Сценарии

Вадим Михайлов.

Сегодня ты мой, а завтра неживой

Литературный сценарий четырех серийного художественного телевизионного фильма
По мотивам рассказов Льва Рубинштейна и Альбины Шульгиной
Первая серия

СТРАХ

Их было трое друзей – студенты Ленинградского Политеха Лёвка Рубинштейн, Сандро Кенчадзе, и доцент Николай Иванович Губанов. Губанов был самый старший – ему было тридцать пять. А этим, его двум студентам, вместе чуть больше сорока. Зимой они учились, а летом ходили на восхождения. Губанов был Мастером спорта, и они тоже хотели стать мастерами.
Когда началась война, они ушли добровольцами на фронт. Был июль месяц сорок первого года.
1.1. Склад оружия.
На полках лежали наганы, пистолеты ТТ, в дальнем углу висел маузер в деревянной кобуре на тонкой портупее. Лёвка и Сандро схватили его одновременно. Едва не подрались.
- Кто из вас стрелял из пистолета? – спросил завсклада.
Лёвка ответил честно.
- Ни разу в руках не держал.
Сандро промолчал.
А Губанов взял маузер и стал стрелять в плакат, на котором был карикатурно изображён Гитлер.
Пули ложились кучно в районе глаз фюрера.
1.2.ПП военного городка в Ленинграде.
За воротами «Московских казарм» ( при царе там стоял Московский полк), собралась толпа провожающих.
Казармы были пусты. Кое-где были разбиты стекла. Оставленные войсками помещения всегда имеют унылый и заброшенный вид. На огромном плацу наши три героя имели такой жалкий и заброшенный вид, как и пустые нужники на краю плаца. Ровное поле пересекали лишь несколько натоптанных дорожек к этим заведениям, выкрашенным известкой.
Пришла машина. Командир крикнул им:
- Даю пять минут на прощание.
И они побежали к воротам.
Их провожали студентки, альпинистки. В сторонке стояли пожилые мужчина и женщина сельского вида (мать и отец Губанова).
Губанов, грустный и потерянный, смотрел на Веру. Новая военная форма была ему к лицу.
Вера стояла рядом с ним у ворот ПП, на краю казарменного плаца, в маркизетовом платье – белые горошины на голубом. В неё все однокурсники были влюблены, и Лёвка тоже был влюблён. Он бежал к ней, через плац, чтобы проститься, но обмотка сползала, волочилась по булыжникам.
Вера любила Колю Губанова и была его женой. Была в положении. Готовилась стать матерью.
Лёвке досталась короткая шинель без петлиц, но гимнастерка была нормальная с зелеными петлицами. Галифе. И новая хлопчатобумажная пилотка. Сапог ему не хватило, но ботинки и обмотки были новые. Выглядел нелепо и почти карнавально. Он пытался придать обмотке, этой серой двухметровой ленте, надлежащий вид на ноге. Но обмотки не слушались, и он никак не мог усмирить их.
- Скорее возвращайтесь! Ещё успеем до осени в горы!– закричала хорошенькая девчушка со значком альпиниста на клетчатой ковбойке.
У них у всех были такие значки – синее небо и белые горы.
- Расправим плечи и полетим! Не скучайте без нас! - Отвечал ей белозубый Сандро Кенчадзе. - Кончим войну, и снова — в горы!
- Возвращайтесь скорее!
Сандро в любой одежде чувствовал себя свободно и привычно. И ходил, будто начинал танцевать лезгинку.
Лёвка растерянно улыбался, теребил размотавшуюся обмотку.
Он любовался Верой. Она была молода и красива. Она смеялась, она любила его - смешного и трогательного Лёвку Рубинштейна, молодого гениального еврейского мальчика. А мужчина, муж её, был Николай Иванович Губанов, доцент и научный руководитель Левки Рубинштейна. Да ещё и тренер его. Они до войны ходили в одной связке на восхождения. (Эту информацию мы дадим позже. Они будут вспоминать горы в недолгие дни затишья, подаренные начальством и судьбой).
Настала минута прощанья. Родители Губанова ждали, когда он отпустит из объятий Веру, а он всё медлил, стоял, обняв её.
Старики подошли и ждали своей минуты прощанья, чтобы вручить сыну на дорогу пакетик с пирожками, на всякий случай.
1.3. Пустынные улицы Ленинграда.
Воздушная тревога. Метроном. Взрывы.
На дальнем плане мелькнуло светлое маркизетовое платье
1.4. Теплушка.
На вагоне красовалась надпись: «40 человек, 8 лошадей».
- А где лошади? –спросил Лёвка, заглянув в теплушку.
- В соседнем вагоне, - ответил пожилой солдат в грибоедовских очках.
Здесь было четыре лежалища, каждое на десятерых. Два на полу и два на сплошных полатях, покрытых тощим слоем сена. Наша компания заняла верхний этаж.
Считалось, что они должны были воевать в горах, поэтому взяли с собой много альпинистского снаряжения. Пуховые спальные мешки и полные рюкзаки веревок и крючьев.
Солдаты, ехавшие с ними, разглядывали все это с удивлением.
Поезд ехал без остановок через полустанки и станции, и бойцы, не стесняясь, писали в дверную щель.
На противоположных нарах, свесив ноги, сидели двое. Старик, лет сорока, в железных грибоедовских очках, ковырявшийся в своем «сидоре», и очень моложавый, на вид лет пятнадцати, парень, почти мальчишка. Он держал в руках крохотную гармошечку. Не то игрушечную, не то сделанную деревенским мастером. Он нажимал клавишу и долго слушал, как она звучит. Потом брал другую ноту и так же долго слушал ее. Лёвка попросил:
- Сыграй что-нибудь.
Мальчишка молчал.
Старик, постоянно забывая содержимое «сидора», вынимал, проверял и прятал свертки, вспоминая, что в них лежит, и опять забывая, проверял.
— Сыграй что-нибудь! – снова попросил Лёвка, имевший пристрастие к пению.
— А что?
— Что хочешь.
— Меня зовут Серафим, - сказал мальчишка и запел высоким голосом, почти фальцетом:
Меня взяли на войну,
Да не полюбивши ни одну.
Да-да, ни одну,
Да-да, ни одну ...
Лёвка вздрогнул и больше не просил Серафима петь. Но тот продолжал:
И зачем она, проклятая война?!
Катя ходит там по улице одна.
И когда б теперь никто не воевал,
Я б на бревнах Катю обнимал.
Я б ее за плечи обнимал,
Может быть, потом поцеловал.
Катя сладкая и темная лицом,
Схороводится теперь с тем старым подлецом.
…………………….
Эх, да, меня взяли на войну,
Да не познавши ни одну.
- Ты сам сочиняешь? – спросил Лёвка.
— А чего их сочинять, - ответил Серафим. - Они сами сочиняются. Пою, что поется.
— Ну, спой еще, - попросил Лёвка.
Мальчишка не отвечал некоторое время, потом поднял свою гармошечку:
Что ж ты, Катя, носишь косу,
Берет носишь набекрень.
Может, пуля меня скосит,
Не понюхаю сирень.
— А повеселей сочинить не можешь?
— Я не сочиняю, я с вас списываю. А чего веселого опишешь? Посмотри на себя.
— Ну, тебя! — сказал Старик, рассердившись.
— А ты сочини, чтоб нам весело стало.
Серафим не отвечал. Лег назад, на спину, гармошечку положил на живот. И снова нажимал на клавишу и слушал, как она звучит.

1.5. Полустанок
Их вагон «40 человек 8 лошадей» отцепили на полустанке.
Построили людей в шеренгу.
Пожилой штабник развернул листок бумаги.
- Музыканты! Шаг вперед! Есть музыканты?
Четыре человека, в том числе и гармонист Серафим.
- Фамилии!
- Сибилов.
- Лютенков.
- Самойлов.
- Матюшин.
Штабник записал фамилии химическим карандашом, положив листок на кожаный офицерский планшет.
- Напра – во! Старшина, отведите их в роту для подготовки радистов.
- Электрики! Шаг вперед!
Вышли из строя ещё пять человек.
- Фамилии.
- Кравчук.
- Александров.
- Степанов.
- Розенблат.
Штабник записал их фамилии.
- Вы будете связистами. Три дня на подготовку. Напра-во! Шагом марш!
- Охотники! Есть охотники? Шаг вперед!
Три охотника вышли из строя.
- Вы будете снайперами. Старшина, отведите в каптёрку.
- Альпинисты! Шаг вперед!
Губанов, Лёвка и Сандро шагнули из строя.
- Фамилии.
- Губанов.
- Кенчадзе.
- Рубинштейн.
- Вы будете в полковой разведке… Пока не доберемся до германских гор, - пошутил он.
1.6. Покинутый жителями поселок среди болот. Улица.
Поселок был маленький, домов на десять. Жители бежали на восток, бросив всё.
Губанов, Лёвка и Сандро заглядывали в пустые дома. Хлеба не нашли. Зато набрали картошки, луку, огурцов, соли. Взяли кастрюлю и чайник.
- Николай Иванович, - сказал Лёвка. – Вы ведь обещали научить нас стрелять.
Они установили на столбе забора керосиновую лампу и стреляли по ней без выстрелов, потому что патронов было мало. Просто целились. Учились мягко нажимать на спусковой крючок. Согласовывать с выстрелом своё дыхание.
Губанов поучал Лёвку.
- Держи пистолет, как птицу – не слишком сильно, чтобы не задушить, но и не слишком слабо, чтоб не улетел… Так… Вдохни воздух… Задержи дыхание… Вспомни что-нибудь хорошее… И мягко нажми на спусковой крючок… Нет… Ещё раз… Уже лучше…
И вдруг прозвучал выстрел. Бывает, что патрон оказывается в стволе, как бы случайно, но другое дело, вовремя или не вовремя…
Первый реальный выстрел Лёвки был удачным. Стекло разлетелось вдребезги.
Губанов вздохнул, отобрал у Лёвки пистолет. Похлопал его по плечу.
- Молодец!
1.7. Улица поселка.
По улице бегали поросята. Они чувствовали себя теперь, после поспешного отъезда хозяев, вполне свободными, не боялись никого.
Дворняга грелась на солнце, грызла зубами шерсть в поисках блох.
Ходила бездомно корова. Остановилась, равнодушно смотрела на людей в зеленой форме.
Сандро прицеливался было поймать поросёнка, но Губанов погрозил ему пальцем.
Сандро разочарованно пожал плечами.
- Не понял, почему нельзя.
- Не твоё!
- Глупо оставлять немцам.
- Но ещё глупее бегать за поросёнком, как будто у нас других дел нет.
Недовольные друг другом они шли молча.
1.8. У дома бабы Мани
Они увидели старуху.
Она сидела на скамеечке и смотрела на заходящее солнце.
Одета была нарядно. Юбка, блузка, платок были не новые, но чистые. Время смягчило краски и голубое, темнокрасное, синее было мягких тонов. Было красиво и гармонично.
- Здравствуйте, бабушка, - приветствовал её Губанов.
- И вы здравствуйте, - ответила она не скоро, не отрывая глаз от красного заката.
Потом осматривала их внимательным спокойным взглядом.
- А вы кто будете? Откуда сами? Вроде бы не русские… Может, шпиены?
- Я русский. Он еврей. А этот грузин…
- Грузин? – переспросила старуха.
- Ну, да. Как Сталин…
Старуха пожевала беззубым ртом, хотела что-то сказать, но передумала.
- Мы из Питера, бабушка, - успокоил её Губанов. – Там у нас кого только нет! Ну… как большой котел. И мы все там варимся… Вавилон…
- Не похожи на варёных. Вавилон –это точно. Как вы там живете в такой тесноте?!
- Привыкли… Учимся, работаем… А вам не скучно здесь?
- Как здесь может быть скучно! Посмотрите, какая красота. Целый день крутишься по хозяйству, а вечером сядешь на скамеечку. Красивенно!
Они смотрели на закатное небо. Оттуда, с запада, слышна была глухо канонада.
- Как величать вас?
- Мария Яковлевна… Ах, зовите просто баба Маня. А тебя?
- Я Коля.
- Сандро.
- Лёва.
- Так заходите в избу, жаланные. Чайку поставлю. А я думала, дизертиры…
- Вы уж простите, нас.
- За что?
- Помешали вам.
- Да… Я, ох, как люблю смотреть, вечером на солнышко. Тишина. Птички поют… Пошли в избу-то… Комары закусают…
1.9. Изба бабы Мани
- Кто там шуршит, за занавеской? – спросил Губанов.
- Внучка, с Украины приехала. Тоже Машей зовут. Машка, хватит валяться. Накрой на стол. Гости пришли.
Из-за занавески вышла крепкая девка. Зевала. Потягивалась. Почесывала белую шею красными лакированными ногтями.
- На ще?
- Зарядила своё «на ще?!»! Гости пришли, говорю, накрой на стол. Пять лет прожила с хохлами, разучилась по-русски говорить, - оправдывалась баба Маня.
- А на ще? – огрызнулась девка.
Меж тем она поставила на стол крынку с молоком и домашний хлеб.
Губанов выложил из пакетика пирожки.
Лёвка конфеты «Раковые шейки».
- Может самогоночки по глоточку? – предложила баба Маня, разворачивая мягкую конфетную обертку.
Сандро взглянул на Губанова. Тот строго покачал головой.
- Не, мы на службе, - сказал Сандро.
- А кем служите?
- Разведчики.
Старуха улыбнулась недоверчиво, взглянув на Лёвку.
- А вы чего же не эвакуировались со всеми? – спросил Губанов.
- Зачем?! Куда?! Здесь каждая табуреточка, каждая кастрюлечка, каждая чашечка… Утюг… Машинка швейная…Всё… Чтобы не хуже, чем у людей… Всё за деньги куплено…. А их всегда в обрез…
Сандро пошел за Машей за занавеску к плите. Пытался обнять её.
Маша лениво отстранила его. Погрозила качергой.
- На ще?
1.10. Лужайка за избой.
Губанов, хоть и доцент, но деревенский был человек... Он всё мог и знал всё, что надо знать человеку в суровой российской жизни.
Он увидел запустение участка бабы Мани. Он сочувствовал ей, как своей матери или бабушке.
Разведчики обкашивали двор бабы Мани. Живописная была картина. Трое с косами. Они соперничали. Они соревновались. Это азартное поколение привыкло во всем соревноваться. Три характера. Три манеры борьбы с сорняками.
Лёвка кидался безумно в атаку на крапиву и сныть. Махал широко косой, чтобы поскорее пройти свой путь от изгороди до дома. За ним оставалась неровно скошенная трава и вихры осота, как при неумелой стрижке головы ножницами.
- Лёва! Пятку держи ниже! Почти к земле… Да не твою… Пятку косы! И не загребай. Не размахивай косой… Это не сабля… Аккуратней… Понемножку… Не больше пяти сантиметров… Понемножку, но чисто.
Лёвка старался, но видя, как Губанов обходит его, забывал и снова махал косой впустую и неразумно.
Сандро присматривался к Губанову. Пытался подражать ему. Но часто останавливался для передыха. Утирал пот. Смотрел на птиц в небе.
И вдруг послышался неприятный, тревожный, чужой звук. Это летели немецкие самолеты. (Хроника). Их было много. Они внушали страх.
Но они летели мимо этого маленького посёлка. Они летели на восток.
- На Москву летят… Гады!.. - сказал Губанов.
И снова Губанов, Сандро и Лёвка рушили густую траву.
И лица их были теперь другими – серьезными, озабоченными.
Было жарко.
Пилотки, гимнастёрки, ремни и оружие лежали на скошенной траве. Майки стали серыми от пота. Слепни норовили куснуть их посильнее, напиться здоровой молодой крови.
Первым не выдержал Сандро. Он увидел, как Маша пошла с коромыслом к колодцу. Побежал за ней веселым игривым жеребчиком. Отобрал ведра. С коромыслом у него смешно получилось, облил студеной водой себя и Машу. Понёс к избе, играя картинно мускулами. А Маша за ним, несла коромысло.
Тут его и засек политрук.
- Почему не приветствуете командира?
- Руки заняты, товарищ старший лейтенант, - ответил, доброжелательно улыбаясь Сандро. – Здрасьте!
- А по уставу!
Сандро поставил вёдра, отдал честь.
- Здравия желаю, товарищ старший лейтенант.
- К пустой голове руку не прикладывают! Почему в таком виде?
- Помогаем местному населению.
Маша повесила на коромысло вёдра, пошла к дому.
Во взгляде Сандро было сожаление и досада.
- Фамилия!
- Кенчадзе.
Политрук записал фамилию в блокнот. Спрятал блокнот в кожаную сумку.
- Если нечего делать, будете рыть окопы. Понял приказ?
- Так точно.
Они снова косили траву. А Маша огребала, переворачивала, чтобы равномерно подсыхала.
И снова над ними в синем июльском небе летели на Москву немецкие самолеты.
А так было мирно и тихо, как будто и не было никакой войны.
Сандро остановился. Подмигнул Маше.
- Увезу тебя я в горы.
- На ще?
- Украду.
- На ще?
С каждым «на ще» она расцветала, улыбалась. И говорила уже по- русскии, правильно.
- Вы все так сладко поёте… Вам одного надо… А потом – ищи-свищи ветра в поле.
- Ты… Ты картину «Свинарка и пастух» видела?
- Ну!
- Что «ну»?
- Так это же кино!
1.11. Деревенская улица.
Приехала машина с продуктами и водкой. Выдавали по сто грамм беленькой на брата.
Солдатики послушно стояли, дожидаясь своей очереди. Подставляли кружки, фляжки, бутылки. Кто не утерпит, глоточек тут же.
Наших разведчиков тоже не обделили. Но Губанов и сам не пьет и студентам своим не разрешает.
- Ребята! Ни глотка этой гадости! Если хотите сохранить спортивную форму… Если хотите вернуться в горы... Если хотите жить нормальной жизнью, не пейте эту заразу…
Он слил всё в зеленую металлическую фляжку, а то, что не поместилось, выплеснул в траву.
Солдаты в очереди неодобрительно смотрели на него.
- Пошли, ребята, - сказал Губанов.
И снова в небе летели немецкие бомбардировщики. И снова мимо. На Москву.
Солдаты провожали их тревожными взглядами.
И такие разговорчики.
- На Москву.
- Непонятно, где фронт. Что там делается?
- Где мы? Где немцы?..
1.12. Двор бабы Мани.
В тени на лавочке сидели Губанов, Сандро и Лёвка. Губанов протирал ступни и пальцы ног ватой, смоченной в водке.
Лёвка тоже старался.
А Сандро сказал:
- Нет, ребята, я не буду. Это неправильно. Это святотатство…
Тут и застал их нарочный. Сказал, что срочно вызывают в штаб.
1.13. Штаб. (Изба).
Командир полка Грибов склонился над картой, которая была больше стола и одним своим концом достигала пола.
- Вот мы здесь. – Он ткнул в карту пальцем. – Связь с дивизией нарушена. Нужно понять, ситуацию. Прояснить обстановку… Где мы… Где немцы… И вообще, что происходит в мире…
Он взглянул на них своими усталыми бессонными глазами.
- Приказываю. Пересечь линию фронта. Выяснить обстановку. По возможности, взять языка (добыть языка). Вот карта. Вы должны пройти в тыл противнику. Захватить пленного и доставить в наш штаб. Старший – Губанов. Выйти на задание через тридцать минут. Получите сухой паек на трое суток. Вам придадут четырех бойцов – группу прикрытия…
- Впереди нас должны стоять еще части первого эшелона, - возразил Губанов. - Для чего, в таком случае, нам вести разведку и брать языка?
- Отставить разговоры! Выполняйте приказ!
Они направились к двери.
- Вернитесь! Мой совет. Если вдруг будет угроза попасть в плен, подорвите себя гранатой…
Он поставил на карту три пузатенькие лимонки.
Они молча спрятали их в карманы своих галифе.
1.14. Дорога.
Карта не совпадала с местностью. Не было отдельного сарая. Вместо рощи колосилась рожь. Там, где должна была стоять деревянная церковь торчали обугленные брёвна. Только дорога сохраняла свой замысловатый рисунок, петляла среди заросших лесом холмов.
- Плохо, если искомая иголка в стоге сена, но хуже, если ты даже не знаешь, в каком стоге, - сказал любитель афоризмов Сандро.. – Надо было спросить начальника, а где находится противник?
- Будем двигаться на запад,- решил Губанов, - а возвращаться на восток. Так вернее. Эта карта Генштаба царской армии. Видите i. Ъ в конце слов и буква ять?
- Хоть бы контрольный срок назначил! - сказал Лёвка, вспомнив альпинистский порядок.
- Зачем? - отозвался Сандро. - Здесь нас никто и разыскивать-то не станет. Пришел — привет, не пришел - твое дело. Запишут в пропавшие без вести или, в лучшем случае, погибшими «смертью храбрых»…
Они ещё сохраняли желание говорить стильно.
Солдаты, приданные им, не реагировали на разговоры разведчиков. Звуки, похожие на родную речь, были для них просто звуками, за которыми был другой язык и другая жизнь. Они курили, негромко переговаривались. Проверяли оружие. Они не знали карт, но умели стрелять и знали, в кого нужно стрелять, чтобы остаться живыми.
1.15. Покинутое жителями небольшое село.
Уличный репродуктор сообщает им о положении на фронте.
- После ожесточенных боёв наши войска оставили города Степогубск, Карасёв и Благолепов... Немецкие войска потеряли пятьсот солдат убитыми и ранеными. Сбито пятьдесят три самолета противника. На северо-западном направлении после напряженного боя наши подразделения выбили противника с занимаемых позиций и ворвались в город Сыроблинск. Взято трофеев: автоматов - 12, минометов – 2, танков – 1… Но фашисты продолжают рваться к Москве и Ленинграду. Они насилуют женщин. Убивают стариков и детей…
Чёрный раструб громкоговорителя захрипел и заглох. Послышался «Марш авиаторов».
1.16. Дорога.
Они прошли километров тридцать, не видя и не встречая никого. Сплошного фронта здесь не было из-за болот.
- Может быть, для начала возьмем своего… «языка» и узнаем, какие наши части стоят перед нами,—грустно пошутил Сандро.
- А где их найти? Наши части… - усомнился Лёвка.
- Что с тобой? – спросил Губанов Сандро.
- А что?
-Хромаешь.
- Пустяки.
- Покажи. Привал.
Они остановились у дороги, так что их не было видно из-за кустов, а дорога просматривалась на километр, пока ни терялась в гуще леса.
Сандро снял сапоги. Он плохо устроил портянку и до крови растёр ногу.
- Я говорил тебе, протирай ноги водкой. А теперь та же история, что с Лёвой в прошлом году на Айламе… Сколько вас учить! Альпинисты… Почти мастера спорта…
Сандро снял другой сапог. Щурился от яркого солнца.
Они сидели в придорожной канаве и грызли сухари... Лица у них были еще не те серые и страшно потертые, какими будут на второй и третий год войны. Они были ещё свеженькие, с румянцем и загаром. Мирные лица. Домашние. И обмундирование было чистое, как в плохом кино.
И вдруг—о чудо! Прямо на них выехал на велосипеде этот фриц—Франц Шнитке.
Представьте их восторг. Едет! И притом один. Такой упитанный, веселый, на зелененьком велосипеде, даже симпатичный.
Приближается. Мирный. Благодушный. Уверенный в себе. Чужой.
Сандро успел раньше всех. Он выскочил из канавы, как рысь. Опрокинул велосипед. Стукнул немца рукояткой своего маузера.
И всё было кончено.
- Слишком сильно стукнул, - сказал он виновато. – Прости, старик.
Он снял пилотку.
- Никогда не думал, что убить это так просто, - сказал Лёвка, прощупывая пульс велосипедиста. – Готов…
Никто из них, троих, не хотел его убивать, и злости еще никакой «священной» не было. Хотелось не повредить. Хотелось взять живым.
- Получилось, как получилось, - сказал Сандро.
- Может, закопаем? Всё же человек, - неуверенно предложил Лёвка.
- Ещё чего! Мы их не звали… Они не люди. И мне плевать на них… - сказал Губанов.
На дороге было неуютно и взволнованно пустынно.
Они не очень четко знали, где они сами, где наши, где немцы.
Губанов взял сумку с документами… Штык-кинжал… Гранату... Шмайсер… Банку мясных консервов.
Он взял также карту этой местности.
- Уходим на восток, - сказал он, рассматривая карту. – Эта карта нам ещё пригодится. Как они успели. Даже стог на опушке леса… Уходим… Сандро, быстро надевай сапоги. Аккуратней наматывай портянку…
Он сделал вид, что не заметил, как один из солдат сопровождения снял с руки немца часы. Другой выкрутил золотое кольцо.
1.17. Штаб.
Командир был доволен. Он разложил на столе документы, бывшие в сумке Франца Шнитке.
- Молодцы! Представлю к награде. Конечно, лучше бы живого. Но и так неплохо. На верху будут довольны… Напишем в штаб дивизии «документы Франца Шнитке, скончавшегося в пути от сердечной недостаточности». Свободны. Даю вам два дня отдыха!
1.18. Сарай.
Они лежали на сене.
Сон не приходил. Волнение не проходило.
- Кто этот несчастный Франц Шнитке? – тихо спросил Лёвка. – Ты заметил, он восемнадцатого года, как и я.
- Враг, - сказал Губанов.
- На год младше меня, - откликнулся Сандро.
- Враг, - упрямо повторил Губанов.
- Им внушили, что Сталин готовится напасть на Германию и потому немцы должны опередить нас, - сказал Сандро.
- А его мама? – не унимался Лёвка. - Чувствовала ли она, что случилось?..
Зачем он так глупо заблудился и остался лежать там на дороге?
- Если бы он не заблудился… Если бы там оказалась его рота, или хотя бы взвод, не он, а мы лежали бы теперь там, - сказал Сандро. – У меня не было к нему ненависти. И жалости тоже не было. И теперь - только благодарность... что там он лежит, а не я…
- Он нас крепко выручил… - сказал Лёвка. - А теперь лежит на пыльной дороге в своем сереньком мундире. Никакого убийства, никакой крови!
Они помолчали.
- Я хочу жить! – вдруг сказал Лёвка. - Я хочу быть живым… Я не хочу умирать так глупо. Вообще не хочу умирать! Жизнь интересней вечной памяти, которая есть большой обман… Я хочу жить.
- Ты что, думаешь, что никогда не умрешь? – спросил Губанов.
- Может быть… может быть умру когда-нибудь… Не скоро…
Так Лёвка уснул.
Они спали на сеновале.
Проснулся Лёвка внезапно. Кто-то пнул его сапогом в бок. Сначала он увидел сапог, а потом гимнастёрку, выгоревшую на солнце. Потом орден Красного Знамени, а потом уж усталое лицо незнакомого командира.
- Принеси воды! Попить…
Лёвка, вскочил на ноги, пряча обиду в ироничной улыбке, поднял ковшик, утонувший в ведре.
Командиру до ведра с водою было два шага, а до Лёвки один шаг.
На командире была выцветшая гимнастерка х/б с орденом Красного Знамени, почему-то висевшим очень высоко, почти на шее. Он пил, расплёскивая воду на свои сапоги и галифе, и возвратил ковшик, не взглянув на Лёвку, и даже не сказав «спасибо».
За плечом командира, при неверном свете «Летучей Мыши», Лёвка увидел девушку, которая показалась ему очень красивой. Были там и другие командиры и их комполка Грибов. Командиры обсуждали положение на фронте и рассматривали карту. Говорил все один, басовитый, тот ,что с орденом Красно Знамени. Остальные повторяли: «Так! Так! Здесь! ..» Какие-то границы… стыки… противотанковые направления...
Девушка улыбнулась Лёвке.
Лёвка в ответ тоже улыбнулся.
И снова уснул с улыбкой на губах.
1.19. Луг у дома Бабы Мани.
Они снова косили траву. И снова оружие, гимнастёрки, пояса и пилотки лежали в тени на скошенной траве. И рубахи их бязевые были серы от пота.
Лёвка увидел перед собой в траве змею и очень испугался. Он никогда не видел змей так близко и на воле. Он оцепенел, но, когда поднял голову, увидел за забором ту самую девушку, которая привиделась ему ночью, то ли во сне, то ли наяву.
Он вытер косу травой. Подошел к девушке.
- Здрасьте.
- Доброе утро.
- Как вас зовут?
- Римма.
- А меня – Лёвка.
- Может быть, Лев?
- Нет, я не похож на льва. Я Лёвка. Возможно, когда-нибудь я стану Львом, а пока -Лёвка…
- Ну, что ж. Рада познакомиться. Пока. Мы уезжаем.
- Подождите.
- Что?
- А знаете, я только что видел змею. Живую.
- Я тоже видела её.
- Будьте осторожны.
- Только это была не змея, а уж, - сказала Римма. - Вы так испугались!
- Честно сказать, испугался. В первый раз в жизни увидел змею…
- А мне говорили, что вы герой разведчик. И альпинист. Что вы убили немца…
- Это не я, это мой друг Сандро! - горячо запротестовал Лёвка.
- А вы, оказывается трусишка.
- Нет, нет! Я не трусишка, я ничего не боюсь, кроме змей и пауков!
- Римма, - позвал её командир, который с орденом. – Собирайся. Уезжаем.
- Мы увидимся когда-нибудь? – спросил Лёвка.
Засмеялась. Пожала плечами.
Они сели в эмку (можно внедорожник Виллис, но они стали поступать к нам из Америки немного позже.)
И тут начался первый налёт.
Это был ад.
Лёвка лежал, уткнувшись лицом в землю.
Перед его глазами увеличенные до невероятных размеров вели свою обыденную жизнь муравьи. Может быть, чуть быстрее, чем всегда, потому что и муравью понятно, что такое бомбёжка.
Когда налет кончился, Лёвка увидел горящую машину.
Он побежал к ней, чтобы спасти ту девушку.
Но от девушки и командира остались только окровавленные лоскуты одежды.
И голубой глаз смотрел из земли на Лёвку.
- Ты видел его лицо? (это о немецком лётчике) Ты видел его лицо! Он смеялся над нами, - кричал Сандро. – Я стрелял в него из маузера, а он смеялся… Нет, ты видел его лицо?!
Лёвка оторвал взгляд от голубого глаза, смотревшего на него.
- Нет, я видел муравья, который тащил травинку, - с трудом подавляя приступ тошноты, сказал Лёвка. – Я видел только муравья… Мне было страшно.
- А где эта девушка? – спросил Садро.
- Вот… - Лёвка кивнул на окровавленные клочья одежды. - Её больше нет…
Они пошли по улице к штабу.
- Товарищ боец! Вернитесь! – услышали они голос политрука.
- Куда мне вертаться? – спросил Сандро.
К ним подошел Политрук.
- Куда вертаться-то? – переспросил Сандро.
- Почему вы не приветствуете старших?
- Извините, товарищ политрук, — ответил Сандро. – Ещё не пришел в себя. Бомбят… Какие приветствия?! Не заметил…
- Почему у вас такой неопрятный вид?
Сандро молчал, но было видно, как наливается он злостью. У политрука тоже видочек был ещё тот, не парадный.
- А где ваша винтовка? Без нее вы подлежите военно-полевому суду.
- Я разведчик! У нас вооружение—пистолет и нож. (Вынимает из деревянной кобуры маузер.)
Политрук испугался.
- Это не по уставу. Вы рядовой, и вам положена винтовка. Приказываю вам сейчас же пойти в каптерку, сдать пистолет и получить винтовку, а то многие офицеры без пистолетов ходят, а рядовые видите ли, пистолетами обзавелись…
- Я, товарищ политрук, не обзавелся, меня так еще в Ленинграде обмундировали.
- Молчать! Выполняйте мое распоряжение, и доложите. Но сначала я научу вас здороваться по уставу. И вы тоже, - обратился политрук к Губанову и Лёвке. Становись! Смирно! Не сутулиться! Грудь вперед! Руку к пилотке! Здравия желаю, товарищ старший лейтенант!
- Здравия желаю, товарищ старший лейтенант!
- Ещё!
- Здравия желаю, товарищ старший лейтенант.
- Ещё.
- Здравия желаю, товарищ старший лейтенант,
- Ещё!
- Здравия желаю…
Но тут начался новый налет, и они упали на землю.
И снова Лёвка не мог поднять от ужаса голову.
И снова он видел муравьев, снующих перед его глазами.
Когда наступило затишье, они встали, а политрук остался лежать на земле. Они подумали, что он убит, но политрук дёрнулся от прикосновения руки к его плечу. Встал. Поискал в траве пилотку и, не взглянув на них, ушел, оглядываясь опасливо на небо.
1.20 . Сеновал.
Они лежали на сеновале.
- Вы заметили, вторые сутки не слышно птиц?
- Они улетают подальше от линии фронта.
- И зверье бежит…
- Интересно, можно ли привыкнуть к бомбёжке?
- А к боли?
- Это похоже на камнепад в горах.
- Только там никуда не спрятаться. Но похоже.
- Ощущаешь себя мухой или комаром.
- Помнишь, как в прошлом коду во время землетрясения в Домбае?
- Да, помню… Мы висели на стене. А вокруг рушились горы.
- Что нас спасло? Случай или судьба?
- Это вечный вопрос. Тихо. Слышите?
Ночь перед рассветом была тихой. И в этой тишине возник и усиливался от комариного писка до прерывистого воя звук.
Начался новый налет.
Они укрылись в воронке от вчерашней бомбы.
1.21. Участок бабы Мани.
От дома бабы Мани осталась печная труба. Земля ещё дымилась.
Баба Маня и Маша пытались найти среди обгорелых вещей найти хоть что-нибудь, что ещё могло пригодиться в хозяйстве. Самовар и сковорода – всё, что осталось от нажитого за длинную тяжёлую жизнь хозяйства.
Лёвка, Губанов и Сандро помогали им.
Подошел политрук.
- Здравия желаю, товарищ политрук!
- Что вы здесь делаете?
- Помогаем местному населению. Сейчас пойдём в штаб.
- Там никого нет. Дом сгорел… Полк спешно отступил… этой ночью. Про нас забыли … Была опасность окружения…
- Так, - сказал Губанов.
И меня тоже забыли…
- Мы уходим.
- Куда?
- Будем догонять наш полк.
- Я с вами.
- И мы с вами - сказала баба Маня.
- Я тоже с вами, - сказала Маша.
1.22. Дорога.
Голодные, измученные, кустами и опушками, они двинулись к Ленинграду. Всё было в дыму. Горели леса.
Из, так называемого, НЗ (неприкосновенный запас), лежащего у каждого в мешке, они вытаскивали сухари и жевали на ходу. За ними шли баба Маня и Маша. И замыкал эту процессию политрук.
Они, как степные лани, приходили в ужас от звука немецких самолетов.
Но привыкали.
1.23. Дорога
Сандро даже стрелял в небо из винтовки, брошенной каким-то беглецом в придорожную канаву.
- Если собью самолет, орден дадут, - сказал он.
1.24. Дорога.
Баба Маня остановлась на развилке дорог.
- Больше не могу. Нет сил. Тут недалеко деревня Борки, Там моя сватья живет. Храни вас Бог. Может встретимся ещё.
- Обязательно встретимся, - сказал Губанов. – После войны.
- Я тебя разыщу, - сказал Сандро Маше. – Ты жди меня.
- На щё?
- Я разыщу тебя.
- На щё?
- Ты что ли, ничего не поняла? Ты будешь моей женой. У нас будет много-много детей. Беленьких, как ты…
- На щё?!
Он хотел поцеловать её, но она не позволила. Большая сильная была. Чуралась телячьих нежностей.
Две Марии пошли по дороге и скоро исчезли из виду.
1.25. Дорога
Было очень жарко, и Губанов первый выбросил противогаз.
На немой укор политрука сказал примирительно.
- Им нет смысла применять против нас газы. Мы драпаем…
Политрук как-то сник, присмирел, боялся, что его оставят одного.
Примеру Губанова последовал Сандро, выкинул свой противогаз в канаву. Потом Лёвка. А затем и политрук.
- Сумки оставьте,- сказал Губанов.- На всякий случай. Положите в них бельё. Пусть хоть видимость сохранится.
Идти стало легче. И ещё легче, когда в канаву была брошена скатка и альпинисткая веревка из рюкзака. И связка скальных крючьев…
- Горы всё дальше от нас… - вздохнул Сандро.
- Мы всё дальше от гор, - поправил Лёвка.
- Да, боюсь, года три- четыре это снаряжение нам не понадобится, - отозвался Губанов..
- Ты всё так хорошо придумал… Почему три года?- спросил Сандро.
-Простой рассчет – ресурсов у человечества хватит только на три, максимум четыре, года такой войны, - ответил Губанов.
Они увидели землянку.
1.26. Землянка.
В землянке был телефонный аппарат. Он работал. Сквозь треск и гул слышалась русская речь.
Лёвка кричал в телефонную трубку: «Роза... Роза...
Я - Тюльпан».
Сандро дремал у его ног на полу землянки, подложив под голову три березовых полена.
Губанов спал, даже похрапывал
Политрук сидел на зеленом ящике из-под патронов. Смотрел в одну точку. Раскачивался малой амплитудой из стороны в сторону.
Лёвка слегка тронул Сандро ногой и сказал:
- Сандро. Горло пересохло. Дай напиться!
Сандро протянул ему фляжку.
- На самом интересном месте разбудил, - ворчал он. - Я видел, что отец ждёт гостей и готовит шашлыки. А ты?
- Я не спал уже двое суток, Но последний сон помню. Мама готовит рыбу фиш… Это фаршированная щука…
Губанов заворочался на земляном ложе. Потягивался. Протирал глаза.
- А вы, Николай Иванович? – спросил Сандро.
- Что?
- Что во сне видели?
- Вам хорошо. Шашлыки. Щука. А я с детства вижу только картошку в мундире и соленые огурцы. Какое может быть равенство между нами?! Даже во сне нет равенства. И никогда не будет…
В дверь землянки просунулся ствол шмайсера и высокий голос произнес с немецким акцентом всем знакомые слова:
- Руки вверх! Выходить по - одному!

1.27. Комната в здании из красного кирпича.
Их держали под охраной в кирпичном строении пожарной команды.
- Нас расстреляют? Да? - спросил Лёвка.
- Уравнение с тремя неизвестными, - ответил Губанов, взглянул на политрука..
Они сидели в небольшой комнате вместе с другими плененными бойцами Красной Армии. Вместе с давешним политруком. У политрука было уныние не только в лице, но и во всей фигуре. Сандро подсел к нему. Полуобнял.
.-Товарищ политрук, так чем определяется класс?
Политрук оторопело посмотрел на него. Но ответил автоматически, четко, как на экзамене, потому что привык отвечать.
- Отношением к орудиям и средствам производства.
- А я думаю, что класс определяется отношением к средствам потребления,— притворяясь дурачком, сказал Сандро.
- Вам, Кенчадзе, следует почитать Маркса, - сказал политрук. - Вы ведь образованный человек, а несёте такую муть! И задаёте глупые вопросы.
Сандро покровительственно похлопал его по спине.
- Не дрожи. Двум смертям не бывать…
Он подсел к своим.
- Нас расстреляют, да?
Было тихо.
Лёвка услышал мусульманскую молитву.
Молился татарин средних лет с петлицами младшего офицера. Два кубаря на них, это по-нашему лейтенант.
Молился поляк по-польски.
Молился русский по- русски.
- Богородице, Дево, спаси нас!
Лёвка мучительно вспоминал третий псалом Давида, слышанный им не раз в детстве, неловко пытался молиться на иврите (привожу стсл текст):
…Воскресни, Господи, спаси мя, Боже мой, яко ты поразил еси враждующиея ми всуе: зубы грешников сокрушил еси. Господне есть спасение и на людех Твоих благословение Твое…
Только политрук не молился. Сидел, обхватив ладонями голову.
1.28. Возле пожарки.
Часовой за окном остановил мальчика, который нес в ведре воду с реки.
- Стой! Куда идешь? Откуда идешь?
- Вот, воды набрал и несу.
- Иди, еще сходи, русь! Куришь?
- Найн! Найн!
1.29. Комната.
- Война не началась, а нас уже разбили наголову, - сказал вдруг Губанов.
Сандро и Лёвка с удивлением смотрели на него. За такие слова полагался расстрел.
- Страх - вот что убило в нас солдат. Страх перед… - Губанов взглянул на небо. - Чтобы выжить – нужно победить страх. Победить это чудовище в себе! - Он посмотрел на Сандро и Лёвку. - Мы ведь умеем это делать - побеждать страх… Вспомните наши восхождения. Сколько раз мы могли погибнуть…
Он не закончил фразу, но было понятно без слов.
- Они так уверены в нашем бессилии, - продолжал Губанов. – Посмотрите, нас даже не очень охраняют. Один солдат стоит…- Он подошел к дверям. - Посмотрите, какие хлипкие двери. Сандро, постучи в окно. Пусть подойдёт… Скажи, живот болит… Надо, мол, на двор… А ты, Лева, разобьешь стекло, чтобы отвлечь. Только обмотай каким-нибудь тряпьем руку, чтобы не пораниться.
- Чем?
- Ну, хотя бы пилоткой.
1.30. У пожарки.
Они убили охранника.
Политрук забрал себе немецкий шмайсер.
Стрелял в убитого. Палил в мертвого. Пули делали швакк.. . швакк, иногда проходили насквозь и бились о камни.
- Некрасиво, - сказал Лёвка. – А раз некрасиво, значит, неправильно… Глупо стрелять в мёртвого…
Политрук с ненавистью взглянул на него.
Подошли другие пленные.
Молча смотрели на убитого немца.
- Уходим, - сказал Губанов. – В рассыпную. Поодиночке…
Они бежали, растворялись в родных лесах, как их предки сотни и тысячи лет назад.
1.31. Лес
И снова были вместе Губанов, Лёвка, Сандро и политрук. Снова вчетвером шли на восток.
1.32 Лес.
Напоролись на немецкий дозор. Отстреливались. Разбежались. Растворились в лесу. Потом вернулись к телу политрука.
Уволокли его на плащ-палатке в лесные дебри. Выкопали в болотистой почве окопчик – могилку. Губанов сказал:
- Он был человек, А теперь труп. Он был неприятный человек. И глупый. Но он был наш человек. Он погиб, как солдат. Мир праху его!
- Посмотри, - сказал Лёвка, наклонившись над трупом.
- Что? – спросил Губанов.
- Ползут, - с отвращением сказал Лёвка.
- Кто?
- Вши ползут.
- Они всегда покидают мертвых. Ищут живых. Закапывай его ребята быстрее. Нам только вшей от этого политрука не хватало…
Политрука засасывало болото.
- Пробираться к нашим будем по одному.
Они молча разошлись.
Конец первой серии

Серия вторая.
Как много девушек хороших…
( вар. Леон и королева Марго)

Эта серия посвящена быту солдат и офицеров. Наших альпинистов использовали и как разведчиков и как посыльных, потому что они были выносливы, сообразительны, смелы и надёжны.
Но они были к тому же молоды и потому влюблялись в девушек, которые тоже носили сапоги и шинели – санитарок, радисток, писарей…
Война жестоко изменила пейзаж. Чёрный горелый лес и зеленая трава.

2.1. Хутор
Лёвка увидел тусклый свет. Он, то возникал, то исчезал среди ночного леса. Светящаяся точка. Светлячок.
Он пошел на этот свет, потому что выбился из последних сил, и ему было уже всё равно, лишь бы не этот лесной мрак.
Залаяли собаки. Две большие и одна маленькая.
Он подошел к окну. Постучал.
Собаки лаяли, показывали клыки, но не подходили к нему ближе, чем на три шага.
Дверь со скрипом отворилась. На пороге он различил старушку с керосиновой лампой в руке.
- Кто это?
- У вас немцев нет?
- А ты кто будешь?
- Я окруженец, пробираюсь к нашим.
- Заходи в избу.
2.2. Изба.
В Красном углу иконы. Стол. Лавки. Русская печь.
Старуха поставила на стол три белые тарелки. Положила три ложки и три ломтя домашнего круглого хлеба.
- Ешь, родимый.
- А кому третья тарелка? – Лёвка опасливо оглядывал темные углы.
- Любопытствуешь?
- Любопытствую.
- У меня мужик полгода, как помер. Вдруг придёт.
Лёвка понимающе кивнул. Озирался на шорохи мышиные.
- Приходит?
- Приходил. Месяц как перестал приходить. Обиделся.
- На кого?
- На меня… Бывало, придёт и сидит молча. А я спать хочу и не могу. А он сидит и сидит. И молчит. Мне старуха одна, знахарка, рецепт дала, чтобы не приходил…
- И что, не приходит?
- Не приходит. Обиделся.
- А какой рецепт? Ну, чтобы не приходил с того света…
- Просто – послать его, куды вы, мужики, посылаете в сердцах… Пошел ты на … !
Лёвка ел осторожно, хоть очень хотелось есть, всматривался в тёмные углы.
За окном стали сильно лаять собаки.
- Вот, никак опять заявился. Поди-ка, посмотри.
Лёвка поёжился, но встал. Взял топор, на всякий случай, и направился к двери.
2.3. У избы
Лёвка вышел из избы.
Там никого не было.
Теперь собаки лаяли на Лёвку.
- Стань лицом к стене и не оборачивайся, - услышал Лёвка высокий девичий голос.
Он увидел подростка с автоматом. Заметил – одет бедно, но сапоги новые, хромовые.
Обернулся к стене.
- Брось топор. Оружие есть?
Лёвка бросил топор.
- Ты кто будешь?
- Окруженец.
- Документы есть?
- Нету.
Парнишка всматривался в Лёвкино лицо.
- Ладно. Верю. Еврей не предаст. У нас один враг. Пошли в избу.
В избе подросток сбросил куртку, Снял фуражку. И оказался девушкой.
- Ешь. Не бойся, - сказала она Лёвке.
Старуха наполнила похлёбкой третью тарелку.
Девушка ела, не спуская с Лёвки внимательных глаз.
- Пойдёшь со мной.
- Куда?
- В лес.
- Не могу, - сказал Лёвка. – Мне нужно свою часть догонять. А то в дезертиры запишут.
Она молча доела, вытерла тарелку корочкой хлеба.
- Ладно. Иди, догоняй.
Она протянул Лёвке наган и сказала:
- Возьми, хоть в случае чего, от немцев отстреляешься. – И улыбнулась. - А последнюю себе…
- За наган спасибо. Ты кто?.
Она усмехнулся в ответ.
- Любопытство нынче штука опасная. Там в обойме семь патронов… Бывай.
- И ты бывай. Спасибо.
Она исчезла. Растворилась в ночи.
2.4. Изба.
Лёвка вернулся в избу. Стал собираться.
Старуха перекрестила его на прощанье.
- Я ведь не русский.
- А я знаю.
- А чего крестишь, если знаешь?
- Но Бог-то один…
Она сунула ему в руки сверток с едой.
- Поешь, когда проголодаешься
2.5 Дорога.
Лёвка прислушивается. Канонада, и справа, и слева. Смотрит по компасу. Идёт.
2.6. Деревня.
Старик ходит в огороде. Пропалывает.
- Деда! - окликнул
- Чего тебе?
- Тут немцы есть? – спросил Лёвка.
– Нет, тут нема. Там, в Сучеполье, слышь, что делается! Воюют! А здесь тихо покамест…
- Деду!
- Чего тебе? Чего пристал. Проходи. Мне не до тебя.
– Ну, ты переправь меня через реку.
- А ты кто?
- Я окруженец. Свою часть ищу. Мне нельзя в плен. Я еврей..
- Вот несчастье, какое! Надо же тебе было евреем родиться в наше-то лихое время!
- Я не выбирал, деду.
- Пошли.
2.7. Река. Ночь.
Они в плоскодонке переплыли реку.
- Спасибо.
- Спаси Господи.
2.8. Штаб.
Лёвке дали лист чистой бумаги.
- Садись и пиши всё от и до. Что как было? Честно. От нас ничего не скроешь.
Лёвка вздохнул, посмотрел на особиста. Крутой мужик. В лице, в голубых глазах - ни жалости, ни страха, ни любопытства – только холодное упорство.
… Я, Рубинштейн Лев Михайлович, комсомолец, еврей по национальности, рядовой горнострелковой бригады, кандидат в мастера по альпинизму родился в 23 января 1922 года в семье служащего, в городе Бердичеве. Отец умер в 22 году. Мы с мамой приехали в Лениград, где я окончил среднюю школу и поступил в Политехнический институт. Не успел защитить диплом. Ушел добровольцем на фронт с моим другом Сандро Кенчадзе и доцентом Николаем Ивановичем Губановым. Н.И Губанов мастер спорта по альпинизму. Мы тоже должны были выполнить норму мастеров спорта в этом году. Но помешала война. Нас определили в отдельную горно-стелковую бригаду. В полковую разведку. Командир бригады у нас был полковник Грибов. При отступлении мы попали в плен к немцам в деревне Перелоги. Убили охранника. Неделю я пробирался к нашим в надежде найти свою бригаду… У деревни Ноговицы вышел в расположение наших частей. Меня арестовали, привели в штаб полка. Допросили от и до, где воевал и в какой дивизии был. Потом в штаб дивизии передали. Под конвоем. Потом из дивизии в штаб 21-ой армии. Контрразведка. Мне говорят : Рубинштейн. Пиши. Все подробно, как было. Мне обманывать нечего… Пишу, как было…
Лёвка задумался. Тут вошел офицер и сказал на ухо следователю.
- А у нас тут с этой бригады есть уже человек.
– Кто?
– Сандро Кенчадзе. Грузин.
- Твоё счастье, - сказал следователь. – Всё проверили. Полковник Грибов поручился за вас и ваших друзей. Просит срочно направить вас в его распоряжение…
Лёвке вернули ремень и наган.
2.9. Монастырь.
- Где это ты, Левка, так долго болтался? – услышал он за спиной голос с грузинским акцентом. – Опять романтическая история? Дон Жуан ты наш хренов!
Сандро тискал его в объятьях. Губанов бежал к ним через монастырский двор.
- А вы?! – У Лёвки на глазах были слёзы.
- Пошли, покажем тебе нашу келью. Жаль, что не надолго здесь задержимся. От бригады остался едва батальон.
- Лёва, тебя Грибов вызывает, - сказал Губанов.
Он был озабочен. Даже не улыбнулся. Только пожал руку.
- Да, бегу. Мне писем не было?- спросил Лёвка.
- С письмами плохо, - сказал Губанов. - Нет писем…
У штаба стояла грузовая машина с секретным ящиком и знаменем бригады.
Монастырь стоял на полуострове, вдающемся в озеро. Высокая белая церковь - собор, белая стена вокруг монастыря, крупный хвойный и лиственный лес на всей площади скрывал остатки бригады. Красивый туман над спокойным озером, и холодно без шинели (они ведь выкинули её в жару) — главные ощущения того утра.
Внезапно настал, скорее, выяснился, порядок происходящей жизни. У самой церкви разорвался снаряд, потом другой ...
На пороге трапезной появился полковник Грибов.
- Рубинштейн! Вам дается важное и ответственное задание. Нужно провести машину с секретными документами и знаменем бригады в деревню Заозерная на Ленинградском шоссе.. Бригада будет отступать по берегу озера. Машина там не пройдет. Вам надлежит вместе с шофером – Он задумался . - Дам вам еще одного бойца… Больше не могу… Вам надлежит прорваться по обстреливаемой дороге. Возможно, что противник ее еще не перерезал… В деревне Заозерной ждать моих распоряжений. Они будут высланы с нарочным.
Во дворе монастыря особисты жгли документы.
- Есть! Прорваться с машиной в деревню Заозерная…
- Вы старший.
2.10. Двор монастыря.
Шофер Лёвке сразу не понравился. А он не понравился шоферу.
Тот сидел на каменной скамье и курил.
- Поехали, - приказал Лёвка.
Шофер неторопливо встал.
- Бегом!
А он лениво пошел, побрел к своей машине.
Но машина была хороша. Трехосная, новенькая, еще пупырышки на резине. Две ведущие оси.
Шофер равнодушно посмотрел мимо Лёвки и тоном совсем не подчиненного сказал:
-Подтяни брезент на кузове.
Сел в кабину, закурил и стал ждать, когда Лёвка и приданный боец подтянут брезент.
2.11. Дорога.
Лёвка сидел в кабине. «Оружие» свое – револьвер системы «наган» вытащил из кармана и затолкал за пояс.
Они неожиданно легко проехали опасный участок. И только, когда были вне досягаемости обстрела, услышали хлопки взрывов.
Машина была на въезде в Заозерную.
2.12. Заозёрная.
Василий, так звали шофера, остановился у колодца.
Было совсем тихо. Ни машин, ни людей на дороге не было видно. Несколько минут отдыха от страха и напряжения. Установилось даже ощущение счастливого окончания поездки.
Они вытянули из колодца ведро и пили по очереди прямо из него прохладную прозрачную воду. Война осталась где-то далеко.
- Бабушка, - обратился Василий к хозяйке домика рядом с колодцем. – Можно, мы у вас во дворе машину поставим?
- Ставьте, родные, ставьте, - ответила старушка.
- Василий, я пойду, посмотрю обстановку. Еды раздобуду, - сказал Лёвка шоферу.
- Давай, - ответил тот.
2.13. Улица
Лёвка шел по улице. На двери магазинчика Сельпо висел большой замок.
- Стой!— кто-то жестко схватил его за плечо.
Это был старшина пограничник.
:— Ты куда это направился? Что высматриваешь?
— Я ищу командира моей части, - ответил Лёвка.
— Ищешь командира части? Какой части? Какого командира?
— Это военная тайна. Я выполнял важное задание. Прибыл сюда на машине.
— Покажи права.
— Прав у меня нету.
- Ах, прав у тебя нету?! – Старшина в фуражке с зеленым околышком и жестко-неприятным лицом, крепко держал Лёвку за руку. – Я давно за тобой наблюдаю. Ну, как же ты без прав?
Он задавал вопросы лишь, как формальность, он был уверен, что Лёвка дезертир.
— Я не шофер, я ответственный за машину, - сказал Лёвка..
— Ты ответственный за машину?
— Машина стоит вон там, за садиком, у колодца. Пойдите, посмотрите. И шофер там, - Лёвка уже все понял и говорил умоляющим тоном, и это был наихудший вариант.
— Того мне не хватало, искать ваши машины, которые, когда придешь, уже уехали.
Он приостановился, обдумывая решение.
— Твое счастье, шо ты шел туды, а не сюды ( он показал в сторону фронта), а то пошел бы с темя.
Мимо проходила группа в гимнастерках без поясов, с тремя конвоирами.
Вскоре послышались выстрелы.
— Ыдь вон туды и становысь у строй!
- Спасибо, - сказал Лёвка и затрусил к строящейся команде.
2.14. Улица.
Здесь почти все были с винтовками, но без амуниции и противогазов. Перед строем стоял командир, высокий, тоже в зеленой фуражке...
Офицер закричал:
- По четыре рассчитайсь!
Колона двигалась в сторону фронта.
Командир останавливался, Кричал.
-Шире шаг!
Но никто его не слушал.
Не доходя метров ста до вала, кто-то крикнул:
- Эй! В переулочке справа кухня!
2.15.Кухня в переулке
В переулке действительно стояла походная кухня, окруженная толпой. В одно мгновенье колонна перестала существовать.
У них не было не только котелков, но и ложек.
Повар стоял на подножке кухни, черпал кашу черпаком и накладывал ее в пилотки, подставляемые со всех сторон. Каша была жидковата, но мужики ложились лицом в пилотку и всасывали ее в себя. Они так давно не ели! И кто думал о том, что пилотку нужно будет надевать на голову?
Лёвка тоже давно не ел, но пилотку не стал подставлять повару.
Он потихоньку оторвался от толпы.
2.16.Улица
И снова оказался на пустой улице.
Там он встретил Губанова.
- Лёвка, тебя разыскивает Грибов. Где машина?
- У колодца за садом.
- Пошли. Быстрее.
Навстречу им бежал замкомбриг Цыганков.
- Почему ты без машины?— закричал он.
— Она в садике у колодца.
- Пошли. Бегом!
2.17. У колодца
Они добежали до колодца, но машины там не было.
— Сволочь! Расстреляю, как собаку! (Цыганков взялся за кобуру) Там секретные документы! Там знамя бригады! Если они пропадут, бригаду распустят с позором!
Они обнаружили машину неподалёку в тенечке.
Шофер был на месте. Солдат Андрюха куда-то пропал. Винтовка его лежала в кузове, а он пропал. В воздухе появился первый немецкий самолет.
Шофер торопился.
- Решайте скорее. Сейчас начнется налет!
Началась бомбёжка.
2.18. Шоссе
Шофер Вася пытался гнать, а самолеты стали кидать бомбы впереди. Тут Вася понял, что «все»! Подвел машину к обочине и укрылся в канаве.
Лёвка поспешил за ним, но поближе к машине.
Сверху их поливали пулеметными очередями.
Фонтанчики пыли выстраивались в опасной близости от Лёвки.
Он пытался втиснуться в землю, раствориться в ней.
Когда он поднял лицо от земли, машина дымилась. Первые язычки огня поползли по траве. Пуля пробила один из баков и бензин вытекал на асфальт и продвигался к канаве, где прятались Лёвка и шофер Вася.
Стояло чудесное, прозрачное утро.
Самолеты улетели. И стало тихо.
Огонь уже был явно виден, он охватывал переднюю часть машины...
- Эй, вставай! – закричал Лёвка. - Нужно спасать документы и знамя!
Он выскочил побежал к машине, а шофер Вася, будто не слышал, остался лежать в канаве.
Чтобы проникнуть в кузов, нужно было развязать брезент. Лёвка пытался это сделать сам, но силёнок не хватало. Ногти в кровь содрал, и ноль результата.
- Василий, помоги, - закричал он, но Василий только приподнял голову и зло смотрел на него.
Лёвка кинулся к шоферу:
- Помоги развязать брезент!
— Пошел ты! Машина все равно сгорит,—сказал он.
— Там секретные документы и знамя бригады.
— Пусть лучше сгорят они, чем я.
— Ах ты, сволочь!
- Лучше пусть сгорят, чем достанутся немцам!
- Я приказываю тебе, я здесь старший!
— Говно ты вонючее, а не старший! Старший! Ты засранец, такой же, как я. Таких старших окунают головой в говно... Старший!..
— Сука, - закричал Лёвка .
Он вытащил из кармана наган.
— Вставай, застрелю!
— Не застрелишь. Пороху не хватит. Ты ведь гнида…
- Я гнида?! А ты… ты лягушка! Ты клоп… Ты…
Лёвка проглотил обиду и попросил чуть не плача.
- Василий, какое время нам выяснять, кто есть кто. Я прошу тебя. Пожалуйста. Помоги мне скорее развязать эти узлы.
Это подействовала.
Василий подошел к машине, вытащил перочинный ножичек и быстро распустил все узлы.
Потом взял из кабины свой сидор, коричневый новенький карабин и молча пошел к Ленинграду.
Лёвка остался один.
Солнце стояло уже высоко. Было жарко, но у горящей машины было очень и сверх жарко. Самолеты улетели, сделав свое дело, и если бы не треск пылавшей машины, было бы совсем тихо. Не было ни людей, ни птиц, ни кузнечиков. Один огонь!
У машины было два бензобака. Один горел, второй еще не взорвался. Лёвка вышвырнул на землю свой и всех альпинистов рюкзаки со спальными мешками, теплыми и очень ценными, свитерами, теплым бельем и прочим, дорылся до большого железного оцинкованного ящика и стал с ним бороться. Хорошо, что он был не сейф, и Лёвка его одолел. Там же в машине он нашел большую плащ-палатку, заполнил ее секретными и сверхсекретными документами, присовокупив знамя бригады и завязав все это крест-накрест, тронулся по обочине дороги в ту же заветную сторону, неся на спине огромный тюк цвета хаки. На свой рюкзак я, уходя, даже не взглянул. Пнул его ногой и пошел размеренно, как будто в гору на восхождении.
Его остановил рокот мотора. Навстречу Лёвке урча и фыркая катил трактор. За рулём был всё тот же Вася – шофер. И выражение лица у него было такое же хмурое и неприветливое.
Он лихо развернул трактор, подождал пока Лёвка погрузит свой секретный груз и со скоростью доступной этой с/х технике покатил к Ленинграду.
Дорога была пустынна и безлюдна.
2.19 Ленинград
Ленинград был красив, как всегда.
2.20. Баня
Они с наслаждением мылись в бане – Лёвка, Сандро и Николай Иванович Губанов.
Брились, пытаясь вернуть лицу мирное выражение.
Толкались у запотевшего зеркала.
2.22. Предбанник
У них отобрали грязную и завшивленную одежду и дали взамен форму, снятую с убитых, выстиранную, продезинфицированную, но с дырками от пуль.
Они неумело зашивали эти дырки в предбаннике.
Штопали. Каждый на свой манер. Неумело. По-мужски.
- Это дырка от пули.
- Думаю, да, от пули…
- А это от осколка.
- Полагаю, что от осколка…
- А эта?
- Это от разрывной пули дум-дум…
Облачались в чистые отремонтированные одежды погибших.
2.23. На месте дома, от которого осталась только ровная площадка.
Они стояли на месте разрушенного дома, в котором ещё два месяца назад жил Губанов и его жена Вера. Им сказал дворник, что все жильцы погибли.
- Все погибли. Никого не осталось в живых… Я в этот день жену хоронил… Это меня спасло… А так никого… Останки кремировали на кирпичном…
Никого не осталось в живых. Только толстая книга учета жильцов дома. А жильцы стали нежильцами. Губанов молча листал страницы домовой книги. На месте дома была площадка. Тогда быстро, за день, разбирали завалы разрушенных домов. И назавтра - как будто и не было дома. Площадка для отдыха. Для игры в теннис.
2.24. Комната общежития.
Они впервые видели своего старшего друга пьяным. Его ломало и выворачивало. Они возились с ним, как с больным братом.
2.25. Петропавловский собор
Перед отправкой на фронт они клялись у могилы Петра Первого, что победят страх, как побеждали свой страх их предки. (Такой обычай действительно был в Ленинграде в ту пору)
- Здесь у могилы императора Петра Великого клянёмся. Клянусь
- Клянемся! Клянусь!
- Клянемся быть честными, храбрыми, дисциплинированными, бдительными бойцами, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров и начальников. Клянемся!
Клянёмся!
Клянёмся до последнего дыхания быть преданным своему Народу, своей Советской Родине и Рабоче-Крестьянскому Правительству. Клянёмся!
Клянемся!
Клянёмся по приказу Рабоче-Крестьянского Правительства выступить на защиту нашей Родины - Союза Советских Социалистических Республик и, как воины Рабоче-Крестьянской Красной Армии, клянемся защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами. Клянемся!
Клянемся!
Если же по злому умыслу я нарушу эту мою присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся.
Лица молодых бойцов были чисты и возвышены, как на молитве. Среди них мы увидим Губанова, Лёвку и Сандро, прошедших суровый экзамен первых месяцев войны.
Возможны титры.
Прошло два года. Положение на фронте стабилизировалось и порядка стало больше. Они победили страх.
2.26. Землянка комбрига.
Землянка комбрига состояла из двух комнат - «предбанник» и спальня. Первая большая, освещенная аккумуляторным фонарем, с большим столом, на котором всегда лежат карты, линейки, карандаши.
Пришел начштаба Цыганков.
Обсуждали список представленных к награде.
- … Медалью За Отвагу… Соколова Н.А., Стрелкова Ю.И., Носика Б.Р. Посмертно. Рубинштена Л.М. Сальникова П. Е.
Вход в палатку открылся и вошел Лёвка Рубинштейн.
- Рядовой Рубинштейн явился по вашему приказанию…
- Садитесь. Миша, стакан чаю рядовому Рубинштейну, - приказал Грибов адъютанту.
- Спасибо, товарищ полковник.
Это уже совсем другой Лёвка. Он возмужал, загорел. Лицо решительное, погрубевшее от постоянного пребывания на воздухе.
- Повезете пакет в штаб армии. Я не могу дать вам машину, но у нас есть мотоцикл. Вы когда-нибудь пользовались этим средством передвижения?
- Да, товарищ полковник.
- Что ж вы, товарищ Рубинштейн, никак не научитесь по уставу отвечать.
- Так точно, товарищ полковник.
- Идите, выполняйте приказ и возвращайтесь скорее.
- Есть!
2.27. Раздолбанная дорога.
Лёвке дали мотоцикл и он помчался выполнять задание.
2.28. У штаба армии.
Лёвка оставил мотоцикл у входа в штаб.
Он заметил девушку с вещевым мешком, который тогда называли «сидором». Она была в солдатской серой шинели. Ждала попутки.
Вот тут они впервые увидели друг друга – Лёвка и Маргарита, Леон и Марго. Мимоходом. Не обратили внимания, только слегка зацепились. Но запомнились.
Когда Лёвка вышел из штаба, девушка обратилась к нему с просьбой.
- Может, вы подвезете меня.
- А вам куда? В горнострелковую?
- Нет, 21-ю пехотную.
- Она рядом с нами. Садитесь. Только покрепче держитесь. Дорога не дай бог…
Она села позади него, крепко обняла за талию.
2.29. Дорога
Лёвка лихачил. Ему было весело от нечаянной близости женщины. От неё исходили запахи и флюиды мирной жизни. Он кричал ей, чтобы перекрыть рокот двигателя.
- Мне так хочется оглянуться!
- Что?
- Я не успел...
- Что?
- Рассмотреть…
- Что?
- Ваше лицо.
Левке было хорошо и весело. Юношеское озорство овладело им.
- Что?
- Я хочу оглянуться.
- Не надо, ради бога!
- Пожалуйста, не надо.
- Хочу увидеть вас…
Мотоцикл перегрелся и заглох.
Что-то посвистывало.
-Что это? - спросила она.
- Это пули, - сказал Лёвка, а руки его в это время умело и независимо копались в моторе, определяя неисправность. – Шальные пули.
- А я думала птица.
- Я за эти два года ни разу не слышал, чтобы пели птицы. Птицы улетели, а звери разбежались… Как вас зовут? Если, конечно, это не военная тайна.
- А тебя?
- Леон…
Она засмеялась.
- Чего смешного? – обиделся Лёвка.
- Леон… - повторила она и снова засмеялась. – Надо же…
- Ну, если хотите – Лёвка, - сказал он и тоже рассмеялся. - Вы снайпер? Или санитарка?
- Машинистка… печатаю приказы…
Она показала пальчиками, как печатают на пишущей машинке. Ей было весело с этим смешным «очкариком без очков». У него так по-детски менялось лицо от огорчения до радости.
- Так как же вас зовут?
- Ну, если ты Леон, то я Марго.
Опять просвистело что-то в тишине.
Лёвка вытер руки ветошью. Достал аккуратно завернутый кусочек мыла. Вымыл руки в луже и обтёр их о штаны.
Снова пропела «шальная птичка»
- Ты не боишься? – спросила она.
- Твои глаза
Опасней для меня, чем эти пули,
Будь их хоть два десятка. Погляди
Ты ласково - и не страшны враги мне.
-Это ты сочинил?
- Нет, это Шекспир. Ромео и Джульетта.
Он приблизился к ней вплотную.
Она не отстранилась.
Лёвка положил руку на её щеку.
Видимо, ей это понравилось.
- Королева Марго… Что-то я вас не видел в штабе.
- А я не из твоей бригады... Мсье Леон…
Левая его рука последовала за правой.
Они внезапно оглушительно понравились друг другу. Молчали,
вглядывались.
Лёвка неожиданно для себя, поцеловал её в щёку, потом, не
встретив сопротивления, стал целовать её лицо, едва касаясь лба, щек, глаз, но не смел пока приблизиться к родинке…
Она была предлогом для ласки, копившейся в нем эти два года войны. Не возлюбленной, не любовницей, но женщиной того далёкого времени, когда они ходили по улицам в лёгких светлых платьицах, а он, подросток, останавливался на улице, поражённый женскими чарами.
- Знаешь, - сказал он. – Я вдруг увидел тебя в лёгком светлом платье… На улице Росси в Ленинграде…
И тут начался минометный обстрел.
Лёвка услышал вой мины и бросился на землю. Успел прихватить с собой девушку.
Она шлёпнулась в лужу рядом с ним.
Когда обстрел кончился, Маргарита достала зеркальце, стала стирать грязь с лица.
- Ну и дурак! – сказала она, заметив, что Лёвка смотрит на неё. Отвернулась.
Мотоцикл так и не завелся. Из пробитого бензобака вытекал бензин.
Они молча тащили его по раздолбанной снарядами дороге.
2.30. Землянка
…Солдаты были молоды и очень молоды. Для многих женщина была мифическим существом, а нормальные гендерные отношения были известны им только по рассказам одноклассников. Был обычай - в свободное от боёв время делиться опытом, рассказывать о своих довоенных приключениях.
Лёвка был девственником, но его фантастические импровизации завораживали благодарных слушателей.
Он любил заливать, фантазировать. Увлекался, и сам верил своим небылицам.
-…Она была на девятом месяце, в коротком, обтягивающим острый живот бархатном платье, а я в ковбойке и белых тапочках. Священник был молодой, у него даже борода не росла. Но он заметил, что я еврей, и не хотел нас венчать… Я сказал ему, что я магометанин и мастер спорта, а это почти что русский. Он совсем рассердился… закричал: «Уходите!». Но мои дружки поднесли ему алюминиевую кружку коньяка «Двин», и он сдался...
- Постой, - перебил его пожилой солдат. - В прошлый раз ты говорил, что священник был старый… а она на втором месяце…
- Да какое это имеет значение!.. – отмахнулся Лёвка. - Вам интересно?
- Интересно, - поддержали Лёвку солдаты.
- Ну, так слушайте и не перебивайте. После церкви мы поехали к её маме… Она служила в ювелирном магазине и устроила меня работать шеф-поваром в ресторан «Метрополь».
- И что же ты там готовил?
- Гусиная печёнка с омарами в чёрной икре … и в персиковом желе. И суфле из розовых лепестков…
- Какая гадость, - сказал старшина. - А нормальной жратвы там не было?
- Нормальную готовили мои помощники…
В землянке столик, а на нем патефон немецкий и пластинки тоже немецкие. Марика Рок, Марлен Дитрих… Попалась одна русская - «Как много девушек хороших», в исполнении Л.Утёсова. Но иголка притупилась и потому был треск и шипение.
Лёвка вытащил иглу из адаптера и стал точить её о камушек.
И наступил день, когда он влюбился.
2.31. Ходы сообщения второго эшелона.
Лёвка вышел из землянки и снова увидел Маргариту. Она стояла возле штабного блиндажа соседней части и курила. Одета была не как штабные девушки. В плохонькой шинели. Кирзовых сапогах. В пилотке. Короткая стрижка. Приятное, милое, простое лицо. Свежее и чистое. Открытое. Справа над верхней губой у неё была тёмная родинка, и это придавало ей какую-то особую прелесть.
Она взглянула на него, а он на неё. Зацепились взглядами и не могли расцепиться.
Обстрел затих. Моросил мелкий дождик.
Левка подошел к девушке.
- Здрасьте!
Она кивнула и улыбнулась ему, как старому знакомому.
Это улыбка преобразила её лицо. Оно стало вдруг для Лёвки ещё более привлекательным и ласковым.
Рядом… жжжжссс… ззз… разорвалась мина.
- Так как же вас зовут? Я вдруг забыл, как вас зовут.
- Я же сказала, Маргарита. А дома меня звали Рита. Ну, вот, и поговорили. Пока. Я ухожу.
- Постойте! Ещё немного… Маргарита…
- Меня ждут.
- Вы ещё придёте?.. Ты ещё придёшь?
- Не знаю, но хочу прийти. До свиданья.
- Подождите.
- А что это у вас за значек.
- Это, это Альпинист второй ступени. За Ушбу.
- За какую Ушбу?
- Есть такая вершина на Кавказе. На ней много людей погибло. Прибежище ведьм. Километровые стены. А с них летят камни и лавины… Я её покорил.
- Разве можно покорить гору?
Она не уходила, медлила.
Приложила руку к его щеке.
- Ты хороший?.. Да, ты хороший.

2.32. Землянка.
И снова рассказы о любви, которой не было.
-…К нашему приезду мама моей невесты накрыла хороший стол. Горячая картошка… Солёные огурцы… капуста с антоновскими яблоками… Охлаждённая водочка… Было ещё жареное сало с яичницей…
- Яичница с салом это хорошо…- одобрил старшина. - А какая она была? Расскажи.
- Обыкновенная… Глазунья… Ты что, яичницу с салом не ел?!
- Да не об этом я! Твоя невеста… О ней расскажи…
Лёвка задумался.
- Блондинка… Короткая стрижка... Грудь… Над губой маленькая родинка…
- А вчера говорил, что волосы чёрные, а глаза зелёные, как у нашей Митурич… Эх, Лёвка,… подозреваю, что никакой невесты у тебя не было и нет, и вообще тебе ещё всё предстоит…
- Ты и женщины , небось , не знал ещё… Не имел… - задумчиво сказал молодой мальчишка-солдат. - Я вот тоже…Умру и не узнаю никогда… что такое женщина…
- А вы Николай Иванович, никогда не рассказывали нам ваших любовных историй.
- А у меня их и не было. Ну, ладно. Расскажу. Если вам скучно не будет…
- Нет! Нет! Мы слушаем.
- Это было всего год назад. Я работал инструктором в Домбае. Вера приехала ко мне на каникулы. Был июль… У нас была отдельная палатка, и это было нашим импровизированным свадебным путешествием. Я получал зарплату в альпинистском лагере, как инструктор. Ее приезд был для меня праздником. До нее я думал, что наука и горы — это все. Теперь я узнал, что наука — это всё, и горы – тоже всё. Но любовь—это всё, и еще кое-что. Если она есть, то снег пахнет огурцами, а лавины кажутся красивыми белыми водопадами... Любовь - это все и еще кое-что… то, чего не бывает. Я уходил заниматься с группой на скалы, на лед… Водил разрядников на восхождения… Она снизу следила за нами в бинокль… Как хорошо было возвращаться. Она встречала нас после восхождений. В нашей палатке стояли в банках цветы… Вера собирала грибы и ягоды… Лето было солнечным, и никто в тот год у нас в лагере не погиб... Вот тут я совершил страшное преступление. Когда закончились занятия, я включил ее в свою группу для восхождения на вершину Суфруджу. Я привязал ее веревкой к себе, не отпускал ни на метр… Но она была беременна. И мы потеряли ребенка…
- А потом?
Губанов долго не отвечал.
- Потом она погибла в Ленинграде, после того, как мы ушли на фронт. Бомба попала в дом. И все погибли… Мы так и не успели оформить наш брак... Для нас с нею это не имело никакого значения. С первого поцелуя мы стали мужем и женой на всю жизнь. Но её мама!!! Восприняла это как трагедию:
- Твой Коля - сволочь! Как он смел! До свадьбы он тебя обесчестил… Что скажут соседи!...
А теперь вот… никого… только память о тех счастливых днях…

2.33. Ходы сообщения.
Лёвка снова вышел на воздух. Рыскал вокруг соседнего блиндажа. Но Маргарита не появлялась.
Но он увидел вдруг маленькую черненькую девушку в суконной офицерской пилотке с яркой красной звездой. С толстой черной косой на плече. Зажигалочку такую увидел. Чикнули друг по другу. Узнали родную кровинушку. Она при параде. А у него пилотка была х/б и обмотки от ботинок до колен. А у неё хромовые сапожки в гармошку. И вообще она была в порядке. Появилась и исчезла.
- Загляделся? – спросил знакомый старшина, который вышел покурить на свежем воздухе.
- Кто это? – спросил Лёвка.
- Это Митурич… Она… Она утешает…
- Как это?
- Утешает перед смертью… Если кто не знал женщину… А завтра – умереть… Хочешь?
- Нет. Не хочу. Митурич? Югославка, что ли?
- Нет, еврейка… У неё всех убили немцы… Она чуть помешанная… Так хочешь, я устрою… Скажу ей…
- Нет. Не надо.
- Ты что, нормальный?
- Нормальный. А что?
- Ничего.
2. 34. Землянка разведчиков
Лёвке представилось, что вошла Маргарита.
Он открыл глаза, но видение не исчезло. Он потёр веки кулаком.
Сон не прекращался. Это была она.
- Ты не рад, что ли?
Она скинула шинель.
Сапоги, портянки, гимнастёрку и галифе уже снимал он. Она осталась в солдатских кальсонах и бязевой рубахе.
Лёвка оторопел. Ему казалось, что он раздевает мужика. Короткая стрижка довершала образ.
Он тоже был в кальсонах и рубахе х/б.
Они были похожи на негатив и позитив. Как отражение в зеркале. На двух братьев или друзей.
Лёвка не ожидал такого поворота. Тупо смотрел на мужское бельё. К тому же его смущала её короткая стрижка, под мальчика. Он был здоровый натурал и представлял женщину только с длинными волосами и в платье.
Он не мог оторвать взгляда от кальсон. От шнурков, которые волочились за ней по полу.
- Ты что, ожидал, что я приду к тебе в черной шелковой комбинашке и фильдеперсовых чулках?! – засмеялась Маргарита. - Нет у меня ничего такого… Бери, что в наличии…
Она смеялась тоже не по-женски громко.
Часовой, услышал смех, остановился, кашлянул.
Марго скинула кальсоны и оказалась женщиной. В не по росту
большой, бязевой рубашке, из-под которой её ноги казались ещё стройней и желанней…
- Нас неожиданно перебросили… - сказала она. - Я шла всю ночь… С фонариком… Десять километров… Спрашивала, где ваша бригада… Никто не сказал. Военная тайна… Едва нашла тебя…
Левке стало так жалко её, что он едва не заплакал.
- Ты чего?
- Десять километров! Ты ведь могла на мину… Тебя могли…
- Но я ведь обещала.
Лёвке очень хотелось её тепла. Дрожащими руками он расстёгивал пуговичку на её исподней рубахе.
Они снова услышали кашель часового.
- Ну что ты, дурачок, так волнуешься?! Всё очень хорошо! У нас два часа времени.
Но всё было нехорошо. Просто ничего не получилось.
-Ты что, в первый раз? Ты не расстраивайся, это бывает… Всё будет хорошо!
Она поцеловала его в лоб, встала и хотела было надеть кальсоны,
штаны, сапоги и всю остальную амуницию, но вдруг увидела красивое покрывало (хотелось бы красное знамя!), завернулась в него, как в сари, и прошлась перед ним…
Он увидел её на солнечной ленинградской улице в легком
светлом платьице. Рядом был он, Лёвка, в ковбойке и белых тапочках. В коляске они везли двойню.
Почувствовав прилив сил, Лёвка бросился к Маргарите, но она уже заматывала портянки.
- Нет, не сейчас. Мне пора… А завтра… Завтра всё будет хорошо. Всё будет хорошо! Понял? Не горюй! Так бывает! Пока!
-. Подожди. Тебе было страшно? Когда ты шла… - пытался остановить её Лёвка.
- А то! Охота пуще неволи.
- Ты больше не придёшь. Я такой позорник.
- Приду. Обязательно приду… Даже если будет сто километров… Даже если мой капитан посадит меня под арест…
Лёвка выпил водки и стал одеваться.
- Я провожу тебя.
- Ты что?!
- Если я захочу, я тоже буду капитаном. И майором. И полковником… И даже генералом… Я умный и способный… Подумаешь, капитан!
- Но он - мой капитан.
Она ушла.
Ночная тьма поглотила её, только свет фонарика динамо вспыхивал среди деревьев, а звука не было слышно.
2.35. Другой блиндаж.
Маргарита снова сидела за пишущей машинкой, но уже в другом блиндаже, в десяти километрах от Лёвки.
- Куда ночью ходила? – хмуро, мучаясь ревностью, спросил капитан Комаров .
- Любиться, - счастливо улыбаясь, ответила Маргарита..
Капитан задёргался лицом и, прихрамывая, вышел из блиндажа.
Но скоро вернулся.
- А со мной не хочешь?
- Чего?
- Любиться.
- . С тобой не хочу.
И снова стучит на машинке.
Капитан слышал удары её пальцев по клавишам и нервно строгал палочку. Снимал ольховую кору. Вместе с почками состругивал.
Курил на воздухе, возле входа в блиндаж.
2.36. Поле боя.
И снова их кинули в бой.
В небе вспыхнула зеленая ракета.
Лёвка подставил к земляной стенке ящик из-под боеприпасов, чтобы легче было выскочить из укрытия…
Кто-то закричал «Ура!»
Вокруг гремело, свистело и ухало.
Лёвка вылез из своей ячейки и, согнувшись, как мог ближе к земле, побежал вперед.
Пределом его мечты была видневшаяся впереди, метрах в пятидесяти (стадион поперек), другая ячейка. Добежав благополучно, он прыгнул на дно.
Это был немецкий окоп. На песчаном бруствере, обращенном к той его первой ячейке, разбросаны были гильзы от автоматных патронов, еще горячие на ощупь и воткнута в желтый песок бутылка коньяка «Martel» ~ полуполная, полупустая, полувыпитая. Лёвка потянулся к этой красивой бутылке, хотел попробовать, но поборол искушение и воткнул бутылку горлышком в песок. И коньяк медленно убывал, уходя в обгоревшую землю, словно это была не бутылка, а песочные часы.
- Рота!.. За Родину! За Сталина! В атаку! Вперед!
Ему казалось, что сквозь разрывы снарядов и мин ещё просачивалась музыка, и голос Утёсова напевал: «Как много девушек хороших».
2.37.Траншеи.
В ходе сообщения стояли трое Губанов, Сандро и Лёвка.
- Я должен увидеть её, - сказал Лёвка. – Я люблю её. Я женюсь на ней!
- Если тебя снова засекут, тебя расстреляют. Пойдёшь под трибунал, как дезертир... В штрафники отправят… - отговаривал его Губанов.
- А мне всё равно, - сказал Лёвка. – Я люблю её.
- Ну, если любит человек, - сказал Сандро. – Всё равно умрёт.
- Это не любовь, - сказал Губанов. – Это блажь. Тебя расстреляют, как дезертира!
Лёвка не возражал, промолчал, но в глазах было – «Я люблю её».

2.38. Лес
Он долго блуждал по лесам, сверяясь с картой и компасом, прежде, чем вышел в расположение части, где служила Маргарита.
«Зззззззз» комаров наполняло лес. Он шел в комарином облаке. Комары были не наши ленинградские прозрачные малютки, это были черные огромные кровососы. Лёвка шел мимо болот, где комарам было раздолье.
Если рука оставалась на секунду неподвижной, они покрывали ее сплошь. Все это раздиралось в сплошные болячки.
Птицы улетели подальше от грохота войны, и комарам было раздолье.
Лёвка бил себя по щекам. Сбивал этих тварей с рук. А их становилось всё больше.
Пошли болота. Лёвка пытался их обходить, проваливался выше колен в вонючую жижу. Уже давно прошел десять километров, отмеренных по карте, и еще, и еще, а чащоба становилась все трудно проходимее.

2.39. Расположение части.
Маргарита увидела Лёвку издали. Сначала пошла навстречу ему, не спеша, потом побежала.
В отдалении у землянки стояли командиры.
Лёвка узнал капитана Комарова, а тот узнал Лёвку.
Лёвка и Маргарита обнялись.
- Это твой капитан Комаров?
- Да. Он теперь мой муж.
Она обняла Лёвку за талию и повела по лесной дорожке подальше от Комарова. Она горячо прижималась к Лёвке.
- Пойдём отсюда… погуляем.
- Не надо. Смотри, как он разозлился… Застрелит и тебя и меня. И сам застрелится…
- А мне наплевать! Одна минута с тобой мне…
- Тогда зачем? Зачем ты?!
Маргарита не ответила.
Лёвка шёл, не оглядываясь, сцепив руки перед собой.
- Он меня знает?
- Конечно. Лейтенант Колосовский расписал тебя славным, но очень смешным штатским человеком.
- Ритка! Выходи за меня замуж.
Она не ответила.
-. Эй, чего ты молчишь?
Она молчала.
- Почему ты молчишь?
Она молчала.
-. Ты не хочешь?
-. Нет.
- Почему? Ты мне отказываешь?
Она закрыла лицо руками.
Он взял её руки в свои, хотел отвести от лица.
Она сопротивлялась.
- Да. То есть, нет.
- Отказываешь?
- Отказываю.
- Почему?
-. Я уже замужем…
- ППЖ?.. ( Походно – полевая жена)…
- Нет, настоящая… зарегистрированная…
- Ну, что ж…
Лёвка достал из кармана яблоко и протянул Маргарите.
- Вот тебе мой свадебный подарок. Я понял…
- Что?
- Я понял, что Любовь – это когда хочется того, чего нет и не бывает… Это не для всех, но это правда…
Он медленно уходил от неё.
Она догнала и прижалась к нему.
Лежневка была прямая, как Невский проспект, и некуда было им укрыться.
Он отстранился. Ему было неловко, что на них смотрит её муж и другие командиры.
- Это в последний раз…
- Да, конечно. Хотя не понимаю, почему…
И снова целовались.
- Почему?
- Потому что, ты не мой, а я не твоя…
Конец второй серии