29 марта 2024  08:53 Добро пожаловать к нам на сайт!

ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 31 декабрь 2012

Проза

Владимир Кабаков

Год жизни.

Дневники одиночки


Продолжение, начало в № 30

31 мая. На сопках расцвел багульник, розовые тени чуть заметные глазу, залегли по темным распадкам. Солнце дня три уже светило по-летнему, но вдруг, откуда неизвестно надвинулась дымка, заволокла солнце, на которое стало возможно глядеть, не прикрываясь ладонью, как через закопченное стекло. Потом ночью налетел ураганный ветер и принес холодный воздух. Опять надеваю фуфайку и с утра, выходя на улицу, перед тем, как открыть дверь, поеживаюсь и дрожу.
Работа идет своим чередом, станция почти отстроена, осталось устранить погрешности в морском хронометре и добиться наилучшего качества фотообработки сейсмограмм. На днях сделали большое дело: с помощью соседей-лесорубов нам привезли прямо к дому 30-35 хлыстов с просеки, распилили их, накололи на плахи и сложили в поленницы. Думаю, что на зиму вполне хватит этих дров.
Отправил телеграмму домой Нине, чтобы она на лето выехала всем семейством сюда, ко мне, в Северомуйск. Как бы мои дела ни складывались дальше, я решил, что здесь им будет легче прожить и пропитаться, и мне будет спокойнее, а главное, все они отдохнут от городской суеты и спешки. Ответа, правда, еще не получил.
Продолжаю систему: вчера отжался от земли 50 раз и присел на каждой ноге по 25 раз; половина намеченного мною плана выполнена. По-прежнему стараюсь не забывать латынь и занимаюсь помаленьку каждый день, но подается туго из-за бессистемного подхода, а менять что-либо в методе уже поздно. Философию забросил совсем и, отходя от глобальных проблем, снова окунаюсь в мелочи обыденности и тщеславия. Планирую большой поход на солонцы, но сроки не уточняю, потому что все может измениться в один день и меня забросят или на Ангарокан или на Белые озера, для строительства еще одной сейсмостанции.
...Размышляя, думал о благотворном влиянии женственности на творческую природу мужчин. Иногда достаточно теплого взгляда, незначительного задушевного разговора, чтобы стимулировать оптимизм и желание жить и работать, радуясь происходящим переменам. И наоборот, одиночество или чисто мужская компания подталкивают к цинизму, распущенности, а некоторых наводит на мрачные мысли, - негативизм в оценке происходящего, заставляет поверить в низменный характер причин человеческих поступков и желаний.
Часто задумываюсь, что здесь, в Тоннельном, я далек от осуществления своих планов, потому что нет ни сосредоточенности одиночества, ни сознания необходимости быть общительным и вежливым. Часто бывают гости, с которыми надо разговаривать и смеяться, есть и пить чай, и соблюдать так называемые условности общежития. Кто-то из французов сказал: «Мир держится на условности». Очевидность этой истины неоспорима. Сильной личностью можно быть только идя в разрез с установленными неписанными законами бытия. К гостям я отношусь и относился хорошо, но для меня сейчас важнее побыть одному и попробовать переломить свою лень и безволие, каждодневно заставляя себя работать и думать.
Завтра – начало лета и обычное разочарование, связанное с предвидением увядания природы, неизбежно следующим за весенними теплыми ветрами, цветами багульника и зеленой травой. Каждый год весной возобновляется тоска по уходящему лету, которое еще не наступило, но предвестником умирания лета и окончанием осени для меня стало уже появление яркой весенней зелени.
Зима для меня – самая надежная крайность, хуже которой не будет, и поэтому она будит во мне желания читать, видеть новое, работать, спокойно улыбаться, верить в лучшее будущее. Как писал Пушкин: «Любил бы лето красное и я…».
Сегодня читал биографии композиторов XX века: Малера, Равеля, Скрябина, Стравинского и захотелось с головой погрузиться в чтение истории античного мира, в изучение драматургии и отбросить это нудное, навязчивое НАДО; надо заниматься латынью и немецким, надо завершать задуманное и так далее. Но во мне живут два человека: один мечтает о высотах, презирая и отрицая трудности восхождения; второй сухо замечает, что на вершины лежит трудный, извилистый путь, и человек, не обладающий крыльями, но жаждущий глянуть на мир с этих вершин, должен этот путь пройти пешком, потея и надрываясь.
Четвёртое июня. Начало лета. Лиственницы распустили почки, и лес стал чисто-нежно-зеленым, необычно сочный цвет у хвои лиственницы; склоны сопок сиреневые, сквозь темный фон зимнего дерна. День длится со светом до одиннадцати часов вечера, а в два часа утра, небо вновь светлеет. На перевале же, по-прежнему снег и холодно, но лето есть лето, и снег тает все быстрее, речки вышли из берегов, и мутная, пенная вода залила берега на полметра... Сегодня была первая летняя гроза и первый гром гремел над домиком сейсмостанции.
Пестря обжился, раздобрел, стал спокойнее и задиристей, по ночам будит меня, лает на кого-то, а сегодня под утро вдруг принялся выть: наверное ему одному скучно и хочется в общество миролюбивых добродушных собак.
Ходит за мной, как тень. Я иду купаться на горячий источник, он непременно меня сопровождает. Вода с верхом заливает мостки, по которым надо переходить речку, но Пестрю это нимало не беспокоит. Деловито, не спеша, прощупывая взглядом и лапами мостик; он без труда перебирается и туда, и обратно. Пока я моюсь и отогреваю свой радикулит в горячей воде, Пестря ждет меня, сидя на крупных камнях крутого склона. Заметив, что я кончил мытье и начинаю одеваться, он солидно, не торопясь следует ко мне, а перед мостиком еще вежливо уступит право первому перейти речку. По пути на источник обязательно свернет с дороги и проверит, как поживает знакомый местный бурундучок. Убедившись, что все хорошо, жизнь течет, Пестря следует за мной... У каждого свои заботы!



...Тоталитарные государства более склонны по Шопенгауэру к развязыванию войн в силу относительной стабильности внутри этих государств. Эта стабильность – ширма, за которой кроется кипящий котел человеческих страстей и неудовлетворенных честолюбий. Такое государство напоминает мощный венозный кулак, а члены этого государства – пальцы, готовые сжаться и, повинуясь единой воле, ударить по любой цели. Государство, не раздираемое изнутри противоречиями и раздорами – совершенная машина нападения и отражения нападений.




Ночует Пестря почему-то под крыльцом, едва-едва протискиваясь под настил и узкую щель. Странные привычки!
Вчера заходили с Толей к его друзьям в общежитие. Опрятные, небольшие комнатки с фотографиями по стенам, с магнитофоном на полочке, пара фотоаппаратов висит на гвоздике в головах, небольшие библиотечки на полке, в углу – выжженная на дереве картинка. Винный сосуд, из которого струйкой вьется дымок, поднимаясь, дымок превращается в женщину форм округлых и крупных. Женщина держит в руке рюмку с вином. На доску кнопкой кто-то приколол картинку, изображающую бурю на море...
Живут ребята безбедно, но, наверное, единственное развлечение посреди монотонной и привычной работы – вино и флирт. Во всяком случае это то, что не стесняются здесь афишировать. Конечно, некоторые из них учатся и в вечерних школах, и в вузах, кое-кто по «маленькой» увлекается чтением, но об этих буднях в присутствии мало знакомых людей упоминать не принято.
Другое дело поделиться с кем, как и сколько вчера выпили и как на «рогах» пришел домой, и кого вчера провожал и как «это было». Знаком с ребятами я недавно, общих тем конечно нет, водки я не пью, не флиртую и даже не делаю вид, что мне это все приятно, поэтому со мной знаться просто неинтересно. Лица некоторых ребят особенные, а двое так просто красавцы – приятно на них поглядеть. Об этих двух постараюсь еще написать.
Девятое июля. Не брался за дневник месяц, а кажется прошла вечность. Сейчас все поворачивается на круги своя, и надеюсь продолжить начатое, то есть довести планы до логического конца. Следует основательно заняться самовоспитанием, потому что разболтался, время уходит, работаю мало и ленив стал через меры. погода на дворе удивительная, - середина июля, а вот уже третий день идет снег, вперемежку с дождем. Временами, глядя в окно, можно сказать, что на дворе злая, холодная осень, так густо валит снег, а на горах снег лежит все три дня, внося необычное разнообразие в летний ландшафт. Вдобавок, холод стоит необычайный для этого времени года даже здесь, где и так, слишком жарко не бывает.
Количество жителей в нашем распадке возросло – приехали «полевики» - гидрогеологи и, поставив пять палаток, живут в них. О каждом из них постараюсь написать позже и подробнее. Напарником по сейсмостанции работает Володя Кондаков, как выяснилось, из разговоров, мой близкий сосед в городе, и возможно мы раньше часто встречались, не обращая внимания друг на друга, - сказывалась разница в возрасте и увлечениях.
Сегодня, наконец, собрался в лес: выйдя в восемь утра, поднялся по ключу вверх. Дошел до границы леса и испытал необычайный подъем и прилив жизненных сил, вдыхая хрустально чистый воздух высокогорья, оглядывая открывающиеся взгляду просторы. Перекусил у ключа на солнцепёчном взлобке, сидя под деревом на мягкой подстилке из опавшей хвои и слушая лепет прозрачно-ледяного ключа, стремящего воду с камня на камень, с уступа на уступ вниз, в долину, поросшую темным лесом.
Зачерпывая ладошками ключевую воду, думал, что этот бодрящий напиток теряет свою целебную силу в долине и возбуждающе действует только здесь, на высоте две тысячи метров.
Пестря радовался и веселился вместе со мной и самозабвенно преследовал тревожно свистящих бурундуков. Два бурундука, спасаясь от Пестри, пробежали буквально в полуметре от моих ног, а я, затаив дыхание, дивился легкости и грации, с которой они неслись по земле. Возвращаясь, неподалеку от станции, нашел рог сохатого, сброшенный этой весной, и не потерявший ни жесткости, ни плотности живых рогов. Весит он, примерно пять килограммов и длиной сантиметров шестьдесят, с шестью отростками. Принадлежал он, как мне кажется, бычку, годов четырёх отроду. Медвежьих следов не встречал, хотя очень бы хотел верить в то, что недалеко от станции живут медведи.
Постараюсь ходить в лес почаще и вообще буду стараться вернуть себя в рабочую колею: латынь, философия и так далее.
Сегодня шестнадцатое июля. Событий накопилось за этот промежуток времени изрядно и начать с чего-либо трудно. Попробую на авось, как говорят, «во время езды» ухватить нить повествования.
Вчера был в библиотеке и взял Тютчева, Гете «Фауста» и «Схватку» Юлиана Семенова. Семенова прочел и читая, размышлял, чем он мне не нравится? Конечно, проще ответить коротко: тем, что он из благополучных и романтик, но попробую покопать глубже.
Возьмем, пожалуй, его рассказ «Еще не осень». Немого отвлекусь и вспомню историю, которую увидел по телевидению в одной из педагогических программ. Тетя и дядя, оба уверенные и образованно-эрудированные, толковали о «социальном и асоциальном ребенке» и в доказательство, как надо делать и чего делать не надо, воспитывая ребенка, представили сценку: мальчик лет шести «из хорошей семьи» должен был составить по заданному плану фигуру из кубиков, крепящихся друг к другу штырями. В первом случае мальчик, поддерживаемый доброжелательным воркованием, образованной тети, уложился во время, остался доволен и, изображая на листочке красками свое настроение, провел ряд волнообразных полосок светлыми жизнерадостными красками и при этом улыбался, да и тетя была довольна. Во втором случае, тетя скрипучим голосом поправляла малыша, резко не одобряла ложные ходы мальчика, и тот, в конце концов, не только не смог уложиться во время, но, кажется, вовсе отказался заканчивать незамысловатую конструкцию и немножко поплакал, а когда тетя попросила его изобразить своё настроение красками, мальчуган сквозь слезы, плохо видя лист, ляпал черной краской, черные кляксы на белом фоне.
Тетя и дядя, комментируя оба случая, как дважды два доказали, что тех, кого воспитывают по первому способу, будут ос временем людьми «социальными», а кому удел воспитание, подобное, тому, что было во втором случае, с большой степенью вероятности можно предсказать «асоциальность». Не комментируя выше приведенную программу, хочу сказать, что Юлиан Семенов напоминает мне мальчика из первого примера: он пишет светлыми красками на белой меловой бумаге под одобрительное воркование читателей и, судя по всему, вполне «социальный молодой человек».
Вернемся к его рассказу «Еще не осень». Напомню содержание. Некто Серебровский, стареющий мужчина, лет 50 с небольшим, уединился в хижине на берегу «водохранилища». Совсем не важно, море это или озеро, главное, вода есть, и есть рыбная ловля, описание которой сильно смахивает на описание рыбалки в ранних рассказах Хэмингуэя. Многозначительные рассуждения о том, клюнет или нет, и небольшое описание борьбы с русским «марлином» - щукой. Затем небольшой гастрономический экскурс, увязанный с воспоминанием, связанным с былой рыбалкой и «простым», но добрым другом, искренним человеком, который открыл ему в далекой Астрахани секрет «царской ухи».
Затем небольшое отступление на описание аппетитного завтрака и похода за молоком, в соседнюю деревню, который окончился «неожиданной встречей с художницей Катей из Суриковского, на натуре». Небольшая пикировка со злой, но обаятельной и даже красивой девушкой, и потом «немного этики». Катя, уяснив, что перед нею не чурбан неотесанный, а человек довольно грамотный, увязалась провожать «деда» до доярок, но на беду в поле на лугу встретили дочку знакомого бакенщика Настю, которая за год превратилась из «олененка» в красивую девушку, и, судя по всему, «дед» ей тоже нравился своей душевностью.
Девушка, ревнуя Катю к деду, пообещала принести Серебровскому молока, а тот, вынужденный поэтому отложить поход к дояркам, ко всему отказался дать закурить Кате и, недовольный, не оглядываясь, ушел к себе в лес, где он «отсыпался» и, собираясь искупаться, вдруг обнаружил за спиной Катю, которая, укорив его за обидчивость, «легла в мох, утонув в нем, зажмурила глаза и тихо, словно засыпая, прочитала» опять же стихи, четверостишье, которое легко подхватил Серебровский, а читатель после этого эпизода может предположить, что Серебровский как минимум профессор университета. И в таком духе и далее, затем в рассказе появляется еще парочка молодых непосредственных, то есть «социальных», молодых людей, один из которых «поэт» и немного умник, с фигурой борца. И они ближе к ночи, после посещения Божьего храма (живопись 17 века) плавают, дурачатся и танцуют на берегу водохранилища, а Серебровский у костра делает простенький шашлык, конечно, не такой, как у него на даче, когда к нему на день рождения приезжали друзья из академии... И смотрит, как веселятся молодые. Потом Катя предлагает идти к нему в дом, он мямлит что-то, и глаза ее из добрых вдруг делаются злыми.
Следует «перебивка». Серебровский, убежав от любви, возвращается в тусклый мир, к себе в кабинет, на двери которого висит табличка «черная с золотом»: «Генеральный конструктор, академик, Серебровский А.Я.».
Вот уж действительно, может подумать читатель о герое рассказа, что «еще не вечер».
В этом рассказе, пожалуй, весь «социальный» Юлиан Семенов, у которого много известных друзей и в Испании и на Кубе, и в Португалии, и Генрих Боровик, и Микки Таривердиев и другие. Который кругом «хороший», благополучный, ко всему верит в хрустальные дворцы в недалеком будущем… для социальных людей. А куда же «асоциальные» денутся? Вопрос этот не касается Семенова никаким боком, потому как о таковых, в его рассказах не упоминается.
Мне кажется показательным то, что «дед» в конце концов оказывается «академиком». В этом обаяние не только детективных повестей Семенова. В этом проглядывает весь Семенов даже в таком далеком от эмоций жанре, как международная публицистика. Во времена Бестужева-Марлинского идеалом романтиков был сильный, одинокий трагически кончающий жизнь, герой. В наше время романтики возвели на пьедестал героя больших личных достоинств, но социального и щеголяющего знаниями лирических поэтов, с пристрастием к охоте и рыбной ловле. Немалую долю в выработке стереотипа сыграл своими книгами и всей своей жизнью Хэмингуэй, и Юлиан Семенов, страстный поклонник Хэмингуэя, пропагандирует насквозь индивидуалиста Хэма в нашей стране, идеалом которой всегда был коллективизм.
А если серьезно, то Семенов, идя на поводу у жизнерадостного читателя, производит своими писаниями расцвеченную ярко, макулатуру. Во всяком случае, рассказ «Еще не вечер», на мой взгляд, есть набор жизнерадостных штампов, перепевы мотивов, давно сочиненных. Напрашивается сравнение с рассказом Юрия Нагибина - «Требуются седые волосы». То, что «хороший конец» опущен, это, мне кажется, тоже дань моде. Кто-то из философов или филологов говорил, что драма должна быть драмой или, в крайнем случае, после слов «все кончилось хорошо» занавес опускается. Концовка рассказа подразумевает благоприятный для академика Серебровского, исход его позднего увлечения.
Я не стал бы возражать против «социальных» людей, если бы на примере Юлиана Семенова не видел, что быть «социальным» - это значит, прежде всего, ценить собственное благополучие. И что бы там ни происходило в мире, если душу социального человека не отягчают переживания личного плана, там хоть половина людей на других континентах умри от голода, он будет писать светлыми красками приятные волнообразные линии, будет уходить от тяжелых раздумий о смысле жизни или о несчастье людей серых и маленьких. А эти люди, случаются сплошь и рядом в свинцовой рутине обыденного бытия Они не верят в охоту на экзотических зверей в заповедных лесах и рыбную ловлю, чередующуюся с едой и выпивкой...
Хэмингуэй не был равнодушным к судьбам простых людей и на свой лад боролся и побеждал, и терпел поражения, а выпивка и еда – это сопутствующие обстоятельства его достаточно обеспеченных героев. Герои испанских рассказов - бедные простые испанцы, застигнутые врасплох смертью – случаем; они, конечно не совсем испанцы, но испанцы, увиденные глазами американского писателя и гражданина.
Можно, наверное, спорить о том, законченный индивидуалист главный герой Хэма или в нем прослеживаются еще черты человека из народа, но когда стараются всеми силами представить подобных героев, как борцов за счастье простых людей, мне кажется, это значит согрешить против истины. И тем более печально, что романтизм этот, противопоставляется реализму истинно русских писателей, начиная с Гоголя и кончая Платоновым, отличительной чертой которых был гуманизм, защищающийся от свинцовых мерзостей жизни.
Каждый из великих русских писателей не закрывал глаза на несчастья маленького, придавленного обстоятельствами жизни человека, на огромное пространство, разделяющее мечтания маленького человека от окружающей его действительности. Какие могут быть охоты или рыбалки, когда на земле есть хотя бы один несчастный человек? Приблизительно так ставили вопрос Толстой, Достоевский, Платонов и много других русских писателей, как в жизни, так и в речах героев своих произведений.
Нет ничего нелепее, чем предположение, что герои Достоевского могли бы самозабвенно ловить рыбу, пить джин с тоником и вкушать чудеса гастрономии на фоне людских страданий, их окружающих. Просто жить гастрономией, на фоне людских страданий, их окружающих. Жизнь Достоевского или Платонова, или Булгакова, или Льва Толстого, несмотря на спокойное детство, сделало их «асоциальными», то есть способными видеть, в первую очередь, страдания людей их окружавших, и страдать их болями и мучаться их несбывшимися желаниями...
...Дела на станции идут помаленьку, новости есть. Вот хотя бы то, что я уже вторую неделю один работаю за двоих: Володю Кондакова, начальник отряда забрал на Западный портал сложить печь.
Я привез на нашей машине еще одну собаку, ласково-равнодушную, непосредственную шестимесячную лаечку Рику, которой, судя по всему, здесь жить нравится и даже новый дружок – вечно хромающий Пестря – тоже нравится. Рика быстро обжилась, не стесняется, выпрашивает вкусный кусочек у «артельного стола», во время еды болтаясь под ногами, ожидая подачки, не обращая внимания на строгие окрики хозяина. Вот что значит хорошее, уличное воспитание.
Но Муське, нашей кормящей кошке, собачка не понравилась своим несдержанным поведением, и сегодня утром Муся наказала Рику за нахальство, стрелой кинулась на нее и под жалобно-испуганный вопль Рики вцепилась всеми четырьмя когтистыми лапами в собачью морду. Глаза не пострадали, и Рика отделалась щепоткой вырванной шерсти и легким испугом, хотя, по правде сказать, для этой нахалки происшедшее не урок, - стоит кошке очутиться вне дома, Рика вздыбив шерсть на загривке сердито облаивает Муську, норовя схватить зубами, а ее новый друг, Пестря, по слабохарактерности поддерживает молодую собачку в ее злых намерениях. Чем это кончится, я пока не хочу предсказывать.
Рика масти серой, ростику небольшого, но крепко сбита. Хвостик тугим бубликом крепко лежит на спине, ушки настороженно торчат, а глазенки озорно и беззаботно поблескивают из-под бровей. Бедный Пестель (так его звал Толя Полушкин) опять порезал лапу и вновь на полмесяца охромел, хотя и бодрится, не отставая от Рики ни на шаг. Вожу «четвероногих друзей» на прогулку и честно признаюсь с удовольствием смотрю как шустро - «топ-топ-топ» скачет по лужам, разбрызгивая воду, Рика. Она, суёт свою острую мордочку во все щели, вынюхивая озорников-бурундучков.
Кошка Муся – детная мать, сознавая ответственность, вчера вечером обучала детишек своих первым охотничьим навыкам: поймала мышку где-то за столом, в углу, принесла ее к ящику с котятами и отпустила, зорко следя за тем, чтобы мышка не убежала в норку, а котята, неловко переваливаясь, теряя равновесие, играли в хищников.
Рика в два раза меньше Пестри, но это не мешает ей в играх изображать сторону нападающую. Пестря, «схваченный» Рикой за горло, неловко валится на землю, изображая жертву, и с земли имитирует сопротивление, показывая крупные белые клыки, и лапами вяло отталкивая нападающего «зверя» – роль эту, талантливо исполняет малышка Рика.
...На дворе после двух недель холода и дождей проглянуло солнце, и ощущение праздника теплится где-то внутри, под слоем раздумий и воспоминаний, воскрешающих в памяти летнее теплое утро, залитое утренним солнечным светом; лужайку и пару толстопузых ребятишек: Катюшка в одних туфлях на босу ногу, и Костя вообще голышом, только на голове панама от солнца. Ласково-серьезная фраза Катюши, говорящей: «Папа, пойдем попыгаем», и в доказательство непреклонности просьбы она несколько раз кивает головой. Костя тоже хочет «попыгать», хотя внятно растолковать своё желание мне еще не может, - ему всего год с мелочью.
И вот мы втроем идем «пыгать» на панцирных сетках, в огород. Катюша прыгает самостоятельно и умело, ей уже два года, а Костя во всем старается не отставать от сестры и тоже, правда, не без моей помощи, прыгает, а точнее пытается подпрыгнуть, но не удержавшись, падает то и дело, и, улыбаясь, вновь повторяет попытку. Вспоминаю, как с Катюшей катались на речном трамвае и как она, увлеченная мелодией, звучащей где-то у нее в голове, ритмично раскачивается, не стесняясь потеснить чуть-чуть соседей, а то вдруг, заинтересовавшись, берется рассматривать сережку в ухе рядом сидящей незнакомой женщине, безуспешно пытаясь выдернуть маленькими ручонками сережку из уха этой женщины.
...Потом вижу, как она в мятом халатике в панаме и босиком с опаской ступает по нагретому солнцем асфальту бульвара и вдруг останавливается, заметив малыша в коляске, и как вкопанная стоит в задумчивости, запустив пальчик в нос, и решает помочь катить коляску или обойдутся без ее вмешательства.
Часто вижу Костю в тот момент, когда он, улыбаясь вдруг, широкой и доброй улыбкой, размахивается и, норовя попасть в лицо, бьет рученьками меня и смеется весело, видя как я с трудом уворачиваюсь от его шлепков.
...Как я уже говорил, работаю один на станции, но именно так я, наверное, и хотел работать, когда устраивался в сейсмоотряд. Для меня наличие напарника не значит облегчение работы, или, что бывает, как говорят «вдвоем не скучно!». Мне и одному не бывает скучно никогда. И удивительное дело для большинства людей – на вопрос «Не скучно?», - отвечаю «Не научены скучать». Действительно, столько дел можно или нужно сделать в жизни, что времени, конечно, не хватает. Какая ещё может быть скука?
Бывает и у меня «не настроение», как говорят, но это не от скуки, скорее всего, а наоборот, от невозможности подчас остаться один на один с собой и без суеты, сквозь полудрему подумать, что осталось позади, и как жить дальше, и долго ли еще буду обременять землю своим присутствием. Органически я не несу в своем характере желания каждый день что-то делать и чем-то серьезным заниматься, но вот заставляю же я сам себя делать упражнения на силу, читать латынь и философию. А в чем или точнее где сокрыта побудительная причина, сказать не могу, хотя догадываюсь.
Обдумывая, я сформулировал жизненное кредо таких, как я: «Каждый из нас заполняет паузу между рождением и смертью на свой манер – один работой, другие семьей, третьи спортом или охотой, или рыбной ловлей, четвертый делает карьеру, завоевывая место потеплее под солнцем жизни и так далее.». Но редко, кто отдает себе трезвый ответ в том, что самый умный обязательно бы не стал ничего делать, а просто созерцал бы жизнь, ее величие и единение с вечностью. Но беда в том, что человек действительно так воспитан, и подлинная, полная свобода не по плечу самому, самому сильному из нас.
И вот, человек хватается за любое дело, лишь бы отделаться, прикрыться чем-нибудь от возможности быть свободным. Вот и я стараюсь забить суетой свою жизнь до предела и тоже, этим самым, отказываю себе в праве называться человеком свободным.
Но сейчас на сейсмостанции я окружен людьми, в лагере кроме меня еще пятеро. Два студента – один гидрогеолог, другой – гидролог и три химички, точнее две, а одна по штату повар, и мы, то есть трое мужиков, не ломаем головы, кому варить и мыть посуду, а по удару гонга (лопатой по железке) приходим, садимся за стол и едим, разговаривая о том, о сем. Женщины в возрасте, поэтому никакой суеты в наши ряды не вносят, а скорее, наоборот, настраивают на рабочий лад.
Вчера оставил ручку на почте и целый день сегодня ходил потерянным, видимо начинаю привыкать к возможности писать, доверяя и пытаясь перенести на бумагу некоторые мысли и воспоминания. Посмотрим, насколько я смогу привыкнуть к возможности писать.
18 июля. Сегодня половину дня заряжал аккумуляторы, то есть, гонял бензо-электрический агрегат. Я в этом двигателе совершенно не разбираюсь, но нужда заставила, и вот, посвистывая сквозь зубы, деловито кручу свечи и воздушной заслонкой регулирую напряжение и частоту тока.
На улице перед грозой было душно, за ушами от давления изредка покалывает, и к тому же я не совсем здоров. Видимо, простыл чуть-чуть и чувствую себя неважно, и настроение отсюда соответствующее. Сейчас час ночи, но спать не хочу, к тому же в два часа менять ленту: стоит прилечь и обязательно просплю, как это было предыдущей ночью, когда вместо двух часов проснулся неожиданно в шесть утра. Все бы ничего, но с вечера часов в 10 записалось редкое и достаточной силы землетрясение, но, к сожалению, вовремя ленту сменить не удалось, и поэтому землетрясение на нижней компоненте затемнены повторной трассой.
Дней шесть шли хорошие сейсмограммы. Но все было тихо, и вот стоило проспать из-за неважного самочувствия, не проснуться в два часа, и случай распорядился именно в эту ночь выслать сейсмотолчок...
Вчера получил письмо из дому и не утерпел, вскрыл прямо на ходу, а читая, не мог сдержать улыбки: Нина сердится на меня и саркастически пишет, что детишки здоровы, но мухи докучают, пеняет на нерадивость мою в домашних делах. Калитка (новая) вместо того, чтобы усохнуть – разбухла и, видимо, расхлябалась в шарнирах, забор, поставленный мною, упал, но на сей раз наружу, то есть в сторону, в которую он еще ни разу не падал... И тому подобные дела. К сожалению писем моих еще дома не получили, и поэтому упрек оправдан. В связи с письмом сегодня пришла в голову мысль обдумать правомочность, правоту мою в решении уехать из дому, оставив семью.
...Хочу написать о людях, с которыми сейчас живу по соседству и довольно близко знаком. Два молодых парня – студенты-пятикурсники готовят материалы к диплому. Андрей и Женя. Андрей из обеспеченной «интеллигентской семьи», как сейчас говорят, не красавец, на вид, но уверенно держится и общителен, и себя уважает достаточно. Работу делает, но не рвется, видимо настрой спокойный, и уверен в победе.
Женя, симпатичный двадцати одного года, но бывал «в поле» раза два в редких по красоте местах, и часто вспоминает свои былые походы. Он, юноша работящий и серьезно относится к проделываемым работам, хотя живет без руководителя здесь и мог бы, как Андрей, не ломать себя. Но разница между ними в том и состоит, что Андрей родился в Иркутске, учился в городе и в достаточной мере конформист, - привык вперед не рваться, но и не отставать.
Такова жизненная позиция многих молодых людей, уверенных в том, что придет время, будет работа в институте, будет подготовка к диссертации и все в этом роде. Женя в силу того, что учился в уездном городе, и для него Иркутск уже шаг вперед, тоже, конформист, но на новый лад. Не стесняется больше работать, самостоятелен и, мне кажется, нацелен на «хорошую жизнь» в обычном его понимании: работа в городе, возможно в изыскателях. Но главное, что благодаря с детства привитому трудолюбию, он обязательно добьется своего и пойдет в гору (масштабы «горы» ещё неясны).
Оба они достаточно вежливы и не рефлектируют лишнего, хотя Женя в силу уездной закваски уважает старших, уважая себя, а Андрей, скорее всего, уважает старших, меньше, нежели себя и этим отличается от приятеля. Начальник отряда Валера – мой ровесник, достойно несет на себе бремя ответственности, не суетится и позволяет себе обычные человеческие слабости и тоже, видимо, не страдает самокопанием в силу простоты, или в силу цельности характера, следуя издавна заданной для себя линии... Но поживем – увидим.
...На месяц приехали три женщины-химика из института. Все в годах и добры, и терпимы, и спокойны, загорают и купаются в источнике. Я питаюсь за артельным столом и вообще разбаловался и расслабился. С отъездом полевиков, будет труднее войти в привычную колею однообразной строгой жизни двух мужчин – одиночек. Но я морально готов хоть сейчас отказаться от всего этого легкого бытия и из лета шагнуть в зиму с морозами, шубами и снегопадами... Подошло время менять ленту, писать заканчиваю. Сменю ленту, вымою ноги в холодной воде и спать.
Сегодня 21 июля. На дворе – середина короткого сибирского лета: днем тепло, иногда жарко, ночью прохладно и сыро, туманно-росно. Вчера в пять часов включил двигатель, заряжаю аккумуляторы, и только в 11-30 погас электрический свет. Днем подремал, вечером выпил крепкого чаю, поэтому решил, что ложиться до двух часов ночи нет резона. А в два часа каждые сутки мне надобно менять сейсмограмму и вставать иногда после напряженного дня так не хочется: глаза слипаются, и тяжело расставаться с уютным теплом спального мешка. Услышав будильник, не спешу вставать, несколько минут лежу и уговариваю себя не заснуть и тут же успокаиваю себя, говоря, что есть еще несколько минут, которые можно полежать и встать точно перед сигналом точного времени. Но бывает, что чуть расслабишься и проспишь, а это неприятно прежде всего как проявление слабости. Последнее время все дебатирую вопрос, про себя, о смене ритма жизни и уменьшении времени для сна. Считаю, что если буду спать с двух до восьми, то мне должно хватить, а дефицит сна можно восполнить, иногда вздремнув днем. Зато какие часы я отвоюю у Морфея, - часы уединения и прихода умных мыслей!
Рядом, тихонько бормочет или поет приемник. Свет самодельного ночника способствует сосредоточенности. Я думаю, что в это время переживаю лучшие минуты жизни.
...Сижу и пишу у окна; время одиннадцать часов вечера, и желтая умытая грозой луна, поднявшись из-за горизонта, внимательно глядит сквозь стволы лиственниц в мой дом, еще раз напоминая мне о красоте природы, к которой, как и ко всему, человек может привыкнуть, а привыкнув, делается равнодушным и скучным...
Днем, с запада через перевал пришла грозовая, черная туча и пролилась на наш геологический лагерь стеной ливневой воды; сверкали молнии, с треском над головами катался по небу гром, а потом все это ушло дальше вниз, в долину реки, и на западе за горами блеснуло заходящее светло-золотое солнце. Косые лучи яркого солнца, осветили противоположный склон, покрытый сосняком, и оттого ли, что свет необычайно ярок, или оттого, что хвоя покрыта влагой и промыта водой, но зеленый цвет предстал во всей чистоте и сочности, а хвоя, неразличимая из-за дальнего расстояния, бархатно и плотно покрыла ветви деревьев, и на склоне все это стало выглядеть стеной мягкой, упруго-пористого лесного ковра, без разделения на отдельные деревья. Воздух, напоенный озоном и влагой, был спокоен, и прозрачен; над крутыми склонами год кое-где с торчащими обнаженными скалистыми склонами, от разогретой за день земли поднялся туман. Вода в речке побелела и вздулась погромыхивая по камням, и тоже окуталась туманной пеленой. И шум ее, пробиваясь сквозь туман, звучал мягче и гуще.
...Вечером сидел, писал за столом, слушал в полумраке комнаты музыку, а, сменив ленту в два часа, решил выкупаться в горячем источнике, благо идти не далеко. Взял полотенце, накинул фуфайку и, свистнув собак, пошел купаться, отсвечивая дорогу фонариком, хотя надобности большой в том не было - полная луна висела в небе, заливая серебряным светом темные вершины пушистых сосен и кедров, ясно высвечивая четкие контуры стволов лиственниц.
Над источником поднимался пар и, чуть подгоняемый ветром, таял в темном прогале уходящего вниз распадка. Придя к источнику, разделся до гола, потому что ночью никого не надо стесняться даже из приличия и, подрагивая от ночной прохладной сырости, то и дело теряя равновесие, прошел по камням к ванне. Вода горячая, и дно в ванне песчаное, и тело, ощущая наготу и свободу в полной мере, наслаждается прелестью купания.
Собаки свернулись клубочками подле одежды и досыпают прерванный сон, а я погружаюсь в воду с головой, расслабляю мышцы, задерживаю дыхание, чтобы потом медленно выпускать его через нос, пуская булькающие пузыри, и проделываю это раз за разом, лежа то на спине, то на животе. Пузырьки родона, поднимаясь из земли через песчаное дно, касаются моего тела и напоминают нежные и едва различимые касания пальцев.
Луна, пристально глядящая одним холодным оком на обнаженное, предающееся неге молодое и еще сильное тело, стесняясь, закатилась за вершину, кругом стало темнее, и туман, сгустившись над рекой, придал окружающим деревьям и камням таинственность и трагическую мрачность. Мое купание кончилось.
Сделав над собой усилие, рывком поднялся из воды и, быстро пройдя к одежде, растирая жестким полотенцем, покачиваясь на одной ноге, надел брюки, с трудом попадая в штанины, набросил фуфаечку, разбудил собак и пошел домой по тропке.
Светало... На востоке отбелило, и видно всё кругом, достаточно хорошо... Луна, выйдя из-за вершины горы и видя, что я одет, продолжила свой извечный путь по чистому небу...
Придя домой, залез в спальник, устроился поудобнее и, вздохнув глубоко несколько раз, заснул без снов крепким, раскованным сном.
...Сегодня, после обеда, ходил в лес на прогулку и заодно попытался найти солонец, который ребята посолили прошлый год и про который до сих пор не известно, ходят на него звери или нет. Днем жарко, склоны крутые и каменистые. Вспотел после пятисот метров подъема, но думал, шагая, что мне это полезно - сыроват стал последнее время, мало хожу пешком, и что надобно мне готовиться к осени и почаще лазить по горам.
Внизу у реки, где стоит сейсмостанция, место хорошее, мошки совсем нет, и чуть-чуть комары, но на горке всю дорогу за мной тянулся шлейф или, точнее, облачко мошки, которая ела меня и, жужжа, лезла под одежду. Не было возможности остановиться хоть на секунду – заедят. Солонца не нашел, промок – днем прошел дождь и оставил капли влаги на листьях и хвое стланика.
Но на обратном пути вспугнул вначале выводок глухарей, коричневых, бесхвостых, числом до десяти. И почти тут же, вспугнул затаившихся малышей рябцов, уступающих глухарятам значительно в размерах и резвости. Собаки бестолково побегали за прикидывающейся нездоровой глухаркой, и вернулись ни с чем, разочарованные, дыша громко и часто.
Дома снял мокрые сапоги, развесил сушить брюки и портянки и лег, укрывшись стеганкой, пригрелся и задремал. Проснулся только к ужину...
Второй вечер внимательно, делая выписки, читаю «Фауста», и чтение доставляет удовольствие, хотя читаю его не в первый раз. Забытое, вновь удивляет, поражает легкостью и глубиной. Но об этом напишу позже.
Сегодня тридцатое июля. Середина лета, дни вот уже недели две стоят солнечные и ясные. Тепло, но не жарко, может потому, что лагерь наш стоит у реки, и прохлада речная овевает нас и днем, и вечером. В лесу очень много мошки, невозможно с открытым лицом остановиться на минуту – нападают скопом и кажется вот-вот съедят окончательно. Наши соседи москвичи – геофизики, стоящие в палатках за рекой, даже в лагере ходят в защитных сетках-накомарниках, а у нас, благодаря прохладе, мошки поменьше, можно спокойно поесть за открытым столом.
...Распорядок дня у нас. обычный: в восемь часов завтрак, на открытом воздухе, на утренней прохладе, у тлеющего очага. В два часа обед, и ужин в восемь часов вечера. Готовим пищу на улице, кто-то сделал очаг – на 4-х камнях укреплена железная решетка, под ней разводим огонь и готовим. Удобно, как на домашней плите. Рядом длинный, выскобленный и промытый светлого дерева обеденный стол. Вокруг стола скамейки, над столом возвышается посудный шкаф и рядом стойки, на которых развешены кружки и чистые кастрюли. Рядом же небольшой посудный стол – бочка из листового алюминия, в которой хранятся продукты и сорокалитровая фляга под чистую воду. Все это: и очаг, и стол, и прочее, прикрыто брезентовым навесом, а в двадцати метрах от очага шумит, кипит быстрая прозрачная речка.
На станции сейчас полно живности: у меня сейчас три собаки – Пестря, Уголек и Рика. К тому же, в доме живет кошка-мама Муся и котенок-сынок Тимошка.
...Муся, в июне, родила четырёх котят и с месяц тихо жила с «детками» за печкой в ящике, приспособленном под гнездо. Но котята подросли и встал вопрос о их устройстве в «хорошие» семьи. Трёх я уже отдал благодарным знакомым, оставив себе кота Тимофея.
Любовь Муси к котенку безгранична и великодушна. Заботливая мамаша не только кормит и ухаживает за котенком, но и воспитывает его в лучших хищных традициях кошачьих. Например, Муся учит Тимошку драться: она притворно горбит спину, делает угрожающие телодвижения и всем видом показывает, что будет Тимку бить. Но тот тоже не промах, дает мамаше сдачи, защищаясь умело и изобретательно.
Только часто Муся не выдерживает до конца роли врага и в самый отчаянный момент драки непроизвольно переходит от «кусания» к вылизыванию своего питомца, шершавым языком тщательно прочищает пышную Тимошкину шубу, мякиши лап и хвостик... Днем обычная картина: Муся с Тимошкой дрыхнут на моем спальнике, свернувшись клубочками, и нередко сынок почивает, развалившись на теплом боку мамаши. Просыпаясь Тимофей «нападает» на маман, отчаянно кусает и рвет ее когтями, а Муся совершенно неподвижна при этом и лежит в расслабленной позе отдыхающего кота: покой и идиллическая нежность. Только иногда, подзадоривая Тимку, она двинет кончиком хвоста (все это не открывая глаз), и котенок с удвоенной энергией ловит мамин хвост, который для него в этот момент не хвост, а мышь живая.
По ночам, под утро, еще в рассветных сумерках, Муся с сынком, поднимая большой шум, устраивая беготню, игру в догонялки. Мне это мешает спать, но я на них не в обиде: детям надо резвиться. Муся по ночам же, часто просится на улицу, и я, шатаясь со сна, кое-как попадая ногами в шлепанцы, вынужден выпускать, а потом впускать в дом путешественницу.
Иногда заботливая кошка-мать приносит в зубах мышь и принимается обучать несмышленыша ловить извечную кошкину добычу... К собакам кошки и мои в том числе, относятся резко враждебно, чем собаки и платят ей, в свою очередь.
...Уголек – это собака, которая жила на станции до моего появления здесь, с полгода назад. Он появился здесь неожиданно и, как выяснилось, пройдя перед этим двести километров по таёжной глухомани, и умудрился найти свой дом, Вид у него потешный: морда бородатая, и из-под косматых надбровий смотрят коричневые маленькие глазки, но нрав общительный, и вообще он хороший охотничий пес: загонит бурундука на лиственницу и полдня караулит его под деревом, изредка взлаивая.
Истинными друзьями стали Рика и Пестря: они редко расстаются и даже едят вместе из одной чашки и вместе же спят под крыльцом, скрываясь там от назойливой мошкары. Пестря заметно повеселел, обретя подружку, его глаза уже не смотрят с немой тоской на белый свет. Под вечер, когда с гор по распадку нам в лагерь спускается прохлада, собаки устраивают тренировочный бой – охоту. Рика нападает, донимает Пестрю, хватая его за лапы или стараясь сбить его, здоровенного кобеля, ударом грудью, на землю. Но коронный номер – это в прыжке вцепиться в Пестрин загривок. Когда собаки разойдутся – «пыль клубится». Пестря, то защищаясь, то нападая, бухает на бегу по земле тяжелыми лапами, как иноходец. Рика мелкой частой дробью рассыпается вслед. Уморившись, они падают на землю рядышком, тяжело дыша, высунув языки...
Размышления:
...Интеллигенция – по – прежнему самый шатающийся и несчастный класс. В силу сложившихся обстоятельств, революционно – бунтарски настроенная часть ее составляет мизерную часть. Остальные, в основном по причине малой грамотности и неспособности объективно смотреть на вещи, ни в коем случае не оттолкнут, а тем более не укусят «руку дающего», - нашего государства.
Заботясь о своем «материальном благополучии», они забывают о честности ученого и благородная цель интеллигенции «просветительство» воспринимаются этими людьми, как издевка над их здравым смыслом. Сейчас можно провести аналогию между Римом упадка и существованием в нем экономической единицы «патронажа и клиентуры». Сегодня, роль большого патрона играет государство, а клиентура, - интеллигенция, зачастую ввиду ненужности работ, ими проделываемых, отчасти в силу вечной постоянной «сытости», готова плясать и петь любые танцы или песни, лишь бы за это им платили и дозволяли жить сыто и гладко.
То есть, как и всегда работает вечный обывательский закон: рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше; поэтому «интеллигенция», сегодня, справляет пир на фоне бездарности его участников...
Размышления:
Мой воображаемый мир, так же соотносим с реальной действительностью, как для изнывающего от жары и усталости путника, идущего в долине, манящая, видимая прохладная белизна снеговых вершин служит издевкой над полуденным знойным воздухом, кишащем мошкой и комарами.
Белизна и прохлада покрытых снегом вершин служит издевкой над полуденным, удушливым зноем в долине.
Шестое августа. По – прежнему живу один, точнее, в доме живу один, а вокруг, конечно, людей полно, потому что лето, полевой сезон, и все геологи в поле. Но в доме, повторяю, я один, и такое положение вещей меня устраивает: никому не мешаешь, слушаешь ли джазовую музыку или просто английскую речь, спишь ли днем или не спишь по ночам, никому ты не в тягость с привычками, может быть необычными, а у меня, видимо привычки необычные, наверное поэтому последнее время что – то не вижу рядом человека, которого, не кривя душой, можно было бы назвать другом.
Еще древние заметили, что мы в друзья выбираем людей, похожих на нас, но мои интересы, во всяком случае сейчас, кроме меня, никого не волнуют, да это и хорошо, так как с одиночеством можно мириться, когда впереди непочатый край работы над собой, а времени, кажется, немного совсем осталось...
Читая Платона, его диалоги; слушая свой внутренний голос, нахожу, что если следовать или, во всяком случае, разделять его взгляды, на природу блага и справедливости, то можно будет со временем преодолеть состояние судорожного, дерганного существования, которое я влачу (громко сказано!) вот уже семь-восемь лет. Это состояние характеризуется каким – то трусливым оглядыванием по сторонам, сменой ритмов жизни от суетливого до хандры (включительно), и все это в небольшом интервале времени. Этот, постоянно висящий в воздухе вопрос - а правильно ли я живу?, и неуверенность, приводящая к вспышкам гнева, что меня отнюдь не красит, началась с утраты независимости и желания не делать больно другим. Всё это привело к зависимости от людей и от обстоятельств. Вспоминаю свою независимость и удовлетворённость, утраченную в какой то момент жизни и думаю, что это была истинно философская, буддистская стратегия жизни. Очень сожалею, что по непонятной причине, утратил и независимость и внутренний покой...
Однако хотелось бы иметь рядом человека или людей, которые бы так же радовались нашему общению, как иногда, радуется одинокий человек, вдруг встретивший неравнодушного, дружелюбного человека...
Кроме того, высказываемые Платоном устами Сократа, мысли, отвечают моим теперешним оценкам и ценностям жизненным и, найдя человека, который разделяет с тобой точку зрения на мир и целую жизнь, становится спокойнее. И, хотя человек этот жил более 2000 лет тому назад, это в вопросах дружбы, пусть и «заочной», не существенно. Важно здесь то, что вы в этом похожи, а личное присутствие не обязательно, пока мне достаточно своих недостатков.
Размышления:
Читаю стихи Федора Тютчева, и действительно, есть тончайшие и красочные стихи о природе, человеческой гордости, о неумолимом одиночестве стареющего человека; его славянофильские устремления мне не всегда понятны, и поэтому для меня стихи последних лет проигрывают в сравнении с погружением в переживания личной драмы на рубеже тридцати-сорока лет. Но ведь, если быть последовательным в анализе, то не будь патриотизма, возможно не было бы этого Тютчева, был бы не он, а кто – то иной. И конечно потрясают его последние стихи, например, «Бессонница». В этом стихотворении и грусть, и сожаление о кончающейся жизни, полной любви, встреч, расставаний и утрат, и усталость состарившегося тела – все слито в ожидании смерти, которая не через день, так через год придёт обязательно.
...Сегодня узнал кое – что о лекарстве из тибетской медицины и не только узнал, но у меня есть сейчас кусочек мумие, как его называют, или иначе «горное масло». Я в субботу ходил на гору к скалам и своими глазами видел этот феномен: камни «источают смолу» темно – коричневую, почти черную массу, по форме напоминающую кусок лиственничной смолы в дупле, но сахаристую и черную. Вода от дождей, протекая по мумие, видимо, растворяет какую – то его часть, и ниже на скале расплываются фиолетовые подтеки. Говорят, что это редкое и ценное лекарство, и я хочу заняться в свободное время сбором мумие, благо высоты я не боюсь...
...На днях с Женей Русановым, студентом – гидрографом, ходили на Муякан. Вышли в четвёртом часу утра, в дороге встретили восход солнца, и невольно, я начал сожалеть о невозможности сейчас ходить в тайгу, потому что в тайге, сейчас, золотое время. Но я живу и работаю один и поэтому, отлучиться могу только меньше, чем на шесть часов.
В пути, на пешеходной тропе, встретили дерево, крупную сосну, у которой кора была потерта на высоте полутора метров и на ней же заметны следы нападения на нее осенью во время тренировки оленя или сохатого, потому что на высоте 180 – 190 см отщеплена часть ствола. Пристальнее вглядевшись, мы увидели волоски из шкуры изюбря, застрявшие в щелях коры: видимо зверь, спасаясь от зуда, чесал бока об это дерево.
Пройдя чуть подальше, увидели сосну с такими же залысинами, только расположенными значительно ниже, а присмотревшись, разглядели следы медвежьих когтей, который ровной цепочкой вели вверх, в крону дерева. И что интересно: у первой сосны останавливаются почесать бока и медведь, и изюбрь, нисколько не стесняясь от такого соседства, ну а на второе дерево мишка полез, может быть, пытаясь скрыться от мошки, которой на дереве, где повыше, заметно меньше чем у земли, да и ветерок, там обдувает получше.
...Собаки, почуяв медведя, стали внимательнее, и как – то подобрались, насторожились, часто останавливаясь, слушали и нюхали воздух, бегать перестали и даже по неопытности, как мне показалось, несколько побаивались этого запаха.
На Муякане, Женя рыбачил, а я прошел еще немного вверх по течению реки берегом. По пути случилось ЧП. Уголек и Пестря не поделили сухарик, кем – то оброненный у тропы и сцепились драться, насмерть...
Когда я подоспел к ним, Пестря, повалив Уголька в воду душил его, а тот тонко и протяжно пищал, как собака визжит, попадая в петлю из стального тросика. Увидев меня, услышав мои крики, Пестря отпустил Уголька и глянул на меня мутным, налитым кровью глазом. Уголек между тем отряхнулся и убежал, как позже выяснилось, убежал на сейсмостанцию. По приходе домой я узнал, что у Уголька глубокая рана на шее. Видимо Пестря, не подойди я вовремя, собирался удушить Уголька...
Назад я возвращался один - Женя остался рыбачить. И по такой жаре, вспотев и ослабев до крайности, едва добрел до дому.
...Сегодня вечером, сидел читал книгу и вдруг земля дрогнула и зашатались стенки дома. Первое впечатление – будто рядом с домом прошел поезд. Но это было землетрясение, балла в три-четыре, наверное. Ребята сидели в это время в палатке и тоже заметили, как земля дрогнула, и пришли тотчас в дом, поделиться впечатлениями...
Еще подробности о землетрясении: ребята, которые живут на сейсмостанции в районе Белых озер, вчера пошли рыбачить, и в девять пятнадцать вечера, в начале где – то под ногами, в земле, услышали и почувствовали громовой гул, а потом земля содрогнулась, и рыба, испугавшись, стала выпрыгивать из воды. Представляю этот каскад «серебряных брызг» на сумеречном озере. На Ангаракане Владимир Иваныч услышал вначале мощный взрыв, как он говорит, а потом стало шатать его домик (щитовой). Он говорит, что похоже было на падение большого метеорита, но это, видимо, его фантазия.
...Дней пятнадцать назад, я решил поэкспериментировать: отказаться от стимуляторов – чая, кофе, какао и так далее и сейчас пью только кипяток, разводя в нем консервированное молоко... Первые результаты: сплю много и крепко: раза три уже просыпал смену ленты в два часа ночи. Здоровье нормальное, самочувствие обычно – хорошее, но хандра набегает чаще. Нежелание что – либо делать, отсутствие стимулов – вот что такое хандра у меня. Однако это может быть последствие первой весны и начала лета на БАМе, когда я перенес несколько неприятных моментов и сильно нервничал...
Не смотря на вялость по – прежнему читаю латынь, хотя, зачастую через «не хочу», заставляю себя это делать и даже думаю, что если поднапрячься, то месяца через два буду знать учебник от корки до корки.
Сегодня пятое сентября. Утро стояло ясное, чистое небо, солнышко, в шесть часов утра, осветило скалы на вершине южного склона, напротив и стало видно снег, прошедший ночью и лежащий теперь совсем недалеко и низко по склону - белой крупкой осыпаны камни в курумниках, а выше, снег уже – полновластный хозяин.
...После двух часов дня, решил наконец, сходить в лес с собаками. Взял ружье и отправился: яркое солнце светило и грело почти по – летнему. Снова откуда – то появилась мошка, и приходилось отбиваться от нее, забывая о природе и обо всем лирическом. Сделав полукруг, я вышел на вершину маленького ключа, и здесь собаки рядом с просекой, по которой я шел, отыскали бурундука и долго топтались под стланиковым кедром, решая лаять или нет. Я пожурил их, нарочито грубым голосом, и они, неохотно оставив бурундука, убежали вперед...
Не прошло и пяти минут, как где – то далеко, залаял Уголек пронзительно, и яростно. Я остановился, прислушиваясь – собаки и Пестря, и Рика убежали на лай. И вдруг, я слышу треск ломающегося стланика и шум, который, следуя в чаще кедрового стланика, направляется в мою сторону.
Ружье заряжено пулями, а я стою и гадаю, кто это: олень или сохатый, и приготовляюсь. Вот впереди, в кустах мелькает что – то темное, и вываливает на просеку метрах в двадцати пяти от меня, медведище, несущийся полным наметом! Здесь его настигает Уголек, и завязывается страшный смертельный бой. Я вижу, как медведь схватив Уголька в охапку, стал его мять, как бельишко мнет в руках здоровущая деревенская баба.
Но здесь дело было нешуточное: Уголек голосит и тоже, в ответ дерет медведя зубами и лапами - одним словом, неразбериха и свалка. Мои же собаки, Рика с Пестрей стоят недалеко от меня, и не понять, то ли трусят, то ли не понимают, что происходит...
Тут, я решившись, вскинул ружьё, прицелился и выстрелил! Никакого эффекта! Только Уголек, взбодренный выстрелом, еще яростнее завопил и вцепился в грудь медведя...
Я сменил заряд в левом стволе, прицелился и снова выстрелил, и снова никакого эффекта, и снова возня и борьба продолжалась! И я выстрелил в третий раз, поменяв патрон в том же стволе. После выстрела, услышал характерный чмокающий шлепок – значит попал. Борьба же продолжалась, и медведь, отливая коричневым на солнце, по – прежнему мял Уголька или, может быть, это Уголек рвал медведя?
Наконец, единоборство на просеке закончилось, и медведище, ушел галопом по кустам в сторону, а за ним, яростно вопя, укатился Уголек. Мне же запомнилась одна странная деталь: над стволами, после выстрела вился волнами горячий воздух, мешая прицеливаться.
Чуть позже, вдалеке, вновь завопил Уголек, а немного погодя, собака, чуть живая показалась из ближних кустов и поскуливая, легла на землю.
Я подошёл, осмотрел его и не увидел следов ранений, но, видимо, медведь сильно помял ему внутренности, потому что из заднего прохода выступила кровь. Мои же собаки держались, всё это время рядом, крутились вокруг меня, опасливо оглядываясь и вздрагивая от напряжения.
Я и сам, озадаченный промахами, почувствовал себя неуютно, а тут еще, стало слышно, что рядом, по густым кустам стланика, ходил кто – то, потрескивая валежником. В это время, ниже, в распадке, примерно в полукилометре, заревел визгливо и яростно раненный медведь.
Но делать нечего! Я, не спеша и оглядываясь, следя за поведением Рики, которая дальше, чем на двадцать метров не отходила, отправился в сторону дома. У меня остался один патрон с пулей и три заряда со вторым номером дроби, а кругом такая чаща, и не видно далее десяти метров. ...Придя домой, обнаружил, что Уголек так и не возвратился. - Завтра пойду с утра обследовать это место – решил я.
Утром, поднявшись в половину шестого, перекусил, взял топор, нож и брусок, ружье с патронами заряженными пулями, и пошел искать Уголька, а если повезет, то и медведя. По дороге расходившаяся фантазия рисовала эпические картинки, в которых медведь запутавшийся в стланике, лежал во весь свой немалый рост, а Уголёк, лежал рядом и зализывая раны, ожидал хозяина, то есть меня.
Я старался одергивать воображение, памятуя, что мажор мне может сильно повредить. Гадая, куда делся Уголек, я припомнил, что он, после схватки с медведем чуть подволакивал заднюю лапу, и у него на крестце я видел полосы медвежьей слюны: можно предположить, что медведище не только помял его, но и сильно укусил за зад. Но куда Уголек девался после, я ума не приложу, так как он после всего произошедшего, был достаточно бодр, чтобы убежать далеко вперед и от меня, и от собак.
Наконец, мы подошли к месту вчерашнего боя. Я уговорил себя не расслабляться и быть предельно осторожным, помня, что меня ждет дома семейство живого и здорового. Поэтому зарядил оба ствола пулями, а еще пару держал в правой руке наготове. Я решил обойти кругом вершину ключа, и если ветерок нанесет запах, то собаки среагируют, во всяком случае я рассчитывал, что среагируют...
Но ожидания мои не оправдались: собаки крутились подле меня, далеко не отходя. Ходил я по просекам, узким и коряжистым, прорубленным в зарослях стланика, и, поднимаясь на склон ключа, вдруг услышал, как Пестря сухо, отчетливо и зло залаял в зарослях справа. «Что это могло быть?», - думал я, слушая медленно удаляющийся лай, и на всякий случай остановившись и вытащив топор из заплечного мешка. Пестря же полаял, полаял и через некоторое время пришел ко мне, и как я ни старался зажечь в нем энтузиазм преследования и борьбы, он наотрез отказался вновь лезть в кусты.
Его понять можно было: стланиковые заросли почти непроходимы, и желания, столкнуться в них с раненым, а может даже со здоровым медведем не улыбалась ему. Мне тоже не было резону продираться в кустах, где порой можно было пролезть только на четвереньках, рискуя каждую секунду попасть в лапы к медведю. И я решил не лезть на рожон, а пошел далее, обследуя округу, осматривал окрестности в бинокль залезая на скалы, которые то здесь, то там торчали по склонам ключа. Но все зря – ни медведя, ни Уголька я так и не нашел. Ругая на чем свет стоит своих собак, едва передвигая ноги, я в два часа дня, вернулся на станцию...
Последнее время, меня притягивает романтическая картинка. Из окна дома видна натоптанная тропинка, петляя, идущая к невидимой через кусты молодой черемухи, речушке. В прогале виден только ее противоположный берег, высокий, светлый, поросший крупным сосняком, чистым, без подроста, и трава невысокая, засыпана под деревьями, мягким слоем опавшей хвои. Весь день с утра до вечера, берег тот, освещается солнцем, и тень от деревьев его не закрывает, а на бережке и правее, целый день играют, меняя положение и передвигаясь, пятна солнечного света. Тот берег таинственно увлекает мое воображение редкой для леса чистотой и прозрачностью воздуха над ним. Живя здесь, я вдруг сознаю, что самое дорогое место для меня – это тот берег... А дом что? В доме этом я живу. А тот берег – это как символ чистого и радостного будущего!
Размышления:
Вспоминается разговор с Петей Радионовым на тему: нападают ли медведи на человека? Петя, улыбаясь снисходительно, убежденно говорил, что медведи на человека не нападают, тем более летом. Я возражал, что, конечно, медведи в основном не нападают на человека, но ведь нет гарантии, что все медведи одинаково миролюбивы в любое время года и при любых обстоятельствах. А если это так, то человек предусмотрительный не будет полагаться на случай и постарается обезопасить себя по возможности. То есть в нашем случае, подальше в лес уходя, будет обязательно брать ружье... Разговор наш закончился на полуслове, и каждый остался при своем мнении...
Но вот прошло время, и Пете по какой – то надобности пришлось пойти под вечер в лес, а точнее через лес на пилораму, где он работал, и где его ждали с какой – то дефицитной запчастью.
- Пошел я налегке, - рассказывал он мне некоторое время спустя, - и конечно без ружья. Дело было под вечер и чем дальше я уходил, тем больше во мне росла уверенность, что сегодня я обязательно увижу медведя. И мысли эти отнюдь не делали меня смелее. Время подошло к девяти часам вечера, стало смеркаться. И место такое сумрачное пошло: марь и бурелом, и пни торчат средт зелени, черные от времени и непогоды. Иду и увидев очередной пень, гадаю – это медведь! Но нет, это пень!
Наконец увидел два темных пенька, только успел подумать: это медведь, как тут же один из пеньков зашевелился, и за ним двинулся и второй пень. Когда я это осознал, у меня буквально волосы дыбом стали, и я впал в оцепенение, которое случается с каждым сильно испуганным человеком.
Я стоял не в силах двинуть ни рукой, ни ногой и обреченно следил за «пеньками», которые находились от меня метрах в влсьмидесяти и к счастью, уходили неторопливо в сторону, от меня обратную. Вскоре медведи скрылись, а я долго еще стоял и, судорожно открывая и закрывая рот, вдыхал воздух, как рыба на песке. Немного переждав, я, дрожа всем телом, пошел дальше и успокоился окончательно не раньше, чем захлопнул за собой двери бригадного жилого домика.
Он, рассказывая это мне, смеялся и говорил, что теперь он постарается не выходить далее пяти километров от поселка без ружья.
Вот вам и утверждение: «А летом медведи не кусаются!»
...Слышал я еще рассказы о встречах с медведем. Один знакомый говорил, что он встретил как – то медведя неподалеку от города.
- Дело было осенью, и со мной была собака, восточно – сибирская крупная лайка, темной масти, смелая и злая. Гуран, так звали собаку, убежал куда – то в гору, а я отвлекся и стал собирать смородину. Вдруг с другой стороны куста возник медведь и страшно рявкнул. Я обмер и глупо смотрел, как медведь, поднявшись на задние лапы, приближался ко мне, а у меня не было сил передвинуть ноги, и я обреченно ждал развязки. Медведь был уже рядом и надвигаясь, казалось, зависал надо мной. На моё счастье, откуда-то подскочил Гуран и принялся хватать медведя за «штаны» - длинную шерсть на задних ногах. Тут, медведь ещё пуще заревел и стал, отбиваясь, ловить Гурана, который яростно метался вокруг, не давая зверю возможности подойти ко мне... Я же в это время, тупо смотрел, как они борются, отступая от меня все дальше и дальше. Потом подошел к березе, у которой стояло мое ружье, не зная зачем, достал длинный нож охотничий и воткнул его в ствол дерева! Да так и стоял, пока медведь с собакой не скрылись из глаз, и я не очнулся окончательно...
Вот что может страх сделать с человеком!
...Остается к рассказанному добавить ряд моих размышлений.
Видимо на человеческую психику сильно влияют в этом случае страшные пугающие рассказы о медведях – людоедах, а человеческая фантазия эти случаи раскрашивает яркими красками подробностей. И человек, «подготовленный» таким образом, не в состоянии преодолеть в себе этого «порога» обреченности, и как правило, такие и становятся жертвами медведей. Уверен, - если человека готовить к встрече с медведем, не запугивая его рассказами, да еще дать ему хорошее оружие, то он обязательно выйдет победителем из любой схватки со зверем. Тогда этот человек, конечно, не будет поражен ужасом и не будет панически бояться, а может быть даже, напротив, будет стремиться встретить хищника и попробовать свои силы в единоборстве с ним...
Замечу еще, что люди, которые охотились когда – нибудь на тигра, идут на медведя совершенно спокойно.
Сегодня тринадцатое августа. На днях рискнул подняться на правый крутой скалистый склон распадка, по которому течет Курумкан. Погода стояла отменная и благоприятствовала восхождению: было не жарко, сильный ветер отгонял мошку и тянул по небу низкие облака, из которых по временам чуть капал дождик. Главная тяжелая часть дороги была – дойти до скал, через нередко мало проходимые заросли кедрового стланика, по камням, прячущим опасные для ноги щели под толстым покровом мха. Выше – легче, наверное потому, что ощущение опасности придает смысл движению, возбуждает и заставляет собраться.
Тугой, упругий поток воздуха обдувал разгоряченное работой тело, дышалось легко, а сверху открылся такой вид – трудно отвести взгляд. Где – то внизу, тонкие желто пыльные дороги, тесемками выписывали зигзаги, по которым туда и обратно редко – редко прокатятся медленно и беззвучно выкрашенные в яркий охристый цвет, «игрушечные» грузовики, «Магирусы».
Прямо напротив, через неширокую долину, громоздятся сопки противоположного склона, а дальше, на горизонте стоят чистые, безлесные заснеженные вершины, покрытые скалами и каменистыми осыпями.
Высоко прыгая с камня на камень, обдуваемый душистым ветром, я вдруг поймал себя на мысли, что ощущение восторга, испытываемого мною, возвращает меня во времена юности и беззаботности: подумалось, что недаром поэтому написано так много стихов о горных вершинах, и о вдохновении, охватывающем человека, стоящего высоко и далеко от обычного бытового ландшафта, и обычной равнинной суеты.
На вершине, а точнее, за границей склона, вдаль, расстилалось плато, заросшее стлаником - где реже, где гуще, и за ним – падь, по которой бежал ключ, впадающий в Муякан. И снова, сколько не вглядывайся в округу - во все стороны вершины, вершины…
Рассматривая окрестности в бинокль, увидел крутые склоны, изрезанные морщинами распадков с ключами, бегущими по дну. Кое – где несмотря на конец лета, видны были широкие наледи; совсем далеко, сквозь синеватую дымку вздымалась отвесная скала, высотою метров в четыреста. .
..Такая жалость, что летнее время уже уходит, а я не могу обследовать, хотя бы часть этих гор и этих лесов... Прервало мои грустные мысли квохтанье тетерки, которая, припадая, убегала – улетала от моих собак. Подойдя ближе, разглядел в камнях птенцов, которые совсем маленькие ещё и поэтому от собак затаились. Но при моем приближении взлетели, растопорщив перышки на месте будущего хвоста. Пройдя еще немного, видел «покопки» медведя, совсем свежие, и поэтому двигаться стал медленнее, осторожно, осматриваясь и чутко прислушиваясь. Видимо здесь, изредка проходила медведица с медвежонком, которая по весне очень часто приходила на тоннельный «ствол» к столовой.
... На станцию вернулся часов через шесть... Спокойно и хорошо было на сердце; переоделся в чистое и сухое бельё, помылся, хорошо, с аппетитом, поел и заснул через некоторое время, улыбаясь в полудреме, вспоминая всё увиденное за этот день.
…На душе снова неловко и сумрачно: никак не удается построить жизнь, так как хочу: то надо долго приготовлять еду, а то сонливость нападет – надо работать, а вместо этого падаю на раскладушку и лежу, закрыв глаза час – другой, слушая музыку, пока не засну. Подумал, что пока есть возможность слушать передачи на английском языке, надо поскорее разделываться с латынью и приниматься за английский.
Очень жаль того времени, которое в моей жизни просочилось сквозь пальцы в обывательском времяпрепровождении, во времена блаженной юности. Но сильно также осознание относительности всего происходящего и наверное, веря в эту относительность, не убиваюсь особенно. Жизнь есть жизнь!
Еще, последнее время, впервые, пожалуй, за последние два месяца, стал замечать, как начинаю уставать от однообразия жизни: возобновились приступы беспричинной хандры, когда вдруг настроение падает, и делать что то, - читать, и писать, - не только нет желания, но даже смотреть на ручку и книги противно, так же, как видеть довольные и беззаботные лица вокруг. Однако, надо усвоить раз и навсегда, что мое плохое самочувствие никак не может служить причиной осуждения образа жизни и образа мыслей людей, меня окружающих.
Последнее время, стал много равнодушнее к порядку, а иногда, не залезая в спальник, сплю, прикрывшись теплой уютной овчинной шубой, а рядышком свернувшись посапывают Муся с Тимошкой. Тимошка заметно подрос и вовсю играет с мамкой в «войну», топоча лапками по полу и грозно горбя спину.
На улице много мошки, и собаки, даже днем, норовят залезть под крыльцо. В это время, на крыльцо, на солнышко, изредка выходят Муся с Тимошкой...
Однажды, мне пришлось вызволять Пестрю, на которого подозрительная Муся нападала под крыльцом, не давая тому выбраться и отступить. Тимошка в это время, застрял где – то среди ящиков, в сенях и угрожающе шипел, а мамаша, от этого испуганного шипения, еще более разъярилась.
Кое – как, удалось отбить благодарного, «напуганного» Пестрю, от кошки-фурии. Проказница Рика, стоит чуть отойти, тащит все со стола, - видимо придется как – то «учить» негодницу. ...Сегодня днем, в десяти шагах от крыльца собаки загнали на невысокую лиственницу белку. Грамотно ее облаял только Пестря. Остальные собаки не горят рвением и гавкают более для приличия. Женя стрельнул эту белку, а Пестря, тут как тут, подхватил ее с земли уже мертвую и пустился с белкой в зубах, наутек. Не слушается меня совершенно! Кое - как отнял её, полураздавленную и измусоленную собакой. Видимо тоже придется учить...
Размышления:
Хотелось бы попробовать большую статью о культе личности, начиная с предыстории, но отсутствие материалов делает возможным только план: думаю, что можно начать с описания корней и последствий древних тираний и, проанализировав проблему власти вообще, прийти уже к культу личности в наши дни, привлечь эмоциональную оценку властвования в творчестве Достоевского, Толстого, Герцена и других писателей и философов.
...Взялся перечитывать дневники Толстого. Очень много верных пророческих мыслей и наблюдений. Читая их, ощущаешь, как тяжело и мучительно жил Лев Толстой последние годы своей жизни. Какой – то непрекращающийся кошмар, и чем ближе к концу, тем тяжелее.
Сегодня шестнадцатое августа. Осень приближается, хотя днем, по – летнему ещё греет солнце, но по ночам стало заметно холоднее. Вода в реках по – осеннему кристально чистая, и дно речек отдает желтизной. Днем, на солнце, вода на перекатах чуть заметно блестит золотом, предвещая приход скорый золотой поры – осени. В природе, как мне кажется, постепенно разливается состояние одиночества, усталости, сдержанной печали, и умирания. Птицы уже не шумят и не поют на все голоса. А может за лето, человек просто привыкает к их пению и перестает замечать их гомон. Цвет хвои на окружающих сейсмостанцию лиственницах из сочно – зеленого перешел в просто зеленый. Впечатление, что деревья устали носить красивые одежды и готовы сменить праздник лета на будни зимы. Наступает пора пресыщения!
Сегодня двадцатое августа. Идет дождь. В окно вижу хмурое небо и деревья, раскачиваемые ветром. Мои собачки, почему – то ходят под дождем. Второй день подряд заставляю себя сесть за стол и заняться серьезно латынью ли, писать ли важное письмо домой или просто внимательно почитать. Но, как говорят в народе, «все валится из рук».
И причина, наверное та, что я засиделся здесь, не выходя далеко от сейсмостанции. Печатные и письменные знаки опротивели, и скорее всего, я устал от однообразия и монотонности быта, - необходимо на время сменить ритм жизни.
Читал Толстого пьесы и рассказы из последних. Еще читаю Тютчева, и нравится, но времени очень мало и видимо, унесу эти книги в библиотеку. Читаю также Платона, но жалею, что у меня только первый том, а впечатление большое от диалогов и чтение доставляет удовольствие.
Тимошка растет и делается «чудным» котом: глазенки маленькие, глубоко сидящие, шубка пушиста, усы и брови белые и элегантные, характер диковатый и драчливый.
Мама – кошка Муся ежедневно приносит Тимошке несколько мышей: некоторых ест сама, а некоторых скармливает сынку. Оборудовали на моем спальнике лежанку и днем спят, а по ночам охотятся – житье завидное. Собаки начинают привыкать к кошке, а кошка привыкает к собакам.
К осени, в окрестностях появились проходные белки, и Пестря их отыскивает и облаивает, хотя и без страсти. Один день белок вокруг домика скопилось множество. Они идут откуда-то сверху, через речку и уходят в сторону гор над Муяканом. Видимо в тайге, с нашей стороны Курумкана, кедровые орехи не уродились и потому белки сотнями, снимаются с родных мест и путешествуют в поисках пищи...
Рику интересуют больше бурундуки, на белок она пока не лает, а я ее не неволю, - пусть растет и развивается. Время подойдет, и она непременно залает на кого надо.
В голове обрабатываю планы на осень, - если не помешают обстоятельства, постараюсь их осуществить. Вчера вечером ходил в ближний лесок, и собаки: Рика и Пестря загнали белку на невысокую, тонкую лиственницу, лаяли азартно, подзадоривая друг друга, и я решил помочь им. Взял камень и стал стучать по стволу. Но белка была крупная, уверенная в своих силах, сердито цокала, суетливо бегала то вверх, то вниз по стволу и после очередного сильного удара камнем по стволу она, сильно оттолкнувшись от ствола, прыгнула вниз чуть не на головы собакам, красиво планируя, широко расставив лапки и управляясь полётом хвостом, как рулем. Достигнув земли, она мигом проскочила почти в ногах у собак и влезла на следующий ствол.
Собаки подняли гвалт, прыгали, толкали друг друга. Поторопились и белку упустили. Я снова стал ударять по стволу, и снова храбрая белка совершила свой грациозный полет, чтобы попасть на нижнюю ветку соседнего дерева, и снова собаки загалдели и запрыгали вокруг. Наконец, белка в третий раз, слетев на землю затаилась где – то в куче валежника в щели под валежником. Собаки бегали вокруг этой кучи и недоумевали, а Рика, небольшенькая собачка, влезла под стволы валежника и, сыскав щель, в которой затаилась белка, сердито фыркая и отдуваясь через нос, стала раскапывать ее. Белка, чуя смерть, рискнула прорваться. Рика схватила ее, белка цапнула в ответ Рику за морду и пока та разбиралась, за что и почему, белка, чуть помятая, но живая, влезла вновь на дерево. И все – таки собаки поймали ее, когда она в очередной раз была на земле, спрыгнув с дерева. Пестря ухватил белочку поперек хребта, чуть придавил и отбежал, отгоняемый моими сердитыми окриками, оставив зверька на траве. Это был крупный, черного цвета белка-самец с пушистым черным хвостом.
Сегодня двадцать четвёртое августа. Несколько дней назад заметил: осень берет власть в природе. Неожиданно резко похолодало, стали лить дожди, то днем, то вечером, то ночью. А двадцать первого числа, в горах повыше, выпал снег, и вершины стояли непривычно серо – белыми.
У нас же в долине, в это время шел холодный крупный дождь; к вечеру вызвездило, подул холодный, пронизывающий сырой ветерок. К утру температура упала ниже нуля, на траве и хвое лиственниц осел тонкий иней, тропинка в сырых местах подстыла и чуть слышно похрустывала под ногой, тонким ледком.
На южных склонах вдруг объявилась малозаметная доселе, краснобокая брусника, еще с кислинкой, но приятная на вкус. В сосняках тут и там можно увидеть шляпки моховичков, маслят и изредка груздей. Белочки по утрам и вечерам кормятся, спускаясь на землю, покусывая тут и там питательные и аппетитные грибки. Собаки стали активнее. С утра пораньше устраивают беготню, разогреваясь и разминая ноги по росистой травке, радуясь отсутствию мошки.

(Продолжение следует)

На главную
Владимир Кабаков

Год жизни.

Роман

Дневники одиночки

Продолжение, начало в № 30 http://londonmu.sitecity.ru/stext_0808014230.phtml

31 мая. На сопках расцвел багульник, розовые тени чуть заметные глазу, залегли по темным распадкам. Солнце дня три уже светило по-летнему, но вдруг, откуда неизвестно надвинулась дымка, заволокла солнце, на которое стало возможно глядеть, не прикрываясь ладонью, как через закопченное стекло. Потом ночью налетел ураганный ветер и принес холодный воздух. Опять надеваю фуфайку и с утра, выходя на улицу, перед тем, как открыть дверь, поеживаюсь и дрожу.
Работа идет своим чередом, станция почти отстроена, осталось устранить погрешности в морском хронометре и добиться наилучшего качества фотообработки сейсмограмм. На днях сделали большое дело: с помощью соседей-лесорубов нам привезли прямо к дому 30-35 хлыстов с просеки, распилили их, накололи на плахи и сложили в поленницы. Думаю, что на зиму вполне хватит этих дров.
Отправил телеграмму домой Нине, чтобы она на лето выехала всем семейством сюда, ко мне, в Северомуйск. Как бы мои дела ни складывались дальше, я решил, что здесь им будет легче прожить и пропитаться, и мне будет спокойнее, а главное, все они отдохнут от городской суеты и спешки. Ответа, правда, еще не получил.
Продолжаю систему: вчера отжался от земли 50 раз и присел на каждой ноге по 25 раз; половина намеченного мною плана выполнена. По-прежнему стараюсь не забывать латынь и занимаюсь помаленьку каждый день, но подается туго из-за бессистемного подхода, а менять что-либо в методе уже поздно. Философию забросил совсем и, отходя от глобальных проблем, снова окунаюсь в мелочи обыденности и тщеславия. Планирую большой поход на солонцы, но сроки не уточняю, потому что все может измениться в один день и меня забросят или на Ангарокан или на Белые озера, для строительства еще одной сейсмостанции.
...Размышляя, думал о благотворном влиянии женственности на творческую природу мужчин. Иногда достаточно теплого взгляда, незначительного задушевного разговора, чтобы стимулировать оптимизм и желание жить и работать, радуясь происходящим переменам. И наоборот, одиночество или чисто мужская компания подталкивают к цинизму, распущенности, а некоторых наводит на мрачные мысли, - негативизм в оценке происходящего, заставляет поверить в низменный характер причин человеческих поступков и желаний.
Часто задумываюсь, что здесь, в Тоннельном, я далек от осуществления своих планов, потому что нет ни сосредоточенности одиночества, ни сознания необходимости быть общительным и вежливым. Часто бывают гости, с которыми надо разговаривать и смеяться, есть и пить чай, и соблюдать так называемые условности общежития. Кто-то из французов сказал: «Мир держится на условности». Очевидность этой истины неоспорима. Сильной личностью можно быть только идя в разрез с установленными неписанными законами бытия. К гостям я отношусь и относился хорошо, но для меня сейчас важнее побыть одному и попробовать переломить свою лень и безволие, каждодневно заставляя себя работать и думать.
Завтра – начало лета и обычное разочарование, связанное с предвидением увядания природы, неизбежно следующим за весенними теплыми ветрами, цветами багульника и зеленой травой. Каждый год весной возобновляется тоска по уходящему лету, которое еще не наступило, но предвестником умирания лета и окончанием осени для меня стало уже появление яркой весенней зелени.
Зима для меня – самая надежная крайность, хуже которой не будет, и поэтому она будит во мне желания читать, видеть новое, работать, спокойно улыбаться, верить в лучшее будущее. Как писал Пушкин: «Любил бы лето красное и я…».
Сегодня читал биографии композиторов XX века: Малера, Равеля, Скрябина, Стравинского и захотелось с головой погрузиться в чтение истории античного мира, в изучение драматургии и отбросить это нудное, навязчивое НАДО; надо заниматься латынью и немецким, надо завершать задуманное и так далее. Но во мне живут два человека: один мечтает о высотах, презирая и отрицая трудности восхождения; второй сухо замечает, что на вершины лежит трудный, извилистый путь, и человек, не обладающий крыльями, но жаждущий глянуть на мир с этих вершин, должен этот путь пройти пешком, потея и надрываясь.
Четвёртое июня. Начало лета. Лиственницы распустили почки, и лес стал чисто-нежно-зеленым, необычно сочный цвет у хвои лиственницы; склоны сопок сиреневые, сквозь темный фон зимнего дерна. День длится со светом до одиннадцати часов вечера, а в два часа утра, небо вновь светлеет. На перевале же, по-прежнему снег и холодно, но лето есть лето, и снег тает все быстрее, речки вышли из берегов, и мутная, пенная вода залила берега на полметра... Сегодня была первая летняя гроза и первый гром гремел над домиком сейсмостанции.
Пестря обжился, раздобрел, стал спокойнее и задиристей, по ночам будит меня, лает на кого-то, а сегодня под утро вдруг принялся выть: наверное ему одному скучно и хочется в общество миролюбивых добродушных собак.
Ходит за мной, как тень. Я иду купаться на горячий источник, он непременно меня сопровождает. Вода с верхом заливает мостки, по которым надо переходить речку, но Пестрю это нимало не беспокоит. Деловито, не спеша, прощупывая взглядом и лапами мостик; он без труда перебирается и туда, и обратно. Пока я моюсь и отогреваю свой радикулит в горячей воде, Пестря ждет меня, сидя на крупных камнях крутого склона. Заметив, что я кончил мытье и начинаю одеваться, он солидно, не торопясь следует ко мне, а перед мостиком еще вежливо уступит право первому перейти речку. По пути на источник обязательно свернет с дороги и проверит, как поживает знакомый местный бурундучок. Убедившись, что все хорошо, жизнь течет, Пестря следует за мной... У каждого свои заботы!



...Тоталитарные государства более склонны по Шопенгауэру к развязыванию войн в силу относительной стабильности внутри этих государств. Эта стабильность – ширма, за которой кроется кипящий котел человеческих страстей и неудовлетворенных честолюбий. Такое государство напоминает мощный венозный кулак, а члены этого государства – пальцы, готовые сжаться и, повинуясь единой воле, ударить по любой цели. Государство, не раздираемое изнутри противоречиями и раздорами – совершенная машина нападения и отражения нападений.




Ночует Пестря почему-то под крыльцом, едва-едва протискиваясь под настил и узкую щель. Странные привычки!
Вчера заходили с Толей к его друзьям в общежитие. Опрятные, небольшие комнатки с фотографиями по стенам, с магнитофоном на полочке, пара фотоаппаратов висит на гвоздике в головах, небольшие библиотечки на полке, в углу – выжженная на дереве картинка. Винный сосуд, из которого струйкой вьется дымок, поднимаясь, дымок превращается в женщину форм округлых и крупных. Женщина держит в руке рюмку с вином. На доску кнопкой кто-то приколол картинку, изображающую бурю на море...
Живут ребята безбедно, но, наверное, единственное развлечение посреди монотонной и привычной работы – вино и флирт. Во всяком случае это то, что не стесняются здесь афишировать. Конечно, некоторые из них учатся и в вечерних школах, и в вузах, кое-кто по «маленькой» увлекается чтением, но об этих буднях в присутствии мало знакомых людей упоминать не принято.
Другое дело поделиться с кем, как и сколько вчера выпили и как на «рогах» пришел домой, и кого вчера провожал и как «это было». Знаком с ребятами я недавно, общих тем конечно нет, водки я не пью, не флиртую и даже не делаю вид, что мне это все приятно, поэтому со мной знаться просто неинтересно. Лица некоторых ребят особенные, а двое так просто красавцы – приятно на них поглядеть. Об этих двух постараюсь еще написать.
Девятое июля. Не брался за дневник месяц, а кажется прошла вечность. Сейчас все поворачивается на круги своя, и надеюсь продолжить начатое, то есть довести планы до логического конца. Следует основательно заняться самовоспитанием, потому что разболтался, время уходит, работаю мало и ленив стал через меры. погода на дворе удивительная, - середина июля, а вот уже третий день идет снег, вперемежку с дождем. Временами, глядя в окно, можно сказать, что на дворе злая, холодная осень, так густо валит снег, а на горах снег лежит все три дня, внося необычное разнообразие в летний ландшафт. Вдобавок, холод стоит необычайный для этого времени года даже здесь, где и так, слишком жарко не бывает.
Количество жителей в нашем распадке возросло – приехали «полевики» - гидрогеологи и, поставив пять палаток, живут в них. О каждом из них постараюсь написать позже и подробнее. Напарником по сейсмостанции работает Володя Кондаков, как выяснилось, из разговоров, мой близкий сосед в городе, и возможно мы раньше часто встречались, не обращая внимания друг на друга, - сказывалась разница в возрасте и увлечениях.
Сегодня, наконец, собрался в лес: выйдя в восемь утра, поднялся по ключу вверх. Дошел до границы леса и испытал необычайный подъем и прилив жизненных сил, вдыхая хрустально чистый воздух высокогорья, оглядывая открывающиеся взгляду просторы. Перекусил у ключа на солнцепёчном взлобке, сидя под деревом на мягкой подстилке из опавшей хвои и слушая лепет прозрачно-ледяного ключа, стремящего воду с камня на камень, с уступа на уступ вниз, в долину, поросшую темным лесом.
Зачерпывая ладошками ключевую воду, думал, что этот бодрящий напиток теряет свою целебную силу в долине и возбуждающе действует только здесь, на высоте две тысячи метров.
Пестря радовался и веселился вместе со мной и самозабвенно преследовал тревожно свистящих бурундуков. Два бурундука, спасаясь от Пестри, пробежали буквально в полуметре от моих ног, а я, затаив дыхание, дивился легкости и грации, с которой они неслись по земле. Возвращаясь, неподалеку от станции, нашел рог сохатого, сброшенный этой весной, и не потерявший ни жесткости, ни плотности живых рогов. Весит он, примерно пять килограммов и длиной сантиметров шестьдесят, с шестью отростками. Принадлежал он, как мне кажется, бычку, годов четырёх отроду. Медвежьих следов не встречал, хотя очень бы хотел верить в то, что недалеко от станции живут медведи.
Постараюсь ходить в лес почаще и вообще буду стараться вернуть себя в рабочую колею: латынь, философия и так далее.
Сегодня шестнадцатое июля. Событий накопилось за этот промежуток времени изрядно и начать с чего-либо трудно. Попробую на авось, как говорят, «во время езды» ухватить нить повествования.
Вчера был в библиотеке и взял Тютчева, Гете «Фауста» и «Схватку» Юлиана Семенова. Семенова прочел и читая, размышлял, чем он мне не нравится? Конечно, проще ответить коротко: тем, что он из благополучных и романтик, но попробую покопать глубже.
Возьмем, пожалуй, его рассказ «Еще не осень». Немого отвлекусь и вспомню историю, которую увидел по телевидению в одной из педагогических программ. Тетя и дядя, оба уверенные и образованно-эрудированные, толковали о «социальном и асоциальном ребенке» и в доказательство, как надо делать и чего делать не надо, воспитывая ребенка, представили сценку: мальчик лет шести «из хорошей семьи» должен был составить по заданному плану фигуру из кубиков, крепящихся друг к другу штырями. В первом случае мальчик, поддерживаемый доброжелательным воркованием, образованной тети, уложился во время, остался доволен и, изображая на листочке красками свое настроение, провел ряд волнообразных полосок светлыми жизнерадостными красками и при этом улыбался, да и тетя была довольна. Во втором случае, тетя скрипучим голосом поправляла малыша, резко не одобряла ложные ходы мальчика, и тот, в конце концов, не только не смог уложиться во время, но, кажется, вовсе отказался заканчивать незамысловатую конструкцию и немножко поплакал, а когда тетя попросила его изобразить своё настроение красками, мальчуган сквозь слезы, плохо видя лист, ляпал черной краской, черные кляксы на белом фоне.
Тетя и дядя, комментируя оба случая, как дважды два доказали, что тех, кого воспитывают по первому способу, будут ос временем людьми «социальными», а кому удел воспитание, подобное, тому, что было во втором случае, с большой степенью вероятности можно предсказать «асоциальность». Не комментируя выше приведенную программу, хочу сказать, что Юлиан Семенов напоминает мне мальчика из первого примера: он пишет светлыми красками на белой меловой бумаге под одобрительное воркование читателей и, судя по всему, вполне «социальный молодой человек».
Вернемся к его рассказу «Еще не осень». Напомню содержание. Некто Серебровский, стареющий мужчина, лет 50 с небольшим, уединился в хижине на берегу «водохранилища». Совсем не важно, море это или озеро, главное, вода есть, и есть рыбная ловля, описание которой сильно смахивает на описание рыбалки в ранних рассказах Хэмингуэя. Многозначительные рассуждения о том, клюнет или нет, и небольшое описание борьбы с русским «марлином» - щукой. Затем небольшой гастрономический экскурс, увязанный с воспоминанием, связанным с былой рыбалкой и «простым», но добрым другом, искренним человеком, который открыл ему в далекой Астрахани секрет «царской ухи».
Затем небольшое отступление на описание аппетитного завтрака и похода за молоком, в соседнюю деревню, который окончился «неожиданной встречей с художницей Катей из Суриковского, на натуре». Небольшая пикировка со злой, но обаятельной и даже красивой девушкой, и потом «немного этики». Катя, уяснив, что перед нею не чурбан неотесанный, а человек довольно грамотный, увязалась провожать «деда» до доярок, но на беду в поле на лугу встретили дочку знакомого бакенщика Настю, которая за год превратилась из «олененка» в красивую девушку, и, судя по всему, «дед» ей тоже нравился своей душевностью.
Девушка, ревнуя Катю к деду, пообещала принести Серебровскому молока, а тот, вынужденный поэтому отложить поход к дояркам, ко всему отказался дать закурить Кате и, недовольный, не оглядываясь, ушел к себе в лес, где он «отсыпался» и, собираясь искупаться, вдруг обнаружил за спиной Катю, которая, укорив его за обидчивость, «легла в мох, утонув в нем, зажмурила глаза и тихо, словно засыпая, прочитала» опять же стихи, четверостишье, которое легко подхватил Серебровский, а читатель после этого эпизода может предположить, что Серебровский как минимум профессор университета. И в таком духе и далее, затем в рассказе появляется еще парочка молодых непосредственных, то есть «социальных», молодых людей, один из которых «поэт» и немного умник, с фигурой борца. И они ближе к ночи, после посещения Божьего храма (живопись 17 века) плавают, дурачатся и танцуют на берегу водохранилища, а Серебровский у костра делает простенький шашлык, конечно, не такой, как у него на даче, когда к нему на день рождения приезжали друзья из академии... И смотрит, как веселятся молодые. Потом Катя предлагает идти к нему в дом, он мямлит что-то, и глаза ее из добрых вдруг делаются злыми.
Следует «перебивка». Серебровский, убежав от любви, возвращается в тусклый мир, к себе в кабинет, на двери которого висит табличка «черная с золотом»: «Генеральный конструктор, академик, Серебровский А.Я.».
Вот уж действительно, может подумать читатель о герое рассказа, что «еще не вечер».
В этом рассказе, пожалуй, весь «социальный» Юлиан Семенов, у которого много известных друзей и в Испании и на Кубе, и в Португалии, и Генрих Боровик, и Микки Таривердиев и другие. Который кругом «хороший», благополучный, ко всему верит в хрустальные дворцы в недалеком будущем… для социальных людей. А куда же «асоциальные» денутся? Вопрос этот не касается Семенова никаким боком, потому как о таковых, в его рассказах не упоминается.
Мне кажется показательным то, что «дед» в конце концов оказывается «академиком». В этом обаяние не только детективных повестей Семенова. В этом проглядывает весь Семенов даже в таком далеком от эмоций жанре, как международная публицистика. Во времена Бестужева-Марлинского идеалом романтиков был сильный, одинокий трагически кончающий жизнь, герой. В наше время романтики возвели на пьедестал героя больших личных достоинств, но социального и щеголяющего знаниями лирических поэтов, с пристрастием к охоте и рыбной ловле. Немалую долю в выработке стереотипа сыграл своими книгами и всей своей жизнью Хэмингуэй, и Юлиан Семенов, страстный поклонник Хэмингуэя, пропагандирует насквозь индивидуалиста Хэма в нашей стране, идеалом которой всегда был коллективизм.
А если серьезно, то Семенов, идя на поводу у жизнерадостного читателя, производит своими писаниями расцвеченную ярко, макулатуру. Во всяком случае, рассказ «Еще не вечер», на мой взгляд, есть набор жизнерадостных штампов, перепевы мотивов, давно сочиненных. Напрашивается сравнение с рассказом Юрия Нагибина - «Требуются седые волосы». То, что «хороший конец» опущен, это, мне кажется, тоже дань моде. Кто-то из философов или филологов говорил, что драма должна быть драмой или, в крайнем случае, после слов «все кончилось хорошо» занавес опускается. Концовка рассказа подразумевает благоприятный для академика Серебровского, исход его позднего увлечения.
Я не стал бы возражать против «социальных» людей, если бы на примере Юлиана Семенова не видел, что быть «социальным» - это значит, прежде всего, ценить собственное благополучие. И что бы там ни происходило в мире, если душу социального человека не отягчают переживания личного плана, там хоть половина людей на других континентах умри от голода, он будет писать светлыми красками приятные волнообразные линии, будет уходить от тяжелых раздумий о смысле жизни или о несчастье людей серых и маленьких. А эти люди, случаются сплошь и рядом в свинцовой рутине обыденного бытия Они не верят в охоту на экзотических зверей в заповедных лесах и рыбную ловлю, чередующуюся с едой и выпивкой...
Хэмингуэй не был равнодушным к судьбам простых людей и на свой лад боролся и побеждал, и терпел поражения, а выпивка и еда – это сопутствующие обстоятельства его достаточно обеспеченных героев. Герои испанских рассказов - бедные простые испанцы, застигнутые врасплох смертью – случаем; они, конечно не совсем испанцы, но испанцы, увиденные глазами американского писателя и гражданина.
Можно, наверное, спорить о том, законченный индивидуалист главный герой Хэма или в нем прослеживаются еще черты человека из народа, но когда стараются всеми силами представить подобных героев, как борцов за счастье простых людей, мне кажется, это значит согрешить против истины. И тем более печально, что романтизм этот, противопоставляется реализму истинно русских писателей, начиная с Гоголя и кончая Платоновым, отличительной чертой которых был гуманизм, защищающийся от свинцовых мерзостей жизни.
Каждый из великих русских писателей не закрывал глаза на несчастья маленького, придавленного обстоятельствами жизни человека, на огромное пространство, разделяющее мечтания маленького человека от окружающей его действительности. Какие могут быть охоты или рыбалки, когда на земле есть хотя бы один несчастный человек? Приблизительно так ставили вопрос Толстой, Достоевский, Платонов и много других русских писателей, как в жизни, так и в речах героев своих произведений.
Нет ничего нелепее, чем предположение, что герои Достоевского могли бы самозабвенно ловить рыбу, пить джин с тоником и вкушать чудеса гастрономии на фоне людских страданий, их окружающих. Просто жить гастрономией, на фоне людских страданий, их окружающих. Жизнь Достоевского или Платонова, или Булгакова, или Льва Толстого, несмотря на спокойное детство, сделало их «асоциальными», то есть способными видеть, в первую очередь, страдания людей их окружавших, и страдать их болями и мучаться их несбывшимися желаниями...
...Дела на станции идут помаленьку, новости есть. Вот хотя бы то, что я уже вторую неделю один работаю за двоих: Володю Кондакова, начальник отряда забрал на Западный портал сложить печь.
Я привез на нашей машине еще одну собаку, ласково-равнодушную, непосредственную шестимесячную лаечку Рику, которой, судя по всему, здесь жить нравится и даже новый дружок – вечно хромающий Пестря – тоже нравится. Рика быстро обжилась, не стесняется, выпрашивает вкусный кусочек у «артельного стола», во время еды болтаясь под ногами, ожидая подачки, не обращая внимания на строгие окрики хозяина. Вот что значит хорошее, уличное воспитание.
Но Муське, нашей кормящей кошке, собачка не понравилась своим несдержанным поведением, и сегодня утром Муся наказала Рику за нахальство, стрелой кинулась на нее и под жалобно-испуганный вопль Рики вцепилась всеми четырьмя когтистыми лапами в собачью морду. Глаза не пострадали, и Рика отделалась щепоткой вырванной шерсти и легким испугом, хотя, по правде сказать, для этой нахалки происшедшее не урок, - стоит кошке очутиться вне дома, Рика вздыбив шерсть на загривке сердито облаивает Муську, норовя схватить зубами, а ее новый друг, Пестря, по слабохарактерности поддерживает молодую собачку в ее злых намерениях. Чем это кончится, я пока не хочу предсказывать.
Рика масти серой, ростику небольшого, но крепко сбита. Хвостик тугим бубликом крепко лежит на спине, ушки настороженно торчат, а глазенки озорно и беззаботно поблескивают из-под бровей. Бедный Пестель (так его звал Толя Полушкин) опять порезал лапу и вновь на полмесяца охромел, хотя и бодрится, не отставая от Рики ни на шаг. Вожу «четвероногих друзей» на прогулку и честно признаюсь с удовольствием смотрю как шустро - «топ-топ-топ» скачет по лужам, разбрызгивая воду, Рика. Она, суёт свою острую мордочку во все щели, вынюхивая озорников-бурундучков.
Кошка Муся – детная мать, сознавая ответственность, вчера вечером обучала детишек своих первым охотничьим навыкам: поймала мышку где-то за столом, в углу, принесла ее к ящику с котятами и отпустила, зорко следя за тем, чтобы мышка не убежала в норку, а котята, неловко переваливаясь, теряя равновесие, играли в хищников.
Рика в два раза меньше Пестри, но это не мешает ей в играх изображать сторону нападающую. Пестря, «схваченный» Рикой за горло, неловко валится на землю, изображая жертву, и с земли имитирует сопротивление, показывая крупные белые клыки, и лапами вяло отталкивая нападающего «зверя» – роль эту, талантливо исполняет малышка Рика.
...На дворе после двух недель холода и дождей проглянуло солнце, и ощущение праздника теплится где-то внутри, под слоем раздумий и воспоминаний, воскрешающих в памяти летнее теплое утро, залитое утренним солнечным светом; лужайку и пару толстопузых ребятишек: Катюшка в одних туфлях на босу ногу, и Костя вообще голышом, только на голове панама от солнца. Ласково-серьезная фраза Катюши, говорящей: «Папа, пойдем попыгаем», и в доказательство непреклонности просьбы она несколько раз кивает головой. Костя тоже хочет «попыгать», хотя внятно растолковать своё желание мне еще не может, - ему всего год с мелочью.
И вот мы втроем идем «пыгать» на панцирных сетках, в огород. Катюша прыгает самостоятельно и умело, ей уже два года, а Костя во всем старается не отставать от сестры и тоже, правда, не без моей помощи, прыгает, а точнее пытается подпрыгнуть, но не удержавшись, падает то и дело, и, улыбаясь, вновь повторяет попытку. Вспоминаю, как с Катюшей катались на речном трамвае и как она, увлеченная мелодией, звучащей где-то у нее в голове, ритмично раскачивается, не стесняясь потеснить чуть-чуть соседей, а то вдруг, заинтересовавшись, берется рассматривать сережку в ухе рядом сидящей незнакомой женщине, безуспешно пытаясь выдернуть маленькими ручонками сережку из уха этой женщины.
...Потом вижу, как она в мятом халатике в панаме и босиком с опаской ступает по нагретому солнцем асфальту бульвара и вдруг останавливается, заметив малыша в коляске, и как вкопанная стоит в задумчивости, запустив пальчик в нос, и решает помочь катить коляску или обойдутся без ее вмешательства.
Часто вижу Костю в тот момент, когда он, улыбаясь вдруг, широкой и доброй улыбкой, размахивается и, норовя попасть в лицо, бьет рученьками меня и смеется весело, видя как я с трудом уворачиваюсь от его шлепков.
...Как я уже говорил, работаю один на станции, но именно так я, наверное, и хотел работать, когда устраивался в сейсмоотряд. Для меня наличие напарника не значит облегчение работы, или, что бывает, как говорят «вдвоем не скучно!». Мне и одному не бывает скучно никогда. И удивительное дело для большинства людей – на вопрос «Не скучно?», - отвечаю «Не научены скучать». Действительно, столько дел можно или нужно сделать в жизни, что времени, конечно, не хватает. Какая ещё может быть скука?
Бывает и у меня «не настроение», как говорят, но это не от скуки, скорее всего, а наоборот, от невозможности подчас остаться один на один с собой и без суеты, сквозь полудрему подумать, что осталось позади, и как жить дальше, и долго ли еще буду обременять землю своим присутствием. Органически я не несу в своем характере желания каждый день что-то делать и чем-то серьезным заниматься, но вот заставляю же я сам себя делать упражнения на силу, читать латынь и философию. А в чем или точнее где сокрыта побудительная причина, сказать не могу, хотя догадываюсь.
Обдумывая, я сформулировал жизненное кредо таких, как я: «Каждый из нас заполняет паузу между рождением и смертью на свой манер – один работой, другие семьей, третьи спортом или охотой, или рыбной ловлей, четвертый делает карьеру, завоевывая место потеплее под солнцем жизни и так далее.». Но редко, кто отдает себе трезвый ответ в том, что самый умный обязательно бы не стал ничего делать, а просто созерцал бы жизнь, ее величие и единение с вечностью. Но беда в том, что человек действительно так воспитан, и подлинная, полная свобода не по плечу самому, самому сильному из нас.
И вот, человек хватается за любое дело, лишь бы отделаться, прикрыться чем-нибудь от возможности быть свободным. Вот и я стараюсь забить суетой свою жизнь до предела и тоже, этим самым, отказываю себе в праве называться человеком свободным.
Но сейчас на сейсмостанции я окружен людьми, в лагере кроме меня еще пятеро. Два студента – один гидрогеолог, другой – гидролог и три химички, точнее две, а одна по штату повар, и мы, то есть трое мужиков, не ломаем головы, кому варить и мыть посуду, а по удару гонга (лопатой по железке) приходим, садимся за стол и едим, разговаривая о том, о сем. Женщины в возрасте, поэтому никакой суеты в наши ряды не вносят, а скорее, наоборот, настраивают на рабочий лад.
Вчера оставил ручку на почте и целый день сегодня ходил потерянным, видимо начинаю привыкать к возможности писать, доверяя и пытаясь перенести на бумагу некоторые мысли и воспоминания. Посмотрим, насколько я смогу привыкнуть к возможности писать.
18 июля. Сегодня половину дня заряжал аккумуляторы, то есть, гонял бензо-электрический агрегат. Я в этом двигателе совершенно не разбираюсь, но нужда заставила, и вот, посвистывая сквозь зубы, деловито кручу свечи и воздушной заслонкой регулирую напряжение и частоту тока.
На улице перед грозой было душно, за ушами от давления изредка покалывает, и к тому же я не совсем здоров. Видимо, простыл чуть-чуть и чувствую себя неважно, и настроение отсюда соответствующее. Сейчас час ночи, но спать не хочу, к тому же в два часа менять ленту: стоит прилечь и обязательно просплю, как это было предыдущей ночью, когда вместо двух часов проснулся неожиданно в шесть утра. Все бы ничего, но с вечера часов в 10 записалось редкое и достаточной силы землетрясение, но, к сожалению, вовремя ленту сменить не удалось, и поэтому землетрясение на нижней компоненте затемнены повторной трассой.
Дней шесть шли хорошие сейсмограммы. Но все было тихо, и вот стоило проспать из-за неважного самочувствия, не проснуться в два часа, и случай распорядился именно в эту ночь выслать сейсмотолчок...
Вчера получил письмо из дому и не утерпел, вскрыл прямо на ходу, а читая, не мог сдержать улыбки: Нина сердится на меня и саркастически пишет, что детишки здоровы, но мухи докучают, пеняет на нерадивость мою в домашних делах. Калитка (новая) вместо того, чтобы усохнуть – разбухла и, видимо, расхлябалась в шарнирах, забор, поставленный мною, упал, но на сей раз наружу, то есть в сторону, в которую он еще ни разу не падал... И тому подобные дела. К сожалению писем моих еще дома не получили, и поэтому упрек оправдан. В связи с письмом сегодня пришла в голову мысль обдумать правомочность, правоту мою в решении уехать из дому, оставив семью.
...Хочу написать о людях, с которыми сейчас живу по соседству и довольно близко знаком. Два молодых парня – студенты-пятикурсники готовят материалы к диплому. Андрей и Женя. Андрей из обеспеченной «интеллигентской семьи», как сейчас говорят, не красавец, на вид, но уверенно держится и общителен, и себя уважает достаточно. Работу делает, но не рвется, видимо настрой спокойный, и уверен в победе.
Женя, симпатичный двадцати одного года, но бывал «в поле» раза два в редких по красоте местах, и часто вспоминает свои былые походы. Он, юноша работящий и серьезно относится к проделываемым работам, хотя живет без руководителя здесь и мог бы, как Андрей, не ломать себя. Но разница между ними в том и состоит, что Андрей родился в Иркутске, учился в городе и в достаточной мере конформист, - привык вперед не рваться, но и не отставать.
Такова жизненная позиция многих молодых людей, уверенных в том, что придет время, будет работа в институте, будет подготовка к диссертации и все в этом роде. Женя в силу того, что учился в уездном городе, и для него Иркутск уже шаг вперед, тоже, конформист, но на новый лад. Не стесняется больше работать, самостоятелен и, мне кажется, нацелен на «хорошую жизнь» в обычном его понимании: работа в городе, возможно в изыскателях. Но главное, что благодаря с детства привитому трудолюбию, он обязательно добьется своего и пойдет в гору (масштабы «горы» ещё неясны).
Оба они достаточно вежливы и не рефлектируют лишнего, хотя Женя в силу уездной закваски уважает старших, уважая себя, а Андрей, скорее всего, уважает старших, меньше, нежели себя и этим отличается от приятеля. Начальник отряда Валера – мой ровесник, достойно несет на себе бремя ответственности, не суетится и позволяет себе обычные человеческие слабости и тоже, видимо, не страдает самокопанием в силу простоты, или в силу цельности характера, следуя издавна заданной для себя линии... Но поживем – увидим.
...На месяц приехали три женщины-химика из института. Все в годах и добры, и терпимы, и спокойны, загорают и купаются в источнике. Я питаюсь за артельным столом и вообще разбаловался и расслабился. С отъездом полевиков, будет труднее войти в привычную колею однообразной строгой жизни двух мужчин – одиночек. Но я морально готов хоть сейчас отказаться от всего этого легкого бытия и из лета шагнуть в зиму с морозами, шубами и снегопадами... Подошло время менять ленту, писать заканчиваю. Сменю ленту, вымою ноги в холодной воде и спать.
Сегодня 21 июля. На дворе – середина короткого сибирского лета: днем тепло, иногда жарко, ночью прохладно и сыро, туманно-росно. Вчера в пять часов включил двигатель, заряжаю аккумуляторы, и только в 11-30 погас электрический свет. Днем подремал, вечером выпил крепкого чаю, поэтому решил, что ложиться до двух часов ночи нет резона. А в два часа каждые сутки мне надобно менять сейсмограмму и вставать иногда после напряженного дня так не хочется: глаза слипаются, и тяжело расставаться с уютным теплом спального мешка. Услышав будильник, не спешу вставать, несколько минут лежу и уговариваю себя не заснуть и тут же успокаиваю себя, говоря, что есть еще несколько минут, которые можно полежать и встать точно перед сигналом точного времени. Но бывает, что чуть расслабишься и проспишь, а это неприятно прежде всего как проявление слабости. Последнее время все дебатирую вопрос, про себя, о смене ритма жизни и уменьшении времени для сна. Считаю, что если буду спать с двух до восьми, то мне должно хватить, а дефицит сна можно восполнить, иногда вздремнув днем. Зато какие часы я отвоюю у Морфея, - часы уединения и прихода умных мыслей!
Рядом, тихонько бормочет или поет приемник. Свет самодельного ночника способствует сосредоточенности. Я думаю, что в это время переживаю лучшие минуты жизни.
...Сижу и пишу у окна; время одиннадцать часов вечера, и желтая умытая грозой луна, поднявшись из-за горизонта, внимательно глядит сквозь стволы лиственниц в мой дом, еще раз напоминая мне о красоте природы, к которой, как и ко всему, человек может привыкнуть, а привыкнув, делается равнодушным и скучным...
Днем, с запада через перевал пришла грозовая, черная туча и пролилась на наш геологический лагерь стеной ливневой воды; сверкали молнии, с треском над головами катался по небу гром, а потом все это ушло дальше вниз, в долину реки, и на западе за горами блеснуло заходящее светло-золотое солнце. Косые лучи яркого солнца, осветили противоположный склон, покрытый сосняком, и оттого ли, что свет необычайно ярок, или оттого, что хвоя покрыта влагой и промыта водой, но зеленый цвет предстал во всей чистоте и сочности, а хвоя, неразличимая из-за дальнего расстояния, бархатно и плотно покрыла ветви деревьев, и на склоне все это стало выглядеть стеной мягкой, упруго-пористого лесного ковра, без разделения на отдельные деревья. Воздух, напоенный озоном и влагой, был спокоен, и прозрачен; над крутыми склонами год кое-где с торчащими обнаженными скалистыми склонами, от разогретой за день земли поднялся туман. Вода в речке побелела и вздулась погромыхивая по камням, и тоже окуталась туманной пеленой. И шум ее, пробиваясь сквозь туман, звучал мягче и гуще.
...Вечером сидел, писал за столом, слушал в полумраке комнаты музыку, а, сменив ленту в два часа, решил выкупаться в горячем источнике, благо идти не далеко. Взял полотенце, накинул фуфайку и, свистнув собак, пошел купаться, отсвечивая дорогу фонариком, хотя надобности большой в том не было - полная луна висела в небе, заливая серебряным светом темные вершины пушистых сосен и кедров, ясно высвечивая четкие контуры стволов лиственниц.
Над источником поднимался пар и, чуть подгоняемый ветром, таял в темном прогале уходящего вниз распадка. Придя к источнику, разделся до гола, потому что ночью никого не надо стесняться даже из приличия и, подрагивая от ночной прохладной сырости, то и дело теряя равновесие, прошел по камням к ванне. Вода горячая, и дно в ванне песчаное, и тело, ощущая наготу и свободу в полной мере, наслаждается прелестью купания.
Собаки свернулись клубочками подле одежды и досыпают прерванный сон, а я погружаюсь в воду с головой, расслабляю мышцы, задерживаю дыхание, чтобы потом медленно выпускать его через нос, пуская булькающие пузыри, и проделываю это раз за разом, лежа то на спине, то на животе. Пузырьки родона, поднимаясь из земли через песчаное дно, касаются моего тела и напоминают нежные и едва различимые касания пальцев.
Луна, пристально глядящая одним холодным оком на обнаженное, предающееся неге молодое и еще сильное тело, стесняясь, закатилась за вершину, кругом стало темнее, и туман, сгустившись над рекой, придал окружающим деревьям и камням таинственность и трагическую мрачность. Мое купание кончилось.
Сделав над собой усилие, рывком поднялся из воды и, быстро пройдя к одежде, растирая жестким полотенцем, покачиваясь на одной ноге, надел брюки, с трудом попадая в штанины, набросил фуфаечку, разбудил собак и пошел домой по тропке.
Светало... На востоке отбелило, и видно всё кругом, достаточно хорошо... Луна, выйдя из-за вершины горы и видя, что я одет, продолжила свой извечный путь по чистому небу...
Придя домой, залез в спальник, устроился поудобнее и, вздохнув глубоко несколько раз, заснул без снов крепким, раскованным сном.
...Сегодня, после обеда, ходил в лес на прогулку и заодно попытался найти солонец, который ребята посолили прошлый год и про который до сих пор не известно, ходят на него звери или нет. Днем жарко, склоны крутые и каменистые. Вспотел после пятисот метров подъема, но думал, шагая, что мне это полезно - сыроват стал последнее время, мало хожу пешком, и что надобно мне готовиться к осени и почаще лазить по горам.
Внизу у реки, где стоит сейсмостанция, место хорошее, мошки совсем нет, и чуть-чуть комары, но на горке всю дорогу за мной тянулся шлейф или, точнее, облачко мошки, которая ела меня и, жужжа, лезла под одежду. Не было возможности остановиться хоть на секунду – заедят. Солонца не нашел, промок – днем прошел дождь и оставил капли влаги на листьях и хвое стланика.
Но на обратном пути вспугнул вначале выводок глухарей, коричневых, бесхвостых, числом до десяти. И почти тут же, вспугнул затаившихся малышей рябцов, уступающих глухарятам значительно в размерах и резвости. Собаки бестолково побегали за прикидывающейся нездоровой глухаркой, и вернулись ни с чем, разочарованные, дыша громко и часто.
Дома снял мокрые сапоги, развесил сушить брюки и портянки и лег, укрывшись стеганкой, пригрелся и задремал. Проснулся только к ужину...
Второй вечер внимательно, делая выписки, читаю «Фауста», и чтение доставляет удовольствие, хотя читаю его не в первый раз. Забытое, вновь удивляет, поражает легкостью и глубиной. Но об этом напишу позже.
Сегодня тридцатое июля. Середина лета, дни вот уже недели две стоят солнечные и ясные. Тепло, но не жарко, может потому, что лагерь наш стоит у реки, и прохлада речная овевает нас и днем, и вечером. В лесу очень много мошки, невозможно с открытым лицом остановиться на минуту – нападают скопом и кажется вот-вот съедят окончательно. Наши соседи москвичи – геофизики, стоящие в палатках за рекой, даже в лагере ходят в защитных сетках-накомарниках, а у нас, благодаря прохладе, мошки поменьше, можно спокойно поесть за открытым столом.
...Распорядок дня у нас. обычный: в восемь часов завтрак, на открытом воздухе, на утренней прохладе, у тлеющего очага. В два часа обед, и ужин в восемь часов вечера. Готовим пищу на улице, кто-то сделал очаг – на 4-х камнях укреплена железная решетка, под ней разводим огонь и готовим. Удобно, как на домашней плите. Рядом длинный, выскобленный и промытый светлого дерева обеденный стол. Вокруг стола скамейки, над столом возвышается посудный шкаф и рядом стойки, на которых развешены кружки и чистые кастрюли. Рядом же небольшой посудный стол – бочка из листового алюминия, в которой хранятся продукты и сорокалитровая фляга под чистую воду. Все это: и очаг, и стол, и прочее, прикрыто брезентовым навесом, а в двадцати метрах от очага шумит, кипит быстрая прозрачная речка.
На станции сейчас полно живности: у меня сейчас три собаки – Пестря, Уголек и Рика. К тому же, в доме живет кошка-мама Муся и котенок-сынок Тимошка.
...Муся, в июне, родила четырёх котят и с месяц тихо жила с «детками» за печкой в ящике, приспособленном под гнездо. Но котята подросли и встал вопрос о их устройстве в «хорошие» семьи. Трёх я уже отдал благодарным знакомым, оставив себе кота Тимофея.
Любовь Муси к котенку безгранична и великодушна. Заботливая мамаша не только кормит и ухаживает за котенком, но и воспитывает его в лучших хищных традициях кошачьих. Например, Муся учит Тимошку драться: она притворно горбит спину, делает угрожающие телодвижения и всем видом показывает, что будет Тимку бить. Но тот тоже не промах, дает мамаше сдачи, защищаясь умело и изобретательно.
Только часто Муся не выдерживает до конца роли врага и в самый отчаянный момент драки непроизвольно переходит от «кусания» к вылизыванию своего питомца, шершавым языком тщательно прочищает пышную Тимошкину шубу, мякиши лап и хвостик... Днем обычная картина: Муся с Тимошкой дрыхнут на моем спальнике, свернувшись клубочками, и нередко сынок почивает, развалившись на теплом боку мамаши. Просыпаясь Тимофей «нападает» на маман, отчаянно кусает и рвет ее когтями, а Муся совершенно неподвижна при этом и лежит в расслабленной позе отдыхающего кота: покой и идиллическая нежность. Только иногда, подзадоривая Тимку, она двинет кончиком хвоста (все это не открывая глаз), и котенок с удвоенной энергией ловит мамин хвост, который для него в этот момент не хвост, а мышь живая.
По ночам, под утро, еще в рассветных сумерках, Муся с сынком, поднимая большой шум, устраивая беготню, игру в догонялки. Мне это мешает спать, но я на них не в обиде: детям надо резвиться. Муся по ночам же, часто просится на улицу, и я, шатаясь со сна, кое-как попадая ногами в шлепанцы, вынужден выпускать, а потом впускать в дом путешественницу.
Иногда заботливая кошка-мать приносит в зубах мышь и принимается обучать несмышленыша ловить извечную кошкину добычу... К собакам кошки и мои в том числе, относятся резко враждебно, чем собаки и платят ей, в свою очередь.
...Уголек – это собака, которая жила на станции до моего появления здесь, с полгода назад. Он появился здесь неожиданно и, как выяснилось, пройдя перед этим двести километров по таёжной глухомани, и умудрился найти свой дом, Вид у него потешный: морда бородатая, и из-под косматых надбровий смотрят коричневые маленькие глазки, но нрав общительный, и вообще он хороший охотничий пес: загонит бурундука на лиственницу и полдня караулит его под деревом, изредка взлаивая.
Истинными друзьями стали Рика и Пестря: они редко расстаются и даже едят вместе из одной чашки и вместе же спят под крыльцом, скрываясь там от назойливой мошкары. Пестря заметно повеселел, обретя подружку, его глаза уже не смотрят с немой тоской на белый свет. Под вечер, когда с гор по распадку нам в лагерь спускается прохлада, собаки устраивают тренировочный бой – охоту. Рика нападает, донимает Пестрю, хватая его за лапы или стараясь сбить его, здоровенного кобеля, ударом грудью, на землю. Но коронный номер – это в прыжке вцепиться в Пестрин загривок. Когда собаки разойдутся – «пыль клубится». Пестря, то защищаясь, то нападая, бухает на бегу по земле тяжелыми лапами, как иноходец. Рика мелкой частой дробью рассыпается вслед. Уморившись, они падают на землю рядышком, тяжело дыша, высунув языки...
Размышления:
...Интеллигенция – по – прежнему самый шатающийся и несчастный класс. В силу сложившихся обстоятельств, революционно – бунтарски настроенная часть ее составляет мизерную часть. Остальные, в основном по причине малой грамотности и неспособности объективно смотреть на вещи, ни в коем случае не оттолкнут, а тем более не укусят «руку дающего», - нашего государства.
Заботясь о своем «материальном благополучии», они забывают о честности ученого и благородная цель интеллигенции «просветительство» воспринимаются этими людьми, как издевка над их здравым смыслом. Сейчас можно провести аналогию между Римом упадка и существованием в нем экономической единицы «патронажа и клиентуры». Сегодня, роль большого патрона играет государство, а клиентура, - интеллигенция, зачастую ввиду ненужности работ, ими проделываемых, отчасти в силу вечной постоянной «сытости», готова плясать и петь любые танцы или песни, лишь бы за это им платили и дозволяли жить сыто и гладко.
То есть, как и всегда работает вечный обывательский закон: рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше; поэтому «интеллигенция», сегодня, справляет пир на фоне бездарности его участников...
Размышления:
Мой воображаемый мир, так же соотносим с реальной действительностью, как для изнывающего от жары и усталости путника, идущего в долине, манящая, видимая прохладная белизна снеговых вершин служит издевкой над полуденным знойным воздухом, кишащем мошкой и комарами.
Белизна и прохлада покрытых снегом вершин служит издевкой над полуденным, удушливым зноем в долине.
Шестое августа. По – прежнему живу один, точнее, в доме живу один, а вокруг, конечно, людей полно, потому что лето, полевой сезон, и все геологи в поле. Но в доме, повторяю, я один, и такое положение вещей меня устраивает: никому не мешаешь, слушаешь ли джазовую музыку или просто английскую речь, спишь ли днем или не спишь по ночам, никому ты не в тягость с привычками, может быть необычными, а у меня, видимо привычки необычные, наверное поэтому последнее время что – то не вижу рядом человека, которого, не кривя душой, можно было бы назвать другом.
Еще древние заметили, что мы в друзья выбираем людей, похожих на нас, но мои интересы, во всяком случае сейчас, кроме меня, никого не волнуют, да это и хорошо, так как с одиночеством можно мириться, когда впереди непочатый край работы над собой, а времени, кажется, немного совсем осталось...
Читая Платона, его диалоги; слушая свой внутренний голос, нахожу, что если следовать или, во всяком случае, разделять его взгляды, на природу блага и справедливости, то можно будет со временем преодолеть состояние судорожного, дерганного существования, которое я влачу (громко сказано!) вот уже семь-восемь лет. Это состояние характеризуется каким – то трусливым оглядыванием по сторонам, сменой ритмов жизни от суетливого до хандры (включительно), и все это в небольшом интервале времени. Этот, постоянно висящий в воздухе вопрос - а правильно ли я живу?, и неуверенность, приводящая к вспышкам гнева, что меня отнюдь не красит, началась с утраты независимости и желания не делать больно другим. Всё это привело к зависимости от людей и от обстоятельств. Вспоминаю свою независимость и удовлетворённость, утраченную в какой то момент жизни и думаю, что это была истинно философская, буддистская стратегия жизни. Очень сожалею, что по непонятной причине, утратил и независимость и внутренний покой...
Однако хотелось бы иметь рядом человека или людей, которые бы так же радовались нашему общению, как иногда, радуется одинокий человек, вдруг встретивший неравнодушного, дружелюбного человека...
Кроме того, высказываемые Платоном устами Сократа, мысли, отвечают моим теперешним оценкам и ценностям жизненным и, найдя человека, который разделяет с тобой точку зрения на мир и целую жизнь, становится спокойнее. И, хотя человек этот жил более 2000 лет тому назад, это в вопросах дружбы, пусть и «заочной», не существенно. Важно здесь то, что вы в этом похожи, а личное присутствие не обязательно, пока мне достаточно своих недостатков.
Размышления:
Читаю стихи Федора Тютчева, и действительно, есть тончайшие и красочные стихи о природе, человеческой гордости, о неумолимом одиночестве стареющего человека; его славянофильские устремления мне не всегда понятны, и поэтому для меня стихи последних лет проигрывают в сравнении с погружением в переживания личной драмы на рубеже тридцати-сорока лет. Но ведь, если быть последовательным в анализе, то не будь патриотизма, возможно не было бы этого Тютчева, был бы не он, а кто – то иной. И конечно потрясают его последние стихи, например, «Бессонница». В этом стихотворении и грусть, и сожаление о кончающейся жизни, полной любви, встреч, расставаний и утрат, и усталость состарившегося тела – все слито в ожидании смерти, которая не через день, так через год придёт обязательно.
...Сегодня узнал кое – что о лекарстве из тибетской медицины и не только узнал, но у меня есть сейчас кусочек мумие, как его называют, или иначе «горное масло». Я в субботу ходил на гору к скалам и своими глазами видел этот феномен: камни «источают смолу» темно – коричневую, почти черную массу, по форме напоминающую кусок лиственничной смолы в дупле, но сахаристую и черную. Вода от дождей, протекая по мумие, видимо, растворяет какую – то его часть, и ниже на скале расплываются фиолетовые подтеки. Говорят, что это редкое и ценное лекарство, и я хочу заняться в свободное время сбором мумие, благо высоты я не боюсь...
...На днях с Женей Русановым, студентом – гидрографом, ходили на Муякан. Вышли в четвёртом часу утра, в дороге встретили восход солнца, и невольно, я начал сожалеть о невозможности сейчас ходить в тайгу, потому что в тайге, сейчас, золотое время. Но я живу и работаю один и поэтому, отлучиться могу только меньше, чем на шесть часов.
В пути, на пешеходной тропе, встретили дерево, крупную сосну, у которой кора была потерта на высоте полутора метров и на ней же заметны следы нападения на нее осенью во время тренировки оленя или сохатого, потому что на высоте 180 – 190 см отщеплена часть ствола. Пристальнее вглядевшись, мы увидели волоски из шкуры изюбря, застрявшие в щелях коры: видимо зверь, спасаясь от зуда, чесал бока об это дерево.
Пройдя чуть подальше, увидели сосну с такими же залысинами, только расположенными значительно ниже, а присмотревшись, разглядели следы медвежьих когтей, который ровной цепочкой вели вверх, в крону дерева. И что интересно: у первой сосны останавливаются почесать бока и медведь, и изюбрь, нисколько не стесняясь от такого соседства, ну а на второе дерево мишка полез, может быть, пытаясь скрыться от мошки, которой на дереве, где повыше, заметно меньше чем у земли, да и ветерок, там обдувает получше.
...Собаки, почуяв медведя, стали внимательнее, и как – то подобрались, насторожились, часто останавливаясь, слушали и нюхали воздух, бегать перестали и даже по неопытности, как мне показалось, несколько побаивались этого запаха.
На Муякане, Женя рыбачил, а я прошел еще немного вверх по течению реки берегом. По пути случилось ЧП. Уголек и Пестря не поделили сухарик, кем – то оброненный у тропы и сцепились драться, насмерть...
Когда я подоспел к ним, Пестря, повалив Уголька в воду душил его, а тот тонко и протяжно пищал, как собака визжит, попадая в петлю из стального тросика. Увидев меня, услышав мои крики, Пестря отпустил Уголька и глянул на меня мутным, налитым кровью глазом. Уголек между тем отряхнулся и убежал, как позже выяснилось, убежал на сейсмостанцию. По приходе домой я узнал, что у Уголька глубокая рана на шее. Видимо Пестря, не подойди я вовремя, собирался удушить Уголька...
Назад я возвращался один - Женя остался рыбачить. И по такой жаре, вспотев и ослабев до крайности, едва добрел до дому.
...Сегодня вечером, сидел читал книгу и вдруг земля дрогнула и зашатались стенки дома. Первое впечатление – будто рядом с домом прошел поезд. Но это было землетрясение, балла в три-четыре, наверное. Ребята сидели в это время в палатке и тоже заметили, как земля дрогнула, и пришли тотчас в дом, поделиться впечатлениями...
Еще подробности о землетрясении: ребята, которые живут на сейсмостанции в районе Белых озер, вчера пошли рыбачить, и в девять пятнадцать вечера, в начале где – то под ногами, в земле, услышали и почувствовали громовой гул, а потом земля содрогнулась, и рыба, испугавшись, стала выпрыгивать из воды. Представляю этот каскад «серебряных брызг» на сумеречном озере. На Ангаракане Владимир Иваныч услышал вначале мощный взрыв, как он говорит, а потом стало шатать его домик (щитовой). Он говорит, что похоже было на падение большого метеорита, но это, видимо, его фантазия.
...Дней пятнадцать назад, я решил поэкспериментировать: отказаться от стимуляторов – чая, кофе, какао и так далее и сейчас пью только кипяток, разводя в нем консервированное молоко... Первые результаты: сплю много и крепко: раза три уже просыпал смену ленты в два часа ночи. Здоровье нормальное, самочувствие обычно – хорошее, но хандра набегает чаще. Нежелание что – либо делать, отсутствие стимулов – вот что такое хандра у меня. Однако это может быть последствие первой весны и начала лета на БАМе, когда я перенес несколько неприятных моментов и сильно нервничал...
Не смотря на вялость по – прежнему читаю латынь, хотя, зачастую через «не хочу», заставляю себя это делать и даже думаю, что если поднапрячься, то месяца через два буду знать учебник от корки до корки.
Сегодня пятое сентября. Утро стояло ясное, чистое небо, солнышко, в шесть часов утра, осветило скалы на вершине южного склона, напротив и стало видно снег, прошедший ночью и лежащий теперь совсем недалеко и низко по склону - белой крупкой осыпаны камни в курумниках, а выше, снег уже – полновластный хозяин.
...После двух часов дня, решил наконец, сходить в лес с собаками. Взял ружье и отправился: яркое солнце светило и грело почти по – летнему. Снова откуда – то появилась мошка, и приходилось отбиваться от нее, забывая о природе и обо всем лирическом. Сделав полукруг, я вышел на вершину маленького ключа, и здесь собаки рядом с просекой, по которой я шел, отыскали бурундука и долго топтались под стланиковым кедром, решая лаять или нет. Я пожурил их, нарочито грубым голосом, и они, неохотно оставив бурундука, убежали вперед...
Не прошло и пяти минут, как где – то далеко, залаял Уголек пронзительно, и яростно. Я остановился, прислушиваясь – собаки и Пестря, и Рика убежали на лай. И вдруг, я слышу треск ломающегося стланика и шум, который, следуя в чаще кедрового стланика, направляется в мою сторону.
Ружье заряжено пулями, а я стою и гадаю, кто это: олень или сохатый, и приготовляюсь. Вот впереди, в кустах мелькает что – то темное, и вываливает на просеку метрах в двадцати пяти от меня, медведище, несущийся полным наметом! Здесь его настигает Уголек, и завязывается страшный смертельный бой. Я вижу, как медведь схватив Уголька в охапку, стал его мять, как бельишко мнет в руках здоровущая деревенская баба.
Но здесь дело было нешуточное: Уголек голосит и тоже, в ответ дерет медведя зубами и лапами - одним словом, неразбериха и свалка. Мои же собаки, Рика с Пестрей стоят недалеко от меня, и не понять, то ли трусят, то ли не понимают, что происходит...
Тут, я решившись, вскинул ружьё, прицелился и выстрелил! Никакого эффекта! Только Уголек, взбодренный выстрелом, еще яростнее завопил и вцепился в грудь медведя...
Я сменил заряд в левом стволе, прицелился и снова выстрелил, и снова никакого эффекта, и снова возня и борьба продолжалась! И я выстрелил в третий раз, поменяв патрон в том же стволе. После выстрела, услышал характерный чмокающий шлепок – значит попал. Борьба же продолжалась, и медведь, отливая коричневым на солнце, по – прежнему мял Уголька или, может быть, это Уголек рвал медведя?
Наконец, единоборство на просеке закончилось, и медведище, ушел галопом по кустам в сторону, а за ним, яростно вопя, укатился Уголек. Мне же запомнилась одна странная деталь: над стволами, после выстрела вился волнами горячий воздух, мешая прицеливаться.
Чуть позже, вдалеке, вновь завопил Уголек, а немного погодя, собака, чуть живая показалась из ближних кустов и поскуливая, легла на землю.
Я подошёл, осмотрел его и не увидел следов ранений, но, видимо, медведь сильно помял ему внутренности, потому что из заднего прохода выступила кровь. Мои же собаки держались, всё это время рядом, крутились вокруг меня, опасливо оглядываясь и вздрагивая от напряжения.
Я и сам, озадаченный промахами, почувствовал себя неуютно, а тут еще, стало слышно, что рядом, по густым кустам стланика, ходил кто – то, потрескивая валежником. В это время, ниже, в распадке, примерно в полукилометре, заревел визгливо и яростно раненный медведь.
Но делать нечего! Я, не спеша и оглядываясь, следя за поведением Рики, которая дальше, чем на двадцать метров не отходила, отправился в сторону дома. У меня остался один патрон с пулей и три заряда со вторым номером дроби, а кругом такая чаща, и не видно далее десяти метров. ...Придя домой, обнаружил, что Уголек так и не возвратился. - Завтра пойду с утра обследовать это место – решил я.
Утром, поднявшись в половину шестого, перекусил, взял топор, нож и брусок, ружье с патронами заряженными пулями, и пошел искать Уголька, а если повезет, то и медведя. По дороге расходившаяся фантазия рисовала эпические картинки, в которых медведь запутавшийся в стланике, лежал во весь свой немалый рост, а Уголёк, лежал рядом и зализывая раны, ожидал хозяина, то есть меня.
Я старался одергивать воображение, памятуя, что мажор мне может сильно повредить. Гадая, куда делся Уголек, я припомнил, что он, после схватки с медведем чуть подволакивал заднюю лапу, и у него на крестце я видел полосы медвежьей слюны: можно предположить, что медведище не только помял его, но и сильно укусил за зад. Но куда Уголек девался после, я ума не приложу, так как он после всего произошедшего, был достаточно бодр, чтобы убежать далеко вперед и от меня, и от собак.
Наконец, мы подошли к месту вчерашнего боя. Я уговорил себя не расслабляться и быть предельно осторожным, помня, что меня ждет дома семейство живого и здорового. Поэтому зарядил оба ствола пулями, а еще пару держал в правой руке наготове. Я решил обойти кругом вершину ключа, и если ветерок нанесет запах, то собаки среагируют, во всяком случае я рассчитывал, что среагируют...
Но ожидания мои не оправдались: собаки крутились подле меня, далеко не отходя. Ходил я по просекам, узким и коряжистым, прорубленным в зарослях стланика, и, поднимаясь на склон ключа, вдруг услышал, как Пестря сухо, отчетливо и зло залаял в зарослях справа. «Что это могло быть?», - думал я, слушая медленно удаляющийся лай, и на всякий случай остановившись и вытащив топор из заплечного мешка. Пестря же полаял, полаял и через некоторое время пришел ко мне, и как я ни старался зажечь в нем энтузиазм преследования и борьбы, он наотрез отказался вновь лезть в кусты.
Его понять можно было: стланиковые заросли почти непроходимы, и желания, столкнуться в них с раненым, а может даже со здоровым медведем не улыбалась ему. Мне тоже не было резону продираться в кустах, где порой можно было пролезть только на четвереньках, рискуя каждую секунду попасть в лапы к медведю. И я решил не лезть на рожон, а пошел далее, обследуя округу, осматривал окрестности в бинокль залезая на скалы, которые то здесь, то там торчали по склонам ключа. Но все зря – ни медведя, ни Уголька я так и не нашел. Ругая на чем свет стоит своих собак, едва передвигая ноги, я в два часа дня, вернулся на станцию...
Последнее время, меня притягивает романтическая картинка. Из окна дома видна натоптанная тропинка, петляя, идущая к невидимой через кусты молодой черемухи, речушке. В прогале виден только ее противоположный берег, высокий, светлый, поросший крупным сосняком, чистым, без подроста, и трава невысокая, засыпана под деревьями, мягким слоем опавшей хвои. Весь день с утра до вечера, берег тот, освещается солнцем, и тень от деревьев его не закрывает, а на бережке и правее, целый день играют, меняя положение и передвигаясь, пятна солнечного света. Тот берег таинственно увлекает мое воображение редкой для леса чистотой и прозрачностью воздуха над ним. Живя здесь, я вдруг сознаю, что самое дорогое место для меня – это тот берег... А дом что? В доме этом я живу. А тот берег – это как символ чистого и радостного будущего!
Размышления:
Вспоминается разговор с Петей Радионовым на тему: нападают ли медведи на человека? Петя, улыбаясь снисходительно, убежденно говорил, что медведи на человека не нападают, тем более летом. Я возражал, что, конечно, медведи в основном не нападают на человека, но ведь нет гарантии, что все медведи одинаково миролюбивы в любое время года и при любых обстоятельствах. А если это так, то человек предусмотрительный не будет полагаться на случай и постарается обезопасить себя по возможности. То есть в нашем случае, подальше в лес уходя, будет обязательно брать ружье... Разговор наш закончился на полуслове, и каждый остался при своем мнении...
Но вот прошло время, и Пете по какой – то надобности пришлось пойти под вечер в лес, а точнее через лес на пилораму, где он работал, и где его ждали с какой – то дефицитной запчастью.
- Пошел я налегке, - рассказывал он мне некоторое время спустя, - и конечно без ружья. Дело было под вечер и чем дальше я уходил, тем больше во мне росла уверенность, что сегодня я обязательно увижу медведя. И мысли эти отнюдь не делали меня смелее. Время подошло к девяти часам вечера, стало смеркаться. И место такое сумрачное пошло: марь и бурелом, и пни торчат средт зелени, черные от времени и непогоды. Иду и увидев очередной пень, гадаю – это медведь! Но нет, это пень!
Наконец увидел два темных пенька, только успел подумать: это медведь, как тут же один из пеньков зашевелился, и за ним двинулся и второй пень. Когда я это осознал, у меня буквально волосы дыбом стали, и я впал в оцепенение, которое случается с каждым сильно испуганным человеком.
Я стоял не в силах двинуть ни рукой, ни ногой и обреченно следил за «пеньками», которые находились от меня метрах в влсьмидесяти и к счастью, уходили неторопливо в сторону, от меня обратную. Вскоре медведи скрылись, а я долго еще стоял и, судорожно открывая и закрывая рот, вдыхал воздух, как рыба на песке. Немного переждав, я, дрожа всем телом, пошел дальше и успокоился окончательно не раньше, чем захлопнул за собой двери бригадного жилого домика.
Он, рассказывая это мне, смеялся и говорил, что теперь он постарается не выходить далее пяти километров от поселка без ружья.
Вот вам и утверждение: «А летом медведи не кусаются!»
...Слышал я еще рассказы о встречах с медведем. Один знакомый говорил, что он встретил как – то медведя неподалеку от города.
- Дело было осенью, и со мной была собака, восточно – сибирская крупная лайка, темной масти, смелая и злая. Гуран, так звали собаку, убежал куда – то в гору, а я отвлекся и стал собирать смородину. Вдруг с другой стороны куста возник медведь и страшно рявкнул. Я обмер и глупо смотрел, как медведь, поднявшись на задние лапы, приближался ко мне, а у меня не было сил передвинуть ноги, и я обреченно ждал развязки. Медведь был уже рядом и надвигаясь, казалось, зависал надо мной. На моё счастье, откуда-то подскочил Гуран и принялся хватать медведя за «штаны» - длинную шерсть на задних ногах. Тут, медведь ещё пуще заревел и стал, отбиваясь, ловить Гурана, который яростно метался вокруг, не давая зверю возможности подойти ко мне... Я же в это время, тупо смотрел, как они борются, отступая от меня все дальше и дальше. Потом подошел к березе, у которой стояло мое ружье, не зная зачем, достал длинный нож охотничий и воткнул его в ствол дерева! Да так и стоял, пока медведь с собакой не скрылись из глаз, и я не очнулся окончательно...
Вот что может страх сделать с человеком!
...Остается к рассказанному добавить ряд моих размышлений.
Видимо на человеческую психику сильно влияют в этом случае страшные пугающие рассказы о медведях – людоедах, а человеческая фантазия эти случаи раскрашивает яркими красками подробностей. И человек, «подготовленный» таким образом, не в состоянии преодолеть в себе этого «порога» обреченности, и как правило, такие и становятся жертвами медведей. Уверен, - если человека готовить к встрече с медведем, не запугивая его рассказами, да еще дать ему хорошее оружие, то он обязательно выйдет победителем из любой схватки со зверем. Тогда этот человек, конечно, не будет поражен ужасом и не будет панически бояться, а может быть даже, напротив, будет стремиться встретить хищника и попробовать свои силы в единоборстве с ним...
Замечу еще, что люди, которые охотились когда – нибудь на тигра, идут на медведя совершенно спокойно.
Сегодня тринадцатое августа. На днях рискнул подняться на правый крутой скалистый склон распадка, по которому течет Курумкан. Погода стояла отменная и благоприятствовала восхождению: было не жарко, сильный ветер отгонял мошку и тянул по небу низкие облака, из которых по временам чуть капал дождик. Главная тяжелая часть дороги была – дойти до скал, через нередко мало проходимые заросли кедрового стланика, по камням, прячущим опасные для ноги щели под толстым покровом мха. Выше – легче, наверное потому, что ощущение опасности придает смысл движению, возбуждает и заставляет собраться.
Тугой, упругий поток воздуха обдувал разгоряченное работой тело, дышалось легко, а сверху открылся такой вид – трудно отвести взгляд. Где – то внизу, тонкие желто пыльные дороги, тесемками выписывали зигзаги, по которым туда и обратно редко – редко прокатятся медленно и беззвучно выкрашенные в яркий охристый цвет, «игрушечные» грузовики, «Магирусы».
Прямо напротив, через неширокую долину, громоздятся сопки противоположного склона, а дальше, на горизонте стоят чистые, безлесные заснеженные вершины, покрытые скалами и каменистыми осыпями.
Высоко прыгая с камня на камень, обдуваемый душистым ветром, я вдруг поймал себя на мысли, что ощущение восторга, испытываемого мною, возвращает меня во времена юности и беззаботности: подумалось, что недаром поэтому написано так много стихов о горных вершинах, и о вдохновении, охватывающем человека, стоящего высоко и далеко от обычного бытового ландшафта, и обычной равнинной суеты.
На вершине, а точнее, за границей склона, вдаль, расстилалось плато, заросшее стлаником - где реже, где гуще, и за ним – падь, по которой бежал ключ, впадающий в Муякан. И снова, сколько не вглядывайся в округу - во все стороны вершины, вершины…
Рассматривая окрестности в бинокль, увидел крутые склоны, изрезанные морщинами распадков с ключами, бегущими по дну. Кое – где несмотря на конец лета, видны были широкие наледи; совсем далеко, сквозь синеватую дымку вздымалась отвесная скала, высотою метров в четыреста. .
..Такая жалость, что летнее время уже уходит, а я не могу обследовать, хотя бы часть этих гор и этих лесов... Прервало мои грустные мысли квохтанье тетерки, которая, припадая, убегала – улетала от моих собак. Подойдя ближе, разглядел в камнях птенцов, которые совсем маленькие ещё и поэтому от собак затаились. Но при моем приближении взлетели, растопорщив перышки на месте будущего хвоста. Пройдя еще немного, видел «покопки» медведя, совсем свежие, и поэтому двигаться стал медленнее, осторожно, осматриваясь и чутко прислушиваясь. Видимо здесь, изредка проходила медведица с медвежонком, которая по весне очень часто приходила на тоннельный «ствол» к столовой.
... На станцию вернулся часов через шесть... Спокойно и хорошо было на сердце; переоделся в чистое и сухое бельё, помылся, хорошо, с аппетитом, поел и заснул через некоторое время, улыбаясь в полудреме, вспоминая всё увиденное за этот день.
…На душе снова неловко и сумрачно: никак не удается построить жизнь, так как хочу: то надо долго приготовлять еду, а то сонливость нападет – надо работать, а вместо этого падаю на раскладушку и лежу, закрыв глаза час – другой, слушая музыку, пока не засну. Подумал, что пока есть возможность слушать передачи на английском языке, надо поскорее разделываться с латынью и приниматься за английский.
Очень жаль того времени, которое в моей жизни просочилось сквозь пальцы в обывательском времяпрепровождении, во времена блаженной юности. Но сильно также осознание относительности всего происходящего и наверное, веря в эту относительность, не убиваюсь особенно. Жизнь есть жизнь!
Еще, последнее время, впервые, пожалуй, за последние два месяца, стал замечать, как начинаю уставать от однообразия жизни: возобновились приступы беспричинной хандры, когда вдруг настроение падает, и делать что то, - читать, и писать, - не только нет желания, но даже смотреть на ручку и книги противно, так же, как видеть довольные и беззаботные лица вокруг. Однако, надо усвоить раз и навсегда, что мое плохое самочувствие никак не может служить причиной осуждения образа жизни и образа мыслей людей, меня окружающих.
Последнее время, стал много равнодушнее к порядку, а иногда, не залезая в спальник, сплю, прикрывшись теплой уютной овчинной шубой, а рядышком свернувшись посапывают Муся с Тимошкой. Тимошка заметно подрос и вовсю играет с мамкой в «войну», топоча лапками по полу и грозно горбя спину.
На улице много мошки, и собаки, даже днем, норовят залезть под крыльцо. В это время, на крыльцо, на солнышко, изредка выходят Муся с Тимошкой...
Однажды, мне пришлось вызволять Пестрю, на которого подозрительная Муся нападала под крыльцом, не давая тому выбраться и отступить. Тимошка в это время, застрял где – то среди ящиков, в сенях и угрожающе шипел, а мамаша, от этого испуганного шипения, еще более разъярилась.
Кое – как, удалось отбить благодарного, «напуганного» Пестрю, от кошки-фурии. Проказница Рика, стоит чуть отойти, тащит все со стола, - видимо придется как – то «учить» негодницу. ...Сегодня днем, в десяти шагах от крыльца собаки загнали на невысокую лиственницу белку. Грамотно ее облаял только Пестря. Остальные собаки не горят рвением и гавкают более для приличия. Женя стрельнул эту белку, а Пестря, тут как тут, подхватил ее с земли уже мертвую и пустился с белкой в зубах, наутек. Не слушается меня совершенно! Кое - как отнял её, полураздавленную и измусоленную собакой. Видимо тоже придется учить...
Размышления:
Хотелось бы попробовать большую статью о культе личности, начиная с предыстории, но отсутствие материалов делает возможным только план: думаю, что можно начать с описания корней и последствий древних тираний и, проанализировав проблему власти вообще, прийти уже к культу личности в наши дни, привлечь эмоциональную оценку властвования в творчестве Достоевского, Толстого, Герцена и других писателей и философов.
...Взялся перечитывать дневники Толстого. Очень много верных пророческих мыслей и наблюдений. Читая их, ощущаешь, как тяжело и мучительно жил Лев Толстой последние годы своей жизни. Какой – то непрекращающийся кошмар, и чем ближе к концу, тем тяжелее.
Сегодня шестнадцатое августа. Осень приближается, хотя днем, по – летнему ещё греет солнце, но по ночам стало заметно холоднее. Вода в реках по – осеннему кристально чистая, и дно речек отдает желтизной. Днем, на солнце, вода на перекатах чуть заметно блестит золотом, предвещая приход скорый золотой поры – осени. В природе, как мне кажется, постепенно разливается состояние одиночества, усталости, сдержанной печали, и умирания. Птицы уже не шумят и не поют на все голоса. А может за лето, человек просто привыкает к их пению и перестает замечать их гомон. Цвет хвои на окружающих сейсмостанцию лиственницах из сочно – зеленого перешел в просто зеленый. Впечатление, что деревья устали носить красивые одежды и готовы сменить праздник лета на будни зимы. Наступает пора пресыщения!
Сегодня двадцатое августа. Идет дождь. В окно вижу хмурое небо и деревья, раскачиваемые ветром. Мои собачки, почему – то ходят под дождем. Второй день подряд заставляю себя сесть за стол и заняться серьезно латынью ли, писать ли важное письмо домой или просто внимательно почитать. Но, как говорят в народе, «все валится из рук».
И причина, наверное та, что я засиделся здесь, не выходя далеко от сейсмостанции. Печатные и письменные знаки опротивели, и скорее всего, я устал от однообразия и монотонности быта, - необходимо на время сменить ритм жизни.
Читал Толстого пьесы и рассказы из последних. Еще читаю Тютчева, и нравится, но времени очень мало и видимо, унесу эти книги в библиотеку. Читаю также Платона, но жалею, что у меня только первый том, а впечатление большое от диалогов и чтение доставляет удовольствие.
Тимошка растет и делается «чудным» котом: глазенки маленькие, глубоко сидящие, шубка пушиста, усы и брови белые и элегантные, характер диковатый и драчливый.
Мама – кошка Муся ежедневно приносит Тимошке несколько мышей: некоторых ест сама, а некоторых скармливает сынку. Оборудовали на моем спальнике лежанку и днем спят, а по ночам охотятся – житье завидное. Собаки начинают привыкать к кошке, а кошка привыкает к собакам.
К осени, в окрестностях появились проходные белки, и Пестря их отыскивает и облаивает, хотя и без страсти. Один день белок вокруг домика скопилось множество. Они идут откуда-то сверху, через речку и уходят в сторону гор над Муяканом. Видимо в тайге, с нашей стороны Курумкана, кедровые орехи не уродились и потому белки сотнями, снимаются с родных мест и путешествуют в поисках пищи...
Рику интересуют больше бурундуки, на белок она пока не лает, а я ее не неволю, - пусть растет и развивается. Время подойдет, и она непременно залает на кого надо.
В голове обрабатываю планы на осень, - если не помешают обстоятельства, постараюсь их осуществить. Вчера вечером ходил в ближний лесок, и собаки: Рика и Пестря загнали белку на невысокую, тонкую лиственницу, лаяли азартно, подзадоривая друг друга, и я решил помочь им. Взял камень и стал стучать по стволу. Но белка была крупная, уверенная в своих силах, сердито цокала, суетливо бегала то вверх, то вниз по стволу и после очередного сильного удара камнем по стволу она, сильно оттолкнувшись от ствола, прыгнула вниз чуть не на головы собакам, красиво планируя, широко расставив лапки и управляясь полётом хвостом, как рулем. Достигнув земли, она мигом проскочила почти в ногах у собак и влезла на следующий ствол.
Собаки подняли гвалт, прыгали, толкали друг друга. Поторопились и белку упустили. Я снова стал ударять по стволу, и снова храбрая белка совершила свой грациозный полет, чтобы попасть на нижнюю ветку соседнего дерева, и снова собаки загалдели и запрыгали вокруг. Наконец, белка в третий раз, слетев на землю затаилась где – то в куче валежника в щели под валежником. Собаки бегали вокруг этой кучи и недоумевали, а Рика, небольшенькая собачка, влезла под стволы валежника и, сыскав щель, в которой затаилась белка, сердито фыркая и отдуваясь через нос, стала раскапывать ее. Белка, чуя смерть, рискнула прорваться. Рика схватила ее, белка цапнула в ответ Рику за морду и пока та разбиралась, за что и почему, белка, чуть помятая, но живая, влезла вновь на дерево. И все – таки собаки поймали ее, когда она в очередной раз была на земле, спрыгнув с дерева. Пестря ухватил белочку поперек хребта, чуть придавил и отбежал, отгоняемый моими сердитыми окриками, оставив зверька на траве. Это был крупный, черного цвета белка-самец с пушистым черным хвостом.
Сегодня двадцать четвёртое августа. Несколько дней назад заметил: осень берет власть в природе. Неожиданно резко похолодало, стали лить дожди, то днем, то вечером, то ночью. А двадцать первого числа, в горах повыше, выпал снег, и вершины стояли непривычно серо – белыми.
У нас же в долине, в это время шел холодный крупный дождь; к вечеру вызвездило, подул холодный, пронизывающий сырой ветерок. К утру температура упала ниже нуля, на траве и хвое лиственниц осел тонкий иней, тропинка в сырых местах подстыла и чуть слышно похрустывала под ногой, тонким ледком.
На южных склонах вдруг объявилась малозаметная доселе, краснобокая брусника, еще с кислинкой, но приятная на вкус. В сосняках тут и там можно увидеть шляпки моховичков, маслят и изредка груздей. Белочки по утрам и вечерам кормятся, спускаясь на землю, покусывая тут и там питательные и аппетитные грибки. Собаки стали активнее. С утра пораньше устраивают беготню, разогреваясь и разминая ноги по росистой травке, радуясь отсутствию мошки.

(Продолжение следует)
Rado Laukar OÜ Solutions