Паноптикум
Николай Сергеев
Сказка
О себе.
Дата изготовления – 8 сентября 1962 года. Место – г.Усолье-Сибирское, Иркутской области. Счастливое детство и школьные годы чудесные прошли в Якутске, оттого, наверное, неодолимо влечет север. Клящий мороз, полярное сияние, невинность снега, воздуха и человеческих отношений люблю больше радостей южных широт. С морем познакомился во Владивостоке, где закончил Дальневосточный институт советской торговли. Как не прекрасны чайки над волной, соленые шторма, бескозырки – тельняшки, но зов предков увел из Приморья на берега Байкала. В городке Ангарске недалече от священного Озера пустил корни вглубь. Женился на Елене прекрасной, родили с ней дочь, назвали Победой, то есть Викторией. Как торгаш не состоялся – не мое. Зато пробовал себя в разных качествах. Трудовая книжка измарана графоманами из отделов кадров. Работал санитаром, пожарным, сторожем, слесарем, спорт.инструктором, товароведом, зав.магом, нач.продом и т.д. Всю сознательную жизнь занимался спортом. Имею разряды по разным видам спорта. Однажды стал чемпионом России. Выиграл кубок СНГ. Участник чемпионата мира. В перестроечные годы нужда заставила писать спортивные заметки в городскую газету. Многим писанина от Сергеева понравилась. Стал работать корреспондентом в газете. Охват тем расширился; спорт, экстрим, интересные люди, духовные устремления, этнография и т.д. Как-то само собой приняли в Союз журналистов России.
Сегодня работаю тренером по тайскому боксу. Летом сплавляю туристические группы по горным рекам Восточного Саяна. Хожу в походы, пытаюсь наполнить себя впечатлениями и радостью от созерцания прекрасных Божьих Творений. Об этом и пишу…
Николай Сергеев.
Сибирская сказка
ДА БУДЕТ СВЕТ!
Эт сама, один ученый дед мастерил ядрену бонбу. На вояк он значитца работал. А бабка его по дому кулемесила, эт сама, драники деду жарила. И была у ентова деда внучка дюже модна, ой да ешо глупа, с закидонами. По телику эта зелена сопля зависала. Без MTV, да без «Дома-2» хавать и дрыхнуть не могла. Зависимость – хворь у ея така паскудна была.
Вот внучка однова разу говорит, мол, метни, дед ядрену бонбу в Америку, тама эта Пэрис Хилтон – чумардосина драная, вааще всех достала, по телику, окромя нее никого не кажут, достала, блин! Хоть и мозговитый был дед, но в обшении с бабами – лох ливерный, эт сама, пожалел пень дурной внучку-выкаблучку, метнул в Америку ядрену бонбу, да и в саму сурепочку-то попал! Угандошил Америку на хрен, в рот-компот!
Притопал домой довольный, мол, любуйся, внуча, как тяперича без Америки жить угарно будем. Любо, ёрш твою меть, дорого! Но внуча с бабкой сопли на кулаки наматывають, ревут как спорченые на головушку. Знамо дело: телик теперича не кажет, MTV потух, пи-сей с нубуками нетути, чихналогии стали отсталыми. Это, как его началася, первобытшина стоеросовая!
Припечалился дедка, шурудил мозговой коробушкой, как, значится, бабью капризному угодить. И придумал! Соорудил из фанерного яшшыка подобие телика, напустил туды живности насякомой, мелкопакостной; мухоты всякой, тараканья, клопизма коньячного, паучья разнокалиберного. Уж жисть тама закипела неприлизанная! Интригують членистоногие с беспозвоночными, перепончатокрылые с бесхребетными. Разборки с расчлененкой, секас-шоу разнузданный. День-деньской идет охота на кого-то, счифанить, аль ишо што неприглядное сдеить. Бабка с внучкой как в яшшик дедов вперились, так и озябли трошки. Прямо «Дом-2», умножай на дважды два!
Появились у их бабских мозгах даже свои пристрастники. Паук Афиноген – блудник сетевой, ужо такой обаятельный черт. Бывалочи опутает залетевшу мушку чарами-сетями, а уж ночью сделает с ей такое, от чего глазеюша внучка гусиными пупырками кроется. Не гнушалси Афиноген и таракульками малыми, казнил их развратом непотребным. Кой-какие из неразумных перепончатокрылых даже сами бросались в сеть к Афиногену, с мечтою умереть в страстях нешутейных. Во как!
А клоп Эдзик, это ж чё-то с чем-то! Маленький, сука, вонючий! Ничо в нем и нет-то, одна жопа красная, но уж такой Эдзик приблатненный да убедительный. Дашь ему, кровососу, чутка свободы, а он, смори, ужо под кожу лезеть, наливается соками, мироед. Али соберет в углу яшшычном клещей свору, наблатыкает их, безродных, на каво-нить послабее, те и рады стараться, бегут, изверги, изводят на нет неугодных Эдзику.
Ишо была тама сраконожка Янка. Усе сорок ножек у ей холеные, отпедикюренные. Тело гибкое, spa-салонистое. Головка горделива, глазки шмыгливы, душа стервозна, завидушша! Прознаит, где чё красивше ее расцветат, семенит туды, словно поезд скорый. Затаптыват своими сорока изяшествами конкурентов, ровняет с фанерой заподлицо. Така вот Янка мерзятина гонориста!
И был день один, када дедка запустил в яшшык светлячка малого, для подсветки от мрака бесия. Светлячка бабулька с внучкой окрестили по-нонешному, Игорем, значится.
Игорь-то в яшшыке уголок свой осветил, к нему и подтянулись те, кому без света и жисть, не жисть. Греются, стало быть, шебуршат по-тихому. Радость пошла от Игоря световыми волнами.
Сперваначалу Янка с Эдзиком и не врубилися, чё за тема така – светляк обшительный. Афиноген на первых порах ночами-та занят был, маньячил по полной, свет до него не доходил. Но када перепончатокрылые стали подыхать без страха, тут авторитетов и задело. Кто, мол, радует тщедушных так, что и жрать их стало не скусно, пресные они стали, не трепыхаются ужо, страстью смертной не заводят. Перетерли, значится, всех. Вышли в оконцовке на Игоря. Скорёхонько его в уголку нашли. Эдзик шушеру окружаюшшу расшугал, Янка Игороху спеленала, принесли его к Афиногену. Стали они шурупить, как светляка казнить, чёбы другим на страх. Решили для пущей наглядности растянуть его на паутине Афиногеновой, пусть угасает у кажного на виду. На скока его ампер-часов хватит?
Распяли, значится, Игоря в перекрестии паутины, изуверы! Висит светлячок, меркнет. Под им собрались шмакозяврики, кого светом своим радовал, плачут. Уж и бабка с внучкой, наблюдавши энту драму, рыдают в три ручья, жалостно им за Игоря. Даже дед не сдюжил спытанья психического, слинял в киосок, «косорыловки» с энтого горю надрался. Пришел до дому, рухнул возле яшшыка весь в слезах-соплях, стал орать пьяно и пудовыми чунями дрыгать: «Перетопчу всех, дустом засыплю, бляха, дихлофосом потравлю!»
Игорь висел, висел, да и потух… Тихо так потух… Померкло вдруг все, тока яшшык содрогнулся, это дед в хмельном сну чунем пхнул яшшык в торец. Тишина стала така, что даже прусаки не елозили. Темень как у негра в пупе!
Когда рассвет покрыл оранжевым стекляшки окон, проснулся дед, промыл лицо водой колодезной, достал из мрака яшшыка Игоря, побрызгал на него водичкой, подышал со рта, насякомый и ожил! Снова вспыхнул ровным, добрым светом Игорь. Вернул его дед обратно в яшшык, где сразу все шмакозяврики приободрилися, зашебуршилися, словно оттаяли после морозу клящего. Так ведь способность у Игоря открылась така: кто об него теранется, тот и светится. Навроде как мазелин светяший вырабатывать Игорь стал. И уж так много об него натерлоси, что засвятился яшшык, как лампа в сто свечей!
Бабка с внучкой опупели от радости, цалують деда благодарно! В семействе така любовь пошла и антерес к чужой жизни. Решили оне яшшык вынести в лес да и распустить насякомышей на волюшку. Ведь и им, мелипизерным, стало быть, на природе-та сподручней благодатью услаждаться.
Принесли яшшык на полянку у реки да и вывалили содержимое в траву сочну. Щас же полетели ангелами перепончатокрылыми в большое небо стрикозявчики и махамошки, на забор травы взобрались трескуны и свиристельшики, в ярый чернозем ушли копнорыльца и червогребы. Одни, сука, Афиногены, Янки и Эдзики поползли обратно к деревне, паразиты!
Присели дедка, бабка и внучка у реки, обнялись крепко, да и порадовались тихо. Солнышко светом лужок озарило, што и Игорька не видно стало. Но кончиться день, придет ночь, и светлячок вспыхнет, проколет пузырь тьмы иголкой света.
И так будет всегда…
Дата изготовления – 8 сентября 1962 года. Место – г.Усолье-Сибирское, Иркутской области. Счастливое детство и школьные годы чудесные прошли в Якутске, оттого, наверное, неодолимо влечет север. Клящий мороз, полярное сияние, невинность снега, воздуха и человеческих отношений люблю больше радостей южных широт. С морем познакомился во Владивостоке, где закончил Дальневосточный институт советской торговли. Как не прекрасны чайки над волной, соленые шторма, бескозырки – тельняшки, но зов предков увел из Приморья на берега Байкала. В городке Ангарске недалече от священного Озера пустил корни вглубь. Женился на Елене прекрасной, родили с ней дочь, назвали Победой, то есть Викторией. Как торгаш не состоялся – не мое. Зато пробовал себя в разных качествах. Трудовая книжка измарана графоманами из отделов кадров. Работал санитаром, пожарным, сторожем, слесарем, спорт.инструктором, товароведом, зав.магом, нач.продом и т.д. Всю сознательную жизнь занимался спортом. Имею разряды по разным видам спорта. Однажды стал чемпионом России. Выиграл кубок СНГ. Участник чемпионата мира. В перестроечные годы нужда заставила писать спортивные заметки в городскую газету. Многим писанина от Сергеева понравилась. Стал работать корреспондентом в газете. Охват тем расширился; спорт, экстрим, интересные люди, духовные устремления, этнография и т.д. Как-то само собой приняли в Союз журналистов России.
Сегодня работаю тренером по тайскому боксу. Летом сплавляю туристические группы по горным рекам Восточного Саяна. Хожу в походы, пытаюсь наполнить себя впечатлениями и радостью от созерцания прекрасных Божьих Творений. Об этом и пишу…
Николай Сергеев.
Сибирская сказка
ДА БУДЕТ СВЕТ!
Эт сама, один ученый дед мастерил ядрену бонбу. На вояк он значитца работал. А бабка его по дому кулемесила, эт сама, драники деду жарила. И была у ентова деда внучка дюже модна, ой да ешо глупа, с закидонами. По телику эта зелена сопля зависала. Без MTV, да без «Дома-2» хавать и дрыхнуть не могла. Зависимость – хворь у ея така паскудна была.
Вот внучка однова разу говорит, мол, метни, дед ядрену бонбу в Америку, тама эта Пэрис Хилтон – чумардосина драная, вааще всех достала, по телику, окромя нее никого не кажут, достала, блин! Хоть и мозговитый был дед, но в обшении с бабами – лох ливерный, эт сама, пожалел пень дурной внучку-выкаблучку, метнул в Америку ядрену бонбу, да и в саму сурепочку-то попал! Угандошил Америку на хрен, в рот-компот!
Притопал домой довольный, мол, любуйся, внуча, как тяперича без Америки жить угарно будем. Любо, ёрш твою меть, дорого! Но внуча с бабкой сопли на кулаки наматывають, ревут как спорченые на головушку. Знамо дело: телик теперича не кажет, MTV потух, пи-сей с нубуками нетути, чихналогии стали отсталыми. Это, как его началася, первобытшина стоеросовая!
Припечалился дедка, шурудил мозговой коробушкой, как, значится, бабью капризному угодить. И придумал! Соорудил из фанерного яшшыка подобие телика, напустил туды живности насякомой, мелкопакостной; мухоты всякой, тараканья, клопизма коньячного, паучья разнокалиберного. Уж жисть тама закипела неприлизанная! Интригують членистоногие с беспозвоночными, перепончатокрылые с бесхребетными. Разборки с расчлененкой, секас-шоу разнузданный. День-деньской идет охота на кого-то, счифанить, аль ишо што неприглядное сдеить. Бабка с внучкой как в яшшик дедов вперились, так и озябли трошки. Прямо «Дом-2», умножай на дважды два!
Появились у их бабских мозгах даже свои пристрастники. Паук Афиноген – блудник сетевой, ужо такой обаятельный черт. Бывалочи опутает залетевшу мушку чарами-сетями, а уж ночью сделает с ей такое, от чего глазеюша внучка гусиными пупырками кроется. Не гнушалси Афиноген и таракульками малыми, казнил их развратом непотребным. Кой-какие из неразумных перепончатокрылых даже сами бросались в сеть к Афиногену, с мечтою умереть в страстях нешутейных. Во как!
А клоп Эдзик, это ж чё-то с чем-то! Маленький, сука, вонючий! Ничо в нем и нет-то, одна жопа красная, но уж такой Эдзик приблатненный да убедительный. Дашь ему, кровососу, чутка свободы, а он, смори, ужо под кожу лезеть, наливается соками, мироед. Али соберет в углу яшшычном клещей свору, наблатыкает их, безродных, на каво-нить послабее, те и рады стараться, бегут, изверги, изводят на нет неугодных Эдзику.
Ишо была тама сраконожка Янка. Усе сорок ножек у ей холеные, отпедикюренные. Тело гибкое, spa-салонистое. Головка горделива, глазки шмыгливы, душа стервозна, завидушша! Прознаит, где чё красивше ее расцветат, семенит туды, словно поезд скорый. Затаптыват своими сорока изяшествами конкурентов, ровняет с фанерой заподлицо. Така вот Янка мерзятина гонориста!
И был день один, када дедка запустил в яшшык светлячка малого, для подсветки от мрака бесия. Светлячка бабулька с внучкой окрестили по-нонешному, Игорем, значится.
Игорь-то в яшшыке уголок свой осветил, к нему и подтянулись те, кому без света и жисть, не жисть. Греются, стало быть, шебуршат по-тихому. Радость пошла от Игоря световыми волнами.
Сперваначалу Янка с Эдзиком и не врубилися, чё за тема така – светляк обшительный. Афиноген на первых порах ночами-та занят был, маньячил по полной, свет до него не доходил. Но када перепончатокрылые стали подыхать без страха, тут авторитетов и задело. Кто, мол, радует тщедушных так, что и жрать их стало не скусно, пресные они стали, не трепыхаются ужо, страстью смертной не заводят. Перетерли, значится, всех. Вышли в оконцовке на Игоря. Скорёхонько его в уголку нашли. Эдзик шушеру окружаюшшу расшугал, Янка Игороху спеленала, принесли его к Афиногену. Стали они шурупить, как светляка казнить, чёбы другим на страх. Решили для пущей наглядности растянуть его на паутине Афиногеновой, пусть угасает у кажного на виду. На скока его ампер-часов хватит?
Распяли, значится, Игоря в перекрестии паутины, изуверы! Висит светлячок, меркнет. Под им собрались шмакозяврики, кого светом своим радовал, плачут. Уж и бабка с внучкой, наблюдавши энту драму, рыдают в три ручья, жалостно им за Игоря. Даже дед не сдюжил спытанья психического, слинял в киосок, «косорыловки» с энтого горю надрался. Пришел до дому, рухнул возле яшшыка весь в слезах-соплях, стал орать пьяно и пудовыми чунями дрыгать: «Перетопчу всех, дустом засыплю, бляха, дихлофосом потравлю!»
Игорь висел, висел, да и потух… Тихо так потух… Померкло вдруг все, тока яшшык содрогнулся, это дед в хмельном сну чунем пхнул яшшык в торец. Тишина стала така, что даже прусаки не елозили. Темень как у негра в пупе!
Когда рассвет покрыл оранжевым стекляшки окон, проснулся дед, промыл лицо водой колодезной, достал из мрака яшшыка Игоря, побрызгал на него водичкой, подышал со рта, насякомый и ожил! Снова вспыхнул ровным, добрым светом Игорь. Вернул его дед обратно в яшшык, где сразу все шмакозяврики приободрилися, зашебуршилися, словно оттаяли после морозу клящего. Так ведь способность у Игоря открылась така: кто об него теранется, тот и светится. Навроде как мазелин светяший вырабатывать Игорь стал. И уж так много об него натерлоси, что засвятился яшшык, как лампа в сто свечей!
Бабка с внучкой опупели от радости, цалують деда благодарно! В семействе така любовь пошла и антерес к чужой жизни. Решили оне яшшык вынести в лес да и распустить насякомышей на волюшку. Ведь и им, мелипизерным, стало быть, на природе-та сподручней благодатью услаждаться.
Принесли яшшык на полянку у реки да и вывалили содержимое в траву сочну. Щас же полетели ангелами перепончатокрылыми в большое небо стрикозявчики и махамошки, на забор травы взобрались трескуны и свиристельшики, в ярый чернозем ушли копнорыльца и червогребы. Одни, сука, Афиногены, Янки и Эдзики поползли обратно к деревне, паразиты!
Присели дедка, бабка и внучка у реки, обнялись крепко, да и порадовались тихо. Солнышко светом лужок озарило, што и Игорька не видно стало. Но кончиться день, придет ночь, и светлячок вспыхнет, проколет пузырь тьмы иголкой света.
И так будет всегда…