Русский поэт, публицист, офицер, участник декабристских обществ; брат С. Н. Глинки. Воспитание получил в первом кадетском корпусе. В 1805-1806 состоял адъютантом при Милорадовиче, участвовал в походе против французов и был при Аустерлице. В 1807 был сотенным начальником дворянского ополчения. В 1812 опять поступил в армию адъютантом к Милорадовичу и находился в походе до конца 1814. Вернувшись в Россию, издал "Письма русского офицера" (М., 1815-1816, 2-е изд. М. 1870). Эти письма принесли ему литературную известность. В 1816 переведен в гвардию, в Измайловский полк, с прикомандированием к гвардейскому штабу. В это время при штабе образовались библиотека и "Общество военных людей", а вскоре начал выходить и "Военный журнал", редактором которого был Глинка. Большое участие он принимал и в "Вольном обществе любителей российской словесности", где состоял то вице-председателем, то председателем. Упражняясь в стихотворстве, Глинка писал и книги для народа: "Лука да Марья", пов. (СПб., 1818), "Подарок русскому солдату" (Спб., 1818), "Зиновий Богдан Хмельницкий" (СПб., 1819). Совершенное им в 1810-1811 путешествие по России дало ему повод написать "Мечтания на берегах Волги" (СПб.) 1821). Участвовал в деятельности тайного декабристского "Союза спасения", затем вместе с М. Ф. Орловым и А. Н. Муравьёвым основал "Союз благоденствия северных рыцарей", но скоро отстал от общества. Тем не менее, восстание декабристов 14 декабря отразилось и на нем: в 1826 г. он был исключён из военной службы и сослан в Петрозаводск. Здесь он был определён советником олонецкого губернского правления; в 1830 г. переведен в Тверь, где женился на А. П. Голенищевой-Кутузовой, а в 1832 г. - в Орёл. В 1835 он вышел в отставку и поселился в Москве. За это время определился и талант Глинки как духовного поэта, талант небольшой, но оригинальный, направление которого, как определил его Белинский, было "художественно и свято". В 1862 переселился в Тверь занимался там археологией и принимал участие в общественных делах.
БОГ - ИЛИЕ

Не сокрушайся, мой пророк!
На все есть час, на все есть срок;
Пускай, кичась, растет порок:
Будь зло добру в святой урок!..
Но не грусти! Твой господин
Здесь не совсем еще один:
Не все пошли к Ваалу в сети!
Есть тайные у бога дети,
Есть тайный фимиам сердец,
Который обонять мне сладко!..
Они бегут ко мне украдкой,
И я являюсь втайне к ним;
И их лелею, просветляю
Высоким, истинным, святым!
1826 или 1827
Русские поэты. Антология русской поэзии в 6-ти т.
Москва: Детская литература, 1996.
В ЗАЩИТУ ПОЭТА
Два я боролися во мне:
Один рвался в мятеж тревоги,
Другому сладко в тишине
Сидеть в тиши дороги
С самим собой, в себе самом.
Несправедливо мыслят, нет!
И порицают лиры сына
За то, что будто гражданина
Условий не снесет поэт...
Пусть не по нем и мир наш внешний,
Пусть, по мечтам, он и нездешний,
А где-то всей душой гостит;
Зато, вскипевши в час досужный,
Он стих к стиху придвинет дружный,
И брызнет рифмою жемчужной,
И высоко заговорит!..
И говор рифмы музыкальной
Из края в край промчится дальный,
Могучих рек по берегам,
От хижин мирных к городам,
В дома вельмож... И под палаткой,
В походном часто шалаше,
Летучий стих, мелькнув украдкой,
С своею музыкою сладкой
Печалью ляжет на душе.
И в дни борьбы, и сеч и шума
Отрадно-радужная дума
Завьется у младых бойцов,
По свежим лаврам их венцов.
И легче станет с жизнью битва
И труд страдальца под крестом,
Когда холодная молитва
Зажжется пламенным стихом!
Не говори: "Поэт спокойным
И праздным гостем здесь живет!"
Он буквам мертвым и нестройным
И жизнь, и мысль, и строй дает...
<1846>
ВОЗВРАЩЕНИЕ НЕВОЗВРАТИМОЙ
Весна моих воскресла лет;
Играют чувства, веет радость,
И новой жизнию цветет
Моя тоскующая младость!
Затихнул шум моих тревог,
И вся душа моя — восторг!
Она — сей гость, давно бывалый,—
Как прежде, в грудь ко мне идет;
Но, ах! там прежнего не стало:
Того уж сердца не найдет!
Все бури жизни в нем кипели
И дымный огнь страстей пылал,
И там пороки свирепели,
Где светлый трон ее стоял!
Приди ж, мой гость, издавна милый
Мой добрый ангел прежних дней,
И оживи мой дух унылый
Небесной ласкою своей!
Увы! С тех пор, как был с тобою,
Уж стал и сам я не собою...
Всё в жертву людям и судьбе!
Одна светла осталась совесть.
Пусть сердце грустное тебе
Само свою расскажет повесть.—
Мечты рассеялись, как дым;
От слез отяжелели вежды,
И не сбылись мои надежды!
Как много летам молодым
Они хорошего сулили!
Как сладко с сердцем говорили!
Но сладость та была — обман!
С тобою всё мое сокрылось,
Как солнце в горы, закатилось,
И на душе лежит туман...
Но ты идешь... Душа светлеет,
И всё весною жизни веет!
С тобою твой волшебный мир
Ко мне так сладостно теснится,
Как будто небо в грудь ложится!
Я пью заоблачный эфир...
Людской измученную злостью
Ты душу зазовешь, как гостью,
На свой великолепный пир,
На миг обласканный тобою,
Уж примирился я с судьбою!
Весна моих воскресла лет;
Играют чувства, веет радость,
И новой жизнию цветет
Моя тоскующая младость!
<1823>
* * *
Все сущности вместив в себе природы,
Я был ее устами и умом;
Я в ней читал все символы, все буквы,
И за нее я с Богом говорил...
Она, немая, чувствовала только,
А я один владел двумя дарами:
В устах носил алмаз живого слова,
А в голове луч вечный истин, мысль!..
Я постигал непостижимость время
И проникал все сущности вещей,
И обнимал сознанием пространство...
Я утопал в гармонии вселенной
И отражал вселенную в себе.
1840-1850-е
ГРЕЧЕСКИЕ ДЕВИЦЫ К ЮНОШАМ
(Из Антологии)
Счастливцы юноши, он ваш, сей пышный мир!
Всё вам — венки и ласки славы!
И молодая жизнь для вас на шумный пир
Сзывает игры и забавы...
Святой огонь горит у вас в очах,
Как, вдохновенные, на градских площадях
Вкруг вас кипящему народу
Вы хвалите в своих возвышенных речах
И славу пышную, и милую свободу...
А наш удел: в безвестности, в тиши
Томиться пылкою мечтою —
И, погасив в слезах огонь младой души,
Без жизни жить с сердечной пустотою!
<1821>
ДВЕ ДОРОГИ
(Куплеты, сложенные от скуки в дороге)
Тоскуя - полосою длинной,
В туманной утренней росе,
Вверяет эху сон пустынный
Осиротелое шоссе...
А там вдали мелькает струнка,
Из-за лесов струится дым:
То горделивая чугунка
С своим пожаром подвижным.
Шоссе поет про рок свой слезный,
"Что ж это сделал человек?!
Он весь поехал по железной,
А мне грозит железный век!..
Давно ль красавицей дорогой
Считалась общей я молвой?-
И вот теперь сижу убогой
И обездоленной вдовой.
Где-где по мне проходит пеший;
А там и свищет и рычит
Заклепанный в засаде леший
И без коней - обоз бежит..."
Но рок дойдет и до чугунки:
Смельчак взовьется выше гор
И на две брошенные струнки
С презреньем бросит гордый взор.
И станет человек воздушный
(Плывя в воздушной полосе)
Смеяться и чугунке душной
И каменистому шоссе.
Так помиритесь же, дороги,-
Одна судьба обеих ждет.
А люди?- люди станут боги,
Или их громом пришибет.
Между 1836-1875
* * *
Если хочешь жить легко
И быть к небу близко,
Держи сердце высоко,
А голову низко.
1830-1840-е
ЖАТВА
Густая рожь стоит стеной!
Леса вкруг нивы как карнизы,
И всё окинул вечер сизый
Полупрозрачной пеленой...
Порою слышны отголосья
Младых косцов и сельских жниц;
Волнами зыблются колосья
Под пылкой ясностью зарниц;
И жатва, дочь златого лета,
Небесным кормится огнем
И жадно пьет разливы света
И зреет, утопая в нем...
Так горний пламень вдохновенья
Горит над нивою души,
И спеет жатва дум в тиши,
И созревают песнопенья...
<1826>
* * *
И вот: два я во мне, как тигр со львом,
Проснулися и бьются друг со другом;
И я в борьбе расслаб, отяжелел,
И плоть моя сгустилася во мне...
Я тяжесть тела слышу на себе,
И чувствую, что я хожу под ношей,
И чувствую... Земля влечет меня,
Сося в себя, как змей, свою добычу:
Я, с каждым днем, врастаю больше в землю,
Пока совсем зароюся землей...
И слышно мне: вкушенья острый яд,
Как тонкое начало разрушенья,
Из кости в кость, из жилы в жилу ходит
И изменяет весь состав мой прежний.
Нетленья сын, я обрастаю тленьем:
Чувствительность под чувственностью стонет,
И на живом ношу я мертвеца!!.
1840-1850-е
* * *
Из шелку и мочал шнур нашей жизни вьется:
Кто плакал поутру, тот к вечеру смеется.
Между 9 марта - 31 мая 1826
ИЛИЯ - БОГУ
Мы ждем и не дождемся сроков
Сей бедственной с нечестьем при:
Твоих зарезали пророков,
Твои разбили алтари!..
Проснись, бог сил, заговори!
Нет места для твоей святыни,
И я теперь, жилец пустыни,
Я плачу пред тобой один!..
А ты им терпишь, властелин
Земли, морей и облаков!
Ты терпишь от своих рабов!!!
1826 или 1827
ИНАЯ ЖИЗНЬ
Как стебель скошенной травы,
Без рук, без ног, без головы,
Лежу я часто распростертый,
В каком-то дивном забытье,
И онемело все во мне.
Но мне легко; как будто стертый
С лица земли, я, полумертвый,
Двойною жизнию живу:
Покинув томную главу —
Жилье источенное ею,—
Тревожной мыслию моею,—
Бежит — (я вижу наяву) —
Бежит вся мысль моя к подгрудью,
Встречаясь с жизнью сердца там,
И, не внимая многолюдью,
Ни внешним бурным суетам,—
Я весь в себе, весь сам с собою...
Тут, мнится, грудь моя дугою
Всхолмилась, светлого полна,
И, просветленная, она
Какой-то радостью благою,
Не жгучим, сладостным огнем,
Живет каким-то бытием,
Которого не знает внешний
И суетливый человек!—
Условного отбросив бремя,
Я, из железной клетки время
Исторгшись, высоко востек,
И мне равны: и миг и век!..
Чудна вселенныя громада!
Безбрежна бездна бытия —
И вот — как точка, как монада,
В безбрежность уплываю я...
О, вы, минуты просветленья!
Чего нельзя при вас забыть:
За дни тоски, за дни томленья,
Довольно мне такой прожить!
1830-1840-е
ИОВ
Свободное подражание священной книге Иова
Что наша жизнь?— Тревожный сон,
Борьба и тяжкая работа!
Как раб, боящийся лозы,
Влача свой плуг под ярким зноем,
Всё рвется, чтоб укрыться в тень,
Всё смотрит — скоро ль долгий день
Завечереет, скоро ль отдых?
Так дни и месяцы текут
Моей многострадальной жизни!..
Всё тело рушится мое:
То вдруг его облягут раны,
То заживут. . . И вдруг опять
Моя растрескается кожа
И, гноем накипев, болит...
Жизнь, смерть, день, ночь... всё стало смутно.
Сомкну ли ночью я глаза
(Страдальцу ночь долга, как вечность!),
Я пробужусь и говорю:
Когда ж рассвет? Ах, скоро ль утро?!
Приходит утро — я опять,
Вздыхая, вопию: где ж вечер?!
Мое всё тело — струп и струп,
И я — седой, стенящий труп!!!
Как ссохлась, пригорела кожа!..
Увы, мои былые дни
Мелькнули, будто в зыбких красках:
Мелькает нить за челноком. ..
Промчалась жизнь скорей беседы
И стала мимолетным сном.. .
О, горе! Всё невозвратимо!
Прошла пора моих надежд! ..
Земных отрад, земного счастья
Уж не видать мне и в мечте!
Как облак дымчатый редеет
И исчезает в высоте,
Так я исчезну! Бездна ада
Не выдает своих, увы!
Оттоль не выйдешь в дом родимый,
Ни вести к ближним не пошлешь!
Уйду — и без меня застынет
Мое и место на земле!!.
Итак, доколь еще язык мой
В устах вращается, друзья,
Я буду, буду всё, с тоскою,
Всё беспрерывно изливать
Всю ярость беспредельной скорбя:
Скажу и выскажу векам,
И поздним донесу народам,
Что совершалось здесь со мной,
Как мучили меня в пустыне!..
Что — я?.. Речной ли крокодил,
Иль гневная пучина моря,
Что так плотиной обложен,
Так связан, заперт и стеснен?!
Когда прошу: дай мне отраду,
Дай видеть счастье хоть во сне,—
Далеко дикою мечтою
Ты сон мой отгоняешь прочь...
То окружен я пустотою,
То черная, в пустыне, ночь
Полна страшилищ: вот их очи
Огнем неистовым горят,
Они в меня вонзают взоры;
То реки с клокотом шипят,
То с грохотом валятся горы —
Всё на меня!!. Я весь разбит,
Изломан, раздроблен, убит;
Мое от страха сердце жмется,
И весь я — как под бурей трость;
И слышу — всё во мне трясется,
И ударяет кость о кость...
Почто ж томить?.. Вели скорее
Меня изгладить из живых
И душу свободить от духа,
От смерти кости свободить!
О! что есть человек, сын персти,
Что ты так чествуешь его,
И с непонятною заботой
О нем радеешь и болишь,
И в дивных утренних виденьях
Ему о тайном говоришь?..
За что ж меня терзать? И долго ль
Мне ропотным и скорбным быть?
Пусть я грешу,— но что я значу
Перед тобою, страж людей?
Зачем сражать меня стрелами,
Негодовать, как на врага?
Что б не помиловать страдальца,
Не снять бы всех его грехов —
Из жалости к сей бедной жизни!!.
Ведь, может, завтра же придут,
Меня поищут... и напрасно!
Страдальца боле не найдут!..
Между 1826 и 1834
К ПОРТРЕТУ (Я БУРЯМИ ВСПАХАН...)
Я бурями вспахан, разрыт ураганом,
И слезы — мой были посев;
Меня обольщали — обман за обманом,
Как ласки изменчивых дев.
Беды просевали сквозь медное сито
Меня, истолокши пестом,
Но чья-то премудрость то ясно, то скрыто
Мне путь мой чертила перстом!..
Когда я пускался в житейское море,
Мне выдали шаткий челнок;
За кормщика село — угрюмое горе,
Мой парус вздул бурею рок.
Когда ж совершилась страданиям мера,
Из облак рука мне дала
Тот якорь, на коем написано: «Вера»,
И жизнь моя стала светла.
Теперь уж, покинув большую дорогу,
Гляжу я на мир из окна;
Со мной же покинуть решилась тревогу
Мой видимый ангел — жена!..
Как перья по ветру, кружит там, в арканах,
Их, ветреных,— ветреность дум:
Лишь мелочность жизни, лишь бури в стаканах
Заботят и тешат их ум!
Но как обратить их?— советом ли, толком?
Глухая не слушает плоть.
Так пусть же мятутся... а мы тихомолком
Прошепчем: «Спаси их, Господь!»
От вихрей, кружащих сой мир коловратный,
Укрой нас, Властитель судеб!
Для сердца — жизнь сердца — Твой мир благодатный,
Для жизни — насущный дай хлеб!
<1843>
К ПОЧТОВОМУ КОЛОКОЛЬЧИКУ
Ах, колокольчик, колокольчик!
Когда и над моей дугой,
Над тройкой ухарской, лихой
Ты зазвенишь? Когда дорога,
Широкой лентой раскатясь,
С своими пестрыми столбами
И с живописностью кругом,
Меня, мой колесистый дом,
Мою почтовую телегу,
К краям далеким понесет?
Когда увижу край над Волгой
И, с гор на горы мча стрелой,
Меня утешит песнью долгой
Земляк - извозчик удалой?
Когда увижу Русь святую,
Мои дубовые леса,
На девах ленту золотую
И синий русский сарафан?
Мне, сиротине на чужбине,
Мне часто грустно по родном,
И Русь я вижу, как в картине,
В воспоминании одном.
1829 или 1830
К ПУШКИНУ
О Пушкин, Пушкин! Кто тебя
Учил пленять в стихах чудесных?
Какой из жителей небесных,
Тебя младенцем полюбя,
Лелея, баял в колыбели?
Лишь ты завидел белый свет,
К тебе эроты прилетели
И с лаской грации подсели...
И музы, слышал я, совет
Нарочно всей семьей держали
И, кончив долгий спор, сказали:
"Расти, резвись - и будь поэт!"
И вырос ты, резвился вволю,
И взрос с тобою дар богов:
И вот, блажа беспечну долю,
Поешь ты радость и любовь,
Поешь утехи, наслажденья,
И топот коней, гром сраженья,
И чары ведьм и колдунов,
И русских витязей забавы...
Склонясь под дубы величавы,
Лишь ты запел, младой певец,
И добрый дух седой дубравы,
Старинных дел, старинной славы
Певцу младому вьет венец!
И всё былое обновилось:
Воскресла в песне старина,
И песнь волшебного полна!
И боязливая луна
За облак дымный хоронилась
И молча в песнь твою влюбилась..
Всё было слух и тишина:
В пустыне эхо замолчало,
Вниманье волны оковало,
И мнилось, слышат берега!
И в них русалка молодая
Забыла витязя Рогдая,
Родные воды - и в луга
Бежит ласкать певца младого...
Судьбы и времени седого
Не бойся, молодой певец!
Следы исчезнут поколений,
Но жив талант, бессмертен гений!..
1819
КОГДА Б
1
Когда б я солнцем покатился,
И в чудных заблистал лучах,
И в ста морях изобразился,
И оперся на ста горах;
2
Когда б луну — мою рабыню —
Посеребрял мой длинный луч,—
Цветя воздушную пустыню,
Пестря хребты бегущих туч;
3
Когда б послушные планеты,
Храня подобострастный ход,
Ожизненные мной, нагреты,
Текли за мной, как мой народ;
4
Когда б мятежная комета,
В своих курящихся огнях,
Безумно пробежав полсвета,
Угасла на моих лучах: —
5
Ах, стал ли б я тогда счастливым,
Среди небес, среди планет,
Плывя светилом горделивым?..
Нет — счастлив не был бы я... нет!
6
Но если б в рубище, без пищи,
Главой припав к чужой стене,
Хоть раз, хоть раз, счастливец нищий,
Увидел Бога я во сне!
7
Я б отдал все земные славы
И пышный весь небес наряд,
Всю прелесть власти, все забавы
За тот один на Бога взгляд!!!
1841-1845
ЛУНА
Луна прекрасная светила
В тиши лазоревых полей
И ярче золота златила
Главы подкрестные церквей.
А бедный узник за решеткой
Мечтал о божьих чудесах:
Он их читал, как почерк четкий,
И на земле и в небесах.
И в книге тайной прошлой жизни
Он с умиленьем их читал
И с мыслью о святой отчизне
Сидел, терпел - и уповал!
Между 9 марта - 31 мая 1826
МОИ ВОЖАТЫЕ
Ко мне прекрасные девицы,
Как гости, с ласкою, пришли
И повели меня младые
С собой в зеленые луга.
Тогда весна ласкала землю,
Всё пело радость, всё цвело.
Ручьи как будто говорили,
Шептали с кем-то дерева:
Заря, как пламя, разгоралась
На дальней синеве небес,
И ароматный, теплый вечер
Меня кропил своей росой,
Как милая любви слезами.
Ходили долго мы в лугах;
Всё было ровно перед нами.
Я не видал стремнин и гор.
И привели меня девицы
В палаты пышные с собой;
И сами белыми руками
Мне постилали мягкий одр,
И сожигали ароматы
Кругом в кадильницах златых;
И подносили мне в покалах,
Как радость, светлое вино;
И тихо милые шептали:
«Усни, счастливец молодой!
Будь верен нам, мы будем долго
Тебя лелеять и беречь!»
И я уснул — и в сновиденьи,
Ничем не связанный, как мысль,
Лечу, несытый, в поднебесной
Из царства в царство — и везде
Меня ласкали, мне сулили
Богатство, счастье и покой,
И я, как гость в пиру роскошном,
Из полной чаши радость пил
И таял в неге... Вдруг раздался
Летящей бури страшный свист,—
Мне показалось, своды неба
Упали с треском надо мной!
И я проснулся! О, превратность!
Еще не верю я глазам...
Где вы, обманщицы младые?
Где светлый дом, где пышный одр,
Где сердцу милые обеты?..
Всё было сон — я на скале,
Нависшей над пучиной черной,
Лежал, один, в глубокой мгле!
Ужасно море клокотало,
И яркой молнии бразды
Ночное рассекали небо,
И полосами по волнам,
Как змеи, с свистом, пролетали...
Как мразом стиснутый поток,
Я цепенел... Власы вздымались;
В стесненных жилах стыла кровь,
И замирала грудь... но кто-то
Меня могущею рукой
Отвлек от пропасти кипящей,
Я стал свободен... я спасен...
И он шепнул мне, мой спаситель:
«Слепец! ты над пучиной спал!
И ты погиб — когда поверишь
Еще надеждам и мечтам!»
<1822>
МОСКВА
Город чудный, город древний,
Ты вместил в свои концы
И посады и деревни,
И палаты и дворцы!
Опоясан лентой пашен,
Весь пестреешь ты в садах;
Сколько храмов, сколько башен
На семи твоих холмах!..
Исполинскою рукою
Ты, как хартия, развит,
И над малою рекою
Стал велик и знаменит!
На твоих церквах старинных
Вырастают дерева;
Глаз не схватит улиц длинных...
Это матушка Москва!
Кто, силач, возьмет в охапку
Холм Кремля-богатыря?
Кто собьет златую шапку
У Ивана-звонаря?..
Кто Царь-колокол подымет?
Кто Царь-пушку повернет?
Шляпы кто, гордец, не снимет
У святых в Кремле ворот?!
Ты не гнула крепкой выи
В бедовой твоей судьбе:
Разве пасынки России
Не поклонятся тебе!..
Ты, как мученик, горела,
Белокаменная!
И река в тебе кипела
Бурнопламенная!
И под пеплом ты лежала
Полоненною,
И из пепла ты восстала
Неизменною!..
Процветай же славой вечной,
Город храмов и палат!
Град срединный, град сердечный,
Коренной России град!
<1840>
МУЗЫКА МИРОВ
I
Я слышал музыку миров!..
Луна янтарная сияла
Над тучным бархатом лугов;
Качаясь, роща засыпала.....
Прозрачный, розовый букет
(То поздний заревой отсвет)
Расцвел на шпице колокольни,
Немел журчащий говор дольний...
Но там, за далью облаков,
Где ходят флотами светилы,
И высь крестят незримо силы,—
Играла музыка миров......
II
Шумел, разлегшись меж садов,
Роскошный город прихотливый,—
На храмах, башнях, ста цветов
Мешались в воздухе отливы;
И этот город суеты,
В осанне дивной исполина,
Сиял в цветах, как грудь павлина,
Как поэтической мечты
Неуловимые творенья...
Неслись, из клокота волненья,
И треск, и говор, и молва.
И вылетавшие слова
Сливались в голосное море;
Кипели страсти на просторе.......
Но был один налетный миг,
Когда смирился и затих
Тот звучный, судорожный город;
Он утонул в минутном сне,
И шум колес, топор и молот
Заснули в общей тишине...
Тогда запело в вышине:
И ангелы заговорили
Про Бога, вечность и любовь;
И, в дальних вихрях светлой пыли,
Я видел, как миры ходили,
И слышал музыку миров......
1830-1840-е
НОВЫЙ ГОД
Как рыбарь в море запоздалый
Среди бушующих зыбей,
Как путник, в час ночной, усталый
В беспутной широте степей,—
Так я в наземной сей пустыне
Свершаю мой неверный ход.
Ах, лучше ль будет мне, чем ныне?
Что ты сулишь мне, новый год?
Но ты стоишь так молчаливо,
Как тень в кладбищной тишине,
И на вопрос нетерпеливый
Ни слова, ни улыбки мне...
<1825>
ПАРТИЗАН ДАВЫДОВ
Усач. Умом, пером остер он, как француз,
Но саблею французам страшен:
Он не дает топтать врагам нежатых пашен
И, закрутив гусарский ус,
Вот потонул в густых лесах с отрядом —
И след простыл!.. То невидимкой он, то рядом,
То, вынырнув опять, следом
Идет за шумными французскими полками
И ловит их, как рыб, без невода, руками.
Его постель — земля, а лес дремучий — дом!
И часто он, с толпой башкир и с козаками,
И с кучей мужиков, и конных русских баб,
В мужицком армяке, хотя душой не раб,
Как вихорь, как пожар, на пушки, на обозы,
И в ночь, как домовой, тревожит вражий стан.
Но милым он дарит, в своих куплетах, розы.
Давыдов! Это ты, поэт и партизан!..
ПЕСНЬ БРОДЯГИ
От страха, от страха
Сгорела рубаха,
Как моль над огнем,
На теле моем!
И маюсь да маюсь,
Как сонный скитаюсь
И кое-где днем
Всё жмусь за углом.
А дом мне — ловушка:
Под сонным подушка
Вертится, горит.
«Идут!» — говорит..
Полиция ловит,
Хожалый становит
То сеть, то капкан:
Пропал ты, Иван!..
А было же время,
Не прыгала в темя,
Ни в пятки душа,
Хоть жил без гроша.
И песни певались...
И как любовались
Соседки гурьбой
Моей холостьбой.
Крест киевский чудный
И складень нагрудный,
Цельба от тоски,
Мне были легки.
Но в доле суровой
Что камень жерновый,
Что груз на коне
Стал крест мой на мне!..
Броди в подгороднях,
Но в храмах господних
Являться не смей:
Там много людей!..
. . . . . . . . . .
Мир божий мне клетка,
Всё кажется — вот
За мной уж народ...
Собаки залают,
Боюся: «Поймают,
В сибирку запрут
И в ссылку сошлют!..»
От страха, от страха
Сгорела рубаха,
Как моль над огнем,
На теле моем! . .
Между 1826 и 1830
ПЕСНЬ УЗНИКА
Не слышно шуму городского,
В заневских башнях тишина!
И на штыке у часового
Горит полночная луна!
А бедный юноша! ровесник
Младым цветущим деревам,
В глухой тюрьме заводит песни
И отдает тоску волнам!
"Прости отчизна, край любезный!
Прости мой дом, моя семья!
Здесь за решеткою железной -
Уже не свой вам больше я!
Не жди меня отец с невестой,
Снимай венчальное кольцо;
Застынь мое навеки место;
Не быть мне мужем и отцом!
Сосватал я себе неволю,
Мой жребий - слезы и тоска!
Но я молчу,- такую долю
Взяла сама моя рука.
Откуда ж придет избавленье,
Откуда ждать бедам конец?
Но есть на свете утешенье
И на святой Руси отец!
О русской царь! в твоей короне
Есть без цены драгой алмаз.
Он значит - милость! Будь на троне
И, наш отец, помилуй нас!
А мы с молитвой крепкой к богу
Падем все ниц к твоим стопам;
Велишь - и мы пробьем дорогу
Твоим победным знаменам".
Уж ночь прошла, с рассветом в злате
Давно день новый засиял!
А бедный узник в каземате -
Всё ту же песню запевал!..
1826
ПЛАЧ ПЛЕНЕННЫХ ИУДЕЕВ
На реках вавилонских тамо
седохом и плакахом, внегда
помянути нам Сиона.
Псалом 136

Когда, влекомы в плен, мы стали
От стен сионских далеки,
Мы слез ручьи не раз мешали
С волнами чуждыя реки.
В печали, молча, мы грустили
Всё по тебе, святой Сион;
Надежды редко нам светили,
И те надежды были - сон!
Замолкли вещие органы,
Затих веселий наш тимпан.
Напрасно нам гласят тираны:
"Воспойте песнь сионских стран!"
Сиона песни - глас свободы!
Те песни - слава нам дала!
В них тайны мы поем природы
И бога дивного дела!
Немей, орган наш голосистый,
Как занемел наш в рабстве дух!
Не опозорим песни чистой:
Не ей ласкать злодеев слух!
Увы, неволи дни суровы
Органам жизни не дают:
Рабы, влачащие оковы,
Высоких песней не поют!
<1822>
ПОВСЕМЕСТНЫЙ СВЕТ
На своде неба голубого,
Реки в волнистом серебре,
На трубке в желтом янтаре
И на штыке у часового -
Повсюду свет луны сияет!
Так повсеместен свет иной,
Который ярко позлащает
Железный жребий наш земной!
Между 9 марта - 31 мая 1826
ПОГОНЯ
— Кони, кони вороные!
Вы не выдайте меня:
Настигают засадные
Мои вороги лихие,
Вся разбойничья семья!..
Отслужу вам, кони, я...
Налетает, осыпает
От погони грозной пыль;
Бердыш блещет, нож сверкает:
Кто ж на выручку?.. Но вы ль?
Кони, кони вороные,
Дети воли и степей,
Боевые, огневые,
Вы не ведали цепей,
Ни удушья в темном стойле:
На шелку моих лугов,
На росе, на вольном пойле
Я вскормил вас, скакунов,
Не натужил, не неволил,
Я лелеял вас и холил,
Борзых, статных летунов,
Так не выдайте же друга!
Солнце низко, гаснет день,
А за мной визжит кистень...
Малой! Что? Верна ль подпруга?
Не солгут ли повода?
Ну, по всем!.. Кипит беда!..
— Повода из шамаханских;
За подпругу ты не бось:
Оси — кряж дубов казанских...
Но боюсь, обманет ось!
— Не робей, мой добрый парень!
Только б голову спасти,
Будешь волен и в чести,
Будешь из моих поварень
Есть и пить со мной одно...
Степь туманит; холодно!
Коням будет повольнее...
Но погоня все слышнее;
Чу, как шаркают ножи,
Шелестит кинжал злодея!..
Не натягивай возжи
Золоченой рукавицей:
Мчись впрямик, как видит глаз,
Белоярою пшеницей
Раскормлю я, кони, вас,
И употчую сытою,
И попоной золотою
Изукрашу напоказ.
Я пахучим, мягким сеном
Обложу вас по колено...
Но пробил, знать, смертный час!
На версте злой ворон каркнул,
Свист и топот все громчей,
Уж над самым ухом гаркнул
И спустил кистень злодей:
«Стой!..» Но яркие зарницы
Синий воздух золотят,
Лик Небесныя Царицы
В них блеснул... Кони летят
Без надсады, без усилья,
По долам, по скату гор,
Будто кто им придал крылья...
Ось в огне!.. Но уж во двор,
От разбойничьей погони
Мчат упаренные кони!..
Вот и дворни яркий крик!
И жених в дверях светлицы.
Что ж он видит?— У девицы
Взмыт слезами юный лик...
Пред иконою Царицы
Дева, в грусти и в слезах,
В сердце чуя вещий страх,
Изливалась вся в молитвы...
— Так спасенье не в конях?..
Из разбойничьей ловитвы,
Вижу, кем я унесен;
Вижу, Кто был обороной!..
И, повергшись пред иконой,
Весь в слезах излился он.
1837
ПОДОКОНЬЕ
(С богемского)
Ночь придет. Знакомой мне
Обойдя дорожкой,
Запою я в тишине
Под твоим окошком:
«Спи, мой ангел! Добрый сон!
Пусть тебя лелеет он!..
Будь он сладок, как твоя
Золотая младость!
Кто ж приснится? .. Если я —
Улыбнись, как радость!
Спи, мой ангел! Добрый сон!
Пусть тебя лелеет он!..»
<1823>
ПРОЯСНЕНИЕ
Я обрастал земной корою,
Я и хладел и цепенел,
И, как заваленный горою,
Давно небесного не зрел!
Но вдруг раздвинул Кто-то мрачность
И вот незримых голоса!
И, как с поднебьем вод прозрачность,
С душой слилися небеса...
1830-е
РАЗДУМЬЕ
Бывает грустно человеку,
Ложится в грудь тоска!
Тогда б так слез и вылил реку...
Но высохла река!
Тогда, совсем оцепенелый,
Ни мертвый, ни живой,
Хоть день готов стоять я целый
С поникшей головой!..
Не раздражен, не растревожен,
И полон я и пуст;
И весь я цел и уничтожен,
Как смятый бурей куст...
Нет дум былых, былой отваги,
И будущность моя
Лежит, как белый лист бумаги:
Задумываюсь я...
О! кто ж тот белый лист испишет
И что напишут в нем?
А между тем уж бурей дышит:
В горах грохочет гром...
РАЗЛУКА
(С богемского)
В небе всё сияло,
В поле всё цвело;
Но тебя не стало —
Всё с тобой прошло.
Ты, как сон крылатый,
Милая, ушла!
Ты все ароматы
С собой унесла.
Одни только думы
Мой грустный удел.
Скорей бы угрюмый
Борей зашумел...
Но вечной весною
Цвети всё для ней!
Я ею одною
Живу — и без ней!
<1825>
РЕЙН И МОСКВА
Я унесен прекрасною мечтой,
И в воздухе душисто-тиховейном,
В стране, где грозд янтарно-золотой,
Я узнаю себя над Рейном.
В его стекле так тихи небеса!
Его брега — расписанные рамки.
Бегут по нем рядами паруса,
Глядят в него береговые замки,
И эхо гор разносит голоса!
Старинные мне слышатся напевы,
У пристаней кипит народ;
По виноградникам порхает хоровод;
И слышу я, поют про старый Реин девы.
«Наш Рейн, наш Рейн красив и богат!
Над Рейном блестят города!
И с башнями замки, и много палат,
И сладкая в Рейне вода!..
И пурпуром блещут на Рейне брега:
То наш дорогой виноград;
И шелком одеты при Рейне луга:
Наш реинский берег — Германии сад!
И славится дева на Рейне красой,
И юноша смотрит бодрей!
О, мчись же, наш Рейн, серебрясь полосой,
До синих, до синих морей!..»
Но чье чело средь праздничного шума,
Когда та песня пронеслась,
Поддернула пролетной тенью дума
И в ком тоска по родине зажглась?..
Он счастлив, он блажен с невестой молодою,
Он празднует прекрасный в жизни миг;
Но вспомнил что-то он над рейнской водою...
«Прекрасен Рейн твой и тих,
(Невесте говорит жених),
Прекрасен он — и счастлив я с тобою,
Когда в моей дрожит твоя рука;
Но от тебя, мой юный друг, не скрою,
Что мне, на севере, милей одна река:
Там родина моя, там жил я, бывши молод;
Над бедной той рекой стоит богатый город;
По нем подчас во мне тоска!
В том городе есть башни-исполины!
Как я люблю его картины,
В которых с роскошью ковров
Одеты склоны всех семи холмов —
Садами, замками и лесом из домов!..
Таков он, город наш стохрамый, стопалатный!
Чего там нет, в Москве, для взора необъятной?..
Базары, площади и целые поля
Пестреются кругом высокого Кремля!
А этот Кремль, весь золотом одетый,
Весь звук, когда его поют колокола,
Поэтом, для тебя не чуждым, Кремль воспетый
Есть колыбель Орла
Из царственной семьи великой!
Не верь, что говорит в чужих устах молва,
Что будто север наш такой пустынный, дикий!
Увидишь, какова Москва,
Москва — святой Руси и сердце и глава!—
И не покинешь ты ее из доброй воли:
Там и в мороз тебя пригреют, угостят;
И ты полюбишь наш старинный русский град,
Откушав русской хлеба-соли!..»
<1841>
СЕЛЬСКИЙ СОН
Как сладко в уголок укромный
Залечь, с спокойствием в душе,
На сенокосе — в шалаше,
Где виден, сквозь ветвей, надзвездный свод огромный
Иль светлый океан волнистых облаков!..
Как сладко в тишине приютной хаты,
В садах природы пить роскошны ароматы,
Дыханье молодых цветов!
Вблизи — ручей, грустя от тесноты брегов,
Как будто их раздвинуть хочет;
Вдали — протекший гром грохочет...
Но вот заря глядит в серебряный поток,
И утро под окно спускается украдкой,
И веет негой ветерок...
Как мил он мне, сей час мечты и неги сладкой!
Я слушаю сквозь сон, чуть помня сам себя,
Как милый сын весны, впервые полюбя,
Протяжно, томно ноет, стонет,
Как будто в сладкой неге тонет,
Всё тише, тише... смолк — и вдруг
Шумит, катит, дробит и щедро сыплет трели!
И песнь — то яркий треск, то милый глас свирели —
Переливается, лелеет, нежит слух!..
Весь воздух — аромат и пенье,
И весь я свежее, живое наслажденье!
<1821>
СЕТОВАНИЕ
(С богемского)
Вот желтеют листья,
Забелели горы;
Что тебе, друг милый,
Что там в шумном граде?
В благовонном мае
Ты со мной рассталась!
И с тех пор я, грустный,
Всё живу надеждой...
Понеситесь, ветры,
За крутые горы;
Отнесите, ветры,
К ней сухие листья.
Пусть прочтет на каждом:
«Так он, бедный, вянет;
Так в нем сохнет сердце,
От любви тоскуя!»
<1825>
СМЕРТЬ ФИГНЕРА
(Опыт народной поэзии)
I
Уж солнце скрылось за леса.
Пойдем и сядем здесь, любезный ...евич!
Ты закрути свои два длинные уса!
И ты, как сказочный Иван-царевич,
Слыхал, видал большие чудеса!..
Но я один, и вижу, как в картине,
Живой, картинный твой рассказ,
Как бились вы насмерть над Эльбой на плотине,
Где Фигнер-партизан, как молния, угас...
О, Фигнер был великий воин,
И не простой... он был колдун!..
При нем француз был вечно беспокоен...
Как невидимка, как летун,
Везде неузнанный лазутчик,
То вдруг французам он попутчик,
То гость у них: как немец, как поляк;
Он едет вечером к французам на бивак
И карты козыряет с ними,
Поет и пьет... и распростился он,
Как будто с братьями родными...
Но усталых в пиру еще обдержит сон,
А он, тишком, с своей командой зоркой,
Прокравшись из леса под горкой,
Как тут!.. «Пардон!» Им нет пардона:
И, не истратив ни патрона,
Берет две трети эскадрона...
И вот опять на месте стал,
Как будто и не он!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
II
Он широко шагал!
И часто, после шибкой драки,
Его летучие биваки
Сияли где-нибудь в глуши:
В болоте топком, в чаще леса,
На гребне дикого утеса...
И вот Орловский сам картину с них пиши!
Храпят у коновязи кони,
Звенят над кормом удила.
«Никто не смей снимать седла!
Кругом француз!.. Мы тут как рыба в тоне;
Дремли без сна и будь готов!»
Так он приказывал... И, лежа вкруг котлов,
Курят табак усатые гусары,
И зорко вдаль глядит козак...
И он своим рассказывает так:
«Я бился с турком, мне знакомы янычары;
Тогда служил я с пушкою пешком.
— Готовы лестницы?— сказал Каменской.
А было то под грозным Рущуком.—
Но ров не вымерян... Тут с хитростию женской
Потребно мужество... И кто из удальцов
Украдкой проползет и вымеряет ров?—
Он всё сказал. И я пустился...
Темнело в поле и в садах,
Муллы сзывали на молитву,
И турки, говоря про битву,
Табак курили на валах...
Фитиль над пушкою дымился,
Дремал усталый часовой...
Я подошел... перекрестился...
И лот, на снуре, весовой
Тихонько с берега скатился...
Я вымерил и возвратился.
И храбрый русский генерал
Спасибо русское за подвиг мне сказал,
И я в душе ношу спасибо это.
Хозяин мудрый правит светом:
Товарищи, наш Бог велик!
Он от погибели спасает неминучей».
Так он рассказывал... и красный луч зари
Уже проглядывал вдали за синей тучей...
Тогда в Саксонии вели войну цари,
И против них Наполеон могучий,
Как темная гроза, над Эльбою стоял,
И в перемирие он битвы замышлял...
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
III
...Чу, кто там проскакал
Близ городка красивого Дессау?
Конечно, к Верлицу? Да, Верлиц — сад на славу!
Я сам в нем был, и он меня пленял...
«Смотрите, и не пьян, а по колено море:
Вот партизан прямой! В груди заслышав горе,
В веселый сад он мчится погулять!
А может, и не в сад... Как знать?
Уж перемирию конец... опять тревоги:
Французской конницей заставлены дороги,
В саксонских городах везде француз!..
Наш партизан лихой! Уж подлинно не трус...
И он без устали... всю ночь считает звезды!
Сам поверяет цепь и ставит сам разъезды.
При нем никто не смей зевать!»
Но кто взмутил песок зыбучий?
Что там синеется? Как издали узнать?..
Быть может лес, быть может тучи...
Ах, нет, то к Верлицу валит французов рать...
IV
«Бей сбор! Муштучь! Труби! Вся партия к походу!
Француз объехал нас дугой
И жмет к реке. Друзья, назад нам — прямо в воду!
Вперед — на штык, на смертный бой!
Но я, друзья, за вас в надежде,
Что слово смерть не испугает вас:
Не всё ль равно, что годом прежде,
Что позже десятью возьмет могила нас!
Слушай! стоять! не суетиться!
Патрон и мужество беречь!
Стрелкам по соснам разместиться:
Ни слова... ни дохнуть, в тиши стеречь!
Драгуны могут, спешась, лечь...
А вы, мои залетные гусары,
Бодри коней и сноровляй удары!
Ни вы меня, ни я друзей не выдавал!
Дай сабле поцелуй, и бьемся наповал!»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
V
Шумит... вдали песок дымится:
Француз сквозь частый бор проник.
Палят!.. Вот конница и пеших крик;
Уланы польские... и всё на нас валится,
Как лес!.. «Молись — и на коня!
Сюда, на узкую плотину:
Одна сменяй другую половину.
И все смотрите на меня!..
Уж я с женой в душе простился,
Сказал последний мой завет:
Я знал, когда на свет родился,
Что ведь должно ж оставить свет...»
Сказал... пошел... и закипело...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
VI
Ну, ......евич! Это дело
Из самых славных русских дел...
Уж бой давно, давно горел:
Дрались в лесу и на поречье,
Постлался трупом узкий путь,
И русская трещала грудь.
Никто не думал об увечье:
Прочь руку — сабля уж в другой!
Ни фершалов, ни перевязки!..
Признаться, разве только сказки
Расскажут о борьбе такой...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
VII
«Но где ж союзники? Ко времени б и месту
Теперь им быть!.. На них надежда уж плоха!
Дерись... година нам лиха!»
Так два отчаянных, влюбленных жениха
До смерти режутся за милую невесту...
Что зашумел громчее лес?
Еще звончей и ближе топот...
Берут французы перевес!
У наших слышен тайный ропот...
То не боязнь, но злей... то шепот:
«Что не видать его в огне?»
Доселе, в бурке, на коне,
Он всё был тут, в глазах маячил,
Он сам, он первый рубку начал...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
VIII
Взошла, как и всегда, луна
И в ясной Эльбе потонула;
Какая мертвая, глухая тишина!..
Но разве днем не эта сторона
Кипела адом? Да! И вот уснула!
И враг и друг — в непробудимый сон!..
О берег, берег Эльбы дальной!
Что мне сказать жене печальной?
Где он, герой? Куда ж девался он?
Никто не знает, неизвестно!
Его искали повсеместно:
На поле битвы, по лесам;
Но он остался в ненайденных,
Ни между тел, ни между пленных.
Его безвестен жребий нам!..
Лишь ты, любезный .....евич,
Порою, вспомянув о нем,
Мне говоришь: «Он был прямым богатырем
И чудом... как Бова, Додонский королевич!.."
Ты помнишь, как тебе твердил я: «Говори
(Как вместе мы запрошлым жили летом),
Рассказывай мне, друг, о человеке этом:
Я рад прослушать до зари!»
И проводили мы в рассказах дни и ночи.
Тогда каким огнем твои пылали очи!
Летели мимо нас вечерние часы,
Слеза в очах твоих светилась
И тихо из очей катилась
На длинные усы!..
Между 1812-1825
СОН РУССКОГО НА ЧУЖБИНЕ
Отечества и дым нам
сладок и приятен!
Державин
Свеча, чуть теплясь, догорала,
Камин, дымяся, погасал;
Мечта мне что-то напевала,
И сон меня околдовал...
Уснул - и вижу я долины
В наряде праздничном весны
И деревенские картины
Заветной русской стороны!..
Играет рог, звенят цевницы,
И гонят парни и девицы
Свои стада на влажный луг.
Уж веял, веял теплый дух
Весенней жизни и свободы
От долгой и крутой зимы.
И рвутся из своей тюрьмы,
И хлещут с гор кипучи воды.
Пловцов брадатых на стругах
Несется с гулом отклик долгий;
И широко гуляет Волга
В заповедных своих лугах...
Поляны муравы одели,
И, вместо пальм и пышных роз,
Густеют молодые ели,
И льется запах от берез!..
И мчится тройка удалая
В Казань дорогой столбовой,
И колокольчик - дар Валдая -
Гудит, качаясь под дугой...
Младой ямщик бежит с полночи:
Ему сгрустнулося в тиши,
И он запел про ясны очи,
Про очи девицы-души:
"Ах, очи, очи голубые!
Вы иссушили молодца!
Зачем, о люди, люди злые,
Зачем разрознили сердца?
Теперь я горький сиротина!"
И вдруг махнул по всем по трем...
Но я расстался с милым сном,
И чужеземная картина
Сияла пышно предо мной.
Немецкий город... все красиво,
Но я в раздумье молчаливо
Вздохнул по стороне родной...
<1825>
СУДЬБА НАПОЛЕОНА
Он шел — и царства трепетали,
Сливался с стоном звук оков,
И села в пепл, града пылали,
И в громе битв кипела кровь;
Земля пред сильным умолкала...
Он, дерзкий, скиптрами играл;
Он, грозный, троны расшибал;
Чего ж душа его алкала?
Народы стали за права;
Цари соединяли силы;
Всхолмились свежие могилы,
И, вихрем, шумная молва:
«Он пленник!» Осветились храмы!
Везде восторг и фимиамы,
Народы — длани к небесам,
И мир дивится чудесам!
Гремящих полчищ повелитель,
Перун и гибель на боях,—
Один, утесов дикий житель,
Как дух пустынный на холмах...
Летят в пределы отдаленны
Надеждой флоты окриленны,
Все мимо — и никто за ним;
Как страшно самому с самим!
В душе, как в море, мрак и волны...
Как кораблей бегущих тень,
Исчезли дни, величья полны,
И вечереет жизни день...
«Чья новая взнеслась могила?»
Ответ: «Тут спит Наполеон!
И буря подвигов — как сон...
И с ним мечты, и гром, и сила
В затворе тесном улеглись!»
— «Быстрей, корабль, в Европу мчись!
Пловец друзьям.— Смелей чрез волны
Летим с великой вестью мы!»
Но там, в Европе, все умы
Иных забот и видов полны...
И все узнали: умер он,
И более о нем ни слова;
И стал он всем — как страшный сон,
Который не приснится снова;
О нем не воздохнет любовь,
Его забыли лесть и злоба...
Но Греция встает из гроба
И рвется с силой из оков!
Чья кровь мутит Эгейски воды?
Туда внимание, народы:
Там, в бурях, новый зиждут мир!
Там корабли ахейцев смелых,
Как строи лебедей веселых,
Летят на гибель, как на пир!
Там к небу клятвы и молитвы!
И свирепеет, слыша битвы,
В Стамбуле гордый оттоман.
Растут, с бедой, бесстрашных силы,
И крест венчает Термопилы!
И на Олимпе — ратный стан!..
Молва и слава зазвучала,
Но — не о нем... в могиле он,
И позабыт Наполеон!..
Чего ж душа его алкала?
1821
ТАЙНЫ ДУШИ
У души есть свои наслажденья,
У души есть заветный свой мир:
Своя вера — свои убежденья.
У души свой таинственный пир!
И душа про свое замышляет
И, уйдя из сетей суеты,
Как беглянка летает, летает
Под наметом святой высоты.
Хоть Подругу наш остов телесный
По житейской таскает грязи;
Но Она, как природы небесной,
Все в таинственной, с небом связи!
И к душе налетают и гости,
И целует налетных сестра;
Но, незримых, не знают ни кости,
Ни телесная наша кора!
И напрасно к ним рвутся тревоги,
И напрасно мир сети плетет:
У души есть пути и дороги;
Пожелает — вспорхнет и уйдет!
1841-1845
ТРОЙКА
Вот мчится тройка удалая
Вдоль по дороге столбовой,
И колокольчик, дар Валдая,
Гудит уныло под дугой.
Ямщик лихой - он встал с полночи,
Ему взгрустнулося в тиши -
И он запел про ясны очи,
Про очи девицы-души:
"Ах, очи, очи голубые!
Вы сокрушили молодца;
Зачем, о люди, люди злые,
Вы их разрознили сердца?
Теперь я бедный сиротина!.."
И вдруг махнул по всем по трем -
И тройкой тешился детина,
И заливался соловьем.
<1825>
УТРО ВЕЧЕРА МУДРЕНЕЕ
Сегодня вихорь парус рвет;
И вал на отмель лодку бьет;
И гром над безднами ревет;
И молния пловцу в глазах ресницы жжет...
А завтра - ни грозы, ни бури:
Погода... мир... и тишина,
Под круглым куполом небесныя лазури
Светлеет моря глубина...
Для нашей жизни нет картины сей вернее,
И - утро вечера бывает мудренее.
<1826>
* * *
Я кем-то был взнесен на острый верх скалы,-
Так мне в младенчестве приснилось,-
Кругом меня дробилися валы
И море бурное пенилось,
И, с воем, стадо чуд кругом скалы теснилось;
Огонь горел у них в очах!
Я был один - и весь был страх;
И сердце в молодой груди чуть билось.
И милой жизни я сказал: прости!..
Вдруг пылкий огнь в мои втеснился жилы,
И кто-то мне орлины придал крылы
И громко возопил: "Лети!"
И я, под светлыми летая небесами,
Смотрел на мир спокойными очами
И видел землю с высоты:
Там реки в дальние моря бежали;
Там грады пышные, там области лежали,
И в них кипела жизнь, шумели суеты
И страсти бурные пылали...
Но полн я был святых, высоких дум!
И я в земной мятеж не опустился
И с прахом, от земли летящим, не смесился,
И слышал лишь вдали - земной тревоги шум!