Владимир Сергеевич Соловьёв (16 января 1853, Москва — 31 июля 1900, имение Узкое, Московский уезд, Московская губерния) — русский философ, богослов, поэт, публицист, литературный критик; почётный академик Императорской Академии наук по Разряду изящной словесности (1900). Стоял у истоков русского «духовного возрождения» начала XX века. Оказал влияние на религиозную философию Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова, С. Н. и Е. Н. Трубецких, П. А. Флоренского, С. Л. Франка, а также на творчество поэтов-символистов — А. Белого, А. Блока и др.
Родился в Москве 16 января 1853 года в семье русского историка Сергея Михайловича Соловьева. Мать философа Поликсена Владимировна принадлежала к Украинско-Польской семье, среди предков которой был известный украинский философ Г. С. Сковорода. Отец Владимира Соловьёва отличался строгостью нрава. В семье всё было подчинено строгим правилам. Как отмечал А. Ф. Лосев, «обстановка ранних лет Владимира Соловьёва сложилась весьма благоприятно для его последующего духовного развития». В 1864 году отец с сыном были против ссылки Чернышевского на каторгу. Учился будущий философ в московской 5-й гимназии (ныне московская школа № 91). В 1869 поступил в Московском университете на естественное отделение, через два года перейдя на историко-филологическое. Изучал труды А.С. Хомякова, Шеллинга и Гегеля, Канта, Фихте. В двадцать один год написал свою первую крупную работу "Кризис западной философии", в которой выступил против позитивизма и разделения (дихотомии) "спекулятивного" (рационалистического) и "эмпирического" знаний.
В июне 1876 года приступил к преподаванию в университете, но из-за профессорской склоки в марте 1877 года покинул Москву и переехал в Санкт-Петербург, где стал членом Ученого комитета при Министерстве народного просвещения и одновременно преподавал в университете.
В 1880 году защитил докторскую диссертацию. Игравший в Петербургском университете влиятельную роль М. И. Владиславлев, который раньше положительно оценил магистерскую диссертацию Соловьёва, стал относиться к нему довольно холодно, так что Владимир Соловьёв оставался на должности доцента, но не профессора.
28 марта 1881 г. прочитал лекцию, в которой призывал помиловать убийц Александра II. Прочтение той лекции, текст которой не сохранился, считают причиной его ухода из университета. Хотя дело осталось без серьёзных последствий.
Целиком отдаётся написанию произведений чисто богословского характера, которые уже были подготовлены его философско-теоретическими раздумьями: задумывает трёхтомный труд в защиту католицизма, но по разным причинам цензурного и технического характера вместо этих запланированных трёх томов вышла в 1886 году работа «История и будущность теократии», а в 1889 году, уже на французском языке, в Париже, — «Россия и Вселенская Церковь». В последние годы своей жизни и особенно с 1895 года возвращается к философии.
Семьи не имел; жил большей частью в имениях своих друзей или за границей; был человеком экспансивным, восторженным и порывистым. К концу 1890-х годов здоровье его стало заметно ухудшаться. Летом 1900 года Соловьев приехал в Москву, чтобы сдать в печать свой перевод Платона. Уже 15 июля, в день своих именин, почувствовал себя очень плохо. В тот же день он попросил своего друга Давыдова отвезти его в подмосковное имение Узкое (ныне в черте Москвы, Профсоюзная ул., 123а), принадлежавшее тогда князю Петру Николаевичу Трубецкому, в котором тогда жил со своей семьей друг и ученик Владимира Соловьёва, известный профессор Московского университета Сергей Трубецкой, являвшийся единокровным братом владельца имения. В имение Соловьев приехал уже тяжело больным. Врачи определили у него склероз артерий, цирроз почек и уремию, а также полное истощение организма, но помочь уже ничем не смогли. В. С. Соловьев после двухнедельной болезни скончался в Узком в кабинете П. Н. Трубецкого 31 июля (13 августа по новому стилю) 1900 года. Похоронен он был на Новодевичьем кладбище, вблизи могилы своего отца.


Магомет, его жизнь и религиозное учение
(выдержки)

ПРЕДИСЛОВИЕ

Основатель ислама называется на своем родном арабском языке Мухаммед, так в старину называли его и по-русски. Но в девятнадцатом столетии вошло у нас в употребление взятое с французского Магомет. В тексте этой книжки введен мною Мухаммед, но на заглавном листе я должен был сохранить привычное для публики название.
Значение Мухаммеда и основанной им религии в общих судьбах человечества так важно, что писатель, занимающийся религиозной философией и философией истории, не нуждается в особом оправдании, если он, и не будучи ориенталистом, имеет свое собственное суждение о лице и деле арабского "пророка". Но чтобы обеспечить себя от естественных в таком случае частных ошибок, я обратился за советами и указаниями к самому авторитетному из наших арабистов, который с первостепенной специальной ученостью соединяет и живой интерес к общим вопросам. Считаю приятным долгом выразить свою глубочайшую признательность академику барону В.Р.Розену за любезное участие, которое он принял в моем маленьком труде.

ГЛАВА II
Ранние годы Мухаммеда, его религиозное призвание

Отец Мухаммеда умер за два месяца до его рождения, а мать - когда ему было шесть лет. Воспитывал его сначала дед Абд-эль-Мутталиб, а потом дядя Абу-Талиб, которого он еще в отрочестве сопровождал в Сирию (по торговым делам), и там в Босре, по преданию, один несторианский монах, по имени Бахира, предсказал ему великую судьбу. В 584 году, во время войны между корейшитами и Бену-Хавазин, он сопровождал своих дядей в сражении при Нахле и поднимал для них падавшие стрелы. Родители Мухаммеда, хотя принадлежали к господствовавшему роду, были бедны и не оставили ему никакого состояния. До 24-летнего возраста он был в услужении у своих дядьев, пас их стада или же исполнял должность погонщика верблюдов. Несмотря на такое незначительное положение, он стал известен своими способностями и честностью и получил прозвание элвамин, что значит верный.
В 594 году богатая вдова (от двух мужей) Хадиджа, дальняя родственница Мухаммеда (дочь Ховейлида, внука Абд-Менафова), обратила на него внимание и сделала своим приказчиком. Он с успехом водил ее караван в Сирию, и в следующем году она вышла за него замуж. Ей было сорок лет, ему - двадцать пять. Брак их был вполне счастлив, хотя не дал Мухаммеду мужского потомства; три сына, рожденные ему Хадиджей, умерли в детстве, дочери же - Зейнаб, Рокайя, Омм-Кольсум и Фатима остались в живых и впоследствии сделались мусульманками. Когда родилась последняя дочь, Хадидже был уже 51 год; она после того прожила еще 13 лет, и Мухаммед все время был ей верен; нет также вероятия, чтобы до брака с нею он знал женщин. Таким образом неумеренность в чувственной любви, которую обыкновенно ставят в вину Мухаммеду, относится исключительно к его старости и должна быть приписана скорее прежнему воздержанию, нежели порочным нравам. Оправдание старческих слабостей Мухаммеда и вместе с тем объяснение его тридцатилетней добродетельной жизни можно найти в его собственном, очевидно искреннем, заявлении: "Более всего на земле я любил женщин и ароматы, но полное наслаждение находил всегда только в молитве".
Сила духа, обнаруживаемая человеком, находится в прямом отношении с силой тех низших душевных страстей, которые он поборает в себе. Великая сила, обнаруженная Мухаммедом в его историческом деле, питалась его сдерживаемою страстностью. Если бы он сдерживал ее всегда и во всем, он был бы совершенным человеком, каким он не был и быть не мог. Он не имел и притязания на такое совершенство, а потому вполне несправедливо осуждать его за человеческие слабости, которые он не скрывал. Точно так же несправедливо ставить вопрос, в какой мере он был истинным и в какой ложным пророком, несправедливо уже потому, что он вовсе не выдавал себя за пророка в общепринятом теперь смысле этого слова. Название ресулаллах, которое обыкновенно дается Мухаммеду им самим и его последователями, значит посланник Божий, т.е. человек, получивший поручение, миссию от Бога. Миссия эта состояла только в том, чтобы проповедиватъ арабам единство и праведность Божию, различие добра и зла и будущий суд. Как Мухаммед верно и успешно исполнял торговые поручения, которые ему давали сначала дядья, а потом Хадиджа, так же верно и успешно исполнил он и то поручение, которое он, по своему убеждению, получил от Бога. А на какую-нибудь высшую задачу, требующую чудесных даров и полного нравственного совершенства, он не только не заявлял притязаний, но прямо и много раз утверждал, что никакой подобной задачи не имеет. После этого называть его обманщиком или лжепророком есть верх несправедливости.
Но имел ли Мухаммед действительно ту миссию, которую себе присваивал? Если видеть во всемирной истории дело случая, результат внешнего механического сцепления мелких фактов, тогда, конечно, Мухаммед не имел никакой миссии, но единственно только потому, что с этой точки зрения вообще никто никакой миссии иметь не может. Если же признавать в истории внутренний смысл и целесообразность, тогда, без сомнения, такое огромное мировое дело, как создание Ислама и основание мусульманской культуры, должно иметь провиденциальное значение, и миссия Мухаммеда не может быть отнята у него; а способ, каким он. по собственному своему свидетельству, получил ее (см.ниже), совершенно согласуется с психологическим опытом и историческими аналогиями.
Чтобы получить историческую миссию в каком-ни будь деле, необходимо прежде всего иметь прирожденное дарование или особенную способность именно к этому делу. Хотя религия назначается для всех, но не через всякого религиозные идеи открываются и вводятся в сознание и жизнь человечества. Для деятельной роли в религиозной истории так же необходимо призвание, вдохновение, гений, как и для того, чтобы совершить чтонибудь великое в области науки, искусства, политики. У Мухаммеда несомненно был специальный религиозный гений. Если бы мы никогда не читали Корана и не знали, что Мухаммед связал прочным религиозным единством добрую треть исторического человечества, то его признание, что при сильно развитой чувственности он всегда находил настоящее наслаждение только в молитве, было бы совершенно достаточно, чтобы мы сказали: вот человек гениальный в области религии. Эта религиозная гениальность была производящей причиной Ислама, ибо, благодаря ей, Мухаммед не мог удовлетвориться старой религией своих соплеменников и мог дать им новую. Разумеется, одной этой производящей причины самой по себе недостаточно; конечно, религиозный гений Мухаммеда хотя проявился бы как-нибудь при всяких обстоятельствах, но для того, чтобы он произвел именно это действие (создание Ислама), необходимо было стечение многих независимых от него определяющих условий и факторов в чем именно и состоит провиденциальный характер исторического дела.
Религией, по несомненному общему смыслу, независимо от сомнительной этимологии, мы называем то, что, во-первых, связывает человека с Богом, а во-вторых, в силу этой первой связи, соединяет людей между собой. Мухаммед знал три религии: национальную религию арабов, имевшую свое срединное святилище в его родном городе Мекке; религию Моисееву от евреев Медины, и религию христианскую преимущественно от монахов, с которыми встречался во время своих путешествий в Сирию, а также от эфиоплян, заходивших в Мекку из Йемена. (Упоминаемая в Коране религия са биев или крестильников была лишь гностическохристианской сектой. Остатки этих сабиев существуют и ныне в Месопотамии, и известны под именем мандейцев). Национальная религия арабов была в состоянии смешения и разложения. Первобытный натурализм местных культов, приуроченных главным образом к священным камням и деревьям, терял свою живую силу над умами по мере возвышения племен над диким состоянием и по мере развивавшегося между ними взаимодействия. Знакомством с чужими богами естественно подрывалось исключительное значение своего собственного. Самое понятие Божества хотя начинало сознаваться в своей общности, но лишь смутным и неопределенным образом. Для его обозначения у арабов искони существовало слово Аллах общего семитического корня (иль, эль и т.д.), но с этими словами кроме понятия о божестве вообще соединялось также и представление об особом главном боге владыке Каабы.
Божество представлялось внешними материальными предметами естественными и искусственными идолами, хотя, конечно, не совпадало с ними, а богопочитание состояло единственно из внешних действий, оргий и жертвоприношений; были в употреблении и человеческие жертвоприношения военнопленных и детей. Господствовавший обычай, требовавший, чтобы родители умертвляли детей женского пола (если их было много), закапывая их живыми в землю, по всей вероятности, был также связан религиозным культом (хотя некоторые родители просто не хотели иметь дочерей и закапывали всех до одной). Духи умерших, особенно убитых, требовали человеческих жертвоприношений. Мусульманские историки рассказывают между прочим, что в битве при Бедре Хабиб убил Хариса, потом (в битве при Оходе) попался в плен и был продан детям Хариса, которые сочли своей обязанностью принести его в жертву духу убитого отца.
Такое богопочитание не устанавливало никакой связи между человеком и божеством и не могло удовлетворять религиозное чувство. Так же мало оно могло служить к нравственному и социальному объединению людей. Собрание людей разных племен вокруг Каабы во время хаджа имело, конечно, важное значение, поскольку оно знакомило их друг с другом, расширяло их умственный кругозор и представляло каждому наглядным образом идею национального единства. Но для осуществления на деле этого единства такой внешний способ был, конечно, недостаточен. Как из помещения многих идолов в одном огороженном пространстве не выходило одной религии, так и временное собрание всех арабских племен около этой ограды для наружного поклонения этим пестрым богам и для торговых сделок не создавало из этих племен одного социального целого. Священные месяцы проходили, и жестокие распри с убийствами и грабежами возобновлялись с прежней силой, и долг кровавой мести из рода в род оставался отличительной чертой арабских нравов и единственным общепризнанным законом арабской жизни.

ГЛАВА V
Сущность Ислама. Вера Авраамова.
Отношение к другим монотеистическим
Религиям

Хотя Мухаммед придавал важность и чувственным явлениям, сопровождавшим получение им божественного откровения, существенным для него было, конечно, самое это откровение, то есть Коран. Коран собственно значит чтение; но это чтение было первона чально внутренним, сердечным восприятием божественных глаголов, которые Мухаммед затем (иногда несколько времени спустя) произносил вслух и диктовал своим близким. Хотя Коран с самого начала представляется Мухаммедом как книга, но эта книга не похожа на обыкновенные писания дело рук человеческих; она существует на небе и оттуда сообщена пророку: "Воистину Твой Бог Властитель, Милосердный. Эта книга воистину идет от Владыки миров. Верный дух принес ее с неба. Он положил ее на сердце тебе, чтобы ты был посланником. Она изложена поарабски и слог ее чист. Книги священные и древние упоминают о ней" (Сура XXVL, 191196).
Такова форма откровения по Мухаммеду. В чем же он полагал самую сущность и главное содержание истинной религии?
"Скажи тем, которые станут спорить с тобою: я отдал сердце мое Богу, также и те, что следуют за мною" (Сура Ш, 18).
"Скажи им: или мне искать другого покровителя, кроме Бога? Он сотворил небо и землю. Он питает и не питается. Я получил приказание первый (из арабов) обратиться к Исламу и не давать равного Всевышнему" (Сура VI, 14).
"Авраам сказал отцу своему Азару: воздам ли изваяниям поклонение, подобающее единому Богу? Ты и народ твой во мраке глубоком. Мы показали Аврааму славу неба и земли, чтобы сделать веру его непоколебимой. Когда ночь осенила его, он увидал звезду и воскликнул: вот мой бог! Но звезда исчезла, и он сказал: я не люблю того, что исчезает. Увидев восходящую луну, он сказал: вот мой бог, но когда луна зашла, он прибавил: если бы Господь не просветил меня, я был бы в заблуждении. Когда солнце появилось на востоке, он воскликнул: вот этот мой бог он больше других! Но когда солнце закатилось, он продолжал: народ мой! Я не причастен поклонению вашим божествам, я поднимаю чело мое к Создателю неба и земли; почитайте Его единого; я не с теми, что причисляют богов к Богу" (Там же, 7479).
"Они приравняли джиннов Богу, а те лишь создания Его. Они приписывают Ему детей в невежестве своем. Хвала Богу, далече от него такое богохульство (там же, 100).
"Если они откажутся верить учению твоему, скажи им: мне довольно и одного Бога. Нет Бога, кроме Него; на Него возложил я все доверие свое. Он владыка верховного престола" (Сура IX, 130).
"Если вы будете неверны, то Бог всетаки останется Владыкою неба и земли. Он богат, и хвала Его в Нем Самом" (Сура IV).
"Помните вы царя, который спорил с Авраамом о Боге, давшем царство? Мой Бог, сказал Авраам, Тот, Который дает жизнь и смерть. Это я, отвечал нечестивец, даю жизнь и смерть. Но мой Бог, прибавил Авраам, поднимает солнце с востока, подними его с запада! Неверный остался в смущении, ибо Всемогущий не просвещает развратных" (Сура II, 260).
"Бог низводит дождь с небес, и сухая земля становится плодородною, не знак ли это для понимающих?" (Сура XVI, 67).
"Если бы во вселенной было много богов, ее разрушение было бы близко" (Сура XXI, 11).
"Мы внушили тебе принять веру Авраама, который был благочестив и не принадлежал к идолопоклонникам" (Сура XVI, 124).
"Он начало и конец, Он явный и сокрытый, знание Его обнимает все существующее" (Сура LVII, 3).
Хотя Бог является Мухаммеду преимущественно со стороны своего бесконечного величия, как Бог силы, как всемогущий Вседержитель, этим не устраняются и другие существенные для религии стороны в понятии Божества. В VI Суре Аллах называется 2? огож истины, а в XVII читаем: "Призывайте Бога, или призывайте Милосердного: эти два имени одинаково прекрасны". С чувством подавляющего величия Божия у Мухаммеда соединялось ясное понятие о нравственном характере Божества, о Его правде и милосердии. Свою проповедь он начинает: "во имя Бога милосердного, милостивого" (бисм Иллах эр-рахман, эр-рахим), и первая вступительная Сура есть чисто библейское славословие: "Хвала Богу, Владыке миров, милосердному, милостивому, царю судного дня Поклоняемся Тебе, Господи, и молим Тебя о помощи. Направь нас на стезю спасения, на стезю тех, кому Ты умножил благодеяния Твои, кто не заслужил гнева Твоего и сохранился от заблуждения".
Единством Божиим логически требуется единство человечества, связанного с Богом, то есть единство истинной религии для всех народов. Открыть истину одним и скрыть ее от других было бы противно правде и милосердию Божию. Отсюда уже явствует, что Мухаммед не мог смотреть на Коран, как на безусловно новое откровени&Человечество, единое по происхождению, имело с самого начала одну истинную веру. "Бог всех вас создал из одного человека, и из него же Он образовал женщину, чтобы быть подругой ему" (Сура VII,189). "Первоначально все люди имели одну веру. Потом они предались религиозным спорам" (Сура X, 20).
Когда вследствие этих споров у разных народов возникли различные заблуждения и ложные религии, Бог каждому народу посылал пророка из среды его для возвращения заблуждающихся к единой истине. "Все народы имели посланников (Божиих), судивших их по правде" (там же). "Всякому народу посылали Мы посланников, проповедывавших единого Бога и отвращавших от тагута (идола).Некоторые открыли глаза для света, другие судом Божиим остались в ослеплении" (Сура XVI, 38).
Мухаммед решительно отклоняет от себя притязание быть основателем или первым провозвестником мусульманской религии: "Ислам, говорит он, есть религия Ноя, Авраама, Моисея, Иисуса" (Сура ХЫ1,11). "Скажи: мы верим в Бога, в то, что Он послал нам, что Он открыл Аврааму, Измаилу, Исааку, Иакову и двенадцати коленам, мы верим в священные книги, полученные с неба Моисеем, Иисусом и пророками, мы не полагаем между ними никакого различия мы Ему предали себя" (Сура Ш, 78).
Это единство и древность Ислама заставляют Мухаммеда осуждать всякую религиозную исключительность и требовать одинакового признания всех исторически различных проявлений истинной религии. "Те, говорит он, которые, восставая против Бога и посланников Его, полагают между ними различие, веря одному и отвергая другого, создают себе произвольную веру. Это неверные, которые будут наказаны. Но те, которые веруют в Бога и посланников Его, безразлично будут награждены" (Сура IV, 149150).
Такое безразличие, относящееся собственно к единой и истинной сущности всех монотеистических религий и к общему для всех их провозвестников факту божественного посланничества, не мешает Мухаммеду относиться к ним неодинаково с других точек зрения. Прежде всего совершенно особенное значение должен был иметь для него отец всех верующих, Авраам. Его традиционным именем освящалась, с одной стороны, та национальнорелигиозная почва, на которой возник Ислам, а с другой стороны, это имя связывало новую религию с прочими современными Мухаммеду "народами писаний", то есть христианами, иудеями, сабиями. Если бы Мухаммед, намереваясь дать арабам религию, имел в виду не истину, а укрепление их национальной безопасности, то он должен бы был выставить на первый план не Авраама, а традиционного родоначальника своих соплеменников Измаила, представить его пророком, посланным специально для арабов, а самого себя восстановителем религии Измаила. Но хотя Мухаммед ограничивал особенно сначала свое послан ничество одними арабами, считая себя имеющим поручение от Бога именно к этому народу, однако самое поручение это состояло не в том, чтобы укреплять арабскую национальность и утверждать особое для этого народа исключительно предназначенное духовное начало, а в том, чтобы проповедывать арабам истину единобожия. А традиционным представителем этой истины в древности был не Измаил, а Авраам. Авраам не был национальным пророком, он не был послан специально к арабам; они почитали его вместе с другими народами с иудеями и христианами. Выставляя Ис л ам, как религию Авраама, Мухаммед надеялся сделать свою проповедь убедительной и принятие ее нравственно обязательным для добросовестных последователей Моисея и Христа. Он надеялся согласить монотеистические религии между собой, возвращая их к их общему источнику. Если иудеи и христиане, думал он, искренно одобряют веру Авраама и считают его родоначальником своей религии, то они должны принять и его, Мухаммедову, проповедь, так как он проповедует им эту самую Авраамову веру и ничего более. "Авраам не был, читаем в Коране, ни иудей, ни христианин, он был правоверный, мусульманин, поклонник единого Бога. Ближе всех к Аврааму те, которые следуют ему и этому посланнику (Мухаммеду) и веруют как он: Бог глава верующих" (Сура III, 6061).
Тут уже Авраам не ставится в ряду прочих пророков, и его религия не признается одной из безразлично равных форм монотеизма, а выставляется как безусловная норма для других монотеистических религий. Это еще настойчивее подчеркивается в Суре второй, данной также в Медине, как и третья: "Евреи и христиане говорят: примите нашу веру, если хотите встать на пути спасения. Отвечай им: мы следуем вере Авраама, который отказался кадить идолам и поклонялся только единому Богу. Скажите: мы веруем в Бога, в книгу (откровение), нам посланную, в то, что было открыто Аврааму, Измаилу, Исааку, Иакову и родоначальникам двенадцати колен. Мы верим учению Моисея, Иисуса и пророков; мы не делаем между ними никакого различия, и мы Ему (Аллаху) себя предаем. Если христиане и евреи имеют ту же веру, они находятся на том же пути; если уклоняются от него, то произведут с тобой раздор, но Бог даст тебе силу бороться с ними, потому что Он слышит и понимает все. Наша вера от Бога, и мы ей верны. Кому как не Богу давать людям религии? Скажи им: станете ли вы спорить с нами о Боге? Он Владыка и ваш, и наш. У нас наши дела, у вас ваши, но вера наша чиста. Скажете ли вы, что Авраам, Измаил, Исаак, Иаков и родоначальники колен Израиле вых были иудеи и христиане?" (Сура II, 129134).
Выражения: "наша вера от Бога" и "кому как не Богу давать людям религии?" вполне объясняют, в каком смысле нужно понимать признание Мухаммедом прочих откровений без всякого различия между ними. Все эти откровения происходят от Бога, но происходят порозпъ, без всякой генетической связи между собой; поэтому Коран вовсе не зависит от прежних откровений. Он согласен с ними и подтверждает их, но он, как и они, послан прямо с неба, от единого Бога. "Нет Бога, кроме Бога живого и вечного. Он послал тебе книгу (откровение), содержащую истину, чтобы подтвердить писания, бывшие прежде нее. Раньше ее Он ниспослал Пятикнижие и Евангелие для руководства людей. Ныне послал Он просвещение" (Сура Ш, 12).
Идея постепенного откровения Божия соответственно процессу духовного развития человечества совершенно чужда Мухаммеду. Поэтому Мухаммед нигде не выставляет учение Корана, как высшую ступень религиозного развития; признаваемое им превосходство этого учения, равно как и веры Авраамовой, с которой оно безусловно тождественно, состоит не в большей полноте или высшем развитии религиозной истины, а единственно только в том, что здесь эта истина остается в своей первоначальной чистоте и простоте: "наша вера чиста". Все пророки получали чистую веру с неба, но затем она искажалась, частью от действия злого духа, частью по вине людей: "Каждый раз как Мы посылали пророков, сатана примешивал заблуждение к их учению" (Сура XXII, 51).
"Мы приняли, говорит Аллах, христиан в завет Свой, но они забыли часть Наших заповедей. Мы посеяли между ними распри и ненависть, они погаснут лишь в день воскресения. Скоро они увидят, что они сделали" (Сура V, 17).
Впрочем, помимо искажений, вносимых злобой сатаны и неверностью людей, в монотеистических религиях есть и первоначальные различия, происходящие от самого Бога. Эти различия касаются не веры, а заповедей. Вера в единого Бога и Его праведный суд одна и та же во всех откровениях, но заповеди Бог дает различным народам разные. "Бог мог соединить вас всех в одной религии, но Он хотел испытать, будете ли вы верны различным Его заповедям" (Сура V, 53).
Поэтому Мухаммед, насколько он оставался последовательным, не требовал от иудеев и христиан принятия Корана, как непременного условия спасения: они обязаны только исполнять заповеди своей религии: "Скажи: о люди Писания! у вас нет никакого основания, если вы не соблюдаете заповедей Божиих, данных в законе и Евангелии. Книга (откровение), полученная тобой от Господа твоего, увеличит ослепление многих из них; но ты не тревожься судьбою неверных. Верные иудеи, сабии и христиане, верующие в Бога и в последний день, и добродетельно живущие, будут избавлены от страха и мучений" (Там же, 7273).

ГЛАВА VIII
Учение Корана о предопределении и свободе. Вера и добрые дела

Неодолимое упорство противников Мухаммеда в отвержении истины, возвещаемой им по повелению Бо жию, упорство, плохо прикрываемое явно недобросовестными аргументами, естественно навело Мухаммеда на мысль, что эти его противники, так же как и предшественники их среди других племен, отвергавшие прежних пророков, делали это не по неразумию, а по злой воле, что все они люди бесповоротно осужденные, предопределенные к погибели. Этот взгляд неоднократно высказывается в Коране и занял, как известно, видное положение в последующем мусульманском богословии. Не правы однако те истори ки(между прочим и такой объективный критик Ислама, как АвгМюллер), которые приписывают Мухаммеду нелепый и богохульный догмат о предопределении ко злу, т.е. что Бог по произволу Своему предназначил одним быть добрыми и спастись, а другим быть злыми и погибнуть. Такой взгляд можно находить в отдельных изречениях Корана только вследствие неспособности Мухаммеда к точному и раздельному выражению отвлеченных идей. Но если у него не было связной и последовательной богословской системы, то у него нельзя отнять живого религиозного со знания, открывавшего ему Бога истины, Бога праведного и милосердного. Если не логическая мысль, то сердечное чувство и истинное благочестие препятствовали Мухаммеду представлять Бога несправедливым. Поэтому его вера в предопределение погибающих требует другого объяснения, основания для которого мы находим в том же Коране. Нужно различать две мысли: 1) Люди упорствуют в неверии потому, что они произвольно осуждены Богом на бесповоротную злобу и погибель, этой мысли Мухаммед нигде прямо не высказывал и, на наш взгляд, не мог высказывать; и 2) когда люди непреодолимо упорствуют в неверии это значит, что они осуждены на гибель всеведущим Богом, который, зная, что они, в глубине души своей, бесповоротно предпочли зло добру, не забоится более об их спасении, а, напротив, для своих провиденциальных целей ожесточает еще более сердце их (все равно уже ожесточенное и погибшее), как Он ожесточил сердце фараона, чтобы Моисей прославился великими знамениями. Такова Мухаммедова мысль о предопределении, основанном не на произволе Божием, а на Его всеведении и вседейственности, на которые много раз и с особым ударением указывается в Коране.
"Бог держит в руках Своих ключи сокровенного. Он один его знает. Он знает все, что на земле и в глубине моря. Лист с дерева не падает без Его ведения. Нет зернышка на земле, которое не было бы записано в книге очевидности" (Сура VI, 59).
"Все написано в книге очевидности" (Сура XI, 8).
"Бог знает, что женщина носит в утробе своей, насколько ея uterus сжимается или расширяется. Все взвешено перед Ним" (Сура XIII, 9).
То, что делает человек, делает не он, а Бог через него: "Не вы их убили (врагов Ислама), они пали под мечом Всемогущего. Не ты, Мухаммед, напал на них, а Бог, чтобы показать верный знак своего покровительства. Он знает и слышит все".
Но если все будущее, так же как настоящее и прошедшее, написано в книге очевидности, т.е. дано во все ведении Божием, и если все, что совершается, даже внешние дела самого человека, всецело зависят от Божественного всемогущества и собственно им совершаются, этим еще свобода человека не упраздняется, а только вводится в пределы чисто внутреннего, нравственного отношения его к Богу. Сделать какоенибудь внешнее дело, произвести какуюнибудь реальную перемену в предопределенном от Бога ходе вещей человек сам по себе не может, но быть добрым или злым, принять или отвергнуть предлагаемый ему закон Божий, оставаться верным этому закону или отступить от него, одним словом, быть в сердце своем с Богом или против Бога это зависит от самого человека. Что неверные были истреблены мусульманами это было дело Всемогущего, но что одни были верными, а другие неверными это зависело от них самих.
Отношение Бога к творению, требующее внутренней свободы этого последнего, указано в следующем замечательном тексте Суры XXXIII, 72: "Мы предложили (говорит Аллах) истинную веру небесам, земле, горам, они не посмели принять ее. Они трепетали перед этим бременем. Человек принял его, и стал неправедным и бессмысленным".
Конечно, совместность предопределения и свободы, даже при ограничении этой последней одним внутренним нравственным отношением человека к Богу, представляет большие теоретические трудности, но Мухаммед не был философом, и от него нельзя требовать не только разрешения, но и понимания этих трудностей. А все, что требуется для элементарного религиознонравственного уравновешения этих двух противоположных начал, дано в Коране.
Все существующее происходит от Бога; без Него человек не может совершить ничего положительного; во всех своих нормальных действиях он пользуется помощью Божией; отдельно от Бога он не производит ничего существующего, а только извращает таковое.
"Человек окружен ангелами, которые непрерывно сменяются. Бог поручил им хранить его. Он отнимает свою благодать только тогда, когда человек извратил себя" (Сура XIII, 12).
Это извращение человеком себя ни мало не изменяет не только мирового порядка, но и хода человеческой истории.
"Всякий народ имеет свой назначенный предел• он не может ни ускорить, ни отсрочить его" (Сура X, 50)
"Всякая книга (т.е. всякое откровение) имеет свое назначенное время" (Сура XIII, 38).
От человека зависит только его личная судьба: если он верит и исполняет заповеди Божий, он спасается и в будущей жизни пользуется бесконечными наслаждениями; если не верит и не исполняет поведенное ему, осуждает себя на погибель в вечном огне. Для практических задач религии этого, конечно, достаточно. В Коране встречаются впрочемкак бы слабые намеки и на более возвышенные мотивы для веры и праведной жизни. Указывается мимоходом на то, что только жизнь в Боге есть истинное существование, а все остальное только призрак.
"Все, что есть на земле, пройдет; только лик Божий пребудет вечно. Слава и величие окружают его" (Сура LV.27).
"Жизнь человеческая есть обманчивое наслаждение" (Сура III, 182).
"Жизнь мира легкая игра. Истинная жизнь только в вечных обителях. Если б они это знали!" (Сура XXIX, 64).
"Эта жизнь пустая игра, но вера и страх Господень будут иметь свою награду ".
Вера есть именно то, что связывает человека с истинной жизнью; только веруя в Бога, человек уверен и в своей собственной жизни, которая сама по себе, без этой веры, есть игралище всяких случайностей и жертва всяких враждебных сил. Для религиозного сознания это имеет не только теоретический, но главным образом практический смысл. С особенной яркостью и живостью это выражается в двух заключительных Сурах Корана: CXIII и CXIV, которые хронологически принадлежат к самым ранним вдохновениям Мухаммеда в Мекке.
"Скажи: я предаюсь верой моей Богу утра, чтобы он избавил меня от зол, осаждающих человечество; от влияний луны, покрытой мраком; от колдовства тех, что дуют на узлы, и от черных замыслов завистника".
"Скажи: я предаюсь верой моей Господу людей, Царю людей, чтобы Он избавил меня от искушений сатаны, который вдыхает зло в сердце, и чтобы он защитил меня от козней джиннов и злодеев".
Коран различает две степени веры: первая, низшая, которую собственно нельзя называть верой, хотя и она имеет свою цену, состоит в признании единого Бога и внешнем повиновении Его посланному; вторая, высшая ступень, состоит во всецелой преданности Богу и святому делу (т.е. делу установления и распространения единобожия).
"Арабы говорят: "Мы веруем". Отвечай им: "Вы не веруете; говорите лучше: мы исповедуем Ислам. Вера еще не проникла в сердца ваши. Но если вы повинуетесь Богу и посланному Им, ваши дела не потеряют цены своей. Господь снисходителен и милосерд".
"Истинно верные, это те, которые безо всякого сомнения верят Богу и посланному Им и жертвуют для святого дела своей жизнью и богатствами" (Сура ХLIХ ,14,15).
Мы нигде не находим в Коране признания отвлеченной, чисто теоретической веры: Мухаммед никогда не разделяет веру от дел веры. Но, признавая в вере разные степени, он допускает соответственные степени и в делах веры. Совершенная вера выражается на деле в полном самопожертвовании; низшая степень веры довольствуется и меньшими делами исполнением необходимых предписаний религии и нравственности. Только это последнее обязательно для всех. А о такой мнимой вере, которая не выражается ни в каких добрых делах, в Коране даже не упоминается. Мухаммед всегда стоит на нераздельной религиозноэтической точке зрения. Это совершенно понятно, ибо необходимо связано с самой идеей о Боге. Так как Бог не есть только вседержительная неведомая сила, а имеет определенное свойство, или характер, так как Он, по существу Своему, есть Бог Праведный, Милосердный и Святой (т.е. чисто духовный), то и закон Божий состоит не из произвольных и непонятных требований и предписаний, а имеет определенный этический характер, из нравственных свойств "Бога людей" вытекают для верующего человека и определенные нравственные заповеди. Для верующих Бог не есть неопределенная величина, они всегда знают, чего хочет от них Бог, что Ему приятно и что неприятно. И точно так же неверный всегда за раз нарушает и религиозную, и нравственную заповедь, оскорбляя вместе и Бога, и ближнего: "он не уверовал в Бога Великого, он не позаботился о пище бедного" (Сура LXXI, 33,34).
"Он говорит: "Господь пренебрегает мною". Нет! Но вы презираете сироту. Вы не спешите насытить бедного. Вы с жадностью пожираете наследства. Вы страстно любите богатства" (Сура LXXXIX, 1721).
"Справедливость сестра благочестия. Бог обещает милосердие Свое и славную награду тем, кто с верой соединяет заслугу добрых дел".
"Бог отнимает благословение Свое от лихоимства и изливает его на милостыню. Он ненавидит неверных и нечестивых. Но верующие, которые будут делать добро, совершать молитву и творить милостыню, будут иметь награду свою у Бога, они будут избавлены от страха и казни" (Сура II, 277).
"Если вашему должнику трудно заплатить, дайте ему срок, а если хотите сделать еще лучше, отпустите ему долг его. О, если бы вы знали!" (там же, 280).
"Бог взыщет с каждого лишь по силам его. Всякий будет иметь за себя свои добрые дела и против себя содеянное им зло". Но, выставляя этот общий принцип, Коран постоянно возвращается к идее милосердия Божия, например, в следующей молитве, выражающей также нераздельность религиознонравственного настроения Мухаммеда.
"Господи! не карай нас за грехи забвения. Прости нам грехи наши. Не налагай на нас бремя отцов наших. Не обременяй нас сверх сил наших. Яви слугам Твоим прощение и снисхождение. Сжалься над нами: Ты покровитель наш" (там же, 286).
Религиозноэтическому характеру Мухаммедовой проповеди противоречат повидимому такие изречения: "Идолопоклонство хуже убийства" (там же). "Опасность изменить истинной вере хуже убийства" (там же, 187). "Бог не простит многобожия. Он отпускает по воле Своей все другие преступления; но многобожие больше всех беззаконий" (Сура IV, 116). Не нужно, однако, забывать, что языческий культ действительно находился в теснейшей связи с делами гораз до худшими простого убийства (принесение в жертву детей, безмерный разврат), так что и эта беспощадность Мухаммеда имела не исключительно религиозное, а религиознонравственное основание.
Главное дело веры относительно Бога есть молитва, относительно ближнего милостьшя,относительно собственной своей природы воздержание, или пост. Мухаммед не только по личному чувству находил в молитве единственное настоящее наслаждение, но он видел в ней дело величайшей важности.
"Когда служитель Божий остановился, чтобы молиться, джинны столпились кругом него, чтобы его слушать" (Сура LXXII, 19).
Милостыня в Исламе также не есть только внешнее предписание, а представляется как выражение истинного религиознонравственного настроения относительно ближнего, такого настроения, которое определяется не формальной справедливостью, а милосердием, которое побуждает давать другому даром и не воздавать злом за зло.
"Мы кормим вас ради одного Бога. Мы не ищем от вас ни награды, ни благодарности" (Сура LXXVI, 9).
"Если вы мстите за себя, пусть мщение не превышает обиды; но кто перенесет терпеливо, будет лучше для него: итак, переносите терпеливо обиды" (Сура XVI, 128).
Воздержание предписывается Кораном не в смысле умерщвления плоти, а лишь в смысле умеренности для сохранения чистоты душевной и нравственной свободы.
Из этих трех основных религиознонравственных заповедей важнее всех для человека средняя: милосердное отношение к ближним. Возношение души к невидимому Богу трудно для людей материальных; так же тяжело им сопротивляться влечениям низшей приоды и соблюдать воздержание; но быть милосердным одинаково способно всякое нравственное существо; быть добрым или злым зависит от внутренней сущности самого человека. Поэтому читаем в Коране: "Знаешь ли, что есть вершина (добродетели)? Выкупить пленного, накормить в дни голода сироту ближнего и нищего безвестного" (Сура ХС, 1215)

ГЛАВА Х
Первая проповедь, первые преследование и обращения

Семья Мухаммеда со включением усыновленных Алия и Зейда безусловно поверила его призванию.По началам родового быта Аравии, между отдельно! семьей и целым племенем или родом (в широком смысле этого слова) корейшитов были промежуточные родовые звенья, из коих первым для Мухаммеда был дом Хаши мов, т.е. все потомки прадеда Мухаммедова Хашима Итак, Мухаммеду, желавшему правильно действовать в народе своем, предстояло обратиться прежде всего к этим родным своим, ко всем сынам Хашимовым. Он пригласил их на собрание и объявил о своем посланничестве. Все пришли в удивление и негодование, ибо ожида сообщения о какомнибудь серьезном коммерческом или разбойничьем деле. Один из дядьев Myxaммeда Абу-Лахаб, выразил общее мнение, закричавши: "Что тебе удавиться! Так за этимто ты созывал нас?" Все разошлись со смехом и ругательствами. Сын этого самого АбуЛахаба был уже помолвлен с дочерью Мухамеда, Рокайей, но теперь старик, серьезно сочтя своего племянника и предположенного свата сумасшедшим взял назад свое согласие. Но Рокайя, отличавшаяся красотою, скоро нашла себе другого жениха -- Османа
Ибн-Аффана из знатного семейства Омайядов. Осман, породнившись с Мухаммедом, стал вместе с тем ревностным последователем Ислама и был потом третьим преемником пророка. Еще прежде приобрел Мухаммед для себя и Ислама своего будущего первого преемника ЭльАтика, по прозванию АбуБекр, который во все время его общественной деятельности был его главной опорой. АбуБекр, которого отношение к Мухаммеду можно сравнить с отношением Меланхтона к Лютеру, был человек кроткий, мягкий, невозмутимо спокойный, сговорчивый в вопросах чисто практических и непоколебимо твердый в главном деле.
Отвергнутый своею родней, Мухаммед стал пропове дывать публично. Его проповедь, в особенности его нападения на национальных идолов, служивших связью племен и санкцией торговых перемирий, была неприятна для корейшитской знати и могла казаться ей опасной. Но долгое время Мухаммеда не трогали, боясь муждоусобий, ибо дом Хашимов, хотя отверг его проповедь, не отказался, однако, от обязанностей родства; особенно же ревностным защитником его был всеми уважаемый в Мекке дядя его АбуТалиб, который не верил в его посланничество, но был сильно привязан к нему лично.
За первые годы Мухаммедовой проповеди насчитывают 43 последователя Ислама, большей частью из бедняков и рабов. Эти последние, естественно, стали изза Мухаммеда подвергаться всяческим насилиям от своих господ. Тогда богатый АбуБекр употребил значительную часть своего состояния на выкуп этих рабов-мусульман; те же, которых господа не соглашались уступить, получили от Мухаммеда, по совету того же АбуБекра, разрешение отречься наружно от нового пророка, сохраняя в сердце веру в Ислам.
Обращения в Ислам продолжались понемногу (хотя и не ежедневно, как говорит арабский летописец), каждый новый прозелит давал повод для новых преследований. На этой первичной стадии своего развития Ислам, еще не организованный и не принявший никакой твердой формы, являлся главным образом, как общая противоположность единобожия идолопоклонству, и от прежнего ханифизма отличало не содержанием своим, а только тем, что имел личного представителя, личного посредника между Аллахом и людьми. В таком неопределившемся внутреннем состоянии и при обострившейся внешней вражде с идолопок лонниками, Мухаммед и его последователи, естественно, чувствовали себя солидарными со всеми монотеистами и в особенности с христианами, которых религия не была связана с национальностью. К этому времени относятся, по всей вероятности, те места Корана, в которых Мухаммед не только с уважением, но и с благоговением говорит о Христе и Его Матери. Так, в Суре V (Стол) читаем: "после пророков Мы послали Марию и Иисуса, чтобы подтвердить Пятикнижие. Мы дали ему Евангелие, которое есть светоч веры и печать истины древних писаний. Эта книга просвещает и наставляет боящихся Господа".
Сура XI (Мария) специально восхваляет Пресв.Деву: "прославляй Марию в Коране, проставляй день, когда она удалилась от семейства своего к Востоку".
"Пой хвалу Марии, сохранившей девство свое неприкосновенным. Мы вдохнули в нее Духа Нашего. Она Сын Ее были дивом вселенной" (Сура XXI, Пророки).
"Иисус, сын Марии, есть посланник Всевышнего и Слово Его. Бог ниспослал Его в Марию. Он дыхание Божие" (Сура IV, Женщины).
В той же IV Суре Мухаммед утверждает, что Иисус не был умерщвлен, а прямо взят на небо, и в день всеобщего воскресения будет свидетельствовать против недостойных иудеев и христиан. Таким образом представление Мухаммеда о Христе соединяет две противоположные идеи, воспринятые им от различных христианских сект и ничем не связанные между собой. Вместе с эвионитами (иудействующими христианами) Мухаммед признает Христа за великого пророка в ряду других пророков, и вместе с гностиками докетами видит в Нем особое небесное существо, не подлежащее даже закону смерти.
При таком отношении Мухаммеда к христианству неудивительно, что некоторые его последователи, когда усилились гонения, решили искать убежища в той христианской стране, которая и этнографически, и политически стояла всего ближе к арабам Мекки, именно в Абиссинии. В 615 году 11 мусульман отправились через Красное море под покровительство негуса Аксумского. Положение Мухаммеда в Мекке от этого не улучшилось, и в минуту душевного упадка он решился идти на сделку и попытаться примирить истину единобожия с языческим культом его родины. Ведь "люди писания" все признают, кроме единого Бога, высшие существа, называемые ангелами. Христиане сверх того считают своего пророка Сыном Божиим и воздают религиозное почитание Его Матери и множеству духов умерших святых: нельзя ли признать и национальные божества арабовидолопоклонников за чтото среднее между Богом и людьми, за ангелов Аллаха и ходатаев перед Ним? Вдохновленный этой мыслью, которую он потом признал за внушение сатаны, Мухаммед произнес однажды около Каабы следующее изречение: "Думали ли вы, как должно, об Аллат, и Узза, и Манат, о третьей между ними? Воистину это небесные лебеди, воистину можно положиться на их ходатайство". Аллат, Узза и Манат были женские божества из наиболее чтимых арабами Мекканцы, враждовавшие против Мухаммеда не за его поклонение Аллаху (который тоже имел свое место в Каабе), а за его нападение на прочих богов, с радостью приветствовали перемену в его настроении и, собравшись вокруг него, слушали все, что он далее говорил; а когда он закончил свою проповедь возгласом: "Итак преклонитесь перед Аллахом и служите Ему!" все присутствовавшие пали на колени и благословляли имя Аллаха. Молва о примирении между Мухаммедом и корейпштами дошла до мусульман, поселившихся в Абиссинии, и побудила их вернуться на родину. Но когда они возвратились, то положение дел опять переменилось. Архангел Гавриил, или собственная coвесть Мухаммеда, заставил его отречься от допущенной сделки. Убедившись, что она была внушена ему сатаной, он на том же месте у Каабы провозгласил свое отречение "Думали ли вы, как должно об Аллат, и Узза, и Maнaт о третьей между ними? Как? У вас самих было бы мужеское потомство, а у НегоЧАллаха) только женское. Вот был бы неподобающий дележ!" Впоследствии Мухаммед так говорил об этом случае:
"Чуть было неверные не заставили тебя (говорит Аллах Мухаммеду) покинуть Наше учение и выдумат нечто другое от Нашего имени. Уступчивостью своею купил бы дружбу их. Когда бы Мы не утвердили сердце твое, близок ты был, близок к тому, чтобы исполнить желание их. Если бы последовал ты им, немощь жизни и смерти испытал бы ты и гнева Нашего не избежал бы ты" (Сура ХУЛ, 7678).
Разумеется, разочарование мекканцев вследствие этого отречения усилило преследования против мусульман В 617 году последовало второе, более обширное переселение в Абиссинию: туда отправилось 83 мужчины и 18 женщин, во главе переселенцев был Осман со своей женой, дочерью Мухаммеда. Корейшиты потребовали от негуса их выдачи, но получили отказ. Большая часть этих переселенцев впоследствии вернулась обратно.
Чтобы отнять у Мухаммеда последнюю опору, корей шиты обратились к АбуТалибу, требуя, чтобы он обра зумил своего племянника. На увещания дяди Мухаммед отвечал: "Если бы они давали мне солнце в правую руку и месяц в левую с тем, чтобы я оставил это дело прежде, чем Бог даст ему победу или я погибну за него, не оставил бы его". Сказавши это, он хотел уйти, но АбуТалиб удержал его, говоря: "Проповедуй все, что хочешь, сын брата моего! Я ни за что никогда не покину тебя".
Однажды Мухаммед сидел на площади, недалеко от Каабы. Один из главных противников Ислама между корейшитской знатью, прозванный мусульманами Абу-Джахль, т.е. отец невежества, подошел к нему и стал осыпать его насмешками и ругательствами. Мухаммед не отвечал ни слова. В это время дядя его Хамза, не принадлежавший к мусульманам, человек огромного роста и силы, возвращался с охоты. Не стерпевши обиды племяннику, он подбежал к АбуДжахлю и, ударив его луком по лицу, так что потекла кровь, закричал: "Ты смеешь ругаться ему, когда и я той же веры и исповедую то же, что и он исповедует. Возврати мне мой удар, если смеешь!" Тот не решился на единоборство, а Хамза не решился взять назад своего заявления и сделался с тех пор ревностным мусульманином. Около этого же времени обратился в Ислам Омар ИбнХаттаб, будущий халиф, покоритель Египта и Сирии.

ГЛАВА XI
Новые преследования и личные
несчастья Мухаммеда. Расширение
горизонта

Эти новые успехи Ислама, придавая смелости Мухаммеду и его приверженцам, еще более ожесточили его противников. В 617г. корейшиты уговорились между собой прервать всякие сношения с мусульманами, не допускать их к Каабе, ничего им не продавать и не покупать у них. Поставленные вне общего закона, последователи Мухаммеда должны были запереться в от даленном от городского центра квартале, где находился дом АбуТалиба, вследствие чего вся эта местность называлась оврагом Талиба.
Мухаммеду пришлось поневоле расширить свою проповедь, перенести ее из запертой для него Мекки в другие места. В течение четырех мирных месяцев, кроме большой ярмарки в Мекке, бывали также многолюдные торжища в Мине, Указе и других местечках Хиджаза. Мухаммед отправлялся туда и проповедывал Ислам. Хотя эта проповедь была безуспешна, главным образом вследствие противодействия корейшитов, зорко следивших за опасным человеком, однако важно было, что новая религия стала известна вне Мекки и что провозвестник ее вышел из пределов узкой местной деятельности. Он должен был остаться на этом новом пути и тогда, когда корейшиты (в 619г.) отменили свой уговор; против мусульман и согласились принять их опять в общение, ибо условием для этого они поставили, чтобы Мухаммед не проповедывал в Мекке. Таким образом ослепленные враги сами толкали ненавистного им пророка на более широкое поприще деятельности и вынуждали его к осуществлению замысла, рокового для защищаемых ими преданий и порядкоа
Между тем и личные обстоятельства Мухаммедовой жизни побуждали его разорвать с Меккой или по крайней мере облегчали для его чувства этот разрыв. В 619 г. скончалась Хадиджа, а через несколько недель после нее и АбуТалиб. Сердечная связь Мухаммеда с родовой арабской стариной, с традиционной жизнью родного города была порвана. Консервативная Мекка представлялась для него только врагами, а его привержен цы, уже испытанные гонениями, чужие в своем городе вследствие вражды сограждан, готовы были вместе с вождем своим принять за отечество всякую страну, дававшую убежище Исламу.
Такого убежища Мухаммед пробовал сначала искать по соседству с Меккой. В ста верстах от нее находился укрепленный город Таиф, принадлежавший БенуТакифам, которые входили в состав большого племени БенуХавазин. Туда отправился Мухаммед самдруг с приемным сыном своим Зейдом. Проповедь Ислама имела здесь самый печальный успех: один из слушателей сказал: "Если бы Бог захотел нас обратить к Себе, Он, конечно, выбрал бы не тебя для этого дела". Другой иронически заметил: "Во всяком случае нам с тобой разговаривать не приходится. Ибо если ты действительно посланник Божий, то как смеем мы, простые смертные, оспаривать твою священную особу; если же ты не то, за что выдаешь себя, значит ты обманщик и не стоишь того, чтобы тебе отвечать". От таких слов жители Таифа скоро перешли к соответственным действиям. Мухаммеду и Зейду пришлось бежать от побоев враждебной толпы.
Окровавленные спрятались они в саду, принадле жавшем двум братьям из Мекки, Отба и Шейба, которые сжалились над земляками, оставили их у себя переночевать и прислали им для подкрепления блюдо винограда. На обратном пути, в местечке Нахла, Мухаммед, во время ночной молитвы, видел несметную толпу джиннов, которые слушали его слова и вместе с ним поклонялись Аллаху. Ободренный этим в постигшей его неудаче, Мухаммед вернулся домой и своим невольным бездействием воспользовался, чтобы обдумать план дальнейших действий, ожидая первого благоприятного случая для начала его осуществления. Впоследствии Мухаммед заявил себя таким искусным политиком, что никак нельзя сомневаться в преднамеренном и обдуманном характере и первых его шагов на этом поприще. Потерпев неудачу в соседних с Меккой чисто арабских местностях, он, естественно, должен был подумать о том городе (известном ему и по его путешествиям, и по семейным преданиям), в котором монотеистический еврейский элемент мирно уживался с арабским язычеством и не мог не оказывать серьезного влияния на верования и понятия туземцев. Если Мухаммед решил продолжать свою проповедь, то он должен был теперь попытать успеха в Ятрибе (Медине); более удобного места для восприятия Ислама он не мог найти во всей Аравии. Случай завязать сношения всег" легче мог представиться во время великого весеннег праздника, когда и из Ятриба приходило в Мекку множество богомольцев. Мухаммед не откладывал дела и в первый же (по возвращении его из Таифа) праздник, в марте 620г., успешно начал приводить в исполнение свой план.