Дерзновенность

Жизнь коротка. Бессмертье дерзновенно.
Сжигает осень тысячи палитр.
И, раздвигая мир, скала Шопена
Во мне самой торжественно парит.
Екатерина Шевелева

Здоровье ухудшалось постепенно,
Районный врач подозревал гастрит.
Но оказалось, что скала Шопена
Во мне самой торжественно парит.

Ночами я особенно в ударе,
Волшебный скрип я издаю во сне;
Но это просто скрипка Страдивари
Сама собой пиликает во мне.

И без того был организм издерган,
В глазах темно, и в голове туман...
И вот уже во мне не просто орган —
Нашли собора Домского орган!

Потом нашли палитру Модильяни,
Елисавет Петровны канапе,
Подтяжки Фета, галстук Мастроянни,
Автограф Евтушенко и т.п.

Врачи ломали головы. Однако
Рентгеноснимок тайну выдает:
Представьте, что во мне сидит собака
Качалова! И лапу подает!

Не просто изучить мою натуру,
Зато теперь я обучаю всласть,
Во-первых, как войти в литературу

И, во-вторых, в историю попасть.

Перегрев в Пицунде

И снова бью стекло в замызганном кафе.

И снова хлещет кровь из ровного пореза.
И совесть, как палач, на аутодафе
ведет, пока жива, до полного пареза
Виктор Широков

В Пицунде наяву я вижу страшный сон,
я вижу наяву то господа, то черта.
Я весь кровоточу, и доктор Кацнельсон
доказывает мне безнравственность аборта.

Непросто сочинить пугающий стишок,
Но тайна жутких строк мне с юности знакома.
На аутодафе закономерен шок,
а проще говоря — отключка или кома.

Что ни строка — удар и до кости порез.
Поэзия, увы, ты вся — езда в больницу.
А то еще мигрень, истерика, парез,
А иногда понос на целую страницу.

Читатели мои! Все это — чушь и дичь,
я просто ваш палач с рассвета до захода.
Не важно, что у вас столбняк и паралич,
меня читайте до летального исхода!

Давай не говорить

Давай не говорить о лете,
лоскутик памяти порви.
Сегодня нет со мной на свете
ни колоска твоей любви.
Марина Тарасова

Судьбы моей поникли перья,
любви загнулся колосок.
Порвалась ниточка доверья,
и выпал дружбы волосок.

Подохла в клетке птичка страсти,
котенок ласки не поет.
И щепочка былого счастья
в корыте памяти плывет.

Давай погасим наши муки,
обиды тряпочку порви.
Меж нами дырочка разлуки
и нет ни корочки любви.

Ты не смотри на это косо,
как ясный полдень на грозу.
Ведь я нашла отличный способ
немножко выжимать слезу...

Береза

Березы — это женщины земли.
Ирина Снегова

Да, я береза. Ласковая сень
Моя — приют заманчивый до всхлипа.
Мне безразлично, что какой-то пень
Сказал, что не береза я, а липа.

И нипочем ни стужа мне, ни зной,
Я все расту: пускай погода злится.
Я наливаюсь каждою весной,
Чтоб в "Августе"(*) талантливо излиться.

Пусть критик
на плетень наводит тень,
Пусть шевелит зловредными губами.
Мы, женщины-березы, каждый день
Общаемся с мужчинами-дубами.

-----
(*) "Август" — книга стихов И.Снеговой
-----

Заколдованный круг

Площадь круга... Площадь круга. Два пи эр...
— Где вы служите, подруга?
— В АПН...
Юрий Ряшенцев

Говорит моя подруга чуть дыша:
— Где учился ты, голуба, в ЦПШ?(*)

Чашу знаний осушил ты не до дна,
Два пи эр — не площадь круга, а длина,
И не круга, а окружности притом;
Учат в классе это, кажется, в шестом.

Ну, поэты! Удивительный народ!
И наука их, как видно, не берет.
Их в банальности никак не упрекнешь,
Никаким ключом их тайн не отомкнешь.

Все б резвиться им, голубчикам, дерзать...
Образованность все хочут показать...

-----
(*)ЦПШ — церковноприходская школа.
-----

Сыр-бор

...я люблю тебя этой любовью воды
что коснется ноги, как сырыми губами.

...моя весна — моя сырая карта...

Но день проходит стороной -
гудком сырого парохода.

...нектар блаженно добывать
сырыми, теплыми губами.

В сырых его очах по солнышку блестит.

Я вот только сырого коня загоню...
Николай Панченко

Проснусь в сыром и стылом декабре,
С усильем разогну сырые ноги,
В сыром желудке — мокрые миноги,
и хочется подушку укусить.

Потом опять — то плаваю, то сплю
и не пойму — то бубны или пики
в сыром мозгу.
Серьезные улики!

И странно — почему я отсырел?

Казалось бы — давно уж не дитя -
Ни мокрой соски, ни сырых пеленок,
которые хоть выжми. Не ребенок!

И сыромятного нет на меня ремня.
Я весь сырой!
Сырые губы, нос,
любовь сыра, как Сырдарья весною,
все сыростью пропахло областною,
и не понять,
из-за чего сыр-бор!

И чтоб сырыми
не бывать очам,
В постель—как в ванну!—не ложитесь
навзничь,
сырых стихов вы не глотайте
на ночь
и чаще просыпайтесь по ночам.

После сладкого сна

Непрерывно,

С детства,
Изначально
Душу непутевую мою
Я с утра кладу на наковальню,
Молотом ожесточенно бью.

Анисим Кронгауз

Многие
(писать о том противно;
Знаю я немало слабых душ!)
День свой начинают примитивно -
Чистят зубы,
Принимают душ.

Я же, встав с постели,
Изначально
Сам с собою начинаю бой.
Голову кладу на наковальню,
Молот поднимаю над собой.

Опускаю...
Так проходят годы.
Результаты, в общем, неплохи:
Промахнусь — берусь за переводы,
Попаду —
сажусь писать стихи...

Слово

Спускалась женщина к реке,
красива и рыжеголова,
Я для нее одно лишь слово
писал на выжженом песке.
Андрей Дементьев

Я помню девочку одну,
мы с ней учились вместе в школе.
Я ей писал, чего же боле?..
Готов признать свою вину.

Я слов на ветер не бросал,
не огорчался при отпоре.
Я ей застенчиво писал
одно лишь слово на заборе.

С тех пор прошло немало лет,
жаль, повторить то слово, право,
сегодня не имею права
как гражданин, отец, поэт...

Шаги в историю

Вдруг на плечо ко мне ложится
Донского Дмитрия рука.

И стены каменные слышат
Мои и Дмитрия шаги.
Юрий Головин

Мечтая приобщиться к чуду,
враг ежедневной суеты,
я постоянно был и буду
с родной историей на "ты".

Идем Москвою — руки в брюки
(вокруг сплошная лепота!) -
два Юры — я и Долгорукий,
и с нами — Ваня Калита.

Доходим до Замоскворечья,
я вдохновеньем обуян,
чуть притомились, а навстречу
идет еще один Иван.

А Калита — мужик серьезный,
он говорит Ивану: — Ишь,
ты что-то нынче, Ванька, грозный,
войти в историю хотишь?

Идем... На солнце плеши греем,
поют в Зарядье соловьи...
Войти в историю сумеем -
я и попутчики мои.

Большинству комментаторов посвящается:

Высокий звон

Косматый облак надо мной кочует,
И ввысь уходят светлые стволы.
Валентин Сидоров

В худой котомк
поклав ржаное хлебо,
Я ухожу туда,
где птичья звон.

И вижу над собою
синий небо,
Косматый облак
и высокий крон.

Я дома здесь.
Я здесь пришел не в гости.
Снимаю кепк,
одетый набекрень.

Веселый птичк, помахивая хвостик,
Высвистывает мой стихотворень.

Зеленый травк ложится под ногами,

И сам к бумаге тянется рука.

И я шепчу дрожащие губами:
"Велик могучим русский языка!"

Все может быть.

Я Микеланджело, быть может,

Родившийся опять на свет.

Я, может быть, Джордано Бруно

Или Радищев новых лет.

Дмитрий Смирнов.

Все может быть.

Да, быть все может.

Поставят столб. Вокруг столба,

Который хворостом обложат,

Сбежится зрителей толпа.

Произнесет сурово слово

Литературоведов суд.

Поэта Дмитрия Смирнова

Из каземата принесут.

И к делу подошьют бумажки

И, давши рвению простор,

Литфонд торжественно бедняжке

Вручит путевку на костер.

Сгорит Смирнов... Великий боже,

Ты воплям грешника не внял...

За что его? А все за то же:

За то, что ересь сочинял.

Песня без слов

Не ведая мотива,

Не зная слов, пою.

А песнь легка на диво

И вся - про жизнь мою.

Лев Озеров.

Без всякого мотива,

Без всяких слов пою.

И это все на диво

Коллегам издаю.

Но вдруг один читатель

Мне прошептал, скорбя:

Когда нет слов, приятель,

Ты пой, но про себя...

Эксперимент.

Распад во много тысяч лет

Эквивалентен дням разлада,

Ведь человек не элемент,

Недели хватит для распада.

Виктор Парфентьев.

Со вторника эксперимент

Как начался, так не кончался...

И так как я не элемент,

То к понедельнику распался.

Глядела горестно жена

Глазами обреченной птицы,

Как быстро муж распался на

Элементарные частицы.

Непрочен наш материал,

Точней, он вовсе пустяковый...

И по частицам собирал

Меня инспектор участковый.

Не зря один интеллигент

Сказал, сомнения развеяв:

Сдается, это элемент,

Не знал о коем Менделеев...

Кое-что о потолке.

Выпью вечером чаю,

В потолок посвищу.

Ни о ком не скучаю.

Ни о чем не грущу.

Вадим Кузнецов.

Я живу не скучаю,

Сяду в свой уголок,

Выпью вечером чаю

И плюю в потолок.

От волнений не ежусь,

Мне они нипочем.

Ни о чем не тревожусь

И пишу ни о чем...

Выражаю отменно

Самобытность свою.

Посижу вдохновенно

И опять поплюю.

Наблюдать интересно

Как ложатся плевки...

Да и мыслям не тесно,

Да и строчки легки.

Чтим занятия те мы,

Что пришлись по нутру.

Есть и выгода: темы

И плевать продолжаю

Смачно, наискосок.

Потолок уважаю!

К счастью, мой - невысок...

С кем поведешься.

Меня не так пугают психи -

Они отходчивы, смелы.

Боюсь восторженных и тихих:

Одни глупы, другие злы.

Евгений Антошкин.

Не всем дано понять, возможно,

Полет возвышенных идей.

И мне тоскливо и тревожно

Среди вменяемых людей.

Совсем другое дело - психи!

Порой буйны, порой тихи.

С каким они восторгом тихим

Бормочут вслух мои стихи!

Их жизнь близка мне и знакома,

Я среди них во всей красе!

Я им кричу:- У вас все дома? -

Они в ответ кричат: - Не все!

Да разве выразить словами

То, как я удовлетворен.

Ведь я и сам - но между нами! -

С недавних пор Наполеон!

Плоды благодушия.

До чего ж я благодушен!

Всех люблю, и все правы...

Так бы сам себя и скушал,

Начиная с головы.

Олег Тарутин.

Жизни уровень возросший

И меня не обошел.

До чего ж я стал хороший!

Всех на свете обошел!

У меня есть друг-читатель,

До чего ж и он мне мил!

Я сказал ему: "Приятель,

Слушай, что я сочинил!"

Но меня он не дослушал

И сказал:"Да ты, увы,

Сам себя уже покушал,

Начиная с головы..."

На задворках.

Выйдешь на задворки

И стоишь как пень:

До чего же зоркий,

Лупоглазый день!

А потянешь носом - ух ты, гой еси!...

Евгений Елисеев.

Кто-то любит горки,

Кто-то - в поле спать.

Я люблю задворки -

чисто благодать!

Дрема дух треножит

Цельный божий день.

Всяк стоит как может,

Я стою как пень.

Думать - энто точно -

Лучше стоя пнем

Вислоухой ночью,

Лупоглазым днем.

Бьешься над вопросом,

Ажно вымок весь.

А потянешь носом -

Хоть топор повесь.

Хорошо, укромно,

Как иначе быть...

Тут мысля истомна -

Инда да кубыть.

Если ж мыслей нету,

Господи спаси,

Выручить поэта

Может "гой еси"!

Смертельный номер.

Весна, весна, - хоть горло перережь,

Весна - хоть полосни себя по венам.

И жизнь была - заполненная брешь,

Любовь была - случайна и мгновенна.

Лада Одинцова.

Себя я странно чувствую весной:

Весна - а я ищу глазами ветку.

Веревку взять бы, в петлю - головой

И - ножками отбросить табуретку...

Без этих грез я не живу и дня,

Приходит лето, соловьям не спится.

Кто в отпуск, кто на дачу, а меня

Преследует желанье утопиться.

Про осень я уже не говорю.

До одури, до головокруженья

Я вся в огне, я мысленно горю,

Испытывая зуд самосожженья!

Мне хочется зимою в ванну лечь,

Не совладав с мгновенною любовью,

Вскрыв бритвой вены, медленно истечь

Горячей поэтическою кровью...

Вы не волнуйтесь! Это я шучу,

Не забывая дать себе отсрочки.

О смерти бойко в рифму щебечу,

Слова изящно складывая в строчки...

Давай не говорить.

Давай не говорить о лете,

Лоскутик памяти порви.

Сегодня нет со мной на свете

Ни колоска твоей любви.

Марина Тарасова.

Судьбы моей поникли перья.

Любви загнулся колосок.

Порвалась ниточка доверья

И выпал дружбы волосок.

Подохла в клетке птичка страсти.

Котенок ласки не поет.

И щепочка былого счастья

В корыте памяти плывет.

Давай погасим пламя муки,

Обиды тряпочку порви.

Меж нами дырочка разлуки,

И нет ни корочки любви.

Ты не смотри на это косо.

Как ясный полдень на грозу.

Ведь я нашла отличный способ

Немножко выжимать слезу...

Камские страдания.

Не пойму, куда мне деться!

У реки, как дивный дар,

Ты в траве сидишь с младенцем,

Лена Лишина, маляр.

И простит Буонаротти

Эту вольность или нет -

Я тайком пишу напротив

Твой задумчивый портрет.

Николай Зиновьев.

Становлюсь я, видно, старше,

Налит силою мужской.

Вот уж прелести малярши

Мой нарушили покой.

Увидал ее босую,

Начал голову кружить.

Я тайком ее рисую,

Нарисую - буду жить.

Мы с ней встретились на Каме,

С дамой сердца моего;

Обращаюсь к ней стихами -

Этот путь верней всего.

Это дело упрощает,

Только вот душа грустит:

Микеланджело прощает,

Муж малярши не простит...

Но поэту риск не страшен,

Поздно пятиться назад.

Будет славно разукрашен

Мой задумчивый фасад.

Впрочем, муж - такая туша...

Вновь тревожится душа,

Потому что штукатурша

Тоже дивно хороша!...

Обучение русскому.

Шел вчера я в толпе городской.

Показалось мне, трезвому, грустному,-

В разношерстице речи людской

Разучился я русскому устному.

Сергей Макаров.

Сердцем чувствую: что-то не так.

Стало ясно мне, трезвому, грустному,-

Я по письменной части мастак,

Но слабею по русскому устному.

В кабинетной работе я резв,

И заглядывал в энциклопедии,

Но далек от народа и трезв -

Вот причина подобной трагедии.

Нет, такого народ не поймет.

Не одарит улыбкою теплою...

И пошел я однажды в народ

С мелочишкой в кармане и воблою.

Потолкался в толпе у пивной,

Так мечта воплотилась заветная;

И, шатаясь, ушел: Боже мой,

Вот где устная речь многоцветная.

Что ни личность - великий знаток,

И без всякой притом профонации.

Слов немного - ну, может, пяток,

Но какие из них комбинации.

Каждый день я туда зачастил,

Распростясь с настроеньями грустными,

Кабинетную речь упростил

И украсил словами изустными.

У пивной мне отныне почет,

А какие отныне амбиции.

И поставлен уже на учет.

На учет в райотделе милиции.

Когда скошено и вылазит.

У меня нахальством плечи скошены

И зрачки вылазят из углов.

Мне по средам снится критик Кожинов

С толстой книгой "Тютчев и Щуплов"

Сегодня я - болтун, задира, циник -

Земную тяжесть принял на плечо,

И сам себе - и Лев Толстой, и Цыбин

И Мандельштам, и кто-то там еще.

Александр Щуплов.

Собрались вместе Лев Толстой , и Цыбин,

И Мандельштам, и кто-то там еще.

И вроде бы никто из них не циник,

И все, что нужно, принял на плечо.

- Вы кто такой? - У Цыбина Володи

Спросил Толстой.- Не знаю вас, мой друг,

Мы в свете не встречались раньше вроде...

- А я Щуплов. - Ответил Цыбин вдруг.

Толстой застыл, сперва лишился слова,

Потом смутился и сказал: - Постой,

Не может быть, откуда два Щуплова?

Ведь я Щуплов. - Добавил Лев Толстой.

Стояли молча рядом два титана,

- И я Щуплов. - Кричали где-то там.

И, чувствуя себя довольно странно,

- И я Щуплов. - Воскликнул Мандельштам.

Вокруг теснилась публика, вздыхала,

И кто-то молвил зло и тяжело:

- На молодого циника-нахала,

Должно быть, вновь затмение нашло...

Шестикрылый Серафим

Пушкин

Хоть я музами любим,
Только как ни ковырялся,
Шестикрылый Серафим
Мне ни разу не являлся...
Вместо этого уныл,
Точно он с луны свалился,
Серафимный Шестикрыл,
На распутье мне явился.
"Ну-с", - свою он начал речь,
"Чем желаете заняться?"
"Вот хочу жаголом глечь!"
Так я начал изъясняться...
"Сочиняю для людей,
Пред людьми предстал не голым,
Так сказать людца сердей,
Собираюсь глечь жаголом"...
Серафим главой поник,
И махнув крылом как сокол,
Вырвал язный мой грешик,
Чтобы Пушкина не трогал...