Колонка редактора

Владимир Кабаков

Российским олимпийцам посвящается.

Дуалтон

Саша проснулся оттого, что в соседней комнате кто-то включил музыку и неистовый американский блюз зазвенел, казалось, под самым ухом... "Томми Такер наворачивает", – подумал он и вспомнил, что на последний день рождения ему подарили диск «Рождение блюза», и дома он без конца ставил эти мелодии на проигрыватель, включал на всю громкость, благо что оба родителя с утра на работу уходили... "Во зажигает!" – заключил Саша, и тут музыка прервалась и наступила тишина - стены в домах олимпийкой деревни были совсем не толстые
"Эх, надо бы ещё поспать," – подумал он и перевернулся на другой бок, подоткнув толcтое ватное одеяло в цветастом пододеяльнике под коленки... Но заснуть так и не удалось. В голове косяком пошли мысли о том, что приготовил для своих бегунов шведский тренер, как норвежцы переживают за своего лидера, что итальянцы придумают, чтобы пробиться на пьедестал. Потом вспомнилось измученное лицо норвежца Бьёрна после финиша на «пятнашке»... «Перегорел на старте сезона... Слишком выкладывался, а надо было поберечься... Он ведь всё что мог «собрал» в первые месяцы зимы».
Саша решительно откинул одеяло, спустил ноги на коврик перед кроватью, с хрустом в костях потянулся, и решительно встал. Накинув халат, прошёл в ванную комнату, с остервенением почистил зубы и помылся холодной водой, прогоняя остатки сна. Молодое, тренированное тело, возбуждённое мыслями о предстоящей гонке требовало движения и он сделал несколько резких поворотов и наклонов, автоматически вслушиваясь в работу костяка и мышц...
... На стартовую площадку ехали на командном автобусе вместе с массажистами, тренерами и спортсменами. Погода поднялась над столицей олимпийских игр синевато - прозрачным золотом, которым, наконец, после нескольких хмурых дождливых дней, солнце одарило подмерзший за ночь еловый лес, растущий в этой долине меж высоких гор. Соответственно погоде и настроение поднялось. Лёша Сысоев, из команды сёрвисменов, со смехом и прибаутками рассказывал, как вчера вечером на танцах в интернациональном клубе «кадрил» какую–то девушку из Эстонии, которая отрывалась «по полной программе».

– Я её после танцев в уголке их общежития прижал, а она разогрелась и уже была согласна на всё.

Лыжники сидели и улыбались, слушая как сочно живописует обстоятельства свидания общий любимец и анекдотчик Лёша, а тренеры хмурились, но молчали, зная, что ребятам надо расслабиться и хоть на время забыть о гонке...
Лыжная форма, как всегда, поначалу ничего не весила и грела плохо и потому, выбежав на разминку из служебной палатки, в которой переодевались и готовили лыжи, он накинул свою старенькую дублёнку, в которой приехал сюда из России. Пробежав в легком темпе несколько раз туда и обратно, Саша скинул дублёнку на снег и стал делать растяжки. Боли в ноге не было, он довольный улыбнулся и забурчал себе под нос знаменитую фразу из смешного выступления российского юмориста, гостившего в олимпийской деревне. «Ничего себе, жисть ништяк и потихоньку стала налаживаться»... Вдруг он вспомнил, как на пятнашке внезапно в правой ноге под голеностопной мышцей открылась резкая режущая боль при каждой растяжке, которая мешала сосредоточено делать привычные лыжные движения.
... Наконец, в палатку быстрыми шагами зашёл Василич, главный тренер, и сказал, что пора на старт. Молодые лыжники в синих с красными гетрами комбинезонах, гурьбой вывалились из помещений и, поскрипывая подмороженным снегом и прищуриваясь, поглядывали на золотое, только что вставшее над горизонтом солнце. Все они волновались, конечно, и внутри старались унять лихорадочную дрожь трудного ожидания старта. Саша тоже волновался, но старался отвлечься и, вспоминая рассказ Леши, даже улыбнулся: «Как у него всё легко с девушками получается... Вот бы и мне так...» Он вспомнил веселую саночницу из Германии, которая при встрече смотрела на него долго и вопросительно, а он только голову отворачивал, хотя украдкой заглядывал её вслед, когда она уходила уже разминувшись с ним. Она ему тоже нравилась... Но ведь он совсем не говорил по-немецки, да и по-английски не мог связно произнести пару слов и всегда смущался, когда на пресс-конференциях ему задавали вопросы на этих языках...
... Когда, пройдя через контроль, Саша получал у тренера –ассистента свои лыжи, то нервную дрожь уже нельзя было остановить усилием воли, приходилось размашисто двигаться или крутить головой, разминая шею...
Чуть больше полусотни спортсменов выстроились на старте на стадионе, который гудел, свистел, кричал и размахивал флагами нескольких тысяч разнаряженных болельщиков. У каждой команды были свои болельщики. Особенно неистовствами канадцы и немцы, устроившиеся многотысячным сообществом посередине высокой трибуны. Российские болельщики тоже были, но стояли с края и громко кричать стеснялись, хотя сине-бело-красными флагами размахивали яростно...
Наконец дали старт, и вся толпа лыжников в разноцветных комбинезонах, бросилась со старта как стая волков бросается вслед убегающей жертве. Крутя головой во все стороны, стараясь не запнуться и не наступать на лжи соседних гонщиков, Саша изо всех сил толкался палками и нервно часто-часто вдыхал и выдыхал прохладный воздух, стараясь поскорее настроить дыхание на долгую работу. Наконец он устроился в головке «пелетона» и, мерно работая палками, слыша вокруг тяжёлое прерывистое дыхание из нескольких десятков глоток, стараясь не наступать на лыжи впереди идущего Гавела, известного чешского лыжника, сильно толкаясь палками, «поплыл» в потоке неистовых лыжников по широкой просеке между неподвижными, высокими, тёмно- хвойными елями, глотая широко раскрытым ртом воздух февральского морозного утра.
«Эх, сейчас в Сибири хорошо, – некстати подумал Саша и на мгновение увидел в «головном телевизоре» болотистую широкую долину, хорошо утоптанную лыжню, и синее небо над заснеженными просторами... – Как же замечательно, - мелькнуло у него в голове - просто идти на лыжах и слушать, как порывы ветра гудят в березняках на левом, высоком берегу таёжной речки... А тут надо толкаться изо всех сил, стараясь, чтобы не оттеснили и не прорвались вперёд именитые и совсем ещё неизвестные соперники...
Гавел заметно прибавил ход и, чтобы не отстать, Саше пришлось упираться изо всех сил. Справа, по параллельной лыжне, тоже цепочкой бежали сильные лыжники и среди них два шведа в белых комбинезонах. «В паре работают – мелькнуло в голове. - Установку тренерскую выполняют»… Саша вновь сосредоточился на ногах Гавела, мерно отмахивающих километр за километром... «Такое впечатление, что эти ноги живут отдельно от туловища Гавела и даже отдельно от головы»…- он невольно ухмыльнулся и тут же подхлестнул себя – «Не расслабляться! Всё внимание на лыжню!!!»
... Пелетон как-то незаметно распался и около десятка лыжников, опередив основную группу, оторвались уже секунд на пятнадцать и, выстроившись друг за другом, стараясь держать дистанцию, двигались круг за кругом, минуя шум и гул трибун в очередной раз стадиона. Напарник Саши по российской команде, Максим Южин, долго держался в пелетоне чуть позади, примерно человека через три... На поворотах Саша иногда боковым зрением видел там его синий с красными гетрами комбинезон. «Вот бы хорошо вдвоём добраться до финишных километров. Тогда можно было бы сговориться и уйти в отрыв...»
... В последний раз классикой вышли на стадион. Саша был пятым в цепочке лыжников из одиннадцати человек, а красный комбинезон Бьёрна был в ней последним. «Старается норвежец»,– мелькнуло равнодушное замечание... Но тут Саша, подъезжая к своему номеру с приготовленными новыми лыжами, обо всём забыл и, торопясь, стал менять одни лыжи на другие...
... Со стадиона уходили под звон колокольчиков рёв труб и крики немецких болельщиков, которые подбадривали своих... На выходе Саше показалось, что в разноцветной и разноголосой толпе он заметил улыбающееся лицо той немецкой саночницы, которая тоже кричала и махала рукой, как показалось, в его сторону. Ну а дальше, как обычно на старте, всё закрутилось и завертелось и русский гонщик уже не обращал внимания ни на что вокруг, полностью сосредоточившись на лыжне и на противниках, мерно раскачивающихся в коньковом ходе и ритмично толкающихся палками...
«Наших что-то нет сегодня поблизости», – мелькнуло в голове и, оглянувшись, Саша заметил за собой три белых комбинезона идущих широким коньковым шагом сзади и чуть сбоку. «Ага, шведы наладились, выпихнуть кого-то из своих в отрыв»… И только он об этом подумал, как Ольсон, самый высокий из этих рослых ребят, стал накатывать, приближаясь к первому длинному подъему. Шедший первым Гавел не среагировал и Саша успокоился: «Далеко не должен уйти. Тут до финиша ещё километров тринадцать будет...» Однако швед стал всё быстрее толкаться палками и переступать с лыжи на лыжу и уже на вершине холма отрыв достиг метров восьмидесяти. Саша на повороте, поравнявшись с Гавелом, предложил ему: – Давай догонять, Гавел, – но чех дышал неровно и в ответ только махнул рукой – мол, если можешь, то давай, а я пас...
Оставшиеся шведы, раскатываясь, даже на спуске, подкрикивая друг другу, обошли всех. Яростно толкаясь палками на выезде со спуска, устроились в головке, чуть притормозили темп движения преследователей своего товарища по команде, убежавшего в отрыв...
«Похоже, они нас отсекают от Ольсона», - подумал Саша и, чуть оглянувшись, заметил, что синий комбинезон Макса, мелькает среди деревьев уже далеко позади от основной группы преследователей... «Ну, а теперь что?» – спросил он сам себя, и понял, что управляться в этой непростой ситуации придётся одному... К этому моменту «пелетон» выкатился на стадион и Саша, впервые за гонку, обогнал Гавела, увидев, что тот побледнел лицом, и голова его во время ходя склонялась всё ниже и ниже – первый признак непреодолимой усталости.
На первом же большом подъеме, Саша бросился вперёд и, преодолевая сопротивление уставшей плоти, гнал и гнал себя, всё яростнее, толкаясь палками и всё чаще, переступая с лыжи на лыжу.... Преследователи, наконец, разделились на две неравные половинки и вторая из семи гонщиков, начала отставать, а первая из четырёх человек, уходила вперёд, медленно, но верно. Сзади, за русским лыжником пристроился немец Вилли Мюллер и, не опережая событий, шёл легко и свободно метрах в десяти от русского лидера. Но шведы тоже не отставали и замыкали заметно укоротившуюся цепочку, состоявшую только из четырёх человек. Ольсон мелькал иногда белым далеко впереди, когда лыжня, какое-то время шла по прямой... На отсечке по времени, обозначенной красным флагом, стоявшим с краю, там где лыжня поднималась, полого поворачивая в горку, Сашин тренер тонким пронзительным голосом прокричал несколько раз стараясь чтобы русский лыжник его услышал сквозь громкое прерывистое дыхание... «Сашенька! Отрыв пятнадцать секунд, попробуй в горку убежать!». И потом скороговоркой закончил : «Оп! Оп! Потерпи Саша! Оп! Оп!!!».
... Саша после выматывающего подъема согнулся почти пополам и на спуске старался отдышаться. Немец, у которого лыжи катили чуть лучше, не стал «высовываться» и даже встал во весь рост, чтобы притормозить, но не обгонять лидера, то есть Сашу. Ведь из-за спины ведущего всегда намного удобнее делать рывок там, поближе к финишу, где будет решаться судьба заветных медалей....
... Вновь выкатили на стадион и разноцветная публика стадиона вновь заголосила и зазвенела колокольчиками. Ольсон к тому времени наверное устал идти один, и группа преследователей, во главе с русским лыжником, заметно к нему приблизилась...
Саша чувствовал, как ноги начинают наливаться усталостью, а мышцы всего тела теряют упругость и гибкость... Дыхание сбилось и вновь он стал дышать ртом, хватая воздух, как запаленная в беге собака... На обочине мелькнул бегущий тренер со стаканчиком подсахаренной воды, но Саша не рискнул расслабиться и, сберегая хрупкое преимущество, пронёсся мимо...
Ольсон впереди, между тем, попил водички и, выбросив бумажный стаканчик на обочину просеки, оглянулся и вновь устремился к долгожданному финишу, чувствуя, что погоня приближается... Среди преследователей он различил белые комбинезоны и улыбнулся... «Командой будет легче бороться за золото, даже если они меня всё таки достанут... Мы с Петером попробуем их растянуть, а потом прорвёмся к финишу»...
... Тем временем заметно уставшая чётвёрка, во главе с упорным русским, подкатила к очередному подъему и Саша решился. «Или счас... или никогда!», – мелькнуло в голове... И, напрягшись внутренне, он побежал-покатил в гору, отчаянно толкаясь палками и чувствуя, как с каждым броском ног руки становятся неподъемными...
... Яркое солнце так же высоко стояло в небе и нагревало белый, до рези в глазах снег. От этого лыжи, подмазанные под минус пять, начинали проскальзывать в самых крутых местах подъема и от этого же, надолго сбивалось дыхание. Саша, почти вслух, не сдерживаясь, матерился, проклиная и эту лыжню, и эту ответственность за страну, за команду, за себя... Он невольно начал жевать свой вытянутый между губ язык, и уже не обращал внимания на капли пота, мерно катившиеся по носу и потом капавшие на ворот комбинезона...
Тёмно-зелёные ели застыли в терпеливом ожидания того момента, когда гонка кончится и эти букашки в разноцветных чешуйках одежды, катившие то быстрее, то медленнее на гладких узких дощечках, наконец достигнут в последний раз стадиона с тысячами неистовствующих болельщиков, и после некоторого затишья, люди разойдутся, разъедутся по домам... А лес и горы, наконец, останутся в привычной тишине и будут ждать солнечного заката, вслед за которым наступит длинная звёздная ночь...
... Скрип лыжных палок и стук нескольких пар лыж стал настолько привычен, что уже не отвлекал внимания Саши. Все его чувства переключились на то, что происходило в его утомлённом двадцатью пятью километрами трассы, пройденной в бешенном, нечеловеческом темпе. Ведь здесь, на олимпийской лыжне собрались все лучшие гонщики мира и Саша был среди них самым лучшим и самым настойчивым...
Дышать становилось всё труднее и труднее, в лёгких, казалось, все горело и хриплые выдохи и всхлипывающие вдохи нисколько не освежали задубевшие от напряжения мышц, тела... «После Олимпиады, – коротко всхлипнул Саша, вглядываясь в снежную дорогу – лыжню, невидящим взглядом, – брошу всё это к чёртовой матери и буду вставать на лыжи, чтобы только прогуляться за городом... Осточертело всё это! Сколько можно терпеть эти длящиеся муки!?»
Он, вдруг, краем глаза заметил справа комбинезон Миллера, услышал за спиной приблизившееся тяжелое дыхание отсидевшегося за его спиной немца и рванулся, участил шаги. «Врёшь, не возьмешь!» - выдавил он шепотом, сквозь прерывистое дыхание и действительно сантиметр за сантиметром стал уходить от настырного немца...
Но отрыва не получилось... На спуске Миллер вновь догнал Сашу, потому что его лыжи лучше катили по такой погоде...
Но вот уже впереди замелькал белый комбинезон Ольсона и Саша почти равнодушно, преодолевая муки неимоверной нечеловеческой борьбы с изнемогающим от недостатка кислорода организмом, пробормотал: «Ну вот, кажется мы его и достали»...
В этот момент начался последний спуск и Миллер, вклинившись в образовавшийся просвет между Сашей и бровкой лыжни, медленно, но неуклонно стал обгонять его...
...Тут уже оставшиеся в пелетоне три человека, три лыжника выехали на гладкий, чисто- белый снежный стадион на котором орали, стучали в барабан, трубили и били в звонкие альпийские колокольчики болельщики немцы. Миллер, собрав последние силы, стал сантиметр за сантиметром, с каждым раскатистым шагом уходить от Саши вперёд, к линии финиша, а второй швед, появившийся откуда-то сбоку, оттеснил уставшего лидера погони на дальний край широкой лыжни и побежал почти прыгая всё вперед и вперёд, расходуя сэкономленные за Сашиной спиной силы... А у русского гонщика за километр до финиша силы закончились и он ехал последние двести - сто метров, что называется «на зубах». Он уже ничего не замечал помимо белой снежной лыжни, не слышал громового гула и треска на трибунах и почти в бессознательном состоянии пересёк линию финиша только четвертым. Ольсон, которого перегнал и его товарищ по команде Петер и немец Миллер, всё–таки, в последний момент, загородив дорогу обессиленному русскому, финишировал третьим.
А «привёзший» за своей спиной к долгожданным наградам победителей гонки, Саша, после финиша упал и казалось на время окончательно потерял сознание. Грудь лыжника от беспорядочно частого дыхания ходила ходуном и когда его стали с восторженными криками поднимать ассистенты главного тренера, он, вяло отбиваясь от их сильных рук, повторял: «Я только немного полежу, отдохну... чтобы восстановить дыхание»...
А в голове уже билась горькая мысль: «Я проиграл даже бронзу и, несмотря на эту добровольную пытку погони, остался без медалей...»
... Через пять минут, Саша, уже почти пришёл в себя и стоя чуть сбоку от финишной площадки пил горячий сладкий чай из бумажного стаканчика в окружении ребят из российской команды. Все обменивались впечатлениями о закончившейся гонке и только он молчал и неподвижным взглядом смотрел на оставшийся позади крупноствольный еловый лес, на полметра засыпанный снегом, суровый и неприступный, бесчисленной ратью, взбирающийся на отроги горного хребта....
Тут протискиваясь сквозь толпу, к Саше подошёл Миллер и, похлопывая его по плечу, поклонился и сказал чуть коверкая русские слова: «Спасибо, Сашик! Если бы не ты, я этой серебряной медали не выиграл бы!».
Саша невольно улыбнулся, и, заметив что остальные прислушиваются к их разговору, как мог весело, ответил: «В следующей гонке жду от тебя такой же услуги», – и весело засмеялся. Все вокруг дружно подхватили этот добродушный смешок, а Миллер помотал головой, потом, приблизительно понял о чём пошутил Саша и, обнажив в улыбке белые зубы, счастливо произнёс где-то услышанную им русскую фразу: «Бутилка за миной!»
Русские вокруг так и покатились со смеху, а Саша, обняв счастливого немца проговорил: - «Поздравляю! Всё нормально!»...
Только теперь он полностью пришёл в себя и, ещё сожалея о упущенной награде, стал думать уже о следующей гонке, в которой придётся бороться за медали, в самой трудной, но и самой престижной гонке – командной эстафете...