Путешествия

Дмитрий МАРТ

Сабантуй с пловом

Фото с сабантуя

Видео с сабантуя

Виктория Кейль

Кахетия

Кахетия дарила нам своё тепло и теплоту с 10 по 20 сентября.

С 10 по 20 сентября мы, три сыктывкарки: Полина Романова, Наталья Королева и Александра Помысова, - приняли участие в волонтерской смене в селе Ахалсопели в Кахетии. Мы работали на уборке урожая, который совершенно обоснованно называют «праздником» ртвели. Нашей целью был физический труд на свежем воздухе в сочетании с погружением в культуру и язык народа. Кроме полезных навыков, знакомства с традициями и бытом кахетинцев, с десятками потрясающих, гостеприимных, бескорыстных людей, мы получили сильнейший эмоциональный заряд. Кахетия – это не просто уникальная пышная природа, древние традиции православия, это прежде всего ни с чем не сравнимая атмосфера, настроение.

Вот что мы поняли в течение нашей смены. Если вы любите приключения, колорит, если вы гурман – поезжайте в Кахетию. Кахетия – это прекрасное сочетание разнообразного эко- и агро-туризма: и горы, и реки, и озёра, и леса. Если вас интересуют горы, стоит посетить Тушетию. Если вы гурман и любитель традиций, цените изысканное грузинское вино – вам в Кахетию.

Одно из незабываемых впечатлений - грузинская кухня. Она является одной из самых древних. Традиционные грузинские блюда в большом почете не только в России, но и за рубежем. Знаменитое хачапури, хинкали, разнообразные блюда из мяса. И вино всех видов и на любой вкус, в большом разнообразии и недорого. Не забудьте попробовать грузинские вкуснейшие лимонады (тархун, крем-соды) и знаменитую воду Боржоми, они известны далеко за пределами Грузии, вкус – как в детстве. К нашему счастью, в программу входили кулинарные мастер-классы, на которых мы научились готовить хинкали, хачапури, лобио, чурчхелу. Кроме того, мы познакомили наших гостеприимных хозяев и с нашей, коми и немецкой, кухней.

Для кахетинца – гость это подарок Бога. И мы в полной мере это почувствовали. Такое внимание, заботу, щедрость и культуру гостеприимства можно встретить только в сердце Алазанской долины. Хотим отметить, что этот рай на земле нам устроили Илия Чаходари и Элисо Натрошвили, заботу и любовь которых мы чувствовали каждую минуту.

Кахетия исстари славится своим виноделием. Мы в полной мере смогли убедиться в том, что виноград для кахетинца – это второй хлеб. Нам рассказали (и показали) про особенности изготовления грузинского вин в огромных глиняных бочках с узким дном (квеври), нам предоставили возможность продегустировать некоторые вина. Мы принимали участие в закладке урожая в огромные старинные кувшины для брожения.

Приехав в Грузию, нельзя не посмотреть Кахетию и Алазанскую долину, родину самых лучших грузинских вин. Евтушенко писал, что "тот, кто не видел Алазанской долины, тот не видел Грузии». Достопримечательности там разбросаны на довольно большом расстоянии друг от друга. Тем не менее, наши друзья показали нам г. Сигнаги, монастырь Бодбе, имение князей Чавчавадзе в с. Цинандали, монастырь Некреси рядом с Кварели, озеро Илии Чавчавадзе рядом с Кварели, крепость Греми, резиденцию Ираклия второго в г. Телави, монастырь Алаверди и, конечно, Тбилиси.

Если бы нам разрешили выучить только одно единственное слово на грузинском, я бы выучила – Мадлобт, чтобы сказать его всем тем, с кем я общалась, или просто случайно сталкивалась в Грузии – Мадлобт! Спасибо! Огромное, искреннее, человеческое спасибо всем тем, кто открыл для нас эту страну, кто ТАК поделился своей искренней любовью к ней и гордостью за нее, который заставил вспомнить о том, что в человеческой природе гостеприимство, открытость и способность дарить тепло были, есть и будут, я надеюсь, вечно, пока есть Сакартвело, пока хранят грузины традиции своего народа.

Если бы нужно было описать эти десять дней, проведенных в Сакартвело, только одним ощущением, мы бы сказали – Тависуплеба!

Тависуплеба значит - Свобода. Мудрый язык образовал это слово из двух: тавис – голова, уплеба – право. Свобода – это право делать то, что ты хочешь и считаешь нужным, правильным. Абсолютная свобода – перемещений, проявления собственных эмоций, самовыражения, выбора в каждый момент времени, при этом сопровождаемая чувством абсолютной защищенности, настолько спокойно и комфортно я мало где себя ощущала.

Мы прикипели к этой гостеприимной грузинской земле, принявшей нас такими, какие мы есть – без условностей и оговорок… Позволившей нам быть радостными и беззаботными. Давшей мне так много, но почти ничего не потребовавшей взамен… Ну разве что частичку нашей души, которую мы оставили здесь, на грузинской земле…

Владимир Кабаков

Хара-Нур

Повесть

Собирались, как всегда непростительно долго: то водку разливали из стеклянных бутылок в пластиковые, то вдруг оказалось, что свежего хлеба в соседней булочной не оказалось. А ведь ехали на две недели и потому, очень хотелось сохранить хлеб в соответствующем виде, хотя бы неделю. Потом конечно будут сухари, но всё – таки…
Наконец всё загружено, размещено для долгой дороги, ребята сели на свои места и я тронулся…
Пока разворачивался у себя на стоянке, рядом с домом, вдруг услышал в голосе мотора какие – то новые нотки и стал себя спрашивать – что произошло?
Может быть поэтому отвлёкся и был невнимателен. В три приёма разворачивая машину, я совершенно неожиданной, услышал, дикий человеческий крик сзади, и меня аж в пот бросило
Неужели…! – вскинулся я – и тут же почувствовал что машина кого – то
зацепила задом. Внутри у меня всё оборвалось и открывая дверку, я уже был готов к самому плохому…
Оказалось, что серебристый «Вольво» моего соседа по дому, грузина Кахи, вдруг, словно живой подлез под мой микроавтобус, и я прилично помял ему безукоризненно новое крыло.
Ты что это сделал! – вопил горбатый Кахи, а у меня от сердца отлегло…
Ты мне новую машину раздавил! Уж лучше бы ты меня самого покалечил!..
Я подождал, пока нервный грузин придёт в себя, а потом объяснил, что сейчас срочно уезжаю и потому не могу с ним заниматься и предлагаю ему сделать ремонт, а потом прислать мне счёт. Я всё оплачу…
Кахи немного утих, но по прежнему чуть не плакал и не мог отвести взгляд от потерявшего невинный вид, «Вольво»…
На этом всё закончилось, а Максим с Аркашей, вылезли из машины после первых криков и молча, скептически смотрели то на помятое крыло, то на причитающего Кахи. И может быть поэтому, тот, несмотря на своё горе, вёл себя прилично…
Наконец мы тронулись, и у меня, от пережитого, мышца под глазом какое – то время непроизвольно дёргалась,…
А времени было уже девять вечера, и несмотря на то, что темнело около одиннадцати часов, но всем стало ясно, что ночевать придётся в дороге. Тем более, что нам надо было заехать в Кырен – бурятское село в Тункинской долине, чтобы попутно повидаться с одним человечком, которому я вёз детальки от его «Нивы».
Незаметно выбрались из города, а когда покатили по тракту в сторону Южного Байкала, к Култуку, то дышать стало легче. На дворе стоял июнь, всё уже стояло в новой свежей зелени и потому даже сквозь окна кабины проникали ароматы летнего леса, распустившегося листвой.
Максим сидел рядом и рассказывал, как в его психиатрическом отделении, появился новый пациент, который «съехал», на мысли, что в его деревне живут несколько, старух – ведьм.
- Вот он, однажды, прихватив мелкашку, направился их уничтожать. Одну, он успел пристрелить у неё на огороде, но тут его уговорили, бросить оружие, а потом и скрутили дюжие мужики – соседи.
А с виду, он, этот мужичок самого нормального виду. Только блеск какой –
то нездоровый в глазах – криво улыбаясь закончил Максим, работавший в психиатрическом отделении городской больницы, заведующим отделением.
Аркаша весело посмеивался во время рассказа и после, начал вспоминать,
как он с «придурками», взятыми им из «психушки» – он тоже был психиатр, строил себе дачу…
Я им задачу поставил, оставил еды на несколько дней и уехал в город…
Приехал через два дня, в срубе положены уже несколько «стоп», а народец
мой, устав от работы, загорает на задах моего участка, и в хорошем настроении. Я, их конечно поблагодарил, и налил из бутылки, которую предусмотрительно захватил с собой. Они, расчувствовались и готовы были меня хозяином называть …
Вот что значит «трудотерапия» – закончил он со смешком. И я тоже
улыбнулся, представив себе как они эти стопы клали…
Я, после Аркашиного рассказа, вспомнил случаи из своей жизни.

… У меня был большой опыт по строительству дачных домов. Я свой первый
дом, строил из толстого кругляка, вдвоём с знакомым плотником Петром. Он был мужичок сноровистый, но тщедушный, и мне пришлось этот кругляк, по сути, в одиночку таскать и подавать, иногда на самый верх сруба. Я тогда полмесяца ставил сруб, а полмесяца отходил от перенапряга. Потом выяснилось, что я себе геморрой заработал на этом деле. Зато домик и по сию пору стоит, как новенький и всё лучше становится…
… За разговорами незаметно проехали Глубокую, и поднявшись на перевал, где на обочинах пышным, белым, лёгким цветом, ещё безумствовала черёмуха, и её холодный аромат попадал в машину, через полуоткрытые окна. Все в машине невольно глубоко задышали впитывая в себя остатки весеннего настроения природы…
Поднявшись на самую высокую точку между городом и Байкалом, начали по «серпантину» дороги, спускаться к озеру и тут, уже была настоящая тайга, а не пригородные леса! И мы это почувствовали. Напряжение сборов и ожиданий отъезда, постепенно поменялось на ощущение покоя и ожидания — очередное путешествие в неизведанное будущее началось…
Выехали на берег уже в сумерках, и меня, как всегда на этом месте, поразило величие и покой громадных пространств Байкальской котловины...
На другой стороны, этого сине – тёмного водного клина, разрезающего гористый материк, мерцали в дымке сумерек электрические огоньки Слюдянки, а над самим громадным водным простором, уже разлилась тихая ночь. Я представил, себе шестьсот тридцать километров, прозрачно – хрустальной воды, протянувшиеся на северо – восток, почти километровым слоем лежащей в узкой и ущелисто котловине, и поёжился… «Громадьё» размеров этого природного мирового сокровища, поражала...
Култук проехали быстро и поднявшись на многокилометровую перемычку, между озером и речным водоразделом, заросшую молодой тайгой, стали незаметно спускаться в долину Иркута, текущего где – то в темноте, справа от тракта.
«А надо ли что – нибудь менять в природе?» - задумался я под гул мотора, в
котором, иногда проскальзывали угрожающие, незнакомые нотки. Я привык к машине, и она ко мне привыкла и потому, любые неполадки в её работе, я воспринимал, как недомогание, как болезнь близкого существа…
Где - то в первом часу ночи, въехали в Кырен, проехав по тёмным уже
улицам, добрались до дома моего знакомого, - он нас ждал. Мы весело и тепло поздоровались, пожав друг другу руки, сели в летней кухне и попили чаю, с бурятскими шанежками, которые напекла жена моего знакомого, бурята Сергея.
Это был спокойный, добродушный мужик средних лет, хороший охотник и лесовик, и я хотел с ним, начать охотиться уже в Тункинских Альпах, - отроги невысокого хребта подходили почти к самому посёлку…
Сергей, привезённым запчастям обрадовался и приглашал нас остаться ночевать, тем более, что машина не совсем в порядке. Но я отказался, и ребята меня поддержали - так долго мы собирались и выезжали из душного опротивевшего города, что скорее хотели попасть на волю, в «пампасы».
Мы вежливо отклонили предложение Сергея и пожелав ему всего хорошего и поблагодарив за гостеприимство, тронулись дальше, в тёмную, непроглядно громадную ночь…
Часам к трём ночи, подъехали уже к Саянам, к самым горам, но тут мотор машины окончательно «сдох», и в гору мы могли подниматься только на пониженной. Мотор работал лишь на одну десятую своей мощности, глотая горючее непомерными порциями. Я почему – то вспомнил, как однажды, моя лошадка, в одном из наших конных походов в Оке, на крутом подъёме утробно захрапела, а потом, уже на перевале легла, и мы её отпаивали, по совету Лёни , нашего проводника, сладким чаем. Иначе, конь мог умереть от перенапряжения…
В этом, лошадь, ничем не отличается от человека. Может быть потому, её и «лечили» по человечески.
Был уже четвёртый час ночи, когда выбрав более или менее ровную площадку, рядом с грунтовым уже трактом, мы остановились, расстелили спальники рядом с машиной и легли спать, рассчитывая что завтра будет видно, что делать дальше. Машина стояла рядом остывая, и из под капота, словно клочья пены, выбивались струйки серого пара, от перегревшегося мотора…
Лёжа в спальнике, я ещё какое – то время ворочался, вспоминая то кричащего Кахи, у которого горб рос из спины и из груди, и потому, выглядел он действительно инвалидом, вызывая жалость. Потом начал думать что делать с машиной, и хотя я не религиозный человек, но несколько раз прочёл про себя Иисусову молитву. «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий - спаси и помилуй мя… Дай доехать без проблем хотя бы до Орлика». Молитва подействовала как снотворное, и я заснул крепко и без сновидений…
Утром, вскипятив чаю на газовой плитке, позавтракали, и для настроения, чуть выпили водочки. Ведь мы, наконец – то, попали в горы, на природу. Ну как этому не радоваться и не расслабиться!
Тронулись в путь часов в десять утра, при хорошей погоде и по холодку, отчего мотор меньше грелся и машина катила удовлетворительно. На подъёмах, скорость движения заметно падала…
Медленно, с натугой, поднялись на перевал, по вырубленной в скале дороге, петляющей по правому берегу Иркута, бегущего по камням, где – то далеко внизу, и стали по пологой равнинке, спускаться в долину реки Оки. Вид во все стороны, открывался замечательный и слева, далеко на горизонте, в синем небе белели, первозданно чистыми снежными вершинами, трёхтысячники, среди которых заметно выделялся пик Мунку – Сардык, высочайшая вершина Восточных Саян, одна из «святых» гор Центральной Азии…
Каждый раз, как я сюда попадаю, первое и самое сильное впечатление, - это масштабы горных кряжей, широких долин и обилие рек, речек и ручьёв, с прозрачной, холодной, синеватой водой...
На одном из поворотов, внизу, на приречной, зелёной луговине, увидели несколько журавлей, щиплющих там свежую, сочную травку. Остановились, рассмотрели длинноногих важных птиц в бинокль, и я даже сфотографировал их, не очень веря в то, что на фоне таких просторов, журавлей можно будет разглядеть на фотографиях…
Часов около четырёх дня, вкатились в Орлик, и подъехав к зданию администрации, остановились. Вылезли из машины, покряхтывая и разминая ноги, постояли разглядывая посёлок и горные хребты, повисающие над широкой, но мелкой речкой.
Потом зашли в правление, нашли Николая, нашего приятеля и переговорили с ним. Он, как всегда улыбаясь, рассказал нам, что Олег, наш давний приятель, где –то в Орлике, что Лёня, наш бурят-проводник, с сыновьями, которые незаметно подросли, за времена нашего знакомства, тоже был здесь, но недавно ушёл верхами в Саяны, в посёлок, куда и мы направлялись…
Выйдя из управы к машине, мы увидели Олега, который с улыбкой приветствовал нас и с ходу, стал спрашивать почему задержались с приездом. Потом, выслушав мои обычные объяснения, он рассказал, что лошадей, которых готовили к нашему очередному путешествию, неделю назад, уже всех отпустили на пастбище, так что придётся все сборы, начинать заново.
В момент разговора, мимо нас проехала «тойота», из которой вышел Глава администрации и скорым шагом прошел в Управу, на ходу поздоровавшись с нами.
Сегодня у него большое совещание, с председателями сельсоветов, вот и
торопится. Я тоже, должен там присутствовать – отметил Олег, и пообещав вечером пораньше приехать домой в Саяны, тоже ушёл на совещание. Мы, как всегда, первые дни заезда останавливались у него в доме, в Саянах.
Выезжая из Орлика, в сторону посёлка Саяны, я размышлял, глядя на проходящих по дороге, по городскому одетых красивых женщин и девушек, что жизнь здесь за последние пятнадцать лет переменилась, стала намного богаче и современней, но посёлок, по прежнему, заполнен песком, и только за дощатым забором местного парка, росли зелёные молодые деревца лиственницы.
«Буряты, были и остались кочевниками – думал я переезжая ручей, текущий широкой лентой через дорогу, на выезде из посёлка. – Они по-прежнему, не очень - то заботятся о зелёных лужайках рядом с домом, наверное потому, что почти каждая семья здесь, имеет летнее стойбо, в одной из окрестных таёжных долин, где и травки вдоволь и просторы немереные. А здесь, они зимуют, и потому, их женщины, вынуждены ходить в туфлях, на высоких каблуках, по песчаным, не асфальтированным улицам, а сами они, в большинстве, с самого утра одевают сапоги, как часть традиционной рабочей униформы.
В свободное время, мужчины, иногда уезжают на лошадях охотиться в окрестные урочища, но чаще сбившись у кого – нибудь на летней кухне, выпивают и обсуждая свои мужские дела.
Свободного времени, однако, здесь у людей бывает немного, - почти все держат скот и лошадей, которых по весне выгоняют на стойба, на пастбища, а ещё занимаются строительством. Поставить деревянный сруб, умеют почти все взрослые мужчины…
Те, кто имеет высшее образование, чаще сидят по домам и смотрят телевизор, вместе с детьми и женщинами. Изредка, по вечерам выходят приодевшись в кино, в местный дом культуры. Но бывает это редко, потому что удобнее сидя на домашнем ковре, смотреть те же фильмы или ТВ программы. Здесь, почти у каждого дома, стоят большие круглые тарелки – антенны, которые ловят сигналы со спутников, и можно смотреть до двадцати телепрограмм разного уровня и на разный вкус…»
Машина, с натугой преодолела очередной глинистый, вперемежку с камнями, подъём, покатилась вдоль берега Оки, по пыльной колее, слегка переваливаясь с боку на бок...
«Для нас, это экзотика, - продолжал я размышлять, проезжая мимо зелёной лужайки, на которой, за высокой оградой, стоял красиво окрашенный яркими красками маленький буддистский дацан. - А для живущих здесь, и эти горы, и эти «поднебесные долины», и спутниковые антенны – детали рутинного быта не вызывающие никаких эмоций, иногда даже скуку. Новое, привычно смешалось со старым – таковы приметы времени.
Вот и буддизм, восстановленный здесь совсем недавно, для многих, всего лишь экзотика, малопонятная и скучная…»
…Поднявшись на очередной подъём, мы увидели несколько всадников, на
рысях идущих по дороге, впереди. Приблизившись, в одном из них, я узнал Лёню. Посигналив, остановились и Лёня с сыновьями, развернувшись, подъехали к нам.
Мы все вышли из машины, он соскочил с коня, а сыновья остались в сёдлах и в ответ на наши приветствия вежливо кивнули. Последние годы отношение к русским и здесь изменилось, особенно у молодых, которые общались и в школе и дома только со своими, с бурятами.
Лёня, был немного смущён таким вниманием к себе и улыбался довольный и как обычно поддакивал всему, что ему говорили, словно ему задавали вопрос и он на него отвечал. Поговорили о подготовке к походу, и Лёня пообещал, что завтра с утра, он на «стойбе», займётся конями, но одного или двух, придётся брать в других местах. Поэтому выехать удастся только к вечеру.
Ещё и ковать наверное нужно – сказал он. - Но это мы быстро сделаем…
Договорились, что завтра с утра, мы подъедем на машине, к нему на стойбо, а там всё спланируем и начнём собираться…
После, мы расстались, хотя я ещё долго видел всадников в боковое зеркало машины. Автомобиль мой пыхтел и едва тянул и потому скорость была чуть быстрее лошадиной…
Наконец, часов в семь вечера мы приехали в Саяны. И как обычно, завернув за край посёлка, заехали в Олегову усадьбу с тыла. Ребята остались в машине, а я пошёл поздороваться с женой Олега, которая сразу пригласила нас пить чай. Пока мы мыли руки, во двор заехал УАЗик Олега и он посмеиваясь стал осматривать мою «больную» машинку.
- Оставь её здесь – посоветовал он. – Мой сын посмотрит после ужина. Он ведь механиком работает в Орлике…
Ночевать устроились в гостиной, на полу, на ковре. После чаю мы ещё немного поговорили с Олегом, пока ребята устраивались на ночлег, а потом, я, придя в комнату, увидел, что и Максим и Аркаша, уже спали. Ночью, они видимо не выспались, и в доме чувствовали себя в тепле и в безопасности. Любая ночёвка на природе, невольно заставляет человека настораживаться и спать в «пол уха».
Я забрался в свой спальник и стал думать, что делать с машиной, если так и не удастся её быстро отремонтировать. Сын Олега, посмотрел мотор и сказал, что проблемы с подачей топлива, но кроме того есть ещё несколько, которые можно устранить только в авто-мастерской…

Хорошо выспавшись, поднялись пораньше и попив чаю в пустой кухне – хозяева разошлись и разъехались по работам, как обычно после семи часов утра - начали собираться. Лошадей надо было брать из разных мест, и потому сборы обещали быть долгими.
Первым делом, поехали к Лёне на стойбо, которое находилось в долине большой, горной речки. Он встретил нас у брода, и сказал, что за двумя лошадьми, надо ехать к соседу, тоже на летнее стойбо, находящееся километрах в пятнадцати от Лёниного.
Съездили туда, и оттуда, мы с Лёней вернулись на машине, а Максим и Аркаша, прискакали верхами. Лошади были уже знакомы нам по прошлогоднему походу и потому, ребята, на рысях пришли к броду очень быстро.
Погода стояла светлая и солнечная, но с гор, иногда, повевал прохладный ветерок и было не жарко. Я, с радостным ожиданием вглядывался в предгорные зелёные луговины, в затенённые ущелья и на гребни серых скал, кое – где торчавших над вершинами горных кряжей. Я, уже представлял себе, где мы могли бы встретить горных козлов, а может быть и медведей, в эти первоначальные летние дни, пасущихся на склонах широких, зелёных долин…
Когда пригнали наконец лошадей, пока Лёня сходил в табун и привёл лошадей для себя и для меня, время подходило уже к обеду.
Но двух из трёх, надо было ещё ковать, и Лёня занялся этим сам. Он был и ветеринар, и охотник и кузнец – одним словом мастер на все руки.
У бурят, нет специально устроенных кузниц и потому, куют лошадей прямо у стойба, повалив их с помощью специального приспособления. Длинную прочную слегу, закрепляют между ног и потом, ловко и безболезненно валят коней на траву, и покрепче связав все четыре ноги вместе, начинают ковку и если надо, то обрезку отросших копыт.
Лёня, как я уже говорил на все руки мастер, и в ковке ему помогал его приятель и бывший одноклассник Доржи, который тоже собрался ехать с нами. Лёне, так было удобнее, потому что мы для него были всё – таки туристы, а с Доржи, можно было переговорить, да и веселее было возвращаться после заезда, назад, домой…
Вначале ковали чёрного, среднего роста и возраста коня, на котором прошлый год гарцевал Аркаша. Он вёл себя смирно и спокойно, спокойно дал подковать себя.
Пока валили второго мерина, тяжёлого и высокого, пришлось поволноваться, - он выкатив из орбит глаза, хрипел сдавленно и старался до последнего оставаться на ногах. Зато когда упал наконец, то лежал смирно и позволил обрезать передние копыта и ковать себя без сопротивления…
У бурятских лошадей, как я успел уже узнать, есть замечательное свойство – когда они падают на спину, то замирают в таком положении, подняв ноги вверх. Однажды, в походе, мой конь, на крутяке, вдруг вздыбился и упал назад спиной, чуть не придавив меня самого. Зато когда он упал, то застыл в этом положении, пока мы сообща, не убрали с одного боку, большой валун, и не перевернули его на бок. Потом, он поднялся сам…
После ковки, привязав лошадей, переложили продукты из машины на землю, а потом разложили припасы по вьючным сумам из толстой лошадиной кожи.
В конце концов, всё было упаковано, лошади осёдланы, причём я и Аркаша, ехали на своих сёдлах, которые купили в городе и привезли их, сюда, на машине. Сёдла были новыми, поскрипывали кожаными поверхностями, но как позже оказалось, на склонах, когда приходилось ехать вниз, подпруги съезжали под передние ноги… Однако это обнаружилось чуть позже…
Выехали уже около четырёх часов дня и моя лошадка, с самого начала попыталась несколько раз маневрируя, и сердито кося на меня глазом, бить задом, проверяя, как крепко я на ней сижу. Однако, зная её норов ещё по прошлому году, я круто задирал ей голову поводом и крутил её несколько раз на месте. Видимо уяснив, что я не новичок, она успокоилась и всю остальную дорогу вела себя прилично. У остальных, тоже проблем не было и потому, двигались караваном быстро и без задержек…
Погода стояла тёплая, солнечная, настроение у всех было замечательное. Вокруг, громоздились горные хребты и вершины, по низу широкой долины, бежала чистая холодная речка, а предгорья были покрыты зелёным лесом, переходящим в каменные осыпи и серые скалы. Воздух был необычайно чист и весенняя свежесть, ещё сохранилась – ведь в затенённых местах, выше к гребням гор, видны были пятна и пятнышки белого снега…
Нас было пятеро: я, Максим, Аркаша, и Лёня с Доржи, своим очередным приятелем. Такой состав, для нас становился уже привычным в начала похода…
С нами были три собаки из Лёниной стаи: Байкал, старый и крупно – лохматый, хромой кобель; Белый, с обрубком хвоста, которым отличались все собаки из Лёниного гнезда, и совсе молодой кобелишко – Чернявый.
Байкала, который сломал лапу несколько лет назад, преследуя по скалам кабарожек, мы сразу прозвали Сильвером, в честь хромого пирата из романа Стивенсона, «Остров сокровищ». Вид у него был серьёзный и немножко сердитый, поэтому новая кличка ему очень шла.
Собаки сразу убежали вперёд, а мы на рысях, по замечательно зелёной тайге, по грунтовой дороге, быстро дошли до ближайшего стойба, на котором жила одинокая его хозяйка в двумя детьми. Она пасла здесь свой скот.
Мужа у неё не было, и вообще она была колоритная женщина, словно из бурятской легенды.
Её отец, за отсутствием сыновей растил её как мальчика – в семь лет купил ей ружьё и постоянно брал с собой на охоту и на летние выпасы скота. Поэтому она выросла сильной и смелой и ничего в тайге не боялась, даже одиночества. Со временем, все заметили её необычайную силу и случилось даже так, что местные шаманы запретили ей иметь оружие и охотиться, по чему она очень скучала.
Я глядел на неё во все глаза и видел перед собой симпатичную молодую, пухленькую и кругленькую на вид бурятку, у которой уже было двое детей и она собиралась рожать третьего.
Наверное от «проезжа молодца», - думал я, попивая чаёк и слушая
разговоры Лени и Доржи с нею. Ребёнка её не было видно – это по рассказам Лени была трёхлетняя девочка, а старшая, уже школьница, на лето уехала к бабушке, в соседний посёлок.
Спать легли в этой же избе. Дунга – так звали богатыршу – охотницу, устроилась с ребёнком за ситцевой занавеской, а мы с Лёней и Доржи, расстелив спальники легли на пол. Максим и Аркаша, легли в соседней бане.
Засыпая, я вспоминал рассказы Лёни, о том, что Дунга была сильнее многих мужиков и сорока килограммовые фляги с молоком, одна грузила в кузов грузовика, на что способны были только самые сильные мужчины…
Ещё, я вспомнил, как несколько лет назад, на этом же стойбе, которое тогда стояло пустым, мы дневали в хороший, солнечный день, и решили сфотографироваться и сняться на кинокамеру. Я тогда отъехав от домов, стоящих на высоком обрывистом берегу реки, разогнал своего мерина, и вдруг правая нога выскользнула из стремени и в это же время, конь рассердившись на моё понукание, вдруг поскакал, не разбирая дороги, к обрыву.
На киноплёнке, этот галоп выглядел эффектно, но я сильно испугался, когда мерин затормозил только в метре от, десятиметровой высоты, обрыва. Я, конечно, сделал вид что ничего не происходит, но позже, сознался, что чуть не «загремел» в обрыв, вместе с мерином…
Утром проснулись не так рано, попили чаю и обсудили планы. Надо было сегодня пройти километров сорок по плохой тропе, до Лёниного зимовья в долине Хадоруса.
Пока пили чай и завтракали, из-за занавески вышла симпатичная девочка - бурятка и стала нас расспрашивать куда и зачем мы едем. Она оказалась очень общительной и смышлёной, а вчера, я почему - то подумал, что она дичится нас и потому прячется за занавеской. Однако, она просто пораньше ложиться спать, как все нормальные дети и потому, вчера вечером спала, не обращая внимания на наши разговоры.
Простившись и поблагодарив Дунгу, за гостеприимство, мы тронулись в дальний путь. Впереди было почти пятьдесят километров дороги - из них, последняя треть проходила по скалам и крутякам долины Хадоруса…
… В тот день, обошлось без происшествий. Лошади шли споро, никто не отставал и я вспомнил, как прошлый год, мой мерин иногда останавливался, особенно в конце дня и наотрез отказывался идти дальше. Пришлось тогда помучиться и попотеть, то уговаривая его, а то, нахлёстывая плёткой и понуждая ногами…
… Обедали на красивой зелёной лужайке, рядом со святым местом бурят, которое они называют Обо. Обо окружали со стороны речки, высокие стройные ели и на нескольких из них, буряты, проходящие и проезжающие, на ветках развешивали ленточки разноцветной материи, в основном белые и синие. Стоило подняться небольшому ветру, ленточки начинали трепетать, и казалось, деревья оживали. Неподалеку, на зелёной, ровной, словно стриженой травке, лежал большой гранитный валун прямоугольной формы, который служил алтарём, для приношений. На нём же разводили священный огонь…
С другой стороны, открывался вид на горную долину реки Сенцы и противоположный склон горного хребта, по верху, покрытого острыми светло - серыми скальными пиками, поражавшими своими размерами.
Луговина вокруг нас была покрыта зелёной травой и множеством цветущих и отцветших подснежников, которые в Забайкалье называют «ургуями». Охотники говорят, что в это время, «ургуи», в больших количествах поедают сибирские олени – изюбри, для того, чтобы очиститься горечью подснежников от внутренних паразитов. Не знаю как олени, но наши лошади ели эти цветочки и молодую траву с необычайной жадностью…
Расседлав лошадей, мы разожгли костёр и сварили кашу с тушёнкой и чай, и пока ребята занимались обедом, Лёня и Доржи, шаманили, освящая своё оружие и прося удачи у духов местности, которые по бурятски называют общим именем Бурхан.
Они, разожгли костёр на большом прямоугольном валуне, лежащем здесь с незапамятных времён, плеснули в костерок немного водки и положили в огонь несколько конфет. Потом произнося какие-то фразы на бурятском языке, подержали своё и моё оружие над костровым дымом. Вся процедура «жертвования» и «освещения» проходила быстро и мы закончили, когда ребята ещё не успели вскипятить чай.
Лёня и Доржи, в момент «камлания», посерьёзнели и мы не мешали им в их традициях, относясь к этому с уважением. Мы ведь тоже, иногда выходя или выезжая на охоту в районы тайги, где раньше жили буряты, и сохранились бурятские названия мест и речек, «бурханим» на высоких перевалах и заметных площадках, уговаривая духов даровать нам удачу в походе и в охоте.
Здесь, в Оке, я заметил, как старинные обычаи и даже суеверия, быстро возвращаются в рутину обыденной жизни, и то что считалось накрепко забытым, во времена советской власти, неожиданно быстро возвратилось в народную среду. Анимизм, одущевление и олицетворение сил природы, с духами и богами, вновь становятся привычным ритуалом. Такая привычка постепенно распространяется и среди русских охотников, большинство которых, тем не менее, остаются атеистами… Но магия обряда, действует и на их воображение.
… Иногда, охота бывает неожиданно удачной и приходится сознавать, что Бурхан к нам как – то особо благоволил, в этом случае…
После обеда, без проблем переправившись через неглубокий и потому бурный, бело-пенно шумливый Хадорус, мы стали подниматься по извилистой тропе, а перевалив гребень, спустились в долину этой речки, на которой, местами, ещё лежала льдистым, белым щитом, толстая наледь.
Тропа петляла из стороны в сторону, обходя полу заросшие гранитные глыбы и лошади, задевая подковами за камни, высекали искры. Небо постепенно нахмурилось, появились серые тучи, из которых по временам проливался мелкий редкий дождичек.
Вскоре перед нами во всю ширь открылась долина Хадоруса и впереди, мы увидели трёхсот метровой высоты Скалу, чей гранитный отвесный Лоб, нависал над рекой, покрытой белой наледью. На противоположном берегу, теснились каменистые осыпи и в узких трещинках - ущельях, кое - где проглядывали не растаявшие снежные наносы…
Мы уже находясь под скалой и вдруг остановились на тропе, потому что остроглазый Леня, увидел на склоне, под высоким лбом скалы, медведя.
- Вижу! – как всегда, неожиданно громким голосом проговорил Лёня, не отводя глаза от склона, под скалой.
… Я развернул коня подъезжая к Лёне и дал ему бинокль, хотя уже и без бинокля, было видно, медведя, который по кромке леса и осыпи, шёл от нас, в сторону, по направлению к зимовью. Был он на расстоянии наверное около километра, и можно было определить, что медведишко небольшой, но справный и подвижный.
Времени было около пяти часов вечера, до зимовья оставалось пройти километра два и потому решили уже сегодня, начать охоту.
Договорились, что Аркаша, останется здесь, внизу, с собаками, которых мы подманив посадили на поводки, а мы на конях, поднимемся по склону, насколько можно, а там попробуем пересечь медведю путь и подкараулить его. Как только начнётся стрельба, Аркаша должен был собак отпустить и они прибегут, чтобы преследовать медведя, если он будет уходить от нас после выстрелов.
Моя лошадка, на склоне, легко поспевала за Лёниным Вьюном, и как выяснилось, совсем просто лошади шли по лесу и среди камней. Раньше, мне казалось, что верхами, добраться до осыпей – это проблема, но сегодня я понял, что главное не бояться и не лезть напролом, а объезжать неудачные или опасные места…
Мы так и сделали. Лёня, хорошо ориентируясь на местности, ехал первым и буквально через десять минут, преодолев полосу молодого кедрача, все выехали на чистое место, почти на осыпь.
Соскочив на землю, мы привязали лошадей и разделившись на две группы, - я с Максимом пошёл чуть правее, - начали подниматься по осыпи, среди крупных глыб гранита. В какой то момент, я увидел что Лёня остановился метрах в пятидесяти от меня, пригнулся, прошёл ещё несколько шагов, а потом медленно приложился спиной к полого торчащей из осыпи глыбе, поднял карабин. Я глянул в ту сторону, куда он смотрел и, на мгновение увидел мелькнувшую коричневую спину медведя, который на ходу, то скрывался в камнях, то вновь появлялся на чистом месте…
Зверь был от меня метрах в ста и потому, я тоже скинул свой карабин и начал выцеливать, мелькающего в камнях, зверя. Тут со стороны Лени и Доржи, застучали выстрелы, и медведь, ловко прыгая по камням, галопом кинулся убегать чуть в гору и наискосок от меня. Я тоже выстрелил, и увидел, как моя пулька подняла фонтанчик каменной крошки, в метре а то и в полутора от бегущего медведя. В этот момент, медведь доскакал до продольной, глубокой каменной рытвины – щели и скрылся в ней…
Лёня огляделся, увидел нас с Максимом и махнул рукой. Мы сошлись в одном месте, и Лёня сказал, что ему показалось, что один раз, как минимум, он в медведя попал и ранил зверя, не зная легко или тяжело.
В это время, из-за спины, из леса, появились наши собаки тяжело дыша и вывалив красные языки из белозубой пасти. Байкал был словно чем - то озабочен, на нас не смотрел, и пробежав мимо нас, наткнувшись на медвежий запах, ощетинился, покрутился на одном месте, вынюхивая, и на галопе помчался влево, вслед убежавшему медведю. Две остальные собаки побежали за ним.
Мы чуть поднявшись по склону, увидели вскоре и дно расселинки и самого медведишку, спрятавшегося за большим гранитным валуном, и наблюдавшего за собаками, которые сначала пробежали в другую сторону, метрах в тридцати ниже затаившегося медведя.
Потом, Байкал остановился и стал озираться, и в этот момент медведь тоже выглянул из-за каменной глыбы и собака увидела зверя. Все три собаки, уже с лаем, как они делают когда видят зверя, кинулись к медведю, а тот, рявкая, выскочил из-за камня и даже пробежал, чуть навстречу. Байкал, первым, подскочил к медведю почти вплотную, но схватить его побаивался и потому стал кружить вокруг, метрах в двух, скаля зубы и непрестанно гавкая. Остальные собаки делали тоже самое, изредка отскакивая, когда медведь делал попытку схватить одну из них, зубами или отмахивался когтистыми лапами, присев на круглый зад. Зрелище было замечательное и я даже поснимал это на свою любительскую кинокамеру.
Наконец, мы, один за другим, держа винтовки на изготовку, и огибая крупные камни приблизились к медведю остановленному собаками на одном месте, метров на пятьдесят и Леня сделал прицельный выстрел по убойному месту.
Медведь, в которого попала пуля, встал на дыбы, несколько мгновений стоял так повернув лобастую голову в нашу сторону, а потом упал и покатился вниз, по каменной осыпи, пока не застрял в широкой щели между двумя гранитными валунами.
Собаки ещё какое то время, опасливыми бросками, приближались к неподвижному зверю, но поняв, что он мёртв, наконец, накинулись на него. Первым вцепился в лохматый зад медведя, Байкал, а потом несколько раз куснул и Белый. Чернявый, однако опасался - вдруг хищник оживёт, - и потому, стоя в двух шагах, вздыбив шерсть на загривке, непрестанно и звонко лаял…
Мы тоже не спешили и подойдя к медведю по дуге, метров на десять, с приготовленными карабинами, остановились, и только рассмотрев хорошо неподвижное тело и увидев, как Байкал вырывает из шкуры клочья коричневой, почти чёрной шерсти, рискнули подойти вплотную и отогнали собак.
Зверь оказался небольшим самцом, лет эдак трёх – четырёх, общим весом килограммов сто, с шкурой, уже кое где «просевшей», то есть начавшей линять.
Собаки быстро успокоились и мы начали не торопясь разделывать зверя.
Он был тощим, сосем без жира под шкурой и мяса в нем набралось в общей сложности килограммов шестьдесят. Лёня и Доржи вскрыли его, вырезали медвежью желчь – может быть самый ценный продукт в медведе, который весит обычно всего граммов сорок – шестьдесят. Но продают медвежью желчь на вес золота, потому что это издревле известное, азиатское лечебное средство от многих болезней.
Шкуру мы тоже решили не брать с собой, потому что она зияла не только проплешинами от начавшейся линьки, но и от укусов собак.
Лёня отрезал так же лапы, которые в Китае и вообще в Центральной Азии, считаются главным деликатесным местом медведя. Мы с Максимом, в свою очередь вырезали медвежей мякоти килограммов на десять и положили в рюкзачок, который Максим прихватил с собой.
… В это время, Аркаша, удобно устроившись под сосной, привалившись спиной к стволу, наблюдал всю сцену охоты в крупный бинокль и видел все перипетии охоты, тогда как мы наблюдали, только какую то часть её.
Аркаша смеялся, позже рассказывая нам все подробности наших передвижений и о том, как на них реагировал медведь. Потом он видел, как медведь прятался от собак, когда те, по ошибке, пробежали мимо него. Затем он наблюдал бой собак с зверем и наше приближение к нему, а потом и завершающий выстрел
Это было как в кино – с восторгом повторял Аркаша. – Только тут всё было
настоящее, без сценария, перерывов в съёмках и монтаже…
После разделки медведя, Лёня поощряя собак, стал их кормить медвежатиной, вырезая большие куски острым ножом. Когда он бросил первый кусок окровавленного мяса Байкалу, тот схватил его на лету и проглотил не жуя. Белый повалял мясо лапой а потом стал жевать его. Чернявый, самый молодой из собачьей команды, видимо в первый раз встретил медведя, перенервничал и от медвежатины отказался. От перевозбуждения, молодые собаки, на какое - то время, как и люди, совсем теряют аппетит.
Я вспомнил, что в давние охоты, моя тогдашняя собачка, Лапка, вообще не ела медвежатины, но подержав кусок мяса в зубах, брезгливо наморщив губы и обнажая дёсны, бросала его и не подходила больше…
… Лёня, посмеиваясь, показал фокус. Он вырезал два куска мяса, и бросил Байкалу один за другим. «Сильвер», чавк,нул первый, и тут же подхватив второй на лету, проглотил и его. Потом подошёл к жующему Белому и без сопротивления и рычания, со стороны этого немаленького кобеля, забрал второй кусок и у него. Он был опытный зверовый кобель и добыл с хозяином уже не мене десятка медведей. А уж драчун-то он был отменный. Шрамы на морде, красноречиво доказывали это.
А я вспомнил, как мы, в далёкой молодости, добыли как - то сохатого, и как наша молодая собака Тунгус, так же на лету, клацая зубами, хватала и глотала большие куски лосиной печёнки…
… Вскоре мы спустились к лошадям, которые учуяв запах медведя, храпели и выкатывали глаза из глазниц, но вскоре успокоились и в поводу, спокойно начали спускаться к тропе…
К зимовью подъехали уже в сумерках. Пока развьючивали и расседлывали лошадей, стреноживали и отпускали пастись, потом ходили за водой и растопили печь, - над горами и тайгой спустилась тёмная ночь.
Максим, мелко нарезав медвежатины, на большой сковороде, приготовил медвежье жаркое и мы усевшись в круг за столом, при свете фонарика подвешенного к потолку, выпили по первой и закусили луком и дымящимся мясом, прямо со сковородки.
Вкус медвежатины был впечатляющий и потому на радостях, что мы наконец заехали в горы, выпили и по второй, а потом, уже рассказывая друг другу, как кто увидел эту охоту, не торопясь, начали есть…
Время бежало незаметно и мы стали устраиваться на ночлег, только во втором часу ночи…
Я перед сном вышел на улицу и увидел тёмное небо, на котором, в дальнем углу, в сероватой дымке всходила над горным гребнем луна, видимая сквозь низкие тучи, желтоватым размытым пятнышком…
Утром встали поздно, отсыпаясь после треволнений заезда. Пока сварили чай, пока позавтракали вчерашними остатками мяса, солнце поднялось над речной долиной высоко и стали видны и тёмная лента реки внизу, и противоположный склон покрытый скалами и каменными осыпями, и широкая долина, уходящая в верховья Хадоруса, вправо и вверх…
… Тронулись в путь уже около двух часов дня, и пройдя почти по сухой тропе, несколько километров, до вулкана Перетолчина, держа лошадей в поводу, поднялись по крутому склону на перевал, разделяющий две больших долины. Вулкан оставался слева, Хадорус оставался позади, а с перевала видна была уже другая просторная долина, с широким чёрным потоком застывшей лавы, посередине…
Давным – давно, здесь произошло извержение огненной магмы и земля трескалась и изливала кипящий, горящий камень из своего нутра. Тогда здесь вылились на поверхность миллионы кубических метров лавы, которая протекла вниз по долине на восемьдесят километров, медленно остывая, в начале по краям, а потом и на всю глубину этой каменной «реки», местами до сотни метров высотой.
… Потом по лаве начала вниз стекать вода, от таяния снегов, и речки и ручьи восстановили свои русла. Прежние речки, испарились при извержении. В конце концов, образовалась не только река, но и большое озеро, лежащее как в оправе из лавы, названное «чёрным озером», или Хара – Нуром.
Именно к берегу этого озера мы и устремились…
Спускаясь по склону вулкана, единственного на многие тысячи километров, на протяжении всей громадной Сибири, я думал, о том, что мы наверное последние годы, пользуемся этой первозданной красотой и проявлениями дикой природы. Через несколько лет, сюда придут первые организаторы туристического бизнеса, и постепенно, эти вулканы и это Чёрное озеро, станет приманкой для туристов со всего мира. Здесь пробьют новые широкие тропы, сделают ограждения и поручни, но вместе с удобствами, исчезнет ощущение первозданности и дикости, которое и отличает эти вулканы, допустим от Массив Сентраль, во Франции, где вулканов десятки, и где, каждый день бывают тысячи, десятки тысяч туристов со всех концов мира…
… Спускаясь на коне по тропе, идущей через поля коричнево – красного вулканического пепла, я представил себе, как более десяти тысяч лет назад, земля в этих местах, вдруг загудела затряслась и стала покрываться трещинами, через которые, из раскалённых глубин земли, на поверхность, хлынула огненно – красная лава…
Дым смешался с дождём и в этом губительном сумраке, животные населяющие тогда эти места, погибли почти мгновенно, хотя некоторые пытались убежать, воя и трубя от страха и ужаса.
Может быть, были здесь и неповоротливые обросшие длинной седой шерстью, с длинными загнутыми наружу бивнями, мамонты. Наверное были здесь и пещерные медведи, которые, несмотря на свой угрожающий вид, размеры и клыки, помирали от инстинктивного ужаса, при первых же колебаниях земной тверди.
Современные свидетели больших землетрясений, рассказывают, что дикие животные в этот момент погибают от нервного шока – настолько всё страшно и необычно для них в происходящем. Рассказывают также, что при землетрясении в двенадцать баллов, уже в двадцатом веке, произошедшем в горной Монголии, по земле ходили «волны», высотой до полутора метров, и кирпичи от одноэтажного здания разлетались по округе в радиусе пятидесяти шагов. Овцы, как футбольные мячи, катались по этим волнам и умирали от страха…
Покачиваясь в седле и следуя за Лёней, по спускающейся вниз мокрой тропе, я представил себе, что бы делали люди, если бы это случилось сегодня…
Мои размышления прервал голос Лёни:
- Осторожно! Тут начинается уже лава, а она острая и твёрдая, как стекло.
Берегите ноги лошадей и старайтесь идти точно по тропе…
Я поддакнул и стал смотреть вперёд и вдаль.
Передо мной лежали пространства, залитые чёрным вулканическим базальтом, во многих местах вспученном при остывании, да так и оставшимся в форме обломков и осколков застывших лавовых «фонтанов».
Лошади, словно чувствуя опасность, пошли медленно, стараясь не отставать одна от другой. Я ехал на своём «Орлике», так я называл свою лошадку, и с чувством внезапной благодарности, думал, что конь ведёт себя прилично, и мне совсем не надо им управлять, потому что он хорошо знал своё «лошадиное» дело и командовал сам собою. К тому же, Орлик был раньше охотничьим конём Лёни и бывал в этих местах не один раз. Так что ему всё вокруг было знакомо…
Благополучно преодолев, растянувшееся, почти на пять километров, лавовое поле, мы, по тропе, заросшей кустарником, наконец выехали на южную оконечность Хара – Нура, и уже в сумерках, увидели большую красивую поляну, прямо на берегу озера, где раньше была многолетняя большая стоянка геологов…
Лошади пошли значительно резвее, и вот мы уже подъезжали к обломкам деревянных конструкций палаток и даже бывшей бани, с высоким каменным очагом посередине…
Расседлав лошадей, пустили их пастись, а сами поставили палатки, развели костёр и начали готовить ужин.
В наступившей прохладной темноте северной ночи, мы сгрудились у костра, и приготовив суп с тушёнкой, (медвежатину надо долго готовить), расселись, а то и прилегли вокруг костра и не торопясь ели, не забыв при этом выпить по рюмке водочки, закусывая хлебом с луком и жирным сочным салом, которое я сам всегда выбираю на рынке, пробуя каждый кусочек…
После еды, мы долго пили чай и разговаривали, а Леня вспоминал, что ещё двадцать лет назад, буряты из их животноводческого колхоза, приезжали сюда пасти скот целыми бригадами и жили несколько недель большими компаниями, рыбачили, охотились, строили новые и ремонтировали старые зимовья.
Тогда жизнь была много веселее – рассказывал он прожёвывая сладкую
карамельку и запивая горячим чаем. Дым иногда порывом ударял ему в лицо, но он, на секунду отвернув лицо от костра, пережидал порыв ветерка и снова долго и сосредоточенно смотрел на костёр, вспоминая много дней и ночей проведённых в здешних местах. Может быть и жизнь для него, тогда, казалось весёлой, потому что было ему в те годы двадцать лет и здоровая энергия бурлила в нём ключом.
Тогда, после целого дня работы на строительстве зимовья, он каждый вечер уходил в окрестности с ружьём или садился на всю ночь на солонцы. Наверное с той поры, охота стала его единственной и крепкой страстью…
Тогда здесь зверя было много – продолжил он после паузы. - Однажды на
этих склонах, ещё по ранней весне, на проталинах, я видел с одного места шесть медведей, которые паслись на молодой травке...
Лёня махнул рукой куда – то в темноту, показывая где находится этот склон…
… Из ночной влажной тьмы, вдруг донёсся звон колокольчика – ботала на шее Лёниного Вьюнка, но хозяин не обратил внимания на этот звук.
- Раньше, здесь летом много геологов бывало – продолжил Лёня зевая. - Они тут золото и другие ископаемые искали… Потом говорили, что нашли несколько богатых месторождений, но тогда сюда, в Оку и дороги то не было. А зимой, как на полюс, доставляли по зимнику припасы и продукты, или летали самолётами, Аннушками, до аэропорта, который находился недалеко от посёлка Саяны. Да вы это поле наверняка сами видели…
Взлётная полоса, действительно, до сих пор была заметна и узнаваема, хотя самолёты перестали летать вот уже как лет пятнадцать – двадцать…
Вскоре все пошли спать по палаткам, и договорились, что первый, кто проснётся будет разводить костёр и варить завтрак…
Я, как только залез в спальник, в нашей с Максимом и Аркашей палатке, так сразу и заснул крепко и без сновидений. Но посреди ночи проснулся, наверное от незнакомого звука, послушал и понял, что это лошадка мотнула шеей и тотчас колокольчик звякнул, а моё насторожённое сознание среагировало и разбудило меня…
Засыпая вновь, я слышал безмятежное посапывание молодых ребят, и с завистью подумал, что нервы у них намного крепче моих…
Проснулся я от звука удара топора, и оглядевшись, увидел, что Аркаша уже встал и наверное разводит костёр. Словно в подтверждение, я учуял запах свежего кострового дымка и вновь задремал, зная, что завтрак будет готов только через час – полтора…
Из палаток все вылезли уже только часов около девяти. Позёвывая и размахивая руками, сходили на озеро, умылись и потом возвратившись к прогоревшему костру, расстелив под себя попоны, принялись с аппетитом есть кашу с тушёнкой, вспоминая однако вчерашнюю вкусную, аппетитную медвежатину…
Лёня с утра, как обычно был молчалив, и потому поев и попив чаю, мы коротко договорились, что отправимся в разные стороны. Лёня с Доржи, на лошадях, попробуют подняться в вершину речки по широкой пологой каменистой долине, а мы собирались спуститься вниз, по берегу озера, к удобному месту, поставить там сетки, а потом прогуляться по окрестностям, в обратную сторону от долины речки. Собаки лежали неподалеку от костра, но к людям не подходили, зная, что если мешаться или выпрашивать подачку у хозяев, то можно и пинок под зад получить.
Лёня, быстро доев кашу, выпил чай и пошёл в сторону, речки сопровождаемый оживившимися собаками.
Я их сейчас кормить рыбой буду – загадочно пояснил он, уходя.
Мы с интересом наблюдали, как Лёня подойдя к речке, которая перед впадением в озеро, разбивалась на несколько рукавов, вошёл в самый мелкий из них и стал внимательно смотреть на воду, чуть вниз по течению, по направлению к озеру.
В какой - то момент, он подобрался, вышел на берег, сделал небольшую дугу и вновь вошёл в воду, а потом стал пинать ногой по воде. Вскоре, в воздухе, вылетев на сушу из под его ноги, сверкнула серебристым брюшком крупная рыбина, которую тут же подхватил Сильвер и стал, прижав лапой к земле, грызть её.
Спустя какое то время, Леня повторил манёвр, но в этот раз он сделал несколько быстрых шагов, брызгая по сторонам резиновыми сапогами, прижал рыбу руками, а потом выбросил её на берег, Белому. Собака схватил её в пасть, и отбежала подальше, чтобы Сильвер не отобрал…
Минут через десять, наш проводник возвратился к костру и посмеиваясь пояснил. – Вот так, я, здесь рыбку руками ловлю и собачек подкармливаю...
Наконец, спрятав все вещи в палатку, на случай внезапного дождя, Лёня и Доржи ушли ловить лошадей, а мы, прихватив оружие, пошли пешочком, по тропинке, вниз по долине, огибая по берегу широкое сине - стального цвета озеро, расположившееся тэ-образно, в широкой горной долине.
Местами, здесь, особенно с южных боков больших камней вросших в землю, проклюнулась зелёная травка, но общий тон гористой местности и скал, на крутых отрогах хребта, был темно – серый.
Лёгкие кучевые облака медленно плыли по синему небу, и солнце, то пряталось за ними, то как - то робко и не жарко, начинало светить на долину и на озеро, растянувшееся в длину на несколько километров. Это большое озеро образовалось в своё время, затопив долину покрытую вулканической лавой. Со временем, всё вокруг заросло кустарником и даже кедровыми рощами, и местами, вид был удивительно просторный и даже весёлый.
Видимость, сегодня, была отличной, и на юге, там, куда постепенно перемещалось неласковое солнце, вдалеке, видны были высокие серые пики местами ещё покрытые белыми глубокими снегами, чуть синеватыми в глубоких ущельях.
От крутых дальних склонов, в нашу сторонку, шли несколько пологих параллельных долинок, немножко напоминавшие мне рельефом, гигантскую стиральную доску, похожую на ту, на которой мать, ещё в детстве, стирала бельё в оцинкованной ванне. Стиральных машин тогда ещё совсем не было…
Я повздыхал, вспоминая, какой я уже старый, но потом отвлёкся, увидев в небе орла, с размахом крыльев не менее двух метров. Он плавно парил высоко в воздухе и когда подлетал под облако, то его становилось почти не видно, тогда как на фоне синего неба, он смотрелся выразительной коричневатой запятой.
Я вспомнил, какие они крупные и зловеще свирепые вблизи и невольно стал осматривать окрестные луговины в поисках потенциальных жертв этих королей воздуха…
«Далеко залетели, - подумал я, вспоминая, что обычно их можно увидеть значительно ниже по течению горных речек, в местах где междуречье, превращается в широкие участки степи…
Ребята незаметно, намного отстали от меня, а потому, свистнув, показали мне рукой, что хотят подняться к горам, по продольной долинке. Я в ответ махнул им рукой и пошёл дальше, изредка посматривая себе под ноги, при этом, стараясь держать в виду окрестные скалки - вдруг на них появятся горные козлы, или даже медведь…
Дойдя до русла каменистой речушки, я свернул и пошел вдоль заваленного гранитными глыбами русла и постепенно, стал подниматься вверх. Взобравшись на обрывистый склон широкой промоины, заваленной камнями, я вышел на чистое место, полого поднимавшееся к голой вершинке и идя вдоль оврага, неожиданно вспугнул северных куропаток, которые громко крякая взлетели почти у самых моих ног и перелетев недалеко, вновь опустились на землю.
Поднявшись ещё выше, я увидел несколько ярко зелёных елочек, растущих в каменистой расселине, и решил пообедать. Для этого, в каждый мой выход, в маленьком рюкзачке, за плечами, я нёс «перекус» и небольшой котелок для чая, сделанный из консервной банки из под фруктового джема.
Остановившись, я наломал сухих веток снизу одной из елок, развел костёр, вскипятил чай и расслабившись, полулёжа, пообедал вкусными бутербродами с салом, запивая еду, горячим ароматным чаем.
Я никуда не торопился, времени у нас здесь, было ещё много больше недели, и поэтому, я осматривался и осваивался в новом месте…
По пути к этим ёлочкам, я пересёк торную тропу, которая шла по пологому, травянистому склону, куда - то вверх, по долине речки, и даже разглядел на влажном песке, широкий, разлапистый, старый след северного оленя…
Я подумал, что эту тропу, северные олени могут использовать для выхода на пастбища, в которые превратятся эти пологие травянистые склоны через несколько недель. Днём олени поднимаются повыше в горы, где летом меньше кровососущих, а на зорях приходят сюда пастись. Тут и вид открывается во все стороны на многие сотни метров, и всегда можно ускакать от врагов, в горные ущелья, куда не всякий хищник отважится подниматься…
Перекусив и напившись чаю, уложил всё назад в рюкзачёк, я прилёг поплотнее запахнувшись курточкой, воспользовавшись тёплыми солнечными лучами пробившимися через облака…
Сквозь дрёму и прохладу горного дня, я, из необъятных пространств окружающих меня, слышал тихие звуки ветерка, изредка посвистывающего в тонких, ещё голых веточках чахлых кустиков; в ближнем овражке, слышал, словно из под земли мерный шум горного ручья скачущего с камня на камень бегущего там же в овраге, но в самом низу его. Изредка, издалека, с противоположного склона, слышался стук внезапно покатившегося под откос камня, оттаявшего на солнце…
Всё вокруг было, как всегда многие годы до моего, до нашего здесь появления. И это продолжиться на долгое время, после нашего отъезда.
« А зачем тогда жизнь – вяло вопрошал я себя в полусне, и не находил ответа. Начал вспоминать сломавшуюся машину и горбатого грузина Кахи, который суетится наверное сегодня, как обычно суетятся миллионы и миллионы людей во всем мире, живя далеко от этой тишины и природного величавого равнодушия ко всему и ко всем…»
Мне вспомнился рассказ, известного историка Яна, который написал несколько романов о татаро – монголах и их вождях, Чингиз – хане, Батые, военначальнике Удегее… В нём, он описывал озеро Хара-Нур, в котором, ещё после гражданской войны, водилось древнее чудовище, которому аборигены, ежедневно приносили в жертву одну овцу.
Но потом на берегу «Чёрного озера» появился беглый красноармеец, и гранатой взорвал это длинношее чудовище, так похожее по описанию на Лохнесское чудовище, из шотландских озёр…
Неизвестно, сколько времени я провёл в этом забытьи, но вдруг стало холодно, подул ветер и пришлось, поёживаясь вставать и разогреваясь, быстро спускаться вниз, в широкую долину Хара – Нура…
В это время, как позже выяснилось из их рассказов, Лёня и Доржи, поднялись в вершину, большой долины, и спешившись, привязав лошадей к молодым кедринам, оглядываясь вокруг, пошли по правой стороне склона, в сторону, гребня.
Долина, постепенно закругляясь, превратилась в амфитеатр, просматриваемый до скального карниза, наверху. По сторонам её, стояли молодые нечастые кедрачи, а по серединке, была неглубокая, каменистая щель, по которой, весной сбегает талая вода...
Собаки, во главе с Сильвером, появились на время, совсем неподалёку, и неожиданно возбудившись, нюхая воздух влажными носами, ушли с сторону ближайших зарослей…
Лёня насторожился, поднял руку, обращая внимание Доржи на поведение собак, и тут же увидел, как из лесистого мыса, на галопе, выскочил крупный, шоколадного цвета олень - изюбрь, а вскоре, за ним, пересекая открытое место зигзагами, выскочили собаки, причём впереди уже был Белый, наклонивший голову к земле и чутьём, по свежему следу, пытался догнать оленя. Сильвер, который бежал следом, во весь дух, вдруг несколько раз взлаял и стало понятно, что он, на какое - то время, увидел убегающего оленя…
Изюбрь мчался на виду у охотников, преодолевая открытое расстояние между куртинами кедрачей, делая широкие прыжки, ловко огибая встречающиеся одинокие деревья, и через некоторое время, забежал в лес, мелькнул несколько раз коричневым боком и пропал из вида…
Собаки были от него метрах в ста пятидесяти и летели уже по зрячему со всех ног, хотя было заметно, что олень скачет намного быстрее собак, и вот – вот оторвётся от них на безопасное расстояние…
Лёня разглядел на голове изюбря молодые рога с тремя отростками, на всякий случай вскинул карабин, выцеливая, но понимая, что между ними слишком большое расстояние, отпустил оружие и отметил: «Слишком далеко, да ещё на ходу… Стрелять бессмысленно.»
Доржи, словно услышав его мысли, закивал в подтверждение и тут Лёня, разочарованно вздыхая и осматривая окрестности, на противоположной стороне каменистой луговины, в кустах вдруг заметил, какое - то движущееся, на одном месте, коричневое пятно. Поднеся бинокль к глазам, он в окуляры, вдруг различил две медвежьи головы, одна над другой и с удивлением понял, что в ста пятидесяти метрах от них, в куртинке лозняка, занимались любовными играми медведи.
… Лёня глянул на Доржи недоверчиво, не веря своим глазам, но тот тоже показал рукой в том направление.
… Взволновавшись, Лёня непроизвольно пригнулся, и взяв карабин на изготовку, начал медленно продвигаться в сторону, зверей, которые были так заняты ухаживаниями, что ни на что вокруг не обращали внимания…
За несколько минут, сократив расстояние между ними до ста метров, Лёня решил не испытывать судьбу, поскорее лёг на землю, и прицелившись, затаив дыхание, выстрелил в верхнего медведя, чья голова хорошо была видна, а тела сплетались в одно…
После первого выстрела, медведь самец, рявкнул, и видимо раненный, считая что причиной неожиданной боли была медведица, оттолкнул, отшвырнул её от себя на несколько метров, и та в испуге, кинулась убегать со всех ног, а раненный медведь, закрутился на одном месте, кусая себя за зад. В это время начал стрелять и Доржи, и выстрелы застучали один за другим.
Медведь, наконец разобравшись откуда исходит настоящая опасность, как-то боком, чуть прихрамывая и подволакивая зад, скрылся за кустами, потом ещё несколько раз мелькнул, уже значительно выше по склону, и скрылся в частом, почти непроходимом кустарнике, росшем на склоне поперечной долинки, с заметным углублением посередине…
«Там наверное, ручеёк течёт – подумал Лёны и в это время Доржи проговорил – Похоже, что зверь ушёл… И похоже что он ранен…
Оба охотника понимали, что обстоятельства складываются не так удачно как хотелось бы… Собаки пошли за изюбрем и надолго, потому что уже видели его впереди, а без них, в такой чаще, преследовать медведя было смертельно опасно.
Часто вдыхая и выдыхая воздух сквозь сжатые зубы, ещё под впечатлением стрельбы и увиденного, Лёня глянул на Доржи вопросительно и тот заговорил: - Нам туда лучше не соваться – он махнул рукой в сторону, густых кустов, с кое – где торчащими посередине зелёными елями. - Думаю, что…
В это время, из кустов, с расстоянии метров в двести, оттуда, куда убежал раненый зверь, вдруг раздался пронзительный злобный рев медведя, который словно предупреждал охотников о своей боли и злобе, на них.
Лёня не дослушав Доржи ответил:
Медведь крупный… Даже если мы его тяжело заранили, он на нас нападет
из засады… А в такой чаще, его не будет видно и на десять шагов… Если только собак отозвать?…
Он помолчал, а потом вложив пальцы в рот засвистел, и короткое эхо повторило свист, отражаясь от склонов «амфитеатра»…
Он свистнул несколько раз подряд, потом послушал какое - то время и снова засвистел. Собаки не появлялись и конечно не отзывались…
Доржи вздохнул: - Они наверное этого быка далеко угнали, и не слышат нас. Будут бежать пока не собьются со следа, а потом вернуться…
Лёня посмотрел на солнце, которое незаметно, уже низко склонилось над вершинами горного хребта…
Посоветовались и разожгли костерок. В ожидании собак, вскипятили чай и перекусили вчерашним холодным мясом и сухим хлебом…
Становилось все прохладнее и даже у костра, было совсем не тепло…
… - Ну что? – предложил наконец Лёня. – Давай вернёмся к лошадям, может быть собаки там? Если нет – то едем на «базу», а завтра поутру, вернёмся сюда, взяв собак на поводки, и попробуем с ними обыскать место…
- Может быть медведь где – то здесь затаился, и его удастся из под собак дострелить?
Так и сделали…
Когда вернулись к лошадям, то собак тем не было, и охотники, сев на коней, не спеша стали возвращаться в лагерь…
… На «базе», уже горел большой костёр, когда я вернулся. Максим варил уху из пойманных в сетку крупных хариусов – черноспинников, а Аркаша, солил рыбин, и складывал их в просторный толстый полиэтиленовый мешок. Рыбины блестели серебряными боками и иногда на брюхе, от сдавливания, появлялась струйка красной икры…
Я рассказал коротко, где был, и что ничего не встретил, а ребята рассказали в ответ, что там где они были, а это много выше нашего бивуака, местами лежит снег, и они видели два медвежьих, крупных следа, которые шли один рядом с другим, в сторону вершины той долины, куда уехали Лёня с Доржи…
В это время появились и сами буряты – охотники и расседлав лошадей, подошли к костру и начали рассказывать подробности охоты на изюбря и медведей…
Вскоре поспела уха, и уже в сумерках, прибежали усталые собаки, и легли неподалёку, тяжело дыша. Чернявый даже поскуливал от усталости и потому, Лёня выдал им по рыбине, оставшейся от соления, и проворчал: - Если бы не бегали, куда попало, то снова бы медвежатиной наелись… Ну а теперь…
Как обычно, за ужином, выпили по рюмочке и Лёня уже во второй раз пересказал всё произошедшее с ними.
Я думаю, что он, где – нибудь там, в вершине долинки. Ему, с таким
ранением далеко не уйти. Да и последний раз он ревел метрах в трёхстах от нашего места. Думаю, что он залез в чащу и там отлёживается… Мы завтра поедем туда с собаками и попробуем его облавой захватить…
Все прекратили хлебать аппетитную горячую жирную юшку и закивали
головами, хотя Аркаша незаметно поёжился. Хотя он уже и не один раз разделывал добытых медведей, но самому добывать такого зверя ему ещё не пришлось, и он немножко побаивался – сможет ли он, не только стрелять, но и попасть по убойному месту, если медведь вдруг кинется на него.
В компании таких опытных охотников – медвежатников, конечно, это выглядело не так опасно, как казалось, однако чем чёрт не шутит…
Я проснулся ночью оттого, что Аркаша заворочался и задел меня боком, и уже вновь засыпая подумал, слыша его тихое дыхание, что он не спит, и наверное думает о том, как утром всё будет оборачиваться…
Для меня, этот раненный медведь был уже наверное продолжение второго десятка добытых медведей, и потому, я привык преодолевать беспокойство перед этой опасной охотой. И к тому же, здесь в Саянах, где на медведя человек не прекращает охоты по сию пору, звери боятся человека, и думаю, что даже на безоружного, никогда не рискнут наброситься. Хотя такое частенько бывает в заповедниках или в глухих таёжных урочищах, редко посещаемых человеком.
Страх, медведей и вообще хищников, перед человеком, поддерживается везде, только постоянной охотой. А там, где это запрещено или из-за отсутствия охотников, хищники постепенно освобождаются от страх и начинают нападать и на скот и на людей, которые его охраняют…
Мне вспомнились рассказы охотоведа Павлова, который говорил, что даже волки, во время войны, в вятской тайге, когда все мужчины в деревнях ушли воевать, нападали на людей, а иногда, крали беззащитных человеческих детёнышей, прямо с деревенских огородов…
Утром, за завтраком, все решили ехать к медведю на лошадях, а там оставив их в лесочке и взяв собак на поводки, идти искать подранка…
Перед тем как отправиться, я вспомнил как Лёня ловил хариусов в мелкой речке и попробовал сам. Ведь это интересно будет рассказать городским рыбакам, которые и вообразить этого не смогут…
Я, в сапогах, вошёл в мелкую проточку, бегущую по плоскому каменистому дну и стал осматриваться. Вскоре, я впереди увидел мелькнувшую черную спину и плавник появившийся на поверхности, и обойдя рыбину, по берегу, когда она из озера, пробовала подняться вверх по течению, в вершину речки, метать икру, отрезал ей путь к отступления в озеро, и стараясь не шуметь, почти бегом приблизился к ней, и потом побежал, и стал пинать её, стараясь выкинуть на берег. В какой то момент, мне это удалось и я выскочив из воды, уже руками схватил скользкую, извивающуюся рыбину, поблескивающую серебристым чешуйчатым брюхом.
Сильвер заметив, что я вошёл в речку, подбежал ко мне и в ожидании стал вилять коротким хвостом – обрубком. Я налюбовавшись на крупного харьюза, бросил собаке первую рыбину и он схватив её на лету, отбежал чуть в сторону, и придавив лапой стал выгрызать внутренности…
Так повторялось несколько раз, и в конце, одну рыбину, я уже прижал руками ко дну, и потом ухватив за жабры, выбросил на берег, к удовольстви Сильвера - Байкала…
После завтрака, поймав лошадей, мы заседлали их, и тронулись за Лёней, который хорошо запомнил дорогу. Собаки бежали рядом, и вдруг, всполошившись, в какой - то момент, все дружно бросились в одну сторону. Пока Лёня спохватился, они где - то впереди и справа, несколько раз взлаяли и пропали, скрылись из глаз… Лёни пытался их свистеть, но вздохнул и вслух пожалел, что сразу не взял Сильвера на поводок…
Подъехав к устью сооружённого природой «амфитеатр», мы спешились, и привязав лошадей остановились кучкой и Лёня, показывая нам в сторону, поперечной долинки начал рассказывать.
- Мы его слышали последний раз приблизительно вот оттуда. Он показал рукой на густые кусты в вершине заросшего ущелья. Думаю, что пока собак нет, мы пойдём один рядом с другими, и попробуем отыскать хотя бы вчерашние следы... Кто первый увидит сразу даёт голос, а потом мы уже решим, что делать…
Зарядившись, и спустив карабины с предохранителей, мы, разойдясь веером вошли в кусты, опасливо обходя самую чащу и внимательно вглядываясь в тени и подозрительные места…
Вслед за частинкой, кустарник, выше по склону рос клочками и видно стало впереди намного лучше… В какой то момент, Лёня замер, потом вглядевшись, крикнул: - Вижу!
Мы насторожились, напряглись и Лёня показывая рукой вперёд, держа карабин перед собой, медленно передвигаясь, метрах в десяти остановился, опустил карабин и произнёс. – Он похоже «заснул»! - что означало – он мёртв…
Мы сгрудившись, через прогалину, в кустах, долго рассматривали торчащий из глубокой канавы, наполовину заполненной снегом, бок и часть головы с ухом, а потом подошли ближе… Зверь был уже давно мёртв и лежал задом в промоине, по которой тёк ручей и которая была ещё полна снега… На белом снегу запеклась, ставшая коричневой. Кровь, вытекшая из большой раны на заду…
… Позже, хорошо разглядев могучего зверя, мы все вместе взяли его за окоченевшие уже негнущиеся лапы и переворачивая, как набитую ватой куклу, скатили вниз по склону, на открытую площадку.
Зверь был действительно хорош. Когда снимали с него шкуру, то выяснилось, что на нём, ещё после зимы, сохранился даже на спине жир в два пальца толщиной. И вообще, он был коренаст и упитан. Глядя на его мёртвое тело освобождённое от шкуры, мы качали головами, настолько мощным и крепко -сбитым был этот медведь. Лет ему было, наверное, около семи – восьми и потому, он обладал уже и полным ростом и полной силой. Кости скелета были круглые, толстые, а короткие лапы широкие и чёрные; словно сделанные из твёрдой пластмассы когти были сантиметров пять – семь длинной.
«Раздетый», он напоминал по фигуре сильного широко-костного человека, или даже крупную гориллу, которые, как то все бывают мускулисты и объёмны.
Вырезав желчь, Лёня по ходу пояснил, что желчь у долго умирающего зверя, заметно увеличивается в размерах. И действительно эта желчь, была граммов сто пятьдесят весом, что превосходило обычные размеры, почти в два раза…
Шкура была у этого медведя тоже хороша. Тёмно – бурая, почти чёрная, с густым и длинным мехом, она совсем ещё была нетронута линькой и по размерам напоминала хороший ковер только вытянуто – полукруглой формы. И череп и лапы с когтями мы оставили на шкуре и потому, смотреть на неё было страшновато. Длинные желтоватые клыки, торчали из полуоткрытой пасти и казалось, зверь ещё может ожить и «собравшись», наброситься на нас неожиданно…
Я же, вспомнил, как мы добыли первого моего медведя в берлоге, и как спустившись к нему, уже мёртвому, через высоко проделанное «чело», вниз головой, я набрасывал на его оскаленную пасть верёвочную петлю, чтобы вытянуть медвежью тушу наружу. Ощущение было не из приятных и я гнал от себя опасения, что медведь, вдруг, оживёт и клацнув клыками, откусит мне голову - медвежья башка, была в несколько раз больше моей…
… Когда возвращались к лошадям с мясом и шкурой, те забеспокоились ещё на подходе и пришлось Лёне, бросив рюкзак, подойти к своему Вьюну и огладить его. Но когда грузили на лошадей уже набитые мясом сумы, лошадь Аркаши вдруг взбесилась и хрипя и ударяя копытами стала рваться с повода. Аркаша пытался удержать её и конь, разворачиваясь к нему туловищем и высоко задирая оскаленную морду, вдруг наступил кованным копытом ему на ногу, на ступню, в резиновом сапоге. Аркаша завопил, лошадь ещё больше напугалась, и только Лёня, спас положение, подскочив с другой стороны перехватил узду и привязал мерина к дереву…
Наконец суета улеглась, сумы были приторочены и мы, держа коней в поводу, начали медленно спускаться вниз… Аркаша шёл последним и заметно хромал, но Максим осмотрев его ступню, успокоил всех, что нога повреждена, но кости не сломаны…
Вечером устроили пир, и Максим, сделал медвежий фарш и смешав его с медвежьим жиром, нажарил котлет, целую кастрюлю. Все, расположившись у костра, пили водочку, разговаривали и заедали это вскуснющими медвежьими котлетами, приправленные чесноком…
Лёня, закусывая, не торопясь рассказывал о медведях…
В это время, у медведей гон проходит – говорил он, вытирая рот тыльной
стороной ладони. – Они собираются вместе на каком – либо склоне и начинаются так называемые «медвежьи свадьбы», когда за маткой, идут несколько самцов – медведей. Между ними, в такое время бывают драки, иногда с сильными ранениями или даже убийствами, слабых, молодых зверей, матёрыми и в возрасте…
Иногда, такие звери, самцы, находят глубокий снег, где - нибудь на склоне, роют в нем яму, и ложатся туда, стараясь охладиться и главное промежность охладить...
Лёня замолчал, уклоняясь от едкого дыма. Налетевшего порывом, а потом прокашлявшись продолжил:
Матки – медведицы, самцов к себе не подпускают, пока не созреют, и медведь - победитель, как адъютант следует за ней, пока она не начнёт приходить в охотку… Тогда она начинает бегать, а он бегает за ней следом. Наконец она, останавливается, и он со страстью на неё громоздится. Вид у них в этот момент, взъерошенный и тревожный…
Ну дак это ведь страсть… Такое время всего раз в году бывает, и медведи, как и другие гонные звери, к этому весь год готовиться… А потом время заканчивается и звери снова расходятся по тайге, по своим участкам…
Лёня дотянулся до котелка, налил себе чаю, и прихлёбывая продолжил: - Я однажды, в тайге, на Жохое, это такое урочище есть, ночью ночевал у костра, и слышал, как где – то недалеко, ревели и рявкали медведи, видимо дрались.
Я тогда испугался, палил всю ночь большой костёр и не спал. Ведь в это время, во время гона, звери словно с ума сходят. Так не только с медведями, но и с лосями, и с изюбрями, и с горными козлами бывает…
А медведи, переходя с места на место, не скрываются, а как стая собак, во время течки, бегают огрызаясь один на другого, вслед за медведицей…
Когда утром я туда пришел, то увидел мертвого, изорванного и искусанного молодого медведишку, и нашёл место, где они дрались. Там вся трава была помята и усыпана вырванной из шкуры шерстью и кое - где следы, пятна крови остались. Медведишко, видимо уже смертельно раненный, другим медведем, убегал, спрятался в яму с водой, между камнями, да там и умер…
Лёня, конечно, как все простые люди, во время рассказа называл всё происходящее между медведями в это время, простыми, можно сказать нецензурными словами, но ощущения грубости не было. Это были просто специальные слова, которые с культурными, литературными словами не совпадают…
А я вспомнил, как мне рассказывал лесник, державший в вольере медведицу, что во время гона, она теряла аппетит, и металась по клетке из угла в угол, рычала или повизгивала, а потом садилась на зад и начинала на нём ездить – так ей нелегко было перебарывать страстный инстинкт размножения. Медведя для неё так и не смогли найти, и вот она мучилась почти две недели…
… Спать легли поздно, а утром, поднявшись пораньше, Леня и Доржи, отправились домой, оставляя нас на неделю одних…
Мы дружелюбно простились и помахав рукой с седел, буряты – охотники, вскоре скрылись из виду, свернув в лесок, по торной тропе…
Они с собой прихватили немного мяса и главное медвежьи лапы, о которых я уже рассказывал, ранее…
Вслед за ними убежали и собаки, а Сильвер, перед тем как скрыться за поворотом, остановился, посмотрел в нашу сторону, и несколько раз вильнул коротким хвостом, словно прощаясь…
А мы остались, сами с собой, одни и потому было немножко грустно и даже тоскливо…


… После отъездом наших проводников, мы решили денёк отдохнуть и заняться рыбной ловлей. Мы вновь накачали маленькую резиновую лодку и усевшись на её дно, Аркаша, держа в зубах один конец сетки, стал отгребаться от берега.
К обеду, ветер с севера пригнал тёмные тучи, поднялся ветер, холодный и пронизывающий и казалось, что мы переселились вдруг на месяц - полтора в самое начало весны, когда ещё без меховых рукавичек чувствуешь себя на воздухе очень неуютно. Конечно, этот холод и такую погоду, мы, никакими ухищрениями не могли исправить, и оставалось только терпеть…
Я, стоя по колено в воде, потихоньку стравливал сетку, а Аркаша, кое-как уместившийся в крохотной, словно детской лодочке, подгоняемый ветром медленно отплывал от берега…
Наконец выставив сеть, мы, продрогшие вернулись к костру, не торопясь приготовили обед, нажарили вновь мяса, и заварили чаёк покрепче…
… С удовольствием прожёвывая и глотая аппетитную еду, я, вспоминал, как лет двадцать назад, в первый раз попробовал медвежатины и был в восторге. У меня от такой пищи, силы в полтора раза прибавилось, а мой знакомый, опытный медвежатник, говорил, что мясо медвежье не только вкусно, но ещё и лечебно, - ведь этот сибирский зверь питается кедровыми орехами, зелёной свежей травкой и лечебными кореньями, которые добывает и поедает в изобилии на горных склонах и альпийских луговинах…
Аркаша, в этот день, под наблюдением Максима, эластичным жгутом перевязал ступню, на которой заметны были крупные синяки, а из «дорожной» аптечки, глотал болеутоляющие таблетки… Все – таки хорошо, когда во время большого путешествия в «команде» есть доктор…
Вечером мы пораньше легли спать, и наутро проснулись ещё на рассвете…
Наскоро позавтракав, я поймал своего мерина, оседлал его и взгромоздился, наверх, ощущая, что сбитое и подсохшее коростой место на филейных частях моего туловища, болезненно трескается и кровоточит. Но я уже привык к невзгодам кочевой жизни. и терпел, не жалея себя и не сердясь на обстоятельства, которые уже не мог переменить.
Будучи охотником и путешественником, невольно становишься аскетом и от пережитых лишений становишься ещё спокойнее и терпеливее…
И потом, наш поход, все же был конным, а не пешим, и смешно было бы ходить, когда можно ездить на лошади…
Но ребята вновь решили пойти пешком, и мы распрощались до вечера. А я потянув за узду, повернул мерина на тропу, в противоположную сторону, той, которая вела к Зимовью…
Проехав несколько километров по тропе, и на ходу осматривая склоны, наполовину покрытые кустарником, я свернул на развилке направо, поднялся в склон и там выехал на открытые пространства, развернувшейся веером широкой долины, по сторонам которой, расположились начинающие зеленеть короткой травкой чистые луговины, полого спускающиеся вниз, к речке, бегущей под невысоким, прорытым паводковыми водами, обрывом.
В одном месте, по склону, в сторону воды, по неглубокой впадине, спускался пушисто – зелёный островок кедровника, и я, следуя по тропе, вдруг увидел как впереди, из-за поворота, из-за хвойной зелени, вдруг вынырнул северный олень, уже потерявший рога, с прямоугольной головой и вытянутым, округлым серовато шерстистым туловищем на невысоких ногах.
Он шёл по тропе, навстречу, и когда я спрыгнул с лошади, заметил движение и остановился, пытаясь разгадать, что за существо задвигалось в ста метрах от него, на той тропе, по которой он обычно проходил беспрепятственно. Воспользовавшись его замешательством, я тихонько сполз со своего мерина и зная, что он не боится близких выстрелов, положил свой карабин на седло, торопливо выцелил бок оленя и нажал на спуск.
Раздался выстрел, олень вздрогнул, словно проглотил пулю, подпрыгнул вверх со всех четырёх копыт, потом заскочил наполовину в кусты, рядом с тропой и постояв некоторое время, упал и стал для меня невидим, заслонённый чащей.
Мерин после выстрела заводил ушами, заперебирал ногами, но остался рядом и я перехватив узду, пешком повёл его вперёд. Уже на подходе, к тому месту, я увидел оленя лежащего в кустах и потому, метрах в двадцати не доходя, привязал лошадку и пошёл к оленю.
Это был крупный упитанный бык, видимо сейчас живший в одиночку и потому, стоявший в одном распадке, большой долины. Наверное, он как обычно в это время дня, направлялся на новые пастбища, в низу долины, и тут повстречал меня…
На правом заднем копыте северного оленя, был большой нарост, который образовался наверное уже несколько лет назад. Но зверь приспособился и это новообразование не очень мешало ему ходить, бегать и жить...
«Разобрав» зверя, я понял, что олень питался всё последнее время хорошо, хищники ему не угрожали и потому, он накопил много жира — который даже на внутренностях, висел гроздьями величиной с виноградины, а само мясо было сочное и блестящее…
Время было около полудня, когда я закончил с разделкой и потому разведя большой костёр, из оленины наделал шашлыков и пожарил их прямо на костре. Я проголодался и потому, срывая с пахучего прутика куски поджаристого мяса, глотал его почти не жуя, обжигаясь и урча, как довольный кот.
Мясо было жирным, мягким и ароматным, и запив своё пиршество горячим чаем, я почти в изнеможении, отдуваясь отвалился в сторону, поправил костёр и подремал немного, изредка открывая один глаз и посматривая на солнце, определяя сколько времени осталось до вечера…
Мне нравилось так жить, и в такие моменты, я начинал всерьёз задумываться, что хорошо бы переехать вот так, куда – нибудь в глухую тайгу, в красивое урочище, жить там, развести скот, пасти его и охотиться, наслаждаясь свободой и первозданной природой.
С другой стороны, я конечно не один на этом свете, и потому, надо думать о жене и о детях. И потом, где – то внутри, во время таких мечтаний, начинало шевелиться беспокойство – а смогу ли я это долго выдержать? Смогу ли я тут дожить до старости и спокойно умереть, не терзаясь сомнениями и разочарованиями?
… Наконец, срезав мясо с костей, я сложил всё во вьючные мешки, приторочил всё это к седлу, и напевая песенку, громко похохатывая, отправился в обратный путь…
Песенка была незамысловатая, но очень смешная, как мне казалось. Я переделал её из детской песенки: «На палубе матросы, курили папиросы, а бедный Чарли Чаплин, окурки собирал». Я переделал первый стих и у меня получилось: «На палубе даосы, курили папиросы…» Представляя себе как даосы курят папиросы, я не мог удержаться от смеха…
Вернувшись на стоянку, я застал там ребят, которые в этот раз ходили вниз по течению, обошли вокруг Тэ – образно расположенного озера, и нашли большой естественный солонец, на который, из округи собирались копытные. А на закрайке солонца, были видны и крупные медвежьи следы…
Но мяса у нас теперь было вдоволь, на все оставшиеся дни поездки и потому, обсудив возможность сходить к солонцу, как нибудь с вечера, мы эту тему закрыли…
Вечером, у костра, я показывал ребятам, как жарить шашлыки из оленины, и они буквально объелись вкусным мясом и отдуваясь, сидели у костра и пили чай, слушая подробности моей сегодняшней охоты…
… С вечера, из низких туч, несколько раз принимался моросить мелкий дождик, и дым от костра носило во все стороны. Однако к утру, погода переменилась, и сквозь стены палатки, мы проснувшись, различили солнечное утро. Помывшись и позавтракав, долго ловили лошадей и заседлав, поехали по тропе, в сторону высокого перевала…
Ловля лошадей, каждый раз превращалась для нас в небольшую задачу. Мой мерин, как - то неожиданно быстро привык ко мне и давался в руки без сопротивления.
Не то было с Максимом, и особенно с Аркашей. В это утро, он хромая и зло матерясь, пытался загнать стреноженного мерина в кусты, но тот не давался и прыгая сразу на четырёх связанных ногах, замирал в самом неподходящем месте, а когда Аркаша подкрадывался к нему говоря льстивые слова сладким голосом, его конь, вновь вздёргивал головой и громко стуча копытами, неловко, отбегал в сторону, пытаясь при этом разорвать путы…
Наконец Аркаша уговорил своего коня и дрожащей рукой набросил на шею один конец узды, после чего бурятские лошади всегда прекращали сопротивление и покорялись воле хозяина. Так было и на этот раз.
Наконец все сели в сёдла, и выехали, в сторону, далёкого перевала, окружённого сверкающими на горизонте, соседними с ним, снежными пиками…
К полудню, мы по хорошей тропе, поднялись высоко над долиной, и выехав на плоскотину, остановились и долго рассматривали открывающийся с высоты перевала, безбрежные просторы, уже на запад, в сторону, первых притоков могучей сибирской реки Енисей…
Горные вершины, заполняли всё пространство впереди и нам даже казалось, что мы видели синеватую блестящую поверхность реки Бий – Хем, которая начиналась неподалёку и потом постепенно превращалась в громадную реку пересекающую всю Сибирь, поперёк.
Перед нами расстилалась горная Тува, страна, которая ещё совсем недавно был землёй мало изученной и полу исследованной.
На этих горах, несколько тысяч лет назад жили горные племена кочевников, входивших в племенное объединение хуннов, тех самых, которые в своё время, передвинувшись в сторону Западной Европы, завоевали Древний Рим… Происхождение их теряется в тумане времени, но нынешние тувинцы, возможно, были их сохранившимися потомками. Они, сохранили тягу к кочевой жизни и к скотоводству, как впрочем и к лихим набегам и грабежам. Недавно, мне рассказывали, что в девяностые годы, во времена распада Союза и начавшегося безвластия и националистических брожений, на территории Тувы, участились убийства и угоны чужого скота.
Ещё года три назад, буряты рассказывали нам, что тувинцы несколько раз угоняли их лошадей и грабили беззаботных туристов. Но потом, когда несколько тувинцев, кто-то убил прямо в их зимовье, грабежи и угоны скота прекратились…
Расседлав лошадей, мы разожгли костёр, и сварили вкусный обед, потом ещё, достали из мешков свеже соленого хариуса и замечательно пообедали. Не удержавшись, выпили по рюмочке, поздравив себя с преодолением и тувинской границы…
Во время обеда, я вспомнил и рассказал ребятам о том, как мой знакомый историк из Питера, описывал мне работу археологов на раскопках древних захоронений на территории Тувы, о золотых украшениях древних кочевников. Позже, я прочитал замечательную статью в «Нэшинал Джиографик», об этой экспедиции, с цветными фотографиями золотых украшений, найденных при раскопках в степных курганах. Часто, это были фигурки диких зверей, и особенно лошадей. Украшения для конской сбруи были обычной вещью в те далёкие времена, ещё и потому, что лошади воспринимались кочевниками, как своеобразный дар божества степному человеку…
… Под впечатлением этих разговоров, мы с уважением рассматривали наших лошадок, которые для нас, тоже были, как божий дар. После полудня, оседлав лошадей мы сели на них и повернули в сторону нашего лагеря, но решили спрямить тропу.
Мы захотели проехать вдоль речного берега, но в одном месте, к самой реке подошёл, крутой скальный прижим, и нам пришлось с лошадьми в поводу, по крутому, скалистому склону, подниматься до тропы. На самом крутяке, я, идя впереди, увидел плоскую, круто наклонённую скалу, нависающую над многометровым обрывом, и поросшую сверху мохом. Я подумал, что это земля под мхом и повел туда лошадь…
В последний момент, когда лошадь заскребла передними копытами по камню, укрытого тонким ковром мхов, и почти обрушилась в пропасть, я из последних сил, удержал её за повод, на опасной крутизне развернул, дрожащую от страха, на краю обрыва, и благополучно провёл по другому месту, в обход этой коварной плиты, замаскированной мхом…
Ребята, увидев, как опасно я балансирую с лошадью на краю обрыва, задолго до того места свернули и дождавшись меня сочувственно качали головами. Сам то я, может быть в обрыв и не упал, но мой мерин наверняка бы разбился…
В горах, всё время надо быть очень внимательным и сосредоточенным, потому что неведомых опасностей подстерегает здесь путешественника, великое множество…
Уже почти на подъезде к нашему лагерю, меня вновь ожидало неприятное приключение. Орлик, вошёл в неглубокую речку, перед впадением её в озеро с намерением напиться, я отпустил повод, и он, самостоятельно сделав несколько шагов, друг провалилась в ил, который река намыла за долгие годы, и оставила в устье.
Ребята перешли речку повыше по течению, где берега были каменистыми, а я, видя, что глубина всего полметра зазевался, лошадь всей тяжестью ухнула в трясину, и я едва успел соскочить с седла, но стоял почти по пояс в воде, держа узду в руках.
Лошадь, как это уже не один раз бывало в наших походах, провалившись, не держит голову, и постепенно склоняя её вперёд, начинает захлёбываться и тонуть. Чтобы этого не случилось, надо постоянно поддерживать её голову, тянуть за повод.
Я делал в этот раз таким же образом. Лошадь хрипела нутром, выпучивала кровавый от ужаса надвигающейся смерти, глаз, раздувала ноздри и тем не менее ничего не делала, во всяком случае первое время, чтобы выбраться из коварного, грязного омута.
А я, терпеливо тянул за узду, стараясь держать её голову над водой и матерился, во весь голос, тем самым подбадривая и себя и лошадь.
И тут, словно собравшись с силами или от страха, или от обиды за мои матерки, она вдруг несколько раз стукнула передними ногами, пытаясь встать на дыбы, видимо задела копытами за твёрдое основание и с хлюпаньем выбралась, выпрыгнула из илистого плена, мокрая и грязная.
Я тоже весь промок, побывав в воде, и сделав передышку, снял с себя всю одежду, выжал бельё и портянки, и переобулся. Надев влажную рубашку и штаны, я подрагивая всем телом от прохлады, поймав лошадь, уже спокойно щиплющую травку на луговине, взобрался на неё, и поехал дальше дрожа всем телом и часто, слишком часто для интеллигентного человека, поминая кузькину мать…
Думаю, что это был просто несчастливый для меня и для моего коняжки, день…
… Возвратились в лагерь уже в сумерках, и потому быстро разведя костёр, наскоро поужинали и залезли в палатку, под начинающимся редким, но постоянным дождём.
Назавтра проснувшись, я услышал, как дождь колотит каплями по тенту палатки, перевернулся с боку на бок и вновь заснул - в такую погоду, на «улице», просто нечего было делать…
Дождь продолжался целый день и мы, время от времени задрёмывали и просыпались, лишь для того, чтобы поесть...
К вечеру, все это нам надоело, захотелось, поскорее двинуться в сторону дома, или во всяком случае, в сторону деревянного зимовья, прочной крыши нпд головой, и гудящей ярким пламенем, печки…
В такую погоду, невольно начинаешь грустить о покинутой цивилизации, потому что время тянется бесконечно и совершенно нечем себя занять. Книжек мы с собой не берём, да это было бы смешно, а в шахматы и в шашки уже и возраст вроде не позволяет играть. Приходиться отсыпаться впрок и вспоминать яркие случаи из предыдущих походов…
… Проснувшись рано утром, на следующий день, я вылез из палатки и вновь увидел мутно – серое небо и тучи, ватной пеленой проплывающие над нами. С трудом разведя костёр в отсыревшем кострище, я вскипятил чай и разбудил ребят, которые вяло поели и снова залезли в палатку…
К полудню, мы решили, что надо поставить сетку в последний раз, посолить рыбы и выезжать в Лёнино зимовье, а там уже смотреть, что делать дальше...
На этот раз, ставил сетку сидя в резиновой лодочке, я сам. Приходилось и выбрасывать сеть в воду и подгребаться самодельными вёслами.
Кое - как справившись с сеткой, уже причалив к берегу и вылезая из лодочки, перевернул её неловко, и вновь по пояс оказался в воде. Задница тут же намокла и под брезентовыми брюками, по ногам, потекли холодные струйки воды.
Чертыхаясь, я выскочил на сушу, достал с воды и отдал Аркаше лодочку, отошёл на сухое место и дрожа от озноба, под колючим ветерком, отжал одежду и вылил из сапог воду…
Потом, мы развели большой костёр и сидели до вечера под нудным несильным дождём. Состояние «намокшей курицы» стало для нас за последние дни обыденностью, и поэтому, маленький дождь, почти не воспринимался, как дождь, а как, некое добавление к горам и замечательным видам на окрестнын горы…
… Я вспомнил одну из предыдущих наших поездок в долину Сенцы, когда из двенадцати дней путешествия, восемь дней, или лил проливной дождь, или шёл мокрый снег, что, пожалуй будет похуже дождя, потому, что снег ещё и холодный…
… Пили чай и разговаривали. Аркаша, вспоминал, как он с семейством проводил прошлогодний отпуск на Байкале, на Малом Море, неподалёку от острова Ольхон, тёплой и сухой осенью.
Там ведь как по асфальту, можно ходить во все стороны, по травянистой,
степной луговине – рассказывал он. - И виды во все стороны, панорамные. Но я там встретил рыбачков, которые жили две недели в палатке, на кромке щебёнчатого берега, под обрывом и ловили сетями омуля – что есть браконьерство.
Аркаша улыбнулся вспоминая…
- Они высадились на галечную косу, под обрывистым берегом и жили там скрывая своё присутствие, от рыбохраны. Не знаю, сколько они омуля поймали, но у меня они выпрашивали бутылку водки за ведро омуля, правда подсоленного…
… А я, вспомнил, и рассказал ребятам, как однажды путешествовал пешком по северному берегу Байкала и неожиданно вышел, в глухой тайге, на красивый большой памятник, стоящий прямо на берегу озера. Я, тогда своим глазам не поверил, и сильно удивился, потому что ближайшее поселение было километрах в пятидесяти…
По надписям на памятнике, я понял, что он посвящён четырнадцати морякам потонувшим, год назад, на большом теплоходе, - научнике. Судно это неожиданно перевернула в озеро, в километре от берега, сорвавшаяся с суши «сарма», - особенный, мощный ветер, который за считанные минуты набирая силу, поднимает громадные волны, чтобы через несколько часов, утихнуть так же внезапно, как и начался…
… К утру непогода закончилась, и сеть мы вынимали уже под лучами прохладного, восходящего солнца. Выловив около сорока штук крупных, почти полу килограммовых хариусов, мы собираясь, попутно засолили рыбу в полиэтиленовых мешках, и собрав палатку и рассредоточив груз в перемётных сумах, завьючились, и севши на лошадей, с облегчением, тронулись в обратный путь…


К зимовью подъехали после полудня, и расседлав и стреножив лошадей, отпустили их пастись, а сами, перекусив и попив чаю, пешком, отправились на разведку, под скалу. Там, почти всегда обитали горные козлы, легко скакавшие и пасущиеся на опасных скальных склонах.
Наледь на реке, под этой громадной скалой почти растаяла, и только, кое – где, перегораживая реку поперек, лежали двухметровой толщины. «осколки» наледи, светясь зеленовато - голубым цветом на внутреннем сломе. А подо льдом, словно под мостом, шумела и кипела быстрым течением река, разлившаяся после дождей и таяния вершинных снегов.
Пройдя под самый скальный лоб, я в бинокль увидел стадо горных коз, которое возглавлял крупный, но ещё не старый козёл, со средней величины, саблеобразными толстыми рогами. Он держался особняком от маток, и в бинокль, я мог рассмотреть у него даже небольшую, серого цвета бороду под мохнато заросшей, рогатой головой. Он передвигался отдельно от стада маток. Некоторые из них были ещё и с козлятами.
Медведей на склоне не было, хотя Максим напомнил, что прошлый год, чуть не доходя до скального лба, на седловине, при заезде мы видели медведицу с парой мадвежат-годовиков, один из которых был серым, почти белым по цвету – явление для бурых медведей редчайшее. Таких особей, будь то олени, козы или даже хищники, раньше, в Сибири называли «князьками». Даже кусок шкуры такого зверя, становился семейным охотничьим амулетом, приносившим удачу его владельцу,- настолько редко они встречались в природе…
А среди медведей это вообще уникальное явление. Лёня – проводник, говорил, что он такого медведя видел первый раз в жизни. Хотя, кажется, что Лёня, видел в этих горах всё, что тут обитает.
Но как - то, в разговоре, он обмолвился, что снежного барса, тоже, живьём не видел. Он рассказал, что как – то давно, в маленькой зимовейке, в далёких горах, видел лапу снежного барса, прибитую к двери зимовья.
Следы, тоже, редко, но встречал. Они отличаются от следов рыси, более крупными размерами, и на снегу, от длинного толстого хвоста барса, ещё его называют ирбисом, - остаются чёрточки, рядом и чуть сбоку от следов лап…
Он рассказывал нам, однажды, что прошлый год, где - то далеко от посёлка Саяны, в горах, около одного из высокогорных стойбов, собаки задрали молодого барса… При этом, одну или двух из собак он задавил, но остальные всё – таки прикончили его… Слух об этом прошёл по всему Восточному Саяну…
… После разведки, мы не стали влезать на горы, и возвратились к зимовью пораньше, решив отложить охоту, на следующее утро. Все равно, козы от этой скалы далеко не отходят.
Вечером, на печке, Максим, обладающий талантом незаурядного повара, вновь из медвежатины наделал котлет и мы расслабившись, развалившись на нарах, вокруг стола, ели эти котлеты, причмокивали и запивали холодной водочкой. Мы «отрывались» на полную катушку, наслаждаясь комфортом и уютом просторного тёплого деревянного домика, неодобрительными комментариями вспоминая тесную, низкую и мокрую палатку…
Аркаша, стоило ему отодвинуться от стола, и прилечь на нары, тут же буквально через две минуты засопел и заснул так крепко и спокойно, что не обращал внимания на наши приготовления к завтрашней охоте…
… Утром, я проснулся рано, и захватив полотенце и зубную щётку, вышел на улицу. Было чистое ясное утро и откуда то из-за хребта, нависающего темноватой тенью над зимовьем, уже пробивались ликующие яркие лучи восходящего солнца. Я не спеша помылся, почистил зубы, и возвратившись в домик, объявил подъём.
Ребята быстро поднялись, и нервно хихикая, поёживаясь от утренней прохлады, обнажившись по пояс, побежали на ручей, который был от зимовья метрах в пятидесяти, за гранитным скальным гребнем - останцем. …
Вернулись они быстро, а я, к тому времени развёл костёр и вскипятил чай. Позавтракали оставшимися вчерашними котлетами и они, холодные, были не менее вкусны, чем вчерашние горячие…
Наши лошадки паслись на кочковатой луговине, внизу, на берегу Хадоруса и на черном коняжке, изредка позванивало ботало – колоколец, привязанный у него на шее…
Собравшись, мы сходили за лошадьми, поймали их, что уже не составляло для нас особого труда – и лошади и мы, постепенно привыкли друг к другу. Заседлав коней, мы закину за спину карабины, с места пустили лошадок рысью, и казалось, что им тоже захотелось размяться.
Мой Орлик, шёл по тропе ровной размашистой рысью, а чёрный конь, Змей, под Максимом от нетерпения, то и дело переходил на галоп. Только Аркаша чуть отставал, но тоже, на ровных местах, по временам, срывался вскачь.
До подножия скалы, долетели мигом, и остановившись, спешились и стали осматривать склоны в бинокли…
- Вижу – спокойно проговорил глазастый Аркаша, и рукой показал направление.
И действительно, у основания скального лба, прямо под ним, на каменистом склоне, можно было уже без бинокля различить серые передвигающиеся точки. Это были горные козы, и иногда мелькали козлята, всюду следовавшие за своими «мамками». Но козла нигде не было видно.
- Наверное погулять ушёл – сострил Аркаша и мы невольно заулыбались представив гуляющего козла…
Договорились, что я пойду первым, и обогнув Скалу, по верху, выйду на карниз, с которого виден склон, а ребята, чуть поотстав, поднимутся на половину подъема, и там, с седловинки, будут высматривать коз.
Если я их увижу и стрельну первым, то козам некуда больше деваться, как двигаться в сторону седловинки, где их и будут ждать Маким, наш главный стрелок, и Аркаша, как его «дублёр».
Оставив лошадей привязанными внизу, у тропы, мы зашагали в гору...
Первые метров триста - четыреста дались особенно тяжело. Я разогрелся, задышал и даже вспотел, но старался двигаться ритмично и дышать ровно. Постепенно, появилось второе дыхание и мне, даже нравилось делать мускульные усилия преодолевая подъём, достигавший порой градусов тридцати.
Назад я не оглядывался, но знал, что ребята за мной наблюдают и стараются держаться в пределах видимости…
Поднявшись на самый верх, я уже почти по ровному каменистому «седлу», обошёл выдающуюся к реке часть скалы и крадучись приблизился к краю карниза. Пригнувшись, я выбрал удобное место, и стал заглядывать вниз, на каменистые склоны скалы, кое - где обрывающиеся к низу почти отвесно… Приглядевшись, метрах в двухстах под собой, я заметил двух коз маток, и рядом небольшого козлёнка, который развлекаясь, скакал с камня на камень, в отличии от маток, которые были медлительно спокойны, и кормились неподалёку, объедая кустики травы, росшие в горных расселинах и на небольших площадках, на склоне…
Не спеша, я лёг на живот, положил ствол своего карабина на камень, и прицелившись, нажал на спуск. Грянул выстрел, эхо сухо повторило резкий звук, и козы сорвавшись с места, поскакали по склону, с камня на камень, чуть вверх и от меня. Я видел как после выстрела пуля ударила в соседний с козой камень и отколов несколько крошек камня от гранитной глыбы, где - то рядом воткнулась в землю…
Я успел выстрелить по бегущим ещё два раза, не очень рассчитывая на успех, но конечно промахнулся и козы исчезли за гранитной «кулисой», обогнув её по дуге, перескакивая с валуна на валун…
Я повздыхал, поворчал про себя на нервную торопливость, поднялся, осмотрел карабин, и в это время услышал снизу, глухой выстрел Максимова карабина. Выстрел донёсся из-за скалы, куда, как мне казалось, ускакали козы.
Я не торопясь, стал по кромке склона, обходя Скалу, спускаться вниз.
Прошло от начала охоты, наверное, не больше полутора часов, когда чуть внизу и подо мной, я заметил фигуру Максима, который махал мне рукой. Я зигзагами стал спускаться по крутяку и когда мы встретились, тоувидел впереди, метрах в семидесяти пробирающегося между камнями Аркашу…
Ну что, добыли? – спросил я, глядя на улыбающегося Максима, понимая,
что этой улыбкой он уже ответил на мой вопрос.
Да вон, она – проговорил он, и показал рукой под скалу, где Аркаша уже
вытаскивал крупную козу из каменистой расселины, в которую она скатилась после выстрела.
Потом, Максим коротко рассказал мне, что они уже были под скалой и осматривали склон в бинокль, когда наверху, защёлкали мои выстрелы, и вскоре из-за скалы появились козы.
Передняя набежала на меня почти вплотную – уточнял он. Аркаша был метрах в двадцати позади, поэтому я вскинул карабин, выцелил её и тут она остановилась на секунду, оглядываясь назад… Тут я её и снял – улыбнулся Максим.
- После выстрела, она сделала ещё пару прыжков, и мне пришлось выстрелить ещё раз, но наверное она была уже без сил, потому что несмотря на мой промах в этот раз, остановилась, постояла на вершине валуна, потом несколько перебрала ногами, упала и покатилась по камням, пока не застряла в расселине…
В это время, Максим увидев, что Аркаша почти на руках тащит козу, спускаясь по камням, по крутяку, проговорил: - Я пойду – помогу ему…
Договорились, что я спущусь к лошадям и там жду их уже с добычей…
… Максим внимательно изучая склон, приглядывался вперёд, а потом чуть забирая вверх, направился к Аркаше, а я по крутому, но почти ровному склону заросшему короткой травкой, двинулся к реке, к привязанным лошадям…
Спустившись, вниз, неподалёку от лошадей, я под ногами увидел несколько зелёных «букетов» дикого чеснока и стал собирать его, обрывая зелёные нежные стебли, растущие из щебёнки, пучком.
Лошади переступая с ноги на ногу, как бы просили меня отпустить их пастись, но я отрицательно покачал головой, а вслух произнёс – Не сейчас. Потерпите немного…
Минут через десять, волоча за собой по земле козу, спустились с горы и Максим с Аркашей, о чем то громко разговаривая…
Выяснилось, что Аркаша, в одном месте, чуть не «сверзился» с небольшого обрыва, но вцепившись изо всех сил в скальный выступ, перебрал ногами поудобнее, а потом и нашёл другой спуск, чуть по диагонали по склону.
Мне показалось, что в какой-то момент, обрыв глянул на меня угрожающе –
похохатывал Аркаша, хотя за его ироничностью почувствовался пережитый страх.
– Однако я, сдержал нервы, и не стал торопиться… и всё обошлось…
«Действительно, охота на таких крутяках, напоминает иногда боевые действия в составе горной бригады особого назначения» – подумал я, но промолчал…
… Мы тут же разделали козу, длинными лентами обрезали мясо с костей, уложили всё в сумы, и вскочив на лошадей, неспешно вернулись к зимовью, уже ранним вечером - время на опасной охоте проходит незаметно…
… Вечером устроили «отвальный» пир. Максим, приготовил жаркое наполовину из оленины и наполовину из козлятины, целую сковородку, и мы не торопясь, ещё при свете, начали ужинать, выпив за удачную охоту и на прощанье с этим замечательным местом несколько рюмок водочки, закусывая её посоленным свежим хариусом, пахнущим свежим огурцом и ангарской большой свежей водой.
Я рассказал ребятам, что первый раз этот запах заметил на Ангаре, в деревне, у бабушки, где я с дядьями, иногда, на весельной лодке выплывал под вечер на речную стремнину, ловить на спиннинг хариусов.
- Один раз, помню, - рассказывал я, вспоминая впечатления детства – дядьки мои рыбачили до темна. Я замерз и захотел есть, а они отрезали кусок свежей рыбы, и дали мне. Помню что мясо было безвкусное, и я жевал его долго – долго, прежде чем проглотить…
Незаметно разговор сместился на общие темы, и Аркаша, посмеиваясь рассказал, как они с отцом, перегоняли свою первую машину, «Кароллу», из европейской части России…
А тогда на дорогах бандюки баловались и если один водитель был в
машине, то останавливали, били, выбрасывали из машины и угоняли её на продажу. С нами тогда был обрез, и мы ехали не останавливаясь, и днём и ночью, только заправлялись в крупных городах.
Добирались до Байкала неделю с небольшим. Еды тогда нормальной не было, и мы с Батей, купили где- то ведро варёной рыбы и доедали её всю дорогу – он засмеялся и покачал головой…
- Да, тогда времена были крутые – подтвердил Максим.
А я вдруг, подумал, что ребята, совсем неожиданно для меня, стали совершенно взрослыми, пережили трудные времена в России, и всё понимают адекватно…
… Перед тем как заснуть, я объявил, что завтра снимаемся, потому что наша больная «машинка», неизвестно как будет ехать и надо день – два в запасе иметь, на всякий случай…
Ребята восприняли эту новость с удовольствием. Им уже начинала надоедать и тайга и горы, и охота…
Утром, как всегда после «отвальной», спали часов до десяти, и закончили завтракать, только часам к двенадцати. Коней поймали без проблем, завьючили их поаккуратнее и потуже, вскочили в сёдла и осматривая с коней зимовье и горы вокруг, невольно вздыхали – ведь время проведённое здесь, будем вспоминать целый год, до следующего путешествия…
Выдвинулись один за другим, вдоль берега Хадоруса, потом в знакомом месте, свернули резко в гору, спешились и повели лошадей в поводу, до тропы, обходя гранитные валуны, наполовину вросшие в землю.
Перед тем как спешиться, я увидел на острове, посередине широкой, но мелкой речки, большой ярко – оранжевый цветок с несколькими головками, и подумал, что даже в такой суровой тайге, иногда, растут замечательные, почти тропические, по размерам и красоте, растения…
Тропа нам всем уже была хорошо знакома – мы по ней проходили уже несколько раз, в обе стороны. И все – таки, все вздохнули с облегчением только тогда, когда перейдя верхами Хадорус, вышли в долину Сенцы, на просёлочную дорогу…
Обедали, как обычно, в половине пути, подле зимовья, у первых горячих источников. Лошадей расседлали, но привязали к деревьями чтобы не было никаких неожиданностей - время поджимало. А лошади, порой, могут при пастьбе уйти довольно далеко…
Выехали после обеда, уже в шестом часу, и пошли в основном на рысях, стараясь не заморить лошадей… Мой меринок, почуяв родные места, шёл впереди широкой рысью, а я отпустив повод и держась за луку седла, вспоминал эти десять дней с какими - то неожиданными деталями и подробностями.
К Дунге, на стойбо, заехали на пять минут, но спешились, выпили по кружке парного молока, которое она нам предложила.
Потом, пожелав ей удачно летовать и здоровья самой Дунге и её девочкам, вскочили на лошадей и продолжили путь уже в сумерках.
В этом году, нижняя тропа была сухой, паводок прошёл чуть раньше и потому, часам к десяти, мы выехали уже к первым бурятским поселениям, от которых, во влажном прохладном воздухе наступающей ночи, доносились запах печного дыма и по временам, лай собак…
Тишина стояла замечательная - в округе, далеко разносился стук копыт наших лошадей, да чавканье жидкой грязи, под их ногами, когда преодолевали сырые места, на разбитой вездеходами, дороге…
Я устал и словно в полусне, чуть выправляя ход моего мерина поводом, думал уже о доме, о том, что с грузином Кахой придётся рассчитываться, что надо будет почаще выезжать в деревню под городом, на дачу, где работы скопилось за зиму невпроворот…
Последние километры шли рысью, уже в полной темноте, но лошади дорогу знали и потому, можно было не беспокоиться…
К стойбу Лобсона, прискакали уже в двенадцать часов ночи… В летней кухне горел свет, и хозяин, пожилой приземистый бурят, встретил нас, у ворот своей ограды.
Развьючив лошадей, перенесли сёдла и вьюки, в летнюю кухню, где и попили чаю с молочком, разговаривая с Лобсоном о походе...
Оставив ему несколько кусков оленины, мы, остальное, перетащили в машину, и легли спать,тут же, в летней кухне, на полу...
Утром, проснулись по солнцу, и попивая чай, в открытые двери кухни, наблюдали, как Лобсон доил сам своих коров, изредка отвлекаясь, чтобы напоить молочком маленьких телят…
Потом пожелав ему и его старушке жене удачного лета, сели на машину, и тронулись в обратный путь…
Мотор по прежнему гудел незнакомым голосом и отъехав от стойба Лобсона несколько километров, начал греться...
Остановились в пол дороги, у речки, залили холодной воды в радиатор, и медленно поехали дальше…
В Саяны приехали часам к десяти, когда на улице было почти жарко и солнце светило с синего прозрачно – глубокого неба….

Олег, встретил нас, совершенно неожиданно, ещё дома. Мы пили чай, делились подробностями похода и охоты, а он рассказал, что этим летом, много лошадей будет задействовано местными бурятами для сопровождения больших групп туристов, совершающих недельные туры по долине Оки.
Бывают и иностранцы – пояснял Олег - особенно из малых стран
Европы, таких как Голландия или Бельгия. Вот недавно группа голландцев, ушла на Хойто – Гол, а с ними два проводника и несколько лошадей…
Я тоже собираясь туда, хочу трактором чуть дорогу подправить и подравнять, как обычно мы делаем, каждый год. А потом на больших машинах, будем туда завозить и кухню и медицинское оборудование…
Потом, попив чаю, вместе посмотрели мотор моей машины и вновь пришли к выводу, что её надо «лечить» по настоящему, а может быть и мотор менять. Ну а пока, потихоньку попробуем доехать до города…
Олег сказал, что Лёня, наш проводник сейчас в Саянах, у родителей, и мы сходили к нему – благо, что они жили совсем недалеко от Олега. Лёня обрадовался нам, и рассказал, что уже после похода, ходил на солонец, рядом со стойбом, на ночь, и там ещё по светлу, добыли оленя – пантача…
- Только сели с приятелем в сидьбу – рассказывал Лёня, - тут на рысях прибегает олень – бык, и без разведки, прямо к солонцу. Только он голову опустил и начал грызть землю, никого не боясь, так что слышно как он зубами за мелкие камешки задевает, я прицелился и стрелил. Он тут же упал, как подкошенный. Да так, что один рог, который уже трёх отростковый был, сломал. Я его там и выбросил, а второй отрубил и с собой взял...
Помолчав продолжил: - Мясо мягкое, вкусное от него. Бык был нестарый…
Потом принёс рог, завернутый в влажную тряпочку:
- И вот я вам хочу рог тот, трёх отростковый отдать. Я всё равно не знаю что мне с ним делать…
Ну а как Доржи - спросил я на прощание, и Лёня засмеялся.
Доржи за это время съездил в город, с медвежьими лапами. Я его туда
отправил, продавать в рестораны. Сейчас там эти блюда из медвежьих лап на вес «золота» продают…
Доржи сбыл всё быстро и хорошие деньги выручил. А потом друзей встретил. Ну выпили, а потом он уже и остановиться не смог, пока все не пропил. .. Вернулся пришёл ко мне чуть не плачет, прощения просит… Я же его и утешал…
Лёня улыбнулся, помолчал и закончил философски – Ну что делать?…
Я вспомнил, что когда первый раз увидел Доржи, подумал, глядя на его красные глаза, что он «запойный». Но Доржи в походе держался и пил вместе с нами норму и большего не просил. Однако, наверное от такого непривычного «аскетизма» надорвался, вот в городе и запил, уже от души…
Мы простились с Лёней, пообещали увидеться к осени, и вернувшись к Олегу стали готовиться к отъезду. Всем, уже скорее хотелось возвратиться домой и увидеть своих домашних – детей и жён. Две недели, всё – таки большой срок…
… Выехали из Саян, перед обедом, тепло простившись с Олегом. Он сегодня собирался инспектировать помещение детского дома, выстроенное на берегу Оки, неподалеку от посёлка, в красивом месте...
Солнце было почти в зените, было достаточно жарко, когда мы выехали на луговину за посёлком. Заехали на Обо, оставили там на камне несколько серебряных монеток и покатили дальше. Но машина вела себя необычно, дрожала словно в ознобе, и в тёплый день, с самого начала начала греться…
Кое – как доехали до Орлика, там решили не задерживаться и поехали дальше…
Уже на подъёме, на перевал, между Окой и Иркутом, машина запыхтела как паровоз и неподалеку от седловины, наотрез отказалась ехать дальше. Мотор заглох и не заводился….
Было уже часа три, и потому, я остановив чей – то попутный УАЗик, посадил туда ребят, а сам остался с машиной…
Но на моё счастье, в город, через какое то время, из Орлика, ехали знакомые буряты, на «таблетке», то есть на микроавтобусе. За небольшую плату я договорился, что они меня на канате, дотянут до Кырена, где я машинку оставлю, а сам поеду с ними дальше, до города…
Управляя машиной на буксире, мне пришлось изрядно попотеть. Тросик был короткий и потому, всё время надо было быть начеку. Особенно когда ехали по краю ущелья, по дну которого, метрах в ста ниже, под обрывом пенился белыми бурунами, Иркут…
Но кое – как, всё – таки доехали...
Оставив машину у нашего приятеля, Сергея, которому в начале путешествия, мы завезли запчасти, я с этим же микроавтобусом выехал в город, и отстал от Максима с Аркашей, всего на несколько часов…
… Назавтра, я пошёл к грузину Кахи, и понёс ему, попробовать, несколько отбивных котлет, из медвежатины. Он встретил меня не очень дружелюбно, но когда мы разогрели котлеты и запили их вкусным грузинским коньяком, Кахи оттаял, и начал уже говорить тосты.
Я вовремя, от этого дела оторвался и извинившись ушёл, заплатив ему за ремонт серебристого «Вольво», пятнадцать тысяч рублей, хотя ожидал, что ремонт обойдётся мне не менее чем в пятьдесят.
… Кахи стал с той поры моим приятелем, и каждый раз, как встречает, приглашает в гости, вспоминая изумительную медвежатину, которой я его накормил. Я всегда знал, что если к человеку с добром, то и он добром отвечает. Мы ведь все христиане…
За машинкой, в Кырен, я вернулся дня через три, зафрахтовав подъёмный кран с платформой, на которую и погрузил «умершую». Сергей, мой знакомый и мясо сохранил и рыбу засоленную, и потому, я и ему оставил и того и другого понемногу. Он сильно благодарил…
Когда я, машинку, уже в городе, показал своему механику, тот объявил, что надо менять мотор, и потому можно с её ремонтом не торопиться.
У меня конечно есть и другая легковая машина, но к этой я привык, и на время ремонта, мне её будет сильно не хватать…