Поэты С-Петербурга
Игорь Смирнов
ГОЛОС ПАМЯТИ
Дорогой Игорь Александрович… Болью сжимается сердце от мысли, что уже не побеседовать с Вами…Что нельзя увидеть Ваш насмешливый взгляд и задать Вам несколько вопросов, поинтересоваться Вашим мнением по тому или иному поводу…
Но ясный ум Ваш жив. Он в том огромном и значительном наследии, что оставили Вы человечеству и каждому из нас, кто имел счастье, так или иначе, быть связанным с Вами дружбой, работой, просто сердечным общением…
Пожалуй, уникальная искренность, редкостная доброта и Ваша мгновенная отзывчивость на любое встречное движение души, встревоженной ли чем-то, опечаленной ли, несущей ли Вам радостную весть, вызывали неподдельное молчаливое восхищение.
Вы умели отдать должное всему достойному вне зависимости, от кого это исходило…
Творчество Ваше хочется назвать поэзией реальности. Там есть место и лирическому герою, и воину-патриоту, но, безусловно, морская тематика превалирует…
Природа одарила Вас многими способностями.
Ваше актерское начало в обыденной, повседневной жизни, возможно, не было заметно…
Когда же выходили Вы с чтением своих стихов на сцену – это был настоящий спектакль театра одного актера…
Слушатель получал истинное удовольствие! Великолепный чтец, Вы не ограничивали репертуар только собственными стихами… С той же истовостью доносили до слушателя стихи своих собратьев по перу, если они были близки Вам по Духу…
Глубокая интеллигентность столь органично присущая Вам, воспитана, вероятно, той духовной средой, в которой прошли Ваши детство и юность.
Человек, «набирая, обретая» возраст в известном смысле часто утрачивает ясность мышления, свежесть суждения, скатываясь к менторству, однобоким сентенциям и пафосным поучениям… С Вами ничего подобного не происходило. Живая острая мысль и чувство юмора были с Вами до последних дней
Поэт, моряк, ученый, гражданин и патриот своей страны, где родились, и которая Вас воспитала. Страна, которой, несмотря ни на какие испытания, Вы были бесконечно преданы…Хотя, более, чем кто-либо могли бы быть в претензии. В Вас всегда ощущался стержень высокой духовности, который и помог пережить Вам и личную трагедию, случившуюся с Вашим отцом. Мужественно пережив её, понимали, что не страна, но отдельные люди виновны в бедах человеческих.
Вы один из тех немногих людей, что умели беречь и ценить время. Своё и чужое. А главное, понимать его…
Увы, трагедия нынешнего времени состоит в том, что из жизни уходят такие люди как Вы, являющиеся духовной «арматурой» общества.
Жизнь Ваша, скромного, честного человека – великого человека – беззаветно преданного жизни, которую даровала Вам судьба – истинный подвиг.
Ж. Бурковская, И. Бурковский.
О ТВОРЧЕСТВЕ ИГОРЯ СМИРНОВА
«Моряк, поэт, ученый...» Все это о капитане 1 ранга в отставке, члене Союза писателей России, докторе технических наук, профессоре Игоре Александровиче Смирнове.
Эта прочно сросшаяся с его именем формула поражает своим противоречивым содержанием. Моряк и поэт – понятно. Но поэт и ученый, крупный специалист в области автоматизации систем организационного управления?.. И хотя непросто ответить, что же является доминантой этой незаурядной личности в триединстве разносторонних дарований, наверное, все же преобладает исследовательское начало, органично присущее Смирнову, чем бы он ни занимался.»…
Так, напомним, писала друг писателя и поэт Лариса Щасная. Если мы заглянем в 14-й номер журнала «Что есть истина?», то прочтем эти строки её статьи об Игоре Александровиче под названьем «Мирный военный человек».
Сегодня мы вновь обращаемся к творческому наследию этого истинного сына России, жизнью своей доказавшего преданность своей Родине.
Для поэтического творчества Игоря Смирнова, моряка и ученого, свойственны многотемность и многожанровость: от баллады до лирической миниатюры, от публицистики до басни. Но всегда за его стихами встает богатая событиями и размышлениями жизнь, и именно это делает их убедительными и волнующими.
В книге легендарного поэта «Течения и ветры» собраны стихи разных лет, не вошедшие в его предыдущие сборники стихи.
Мы будем и впредь знакомить читателя ещё не раз с ранее не публиковавшимися стихами этой и других книг автора.
Вот каким предисловием предварял одну из глав этой книги Игорь Александрович Смирнов, возвращая нас к истокам создания российского флота.
ЧАДА ОХТИНСКОЙ ВЕРФИ
«История флота российского – это не только череда славных баталий и плаваний его. Это и история судостроения, без которого немыслимо было бы появление замечательных кораблей и судов. Это история науки, техники и технологии, необходимых для непрерывного совершенствования достигнутого и в области судостроения, и в области мореплавания, и в области стратегии и тактики ведения боевых действий. Это – история российской маринистики, на которой воспитывалось не одно поколение моряков, от матросов до флотоводцев. Это и многое другое, что в конечном итоге дает возможность формировать культурное и нравственное начала члена флотской семьи. Человека, болеющего за честь и достоинство своего Отечества. Человека, стремящегося в меру сил и возможностей своих утвердить эти качества и тем самым упрочить положение Отечества среди других государств мира.
Мы часто рассматриваем историю флота (да только ли флота!) как бы через цветные стекла, от чего многие очертания реальной ее картины пропадают. В частных случаях это, наверное, допустимо. Но, в общем, – нет.. Думая обо всем этом, я писал предлагаемый ниже цикл.»
В УСТЬЕ ОХТЫ
Клочок земли, омытый с трех сторон
водой и кровью шведскою и русской.
Клинок меча, мерцающий и узкий,
доселе в недрах невских растворен.
Вставали тут, у низенького склона,
не упустив захватнический шанс,
и маленькая тусклая Ландскрона,
и грозная твердыня Ниеншанс...
Не сразу Русь окрепла и не вдруг
наносное исчезло, как нелепость...
Потом уж Петропавловская крепость.
На Охте начинался Петербург.
ВОСПОМИНАНИЕ ОБ ОХТИНСКОЙ ВЕРФИ
А все ж – сомнений точит червь –
не обошлись ли мы сурово,
разрушив Охтинскую верфь –
родное детище Петрово.
Конечно, жизнь свое берет,
как щепки годы отлетели,
но чтит сегодняшний народ
старейшин плотничьих артелей.
В названьях улиц жив почет.
А что еще мы сделать в силах?
Прохожий встанет и прочтет:
Тарасов, Гусев и Панфилов...
Сам государь их звал сюда
От Холмогор и от Устюга...
Мол, так и так, нужны суда,
не то – России будет туго.
Сулил надежды и дома...
Сам государь! Сие и лестно:
честь не окажут задарма,
об зтом в точности известно,
всегда умельцев отличат...
И нынче, глядя сквозь туманы,
должны мы помнить: сколько чад
отсюда вышло в океаны!
СКАЗАНИЕ О ШЛЮПЕ «ВОСТОК»
В июле солнца жар жесток,
но труд не даст в обиду.
Новорожденный шлюп «Восток»
уходит в Антарктиду.
Еще ледовый материк
загадочно неведом,
и океанский путь велик...
Ведет ли он к победам?
И волны издревле крушат
дерзнувшего на дали...
Прощай, задумчивый Кронштадт!
Сливаются детали,
работы русской паруса
гудят колоколами,
а Петербург, подмяв леса,
вздыхает куполами:
не ровен час – и тишь, и гладь
бедою обернется.
Ему надеяться и ждать,
и верить остается...
Как приспособилась молва,
вытягивая выи,
твердить банальные слова:
–. Достигнуто впервые...
А поразмыслить – был бы прок,
всезнайству не в обиду:
– Поймите, люди: шлюп «Восток»
уходит в Антарктиду.
РАЗМЫШЛЕНИЯ ПО ПОВОДУ КРУГОСВЕТОК,
НАВЕЯННЫЕ ШЛЮПОМ «СЕНЯВИН»
Такое бывает нередко,
и я не об этом скорблю:
всего лишь одна кругосветка
иному дана кораблю;
замкнет он на водном просторе
орбиты незримую вервь,
и этим прославится вскоре
его породившая верфь.
Мне жалко других трудолюбцев,
которых полно на Руси.
Они не смогли обернуться
вокруг проржавелой оси.
Бродя по тропинкам событий
в потертом суконном пальто,
они достигали открытий,
но их не запомнил никто.
А ими – не менее славен
истории нашей ларец...
И что ты заладил: "Сенявин"…
Действительно, шлюп – молодец!
Россия была не в убытке,
и мы – благодарность храним...
Но – вспомни о Федоре Литке,
который командовал им.
ДУМЫ СТАРОГО ФРЕГАТА
«АЛЕКСАНДР НЕВСКИЙ»
Корабли линейные стареют.
Над водою чаечата реют,
волны серебрятся франтовато...
Им какое дело до фрегата?
Поболтать хотелось бы, да не с кем.
Величают «Александром Невским»,
уважают пройденные мили
и названья – тоже не сменили.
Но ведь старость – вовсе не причина,
чтоб лишить заслуженного чина,
чтоб за все успехи и утраты
из линейных – выжить во фрегаты.
А с начальством - лучше не воинствуй!
То ли дело – в бухте Наваринской!
Там он был на месте и при деле.
Супостаты славно поредели.
Знатно он, по воинскому зову,
отвечал поддержкою «Азову»...
Да, его когда-то отличали
и свои, и, даже, англичане:
не живать бы бедному "Тельботу",
коль не взял бы ворога в работу.
Замолчали вражьи батареи...
Трудно жить без плаваний, старея.
Двадцать лет от песни колыбельной –
вот он век недолгий корабельный...
К сожаленью, жизнь коротковата!
Можно плыть и в звании фрегата.
Скоро год наступит юбилейный.
Пусть – фрегат.
Но в битве был - линейный!
ФРЕГАТ «ПАЛЛАДА»
Мне много славных вечеров
доставил в детстве Гончаров.
Как старые награды,
все и теперь они со мной,
и овеваем шар земной
романтикой «Паллады»
.
А приснопамятный фрегат
не удостоился наград.
И этот факт понятен:
он ничего не совершил,
хоть на Восток на нем спешил
сам адмирал Путятин.
В морях потрепанный, больной,
он трудно встретился с войной.
Считали: жить – рисково.
Свои отправили на дно.
Кто приказал – не помню, но
– ругали Невельского,
хотя он был не виноват.
Так и закончился фрегат,
бесславно и трагично.
Я был в той бухте Постовой.
Стоял над ним. И друг-прибой
шептал мне тайны лично.
И вот тогда, в какой-то миг,
я разгадал загадку книг...
Теперь же, правды ради,
готов поспорить: ничего
мы все, когда б не Гончаров,
не знали о «Палладе».
ФРЕГАТ «АВРОРА»
Порой нахлынет вал вопросов
гриваст, растрепан и рогат...
О чем мечтал Иван Амосов,
спуская на воду фрегат?
Что ощущал народ работный,
вдруг распрямивший сотни спин?
Что прокричал артельщик потный,
последний выколотив клин?
Они хотя бы замечали
зари веселые лучи?
Или – стояли и молчали,
смекая каждый про харчи?
Кораблик выглядел отлично.
И вера все же не слаба,
что им была не безразлична
его дальнейшая судьба.
хоть у просмоленного борта
никто не мыслил разглядеть
ни Петропавловского порта,
ни ожидающего впредь
того балтийского простора,
что вдруг вздохнул, ледком хрустя..
А та, октябрьская, «Аврора»
пришла лет семьдесят спустя.
Еще вопрос меня тревожит.
Задам – и все. И кончен сказ.
Мы в море плаваем?
Иль, может, моря плывут куда-то в нас?
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
Конечно, их было больше, этих "чад Охтинской верфи". Эта верфь была создана по указу Петра на месте бывшей шведской крепости Ниеншанс. Первая партия плотников, "годных к судовой работе", из Белоозера, Вологды, Каргополя и Устюга была привезена 20 июля 1721 года. Переселенцы со своими семьями прибывали и позже, в течение 1722 года, и со временем обустроили Большую и Малую Охты.
Шлюп "Восток" был построен в 1818 году. 16 июля 1819 года два шлюпа - "Восток" и"Мирный", которыми командовали капитан 2-го ранга Ф.Беллинсгаузен и лейтенант М.Лазарев, вышли из Кронштадта и 16 января 1820 года, впервые в истории мореплавания, достигли берегов Антарктиды.
Шлюп "Сенявин" и линейный корабль "Александр Невский" были спущены на воду, соответственно, в мае и в октябре 1826 года. В знаменитом Нэваринском сражении, 8 октября 1827 года, где объединенный русско-англофранцузский флот разгромил турецко-египетские силы, "Александром Невским" командовал капитан 2-го ранга Л.Богданович. В 1832 году линейный корабль был обращен во фрегат. В конце 50-х годов его исключили из списков флота.
Фрегат "Паллада" сошел со стапелей 1 сентября 1832 года. Первым командиром фрегата был капитан-лейтенант П.С.Нахимов. В октябре 1852 года "Паллада" под командованием капитан-лейтенанта И.С.Унковского вышла из Кронштадта в кругосветное плавание. Экспедицию возглавлял вице-адмирал Е.В.Путятин, направлявшийся на Дальний Восток с дипломатическим поручением. В качестве секретаря при нем находился И.А.Гончаров. Опасаясь, что корабль, требующий ремонта, может быть захвачен англо-французской эскадрой, которая 17 августа 1854 года подошла к Петропавловску-на-Камчатке, фрегат был временно переведен в Императорскую (Советскую) Гавань, где и затоплен у Константиновского поста 17 января 1856 года мичманом Разградским по приказанию начальника края контрадмирала В.С.Завойко.
Фрегат "Аврора* был построен в 1835 году под руководством корабельного инженера Ивана Афанасьевича Амосова, в последствии известнейшего кораблестроителя, генерала и члена Адмиралтейств-Совета. В 1854 году, только что закончив тяжелый переход на Камчатку (под командованием капитан-лейтенанта И.Изыльметьева) вокруг мыса Горн, принял активное участие в обороне Петропавловска. С окончанием войны, в 1857 году, возвратился на Балтику (под командованием капитана 1 ранга М.Тироля), последним из русских военных парусников завершив кругосветное плавание.
Да, «чад» было гораздо больше. Но даже одних этих хватило бы, чтобы хранить добрую память о тружениках верфи, породившей их.
ДРУЗЬЯМ-ПРИЯТЕЛЯМ, НО И СЕБЕ
Давайте, братцы, по душам
поговорим, обсудим,
кто помогал нам, кто мешал,
что дальше делать будем,
как жить начнем, что станем есть
и пить, конечно, тоже.
А ждать, что нам окажут честь –
напрасно и не гоже.
Самим задуматься пора
и без постановленья.
«Никто», – как пели мы вчера, –
"не даст нам избавленья"
ни от работ, ни от забот,
включая размышленья...
А что касается свобод...
У вас какое мненье?
* * *
Беспечно зелены луга.
Еще росой лучатся травы.
Еще туман в надежде славы
затмил речные берега...
Но ветер зол, и зреет зной
в сырых, захламленных высотах.
Ему ли думать о красотах
с их вечной тихой новизной?
Он все засушит и спалит,
ни в чем, как есть, не видя прока.
Не надо ждать приход пророка,
спасать посевы долг велит.
* * *
А на Курилах жили айны –
никто Курилы не открыл,
и зря придумывают тайны
теперь по поводу Курил.
А на земле шумели войны,
их начинал, кто только мог,
и недостойный иль достойный,
война имела свой итог.
Итог потом вертел политик,
как лисью шкурку продавец.
Незримо дергали за нити
предприниматель и делец,
а репортер вещал в восторге,
поймав одну такую нить:
дурак всегда хотел отторгнуть,
а умный – присоединить.
Людские мненья часто стайны,
у всех есть что-то на уме...
... А на Курилах жили айны,
мое такое резюме.
СЕВАСТОПОЛЬ
В 1783 г. началось строительство
города и порта, называвшегося в
начале Ахтиаром и названного в 1784г.
Севастополем (греческое город славы").
БСЭ
1.
Не город – а гигантский пьедестал
из белого обветренного камня.
История. Как страшно ты близка мне.
Не я ли сам твоею буквой стал?
Иду по кругу. И со всех сторон
заглядывают в сердце горельефы –
как будто фантастическое эхо
уже давно минувших оборон.
С востока изваяли моряки
знакомые почти что с колыбельной
бессмертные домишки Корабельной,
рассыпанные, словно угольки.
Правее чуть – как верная охрана –
могучий торс Малахова кургана...
На юге – знаменитый бастион
и купол возрожденной Панорамы...
На западе и севернее – прямо –
морская гладь. И чаек – миллион!...
И было жаль, что взор мой не достал
Сапун-горы и древнего Бельбека...
Весь город – как огромный пьедестал
Исполненному долгу Человека
2
Я здесь не был давно.
Ощущаю радушие дома.
Пробегают троллейбусы,
ехать куда-то маня.
Но иду я пешком по дороге,
что очень знакома,
и курганы незримо
опять возвышают меня.
В этом городе слава живет
как обычный трудяга,
за делами своими,
порою, совсем не видна.
Но вглядись в обелиски,
В полотнище гордого флага –
и охватит волненье,
что рядом о тобою она.
На бульвар Исторический
Выйду я только лишь к ночи,
и откроется мне молчаливый
торжественный вид...
Здравствуй, город седой!
Ты живительной силы источник,
из которого многим
напиться еще предстоит.
* * *
Посылает отголосок
горизонта полоса:
– Где ты, бухта Миноносок,
и палаток паруса?
Хороша труба горниста
не везде и не всегда.
У курсанта жизнь терниста,
хоть и ласкова вода!
Мы ныряли б хоть до завтра,
с коек спрыгнув, горячи.
Но уже сигнал на завтрак:
быстро стройся и – молчи.
Строй – не только для парада,
дисциплине он сродни.
А нарушил - два наряда.
И не жалуйся. Ни-ни.
Говорили нам недаром
о движенье в пору ту:
– Продвигайтесь хлебным паром,
только в собственном поту,
не на ветер уповайте,
не на белы паруса...
Не ленитесь. Уплывайте.
Не лелейте телеса!
Нет, нельзя забыть об этом
и теперь, издалека.
...Над заливом, над Посьетом,
шевелятся облака.
Их, дорвавшихся до странствий,
не усадишь на шесток:
посетят залив Славянский,
а потом – Владивосток...
Вид их, вроде бы, не бросок,
но – сдаются им лета...
Где ты, бухта Миноносок?
Чем ты нынче занята?
МОЛОДЕЖНЫЙ ПОСТ
В трубе между сопок
сквозняк бесноват,
заснеженным звездам – услада.
На каменном ложе
уснул бензосклад –
цистерн порыжелое стадо.
На три километра
вокруг – ни души,
лишь изредка зябкие звуки.
Ты вслушайся в каждый.
И – не мельтеши.
Возьми себя в крепкие руки.
Не прячься под низкий
фанерный грибок,
открытый и слева, и справа,
нутром постигая,
насколько глубок
спасительный омут устава.
* * *
Уходи от себя
и не сетуй на дальность.
Как бы ни был извилист
и тягостен путь,
нас никто никогда
не простит за бездарность,
и жестокости в этом
не будет ничуть.
* * *
Когда бывает одиноко,
без парусов и без руля
я в дрейф ложусь
и жду до срока,
под нос мурлыча: труль-ля-ля...
Ах, этот срок!
Он словно ливень
меняет мир за полчаса...
И руль в руках.
И ветер дивен.
И – надо ставить паруса.
* * *
Прости, что я – просил,
не требовал, не взял...
Насилья не терплю.
Мне дорого желанье.
Свидетелем тому-
внимательный вокзал,
он молча наблюдал,
как шло размежеванье.
Возможно, не нашлось
взаимности звена;
возможно, у меня
в избытке было дури...
Я крови не хотел.
Мне тягостна война.
Военный человек –
он мирный по натуре.
ВЕСЕННЕЕ
Желтеет снег на склонах каменистых,
и, после тьмы провьюжениых ночей,
теплеет медь на трубах у горнистов
под ясным взглядом солнечных лучей.
С утра погода выдалась на редкость,
и, торопясь, – а то ведь и пройдет, -
матросы ладят новые беседки,
а главный боцман "скрябки" выдает.
Кому и что – тут надобны расчеты,
но инструмент сегодня нарасхват!
И, недовольный, жалуется кто-то,
что боцман стал изрядно скуповат.
Не угодишь! Бывают и обиды. –
Дают – бери,
бери и не перечь!
Матросам – что?
Им, ясно, только выдай,
а инструмент положено беречь.
И через час, на первом солнцепеке,
плывут беседки, свесившись с бортов,
и там, где были ржавые подтеки,
сияет сталь испытанных сортов.
Поверх нее накладывают сурик.
Как будто звезды разных величин
его мазки.
А боцман балагурит: –
Не крась усы, не модно у дивчин...
Развеселил – и спорится работа.
И день хорош, и шутка хороша!
На рейде – гладь!
И - чувствуешь – у флота
большой размах и светлая душа.
И как бы штормы ни были коварны –
не погасить горения ее ...
Идет весна по скалам Заполярья,
неся на флот дыхание свое
ПИСЬМО
– Товарищ командир!
Я очень рада,
что сын мой служит
так, как это надо,
как совестью положено ему.
Вы не читайте сыну моему
хвалебных строк
и не давайте в руки
листка,
где буквы расплылись от слез...
Мне слишком много вынести пришлось –
войну, блокаду, голод и разлуки...
Нас было пятеро. Остались мы вдвоем.
Но я строга к себе была и к детям...
И, хоть мне сын дороже всех на свете,
надежда, утешение мое,
я только Вам могу сейчас сказать,
как им горда за все, что Вы писали,
горда как мать. Ему не нужно знать,
уж Вы его благодарите сами...
...Я много раз те строки перечел,
и понял вдруг отчетливо и ясно,
каким суровым, твердым, беспристрастным,
а может – и жестоким иногда
я должен быть к себе, чтобы всегда,
без всяческих уступок, ежечасно,
своим примером мог бы оправдать
честь даже называться командиром
того, кого во имя дела мира
доверила мне
любящая мать.
1946 ГОД ИЛИ КАК МЕНЯ
ПРИНИМАЛИ В ПАРТИЮ
– Есть еще вопрос…И звучно
он хлестнул меня, истца:
– Мог бы ты собственноручно
расстрелять врага-отца?
Парткомиссия молчала,
взоры пряча кто куда.
Было слышно, как в причалы
бьется, хлюпая, вода.
А во мне, как от мороза,
сердце стиснулось в кулак.
– Вот, – подумалось, – стервоза!
Впрочем, может быть, – дурак?
Где такая гниль берется?
Лезет вверх, за пядью пядь...
Чтоб с подобными бороться,
стоит в партию вступать"
И, обученный атакам,
я сказал, чеканя слог:
– Если б точно знал, что враг он,
может, даже бы и смог.
Все – как вырвались на волю.
Дело было решено.
Интересно: в протоколе
так ли все отражено?
ПРИТЧА О НЕВЕСТЕ
Приехала невеста
в семейство моряков,
где много, как известно,
завидных женихов.
Её все уважали,
отменно берегли,
до дому провожали
любезно, как могли.
Выкидывали трюки,
стремясь не допустить,
чтоб девушке со скуки
случилось загрустить.
Чтоб в недрах коллектива
не вышел бы развал,
никто ее, на диво,
женою не назвал,
не ведая, как тужит
она, сердясь на то,
что с ней все, в общем, дружат,
а в частности – никто.
И сердце всполошилось
меж ласковых сердец.
И девушка решилась
уехать, наконец.
Покинула невеста
веселых моряков.
Ведь есть такое место,
где мало женихов?
* * *
Секреты мастерства,
жестокие секреты,
увесистых обид
им долго не простишь.
Пещерным их огнем
загадочно согреты
искусство, ремесло
и чопорный престиж
А как же быть с детьми?
С борьбою за открытость?
С походом против тайн,
Чем дальше – тем смелей
Что окрыли от меня
былинный русский витязь
и каждый из других
моих учителей?
* * *
На одиноком пустыре,
недалеко от свалки,
открыли как-то на заре
свой черный рынок галки.
И никому он не мешал,
и все к нему привыкли.
Мент мимо часто проезжал
на красном мотоцикле.
Из-под колес летела грязь,
трещал мотор в запале,
и галки, чинно сторонясь,
дорогу уступали.
Кто мнился им в его лице
тогда, во время оно?
Теперь же там – торговый центр,
Вся жизнь микрорайона.
НА ОПУШКЕ
И - вечно - времени в обрез.
А жизнь - она до поворота.
Увижу ль снова этот лес
и порыжевшее болото?
Вернусь ли снова в благодать
на моховое покрывало и,
как не часто, но бывало,
переживу ль и тишь, и гладь?
* * *
Что-то нынче не читалось,
что-то нынче не писалось,
что-то нынче не бродилось
по задумчивым лесам.
Утро выплыло в тумане.
Денег не было в кармане.
Друг запутался в обмане.
Да хорош я был и сам...
Задолжал реке и лесу,
и семейству,
и прогрессу...
Мне 6 –
смелее рваться в прессу,
есть стихи
и есть рассказ.
Дни, недели – числа, числа...
Сколько можно жить без смысла?
Хоть надежды коромысло
и таскаю про запас...
КАРТИННАЯ ГАЛЕРЕЯ
ИМ.П.Д.БУЧКИНА В УГЛИЧЕ
В старинном церковном притворе,
простором туманным маня,
седое Балтийское море
внезапно пленило меня.
Тепло монастырских акаций
остыло еще не вполне,
а пол уже начал качаться,
послушный упругой волне,
и я, удаляясь от пирсов,
поплыл по июльской воде.
А лоцманом был живописец,
неведомый Бучкин П.Д.
Кипела морская работа!
Видать, послужил на износ
подводник Балтийского флота,
отважный российский матрос.
Мне было почувствовать любо:
С полотен- вся жизнь на виду…
В правленье матросского клуба
входил в двадцать первом году,
И – после – не прихоти ради
Он добрый талант расточал…
И – странно, что я в Ленинграде
его никогда не встречал,
что только лишь в Угличе белом,
пропитанном солнцем насквозь,
заочно, увы, между делом,
его мне узнать довелось.
* * *
Мы жаждем новизны,
эстетствуя: – Старо!
Летим в Ессентуки
иль на другие воды.
В надежде отыскать
волшебное перо
живем, как дикари,
на берегу у моды.
А рядом – заплела
бесхитростный узор
лиловая заря
родного Иван-чая.
Но мы стремим поверх
на дали падкий взор,
окрест себя, порой,
земли не замечая.
* * *
Борьба за власть
растлила свет,
певцы-дельцы
взошли на клирос.
Законов - тьма,
но чести нет,
и всюду -
долларовый вирус.
А я твержу себе:
живи!
Устанут
верить пустословью.
Все начинается
с любви,
и все кончается
любовью.