянке и денег за проживание не брала. Еще на нее можно было спокойно оставить дочь и пойти вечером на концерт, в театр или просто погулять. Дни, естественно, мы проводили на море, загорали и плавали. Для нас Евпатория была не праздником, который всегда с тобой, а праздником, которого мы ждали весь год. Жарким, суматошным, веселым. И, одновременно, расслаблющим, смывающим своей прозрачной волной накопленную за зиму усталость. Такое, себе, светлое окно заслуженного трудовыми буднями отпуска.

Приехав туда в очередной раз, мы, наряду с другими местными новостями, узнали от тети Маши и то, что соседний дом, где жил врач-стоматолог, продан, что новая хозяйка пол-зимы делала ремонт, разделила дом пополам, и в одну половину уже набрала отдыхающих. А еще – что она, в отличие от прежнего хозяина, сверх меры общительна. «Сами увидите, – сказала тетя Маша. – Валентинов, тот даже здоровался через раз, а эта явится, сядет на скамейку и давай лясы точить... вроде как и дел у нее никаких. Ну, не гнать же, – вздыхала, – ей скучно, знакомых пока в городе мало».

Новая соседка оказалась женщиной в возрасте, но все еще крепкая, яркая, с аппетитными формами. Она, и в самом деле, могла постучать в калитку и утром, и в обед, и вечером. Расположившись на широкой скамейке в тени винограда, начинала что-нибудь рассказывать. Так, не задавая вопросов, мы узнали, что она приехала из Днепропетровска, где полжизни проработала буфетчицей в ресторане, что муж у нее умер, а дочь замужем и живет отдельно. Выйдя на пенсию, Людмила Петровна решила перебраться на юг, куда раньше каждый год ездила отдыхать. Отдыхала она и в Ялте, и в Сочи, и в Средней Азии – поездила, одним словом, по ее выражению, «повидала свет». А Евпаторию выбрала на жительство потому, что здесь все под рукой и для жизни, и для поправки здоровья. Местность, опять же, ровная, ни холмов тебе, ни, тем паче, гор, как например, в той же Ялте. Если не лениться, и без заработка не останешься, позволяла бы жилплощадь. Ей позволяла, дом был довольно большой.

Как-то мы в нем побывали, не помню уже по какому поводу. Скорее всего, она позвала в гости тетю Машу, а нас пригласила просто за компанию. И от того, что мы побывала в доме соседки лишь однажды, визит этот запомнился.

На ее половине, куда вел отдельный вход, была дорогая, по тем временам, обстановка. На окнах висели тяжелые, цвета темной вишни шторы, на полу лежал толстый ковер, в углу громко тикали напольные часы. На стенах, на книжных полках и даже в серванте, внутри которого сверкал хрусталь и сиял фарфор, висели и стояли фотографии в узорных рамках. В основном, Людмилы Петровны в разных нарядах и позах. Она явно любила фотографироваться. Что и говорить, красивая была в молодости женщина. Запомнилось еще одно большое фото – человек десять на нем, если не больше, – мужчины в темных костюмах, женщины в шляпках, нарядные дети. «До войны снимались, мы тогда в Киеве жили», – объяснила мимоходом хозяйка и, ткнув пальцем, показала на фотографии себя. Большая семья, сказала я. «Да, – откликнулась она. – Была. Только в живых уже никого, кроме меня».

Зашли мы тогда «на минутку», а просидели целый вечер.

Никогда не думала, что один человек может запомнить столько анекдотов. Людмила Петровна и рассказывала их мастерски. Мы хохотали как на концерте какого-нибудь заезжего комика. Впрочем, это и был концерт, при этом хозяйка еще успевала разливать чай и угощать нас какими-то вкусностями. А под конец даже спела – извинившись, что без музыкального сопровождения – несколько романсов. Да, вечер запомнился, от него осталось приятное впечатление. И мнение о соседке изменилось – из толстой, назойливой и болтливой тетки Людмила Петровна превратилась для нас едва ли не в артистку. Оказалось, что она и мечтала стать артисткой, даже уроки пения брала у какой-то знаменитости сразу после войны. Но мечта так и осталась мечтою. «Трудные были времена, – сказала она, – некому было поддержать, надо было на хлеб зарабатывать»...

Как-то она пришла к нам не одна, а с девочкой лет одиннадцати-двенадцати. Мы подумали, кто-то из отдыхающих оставил на нее своего ребенка. Но ошиблись. Оказалось, ее внучка.

– Правда, Аля похожа на актрису из фильма «Колдун»? – спросила Людмила Петровна.

Я согласилась, что есть некоторое сходство, но все же, добавила, на бабушку она больше похожа. Это, кстати, была чистая правда. Лицо соседки осветилось довольной улыбкой. Она начала рассказывать, как долго уговаривала – и уговорила-таки! – дочку с зятем тоже перебраться в Евпаторию. И вот, дело почти сделано, уже оформляются документы. За однокомнатную, – правда, большую, в доме дореволюционной постройки, – пришлось отдать трехкомнатную в Днепропетровске, зато квартира рядом с пляжем и от Людмилы Петровны недалеко. Но «однушка», она и есть «однушка», поэтому решили, что Аля пока поживет у бабушки, чему последняя была явно рада. Мы тоже – у дочери появилась, наконец, евпаторийская подружка, милая и такая же общительная, как ее бабушка, девочка.

В наши следующие приезды девчонки довольно много времени проводили вместе. Иногда мы, взяв и Алю, катером отправлялись на дальний загородный пляж «Солнышко». Мне очень нравилось то место. Там не было того гомона, который царил на городском пляже. Было тихо и солнечно, шурша, накатывали на берег одна за одной волны, над маленьким причалом кружили чайки. Евпатория виделась оттуда белым, прозрачным, почти призрачным городом, чьи очертания теряли резкость, оплывали в горячем воздухе, она словно парила над мерцающей полосой залива, казалась миражом...

Иногда, ближе к вечеру, мы водили девчонок на аттракционы, почему-то они любили кататься на машинках. Угощали их мороженым в полуподвальном кафе в парке, там всегда было прохладно, сквозь маленькие окна под потолком лился зеленоватый свет. Дочь, в свою очередь, часто бывала у соседей и, вернувшись, рассказывала, какая замечательная у Али комната, какой большой шкаф с одеждою и какое платье ей сшили специально для какой-нибудь самбы или румбы – внучка Людмилы Петровны ходила в студию бального танца. К счастью, дочь понимала, что мы живем куда более скромно и подобных нарядов от нас не требовала. И потом, она совсем не собиралась, как Аля, становиться артисткой. Ей нравилась математика. По секрету нам также сообщалось, что в новой школе в Алю уже человек пять, если не больше, влюбилось. Ничего удивительного, сказала я, это же не девочка, а ходячая реклама детской одежды. Людмила Петровна внучку баловала. Та появлялась у нас то в новом шелковом платье, то в каком-то немыслимом костюме, то в джинсах, которые стоили в те времена недешево, да и купить их было не так-то просто.

Однажды утром, когда мы еще сидели за столом и лениво завтракали, прежде чем отправиться на пляж, Людмила Петровна появилась во дворе, держа в одной руке сумку с овощами, в другой – обувную коробку. Она возвращалась с рынка, и по выражению лица ясно было, что зашла к нам не просто так. Поставив сумку, с торжественным видом развязала на коробке бечевку.

– Это что? – удивилась тетя Маша, осторожно беря в руки странную, на ее взгляд, обувку и осматривая ее со всех сторон. – Ничего... – помялась. – Некрасивые, конечно, да на осень сойдут, по грязи-то шлепать.

– На какую осень? По какой грязи? – возмутилась Людмила Петровна. – Это Але! Кроссовки! У молодежи самая модная, между прочим, сейчас обувь.

– Ей туфли на каблучке больше бы подошли, – заметила тетя Маша. – Она танцы любит, а эти разлапые только для спорта. Аля разве спортом занимается?

– Теперь будет! – парировала Людмила Петровна, отнимая у нее кроссовину.

Уложила в коробку и гордо удалилась со двора.

– Кроссовки! – покачала головой тетя Маша, не одобрявшая глупых трат. – Лапти какие-то! Да еще и за такую цену!

Она была бережлива – доходы от курортников откладывала на сберкнижку, а большую часть пенсии носила в новый страховой фонд, где пенсионерам обещали просто безумные проценты. Вот этого уже Людмила Петровна не понимала. Своих детей у тети Маши нет. Так для кого деньги копить? Для каких-то дальних родичей? На себя надо тратить! Она убеждала соседку приодеться, купить ковры, обставить полупустые комнаты, ну, или хотя бы в санаторий поехать подлечиться. Приглашала сходить пообедать в ресторан. «Какой ресторан? – фыркала тетя Маша. – Я еще, слава Богу, не настолько плоха, чтобы обеда себе не сготовить». Пережившая войну и голод, она себя баловать так и не научилась. И неизменно отказывалась, когда удивительно быстро наладившая на новом месте нужные связи Людмила Петровна предлагала ей купить то очередь на мебельную стенку «Кипарис», то два кресла от югославского набора, то портьеры. «Зачем они мне за такие-то деньги? – недоумевала тетя Маша, в очередной раз посвящая нас в подробности общения с соседкой. – Мне, что, сидеть не на чем? А эти венгерские шторы, что она приносила, так они же стоят как половина холодильника!» Жить надо красиво, наставляла ее Людмила Петровна. Тетя Маша отмахивалась – живу, как умею.

Мы все так жили – как умели.

Когда вертишься, как белка в колесе, – утром бежишь на работу, потом с работы, а дома вторая смена, да еще частные уроки, – то совсем не замечаешь, как летит время. Только вчера дочь играла в песочнице, а вот, пожалуйста, уже студентка университета. Счастливые от того, что изматывающий марафон из выпускных и вступительных (стоивших столько сил и денег!), остался позади, мы, чтобы немного прийти в себя, выкроили в конце того суматошного лета несколько дней на Евпаторию. Потому как считали тогда, если в отпуск у нас не было Евпатории, то можно сказать, что не было и лета.

Бросив вещи, как всегда, тут же ринулись на пляж. И поразились – знакомую дорогу к морю было не узнать. С обеих сторон ее густо облепили торговые палатки и сувенирные лотки. Как грибы после дождя, выросли за зиму там и тут забегаловки «быстрый перекус» с комплексными обедами, вблизи набережной появились новые кафешки, бары и рестораны. Да и прямо под открытым небом, распространяя вокруг запах дыма и специй, готовился в огромных казанах плов, а рядом еще какие-то восточные блюда. Даже фотографов, которые зазывали отдыхающих сфотографироваться в маскарадном костюме, с птицами или с обезьянкой под пластмассовыми пальмами, стало как будто больше. И лишь море оставалось прежним, теплым и ласковым...

На обратном пути дочь хотела забежать к Але, но калитка оказалась заперта, и на звонок никто не вышел.

– Да они теперь целыми днями на работе, – объяснила тетя Маша, – рано уходят, поздно приходят. У них теперь все при деле, иначе нельзя, свой ресторан.

– Свой ресторан?

– А вы, что, – удивилась в свою очередь, тетя Маша, – разве не знали? «Алина» называется. Я думала, вы в курсе.

Но мы были не в курсе. Свой ресторан! Нет, мы слышали, конечно, о кооперативах и о кооператорах, работающих по лицензии, о частных предпринимателях – об этом и по телевизору говорили, и писали в газетах, как и о том, что наступают новые времена... Но все это – где-то и кто-то. А тут – знакомые люди, жили-жили так же, как и все, ну, может, чуть богаче, потому что все лето обслуживали отдыхающих, и вдруг взяли, да и открыли собственный ресторан! Тетя Маша нашего изумления не разделяла. Пожав плечами, сказала, что Людмиле это не в новинку, всю жизнь в буфете народ обсчитывала. И дочь такая же шустрая, в торговле работала в Днепропетровске. У них это в крови. Людмила сама рассказывала, что дед купцом был до революции. «Но отец Али, – не к месту встряла в разговор наша дочь, – он же к этому делу никакого отношения не имел, как ему позволили открыть ресторан, если он милиционером до этого был?» Тетя Маша усмехнулась – как был, так и остался.

На следующий день, прогревшись на солнце и накупавшись, ближе к вечеру мы отправились на набережную погулять и, само собой, нам не терпелось взглянуть на «Алину». Ресторан был заметным, не какая-то летняя забегаловка. С баром и залом внутри, с террасой снаружи, с цветными фонариками у входа и громкой музыкой, он производил впечатление. Вероятно, из-за того, что было время ужина, свободных столиков не оказалось, потому мы направили свои стопы к барной стойке, за которой действительно стояла Людмила Петровна. С ярким макияжем и намертво залакированными крашенными в платиновый цвет кудряшками под белой кружевной наколкой, она смотрелась внушительно. Прямо кадр из картины о пятидесятых, пробормотал муж. Тем не менее, когда мы подошли ближе и поздоровались, польстил ей.

– Народу полно, наверное, кормят у вас хорошо.

Людмила Петровна устало улыбнулась. Вблизи вид у нее был совсем не праздничный, а довольно утомленный.

– Да, сезон к концу, отдыхающих меньше, но у нас всегда полно.

У стойки были свободные стулья, и мы, взгромоздившись на них, поделились и своей главной новостью, – наша дочь теперь студентка университета! В этот момент появилась и Аля. Повзрослевшая за то время, пока мы не виделись, и очень похорошевшая.

– Через часик, наверное, уже можно будет посидеть и поговорить, – сказала она, извиняясь за то, что в данный момент ей некогда.

И тут же улетела на требовательный зов какого-то клиента.

– Как же вам все это удалось? – муж обвел взглядом зал.

– Ну, сейчас открыть-то по новому закону можно все, а вот поддерживать – ой, как непросто! Непросто всем угодить и со всеми ладить. Все только благодаря связям... Видите того парня, что у входа сидит? – понизив голос, кивнула в сторону двери Людмила Петровна.

Мы оглянулись на столик, где перед ополовиненной кружкой пива сидел в одиночестве толстомордый плечистый парень, точнее, не парень даже, а мужик в шелковой, пижамной расцветки рубашке.

– Он у нас за безопасность отвечает. Ну, чтобы драк не было, скандалов, народ-то разный приходит. Но главное, он тут, в городе, всех и каждого знает.

Мы все еще пребывали в недоумении, не понимая, с чего вдруг речь зашла о каком-то охраннике.

– Аля за него замуж выходит, – клонясь к нам через стойку, торжественным шепотом сообщила Людмила Петровна.

– За него? Замуж?.

– Да! Они у меня сейчас на той половине, что я раньше сдавала, живут.

– А как же учеба? Она, что, в этом году никуда не поступала? – спросила я.

– Куда ей поступать? – удивилась соседка. – Зачем?

– Она же хотела в культпросвет на хореографическое. Столько лет занималась танцами!

Людмила Петровна поджала губы.

– Все мы в молодости мечтаем о высоком... да только лучше синица в руке, чем журавель в небе. Танцы не кормят. У нас теперь ресторан. И дом строим, деньги нужны.

– Но... нужно же получить какое-то образование, – глупо гнула я свою линию.

Во мне, как почти в каждом бывшем советском школьнике, крепко сидела установка, много лет вбиваемая в подсознание родителями и учителями – нормальные дети все, как один, после школы идут учиться. Надо получить Специальность. В каждой школе обязательно висел лозунг на ярком кумаче: учиться, учиться и учиться. Как завещал великий Ленин. Ученье свет, а неученье тьма... ну, и прочее, в таком же роде. И дочь мы в том же духе воспитывали.

– Диплом хорошо, а деньги лучше, – трезво заметила Людмила Петровна. – Слава Богу, теперь можно законным образом их зарабатывать безо всяких университетов. Я тоже артисткой хотела стать, но так уж получилось, что только школу закончила да курсы продавцов. И жила не хуже какого-нибудь профессора. У меня всегда все было. Вот вы оба с высшим образованием, а какие у вас зарплаты? Денег хватит, чтобы дочь выучить? – поинтересовалась с насмешливым прищуром. – Будете изо всех сил тянуться, а кем она станет после пяти лет учебы? Учителем? Им сейчас туго приходится.

Мы молчали, не зная, как реагировать на ее слова. И ведь соседка в чем-то права. Мне ли не знать, какая она, учительская зарплата?

– Мечты – мечтами, а в жизни свои правила, – великодушно простила нам нашу бестактность Людмила Петровна. – Давайте-ка я вам вина налью. Настоящее, не бодяга какая-нибудь, зять прямо с винзавода привозит. – Але сейчас не до учебы, – добавила, – в сезон людей не хватает, и за теми, кого нанимаешь, глаз да глаз нужен. Тут летом только поворачивайся.

Она налила нам вина. Деньги брать наотрез отказалась, угощаю, сказала. Мы выпили, посидели еще немного, чувствуя какую-то неловкость, а потом попрощались. На выходе я взглянула на Алиного жениха. Нет, не хотелось бы мне иметь зятя с бегающим, ощупывающем всех и каждого взглядом.

На свежем воздухе медленным шагом двинулись вдоль каменного забора, отделяющего пляжи от улицы. Людей было много. Говор, смех и детские крики мешались со шлягерами и зажигательными танцевальными ритмами, что неслись из каждой открытой двери. Муж купил нам по мороженому и мы присели на скамейку, выбрав место, где было чуть тише. Как оказалось, сумасшедшее мельтешение ярких фонарей и лампочек, украшавших вход в каждое заведение, и громкая, назойливая музыка не только мне были не по вкусу.

– Хозяева старых дач в гробу бы перевернулись, узнай, как выглядят сейчас места, где они слушали плеск волн и любовались лунной дорожкой, - сказала пожилая женщина, сидящая на соседней скамейке.

– Да уж. Окажись кто-то сейчас здесь, решил бы, что в ад попал, - усмехнулся ее спутник. – Идем-ка домой. Настоящая вакханалия.

– Вакханалия – это что? – спросила тихо дочь.

Мужчина вопрос услышал и повернул голову в нашу сторону.

– Оргические празднества в честь Вакха, девочка, – ответил, поднимаясь.

– Непонятно, зачем сюда идти, если им тут все не по вкусу, – пробормотала дочь вслед старикам. – Сидели бы дома на печке.

В ее возрасте подобные места – праздник души.

В ресторан мы больше не ходили. Торопясь ухватить как можно больше моря и солнца, возвращались поздно, усталые, наскоро поужинав, ложились спать. Соседей тоже не видели. Еще несколько пляжных дней и – до свиданье море! Ехали домой, не подозревая, что на этот раз попрощались с Евпаторией надолго.

В следующие несколько лет было не до отдыха. Цены вдруг начали лететь вверх и, казалось, в своем росте никогда не остановятся. Мужу не выплачивали зарплату месяцами, катастрофически не хватало денег. На плаву нас держали лишь частные уроки да переводы. Рынок внезапно взбух от импортной видео и радиотехники, в продаже стали появляться компьютеры, печки СВЧ, стиральные машины… Поскольку все это челноки везли из Турции и Польши, ни одной инструкции на русском языке к этому железу, естественно, не прилагалось. Что давало возможность подзаработать. Вечерами, ломая глаза, я сидела за столом, обложившись всевозможными словарями и ковырялась во всякого рода руководствах и правилах по использованию того, о чем сама имела довольно смутное представление. Хорошо, что муж неплохо разбирался в технике и помогал советами, подсказывая время от времени нужное техническое слово. Так, на пару мы и лепили эти переводы. Ко всем неприятностям того периода стали отключать свет. Это было неудобно. Неудобно, однако терпимо, когда ты находился дома, где имелся свечной запас. Но если тьма египетская накрывала тебя в какой-нибудь зимний вечер в пути, да еще именно в тот момент, когда все возвращались с работы, это очень напрягало. Посреди дороги, там и тут стояли пустые троллейбусы, а на остановках в сумеречном свете темнели, быстро увеличиваясь в размерах, молчаливые толпы. Редкие автобусы набивались под завязку, попасть в салон было почти невозможно, и не раз, не два приходилось идти домой пешком. Идешь по центральной улице – еще ничего, народу, топающего впереди и сзади, довольно много, но вот нужно свернуть в проулок, где не горел ни один фонарь, а потом вообще идти чужими дворами, и тут-то подкрадывался страх. Приятный днем скверик пугал, за каждым деревом чудился силуэт подозрительного незнакомца.

Когда ты, день за днем, мокнешь под дождем в ожидании нужного троллейбуса слякотной осенью или месишь грязный снег следующей за ней сырой и ветренной зимой, золотые евпаторийские пляжи и шуршащие в нежном ритме волны под жарким солнцем начинают казаться далеким и чудесным сном...

Но ни одна зима не длится вечно. Жизнь стала медленно налаживаться.

И как-то мы решили, что наступила пора возобновить наши летние поездки в Евпаторию. Написали тете Маше, что хотим приехать, лучше в августе. В ответ получили длинное и сумбурное письмо.

Она сообщала, что больше курортников не берет, тяжело ей, но нас будет рада видеть. Вот только побелить потолки в комнатах и сделать ремонт ей уже не по силам. Писала, что очень вены беспокоят и радикулит достает, а денег на лечение нет. Сберкасса заморозила выплаты, а страховое общество, куда она относила свою пенсию, исчезло, и никто найти его не может. Писала, что иногда заходит Людмила Петровна, но стала она совсем плоха. И неудивительно, после всего, что произошло. Ее дочь с зятем только-только перебрались в новый дом, который построили себе в пригороде и вот такое несчастье. Возвращаясь из ресторана, зять уснул за рулем, машина потеряла управление, врезалась в дерево и загорелась. Такая, во всяком случае, официальной версия. Может быть оно и правда, возвращались-то они домой с работы в третьем часу ночи. Свидетелей никаких, никто не видел, как все произошло. Но ходят слухи, что авария была подстроена кем-то из конкурентов. А кто говорит, долги не отдавали кому-то. Тоже может быть. Они всегда жили на широкую ногу. Дом новый построили, – три этажа! – зачем им такой? Две машины купили. Да лучше бы пешком ходили, на автобусе лучше бы ездили, может быть тогда не погибли бы все трое сразу – Аля и ее мать с отцом... Брали деньги в долг, не считая, думали, справятся, выплатят, заживут. А вот, не пришлось. Как говорится, человек предполагает, а Господь располагает. После похорон, когда стали их дела разбирать, оказалось, что и банкам они много задолжали. Большая ссуда была непогашена. Так что и ресторан за долги забрали и новый дом. А старый дом Людмилы Петровны мужу Али отошел, как прямому наследнику. Поторопилась, ох, поторопилась Людмила дарственную внучке сделать! Этот бесстыжий теперь тети Машин сосед, видит она, как он живет да радуется, уже и девок начал туда водить, хотя с похорон жены года не прошло. Сама же Людмила Петровна живет теперь в той однокомнатной, где раньше жили зять с дочкой...

- Не поеду, - сказала хмуро дочь, и, не дослушав до конца письма, вышла из комнаты.

Не поехали и мы. Какой отдых после таких новостей?

Потом не к кому стало и ездить, тетя Маша умерла. Евпатория с ее золотыми пляжами осталась позади, превратилась в мираж, в котором мерцала и таяла наша молодость.

Когда цены на недвижимость упали ниже низкого, нам посчастливилось почти задаром купить небольшую дачку с садом, и года три мы дальше пригорода никуда не выбирались. Но потом копание в грядках надоело, да и финансовая сторона жизни значительно улучшилась – муж нашел новую, хорошо оплачиваемую работу в кооперативе. И – что совсем уж было полной неожиданностью – вдруг начали издаваться мои, давным-давно написанные учебные пособия. В результате, мы пару раз побывали в Египте, потом провели отпуск в Испании, съездили во Францию. Дочь, закончив учебу и сдав несколько дополнительных экзаменов, улетела на стажировку за кордон. Жизнь стремительно менялась. Одним майским днем судьба вдруг улыбнулась в очередной раз, разродилась манной небесной – московское издательство учебной литературы как-то очень быстро прислало гонорар.

– Давай его вот так же и потратим, быстро и сразу, – предложил муж. – Съездим куда-нибудь.

Я фыркнула. Для настоящего путешествия – под небо Андалузии или в Венецию, где он давно мечтал побывать, – сумма была незначительной.

– В Евпаторию, – подсказал муж. – Завтра же. Налегке.

А в самом деле, почему бы и нет?

Город похорошел. У вокзала мы сели на трамвайчик и поехали в сторону моря, рассматривая из окна знакомые, но уже слегка подзабытые улицы. Едва ли не каждый поворот вызывал в памяти какую-нибудь картинку из прошлого. Вот в этом магазинчике мы покупали фрукты, а здесь раньше можно было неплохо приодется, купить по вполне демократичным ценам местного пошива сарафан, ситцевое платье или, например, обалденную шляпу с огромными полями производства ялтинской фабрики. В том доме какое-то время жила известная крымская писательница, а в этой бетонной коробке с ракетой в верхней части фасада мы когда-то смотрели фильмы... Выйдя у театра, мы направились к морю. День был солнечный, но еще прохладный, народу немного – май не пик сезона. Погуляв пару часов решили, что пора и отобедать. Перекусить можно было здесь же, не удаляясь от набережной, но мы решили сделать это в караимской кенасе. В Евпатории это совершенно особенное место. Летом там обычно полно народу, люди, случается, даже в очереди стоят, чтобы попасть в маленький зал или во дворик, где под шатром старых виноградых лоз тоже располагаются столы. На этот раз внутри было почти пусто и можно было без спешки вкусно поесть.

– Помнишь, когда мы здесь в последний раз гуляли? – спросила я, когда мы снова оказались на улице, и слегка поплутав в узких кривых улочках, вышли, наконец, к набережной.

Муж не ответил. Приостановившись, он полез в карман. Впереди нас на низком каменном заборе сидела крупная, рыхлая женщина в серой кофте. Сложив на коленях тяжелые, опухшие кисти рук она рассеянно смотрела перед собой, но вряд ли что-то видела.

– Не ищи, – сказала я. – У меня сдача от обеда осталась.

Я наклонилась, чтобы положить мелочь в стоящий рядом с женщиной пластмассовый стаканчик. Она встрепенулась, подняла голову. Ее помятое, морщинистое лицо показалось мне знакомым. На полных, отекших ногах женщины были изношенные, под стать хозяйке, кроссовки.

Те самые, которые она когда-то купила внучке за баснословные, по старым временам, деньги.