ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 38 сентябрь 2014 г.

 

История

 

 

Юрий Семенов

 

Юрий Иванович Семёнов (5 сентября 1929, Свердловск) — советский и российский историк, философ, этнолог, специалист по философии истории, истории первобытного общества, теории познания; создатель оригинальной глобально-формационной (эстафетно-стадиальной) концепции мировой истории. На протяжении всей своей научной карьеры разделяя основные положения марксизма, Семёнов вместе с тем развивал эти идеи на основе нового фактического материала, став, таким образом, одним из видных представителей советского (а затем — российского) «творческого марксизма».

 

Общий ход мировой истории

 

Эпоха нового времени

 

На грани XV и XVI веков в западноевропейском обществе наряду с феодальным и купеческо-бюргерским укладами начинает формироваться капиталистический. Такое общество вполне можно охарактеризовать как формирующееся капиталистическое или, короче, протокапиталистическое. В результате западноевропейская система социоисторических организмов все в большей и большей степени становится индустриальной и одновременно капиталистической. Не останавливаясь на определении индустриального общества, ибо оно уже было дано, отмечу лишь, что индустриальное общество окончательно сформировалось как общество капиталистическое.

Капитализм возник в результате закономерного развития предшествующего ему общества только в одном месте земного шара — в Западной Европе. Это — первичный, исходный капитализм. Во всех других областях Земли капитализм возник в результате воздействия западноевропейского общества. Везде за пределами Западной Европы капитализм является вторичным, производным.

Западноевропейская, вначале формирующаяся, а затем и вполне сформировавшаяся капиталистическая и одновременно индустриальная система, с самого начала являлась мировой. С появлением этой новой, четвертой по счету мировой системы на смену эпохе средних веков приходит эпоха нового времени. При этом перемещение центра всемирно-исторического развития не происходит. Он остается там, где находился раньше.

Развитие капитализма в XVI—XIX веках шло одновременно вглубь и вширь.

Развитие вглубь — вызревание и окончательное утверждение капитализма в его колыбели, в Западной Европе. Этот процесс был необычайно сложным и противоречивым. Формирование национальных рынков, которое началось еще в конце средних веков, а затем превращение этих рынков в капиталистические, оказало огромное влияние на социально-экономическую структуру общества. Произошло существенное изменение ранее бытовавших феодальных отношений, причем столь радикальное, что возникает вопрос, можно ли теперь называть их феодальными.

Общеизвестно, что с возникновение национальных рынков тесно связано становление абсолютных монархий. Абсолютизм обычно понимается историками как явление чисто политическое, как новая форма государственной власти. Однако все обстоит гораздо сложнее. Становление абсолютизма было одновременно и становлением новой системы социально-экономических отношений, отношений политарных. Эти отношения, которые можно назвать абсолютополитарными, возникая, обволакивали все остальные социально-экономические связи. Становящийся абсолютополитарный уклад включал в себя в качестве в качестве подчиненных все остальные существующие в обществе уклады: крестьянско-общинный, купеческо-бюргерский, а затем и капиталистический.

Становление политаризма невозможно без систематического массового террора. И волна страшного террора свыше действительно начиная с XVI на более чем сотню лет захлестнула всю Западную Европы. Речь идет прежде всего о терроре инквизиции. Инквизиция, как известно, возникла еще в средние века. Но ее костры ярче всего пылали не в темной ночи средневековья, а на заре нового времени, что всегда поражало историков вообще, историков культуры в особенности.

Историк Е.Б. Черняк в книге «Вековые конфликты» (М., 1988) указывает, что, начиная с этого времени, инквизиция, приобрела иной характер, чем раньше. В средние века инквизиторы стремились выявить и уничтожить действительных отступников от веры. В новое время задачей инквизиции стало создание врагов, обвинение ни в чем не повинных людей в ереси и истребление этих созданных ее же собственными усилиями еретиков. Именно с этим связано повсеместное применение пыток. Но обвинение в ереси невозможно было предъявить всегда и всем. В результате наряду с преследованиями еретиков началась охота за ведьмами и колдунами. «В течение всего XVI в. и первой половины XVII в. по всей центральной и западной Европе, — пишет французский исследователь Жан Делюмо в книге «Ужасы на Западе», — множатся процессы и казни колдунов; в период 1560 —1630 гг. безумие преследования достигает своего апогея». Обвинения в ведовстве были удобны тем, что от них не был застрахован никто. Обвинить можно был всех и каждого.

Преследование колдунов и ведьм не только не пресекалось государством, а всемерно им поощрялось. Церковь и инквизиция были по сути дела орудиями в его руках, хотя внешне они могли выступать в качестве вдохновителей. «Происходившие процессы и казни, — пишет Ж. Делюмо, — не были бы, конечно, возможны, без их постоянного инициирования церковными и гражданскими властями».Инквизиция была важнейшим, хотя не единственным орудием террора в руках становящегося политарного государства. Право политаристов на жизнь и смерть подданных проявлялось в разных формах, из которых знаменитые «lettres de cachet» (буквально — секретные письма, реально — королевские указы о заточении без суда в тюрьму или о ссылке каких-либо лиц) были, пожалуй, самыми невинными.

Характеризуя в целом эту эпоху, Ж. Делюмо писал: «В Европе начала Нового времени повсюду царил явный или скрытый страх».И этот страх был прежде всего результатом описанного выше массового террора. Кстати сказать, неоднократной цитированный выше автор, не давая четкого ответа на вопрос о причинах «безумия», охватившего Западную Европу, в то же время отмечает, что «различные формы демонического наваждения помогали укреплению абсолютизма».

Крупнейший отечественный историк Е.В. Тарле прямо связывал политику массовых репрессий в Западной Европе раннего нового времени с абсолютизмом. Как указывал он, характерная черта абсолютизма заключалось в том, что везде и всюду выискал и карал врагов. «Если не было революционеров, преследовались умеренные реформисты; не было реформистов — преследовались вообще всякие лица, даже идеализирующие данный строй, но осмеливающиеся делать это хоть немного не по-казенному, хоть немного по-своему; не было и таких, — преследовались круглые шляпы, курение папирос на улице, участие в масонских ложах и т.д. и т.д. Такова историческая логика абсолютизма, который был в движении не только потому, что ему было важно двигаться к известной цели, а и потому, что он не мог не двигаться».

Но показав, что абсолютизм всегда преследовал еретиков и диссидентов, Е.В. Тарле не мог найти причину этого явления. Как считает он, эти преследования не вызывались «решительно никаким потребностями ни его (абсолютизма — Ю.С.) самого, ни тех классов, которые являлись его поддержками».Его изумляла «даже не жестокость, а именно полная бессмысленность этих преследований», которые разоряли «иногда не только гонимых, но и п равоверных», наносили «тяжкий удар торговле, промышленности, всему государству в его целом». Единственное объяснение, которое он предлагает: абсолютизм все проделывал от нечего делать, из-за желания «занять свои досуги». Как мы видели, в действительности для массовых репрессий были серьезные основания: без них абсолютизма просто бы не было.

Только массовый террор мог обеспечить утверждение в Западной Европе новой формы политаризма — абсолютистского политаризма (абсолютополитаризма).Характеризуя французский абсолютизм, Ф. Минье писал: «Корона распоряжалась совершенно свободно личностью при помощи бланковых приказов об арестовывании (lettres de cachet), собственностью при помощи конфискаций».

С абсолютистским политаризмом связана политика меркантилизма, которая на первых порах способствовала развитию капитализма, а затем стала ему препятствовать. Рано или поздно политаризм пришел в противоречие с потребностями экономического развития. И там, где он набрал чрезвычайную силу, началось свертывание рыночных и капиталистическо-рыночных отношений, наступил не просто застой, а экономическая деградация. Так произошло, например, в Испании.

В других странах Западной Европы влияние абсолютистского политаризма не было столь губительным, но и там он стал тормозом развития. Неизбежным стало его уничтожение. И оно произошло насильственным путем. Основные вехи этого процесса — Нидерландская революция XVI в., Английская революция XVII в. и Великая Французская революция XVIII в.

Уже с появлением городов западноевропейской общество встало на единственный путь, который может обеспечить в принципе беспредельное развитие производительных сил, — путь роста производительности труда за счет совершенствования техники производства. Этот способ повышения продуктивности общественного производства, а тем самым и уровня развития производительных сил можно назвать техническими, или технологическим. Он полностью возобладал в Европе с появлением капитализма.

Вся история развития производительных сил капитализма есть прежде всего история совершенствования техники производства. Великим событием была начало в последней трети XVIII в. второй крупнейшей революции в развитии производительных сил человеческого общества — переход от ручного производства к машинной индустрии. Этот переворот чаще всего именуют промышленной (индустриальной) революцией. С появлением машинного производства под капитализм была подведена адекватная техническая база, что обусловило его последующее стремительное развитие.

Возникновение капитализма вызвало крупные сдвиги в духовной культуре. Для обслуживания новой техники были нужны были не просто грамотные, а образованные люди. Возникло и получило развитие всеобщее образование, вначале начальное, а потом и среднее. Капиталистическое общество стало вторым в истории грамотным обществом и первым обществом всеобщей образованности. Вместе с капитализмом возникли средства массовой информации (СМИ). Первым из них была ежедневная печать, которая вскоре стала играть огромную роль в жизни общества. Характеризуя ее значение, Р. Киплинг писал:

 

Солдат забудет меч и бой,
Моряк — океанский шквал,
Масон пароль забудет свой,
И священник забудет хорал.
Девушка — перстни, что мы ей дарим,
Невеста — «да» прошептать,
И еврей забудет Иерусалим,
Скорей, чем мы печать!!

Интердикты Папа пишет зря,
Зря декреты волнуют умы,
Вот пузырь раздут — и нет пузыря,
Это делаем только мы!
Помни о битве, она страшна,
И троны должны признать,
Что Королева гордыни одна:
Печать — Печать — Печать!

 

Вместе со школами и развитием всех видов печати элитарная культура все в большей и большей степени стала проникать в массы. Развитие капитализма привело к разрушению крестьянских общин, а тем самым и их культуры. Все это вместе с всеобщим образованием и нараставшим процессом урбанизации привели к исчезновению столь характерного для политарного, феодального и парафеодального обществ дуализма культур. В капиталистическом обществ на сосуществованию нескольких культур пришло сожительство нескольких субкультур в рамках одной культуры.

Развитие капитализма в Западной Европе в первой половине XIX в. сопровождалось ростом нищеты. Многочасовой рабочий день, тяжелые условия труда, мизерная зарплата толкали рабочих на борьбу против существующих порядков. Возникло и начало набирать силу рабочее движение. Дважды (в 1831 и 1834 гг.) восставали ткачи Лиона (Франция). В Англии начали действовать чартисты, создавшие в 1840 г. первую в мире рабочую партию.

В этих условиях возник марксизм, который оказал огромное влияние на общественную жизнь Европы, а затем и всего мира. Под руководством К. Маркса и Ф. Энгельса возникло Международное товарищество рабочих (I Интернационал). В 1871 г. в обстановке социальных потрясений, вызванных проигранной войной с Пруссией, рабочие французской столицы на несколько месяцев установили в ней свою власть. Возникла Парижская Коммуна.

Вскоре после ее поражения I Интернационал прекратил свое существование. Но это не остановило роста рабочего движения. Во всех странах Европы стали возникать социал-демократические партии, руководствовавшиеся идеями марксизма. В конце века они объединились во II Интернационал.

Организованное рабочее движение стало огромной общественной силой. Под его натиском капиталистическое государство вынуждено было во имя сохранения существующего порядка, т.е. ради обеспечения интересов буржуазии в целом, ограничить аппетиты представителей этого класса, взятых в отдельности. Шаг за шагом стала законодательно ограничиваться продолжительность рабочего дня, вначале детей, а затем и взрослых, устанавливаться государственный надзор за условиями труда, создаваться система социального обеспечения.

 

4.3.8. Новое время с начала XVI в. до конца XIX вв. — развитие капитализма вширь

 

С началом становления капитализма в Западной Европе человечество разделилось на два основных мира: мир капиталистический и мир некапиталистический, включающий в себя первобытные (в том числе варварские), древнеполитарные и парафеодальные общества. И наряду с развитием капитализма вглубь шло его развитие вширь — распространение его по всему земному шару и формирование всемирного капиталистического рынка.

Капиталистическая мировая система — первая из мировых систем, которая втянула в орбиту своего влияния все народы и страны. Происходило это постепенно. Сфера влияние западноевропейской мировой капиталистической системы шаг за шагом расширялась, охватывая как страны, уже входившие в центральное историческое пространство (внутреннюю периферию), так и социоисторические организмы, не входившие в него (внешнюю периферию). Но по мере втягивания в орбиту влияния западноевропейской капиталистической системы последние входили и в состав центрального исторического пространства. Вхождение в сферу влияния западноевропейской капиталистической системы социоисторических организмов, до этого находившихся за пределами центрального исторического пространства, означало одновременно и расширение этого пространства за счет внешней периферии.

Развивающийся в западноевропейской зоне центрального исторического пространства капитализм стал оказывать мощное влияние на развитие обществ всех остальных его зон, прежде всего североевропейской. В результате социоисторические организмы североевропейской зоны стали капиталистическими, были втянуты в западноевропейскую систему и тем самым в западноевропейскую зону. Североевропейская зона исчезла.

Что же касается центрально-европейской зоны, то к концу XVIII в. все составлявшие ее социоисторические организмы перестали существовать. Чехия была поглощена державой Габсбургов. Возникшая в результате объединения Польши и Литвы Речь Посполитая была разделена между Австрией, Пруссией и Россией. Но своеобразие социально-экономического строя этих территорий — принадлежность к парафеодализму — продолжала сохраняться. В результате своеобразный характер приобрело и развитие там капиталистических отношений.

Крупнейший русский историк С.М. Соловьев выделял в истории Руси-России несколько основных этапов. На первом этапе между членами княжеской семьи господствовали «родовые отношения», для следующего этапа характерен «переход родовых отношений между князьями в государственные». Завершение этого этапа С.М. Соловьев связывал с царствованием Ивана IV.

Эти положения С.М. Соловьева нередко истолковываются неверно. Ему приписывается взгляд согласно которому в Древней Руси господствовал родовой строй и не было государства.В результате его упрекают в том, что его схема противоречит исторической действительности. «В рассматриваемый Соловьевым период, — писал, например, известный специалист по русской историографии Николай Леонидович Рубинштейн (1897—1963), — родовые отношения уже сменились территориально-племенной организацией, русские земли переходили к системе государственных отношений феодального общества. Схема заслоняла от него эти явления». В действительности С.М. Соловьев говорил о господстве родовых отношений не в древнерусском общества, а между членами княжеской семьи, что далеко не одно и то же. И он отнюдь не считал, что государство в России утвердилось лишь с Иваном IV.

С.М. Соловьев, выделяя названные выше этапы, имел в виду совсем другое, для адекватного выражения чего в исторической науке не только того, но и нашего времени нет понятий. Говоря о «родовых отношениях» в княжеской семье, он фактически имел в виду те социально-экономические отношения, которые были выше названы нобиларными. Говоря о переходе от них к государственным связям, он фактически имел в виду становление в России политарных отношений, которые действительно окончательно утвердились лишь в правление Ивана IV. И опричный террор был вовсе не результатом плохого характера или психического заболевания этого монарха. Как уже неоднократного указывалось, становление политаризма в любом его варианте с неизбежностью предполагает массовый террор и создание атмосферы всеобщего страха.

В истории Руси-России произошла смена одной классовой параформации другой. Для первой из их был характерен симбиоз нобиларного и магнарного укладов. Она была нобиломагнарной. Переход ко второй был связан с возникновением системы политарных отношений, но особого рода, отличной от всех других видов политаризма, не исключая и абсолютистского политаризма, который в это же время формировался в странах Западной Европы. Так как становления этого вида политаризма было неразрывно связано с утверждением в России самодержавия, то его можно назвать самодержавным политаризмом, или, короче,державополитаризмом.

Эта державополитарная система была подразделена на собственно политарную и политопоместную (политокрепостическую) системы социально-экономических отношений. Поэтому эту, вторую параформацию можно назватьдержавополитопоместной. Российские поместья в ряде отношений были близки к западноевропейским манорам, что позволяла историком считать Россию феодальной. Победа политаризма в России обеспечила ее единство и избавило ее от той участи, которая постигла все социоисторические организмы Центральной Европы.

Из всех социоисторических организмов, образовывавших в начале второго тысячелетия центрально-восточноевропейскую зону центрального исторического пространства, лишь Россия, ставшая впоследствии особой зоной этого пространства, не только сохранила самостоятельность, но и расширила свою территорию на западе, юге и на востоке (где ее границы дошли до Тихого океана, а затем под ее властью оказалась и часть Америки). В результате российская зона центрального исторического пространства из восточноевропейской превратилась в евразийскую.

Вследствие реформ Петра Великого Россия приобщилась к многим достижениям Западной Европы: получили распространение мануфактуры, стала вначале усваиваться, а затем и развиваться наука и философия и т.п. В течение XVIII в. Россия превратилась в одну из великих европейских держав. С конца этого столетия в стране в результате влияния Запада начал формироваться капитализм. Следствием была неудавшаяся попытка совершить буржуазную революцию (1825 г.).

Османская империя, охватывавшая почти всю исламскую и значительную часть центрально-европейской зон центрального исторического пространства, была типичной древнеполитарной державой. Пережив в начале XVI в. пик подъема, она уже с конца его вступила в полосу упадка. Османская империя стала терпеть поражение за поражением, терять одну территорию за другой, все в большей степени распадаться на фактически независимые социоры и впадать в зависимость от других держав, прежде всего западных. Капитализм, начавший, хотя и довольно поздно, проникать в Османскую империю, только способствовал ее разрушению.

Развитие капитализма в Западной Европе сказалось не только на остальных зонах центрального исторического пространства, но и на всех исторических гнездах и исторических аренах, а также на областях, где продолжало сохраняться первобытное и предклассовое общество.

На грани XV и XVI веков началась эпоха Великих географических открытий. Первыми из них было открытие Христофором Колумбом Америки (1492) и Васко да Гамой морского пути в Индию (1497 — 1498). В 1519 — 1521 гг. Фернаном Магелланом было совершено первое кругосветное путешествие.

Европейцы не просто открывали все новые и новые страны. Они превращали их в свои колонии или создавали там свои колонии или, наконец, ставили их в иные формы зависимости. Возникли Испанская, Португальская, Голландская, Британская, Французская и, позднее всех, лишь в XIX в. Германская колониальные империи. Особое место занимала Российская империя, которая не может быть названа колониальной в точном смысле этого слова. В целом, к концу XIX в. весь внеевропейский мир был разделен между империалистическими державами.

В результате к этому времени все общества мира были втянуты в центральное историческое пространство, которое тем самым превратилось во всемирное историческое пространство (миропространство). Все ранее существовавшие в мире исторические арены были либо разрушены, либо превратились в зоны всемирного исторического пространства. В результате исчезла внешняя историческая периферия, но отнюдь не внутренняя.

Ко времени открытия Америки в ней продолжали существовать две исторические арены — андская, находившаяся под властью инков, и мезоамериканская, в которой главенствующая роль принадлежала ацтекам. Индейцы, жившие за пределами этих арен, а также алеуты и эскимосы продолжали находиться на стадиях первобытного или предклассового общества.

Испанские конкистадоры уничтожили империи инков и ацтеков, а также все прочие классовые общества Нового Света. Под их властью оказалась вся Южная Америка, исключая Бразилию, ставшей владением Португалии, вся Центральная и часть Северной Америки. Колонизации привела к возникновению на этих территориях особой параформации, близкой к тем, что утвердились в конце I тысячелетия в Центральной и Восточной Европе. В результате освободительного движения в начале XIX в. почти все испанские колонии добились независимости В конечном счете, во всех этих странах стал развиваться капитализм. Возникла периферийная латиноамериканская зона всемирного исторического пространства.

Часть атлантического побережья Северной Америки начала заселяться в основном выходцами из Англии. Коренное население — индейцы — вытеснялось или уничтожалось. Возникли переселенческие колонии, в части которых стали утверждаться капиталистические отношения. Интересы колоний и метрополии — Великобритании стали расходиться. Возник конфликт, переросший в первую национально-освободительную революцию. В результате в конце XVIII в. возникло независимое государство — Соединенные Штаты Америки. И хотя в южных штатах США на время утвердилась особая параформация — неосерварная, или плантаторская, в целом страна стала капиталистической и вошла в состав западноевропейской центральной зоны всемирного исторического пространства, которая стала с тех пор просто западной. В эту же зону вошла и Канада.

Когда европейцы достигли Австралии, ее обитатели находились на стадии первобытного общества. На континент хлынул поток переселенцев из Англии, которые принесли с собой капиталистические порядки. Аборигены были истреблены или вытеснены в самые пустынные части материка. Австралия, став капиталистическим социоисторическим организмом, вошла в западную зону всемирного исторического пространства. Сходным путем пошло развитие Новой Зеландии, коренное население которого — полинезийцы-маори, находилось на стадии предклассового общества. И она пополнила западную зону.

Население Африки южнее Сахары, исключая лишь Эфиопию, к моменту появления европейцев находилось на стадии собственно первобытного и предклассового общества. На юге Африки возникли европейские переселенческие колонии, но особого рода. Капиталистические отношений стали проникать и в Тропическую Африки, которая к концу XIX в. была разделена между европейскими державами. В конечном счете там уже во второй половине XX века, после обретения независимости возникла африканская периферийная зона всемирного исторического пространства.

Как уже отчасти было сказано, на Востоке, под которым я понимаю Северную Африку и Азию (исключая Сибирь и российский Дальний Восток), в течение всего средневековья шло монотонное повторение одних и тех же циклов развития. Расцветали и приходили в упадок старые и новые исторические гнезда, возникали крупные социоисторические организмы, затем они распадались на множество мелких, которые вновь объединялись в одно единое целое, образовывались и рушились державы. В моменты ослабления тех или иных обществ они становились жертвами своих как цивилизованных, так и нецивилизованных соседей.

Тоже самое продолжалось и в новое время. Так, например, возникшая в середине XIV в. в Китае после свержения монгольской династии Юань империя Мин на рубеже XVI—XVII вв. оказалась в состоянии жесточайшего кризиса. В результате мощной крестьянской войны в 1644 г. династия Мин пала. Внутренними неурядицами воспользовались манчжуры. Китай был завоеван ими, и к власти пришла манчжурская династия Цин. После недолгого периода успешной внешней экспансии Цинская империя с конца XVIII в. начала клониться к упадку, что в огромной степени способствовало успехам европейских колонизаторов.

В результате европейской экспансии одни страны Востока стали колониями европейских держав (Индия, Бирма, Индокитай, Индонезия и др.), другие, формально сохранив самостоятельность, оказались в зависимости от Запада (Китай, Иран, Турция и др.).

Когда европейцы столкнулись со странами Востока, им бросилось в глаза как огромное сходство между всеми ними, так и качественное отличие всех их от стран Запада. Запад и Восток стали рассматриваться как два совершенно различных мира. Это нашло свое предельно четкое выражение в знаменитых стихах Р. Киплинга:

О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут,
Пока не предстанет Небо с Землей на Страшный господень суд.

В настоящее время в нашей литературе, в частности и в исторической, усиленно разрабатывается и пропагандируется идея о двух совершенно самостоятельных и качественно отличных путях или линиях исторического развития — западной и восточной. Действительно, между западноевропейским и восточным обществами, какими они были, скажем, к середине XIX в., существует качественное, принципиальное различие.

Если сопоставить развитие Южной и Западной Европы в период с VIII в. до н.э. до начала XIX в. н.э., с развитием Востока в то же самое время, то сразу же бросится в глаза огромная разница. В Европе за это время античное рабовладельческое общество сменилось средневековым феодальным, а последнее — капиталистическим. На Востоке же не было ничего похожего: ни рабовладельческого общества, ни феодального, ни капиталистического.

Но разгадка довольно проста. Различие между Востоком, каким он был в XIX в., и Западом того же времени прежде всего заключается в том, что эти общества относятся к двум разным общественно-экономическим формациям: восточные социоисторические организмы — к самой первой классовой формации — древнеполитарной, западноевропейские — к самой последней классовой формации — капиталистической.

Поэтому говорить об особом восточном пути развития человеческого общества имеет нисколько не больше смысла, чем говорить, скажем, об австралийском пути развития. Ведь в развитии общества аборигенов Австралии мы не было даже политарной стадии, не говоря уж об античной, феодальной и капиталистической. Но это никого не смущает. Все понимают, что аборигены Австралии ко времени контакта их с европейцами (XVII—XVIII в.) просто продолжали оставаться на стадии доклассового общества. Но точно так же все общества Востока вплоть до середины XIX в. продолжали оставаться на стадии древнеполитарного общества.

Как уже указывалось, древнеполитарное общество само по себе взятое, не способно трансформироваться в общество более высокого типа. Поэтому развитие обществ Востока с неизбежностью должно было носить застойный характер. Этот вековой застой был прерван европейской колонизацией.

Колониализм имеет две стороны. Об одной у нас писали много: безжалостное ограбление и даже полное уничтожение целых народов. Все это бесспорно имело место. Европейцы действительно беспощадно грабили покоренные народы. И делали это не только в переносном смысле: облагали непомерными налогами, заставляли работать на себя, покупали за бесценок туземные продукты, продавали втридорога западные изделия и т.п. Грабили в буквальном значении этого слова.

Достаточно напомнить слова завоевателя Бенгала Роберта Клайва (1732— 1818) в палате общин английского парламента: «Богатый город был у моих ног, могущественное государство было в моей власти, мне одному были открыты подвалы сокровищницы, полной слитками золота и серебра, драгоценными камнями. Я взял всего 200 тыс. ф. ст. Джентльмены, — до сих пор я не перестаю удивляться собственной скромности».

Грабили все: генералы, офицеры, сержанты, рядовые. Как писал Р. Киплинг в стихотворении «Грабеж»:

 

Если в Бирму перебросят — веселись да в ус не дуй,
Там у идолов глаза из бирюзы.
Ну, а битый чернорожий сам проводит до статуй,
Так что помни мародерские азы!
Доведут тебя до точки — тут полезно врезать в почки,
Что не скажет — все вранье: добавь пинка
(Рожок: Слегка!)
Ежели блюдешь обычай — помни, быть тебе с добычей,
А в обычай лупцевать проводника.
(Хор.) Все в дрожь! Все в дрожь! Даешь!
Даешь! Гра-беж!
Гра-беж! Гра-беж!
Ох, грабеж!
Глядь, грабеж!
Невтерпеж прибарахлиться, невтерпеж!
Кто силен, а кто хитер,
Здесь любой — заправский вор!
Все на свете не сопрешь! Хорош! Грабеж!
Хапай загребущей лапой! Все — в дрожь! Даешь!
Грабеж! Грабеж! Грабеж!

 

Насилие и грабеж, конечно, вызывали ненависть к колонизаторам и стремление сбросить европейское иго. И это всегда находило понимание у передовых людей Европы. Достаточно вспомнить «Проклятие Минервы» (1811) Джорджа Ноэля Гордона Байрона (1788-1824) :

 

Взглянь на Восток, где Ганга смуглый род
Державу вашу грозно потрясет.
Мятеж поднимет там главу,
Мстя за людей поруганных судьбу,
И выйдет Инд из каменных брегов
От алой крови Англии сынов.
Так сгиньте ж! Вам была дана свобода,
А вы на рабство обрекли народы.

 

Не прошло и полвека, как гневное пророчество великого английского поэта сбылось — в 1857 г. в Индии вспыхнуло грандиозное народное восстание, получившее название синайского. Оно не покончило с британским владычеством в Индии, но существенно потрясло его основы.

Но у колониализма помимо обрисованной выше стороны существовала и другая. Она состояла в вырывании колонизируемых народов из векового застоя, в приобщении их к достижениям самых развитых к тому времени обществ. Англичане, например, не только грабили Индию. Они строили в ней фабрики и заводы, железные дороги, создавали телеграфную сеть, внедряли европейское образование и науку, готовили кадры местной интеллигенции, ученых, врачей, инженеров, современных администраторов и т.п. Но главное — в Индии началось формирование капиталистических отношений.

И поэтому в апологетическом «Бремени белого человека» того же самого Р. Киплинга есть определенное рациональное зерно. Как он писал:

 

Неси это гордое время —
Родных сыновей пошли
На службу тебе подвластным
Народам на край земли —
На каторгу ради угрюмых
Мятущихся дикарей,
Наполовину бесов,
Наполовину людей

Неси это гордое Бремя
Не как надменный король —
К тяжелой черной работе,
Как раб, себя приневоль;
При жизни тебе не видеть
Порты, шоссе, мосты —
Так строй их, оставляя
Могилы таких, как ты!

 

В результате развития капитализма, возникшего первоначально лишь в Западной Европе, вширь капиталистические отношения стали распространяться по всему миру. Весь мир стал превращаться в капиталистический. Для всех социоисторических организмов, отставших в своем развитии, независимо от того, на какой стадии эволюции они задержались: первобытной, древнеполитарной или парафеодальной, стал возможным только один путь — к капитализму.

Они не просто получили возможность миновать, как любили у нас говорить, все стадии, которые лежали между той, на которой находились, и капиталистической. Для них, и в этом вся суть дела, стало невозможным не миновать эти ступени. Таким образом, когда человечество в лице группы передовых социоисторических организмов достигло капитализма, то все остальные стадии стали пройденными не только для этих, но и для всех прочих обществ.

Уже довольно давно модным стало критиковать европоцентризм. В этой критике есть моменты, заслуживающие внимание. Но в целом европоцентристский подход ко всемирной истории последних трех тысячелетий существования человечества совершенно оправдан. Если в III—II тысячелетиях до н.э. центр мирового исторического развития находился на Ближнем Востоке, где образовалась первая в истории человечества мировая система — политарная, то начиная с VIII в. до н.э. магистральная линия развития человечества идет через Европу. Именно там все это время находился и перемещался центр мирового исторического развития, там последовательно сменились остальные три мировые системы — античная, феодальная и капиталистическая

То, что смена античной системы феодальной, а феодальной — капиталистической имела место только в Европе, и легло в основу взгляда на эту линию развития как на одну из множества региональных, как на чисто западную, чисто европейскую. В действительности мы имеем здесь дело с линией всемирного развития. Неоспоримо мировое значение образовавшейся в Западной Европе буржуазной системы, которая к началу XX в. не только втянула в сферу своего влияния весь мир, но и своим воздействием вызвала появление в большом числе отставших в своем развитии стран капиталистических социально-экономических отношений.

Сложнее обстоит дело с ближневосточной политарной, средиземноморской античной и западноевропейской феодальной системами. Ни одна из них не охватывала своим влиянием весь мир. И степень их воздействия на отстававшие в своем развитии социально-исторические организмы была значительно меньшей. Однако без ближневосточной политарной системы социоисторических организмов не было бы античной, без античной не было бы феодальной, без феодальной не возникла бы капиталистическая. Только последовательное развитие и смена этих систем смогли подготовить появление в Западной Европе капитализма и тем сделать не только возможным, но и неизбежным переход всех отставших народов к капитализму. Тем самым, в конечном счете их существование и развитие сказалось на судьбе всего человечества.

Таким образом, историю человечества ни в коем случае нельзя рассматривать как простую сумму историй социоисторических организмов, а общественно-экономические формации — как одинаковые стадии эволюции социально-исторических организмов, обязательные для каждого из них.

История человечества есть единое целое, а общественно-экономические формации прежде всего являются стадиями развития этого единого целого, а не отдельных социально-исторических организмов. Формации могут быть стадиями в развитии отдельных социоисторических организмов, а могут не быть ими. Но последнее ни в малейшей степени не мешает им быть стадиями эволюции человечества.

Начиная с перехода к классовому обществу, общественно-экономические формации как стадии всемирного развития существовали в качестве мировых систем социально-исторических организмов того или иного типа, систем, являющихся центрами всемирно-исторического развития. Соответственно и смена общественно-экономических формаций как стадий мирового развития происходила в форме смены мировых систем, которая могла сопровождаться, а могла и не сопровождаться территориальным перемещением центра мирового исторического развития. Смена мировых систем влечет за собой смену эпох всемирной истории.

Таким образом, глобально-формационное понимание истории дает возможность ответить на вопрос, который оказался неразрешимым для любой версии линейно-стадиального подхода к истории, включая линейно-формационную, — о признаке, по которому можно судить, на какой именно стадии исторического развития находится в то или иное время человеческое общество в целом. В применении к истории после возникновения классового общества, стадия, на которой находится человеческое общество в целом в данное время, определяется типом супериорных социоисторических организмов, образующих мировую систему, или, иными словами, систему социоисторических организмов, являющуюся в данный момент центром всемирно-исторического развития.

Каждая такая мировая система оказывала влияние на периферию. Результатом супериндукции могла быть супериоризация. Инфериорные социоисторические организмы по мере превращения их в супериорные входили в состав мировой системы. Однако во все предшествующие капитализму эпохи мировые системы, как бы они не расширялись, всегда оставались территориально ограниченными. Наряду с супериорным центром всегда продолжала существовать инфериорная периферия.

Возникшая в Западной Европе система капиталистических социоисторических организмов была мировой не только в том смысле, что являлась центром всемирно-исторического развития, но в том, что она втянула в сферу своего влияния весь мир. И это влияние выразилось в том, что весь мир стал превращаться в капиталистический. Из этого логически следовало, что все инфериорные социоисторические организмы должны были в конечном счете превратиться в капиталистические и войти в состав мировой капиталистической системы. Результатом супериоризации всех ранее инфериорных социоисторических организмов должно было быть исчезновение периферии, а тем самым и центра всемирно-исторического развития.

Именно так рассуждали сторонники концепций вестернизации и модернизации. Вестернизацию и модернизацию они понимали как супериоризацию. С точно такой же точкой зрения выступил Ф. Фукуяма в уже упоминавшихся статье «Конец истории?» (1989) и книге «Конец истории и последний человек» (1992). Как утверждал он, в недалеком будущем во всем мира воцарятся точно такие же порядки, которые существуют в западном мире.

Но реальная история оказалась гораздо сложнее и поломала всю эту логику. Как уже было показано, все концепции модернизации потерпели крах. В противовес им возникли концепции зависимого развития. Как уже указывалось, суть их состояла в подразделении мира капитализма на две качественно отличные части: центр и периферию. В определенной степени деление современного мира на эти две части было подмечено еще в теориях империализма. Но как уже было показано выше, оно было в них не явным, эксплицитным, а лишь имплицитным. Термины центра и периферии в них отсутствовали. Но главное заключается в том, что данное деление понималось не столько как деление внутри мира капитализма, сколько как подразделение стран мира на такие, где капитализм уже окончательно утвердился, и такие, где капитализм еще только формируется, которые еще окончательно не стали капиталистическими. Такое понимание имело под собой основу. В конце XIX в. и начале XX в. в большинстве стран периферии капитализм действительно только формировался, а в некоторых даже лишь начинал зарождаться.

Положение изменилось к середине XX в., когда стали возникать концепции зависимости. К тому времени стало ясно, что, по крайней мере, в части периферийных стран капитализм давно уже сформировался. Это особенно наглядно можно видеть на примере обществ Латинской Америки, в которых становление капитализма началось еще в начале XIX в. Поэтому совершенно понятно, почему именно Латинская Америка стала родиной концепций зависимого развития.

Основатель концепции зависимости Р. Пребиш не только ввел понятия центра и периферия, но и подчеркнул, что на центр и периферию подразделяется не мир.вообще, а мир капитализма, что капиталистическим является не один лишь центр, что капиталистической является и периферия. Им было показано, что между капиталистическим центром и капиталистической периферий существуют определенные отношения, а именно отношения зависимости, выражающиеся прежде всего в эксплуатации центром периферии. Центр в разных формах эксплуатирует периферию. Периферия зависит от центра, ее капиталистическое развитие носит зависимый характер. Будучи зависимым, капитализм периферии существенно отличается от того, который существует в центре.

Созданная Р. Пребишем теория зависимого развития и периферийного капитализма получила развитие в трудах многих исследователей (Т. Дус-Сантус, Ф. Кардозу, А. Агиляр и др.). Сторонники теории зависимого развития убедительно показали, что периферийный капитализм не представляет собой ни формы и ни начальной стадии классического капитализма. Он не предшествует классическому капитализму и не подготовляет его приход. Это тупиковая форма, не способная превратиться в классический капитализм. Как уже говорилось, некоторые из названных исследований (Р. Пребиш, Т. Дус-Сантус) вплотную подошли к выводу, что в данном случае перед нами особый способ производства, отличный от классического западноевропейского капитализма. И я полагаю, что они совершенно правы.

Таким образом, существует, по крайней мере, два разных капиталистических способа производства. В дальнейшем изложении я буду называть классический капиталистический способ производства ортокапитализмом (от греч. ортос — прямой, правильный, истинный), а периферийный капиталистический способ производства — паракапитализмом (от греч. пара — около, возле). Соответственно существует и два различных типа капиталистических социально-исторических организмов. Общества, в которых господствует ортокапиталистический способ производства относятся к ортокапиталистической общественно-экономической формации, общества, основанные на паракапиталистическом способе производства, — к паракапиталистической общественно-экономической параформации. Только ортокапиталистические социоисторические организмы могут быть названы супериорными. Паракапиталистические явно относятся к числу инфериорных.

Ортокапиталистические и паракапиталистические социоисторические организмы вместе взятые образовывали одну единую систему, которая в литературе чаще всего называется мировой капиталистической системой. Такое название вряд ли можно принять. Во всем предшествующем изложении под мировой системой понималась совокупность супериорных социоисторических организмов, представлявшая собой центр всемирно-исторического развития. Именно исходя из этого я назвал возникшую в Западной Европе систему капиталистических обществ мировой системой, так же как ранее были названы мировыми ближневосточная политарная, средиземноморская серварная и западноевропейская феодально-бюргерская системы.

Система, состоящая из ортокапиталистических и паракапиталистических социоисторических организмов под данное определение никак не подходит. Это первая из причин, которая не позволяет назвать эту систему мировой. Вторая же состоит в том, что и после появления паракапиталистической периферии ортокапиталистические социоисторические организмы по-прежнему составляли одну единую систему, которая продолжала оставаться центром всемирно-исторического развития. Эта система была мировой в принятом в работе смысле слова.

Данная совокупность ортокапиталистических организмов была и системой и одновременно входила в качестве центра, ядра в более широкую систему, включавшую в себя, кроме ортокапиталистических, также и паракапиталистические социоры. Капиталистическая периферия особой системой не была, она являлась только частью системы, включавшей в себя и капиталистический центр. И если продолжать называть мировой системой капиталистический центр, то для обозначения этой более широкой системы необходимо особое название. Я буду называть ее международной (интернациональной) капиталистической системой.

Таким образом, вопреки широко распространенному представлению, нашедшему свое яркое выражение в концепциях вестернизации и модернизации, результатом воздействия мировой капиталистической (ортокапиталистической) системы на страны, в которых господствовали докапиталистические отношения, т.е. супериндукции, в большинстве случаев была не супериоризация, т.е. не превращение последних в ортокапиталистические общества, а латерализация, их трансформация в паракапиталистические социоисторические организмы.

Необходимым условием превращение некапиталистических обществ в паракапиталистические была их зависимость от центра. Паракапиталистическими стали все страны, которые к моменту появления в них капиталистических отношений были колониями, полуколониями или зависимыми обществами. Паракапитализм в них возникал не просто под влиянием ортокапиталистических стран. Он в них чаще всего насаждался, внедрялся метрополиями или странами, от которых они находились в зависимости. По такому шло развитие социально-исторических организмов Латинской Америки, почти всей Африки и значительной части Азии.

Но кроме зависимой некапиталистической периферии существовала и независимая. Капитализм в таких странах возникал в результате не внедрения его ортокапиталистическими странами-гегемонами, а лишь влияния ортокапиталистического мира. Если страна, бывшая к началу капиталистического развития вполне экономически и политически самостоятельной, в процессе самого этого развития становилась зависимой от ортокапиталистических стран, то в ней тоже с неизбежностью возникал паракапитализм. Такова, в частности, была участь царской России.

Во многих социоисторических организмах паракапиталистическая общественно-экономическая формация пришла на смену давно уже превратившейся из магистральной в экстрамагистральную древнеполитарной общественно-экономической формации. Как мы уже знаем, кроме древнеполитарных к моменту возникновения капитализма существовали социоисторические организмы, относившиеся к нескольким латеральным докапиталистическим классовым параформациям, который были объединены под названием парафеодальных. И в большинстве этих стран, включая Россию, произошла смена одной из латеральных докапиталистических классовых параформаций другой латеральной параформацией, но уже паракапиталистической. Таким образом, все данные страны с переходом к классовому обществу всегда развивались только по боковому пути, без выхода на магистральную дорогу истории. Там происходили смена только общественно-экономических параформаций, но не формаций.

Но процесс всемирно-исторического развития, каким он стал после появления мировой капиталистической системы, не сводился лишь к превращению докапиталистической периферии в паракапиталистическую. Происходило и определенное расширение центра. Шло оно в основном за счет пересаживания, или отпочкование капитализма. Этот способ увеличения состава мировой капиталистической системы состоял, как мы уже видели, в том, что более или менее значительное число людей из западноевропейских стран переселялись на вновь открытые территории и создавали там новые социоисторические организмы (США, Канада, Австралия, Новая Зеландия). Возникнув как ортокапиталистические, эти социоры входили в состав той мировой системы, которая первоначально охватывала лишь Западную Европу и которая после такого расширения переставала быть только западноевропейской. Как уже указывалось, ее принято теперь именовать просто западной.

Наряду с почкованием центр мог расширяться и путем супериоризации, т.е. трансформации в результате влияния мировой капиталистической системы, некапиталистических социоисторических организмов в ортокапиталистические. Так произошло со странами Северной Европы, относившимися к латеральной медиополитомагнарной параформации. Там на смену этой параформации пришла ортокапиталистическая формация и они тем самым вышли на магистраль исторического развития.

За пределами Европы супериоризация имела места только в Японии, которая до этого относилась к древнеполитарной общественно-экономической формации. Эта страна в течение нескольких веков была во многом изолированна от прочего мира. До второй половины XIX в. она даже не входила в центральное историческое пространство, принадлежала к внешней периферии. Вплоть до зарождения в ней капиталистических отношений Япония была страной полностью самостоятельной и экономически и политически. И когда после «обновления Мэйдзи» (1867 —1868) началось быстрое развитие капитализма и интенсивное усвоения достижений Запада, она так и не стала зависимой от центра. В результате в ней утвердился не паракапитализм, а ортокапитализм, правда, обладавший рядом специфических особенностей.

Процесс развития капитализма вширь, начавшиеся еще в XVI в., к концу XIX в. привел к существенному изменению всего мира. К этому времени в основном сформировалась международная капиталистическая система. Практически она охватывала весь мир, т.е. была всемирной. Она совпадала с возникшим к тому временен всемирным историческим пространством. Эта система состояла из двух основных частей: центра и периферии. Центр — ортокапиталистические страны, образующие мировую систему и одновременно центральную зону всемирного исторического пространства, которая первоначально была западноевропейской, а затем — просто западной. Периферия — все паракапиталистические страны вместе взятые. В отличие от ортокапиталистических стран они образовывали не одну, а несколько зон всемирного исторического пространства. И каждой из таких зон присущ свой особый вариант паракапитализма.

Как мы уже знаем, деление человеческого общества в целом на центр и периферию возникло еще в эпоху Древнего Востока и с тех пор не исчезало. Первоначально вся периферия была внешней. С возникновением центрального исторического пространства она распалась на внутреннюю, входившую вместе с центром в это пространство, и внешнюю, находившуюся за ее пределами. С превращением центрального исторического пространства в всемирное историческое пространство внешняя периферия исчезла, осталась только внутренняя.

Ни в одну из прошлых эпох ни вся внешняя, ни вся внутренняя периферия никогда не находились в зависимости от центра. Наряду с зависимой периферией всегда была и независимая. К началу XX в. периферия, которая вся стала к этому времени внутренней, оказалась в зависимости от центра. Понятие периферии стало совпадать с понятием зависимой периферии.

Если воспользоваться понятием исторического мира, то к началу XX в. человеческое общество в целом стало в основном состоять из двух таких миров: ортокапиталистического, супериорного и паракапиталистического, который был инфериорным, латеральный, паракапиталистический мир подразделялся на несколько субмиров, которые в основном совпадали с соответствующими зонами всемирного исторического пространства. Все прочие деления потеряли свое значение.

Хотя первобытные, включая варварские, общества все еще продолжали кое-где существовать, они повсюду потеряли свою самостоятельность. Все территории, на которых они еще сохранялись, вошли в состав тех или иных геосоциальных организмов. Вся населенная людьми территория земли оказалась разделенной на геосоциальные организмы. Варвары, оказавшись в подчинении у классовых обществ, перестали играть какую-либо роль в истории. А древнеполитарные и парафеодальные общества либо превращались, либо во многом уже превратились в паракапиталистические.

4. Конец нового времени. Первая волна социально-освободительных революций (1895—1917)

Так как к началу XX в. капитализм в Западной Европе окончательно утвердился, то эра буржуазных революций для большинства ее стран ушла в прошлое. Зато для остального мира и, в частности, для России, наступила эпоха революций, но иных, чем на Западе.

Когда историки пытаются воссоздать процессы, происходившие в странах периферии, они исходят из тех представлений, которые сложились в результате знакомства с историей Западной Европы. Рисуется примерно такая картина. Когда в этих странах начинает развиваться капитализм, то он неизбежно сталкивается спрепятствием в виде докапиталистических отношений. Неизбежным становится конфликт, который разрешается либо путем реформ, либо революции. Если при этом учесть, что многие историки считали докапиталистические классовые отношения, существовавшие в периферийных странах, феодальными, то совершенно естественным был взгляд на эти реформы и эти революции как на обычные буржуазные.

В действительности все обстояло значительно сложнее. Прежде всего, докапиталистические классовые отношения в периферийных странах не были феодальными. Они были либо древнеполитарными (Азия, Северная Африка), либо парафеодальными (Центральная Европа, Россия, Латинская Америка). Но главное, все эти докапиталистические классовые связи оказались теснейшим образом связанными с проникавшими извне капиталистическими отношениями. Возник особый единый общественно-экономический уклад, включавший в себя в качестве моментов капиталистические и докапиталистические классовые отношения, — и тем самым особый способ производства, который уже был выше назван паракапиталистическим.

О теснейшей взаимосвязи и даже взаимопроникновении капиталистических и докапиталистических отношений в периферийных обществах говорили многие исследователи, в частности почти все сторонники теорий зависимого развития. Например, Хамза Алави в своей работе «Структура периферийного капитализма» (1982) подверг критике, как он считал, ортодоксально-марксистский взгляд, согласно которому капиталистические и докапиталистические отношения находятся в непримиримом противоречии друг с другом и поэтому становление первых означает разложение и гибель вторых. В действительности же в зависимых странах капиталистический способ производства и докапиталистические способы производства находятся не в антагонистических, а в симбиотических отношениях. Капиталистические отношения, проникая в эти страны, втягивают, вбирают в себя докапиталистические отношения. Докапиталистические отношения в этих странах трансформируются и интегрируются в капитализм. Совмещение, сочленение (articulation) капиталистических и докапиталистических отношений принадлежит к числу тех особенностей периферийного капитализма, которые отличают его от капитализма метрополии.

Как уже отмечалось (3.9.2)., о гибридном характере периферийных экономик писал С. Фуртаду в книге «Развитие и недоразвитие» (1964). Но гибридность этих экономик он в основном понимал как простое сосуществование капиталистических и классовых докапиталистических отношений. В действительности же в этих странах имело место взаимное проникновение и сращивание капиталистического и докапиталистических укладов, результатом которого было возникновение одного гибридного уклада и тем самым способа производства.

Различные варианты этого способа производства отличаются тем, какие именно докапиталистические классовые отношения в него абсорбированы. И тормозом в развитии производительных сил периферийных обществ были не просто докапиталистические отношения, а сам паракапитализм. Поэтому революции в этих странах с неизбежностью были революциями не просто антиполитарными и антипарафеодальными, а антипаракапиталистическими и уже в этом смысле антикапиталистическими. Но не только в этом смысле.

Ведь возникновение и сохранения паракапитализма в странах периферии было обусловлено влиянием ортокапиталистического западного центра и зависимостью этих стран от него. Поэтому антипаракапиталистические революции с неизбежностью были направлены против зависимости от ортокапиталистических стран и тем самым и против ортокапитализма. Эти революции были освободительными, точнее, социорно-освободительными и антикапиталистическими. В одной части периферийных стран они были буржуазными антибуржуазными революциями, в другой полностью антибуржуазными.

Момент борьбы против зависимости от ортокапиталистического центра выступал на первый план в тех периферийных странах, которые были колониями. Это было замечено, и революции в них было принято в нашей литературе называть национально-освободительными. В других странах периферии, которые хотя и были зависимыми, но формально сохраняли суверенитет, он не был столь отчетлив, но он всегда имел место.

Первыми революциями в паракапиталистическом мире были национально-освободительные движения в двух испанских колониях: на Кубе (1895 г.) и на Филипинах (1896—1899 гг.). В XX в. за ними последовала целая серия революций в зависимых странах: в России (1905-1907 гг.), Иране (1905-1911 гг.), Турции (1908-1909 гг.), Китае (1911-1912 гг.), Мексике (1911-1917 гг.). Это была первая волна социорно-освободительных революций.

Революция в России назревала давно. Отмена крепостного права в 1861 г. и последовавшие за ней другие реформы, открыли дорогу капитализму. Однако развитие капитализма в России шло далеко не по прямой линии. В частности это выразилось в том, что в сельском хозяйстве на смену крепостническим отношениям пришли не столько капиталистические, сколько магнарные (отработочная система). А главное — российский капитализм возникал как капитализм периферийный, паракапитализм. Становление капитализма в России было одновременно и превращение ее в страну, находящуюся в зависимости от Запада.

С конца XIX в. в страну шел поток капитала из стран центра в двух основных формах. Одна из них — инвестиции в русскую промышленность, которые несомненно способствовали индустриализации страны. Другая — займы, которые предоставлялись царскому правительству и использовались в разных целях, включая и вложения в производство.

К 1915 г. иностранные инвестиции достигли суммы в 2224,9 млн золотых рублей. 32,3% их приходились на Францию, 24,8% — Великобританию, 19,8% — Германию, 14,5% — Бельгию, 5,2% —США.Под контролем иностранного капитала находились добыча железной руды и марганца, угля, нефти, платины, металлургическая, электрическая и электротехническая промышленность.

Во второй половине XIX в. стали быстро расти внешние долги. Цифры, приводимые разными исследователями, далеко не одинаковы, что в многих случаях связано с тем, что одни из них дают «чистый» государственный долг, а другие учитывают и гарантированные государством долги, прежде всего железнодорожные. Уже к началу 60-х годов XIX в. внешняя задолженность правительства превышала 500 млн рублей. К началу 90-х годов она достигла 3 млрд рублей.

В вышедшей в начале XX в.. работе крупного российского государственного деятеля Петра Христиановича Шванебаха (1848—1914), достаточно хорошо знакомого с состоянием экономики и финансов страны, «Денежное преобразование и народное хозяйство» (СПб., 1901) весь русский государственный долг на начало 1900 г. определен в 6150 млн рублей, из которых около половины приходилось на заграницу.[49]В результате внешнего долга за рубеж из года в год уходили огромная, как выражался автор, дань — 170 — 150 — 140 млн рублей, т.е. более десятой части средств, собираемых казной с населения. «В год, — писал П.Х. Шванебах, — мы отдаем за границу полтораста миллионов народных трудовых рублей; в десять лет — капитал, перед которым теряется воображение, полтора миллиарда».

«Для государств с расстроенными финансами и для заокеанских республик заграничные долги, — продолжал автор, — стали, как достаточно известно, — быстро затягивающей петлей. Внешние долги приводили... к сделкам, ронявшим достоинства правительств, к утрате экономической, подчас и политической независимости».[51] Думать так о России, как бы ни рос ее внешний долг, заявляет П.Х. Шванебах, недопустимо.

Однако выразив свои патриотические чувства он дальше пишет: «Но можно ли сказать, что внешняя задолженность не создает и для нас некоторой зависимости? Ее отрицать невозможно, раз только верно, что за последние годы внешняя торговля не стала давать избытков, достаточных для покрытия платежей по заграничному долгу, так что, под страхом ослабления наших золотых средств, надо во чтобы то ни стало заключать внешние займы... Наша Ахиллесова пята разоблачена: точка опоры нашей валюты не в нас самих; крупный рост внешнего долга переместил ее в область, не зависящую от наших воздействий, а при известных, всегда возможных обстоятельствах, и от нашего влияния».

В последующие годы внешний долг России продолжал нарастать, а вместе с ним непрерывно усиливалась зависимость от Запада. В 1904 г. из всего «чистого» долга в 6651 млн рублей внешняя задолженность составляла 4071 млн. Как писал спустя два года, в 1906 г., немецкий публицист Рудольф Мартин: «Никогда в мировой истории ни одна страна не имела такого громадного внешнего долга, как Россия».

В 1914 г. по одним данным «чистый» долг равнялся 8811 млн рублям, из которых на внешний долг приходилось 4229 млн (48%.), по другим — превышал 9 млрд, из которых внешняя задолженность составляла 4,3 — 4,6 млрд. Из 4229 млн рублей 80% приходилось на Францию, 14% — Великобританию.С учетом гарантированных железнодорожных займов и долгов по закладным листам Дворянского и Крестьянского банков весь государственный долг России на начало 1914 г. составлял 12725 млн. рублей, из которых внешний долг — 5404 млн.По данным американского финансиста Гарвея Фиска из всей внешней задолженности всех стран мира в 1914 г., составлявшей 6317 млн. долларов, на Россию приходилось 1998 млн. долларов (31,2%).

В течение последних двадцати лет перед войной Россия имела пассивный платежный баланс. В 1894 — 1903 гг. страна выплачивала Западу, примерно, по 240 млн. рублей каждый год, в 1904 — 1908 гг. — примерно, по 305 млн. в год, в 1909 — 1913 гг. — примерно, по 345 млн. рублей каждый год.Одновременно в течение 20 лет перед Первой мировой войной Россия была вынуждена ежегодно занимать в среднем около 200 млн. рублей.

Иностранные историки, признавая все эти цифры, в то же время в большинстве своем отказываются говорить о зависимости России от Запада.[60]В крайнем случае, они признают определенное влияние Франции особенно перед 1914 г., но тут же подчеркивают, что «потеря суверенитета» была «не очень значительной».

И лишь в одной из работ — в последнем издании книги Майкла Корта «Советский колосс. Подъем и падение СССР» (1993) прямо говорится об экономической зависимости царской России от Запада. «Несмотря на прогресс в последние тридцать лет, — пишет американский советолог и социолог, характеризуя время после реформы 1861 г., — Россия в 1892 г. была все еще в преобладающей степени аграрной крестьянской страной. Ее соперники в Западной Европе, наоборот, были современными индустриальными державами, и хотя Россия была политически независима, ее экономические отношения с Западной Европой строились по классическому колониальному типу. Россия служила Европе как рынок промышленных товаров и источник сырья». Далее он приводит слова С.Ю. Витте о том, что возрастание доли иностранной собственности в русской экономике может постепенно расчистить путь для триумфального проникновения политического влияния зарубежных держав, и заключает: «Иными словами, Россия легко могла стать другой Индией или другим Китаем — могла быть колонизирована и расчленена индустриальным Западом».

Никто из советских историков не сомневался в зависимости России от Запада. Некоторые из них шли так далеко, что объявляли Россию полуколониальной страной.[64]Другие, признавая значительную экономическую и финансовую зависимость страны от Запада, в то же время считали, что полуколонией она все же не была. Главным источником зависимости они считали не иностранные инвестиции, а гигантскую и непрерывно нараставшую внешнюю задолженность государства.

Ряд советских историков обращал внимание на существенное отличие российского капитализма от западного. Обосновывая положение о том, что в нашей стране существовал иной капитализм, чем на Западе, они ссылались на слова В.И. Ленина о «военно-феодальном империализме» в России в его статье «О двух линиях революции» (1915) и ряде других работ.Их оппоненты, также ссылаясь на В.И. Ленина, доказывали, что в России существовал такой же капитализм, что в Западной Европе и США, но только оплетенный густой сетью докапиталистических отношений.

В свою очередь последние не были едины. Одни утверждали, что Россия конца XIX — начала XX вв. была уже вполне капиталистической страной. Другие подчеркивали многоукладность ее экономики, что приводило фактически некоторых из них опять-таки к идее особого российского капитализма.

Что же касается В.И. Ленина, на которого ссылались представители всех течений, то его взгляды по этому вопросу не отличались достаточной четкостью, что позволяло давать им различное толкование. Но во всяком случае в ряде работ он обратил внимание на отличие русского капитализма от западноевропейского. Поставив в статье «Как увеличить размеры душевого потребления в России?» (1913) вопросы «о причинах экономической (и всяческой) отсталости России» и о том,«почему... развитие капитализма и культуры идет у нас с черепашьей медленностью? почему мы отстаем все больше и больше?», В.И. Ленин дает на них ответ.

Причины, по его мнению, заключаются в том, что «сатрапы нашей промышленности... не представители свободного и сильного капитала, вроде американского, а кучка монополистов, защищенных государственной помощью и тысячами проделок и сделок с теми именно черносотенными помещиками, которые своим средневековым земледелием... и своим гнетом осуждают 5/6 населения на нищету, а всю страну на застой и гниение».

К выводу о том, что в России существовал иной капитализм, чем на Западе, пришли и некоторый иностранные историки. Такое мнение обосновывал, например, швейцарский исследователь Хайко Хауманн в работе «Государственное вмешательство и монополия в Царской империи — пример организованного капитализма?» (1979).

Американский специалист по русской истории Леопольд Хеймсон во введении к сборнику «Политика сельской России, 1905 — 1914» (1979) характеризовал общественный строй России как амальгаму докапиталистических и капиталистических элементов. Как писал он, даже те группы населения России, которые наиболее тесно были связаны с динамикой нового капиталистического времени (коммерческий индустриальный класс городов, «буржуазная» интеллигенция, помещики, модернизирующие свое хозяйство, кулаки) представляли собой «гротескные, карикатурные версии западного капиталистического развития».

И в результате получил отповедь со стороны группы советских историков. «Такая оценка, — писали они, — не нова. Тезис об отсталости России, и в силу этого принципиальном отличии ее политической и социальной структуры от западных образцов весьма распространен в буржуазной историографии. Советские историки не раз указывали на его несостоятельность, на то, что он находится в противоречии с реальными фактами». И все же вопреки подобного рода заявлениям все фактические данные неопровержимо свидетельствуют о том, что в России во второй половина XIX — начале XX утверждался иной капитализм, чем на Западе, не ортокапитализм, а паракапитализм.

В России сохранились помещичье землевладение, сословное деление и самодержавие. Поэтому внешне надвигавшаяся в ней революция выглядела как обычная буржуазная. Естественно, что многие теоретики, в том числе марксистские, приходили к выводу, что в результате ее власть, как это было на Западе, перейдет в руки буржуазии и в стране утвердится полноценное капиталистическое общество. А в дальнейшем, полагали те из них, которые считали себя марксистами, с развитием производительных сил вызреют предпосылки социализма и где-то через сотню или две сотни лет он победит.

В действительности эта революция была антипаракапиталистической. Но очень своеобразной, отличной от такого же рода революций в других паракапиталистических странах. Она вызревала в стране, которая, с одной стороны, была отсталой и зависимой от центра, а с другой, в значительной степени сохраняла статус великой европейской, а тем самым и мировой державы. Эта страна, с одной стороны, продолжала быть аграрной, а с другой, ею были сделаны немалые шаги по пути превращения в индустриальную. В ней, с одной стороны, важнейшим вопросом был земельный и существовала возможность великой крестьянской войны, с другой, утвердилась машинная индустрия и возник достаточно мощный рабочий класс, который страдал как от капиталистической эксплуатации, так от сословного неравноправия. И у этого класса была своя политическая партия, имеющая достаточно четкую выработанную программу. Что же касается русской буржуазия, то она панически боялась революции и была совершенно неспособна возглавить ее и довести до конца.

Успешное развитие революции в такой стране с необходимостью предполагало и требовало не только гегемонии рабочего класса, но и прихода его к власти в лице наиболее радикальной его партии. Только переход власти в руки рабочего класса и его партии мог обеспечить полное решение задач революции.

Это было осознано Владимиром Ильичем Лениным (1870 — 1924), создавшим теорию перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую. Впервые она была намечена в труде «Две тактики социал-демократии в демократической революции» (1905; Полн. собр. соч. Т. 11).

Почти одновременно другой социал-демократ — Израиль Лазаревич Гельфанд, более известный как Парвус (1867 — 1924), в статье «Что дает нам девятое января» (1905; Парвус. Россия и революция. СПб., 1906) и ряде других выдвинул идеи, которые легли в основу созданной Львом Давидовичем Троцким (наст. фам. — Бронштейн) (1879 — 1940) концепции перманентной революции. Она наиболее полно была изложена в работе Л.Д. Троцкого «Итоги и перспективы. Движущие силы революции» (1906; послед. изд.: Троцкий Л.Д. К истории русской революции. М., 1990).

Не создала собственной концепции, но видела существенное отличие русской революции от прошедших буржуазных революции на Западе Р. Люксембург. Это проявилось в ряде ее статей, среди которых выделяется «Русская революция» (1906; послед. русск. изд.: Люксембург Р. О социализме и русской революции. М., 1991)

Между взглядами В.И. Ленина и Л.Д. Троцкого существовало определенное различие, но в одном оба они были едины: революция в России, начавшись как буржуазная, завершится приходом к власти рабочего класса, который, не ограничиваясь решением задач буржуазной революции, поставит вопрос о социалистическом переустройстве общества.

Такая трактовка революции в России была несомненно более близка к действительности, чем та, которая ей противостояла. Но и она не учитывала всю специфику российской революции и прежде всего ее антипаракапиталистический характер. Однако нельзя не обратить внимания на то, что мысль В.И. Ленина двигалась по пути к пониманию этой ее особенности.

Об этом свидетельствует приведенное выше его высказывание о характере русского капитализма. В одном из писем A.M. Горькому (1911) В.И. Ленин писал даже о двух «сортах» капитализма: демократическом и черносотенном, из которых первый существует в Западной Европе, а второй — в России и Азии. В работе «О праве наций на самоопределение» (1914) он как о чем-то само собой разумеющемся пишет о том, что «не только маленькие государства, но и Россия, например, целиком зависят экономически от мощи империалистского финансового капитала «богатых» буржуазных стран». В статье «К пересмотру партийной программы» (1917) В.И. Ленин относил Россию к числу стран, «которые подвергаются империалистскому грабежу, которым угрожает раздел и удушение их гигантами-империалистами...».

Во всяком случае, в статье «Пробуждение Азии» (1913) В.И. Ленин прямо поставил русскую революцию 1905—1907 гг., которую он в работах тех лет именовал демократической, в один ряд с революциями в Азии. «Вслед за русским движением 1905 года, — писал он, — демократическая революция охватила всю Азию — Турцию, Персию, Китай. Растет брожение в английской Индии».

Но если В.И. Ленин приближался к пониманию главной особенности русской революции, то она осталась тайной за семью печатями для советской и вообще всей марксистской историографии. Антипаракапиталистический ее характер был в значительной степени скрыт тем, что она происходила в стране, которая, несмотря на свою отсталость, была одной из мировых держав, и тем, что эта революция, начавшись как антибуржуазная буржуазная революция, с неизбежностью должна была стать только антибуржуазной. Но пожалуй, главная причина, такого положения вещей — догматизм.

В большей степени к пониманию природы русской революции приблизились некоторые западные историки. Это выразилось в созданных ими концепциях «революций запоздалой модернизации», «развитийных революций третьего мира», «крестьянских революций», «аграрных революций восточноевропейского типа» и т.п.

Одними из первых были работы американского историка немецкого происхождения Теодора фон Лауэ (1916 — 2000) и, прежде всего, его труд «Почему Ленин? Почему Сталин? Переоценка русской революции, 1900 — 1930» (1964). «Этот очерк, — писал автор, — предлагает новое объяснение прихода к власти Ленина и Сталина. В нем предпринята попытка рассмотреть возникновение русского коммунизма как интегральную часть европейской и мировой истории... а не как изолированный феномен, который в большей части может быть объяснен одними лишь российскими условиями».

Революция в России, по мнению Т. фон Лауэ, была обусловлена действием двух факторов. С одной стороны, как и в случае Великой Французской революции, существовали противоречия между привилегированными и непривилегированными стратами общества. С другой, и русское общество и русское правительство «находились под давлением крутого процесса модернизации (навязанного, в конечном счете, извне, безжалостным давлением политики великих держав). В этом смысле русская революция вызвала к жизни новую категорию — революцию недоразвитых стран».

«Во многих отношениях, — продолжает Т. фон Лауэ, — испытания России в период с 1900 г. по 1930 предвкусили агонии других народов на окраинах Европы, в Азии, Африке и даже Латинской Америке, у которых под западным влиянием пробудились политические амбиции и которые начали борьбу за самоутверждение».

Сходные взгляды развивались в работах Лионеля Кочена «Становление современной России» (1962) и «Россия в революции, 1890 — 1918» (1966), Баррингтона Мура «Социальное происхождение диктатуры и демократии: Роль помещика и крестьянина в создании современного мира» (1966), Теодора Шанина «Россия как «развивающееся общество»» (1985) и «Революция как момент истины. Россия 1905 — 1907 — 1917 — 1922» (русск. перевод: М., 1998) и целом ряде других.

В статье К. Кумара «Революции XX века в исторической перспективе», которая впервые была опубликована в 1976 г., а затем включена в качестве главы в книгу «Возникновение современного общества. Аспекты социального и политического развития Запада» (1988), был дан обзор концепций революций нашего века. Среди не названных К. Кумаром работ заслуживает упоминания книга румынского социолога Павла Чампеану «Генезис сталинского режима» (1988).

Все названные и другие авторы связывали русской революцию с необходимостью преодоления отсталости, ускоренной индустриализации, вообще модернизации всего общества, со стремлением догнать передовые страны Запада. Некоторые из них, в частности Т. фон Лауэ, даже указывали, что ускоренная модернизация навязывалась России «безжалостным давлением» великих развитых держав. В ряде работ встречается указание на принадлежность России к иному миру, чем Запад, и даже к периферии.

Но никто из этих историков и социологов не понимал периферию в том смысле, который был вложен в это слово сторонниками концепций зависимости. Они не обратили должного внимания на зависимость России от Запада, на ее эксплуатацию развитыми странами. В результате антипаракапиталистический и антиортокапиталистический характер русской революции не был ими понят, как не был раскрыт подобный же характер других периферийных революций.

Как известно, первая русская революция потерпела поражение. Определенные изменения в результате ее в обществе произошли, но основные задачи революции решены не были. Провалились столыпинские реформы. В результате революция в России оставалась столь же неизбежной, как и раньше.

Революция в России была вначале отсрочена, а затем стимулирована Первой мировой войной. К началу XX в. окончательно сформировался мировой капиталистический рынок, всемирная капиталистическая система и завершился колониальный раздел мира между державами Европы. Обострение противоречий между ведущими державами этой части света и борьба между ними за передел мира привели к Первой мировой войне (1914—1918), в которой Великобритания, Франция и Россия противостояли Германии и Австро-Венгрии.

Поражения в войне и тяготы, ее вызванные, сделали революционный взрыв в России неизбежным. И он произошел в феврале 1917 г. Но буржуазия, получившая в результате переворота власть, как это и предвидели, оказалась совершенно неспособной решить назревшие проблемы революции. Столь же никчемными оказались и российские мелкобуржуазные демократы.

В силу неспособности буржуазных и мелкобуржуазных партий удовлетворить чаяния народных масс приход к власти рабочего класса в лице большевистской партии был предопределен. Взяв власть, большевики буквально за несколько дней решили проблемы, к которым их предшественники боялись даже подступиться в течение нескольких месяцев.

 

Новейшая история (1917—1991 гг.). Вторая волна социально-освободительных революций

 

Придя к власти, большевики первоначально ограничились лишь претворением в жизнь лозунгов буржуазно-демократической революции. Это отчетливо можно видеть на примере декретов II Всероссийского съезда советов. Большевики вначале не ставили своей задачей национализацию даже крупных промышленных предприятий. Они ограничились лишь созданием рабочего контроля.

В дальнейшем началась национализация отдельных предприятий. Но она не носила массового характера и проводилась чаще всего под давлением низов. Центральная власть в большинстве случаев просто санкционировала инициативу мест. И только в июне 1918 г., уже в разгар Гражданской войны, были приняты декреты о национализации крупных предприятий почти всех отраслей промышленности.

Можно дискуссировать о том, существует ли в принципе уровень производительных сил, по достижении которого отпадет объективная необходимость в частной собственности, но бесспорно, что Россия такого уровня к 1917 г. не достигла. С этим были согласны все, не исключая В. И. Ленина. Большевики надеялись, что они сумеют создать материально-техническую базу для социализма. Но даже если считать, что такая задача в принципе была по силам стране, для ее решения требовались годы и даже десятилетия. А реальная жизнь ждать не могла.

При том уровне производительных сил, который существовал в то время в России, общество могло быть только классовым и никаким другим. Поэтому в стране с неизбежностью начался процесс становления частной собственности и общественных классов. Путь к возрождению в полном объеме капиталистической собственности был надежно заблокирован государством. В результате процесс классообразования пошел по иному пути.

В ходе революции и гражданской войны возник достаточно мощный партийно-государственный аппарат, в задачу которого помимо всего прочего входило руководство производством и распределение материальных благ. В условиях всеобщей нищеты и дефицита неизбежными были попытки отдельных членов партгосаппарата использовать служебное положение для обеспечения себя и своей семьи необходимыми жизненными благами, а также для оказания услуг, причем не обязательно безвозмездных, различного рода людям, не входившим в аппарат.

Такого рода практика уже в первые годы после революции получила достаточно широкое распространение. Так постепенно стала складываться система привилегий для руководящих работников партии и государства. И помешать этому не могли никакие меры. Становление такого рода отношений предполагало уничтожение всякого контроля над аппаратом со стороны масс, т.е. ликвидацию демократии.

Этому способствовали условия гражданской войны, которые делали необходимыми использование авторитарных методов управления. Но дело не в самой по себе гражданской войне, ибо пик классообразования пришелся не на военное, а на мирное время. Уничтожение демократии предполагало фактический отказ от выборности в партии и государстве, а тем самым переход к системе назначений сверху до низу.

Самых нижестоящих чиновников назначали те, что были рангом выше, тех в свою очередь — еще более высокопоставленные и т.д. Но где-то должен был существовать верховный назначающий, выше которого не стоял никто. Верховный вождь не мог быть назначен. Он должен был выдвинуться сам. Формирование подобного рода иерархической системы с необходимостью предполагало появление человека, находящегося на вершине пирамиды. За это положение шла борьба.

Одержать в ней победу мог только тот человек, который обеспечил себе поддержку большинства новых хозяев жизни. Но для этого он должен был понимать их интересы и служить им. Таким человеком оказался Иосиф Виссарионович Сталин (1879 — 1953). Однако главой системы вполне могло стать и другое лицо. Это могло сказаться на некоторых проявлениях происходившего процесса, но не на его сущности.

Таким образом, процесс классообразования, с неизбежностью начавшийся после революции в России, пошел по линии возникновения общеклассовой частной собственности, выступавшей в форме государственной, и соответственно превращения основного состава партийно-государственного аппарата в господствующий эксплуататорский класс. В России возник политарный способ производства, возникла политосистема и появился политарх.

Этот новый политарный способ производства, имея много общего с тем, что с конца IV тысячелетия до н.э. существовал в странах Востока, в то же время значительно отличался от него. Материально-технической основой древнего политаризма было доиндустриальное сельское хозяйство. Новое политарное общество было, как и капиталистическое, обществом индустриальным. Его можно было бы назвать индустриально-политарными (индустрополитарным) или просто неополитарным. Неополитаризм возник на почве, подготовленной капитализмом. И дело не только в технике производства и структуре производительных сил.

Само развитие капиталистических отношений создало возможность появления политарного общества нового типа. В последней трети XIX в. начали возникать монополистические объединения капиталистов, которые имели тенденцию к укрупнению. Возникали все более и более крупные монополии. Несколько позднее стала проявляться еще одна тенденция — сращивание монополий с государством, соединение их в единый организм.

Логическим завершением действия этих двух тенденций было бы появление такого монополистического объединения, в состав которого входили бы все представители господствующего класса и которое совпадало бы, если не со всем государственным аппаратом, то, по крайней мере, с его верхушкой. Иначе говоря, логическим завершением развития в этом направлении было бы появление индустрополитарного общества.

Возникновение тенденции развития капитализма по пути превращения в индустрополитаризм не осталось незамеченным. В романе Джека Лондона (1876 — 1916) «Железная пята» (1908) была нарисована впечатляющая картина пришедшего на смену капитализму индустрополитарного общества. В целом ряде работ Н.И. Бухарина, прежде всего в его труде «Мировое хозяйство и империализм» (1915; послед. изд.: Бухарин Н.И. Проблемы теории и практики социализма. М., 1989) эта тенденция была осмыслена теоретически.

В последующем об опасности превращения капитализма в подобного рода общество много писали экономисты, выступавшие за свободный рынок и против государственного регулирования. Прежде всего можно упомянуть работы Л. фон Мизеса «Социализм: Экономический и социологический анализ» (1923; русск. перевод: М., 1994; 1995), «Бюрократия» и «Запланированный хаос (1949; русск. перевод: Мизес Л. фон. Бюрократия. Запланированный хаос. Антикапиталистическая ментальность. М., 1993), Ф.А. Хайека «Дорога к рабству» (1944; русск. перевод: М., 1992) и «Пагубная самонадеянность» (1978; русск. перевод: М., 1992), Милтона Фридмена «Капитализм и свобода» (1962) и «Хозяева своей судьбы» (русск. перевод фрагментов из этих книг: Фридман и Хайек о свободе. Минск, 1990).

Россия не была ортокапиталистической страной, но по уровню монополизации промышленного производства и государственного регулирования экономики она стояла не только не ниже, но, наоборот, выше ряда ортокапиталистических социоисторических организмов. Это в значительной степени способствовало формированию в ней политаризма не столько аграрного, сколько индустриального типа.

Политаризм во всех его разновидностях предполагает верховную собственность политаристов на личности всех остальных членов общества. А это означает существование права класса политаристов на жизнь и смерть всех своих подданных. Право это могло проявляться в разных формах, но оно всегда существовало. Любой вариант политарного классообразования предполагает репрессии. Но особенно они были неизбежны в стране, в которой имела место народная по своим движущим силам революция и где была разбужена самостоятельная активность широких масс.

Первый цикл массовых репрессий в СССР пришелся на 1928—1933 гг. Он обеспечил завершение в основном процесса становления в СССР неополитарного строя. Господствующий класс обрел право на жизнь и смерть рядовых граждан. Но для эффективного функционирования политарной системы необходимо было, чтобы политарх имел право на жизнь и смерть не только представителей эксплуатируемого класса, но и членов господствующего, т.е. людей, входивших в состав политосистемы. Такое право И.В. Сталин получил в результате жесточайших репрессий 1934 —1939 гг., пик которых пришелся на 1937 г. На смену олигархическому способу правления пришел деспотизм.

Все сказанное выше вплотную подводит к ответу на вопрос: победила или же потерпела поражение Октябрьская рабоче-крестьянская революция 1917 г. Речь, разумеется, идет не о военной победе революции, которая несомненна, а о социальной победе или социальном поражении. Чтобы ответить на этот вопрос, нужно четко провести различие между объективными задачами революции и субъективными целями ее участников. Люди, поднявшиеся на революцию, обычно осознают стоящие перед ней задачи не в адекватной, а в иллюзорной форме.

Объективной задачей Великой Французской революции было окончательное утверждение в стране капиталистических порядков. Субъективной целью значительной части ее активных деятелей было создание царства свободы, равенства и братства. Поэтому после победы революции наступило всеобщее разочарование.

Вот что писал о революционных иллюзиях Ф. Энгельс: «Предположим, эти люди воображают, что могут захватить власть, — ну, так что же? Путь только они пробьют брешь, которая разрушит плотину, — поток сам быстро положит конец их иллюзиям. Но если бы случилось так, что эти иллюзии придали бы им большую силу воли, стоит ли на это жаловаться? Люди, хвалившиеся тем, что сделали революцию, всегда убеждались на другой день, что они не знали, что делали, что сделаннаяреволюция совсем непохожа на ту, которую они хотели сделать. Это то, что Гегель называл иронией истории, той иронией, которую избежали немногие исторические деятели».

Объективной задачей Октябрьской рабоче-крестьянской революции было уничтожение паракапитализма и зависимости страны от ортокапиталистического центра. Эта объективная задача революции была осознана ее участниками как борьба за создание в России социалистического общества. Социализм в России не возник. Цель, которую ставили перед собой активные деятели революции, не была достигнута. Если исходить из того, что революция в России, действительно по своей объективной задаче была социалистической, то придется признать ее поражение. В стране на смену одному антагонистическому способу производства пришел другой, тоже антагонистический способ производства.

Но в реальности Октябрьская революции 1917 г. была не социалистической, а антипаракапиталистической и антиортокапиталистической. Выше уже говорилось о огромной экономической зависимости России, связанной прежде с ее огромным внешним долгом. За годы первой мировой войны долг этот еще больше возрос. Если на начало 1914 г. «чистый» внешний долг правительства России равнялся 4300—4600 млн. рублей, а с учетом гарантированных займов — 5404 млн., то к октябрю 1917 г. он достиг величины в 14860 млн. рублей.[81]Из всей внешней задолженности всех стран мира, составлявшей к началу 1917 г. сумму в 16385 млн. долларов по паритету, на Россию приходилось 5937 млн. долларов (36, 2%).

Такой колоссальный долг Россия никогда бы выплатить не смогла. Она была обречена превратиться из зависимой страны в настоящую полуколонию. От этой участи ее спасла Октябрьская рабоче-крестьянская революция. 21 января (3 февраля) 1918 г. ВЦИК РСФСР принял декрет об аннулировании внешних государственных долгов. «Безусловно и без всяких исключений, — гласил третий пункт этого документа, — аннулируются все внешние займы».

Социорно-освободительный характер Октябрьской революции более чем наглядно проявился в разразившейся гражданской войне. Ведь как бы ни вещали белые генералы о своем патриотизме, но факты остаются фактами: они призвали в страну иностранные войска и воевали против красных в союзе с интервентами: англичанами, французами, американцами, немцами, японцами, чехословаками, итальянцами и т.д. Кое-где, например, на Севере и в Приморье, белые режимы держались исключительно на иноземных штыках. Белые правительства получали от иностранных государств огромную помощь оружием, боеприпасами, средствами транспорта, обмундированием и т.п.

Помогали белым правительствам иностранные державы далеко не бескорыстно. И в случае победы пришлось бы платить по счету. Пришлось бы выплачивать и прежний колоссальный внешний долг России, и новые долги. И платить пришлось бы не только деньгами, материальными ресурсами и т.п. Белые правительства за помощь в борьбе с красными обещали иностранцам огромные льготы, готовы были передать под контроль Франции, Англии, Японии целые регионы страны. В случае победы белых России не только превратилась бы в полуколонию, но и была бы фактически расчленена.

Как известно, еще 23 декабря 1917 г. член правительства Великобритании лорд Мильнер и премьер-министр Франции Жорж Клемансо подписали в Париже конвенцию «О действиях на юге России», согласно которой «сферой влияния» Англии становились «казацкие территории, Кавказ, Армения Грузия, Курдистан», а к Франции отходили «Бессарабия, Украина, Крым».

Как подчеркивает историк Луис Фишер, впервые опубликовавший этот документ, хотя это соглашение было заключено в военное время, оно было планом послевоенных операций. После победы в мировой войне Англия и Франция ввели свои вооруженные силы в области, предназначенные им по конвенции. Но так как этих войск было недостаточно для достижения первоначально поставленных целей, они стали поддерживать «белых защитников неделимой России».

Факт, что целью интервентов был расчленение и колонизация России, вынуждены были признать и некоторые поборники белого дела. Вот, например, что писал в «Книге воспоминаний» двоюродный дядя Николая II и одновременно муж его сестры великий князь Александр Михайлович (1866—1933) : «По-видимому, «союзники» собираются превратить Россию в британскую колонию, писал Троцкий в одной из своих прокламаций к Красной Армии. И разве на этот раз он не был прав? Инспирируемое сэром Генрихом Детердингом, всесильным председателем компании Рояль-Детч-Шел, или же следуя просто старой программе Дизраэли-Биконсфильда, британское министерство иностранных дел обнаруживало дерзкое намерение нанести России смертельный удар, путем раздачи самых цветущих русских областей союзникам и их вассалам. Вершители европейских судеб, по-видимому, восхищались своей собственной изобретательностью: они надеялись одним ударом убить и большевиков, и возможность возрождения сильной России. Положение вождей белого движения стало невозможным. С одной стороны, делая вид, что они не замечают интриг союзников, они призывали своих босоногих добровольцев к священной борьбе против советов, с другой стороны — на страже русских национальных интересов стоял не кто иной, как интернационалист Ленин, который в своих постоянных выступлениях не щадил сил, чтобы протестовать против раздела бывшей Российской Империи, апеллируя к трудящимся всего мира».

Поэтому со стороны красных война была не только классовой, но и отечественной. Красные были не только революционерами, но и патриотами. Они боролись за независимость своей родины и против ее расчленения. Белые режимы были одновременно и антинародными, и антинациональными. Поэтому они с неизбежностью рухнули. Большевики победили, ибо за ними шла большая часть народа.

Национальный, патриотический, а не только революционный характер стоявшей перед ними задач осознавали лидеры большевиков. В написанной 11 марта 1918 г. статье «Главная задача наших дней» В.И. Ленин писал: «Мы принуждены были подписать «Тильзитский мир». Не надо самообманов. Надо иметь мужество глядеть прямо в лицо неприкрашенной горькой правде...Чем яснее мы поймем это, тем более твердой, закаленной, стальной сделается наша воля к освобождению, наше стремление подняться снова от порабощения к самостоятельности, наша непреклонная решимость добиться во что бы то ни стало того, чтобы Русь перестала быть убогой и бессильной, чтобы она стала в полном смысле могущей и обильной». И далее, отмечая, что «... Россия идет теперь — а она бесспорно идет — от «Тильзитского мира» к национальному подъему, к великой отечественной войне...», В.И. Ленин особо подчеркивал: «Мы оборонцы с 25 октября 1917 г. Мы за «защиту отечества»...».

Октябрьская революция была революцией социорно-освободительной, и в таком качестве она победила. Были уничтожены паракапиталистические отношения. Революция вырвала Россию из международной капиталистической системы, освободила ее от экономической и политической зависимости от ортокапиталистического центра.

И это сделало возможным ее быстрое экономическое развитие. Неополитарные социально-экономические отношения, которые в основном сложились к началу 30-х годов, дали на первых порах мощный толчок развитию производительных сил общества. СССР превратился в одно из самых мощных индустриальных государств мира, что в дальнейшем обеспечило ему положение одной из двух мировых сверхдержав.

После Октябрьской революции 1917 г. наряду с ортокапиталистической формацией и паракапиталистической параформацией на Земле стала существовать новая, некапиталистическая параформация — индустрополитарная, или неополитарная. И хотя этот новый общественный строй первоначально возник лишь в одной стране, но эта страна была столько велика и влияние ее на мировой историческое развитие было столь значительным, что это было равносильно появлению новой мировой системы. А после Второй мировой войны, когда в результате целой серии антипаракапиталистических революций неополитарные порядки утвердились в значительном числе стран Европы и Азии, образовалась мировая система неополитарных социоисторических организмов в буквальном смысле этого слова.

До 1917 г. понятия всемирного исторического пространства и международной капиталистической системы по своему объему практически совпадали. После этого события совпадение исчезло. Международная капиталистическая система перестала быть всемирной. От этого всемирное историческое пространство не исчезло. Но теперь оно стало включать в себя две качественно отличные системы социоисторических организмов: международную капиталистическую систему (состоящую из центра — мировой ортокапиталистической системы и паракапиталистической периферии), и мировую неополитарную системы. В рамках этого противопоставлении международная капиталистическая система, включавшая в себя мировую ортокапиталистическую, выступала в целом как мировая капиталистическая система.

В результате всех этих преобразований впервые в истории человечества на Земле возникла ситуация, характеризующаяся сосуществованием и соперничеством двух мировых систем, двух центров. С превращением мира из монополярного в биполярный произошла смена всемирно-исторических эпох: на смену эпохе нового времени пришло новейшее время.

Первая мировая война была следствие и проявлением кризиса мирового капитализма. И после ее окончания этот кризис еще более углубился. Продолжали обостряться внутренние противоречия ортокапитализма. И кроме того он столкнулся с вызовом, который бросил ему новый общественный строй, который долгое время и довольно успешно выдавал себя за социализм.

Вызов этот состоял вовсе не в намерении осуществить «красную интервенцию». Декретом Совета Народных Комиссаров от 29 октября (11 ноября) 1917 г. был введен восьмичасовой рабочий день. А вслед за этим постепенно была создана такая система социального обеспечения, какой не было не только в царской России, но ни в одной даже самой передовой ортокапиталистической стране. И это не могло не оказать влияния на рабочее движение в странах капитала. Нужно было противодействовать этому притягательному воздействию. Уже в 1919 г. представители капиталистических стран заключили в Вашингтоне международное соглашение о введении восьмичасового рабочего дня. Но рабочие требовали большего. Их натиск усиливался.

В 1929 г. разразился самый тяжелый за всю историю капиталистического мира кризис, охвативший все страны. Он свидетельствовал о том, что дальнейшее сохранение полной свободы рынка могло привести к краху капиталистической системы. Насущной необходимостью стало государственное регулирование рынка. На фоне всеобщего кризиса выделялся СССР, плановая экономика которого в эти годы развивалась невиданными темпами.

Перед капиталистическим миром открывались два пути решения назревших задач. Один — развитие по направлению к индустрополитаризму. Возникновения единой государственной монополии обеспечивало, с одной стороны, регулирование экономики в масштабе страны, с другой, — подавление рабочего движения.

Однако мало было усмирить рабочих. Чтобы обеспечить длительное существование такой системы, нужно было что-то дать трудящимся массам в ближайшем будущем и открыть перед ними какую-либо заманчивую далекую перспективу. Это обусловливало милитаризацию общества и подготовку к войне. Победоносная война сразу же открывала возможность грабежа покоренных стран, а затем и превращения побежденных в рабов народа-победителя. Господствующими в таком обществе с неизбежностью должны были стать идеи корпоративности, национализма, расизма и мирового господства.

Данный вариант становление индустрополитаризма не предполагал насильственного уничтожения капиталистических отношений и ликвидацию класса капиталистов. Капиталистические отношения сохранялись, но при этом обволакивались возникающими политарными, что вело к их существенному изменению. Такого рода общество может быть охарактеризовано как политарно-капиталистическое.

Раньше ее подобного рода строй начал формироваться в Италии. По такому пути пошла и дальше всех зашла Германия. В значительной степени это было связано с Версальским договором, который представлял собой попытку победивших империалистических держав лишить Германию места в ортокапиталистическом центре и вышвырнуть ее в периферийный паракапиталистический мир. Так как это одновременно и ущемляло национальную гордость немцев, и обрекало большинство ее населения на безысходную нищету, то неизбежностью был рост патриотических, антианглийских, антифранцузских и антиамериканских настроений, все более принимавших форму реваншизма. Во многом на этой волне пришли в 1933 г. ко власти гитлеровцы, широко использовавшие и патриотическую, и антизападную, и антикапиталистическую, риторику.

В 20 — 30-х годах фашистские или близкие к фашистским порядки установились во многих странах Европы: Португалии, Испании, Болгарии, Югославии, Польше, Венгрии, Румынии, Испании, Литве, Латвии, Эстонии.

Другой путь выхода из кризиса был намечен «новым курсом» президента США Франклина Делано Рузвельта (1882 — 1945). Наряду с государственным регулированием рынка он предполагал существенное повышение заработной платы и создание развитой системы социального обеспечения, что предполагало изъятие государством определенной доли общественного продукта с последующим его распределением среди значительной части населения.

Теоретическое обоснование практика государственного регулирования капиталистического рынка нашла в работе английского исследователя Джона Мейнарда Кейнса (1983 —1946) «Общая теория занятости, процента и денег» (1936; русск. перевод: М., 1948; // Антология экономической классики. Т. 2. М., 1993; М., 1999), которую многие западные ученые считают третьим великим экономическим трудом после «Исследования о природе и причинах богатства народов» А. Смита и «Капитала» К. Маркса.

Как утверждает, например, американский экономист К.Ф. Флекснер, кейнсианская революция положила конец свободнорыночному капитализму. Он был радикально реформирован и на смену ему в странах Запада пришли разные формы смешанной экономика, сочетавшие капитализм с элементами социализма.

Уже после Второй мировой войны этот путь привел к возникновению того, что получило наименования «государства всеобщего благосостояния» (WelfareState). В одних случаях эти преобразования проводились руками буржуазных деятелей, в других — пришедшими к власти партиями, представлявшими интересы широких трудящихся масс, — социалистическими или социал-демократическими.

Социоисторические организмы, входившие в состав западной мировой капиталистической системы разделились на две группы. В качестве союзников Германии выступили Италия, Япония, а также ряд государств центрально-европейской зоны. Им противостояли Великобритания, Франция и США. Ярый антикоммунизм нацистов и их планы расширения «жизненного пространства» за счет продвижения на Восток создавали возможность союза между этими странами и СССР. Развязанная в 1939 г. Германией Вторая мировая война завершилась в 1945 г. военным поражением и крахом фашизма. Решающую роль в разгроме нацизма сыграл Советский Союз.

После Второй мировой войны началась новая, еще более бурная, чем в первые два десятилетия XX в., вторая волна социорно-освободительных, антипаракапиталистических, а тем самым антикапиталистических революций. Разумеется, все эти революции произошли в странах паракапиталистической периферии. Первая подсистема мировой капиталистическая система — ортокапиталистический центр — полностью сохранилась. Ни одна из ортокапиталистических стран не претерпела кардинальных изменений — не превратилась в общество иного типа. Иначе обстояло дело в странах периферии.

Антипаракапиталистические революции произошли во всех странах Восточной Европы. Они не были буржуазными антибуржуазными революциями. Они носили чисто антибуржуазный характер. В их результате во всех этих странах утвердился неополитарный строй. Интересно отметить, что граница между ортокапиталистической и неополитарной Европой почти полностью совпало с сложившейся к началу второго тысячелетия н.э. границей между западноевропейской и центрально-восточноевропейской зонами центрального исторического пространства. Неополитарной оказалась и Восточная Германия.

Мощная волна социорно-освободительных революций прокатились по Азии и Африке. В результате ее рухнула мировая колониальная система. Быстрому ее крушению в огромной способствовало существование СССР и мировой неополитарной системы. В части стран Азии (Китай, Вьетнам, Лаос, Камбоджа) антипаракапиталистические революции были антибуржуазными и только антибуржуазными. В них утвердился неополитаризм и они вошли в состав мировой неополитарной системы. То же самое произошло на Кубе. В других периферийных странах эти революции были антибуржуазными и одновременно буржуазными. Данные страны добились политической независимости, но остались паракапиталистическими. Были страны, которые заняли промежуточное между первыми и вторыми (например, Бирма) или еще более своеобразное (Иран) место в мире.

Мировая неополитарная система целиком сформировалась из стран, ранее входивших в паракапиталистическую периферию. Но последняя, численно сократившись, тем не менее сохранилась, хотя существования неополитарной системы в определенной степени способствовало уменьшению зависимости периферийных социоров от ортокапиталистического центра. Таким образом и на новом этапе международная капиталистическая система продолжала состоять из двух частей. Но теперь наряду с ней окончательно оформилась и новая мировая система — неополитарная.

Такое положение, сложившееся на Земле после Второй мировой войны, нашло свое выражение в принятом тогда и в науке, и в самом широком обиходе подразделении человеческого общества в целом на три мира: первый (ортокапиталистический), второй (неополитарный) и третий (паракапиталистический).

В этот период мировой истории на первый план выступило соперничество между двумя мировыми системами — неополитарной и ортокапиталистической, возглавляемыми двумя сверхдержавами — СССР и США. Началась «холодная война», которая грозила перерасти в горячую. В условиях, в которых противостоящие силы обладали ядерным оружием, это угрожало самому существованию человечества.

Неополитарный строй обеспечил СССР положение одной из двух сверхдержав. Однако возможности этой экономической системы были ограничены. Она не могла обеспечить интенсификацию производства, внедрение результатов нового, третьего по счету переворота в производительных силах человеческого общества — научно-технической революции.

Примерно с 50-х годов темпы экономического развития страны стали непрерывно уменьшаться, пока к середине 80-х годов не упали почти до нуля. Это свидетельствовало о том, что неополитарные производственные отношения превратились в тормоз на пути развития производительных сил.

Непрерывно нарастал кризис экономики и всего общества. Объективной необходимостью стала ликвидация ставшей совершенно неэффективной неополитарной системы. И она с неизбежностью началась. Именно в этом заключалась объективная задача процесса, начальный этап (1985 — 1991) которого получил название перестройки. Необходимостью была революция. Но вместе ее произошла контрреволюция. Главные завоевания Октябрьской рабоче-крестьянской антипаракапиталистической революции — политическая и экономическая независимость — были утрачены.

В 1991 г. распался СССР. В результате в мире осталась лишь одна сверхдержава — США. В самом большом обрубке СССР, который получил название Российской Федерации, и других государствах, возникших на развалинах этой страны, начал формироваться капитализм. По такому же пути пошло развитие подавляющего числа неополитарных стран.

Почти все страны, входившие в неополитарную мировую систему, стали интегрироваться в международную капиталистическую систему, причем в ее периферийную часть. Почти все они, включая Россию, снова оказались в экономической и политической зависимости от центра. Во всех этих странах стал формироваться не просто капитализм, а периферийный, зависимый капитализм. Для России все это было ни чем иным, как реставрацией положения, существовавшего до 1917 г. Реставрация произошла и в масштабах всего мира взятого в целом. Исчезла неополитарная мировая системы, а международная капиталистическая система снова стала превращаться во всемирную. Человечество вступило в новый этап свой истории — современный.