Поэзия
Пушкинский фестиваль в Лондоне
Представляем стихи победителей турнира
Поэтически перевод
Юрий Риссенберг
Юрий Риссенберг (литературный псевдоним - Юрий Берг) – фотожурналист, корреспондент баварского журнала «RoJo» и бизнес-журнала "Тенгри" Международных Казахских Авиалиний «Air Astana». Член Международного Союза писателей «Новый Современник». Обладатель звания "Золотое перо Руси".
С 2002 года живу в Германии.
Неизвестному бетонному горнисту в парке над Луганью
Загребая ногами листву, я бреду, наплевавший на всё второгодник.
В парке нашем пустом надышаться свободой – не хватит на это и дня,
И туманный ноябрь, не стесняясь ничуть, словно опытный сводник,
Обещанием первой любви в глубь прозрачных аллей завлекает меня.
Мнится мне, как из старых витрин, что когда-то газетными были,
Типографская чернь каплет наземь из старых советских статей,
И беседка давно стала серой от въедливой угольной пыли,
И трубач-пионер срок уже оттрубил в синем дыме иных лагерей.
Королевская охота
Зелёный шёлк лугов просторных,
И в ранней позолоте парк
Тревожат грустные валторны
И храп коней, и лай собак.
А тучи сходятся, как брови,
Клубится над водою пар,
И словно капли свежей крови
Камзолы красные рейтар.
Красуясь в сёдлах, кавалеры
Глядят в притихшие поля,
И вторят Мастеру шпалеры
«За верность и за короля»!
Поёт труба мотив суровый,
И низко к гривам наклонясь,
Несутся всадники за сворой,
А свора мчится, разъярясь.
Здесь стук сердец нежданно громок,
Здесь бессердечность каблуков,
Здесь голос стаи сух и ломок,
Здесь пена с конских мундштуков.
И в свой последний миг, быть может,
Принять удар копья готов,
Кого-то зверь лесной уложит
Мощнейшим росчерком рогов.
Но в братство рыцарское веря
И жажду крови утоля,
Все пьют за загнанного зверя
И пьют во славу короля!
Осень бродит в наряде венчальном
Осень бродит в наряде венчальном
Метит золотом в парке листву
И зовёт перезвоном печальным
Птичий клин растянув на версту.
Где родился, крестился – не важно:
Точкой в перечне прожитых лет
Станет водка в стакане бумажном
Да засохших гвоздичек букет.
Собираться в дорогу не надо,
Всё что есть – это сдача с рубля.
Посмотри: осень будто в награду
Бабьим летом прельщает меня!
Брошенный дом
Осень за окном вновь сечет дождем
Дымер,*
Машет веткой куст, черен дом и пуст,
вымер.
Тихо в доме том, только бродят в нем
тени,
Скрипнет вдруг доска, да войдет тоска
в сени…
Стекла старых рам делят пополам
створки,
Да скребется мышь, нарушая тишь,
в норке.
...Рвет туман в куски к озеру мостки,
в клочья,
И разбудит вдруг, сердца громкий стук,
ночью.
Фото под стеклом, где они вдвоем
были…
Кепка на гвозде и полно везде
пыли...
Словно горя ком, источает дом
жалость,
И стоит с сумой, за его стеной,
старость...
*Дымер - городок в Киевской области,
пострадавший в результате Чернобыльской
аварии
Разговор с кукушкой
Понедельник – день тяжёлый, недосып и маята,
Дождь осенний, невесёлый, зарядил с шести утра.
Город спит, чуть-чуть лиловый, неприступный, как стена,
Да стекает влага струйкой с запотевшего стекла.
Тяжело, с тележным скрипом, трутся мысли в голове
И по капле цедит время с птичкой домик на стене.
Что, кукушка, тратишь время? Скоро кончится завод.
Всё одно не знаешь, сколько мне осталось – день ли, год...
Всё же, ты кукуй потише: на дворе такая рань!
Видишь, дождик сверху сыплет, да и снизу тоже дрянь.
Сладких трелей соловьиных голос твой – куда милей!
...Может, в гости накукуешь долгожданных сыновей?
Моему Городу
Развесёлый мой вагон,
Боковые полочки,
Снегом выбелен перрон,
Фонари да ёлочки.
Огоньки бегут назад,
Будки, рельсы, стрелочки,
До свиданья, Киев-град!
Шляпки, шапки, кепочки.
Перелески да поля,
Свет звезды над ригою,
С посошком бредёт судьба
Попиком-расстригою.
Неприступна, холодна,
С мёрзлою дорогою,
Мамка-родина одна.
Даже если много их.
Сколько надобно страдать,
И грешить, и маяться,
Может службу заказать,
Да во всём покаяться?
Ко святым мощам схожу
Со свечой зажжённою,
В дароносицу вложу
Душу обнажённую.
Вскрикнет колокол в ночи,
Хриплый от бессонницы,
Ошалелые грачи
Сыпанут со звонницы.
Город, ты меня дождись.
И, каштанно-липовый,
Белым цветом разродись
В Кожемяках с Липками!
Жёлтые таблички
Кирха старинная. Сетка брусчатки.
Лавка напротив - «Зонты и перчатки».
Стайка девчонок – щебечут, как птички,
Свежий бетон, а в бетоне – таблички.
Люди привычно проносятся мимо,
Женские лица в помаде и гриме,
Дым сигарет, запах кофе, духов,
Шарканье ног, перестук каблуков.
Жизнь у народа течёт торопливо,
Утром хот-дог, ну а вечером – пиво,
Но, посреди городской суеты,
Брошены кем-то под ноги цветы!
Будто видение в дыме кальяна
На тротуаре – четыре тюльпана,
И меж бутонов, сияющих ало,
Проблеск пластин из цветного металла.
...Плитки латунные, словно конверты,
С датой рождения, с датою смерти.
Имя, фамилия, время военное,
Надпись короткая, обыкновенная.
Только одно заставляет смутиться :
Смотрят из прошлого скорбные лица.
Видите, шепчут разбитые губы:
- Помните нас? Это мы, ваши «Jude»!
...Марты и Генрихи, Эммы и Ривы,
Разве была к вам судьба справедлива,
Кто мог подумать последним тем летом,
Что ваши жизни закончатся в гетто?
Жёлтой латуни четыре квадрата –
Всё что осталось от живших когда-то.
Было ведь, было ведь: старая кирха,
Ты не оглохла от женского крика,
Ты не прикрыла еврейских детей
Пастырской доброй ладонью своей.
Сколько табличек теперь из металла
Нужно отлить, чтобы совесть молчала?
Всех их, когда-то убитых безвинно,
Не «отабличите» и половину!
...Кирха старинная. Горькие знания.
Ноги прохожих и чьи-то страдания.
Вновь сапогом - по судьбе, по душе,
И не родится ребёнок уже.
Мёртвым не нужно любить и плодиться,
Мёртвые дети не будут учиться,
В мёртвых домах нет сиянья свечей,
Мёртвая память – как мёртвый ручей.
...В сером бетоне квадратик желтеет,
Словно
звезда
на спине
у еврея.