ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 38 сентябрь 2014 г.
Новые имена
Людмила Шарга
Поэт, прозаик. Родилась в России, живёт и работает в Одессе. По специальности – педагог. Член Южнорусского Союза Писателей, Национального союза журналистов Украины. Руководитель творческой гостиной «Diligans». Член редакционной коллеги литературного журнала «Южное Сияние» (Одесса). Автор сборников прозы и поэзии «Адамово Ребро», «На проталинах памяти», «Билет в осенний день», «Рукой подать…», «Повесть о падающих яблоках», а также многочисленных публикаций в украинской и зарубежной периодике. Лауреат международных литературных конкурсов и премий.
НЕМНОГО СТИХОВ
***
Иди своим путём!
Пускай окликнут,
и возмущённо спросят: «Ты куда?».
Великие лишь потому велики,
что не были вторичны никогда.
Иди своим путём сквозь снег, сквозь топи, –
ты этот путь осилишь, осознав:
Пусть кем-то жизнь растрачена на копии,
Но всё ж, куда ценней оригинал.
***
А может, нас ждала судьба иная,
в которой были б небеса глухи,
и не рождались бы на свет стихи.
И, откровенья этого не зная,
мы жили бы – послушны и тихи,
и наши домочадцы были б рады…
А в сущности, что человеку надо?
Чтоб полной чашей назывался дом…
Идиллию представила с трудом.
Не для меня она,
и я готова
всё в жертву принести во имя Слова,
Но только, близких охрани, Творец,
пусть будет ровным стук родных сердец…
***
Когда чужой урок не впрок – что остаётся?
Покорно принимать свой рок.
А всё ж, неймётся…
Стыда не ведая, творим свои деянья…
Кто может – в Иерусалим – за покаяньем,
а кто не может – просто в храм – через дорогу,
но не найдут ни тут, ни там безумцы Бога.
Семь бед – всегда один ответ,
и взропщут: был ли?
А в душу заглянуть к себе… увы… забыли.
КУДА УВОДЯТ ЛЕСТНИЦЫ…
А лестницы уводят в небеса…
Мы это слишком поздно понимаем.
Идём себе, голов не подымая,
ленясь друг другу посмотреть в глаза.
Несёмся – в детстве, в юности – летим,
а в зрелости ступаем осторожно,
оглядываясь.
За детей тревожно…
Кто, как не мы, придёт на помощь им.
Вот так и поднимаемся: спеша,
отсчитывая годы, как ступени,
не ведая, что где-то в средостенье
томится в каждом пленница-душа.
Так и идём.
На завтра… на потом…
Откладываем деньги, жизнь и встречи.
Потом… «иных уж нет, а те – далече…»
Идём…
И всё сильней сутулим плечи,
и ловим воздух пересохшим ртом.
РАЗМЫШЛЕНИЯ О ПРИЧИНАХ НЕЛЮБВИ К ОСЕНИ,
или Дорога у Храму
Осень, выверив всё до грана,
сокровенное обнажит,
и укажет дорогу к Храму,
только Храм в руинах лежит.
Слишком часто осанны пелись
Лже-мессиям и лже-богам,
слишком рьяно хула и ересь
опадали лузгой к ногам.
Листопады сердца тревожат,
выявляя глубины ран;
только осень одна поможет
осознать, что разрушен Храм.
Мишуру обдерёт до нитки –
Пусть притворство умерит прыть:
безнадежны его попытки
оголённую суть прикрыть.
В безнадежности той причина
неприязни к осенним дням,
где сползает с лица личина,
оплывая как от огня,
где по милости чьей-то странной,
ты, не чувствуя своих ран,
обретаешь дорогу к Храму,
возрождая тем самым Храм.
ДАВАЙ ПОГОВОРИМ О СКОРОСТЯХ
Все декабри притягивают грусть –
и с каждым годом тяжелее груз…
Зима.
Декабрь.
Я у тебя в гостях…
Давай поговорим о скоростях.
О том, что нам размеренность нужней,
мы были б грациозней и нежней,
вздыхали бы, о рыцарях грустя…
О чём бишь, я?
Ну да – о скоростях,
о стаде моралистов и сутяг,
в ком увязают скорость, свет и пыл,
в ком оседает возрастная пыль –
всё вовремя – всё на своих местах.
На чей-то крик, переходящий в хрип,
мы не отозвались, хотя – могли б…
Подробности покажут в новостях.
О чем бишь, я?
Ах, да – о скоростях,
о том, что в декабрях гнездится грусть,
у лабухов – наизготове медь…
Нам навязали жёсткую игру,
где выигравшим достаётся смерть…
Пускай им превышение простят,
их мчат в кабриолетах декабри,
на самых запредельных скоростях,
а за плечами Млечный Путь горит.
***
И дольше века длится день...
Борис Пастернак
Укутываю пыльным фетром
фарфоровую хрупкость дней,
наполненную тихим ветром
и силуэтами теней.
Наполненную дальним светом,
в котором мил любой пустяк…
я, Века канувшего в Лету,
осиротевшее дитя.
Урбанистический приёмыш,
хранящий душу под замком,
по осени до окоёма,
во сне летящий босиком,
до старой дедовской усадьбы,
где пленница одним живёт:
не просыпаться бы… писать бы
и дни и ночи напролёт…
И, согреваясь у камина,
смотреть на падающий снег,
предчувствуя, что будет длинным
грядущий день, как прошлый век.
***
Вырастаю из ранних стихов,
как из детских пелёнок,
как печаль вырастает из сумрака белых ночей;
и всё глуше влюблённостей хор,
где мой голос так тонок,
и зима – холодней,
и отчаянье всё горячей.
Мне давно уже тесно в стихах,
где пронзительна нежность,
но душа нетерпима, как прежде, ко всякому злу.
Прихожу в эту жизнь
и преодолеваю рубеж, но
не могу обучиться простому её ремеслу.
Как и прежде, иду напролом,
прямиком – по сугробам,
как и прежде, в осеннюю пору светло и легко,
только вот маловаты стихи,
словно детская обувь,
и опять всё с нуля начинать
и опять – босиком.
Я из прожитых дней вырастаю…
Податливой глиной
мне казались слова, что росли под рукою моей.
Но не подлинной правдой
стихи обернулись –
подлинной* –
чем их легче читать – тем рождались они тяжелей…
___
* Правда, полученная под пытками. Лиин, подлинник – орудие палача.
ВЕСЕННЕ-НЕВЫНОСИМОЕ
Так и пишу – без псевдонимов,
без инсталляций и мимикрий,
так и живу: в сущности – мимом,
но иногда срываюсь на крик.
Не выношу мест и имений
от первых лиц,
пену и шум,
не выношу лунных затмений,
солнечных – тоже – не выношу.
Не выношу триумфальные арки
и новодел
и вердикт – «на слом!»
да…
и вон ту девушку в парке,
что весела, оттого что с веслом.
Тех, кто сумняшеся ничтоже
грязными щупальцами – в душе,
впрочем, тех, кто чистыми – тоже
не выношу – лезли уже…
Не выношу кормушек и клеток,
белых от злобы
глаз проповедников,
не выношу королевских левреток –
коммуникабельных бесхребетников.
В детстве меня за это ругали,
позже – пытались лечить голоданием
те, кто издал полный список регалий
в твёрдом глянце
отдельным изданием…
(ежегодный тираж – одна тысяча экземпляров,
на лицевой стороне обложки – фото во весь рост
с указанием точного веса, памятных мест настоящих, прошлых и будущих…)
Так и живу
с идиосинкразией,
без адаптаций и мимикрий…
Осень – моя анестезия,
но по весне срываюсь на крик.
СЛОВО – МОЁ ЛОГОВО
Тяжкий крест ли, данность Божья ли,
добровольная аскеза ли…
то бессонницы тревожили,
то забвенья вены резали.
Слово, слово моё логово,
в нём зализываю раны я,
Как известно, богу – богово
а поэту – участь странную.
Избавленье ли, проклятье ли
крест изгойством коронованных,
не страшись, поэт, распятия, –
не минует всё одно оно.
Дверь захлопнуть – дело верное.
От окна бы кто помиловал…
Но парит поэт над скверною,
наделённый древней силою.
Оставляю Богу – Богово.
Принимаю участь странную.
Не касайтесь только логова –
в нём зализываю раны я…
НЕФОРМАТ
Небрежно бросишь: «Женские стихи…
Поэзия – занятие мужское!», –
и подчеркнёшь безжалостной рукою
огрехи, словно смертные грехи.
Потом добавишь: «Это неформат», –
и удалишься, тяжело вздыхая,
журнал оставив «толстый» со стихами,
на память – разбирайся, мол, сама.
И я увязну в языке чужом,
в конструкциях, что сердцем не согреты,
пытаясь отыскать лицо поэта,
а в памяти останется… пижон.
И буду вновь замаливать одна
все «прегрешенья» в тоненькой тетради…
А всё-таки, скажи мне, Бога ради,
что здесь не так,
и в чём моя вина?
Не в том ли, что осознанно вполне
к классическому слогу тяготею,
он незамысловат и незатейлив,
и потому – вне времени и вне
всех новомодных стилей и течений.
Они пройдут, как дождь, как снегопад,
как сонм скоропостижных увлечений,
останется лишь то, что «неформат»,
и что людьми поэзией зовётся;
однажды взяв начало от …сохи,
по свету бродят разные стихи,
а в сердце лишь она и остаётся.
НЕМНОГО СТИХОВ
Взвешиваю каждое слово,
словно не осталось их вовсе,
словно за прощальным уловом
невод свой забросила в осень,
словно, листопады листая,
только им пытаюсь я вторить,
чтобы стихотворную стаю
не сгубить в реторте риторик.
Чтобы не личиной, а ликом
суть моя в словах проступала,
ну а жизнь – в стихах,
поелику,
всё большое кроется в малом.
Ведь перед людьми, как пред Богом,
не солгать – да не отмолчаться…
А стихов и нужно немного:
для души,
для Света,
для счастья…