ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 31 декабрь 2012
Культура
Владимир Кабаков
Репетиция балета. Кировский театр в Лондоне
Роял - Опера в полумраке блистала позолотой и сцена, как остров плыла нам навстречу, заполненная группами и отдельными танцовщиками и танцовщицами. Кто то из девушек солисток повторял в пол силы привычные па, а из оркестра, звучал «гул голосов» музыкальных инструментов, среди которых, необычно для балетной оркестровки, выделялось фортепиано.
Казалось, что люди на сцене, просто время переводят, но каждый из присутствующих и на сцене, и в зале знали, что, и в какой последовательности надо делать, чтобы не мешать другим… Шла обычная репетиция…
Чуть позже, сцена очистилась и появился кордебалет и парами, уже в сценических платьях, закружились в хороводе. Снизу, из оркестра, однако, по прежнему раздавались звуки фортепьяно, накладываясь на пиликанье скрипок, прерываемые зычными призывами духовых...
Затем занавес закрыли и включили свет в зале. После мягкой полутьмы, необычайно ярко осветился высокий красивый потолок и зал с четырьмя ярусами ложь и багрово – алой, бархатно – плюшевой драпировкой сидений, барьеров, штор и перегородок…
Наконец из глубин сцены появился дирижёр, чей торс и кудрявая голова в очках возникла над барьером, и тут же он замахал дирижерской палочкой, напевая « Там, там, там…»
Свет вновь погас и голос, через негромкий репродуктор в зале, мирно спросил «Готовы?»
Не отвечая, дирижёр взмахнул руками и репетиция началась.
Какое-то время я приглядывался, всматривался из темноты зала к тому, что происходит вокруг, слыша мерное, нерегулярное кликанье фотоаппаратов установленных в зале, на высоких треногах. Потом обо всём забыв, внимательно наблюдал за происходящим на сцене. Театр, позади, молчал равнодушной тишиной, сцена играла и танцевала, и в какой то момент мне показалось, что это всё для меня одного. Лично!
А, кругом, точнее на сцене, всё-таки шла напряжённая, хотя и незаметная для постороннего взгляда, работа.
Балетмейстер, нестарый ещё, стройный и пластично двигающийся, как пастух кордебалетного стада, расхаживал по сцене, и выговаривал замечания, наперерез музыке оркестра и топоточку пуантов балерин: «Зина! Я тебе уже пятый раз говорю – не отставай от девчонок! Ты спишь, что ли?» Зина не отвечая продолжала танцевать, слушая упрёки с виноватым видом
- Надо же – думал я –он, отмечает её по имени, вот уже в пятый раз, а это ведь и хорошо, что из такого стада, он выделяет её одну…
А на сцене кружится, нежно розовая метель из складчатых лёгких платьев и надвигается апогей маленького балета: оркестр вспыхивает литаврами посреди; дирижёр, что-то попутно проговаривает надтреснутым голоском, делая последние замечания и пожелания музыкантам, сидящим внизу, в яме, и потому невидимым…
Последние громкие аккорды «анонимного» пианиста, и праздник танца заканчивается…
Это было переложение на язык балета, концерта Чайковского для фортепиано с оркестром…
Следующий маленький балет – «Притча о блудном сыне» Прокофьева…
Мы в перерыва, преодолев оркестровую яму, по металлическим сходням, придвинутых к краю сцены, прошли через неё, наполненную ещё возбуждёнными, быстрым движением, стройными девушками и спустились по узким коридорам и коридорчикам вниз, в буфет.
Сидя за столиком и попивая холодный лимонад - на улице жаркое лето - обсуждаем увиденное и услышанное с нашим другом, музыкантом оркестра Кировского театра.
В ответ на мои восторженные реплики, согласное кивание моей взрослой дочери Ани, которая и привела меня сюда, Гриша, лукаво улыбаясь отвечает : «А ведь я, этого великолепия не вижу. Я ведь там, в яме, как лев в клетке, сижу и гляжу только на дирижёра. Да ещё в ноты!».
Он устал и был грустно ироничен - Кировский балет, за четырнадцать дней гастролей, давал двадцать представлений. Успех обещал быть полным и заслуженным. Талантливые солистки и солисты, воспитанные в русской школе танца, замечательно подобранный и не мене профессиональный кордебалет и хороший оркестр – всё вместе давало ощущение большого праздника…
И ведь англичане любят и понимают балет. Есть при Роял – Опера, клуб любителей Кировского театра, и я уже знаю несколько англичанок, которые стали изучать русский язык, полюбив русскую оперу и балет.
Одну из них я встретил на этой репетиции и поговорив с нею, выслушал комплименты и в адрес танцовщиков и постановщиков…
Вернувшись в зал, увидели на сцене рисованный задник, с еврейскими пастушьими шатрами, синим морем и кораблями на рейде…
Репетиция вскоре возобновилась и в начале, режиссёр - постановщик из зала, по репродуктору, попросил поднимать занавес с первыми звуками оркестра — музыканты уже начинали, а занавес почему-то запаздывал. Недовольный голос постановщика звучал уже во время действия и потому, следовала неожиданная остановка…
И проделывалось это несколько раз. К тому же, прерывая репетицию режиссёр сердя дирижёра, мог, впоследствии нарваться на мстительный ответ…
Ну а пока, каждый раз, разочарованные балерины, в платьях сшитых по еврейской моде первого тысячелетия до рождения Христа, покорно перебегали из угла в угол сцены, возвращаясь на исходные позиции...
На четвёртый раз, занавес взмыл вовремя и балет продолжился…
Блудный сын, явно не уважал Родителя, торжественно и авторитетно появляющегося на сцене в длинном одеянии с роскошными высоко – художественными складками на нём. Непутёвого сынка уже поджидали неподалёку дружки – гуляки и подружки, в коротких хламидах из фиолетового бархата…
В конце концов, Отец, любящий сына, отдал ему положенную часть наследства, и тот тотчас же пустился в загул, с оравой приятелей и приятельниц…
Но вскоре веселье и сексуально страстные танцы закончились, деньги из наследства, частью потратили, а частью украли и «блудный» сын возвращается к Родителю, униженный, нищий и больной…
В момент когда ослабевший от пережитого, ползущий по земле Блудный сын, попытался преодолеть ограду вокруг отцовского дома, чтобы попасть внутрь, дирижёр застучал по пюпитру палочкой и оркестр замолк. Разочарованный танцовщик – солист, вынужден был остановиться, и со вздохом, перевернувшись на спину, лежал в ожидании, пока дирижёр втолковывал музыкантам, что и как надо, в этом месте, играть…
Наконец, Блудный сын, вновь пополз, и тут дирижёр остановил оркестр ещё раз. Месть свершилась!
Тут, уже танцовщик не скрывая своего раздражения, встал, перешёл на несколько метров назад и снова лёг на пол… Наконец оркестр заиграл, сын дополз до Отца, попросил прощения, был прощён и всё закончилось хорошо…
Начался следующий перерыв, и я проходя через сцену, увидел «блудного сына», который вытирал пот с лица и пил воду из пластмассовой бутылки. Он мельком глянул на меня и я показал ему поднятый большой палец – он действительно был великолепен…
В буфете, я пытался объяснить притчу Грише и дочери.
– Отец – это Бог – вещал я - а сын – это грешник, впавший в разврат и дебоширство. Но Бог всех любит, и потому Отец принимает покаяния своего грешного сына...
Дочь смотрела по сторонам, а Гриша улыбаясь откликнулся на моё резонёрство: - Ты можешь не объяснять. У меня, самого три сына…»
Последним был балет, поставленный на вальсы Равеля. В начале он не захватил меня и мне даже казалось, что балеты в спектакле надо было поменять местами – «Вальсы» перегнать в середину, а «Блудного сына», поставить в конец…
Но потом, я вдруг уловил развитие сюжета на сцене, и понял, что и в «вальсах» есть своя драматургия. Главную партию танцевала Ульяна Лопаткина и я проникся красотой движений человеческого тела в танце, уловил смысл этого языка, несмотря на всю очевидную условность происходящего на сцене…
В конце балета, партнёр уносит Лопаткину на руках, со сцены за кулисы, и кордебалет грустно её сопроводил…
Я тряхнул головой, очнувшись, вспомнил где я. Но ещё какое то время сидел переживая увиденное...
Когда я, выходил из зала, через сцену, Лопаткина стояла в углу за сценой и гневным, беспокойным взглядом смотрела вокруг себя, всё ещё тяжело дыша.. Мне захотелось ей поаплодировать, но я тихонечко прошёл мимо…
Гриша проводил нас до служебного входа, мы поблагодарили его, за доставленное удовольствие и вышли на улицу. Мы с дочкой, тоже вскоре простились и я один, зашагал, отправляясь домой, по тёплым полупустым улицам, размышляя и переживая, только что увиденное и услышанное.
Русский балет – это всё таки замечательная вещь - думал я, вспоминая полумрак большого зала, суету артистов и их преображённые в танце тела и лица…