ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 32 март 2013 г.

Времена и нравы

Вячеслав Курицын

Вячеслав Курицын - Филолог, литературный критик, журналист, писатель, академик Российской академии современной литературы. Родился в 1965 году в Новосибирске. Обозреватель сайта "Однако"

По ту сторону слова на букву «Ж»

О двухтомнике пьес и сценариев Василия Сигарева
Батя купил телевизор, а смотреть никому не дает. Новый телевизор, надо беречь. Там Киркоров, а он выключает. Вернуть Киркорова! Дочь бесится, обзывает отца дауном, подходит к телевизору, крестится:
— Аминь. Аминь…
Марема и Ландух
Пьесы и сценарии Василия Сигарева выпущены редакцией журнала «Урал» при поддержке властей Свердловской области: в двух томах. В первом сочинения ранние, некоторые совсем юношеские, я в основном буду упоминать напечатанные во втором, зрелом томе. Там употребляется слово «ландух». Это что-то, вернее, кто-то вроде лоха.
Есть слово «марема». Его нет даже в интернете. Есть предупреждение «не разгокай» — в значении, как я понял, не раскокай... Все верно: в сети оно в том же значении. Слово «котях» с ударением на втором слоге? — это простая какашка. Слово «кунда» — то же, с чем оно и рифмуется.
В первом томе было еще сочетание «уральское низкожопие». Низкожопками на Урале кличут девушек, у которых ноги не длиннее прочего тела… Сначала смущаешься это слово употреблять, кажется, что оно обидно, хотя, по существу, чего обидного: ноги не длиннее легко могут быть красивее ног длиннее. Когда замечаешь, что «низкожопка» произносится повсеместно и безоценочно, уже даже в качестве синонима любой барышни, смущаться перестаешь. Дело ведь не в слове, а в интонации.
Отошел от окна
Первые слова, обращенные матерью к ребенку в сценарии (и фильме) «Жить»:
— От окна отошел!
Она в фильме хорошо передана, эта исключающая ребенка из числа уважаемых граждан интонация, ее отчужденное второе лицо; тут, впрочем, все слышно и на бумаге. Мы знаем, какие баснословные миллиарды наших соотечественников не считают должным разговаривать с детьми как с людьми.
Я шел по питерским лужам какой-то недавней осенью, впереди мама неспешно рассказывала мальчику, почему он был не прав, когда настоял идти гулять в такой-то обуви. Лужи способствовали наглядности рассказа, а легкая ирония, обращенная к опростоволосившемуся пацану, показывала, что мама относится к нему всерьез. Что он способен иронию понимать. Я обогнал их и остановился у ближайшей афиши, чтобы глянуть в лицо женщине, которая по-человечески беседует с дитем: ведь и лицо у нее должно быть человеческое.
И мало того что лицо оказалось прекрасным, девушка еще меня узнала: видела в клубе, что ли, или в телевизоре. То есть я уверен, разумеется, что люди, нормально общающиеся с детьми, есть и за пределами моего референтного круга, но вот конкретный уличный эпизод этой веры не подтвердил.
Что происходит в пьесах Сигарева
Гроб покачивается на стреле крана, извлекли из окна. Дом так выстроен, что в двери гробы не пролазят.
Учительница Людмила Ивановна оскорблена, что школьник Максим настучал по кумполу (извиняюсь, в оригинале — по дыне) ее племяннику, который шкерил по карманам в раздевалке. Теперь Людмила Ивановна мстит Максиму: хочет исключить его из школы, да хотя бы за курение в туалете.
Свадьба: невеста вся в чувствах, шампанское кудесничает в башке, хочется поозорничать. Просит сигарету у проходящего мимо подростка. Хватает вдруг его за руку, прикладывает к своей груди: вот, пощупай. Потом орет жениху: ≪Славик, сука, меня этот пидор за сиську схватил. Наваляй ему! Че, не мужик， что ли?! Вали его на! Вали суку!≫ Зажигательная шутка, свадьба удалась.
Сосед хватает подростка за шкирку: это ведь ты поджег газеты в почтовом ящике!
Тридцатилетняя пьяная барышня хочет еще выпить, а спутник ее, малец с бутылкой, хочет прежде ≪присунуть≫ (слово, которое можно встретить в пьесе любого уральского драматурга). Присунуть не случилось: едва она стянула штаны, малец раньше времени… ну, понятно. Не смущен, однако, малец: вырывает бутылку из рук подруги (чего ее теперь поить) и удаляется навстречу новым подвигам.
Подростка заманили на блатную хату, издеваются над ним повсякому, в частности предлагают щупать низкожопку, которая его туда и заманила. Парень не хочет. ≪Ты че, баклан, кого ты не хочешь?≫ — ярится красавица.
Мать отказалась купить дочери босоножки. Получает ≪ты мне не мать больше≫, ≪дура≫ и ≪хоть бы ты умерла≫.
Батя, которому жалко телевизора, пожалел и стареющую селедку: сожрал. Бегает теперь в туалет в каждой сцене.
Жена журит лоховатого мужа. ≪Че ты глазенками-то хлопаешь, вонючка? Все люди как люди, а ты как хер на блюде. Говорю ему, сопри хоть че-нибудь, что ли, для приличия. А он ссыт все. Ну и посадят тебя если, ты че, умрешь, что ли?≫
Этот самый лоховатый муж беседует с пластмассовыми экскрементами —из тех, что используют для остроумных розыгрышей. ≪Я дерьмо, а ты кто? Я говно≫.
Полюбовник пинает в живот мать подруги; подруга заливисто хохочет.
Дед помер, баба бросается к мошенникам, которые ее только что обчистили: верните деньги, надо хоронить! Хорони беги скорее, отвечают ей, а то испортится. Хохочут.
Мужик обгорел сильно от печки, лохмотьями кожа, жена везет его в электричке в город, а на вокзале менты пристали, требовали с обгорелого документы или откуп, пока он не помер.
Чувака нехило кумарит, он собирает конфеты с могил, а там муравьи, он их ест, а в них такая приятненькая кислота…
≪И кругом уже чернота одна≫, если воспользоваться формулировкой автора.
Пожалуй, и хватит.
Мир, который описывает Василий Сигарев, —только такой. Никакого другого и близко нет. ≪Фисташки жрать будем рекой≫, —роняет одна из низкожопок в припадке романтических мечт. Мечтают тут об участии в ≪Поле чудес≫, о машине ≪каблук≫, на которой удобно завозить товар в киоск. Когда одна из героинь чего-то избыточно размечталась, герой осек ее: ≪Жопу тебе показать?≫
Жизнь других
И в Салде, откуда явился Сигарев, бывают какие-то иные модусы существования, стили жизни, судьбы, отношения и интересы. Это вопрос социологический: вся Салда (читай Россия) беседует с пластмассовым говном или пока не вся еще. Если в людях считать, в единицах: не вся, разумеется. А по совести: даже пол-Москвы примерно так и живет, и выхода не видать, и можно долго доказывать, что девять с половиной квадратов на человека — это лучше чем восемь с половиной, но ведь не настолько лучше, чтобы можно было к этому как-то серьезно отнестись.
Ровно так живет вся Россия, или примерно так, неважно; важно, что живет она по ту сторону жопы. На Урале еще и получше, чем во многих других местах. То, что самосвал фекалий нам привезли в очередной раз из Свердловска-Екатеринбурга, вовсе не свидетельствует, что это такое жуткое место. Напротив, место это довольно сытое по отечественным понятиям, филармония фурычит, университеты наяривают, в музкомедии поют ≪Белую гвардию≫, ≪Бориса Годунова≫ в опере ставит знатный варяг, в картинной галерее одна за другой грамотные выставки, проходит, извините, даже биеннале современного искусства, фигачат (в том числе первостатейные) маленькие театры, на улицах иногда чисто, сами улицы широкие, много дорогих и даже вкусных кафе. Сомневаюсь в понтах Казани и Сочи, но Ебург (он же Екат, он же Катер) вполне себе третья столица, таланты тут расцветают пачками, сколько я этот город знаю, то есть минимум уже лет тридцать, и немудрено, что здешних просто лучше слышно. Есть микрофоны.
Но вот моя однокурсница Лена, заведовавшая чем-то на каком-то телевизоре в Свердловске, летально воткнула нож в спину мужу своему, актеру маленького танца. Люди при зарплатах, социализированные, только вот зря каждый вечер упивались вдвоем головами в батарею.
Или в прошлый День России начальник ГАИ города Серова (это 300 км от Ебурга на север, там завод, тайга; Костя Дзю там родился) праздновал в кругу друзей День, соответственно, России. Выпили как следует, поехали на аэродром, угнали ≪кукурузник≫, полетели слегка полетать —человек, что ли, десять, точно неизвестно, среди них много родственников жены… Детей и домашних животных, слава богу, не взяли. Пару месяцев летунов искали, потом перестали. Тайга большая.
История архитипичная до не могу, тянет на аллегорию русской жизни; история к тому же совершенно фантастическая по сюжету, но я, проживая в те месяцы в Перми, то есть в соседнем областном центре, ничего о ней не слышал. Рассказывал потом много раз москвичам —и те удивлялись: надо же, какое у нас еще бывает. История меж тем исправно отслеживалась всеми информагентствами, ан все равно —в центр внимания не попала.
Ну че там, стало быть, на Урале, ну понятно че.
Так и жизнь сигаревских низкожопок: она, может, есть в соответствующих мухосрансках, есть она и в талантливых дипломированных пьесах, а есть ли она в реальности… Да мало ли что бывает в этой самой реальности.
Небо не дремлет
Людмила Ивановна, учительница, меж тем выкрутила для племянника бесплатный абонемент в бассейн; там-то племянник и утонул. Людмила Ивановна больше никому не гадит, сидит тихо, ежедневно посещает церковь.
Ad astra
Иногда, словно туманным богам композиции повинуясь, Сигарев впускает в свои тексты Свет. Кого-нибудь из героев пробивает на монолог типа «Вы не люди!
Вы звери» (см. цитату). Брат, вышедший из тюрьмы, активно помнит, как в детстве на санках было весело да как с отцом на рыбалку хаживали. В качестве символа непорочного детства, давно сгрызенного крысами времени, возникает слон, который приезжал вместе с зоопарком. «Слоняра такой огромный».
Или героиня вдруг понимает, что устала быть сукой. Озвучивает это, ловко перекатывая по гортани удобное слово «сука». «Сукой быть устала. Сукой среди сук. Потому что модно быть сукой. Модно всех ненавидеть и презирать. Ты глядишь на них и сучеешь. Они глядят на тебя и тоже сучеют. Круговая порука. Там все обречено…»
Слову «жить», которое высечено на обложке второго тома как бред помутившегося скульптора Лючио Фонтаны, кто-то время от времени начинает кланяться, как иконе.
— Достали вы меня уже все, суки! Пошли вы все! Живите! Суки («Пластилин»).
— Я думал: освобожусь, будем жить. А здесь… («Агасфер»).
— Сказала, что жить будет. Жить будет, сказала. Жить. И я тоже хочу жить. ЖИТЬ… («Черное молоко»).
— Да отсоситесь вы от меня обе! Я молодая, бл.дь! Я жить хочу, бл.дь! Жить, бл.дь! Жить! Жить! Жить, бл.дь! ( «Волчок»)
— А мы слабые! Слабые мы! Мы не умеем! Люди мы! Люди обычные! Мы любить хотим!
Жить.
Последняя цитата из фильма, соответственно, «Жить», которому Сигарев не захотел менять имя, невзирая на то, что фильм отечественного производства ровно под таким названием уже выходил «на экраны» (ясно, откуда тут прицепились кавычки) пару лет назад, и на то не взирая, что полвека назад Акира Куросава под таким же названием снял «Смерть Ивана Ильича».
Из всех этих примеров хорошо ясно, что такое «ЖИТЬ»: универсальное означающее, приложимое ко всем без исключения ситуациям экзистенциального напряжения. Слово, функционально схожее с «аааа», «мамочкой», со словами из трех букв (типа Цой) на заборе, ну и конечно, с тем словом, что на другую «Ж».
Прорывы сигаревских героев в высокое-светлое-вечное непременно косноязычны, смешны не только для прочих героев, что топчутся по сцене вокруг сорвавшегося коллеги… Они и зрителю смешны, и читателю, а если и не смешны, чего уж тут по совести смешного, то все равно: очень неудобно делается за автора, который втыкает вдруг в кучу трудолюбиво взращенного дерьма неуместный тут, из другого мультика вырезанный сияющий ртутный флаг.
Вот кто-то снова включился, что будто бы душа умирает… Сопутствующее действующее лицо произносит отрезвляющую реплику:
— А жопа у тебя не умирает?
Хляби и грязи
Словно бурлят серые хляби, чпокают вселенские грязи, автор тащит на хребте, за пазухой, во рту каучуковый ком невыговариваемого. Хочет что-то сообщить поверх размашистых говн, но не умеет еще сообщить, не отточил жала. Строит свой маленький космос: предваряет почти каждую пьесу маленьким стихотворением в прозе от лица закулисного автора, называет мужских персонажей женскими именами, и наоборот... Маленькие фирменные ходы — точки опоры, пункты переработки тематического фарша. В ранних пьесах «Фантомные боли» и «Детектор лжи» историю держали по сию сторону драматургические трюки, ловко построенные леса хитрых завязок-развязок, но с годами все меньше (именно фабульную я имею в виду) изощренности… поздние тексты как на подбор выглядят машинами по переливанию грязи из судьбы на бумагу.
Теоретически такие тексты должно быть невозможно читать, как невозможно питаться только конфетами, устрицами или, напротив, горьким лекарством.
До самых гланд
В действительности от них тяжело оторваться; если, конечно, впал в такт, поймал авторскую волну. В них есть неоспоримая физическая сила, свист воли, в скале вырубленная печать самостояния: завораживает.
Секрет формально прост — блестящее владение словом, ритмом фразы, линией диалога.
Это может звучать несколько странно, и не шучу ли я вообще: о блестящем владении словом, о музыке его и ритме я говорю в связи с такими примерно лексемами — «Говно ты, а не мать! Таким матерям матки надо вырезать сразу». Или — «Побрилась с бизнесом», в смысле вынуждена с ним расстаться. Или — «Да иди ты, блин, татарин. Достал уже до самых гланд. — А че ты наезжаешь-то? — Ниче. — Ну и все тогда. — И все».
Да, Сигарев работает с довольно специфическим сегментом языка, и эмоции его персонажей практически всегда примитивны и однообразны. Но на этом маленьком и узком участке он швыряется словами с мастерством вполне сорокинским; длина фразы идеальна, все звуки валятся в десятку, реплика переходит в реплику, как мелодия в мелодию в симфонии, и книга, даже закрытая, упрямо гудит, словно в ней подрастают сотни маленьких упрямых моторчиков.
И потом, все ж таки это драматургия. Имеется в виду, что за каждым словом режиссер еще заж жет красную лампочку дополнительного смысла.
Изнанка ж
Просмотрев десятки спектаклей по своим сочинениям (см. досье или обрати внимание на список городов, в которых идет «Замочная скважина»: София, Прага, Нижний Тагил, Волгоград, Гомель, Минусинск, Благовещенск, Владимир, Новосибирск, Челябинск, три наши столицы), Сигарев потянулся за красной лампочкой сам. Причем решил зажечь ее не на театральной сцене, а на волшебном экране.
Первый его фильм, «Волчок», я не видел, а вот свежий «Жить», наделавший шухеру, посмотрел дважды, причем первый раз досмотреть не смог, ушел минут за двадцать до финала, когда количество оживших мертвецов на экране стало спорить с количеством зрителей в зале. Ушел, руки в карманы, по блестящему под ночным дождем Главному проспекту столицы Урала: натурально думать о том, как бы я встретил воскресших мертвецов… В другой день вернулся доглядеть концовку.
Генеральное сообщение фильма я понял примерно так: да, мы в чудовищной жопе, но есть, как бы игриво это ни звучало, даже и у нее метафизическая изнанка, и она очень близко, вплотную, вот протяни руку, чуть забывшись, и ты уже просто не будешь знать, на каком свете находишься. Оперная степень условности — при вопиющей сермяжности материала.
Три одинаково тягучие, как сквозь сгущающуюся кровь плывешь, сонные, грустнейшие истории… похоже на ночной гигантский сад, где все — деревья, плоды, скамейки — раза в полтора больше настоящего, и это исчислимое, вроде понятное, но оттого еще более явное несоответствие пропорций превращает зрителя в ребенка, попавшего в страшную сказку. И из темноты сада валятся громоздкими дискретными волнами: дятел, долбящий клювом кирпич («А он не охерел ли, дом жрать? Еще смотрит внаглую»), две мертвые девочки, которых везут на санках принимать ванну, и волшебная актриса Троянова, бегущая пьяная за попом с просьбой отпеть ее («Я могу гроб купить»), и ее же героини совсем странная мысль, что погибший — этим самым как бы изменяет...
Все очень счастливо тут сошлось. Дичайшая дикость русской смерти здесь не «нате вам», а форма, в которую упакована метафизика смерти вообще. Скупость всегда довольно пустого по краям кадра соответствует лаконизму речей и чувств. В фильме «Жить» нет, к счастью, светоносных монологов в партер, а все же присутствующее наивное «сказать правду» не оказывается неловким, поскольку материал выглядит экзотическим, этнографическим, а в этнике доля наивности быть должна. Некоторая общая заторможенность действа компенсируется уверенностью автора, который вовремя умеет взорвать кадр сменой ракурса или рассекающей репликой.
Впрочем, тут я покатил в чужой монастырь; не очень ясно я представляю, как устроено кино. Уже катится из-за угла точка, сейчас она замкнет текст. Завершить лучше сомнением: хорошо бы человеку, пишущему одинаковые пьесы, не стать режиссером, снимающим одинаковые фильмы. Тут, наверное, речь о том, как бы не сожрал художника его безжалостный материал..
Досье:
Василий Сигарев, драматург и кинорежиссер, родился в 1977 году в Верхней Салде. Учился в Нижнетагильском педагогическом институте, окончил Екатеринбургский театральный институт по специальности «драматургия», семинар Николая Коляды (2003). Женат на актрисе Яне Трояновой. Есть дочь. Автор двух десятков пьес и киносценариев. Пьесы ставились в разных городах и странах, неоднократно удостоены различных премий. Два фильма по своим сценариям — «Волчок» (2009) и «Жить» (2012) — Сигарев поставил сам. Обе картины отмечены лестными оценками отечественных кинокритиков.